Текст книги "Домби и сын"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 70 страниц)

Глава XXX
Передъ свадьбой

Быстро идетъ впередъ архитектурыая дѣятельность въ домѣ м-ра Домби. Шумъ, крикъ, стукъ, безпрерывная бѣготня взадъ и впередъ отъ ранняго утра до поздняго вечера. Діогенъ видитъ грабителя на каждомъ шагу, лаетъ безъ умолку и безпардонно отъ солнечнаго восхода до заката, и убѣждается противъ воли, что дерзкій непріятель все перевернетъ вверхъ дномъ. Новыя перемѣны, новыя декораціи встрѣчаетъ удивленный взоръ каждое утро; но… но нѣтъ и нѣтъ перемѣны въ образѣ жизни отверженной дочери м-ра Домби. По вечерамъ, когда работники уходятъ, Флоренса прислушивается къ ихъ шагамъ и воображаетъ, съ какою радостью возвращаются они въ веселыя семейства, съ какимъ нетерпѣніемъ ожидаютъ ихъ оставленныя дѣти. A она одна, всегда одна, и домъ ея отца, по крайней мѣрѣ по ночамъ, все тотъ же опустѣлый, скучный, заколдованный домъ.

Но уже не съ тоской, какъ прежде, встрѣчала она наступающую ночь. Яркая надежда оживляла ея сердце. Прекрасная леди, цѣловавшая ее въ той самой комнатѣ, гдѣ нѣкогда безжалостный отецъ растерзалъ ея любящую душу, рисовалась въ ея воображеніи свѣтлымъ ангеломъ небесной благодати. Въ дали, еще туманной, но постепенно проясняющейся, уже мерцалъ для нея разсвѣтъ новой жизни, когда сердце отца будетъ, наконецъ, побѣждено, и материнская любовь озаритъ ее тѣмъ же свѣтомъ, который нѣкогда изсякъ на ея губахъ вмѣстѣ съ послѣдней искрою жизни, угасшей въ день рожденія Павла.

Думая о новой матери съ любовью и безпредѣльной довѣрчивостью, Флоренса больше и больше любила свою покойную мать. Она не боялась ихъ соперничества въ своемъ сердцѣ. Новый цвѣтокъ выросталъ изъ глубоко-посаженнаго корня, который не могъ быть вырванъ никакою человѣческою силою. Каждое нѣжное слово изъ устъ прекрасной леди отзывалось для Флоренсы эхомъ голоса, давно умолкнувшаго, но затаеннаго навѣкъ въ ея осиротѣломъ сердцѣ. Память о покойной матери была для нея исходнымъ пунктомъ всякой нѣжности и любви: какая же другая привязанность могла истребить или ослабить это чувство?

Прошло нѣсколько дней послѣ визита прекрасной леди. Флоренса сидѣла въ своей комнатѣ и читала книгу; но мысли ея уносились далеко и отъ книги, и отъ уединенной комнаты. Вдругъ отворяется дверь, и входитъ м-съ Грэйнджеръ.

– Мама! – воскликнула Флоренса, бросаясь въ объятія дамы. – Вотъ вы опять здѣсь!

– Еще не мама! – возразила леди съ кроткой улыбкой, прижимая Флоренсу къ своей груди,

– Все равно: вы скоро будете моею матерью!

– Да, моя милая, скоро, очень скоро.

Нѣсколько минутъ Эдиѳь не говорила ни слова, лаская кудри и цѣлуя розовыя щеки прекрасной дѣвушки. Во всей фигурѣ ея выражалась необыкновенная нѣжность, и Флоренса была растрогана еще болѣе, чѣмъ въ первое свиданіе. Эдиѳь посадила ее подлѣ себя, и онѣ держали другъ друга за руки, обѣ проникнутыя одинаковымъ чувствомъ участія и любви.

– Ты все была одна, Флоренса, со времени нашего свиданія?

– О да, я была одна!

Флоренса спуталась и потупила глаза въ землю, потому что лицо ея матери вдругъ приняло слишкомъ серьезное выраженіе.

– Я… я привыкла къ одиночеству, – продолжала Флоренса, – и оно меня нисколько не тревожитъ. Случается иной разъ, я и Ди {Di уменьшительная форма мужского имени Diogenes и женскаго Diana. Эдиѳь, вѣроятно, