Текст книги "Домби и сын"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 70 страниц)

При всемъ томъ новая жизнь, полная дѣятельности, не совсѣмъ удовлетворяла м-ра Тутса, и онъ, несмотря на всегдашнее присутствіе джентльменовъ, чувствовалъ какую-то пустоту въ своихъ блестящихъ апартаментахъ. По временамъ находила на него хандра, которую не могъ разогнать и Лапчатый Гусь. Въ минуты душевной невзгоды м-ръ Тутсъ, по обыкновенію, направлялъ шаги къ дому м-ра Домби и оставлялъ визитныя карточки. Такія прогулки онъ предпочиталъ даже упражненіямъ въ изящныхъ искусствахъ. Великолѣпно одѣтый и блистательно причесанный м-ръ Тутсъ въ урочные часы являлся передъ дверями пріемной залы въ домѣ м-ра Домби.

– Добраго утра, почтеннѣйшій! – говорилъ онъ выходившему слугѣ. – Для м-ра Домби. – Здѣсь вручалась одна карточка. – Для миссъ Домби. – Слуга принималъ другую.

Потомъ м-ръ Тутсъ показывалъ видъ, что уходитъ, но лакей уже зналъ, что не уйдетъ.

– Да, кстати, – говорилъ м-ръ Тутсъ, какъ будто внезапная мысль озаряла его, – молодая женщина дома?

– Кажется дома, a впрочемъ не знаю, – по обыкновенію отвѣчалъ слуга и тутъ же звонилъ въ колокольчикъ, проведенный въ одну изъ верхнихъ комнатъ. Являлась миссъ Нипперъ, a лакей уходилъ.

– Здравствуйте. Какъ ваше здоровье? – говорилъ м-ръ Тутсъ, ухмыляясь и краснѣя.

– Очень хорошо, – отвѣчала Сусанна, – покорно благодарю.

– A что Діогенъ? – спрашивалъ потомъ м-ръ Тутсъ.

– Ничего, славный песъ. Миссъ Флоренса любитъ его все больше и больше.

Здѣсь м-ръ Тутсъ принимался хохотать и ждалъ еще какихъ-то извѣстій отъ Сусанны.

– Миссъ Флоренса здорова, – прибавляла Сусанна.

– О, это ничего, благодарю васъ, – неизмѣнно отвѣчалъ м-ръ Тутсъ и вслѣдъ за тѣмъ, расшаркиваясь, уходилъ.

Ясно, въ душѣ м-ра Тутса таилась мысль извѣстнаго рода, и онъ дошелъ окольными путями до вопроса, нельзя ли овладѣть рукою Флоренсы. Тогда, нѣтъ сомнѣнія, онъ былъ бы счастливѣйшимъ изъ смертныхъ. Эта мысль уже ни на минуту не выходила изъ его головы. Сердце м-ра Тутса получило глубокую рану, и онъ былъ влюбленъ до неистовства. Однажды Тутсъ сдѣлалъ отчаягшое покушеніе написать Флоренсѣ акростихъ и всю ночь просидѣлъ для этой цѣли за письменнымъ столомъ, кусая ногти и взъерошивая волосы для возбужденія поэтическаго вдохновенія; но… увы! риѳмы никакъ ему не давались, и послѣ неимовѣрныхъ усилій онъ могъ только написать:

 
Фортуной злою удрученный,
Люблю…
 

Дальше ничего не придумалъ м-ръ Тутсъ, и оставленныя шесть строчекъ остались при заглавныхъ буквахъ.

Видя очень ясно, что визитныя карточки, оставляемыя ежедневно, не подвигаютъ дѣла впередъ, м-ръ Тутсъ долго размышлялъ о болѣе надежныхъ средствахъ обратить на себя вниманіе миссъ Домби и убѣдился, наконецъ, въ неизбѣжной необходимости пріобрѣсти напередъ благосклонность миссъ Сусанны, которая, нѣтъ сомнѣнія, можетъ успѣшно содѣйствовать его планамъ. Какъ же взяться за это дѣло?

Не совсѣмъ полагаясь на собственную опытность, м-ръ Тутсъ рѣшился стороной прибѣгнуть къ совѣту Лапчатаго Гуся и, заговоривъ съ нимъ о разныхъ разностяхъ, мимоходомъ намекнулъ, что одинъ пріятель изъ Іоркшира писалъ къ нему, м-ру Тутсу, о своемъ затруднительномъ положеніи въ такой-то вотъ любовной исторіи. Лапчатый Гусь отвѣчалъ, что, по его мнѣнію, на этотъ счетъ: "Бери грудью, тереби, ломи, приступай, и дѣло въ шляпѣ". Этотъ аллегорическій совѣтъ м-ръ Тутсъ растолковалъ такимъ образомъ, что ему на другой же день надо непремѣнно поцѣловать миссъ Нипперъ.

Съ этою благою цѣлью м-ръ Тутсъ, облекшись на другой день во всеоружіе Борджесъ и компаніи, отправился къ дому м-ра Домби. Но мужество постепенно оставляло его по мѣрѣ приближенія къ мѣсту дѣйствія, такъ что, подойдя къ воротамъ въ три часа, онъ рѣшился войти не прежде, какъ въ шесть.

Все шло обыкновеннымъ порядкомъ до той минуты, когда Сусанна сказала, что миссъ Домби здорова, и когда м-ръ Тутсъ отвѣтилъ, что это ничего; но вмѣсто того, чтобы улетѣть домой, на подобіе ракеты, какъ бывало прежде, м-ръ Тутсъ, сдѣлавъ это замѣчаніе, остановился и оскалилъ зубы.

– Можетъ быть, сэръ, вамъ угодно взойти на верхъ? – сказала Сусанна.

– Да, я думаю.

Но вмѣсто того, чтобы идти наверхъ, смѣлый джентльменъ притворилъ дверь и, сдѣлавъ неуклюжій прыжокъ, обнялъ прелестную дѣву и влѣпилъ ей самый звонкій поцѣлуй.

– Отвяжись, или я тебѣ выцарапаю глаза! – закричала Сусанна.

– Еще разъ! – воскликнулъ м-ръ Тутсъ.

– Отвяжись, говорю тебѣ. И этотъ блаженный туда же! Кто послѣ этого не станетъ волочиться! Отвяжись!

Сусанна едва удерживалась отъ смѣха, произнося эти слова, и вовсе не думала сердиться; но Діогенъ, караулившій на лѣстницѣ, счелъ это обстоятельство очень важнымъ и, догадываясь по толкотнѣ и шороху ногъ о завязавшейся битвѣ, бросился на выручку хозяйки и въ мгновеніе ока овладѣлъ ногою дерзкаго непріятеля.

Сусанна, съ визгомъ и смѣхомъ отворивъ дверь, побѣжала наверхъ, a храбрый Тутсъ, спотыкаясь, вышелъ на улицу вмѣстѣ съ Діогеномъ, который никакъ не хотѣлъ разстаться съ ногою, какъ-будто Борджесъ и компанія были повара, изготовившіе для него праздничный пиръ изъ панталонъ м-ра Тутса. Отбитый непріятелемъ, онъ перевернулся въ пыли и съ новымъ остервенѣніемъ бросился на лакомое блюдо. М-ръ Каркеръ сдѣлался нечаяннымъ свидѣтелемъ всей этой сумятицы, происходившей передъ пышнымъ домомъ м-ра Домби. Онъ сдержалъ коня и наблюдалъ, чѣмъ кончится любопытная исторія.

Наконецъ, Діогена отозвали домой и заперли дверь. М-ръ Тутсъ прислонился къ ближайшей стѣнѣ и перевязалъ драгоцѣннымъ шелковымъ платкомъ изорванную ногу. Каркеръ съ любезной улыбкой подъѣхалъ къ пораженному непріятелю.

– Прошу извинить, сэръ, – сказалъ Каркеръ, – надѣюсь, вы не ранены.

– О нѣтъ, ничего, – отвѣчалъ Тутсъ, подымая раскраснѣвшееся лицо. – Покорно благодарю.

– Но если собачьи зубы врѣзались въ тѣло…

– Покорно благодарю, сэръ. Все благополучно. Ничего.

– Я имѣю удовольствіе быть знакомымъ съ м-ромъ Домби, – замѣтилъ Каркеръ.

– Неужели! – воскликнулъ Тутсъ, покраснѣвъ до ушей.

– И надѣюсь, – продолжалъ м-ръ Каркеръ, снявъ шляпу, – за отсутствіемъ его, вы позволите мнѣ извиниться и пожалѣть о случившейся непріятности.

М-ръ Тутсъ несказанно обрадовался случаю познакомиться съ пріятелемъ м-ра Домби и, раскланиваясь очень вѣжливо, поспѣшилъ вынуть карточку и вручилъ свой адресъ м-ру Каркеру, который взамѣнъ подалъ ему свой. Съ этимъ они разстались.

М-ръ Каркеръ тихимъ шагомъ поѣхалъ подлѣ дома и пристально смотрѣлъ на окна, стараясь разглядѣть черезъ гардины задумчивое лицо, обращенное въ эту минуту на розовыхъ дѣтей въ противоположномъ домѣ. Діогенъ въ эту же минуту вскарабкался на окно и, выпучивъ глаза на проѣзжавшаго всадника, залаялъ немилосердно, какъ будто хотѣлъ изорвать его въ клочки, выпрыгнувъ на улицу съ третьяго этажа.

Хорошо, Діогенъ, хорошо. Защищай свою госпожу. Голова твоя всклокочена, глаза сверкаютъ, зубы наострились – браво, чуткій песъ! Ва-ззы ва-ззы.

Глава XXIII
Одиночество Флоренсы и таинственность мичмана

Флоренса жила одна въ огромномъ мрачномъ домѣ. День проходилъ за днемъ, a она все жила одна, и пустыя стѣны, какъ змѣиныя головы Горгоны, леденили ее мертвящимъ взглядомъ, угрожавшимъ превратить въ камень ея молодость и красоту.

Ни одинъ волшебный замокъ, созданный сказочнымъ воображеніемъ въ дремучемъ лѣсу, среди болотъ и пропастей, не былъ столь одинокъ и запущенъ, какъ домъ м-ра Домби въ его угрюмой дѣйствительности. По ночамъ, когда яркій свѣтъ струился изъ сосѣднихъ оконъ, онъ казался темнымъ пятномъ среди улицы; днемъ, между другими зданіями, онъ хмурился, какъ рыцарь печальнаго образа, мрачный и дикій въ своей непроницаемой таинственности.

Не было здѣсь двухъ свирѣпыхъ драконовъ, стерегущихъ входъ передъ теремомъ угнетенной невинности; но на этихъ страшныхъ воротахъ каждый, казалось, читалъ адскую надпись: "Оставьте всякую надежду вы, которые входите сюда". Весь домъ былъ до такой степени запущенъ, что мальчишки безпрепятственно чертили мѣломъ разныя фигуры на мостовой и на перилахъ и рисовали чертенятъ съ рогами и хвостомъ на стѣнахъ конюшни. Случалось, м-ръ Таулисонъ разгонялъ неугомонныхъ шалуновъ, и тогда взамѣнъ они принимались рисовать самого м-ра Таулисона съ длинными ушами, торчавшими изъ-подъ его шляпы. Никакого шуму, никакого движенія подъ запустѣлой кровлей. Странствующіе музыканты съ мѣдными трубами не осмѣливались прогудѣть ни одной ноты передъ этими окнами; прыгающіе савояры и шарманщики съ вальсирующими маріонетками бѣгали, какъ отъ чумы, отъ запустѣлаго жилища.

Заколдованный домъ спитъ непробуднымъ сномъ цѣлые вѣка, но злой волшебникъ, по крайней мѣрѣ не лишаетъ его обыкновенной свѣжести. Чары надъ домомъ м-ра Домби имѣютъ опустошительное дѣйствіе. Тяжелыя занавѣсы утратили свои прежнія формы и повисли, какъ могильные саваны; зеркала потускнѣли; фигуры на коврахъ полиняли, какъ память минувшихъ событій; половицы покоробились и трещали отъ непривычныхъ шаговъ; ключи покрылись ржавчиной въ замкахъ дверей. Сырость расползлась по стѣнамъ и затмила фамильные портреты. Плѣсень съ гнилью забралась въ чуланы и погреба. Пыль накопилась во всѣхъ углахъ, неизвѣстно какъ и откуда. Пауки, моль и черви распложались съ каждымъ днемъ. Любознательный жукъ, самъ не зная какъ, попадалъ на лѣстничныя ступени или пробирался въ верхнія комнаты. Крысы поднимали страшный гвалтъ по ночамъ и визжали въ темныхъ галлереяхъ, прокопанныхъ ими подъ панелями.

Мрачное великолѣпіе парадныхъ комнатъ, полуосвѣщенныхъ сомнительнымъ свѣтомъ, пробивавшимся чрезъ затворенныя ставни, довольно хорошо соотвѣтствовало типу заколдованнаго замка. Почернѣвшія лапы вызолоченныхъ львовъ, свирѣпѣвшихъ изъ-подъ своихъ чехловъ; мраморныя очертанія бюстовъ на пьедесталахъ, страшно выглядывавшихъ изъ своихъ потускнѣвшихъ покрывалъ; часы, которые никогда не были заводимы, a если какъ-нибудь заводились – били неземныя числа, которыхъ не было на циферблатѣ; случайныя брянчанія висѣвшихъ люстръ, возвѣщавшихъ фальшивую тревогу, какъ набатныя трещотки, и безобразныя группы другихъ фантастическихъ фигуръ, нахлобученныхъ саванами, – все это довершало картину могильнаго очарованія.

Была въ заколдованномъ домѣ большая лѣстница, по которой хозяйскій сынъ спустился въ могилу. Теперь по ней никто не ходилъ, кромѣ Флоренсы. Были другія лѣстницы и галлереи, по которымъ тоже никто не проходилъ по цѣлымъ недѣлямъ. Были еще двѣ вѣчно запертыя комнаты, посвященныя блаженной памяти отжившихъ членовъ фамиліи. Носился слухъ – и всѣ ему вѣрили, кромѣ Флоренсы, – что по ночамъ бродитъ по пустымъ комнатамъ какая-то фигура, блѣдная и страшная, какъ выходецъ съ того свѣта.

И жила Флоренса одна въ огромномъ мрачномъ домѣ. День проходилъ за днемъ, a она все жила одна, и холодныя стѣны, какъ змѣиныя головы Горгоны, леденили ее мертвящимъ взглядомъ, угрожавшимъ превратить въ камень ея молодость и красоту.

Трава пробивалась на кровлѣ и черезъ щели панелей. Передъ окнами въ нижнемъ этажѣ начинали показываться какія-то чешуйчатыя растенія, отдававшія червивою гнилью. Изсохшая глина отваливалась съ закоптѣлыхъ трубъ и кусками падала на мостовую. Два тощія дерева съ чахоточными листьями совсѣмъ завяли и корчились въ предсмертныхъ судорогахъ. По всему зданію цвѣта измѣнили свою форму: бѣлая краска превратилась въ желтую, желтая почти почернѣла. Словомъ, великолѣпный домъ знаменитаго негоціанта со смертью бѣдной хозяйки превратился мало-по-малу въ какой-то темный и душный провалъ на длинной и скучной улицѣ.

Но Флоренса расцвѣтала здѣсь, какъ прекрасная царевна въ волшебной сказкѣ. Книги, музыка и ежедневные учителя, со включеніемъ Сусанны и Діогена, были ея единственными собесѣдниками. Миссъ Нипперъ, постоянная слушательница всѣхъ уроковъ молодой дѣвушки и наблюдательница ея занятій, почти сама сдѣлалась ученою и даже по временамъ разсуждала очень дѣльно объ отвлеченныхъ предмеіахъ, между тѣмъ какъ Діогенъ, оцивилизованный, вѣроятно, тѣмъ же ученымъ вліяніемъ, клалъ по обыкновенію свою голову на окно и, грѣясь на лѣтнемъ солнцѣ, взиралъ умильными глазами на уличную суматоху.

Такъ жила Флоренса въ пустынномъ и дикомъ домѣ среди своихъ занятій, и ничего не тревожило ея. Теперь, не боясь быть отверженной, она часто спускалась въ комнаты отца, думала о немъ и съ любящимъ сердцемъ подходила къ его портрету. Она безбоязненно смотрѣла на предметы, его окружавшіе, и смѣло садилась на его стулъ, не опасаясь угрюмаго взгляда. Она убирала его кабинетъ собственными руками, ставила букеты на его столѣ, перемѣняла ихъ, если цвѣты начинали увядать, и почти каждый день оставляла какой-нибудь робкій знакъ своего присутствія подлѣ того мѣста, гдѣ садился отецъ. Сегодня появлялся на его столѣ разрисованный футляръ для часовъ; завтра этотъ подарокъ замѣнялся другою бездѣлкой ея собственной работы, такъ какъ футляръ, думала она, слишкомъ рѣзко бросается въ глаза. Иногда, въ безсонную ночь, ей приходило въ голову, что отецъ нечаянно пріѣдетъ домой и съ презрѣніемъ броситъ ея подарокъ; въ такомъ случаѣ она вдрутъ оставляла постель и, едва дыша, съ бьющимся сердцемъ, прокрадываясь на цыпочкахъ въ отцовскій кабинетъ, уносила въ свою комнату приготовленный подарокъ. Въ другой разъ, заливаясь слезами, она прикладывала лицо къ его письменному столу и оставляла на немъ поцѣлуй.

Никто не зналъ этой тайны страждущаго сердца, потому что никто не входилъ въ комнаты м-ра Домби, a Флоренса прокрадывалась въ нихъ по сумеркамъ, по утрамъ или когда домашняя прислуга сидѣла за обѣдомъ.

Но въ этихъ грустныхъ прогулкахъ Флоренса была не одна. Фантастическія мечты и призраки сопутствовали ей вездѣ и толпами роились въ ея воображеніи, когда она сидѣла въ пустынныхъ комнатахъ. Часто думала она, какъ полна была бы ея жизнь, если бы отецъ не отвергалъ ея любви, и мечты ея были такъ живы, видѣнія такъ ясны, что иной разъ казалось ей, что она въ самомъ дѣлѣ любимая дочь. Обольщенная яркой мечтой, она припоминала, будто они когда-то вмѣстѣ горевали y постели умирающаго младенца, и сердца ихъ проникались взаимнымъ сочувствіемъ. Она вспоминала, какъ часто послѣ того говорили они о своемъ любимцѣ, и какъ нѣжный отецъ старался ее утѣшить общими надеждами и вѣрой въ лучшую будущность по ту сторону гроба. Въ другой разъ казалось ей, будто мать ея еще жива. О, съ какою любовью вглядывалась она въ этотъ призракъ пылкаго воображенія, какимъ трепетомъ билось ея сердце! Но скоро спокойное размышленіе заступало мѣсто сладкой мечты, и угрюмая дѣйствительность снова леденила ее мертвящимъ вліяніемъ.

Но была одна мысль въ этой душѣ, могучая и пылкая, которая поддерживала ее въ трудной борьбѣ съ несчастной дѣйствительностью. Она увѣрила себя, что смертью не разрываются узы, соединяющія насъ съ предметами нашей любви: увѣренность, общая всѣмъ несчастнымъ, для которыхъ жизнь не представляетъ никакой отрады, никакого успокоенія. Ей казалось, что ея мать и братъ, окруженные лучезарнымъ сіяніемъ, смотрятъ съ высоты неба на оставленную сироту, наблюдаютъ за ея поступками, видятъ ея мысли, сочувствуютъ горю, оживляютъ надежды ея сердца и готовы руководить ею на всѣхъ ступеняхъ ея земного странствованія. Эта мысль впервые озарила ее со времени рокового свиданія съ отцомъ въ послѣднюю ночь и съ той поры уже ни разу не оставляла ее. Думать объ этой надзвѣздной жизни сдѣлалось единственной отрадой ея растерзаннаго сердца. Но вдругъ, по странному сцѣпленію идей, ей пришло въ голову, что, горюя безпрестанно по поводу суровости отца, она можетъ вооружить противъ него умершихъ членовъ семейства. Какъ ни странна и дика подобная мысль, но источникъ ея заключался въ любящей натурѣ, и съ этой минуты она принудила себя думать объ отцѣ не иначе, какъ съ надеждой пріобрѣсти его любовь.

Почему же нѣтъ? Отецъ, – думала Флоренса, – не знаетъ, какъ она его любитъ. Она еще такъ молода, и безъ матери никто не могъ научить ее какъ должно выражать любовь своему отцу. Надо подождать. Со временемъ это искусство, вѣроятно, придетъ само собою, она сдѣлается умнѣе, и тогда-то отецъ узнаетъ, какъ она его любитъ.

Это сдѣлалось задачей ея жизни. Когда утреннее солнце бросало лучи на пустынный домъ, одинокая его хозяйка уже была на ногахъ и трудилась безъ устали съ одною цѣлью – сдѣлаться достойной отцовской любви. Флоренса думала, чѣмъ больше пріобрѣтетъ она познаній, чѣмъ совершеннѣе сдѣлается ея образованіе, тѣмъ пріятнѣе будетъ отцу, когда онъ ее узнаетъ и полюбитъ. Иногда, съ трепещущимъ сердцемъ и слезами, она спрашивала себя, въ состояніи ли она приличнымъ образомъ поддержать разговоръ, когда они вмѣстѣ станутъ разсуждать; иногда старалась придумать, нѣтъ ли особаго предмета, которымъ отецъ дорожитъ больше, чѣмъ другими. Вездѣ и всегда – за книгами, за музыкой, за тетрадями, за рукодѣльемъ, за утренними прогулками и въ ночныхъ молитвахъ – одна и та же цѣль преслѣдовала ее въ различныхъ видахъ, съ разными подробностями. Странный трудъ для ребенка – изучать дорогу къ жестокому сердцу отца!

Многіе безпечные зѣваки, проходившіе въ лѣтніе вечера мимо заколдованнаго дома, видѣли въ одномъ изъ оконъ молодое лицо, обращенное на луну и мерцавшія звѣзды, лицо тревожное и задумчивое; кому и какъ могло придти въ голову, какая мысль отсвѣчивается на этомъ прекрасномъ лицѣ! Только Богъ одинъ зналъ тайну бѣдной дѣвушки!

И жила Флоренса одна въ пустынномъ домѣ. День проходилъ за днемъ, a она все жила одна, и мрачныя стѣны, какъ змѣиныя головы Горгоны, леденили ее мертвящимъ взглядомъ, угрожавшимъ превратить въ камень ея молодость и красоту.

Однажды утромъ Флоренса складывала и запечатывала какое-то письмо. Сусанна Нипперъ стояла подлѣ и смотрѣла на молодую госпожу съ одобрительнымъ взглядомъ, изъ котораго значилось, что содержаніе письма ей было извѣстно.

– Лучше поздно, чѣмъ никогда, миссъ Флой, – говорила Сусанна, – и, я думаю, даже визитъ къ этимъ беззубымъ Скеттльзамъ принесетъ вамъ пользу.

– Сэръ Барнетъ и леди Скеттльзъ, Сусанна, дѣлаютъ мнѣ большую честь, повторяя свое приглашеніе, – возразила Флоренса съ кроткимъ упрекомъ за неосторожную фамильярность, съ какою миссъ Нипперъ произнесла эти имена. – Я имъ очень благодарна.

Миссъ Нипперъ, самая отчаянная партизанка, какая когда-либо существовала на землѣ, вздернула губы и покачала головой, явно протестуя противъ безкорыстности Скеттльзовъ. Готовая воевать всегда и вездѣ, она теперь, пожалуй, дала бы присягу, что старые черти себѣ на умѣ.

– Знаютъ они, гдѣ раки-то зимуютъ, – ворчала Сусанна. – О, вѣрьте вы этимъ Скеттльзамъ!

– Признаюсь, мнѣ бы очень не хотѣлось къ нимъ ѣхать, – сказала Флоренса послѣ нѣкотораго размышленія, – но ужъ отказаться было бы неловко. Поѣду, дѣлать нечего.

– Разумѣется, поѣзжайте, – съ живостью перебила Сусанна, замотавъ головой.

– Дурно то, что теперь каникулярное время, и къ нимъ, вѣроятно, наѣхало много молодежи. Я бы охотнѣе предпочла сдѣлатъ этотъ визитъ во всякое другое время.

– A я такъ думаю, во всякое другое время y нихъ пропадешь со скуки, какъ и въ почтенномъ домѣ вашего батюшки. Ох-г-г-г!

Этимъ послѣднимъ восклицаніемъ миссъ Нипперъ довольно часто заключала свои сентенціи, и въ людской очень хорошо знали, что она выражала этимъ способомъ свое негодованіе противъ м-ра Домби.

– Какъ давно мы не имѣли извѣстій о Вальтерѣ, Сусанна! – замѣтила Флоренса послѣ минутнаго молчанія.

– Давненько, миссъ Флой! Перчъ, правда, приходилъ сюда за письмами и болталъ… ну, да что слушать этого болвана? Много онъ смыслитъ!

Флоренса быстро подняла глаза, и лицо ея покрылось яркимъ румянцемъ. Сусанна пришла въ нѣкоторое замѣшательство, но мигомъ оправилась и съ большой энергіей продолжала:

– Если бы во мнѣ, миссъ Флой, было столько же мозга, какъ въ этомъ болванѣ, я бы предпочла ходить съ нечесаными волосами или, чтобы не быть пугаломъ добрыхъ людей, просто удавилась бы на первой веревкѣ. Я, конечно, не амазонка, миссъ Флой, но и не трусиха, какъ этотъ свинопасъ, который отъ всего приходитъ въ отчаяніе.

– Что же теперь привело его въ отчаяніе? – вскричала Флоренса съ величайшимъ испугомъ.

– Да ничего, ей Богу, ничего. Онъ всегда ходитъ, какъ мокрая курица; и если бы кто потрудился придавить его или размозжить его безмозглую башку, право, потери не было бы никакой. Чортъ съ нимъ!

– Что-жъ такое случилось, Сусанна? Не говорилъ ли онъ, что потонулъ карабль?

– Еще бы! Если бы онъ это сказалъ, ему бы зажали глотку такъ, что онъ своихъ бы не узналъ! Нѣтъ, миссъ, не говорилъ; но эта гадкая папильотка въ образинѣ Перча ходитъ да хнычетъ, что ему до сихъ поръ не шлютъ изъ Индіи инбирнаго варенья, которое, говоритъ, обѣщался прислать м-ръ Вальтеръ. М-съ Перчъ, говоритъ онъ, ждетъ да поджидаетъ, a варенья нѣтъ какъ нѣтъ. Попробуй-ка придти онъ въ другой разъ… – заключила миссъ Нипперъ съ яростнымъ негодованіемъ, – много можно вытерпѣть, миссъ Флой, но вѣдь я же не верблюдъ и не ослица.

– Не говорилъ ли онъ еще чего, Сусанна? Вы, кажется, что-то скрываете отъ меня.

– Какъ вамъ не грѣхъ это думать, миссъ Флой! Стану я пересказывать вамъ все, что навретъ всякій дуракъ! Ну, пожалуй, онъ болталъ еще, что о кораблѣ нѣтъ никакихъ извѣстій, что вчера за справками забѣгала въ контору жена капитана, да никто ничего не знаетъ. Все вздоръ, какъ видите.

– Я должна навѣстить дядю Вальтера, – поспѣшно заговорила Флоренса, – прежде чѣмъ отправлюсь къ Скеттльзамъ. Мнѣ надо сейчасъ же видѣть дядю Вальтера. Идемъ, Сусанна.

Такъ какъ со стороны миссъ Нипперъ не послѣдовало никакихъ возраженій, обѣ дѣвушки одѣлись на скорую руку и отправились къ деревянному мичману.

Читатели помнятъ, въ какомъ состояніи былъ бѣдный Вальтеръ, бѣжавшій къ капитану Куттлю въ тотъ несчастный день, когда жестокій маклеръ собирался дѣлать опись владѣній инструментальнаго мастера. Въ такомъ же точно положеніи была теперь Флоренса на пути къ дядѣ Соломону, съ тою разницею, что, вдобавокъ ко всѣмъ безпокойствамъ, бѣдная дѣвушка думала, что она, можетъ быть, сдѣлалась невинной причиной отъѣзда и опасностей Вальтера. Флюгера на колокольныхъ шпицахъ и на кровляхъ домовъ, какъ зловѣщіе духи, таинственно намекали ей на грозныя бури, и она съ ужасомъ представляла гибель корабля, крикъ и стоны утопающихъ, уцѣпившихся за обломки и пропадающихъ въ морской пучинѣ. Въ говорѣ проходящихъ джентльменовъ ей слышались извѣстія о крушеніи "Сына и Наслѣдника" и о погибели всего экипажа. Выставленныя въ окнахъ гравюры кораблей въ безсильной борьбѣ съ разъяренными волнами поражали ея душу невыразимымъ отчаяніемъ. Ей казалось даже, что именно въ эту минуту на океанѣ свирѣпствуетъ грозная буря, потому что движеніе облаковъ на пасмурномъ небѣ она находила слишкомъ быстрымъ, хотя на самомъ дѣлѣ они неслись очень медленно.

Сусанна Нипперъ, по-видимому, не имѣла времени для такихъ соображеній, потому что вниманіе ея во всю дорогу обращено было на брань съ уличными мальчиками.

Наконецъ, чтобы благополучно достигнуть до деревяннаго мичмана, имъ оставалось только перейти черезъ улицу съ противоположнаго конца. Остановившись здѣсь, задержанныя густою толпою, онѣ съ нѣкоторымъ удивленіемъ увидѣли при дверяхъ инструментальнаго мастера круглоголоваго мальчишку съ одутловатымъ лицомъ, обращеннымъ на небеса, который, въ ту самую минуту, какъ на него смотрѣли, втиснулъ въ широкій ротъ по пальцу отъ каждой руки и свистѣлъ, посредствомъ этой уловки, съ изумительной пронзительностью на стаю голубей, вившихся въ воздухѣ на значительной высотѣ.

– Это старшій сынъ м-съ Ричардсъ, – сказала Сусанна, – горе и кручина ея жизни.

Флоренса уже слышала отъ Полли о возвращеніи на истинный путь ея блуднаго сына и наслѣдника и знала напередъ, что найдетъ его въ домѣ дяди Вальтера. Дождавшись благопріятнаго случая, дѣвушки перешли черезъ улицу и остановились подлѣ Роба. Не замѣчая ихъ приближенія, птичій охотникъ опять засвисталъ во всю мочь, и потомъ, выпустивъ пальцы изо рта, съ необыкновеннымъ восторгомъ закричалъ: "Ой, ой – гуппъ! ой, ой – гуппъ!" Голуби, казалось, хорошо поняли это привѣтствіе и, къ несказанной радости своего патрона, отмѣнили намѣреніе летѣть въ противоположную сторону.

Но изъ этого заоблачнаго восторга первенецъ мадамъ Тудль вдругъ возвращенъ былъ къ земнымъ предметамъ энергическимъ толчкомъ Сусанны Нипперъ, впихнувшей его въ двери магазина.

– Вотъ онъ какъ исправляется, разбойникъ! – грозно говорила Сусанна, входя въ магазинъ, – a бѣдная мать не спитъ изъ-за него по цѣлымъ ночамъ! Гдѣ м-ръ Гильсъ?

Робъ, готовый взбунтоваться противъ нежданнаго судьи, немедленно былъ укрощенъ взглядомъ Флоренсы, которой онъ не замѣтилъ сначала.

– М-ра Гильса нѣтъ дома, – сказалъ онъ, обращаясь къ Сусаннѣ.

– Ступай, найди его и скажи, что его дожидается миссъ Домби, – сказала Сусанна повелительнымъ голосомъ.

– Да я не знаю, куда онъ ушелъ, – отвѣчалъ Робъ.

– Этакъ-то ты исправляешься! – закричала Сусанна пронзительнымъ голосомъ. – Вотъ я тебѣ дамъ, разбойникъ!

– Какъ же мнѣ его найти, когда я не знаю, куда онъ ушелъ? Съ чего вы накинулись на меня?

– Не говорилъ ли м-ръ Гильсъ, когда онъ воротится домой? – спросила Флоренса.

– Говорилъ, миссъ. Онъ хотѣлъ быть дома часа черезъ два или черезъ три.

– Онъ очень безпокоится о своемъ племянникѣ? – спросила Сусанна.

– Какъ нельзя больше, – отвѣчалъ Робъ, обращаясь къ Флоренсѣ и оставляя безъ вниманія Сусанну Нипперъ. – Онъ и четверти часа не бываетъ дома, миссъ. Пяти минутъ не можетъ просидѣть на одномъ мѣстѣ и ходитъ, какъ угорѣлый.

– Не знаете ли вы друга м-ра Гильса, по имени капитанъ Куттль? – спросила Флоренса послѣ минутнаго размышленія.

– Того, что съ крючкомъ, миссъ? – сказалъ Робъ, дѣлая пояснительный жестъ лѣвой рукой. – Знаю, миссъ. Онъ приходилъ сюда третьяго дня.

– A сегодня онъ не приходилъ? – спросила Сусанна.

– Нѣтъ, миссъ, – сказалъ Робъ, опять обратясь къ Флоренсѣ съ отвѣтомъ.

– Можетъ быть, Сусанна, – замѣтила Флоренса, – дядя Вальтера самъ отправился туда.

– Къ капитану Куттлю вы думаете? – перебилъ Робъ. – Нѣтъ, миссъ. Мнѣ поручено сказать капитану Куттлю, если онъ зайдетъ, что м-ръ Гильсъ удивляется, почему не былъ онъ вчера, и теперь проситъ подождать его въ магазинѣ.

– Не знаете ли вы, гдѣ живетъ капитанъ Куттль? – спросила Флоренса.

Робъ отвѣчалъ утвердительно и, вынувъ изъ конторки записную книгу, прочелъ адресъ.

Флоренса начала тихонько переговариваться съ миссъ Нипперъ, и Робъ, вѣрный приказаніямъ м-ра Каркера, старался не проронить ни одного слова. Флоренса предложила отправиться въ домъ капитана Куттля и, развѣдавъ, что думаетъ онъ объ отсутствіи извѣстій о "Сынѣ и Наслѣдникѣ", привести его, если можно, утѣшать дядю Соля. Сусанна отговаривалась сначала дальностью разстоянія, но тотчасъ же согласилась, когда Флоренса заговорила объ извозчичьей каретѣ. Совѣщаніе продолжалось минутъ пять, и во все это время Робъ, взглядывая поперемѣнно на обѣихъ дѣвушекъ, слушалъ съ такимъ вниманіемъ, какъ будто его выбрали посредникомъ разговора.

Наконецъ, когда Робъ привелъ извозчичью карету, посѣтительницы сѣли и отправились, поручивъ сказать дядѣ Солю, что на возвратномъ пути опять загернутъ къ нему. Когда экипажъ скрылся изъ виду, Робъ съ озабоченнымъ видомъ усѣлся за конторку и принялся записывать на разныхъ лоскуткахъ все, что услышалъ, чтобы такимъ образомъ сдѣлать подробнѣйшій докладъ своему патрону. Но эти документы отнюдь не могли быть опасными: каракули, выведенныя на лоскуткахъ, оказались такими гіероглифами, что значенія ихъ не постигалъ самъ авторъ, когда произведеніе его было приведено къ желанному концу.

Между тѣмъ извозчичья карета, послѣ несказанныхъ препятствій на каналахъ и тѣсныхъ мостахъ, загроможденныхъ экипажами всякаго рода, счастливо въѣхала на Корабельную площадь, и путешественницы вышли на тротуаръ, чтобы разспросить о жилищѣ почтеннаго капитана.

На бѣду это былъ одинъ изъ-тѣхъ хлопотливыхъ дней, когда въ домѣ м-съ Макъ Стингеръ все переворачивалось вверхъ дномъ по поводу всеобщей стирки и чистки. Въ этихъ случаяхъ м-съ Макъ Стингеръ обыкновенно поднималась съ постели въ три часа утра и рѣдко оканчивала работу раньше полночи. Во весь день хозяйка въ теплыхъ туфляхъ расхаживала взадъ и впередъ, вытирала стулья и комоды, вытащенные на дворъ, и давала сверхкомплектные щелчки своимъ птенцамъ, которые, не находя пріюта подъ материнской кровлей, выбѣгали на улицу.

Когда Флоренса и Сусанна Нипперъ подошли къ воротамъ, м-съ Макъ Стингеръ, эта почтенная, но грозная дама, тащила изъ сѣней одного изъ своихъ птенцовъ, чтобы насильно усадить его на мостовой. Этотъ птенецъ, по имени Александръ, имѣлъ отъ роду два года и три мѣсяца. Онъ только что получилъ значительное число колотушекъ отъ своей матери и кричалъ во весь ротъ, такъ что лицо его почернѣло отъ надсады и физической боли.

Какъ мать и какъ женщина, м-съ Макъ Стингеръ очень обидѣлась сострадательнымъ взглядомъ, подмѣченнымъ на лицѣ Флоренсы, невольной свидѣтельницы истязаній ребенка. Поэтому, усадивъ крикливое дѣтище на мостовой, она, въ довершеніе дивертисимента, дала ему энергическій подзатыльникъ и грубо отвернулась отъ незнакомыхъ женщинъ.

– Позвольте спросить васъ, – сказала Флоренса, – не это ли домъ капитана Куттля?

– Нѣтъ.

– Развѣ это не девятый номеръ?

– Кто-жъ вамъ сказалъ, что не девятый?

– Что вы хотите этимъ сказать, матушка моя? – воскликнула Сусанна Нипперъ, вмѣшиваясь въ разговоръ. – Знаете ли вы, съ кѣмъ говорите?

М-съ Макъ Стингеръ осмотрѣла ее съ ногъ до головы.

– A зачѣмъ вамъ капитанъ Куттль, смѣю спросить? – сказала м-съ Макъ Стингеръ.

– Какъ вы любопытны, мать моя! – съ живостью возразила Сусанна. – Жаль, что никакъ нельзя доложить вамъ, зачѣмъ намъ капитанъ Куттль.

– Сусанна, молчите пожалуйста – сказала Флоренса. – По крайней мѣрѣ, не можете ли сказать намъ, сударыня, гдѣ квартира Куттля, если онъ живетъ не здѣсь?

– Кто вамъ сказалъ, что онъ живетъ не здѣсь? – возразила неумолимая м-съ Макъ Стингеръ. – Я сказала, что это не домъ капитана Куттля – и это не его домъ, и не будетъ его домомъ, потому что капитанъ Куттль не умѣетъ держать дома, и не стоитъ онъ никакого дома, a это мой домъ; если я отдаю верхній этажъ капитану Куттлю, такъ это моя добрая воля, и никто мнѣ не указъ, хоть капитанъ Куттль – все равно, что свинья въ огородѣ.

Голосъ м-съ Макъ Стингеръ возвышался crescendo furioso, и ея замѣчанія дошли по назначенію до верхнихъ оконъ. Капитанъ Куттль закричалъ изъ своей комнаты нерѣшительнымъ тономъ: – "Тише! что за возня!"

– Чего-жъ вамъ надо? капитанъ Куттль здѣсь, говорю я вамъ! – сказала хозяйка, сердито махнувъ рукой.

Флоренса, не сказавъ ни слова, пошла въ сопровожденіи Сусанны въ верхній этажъ. М-съ Макъ Стингеръ снова принялась за свои дѣла, a птенецъ ея, Александръ, прекратившій на минуту рыданія, чтобы вслушаться въ разговоръ, заголосилъ опять во весь ротъ уже не по необходимости, a изъ удовольствія побѣсить свою матушку.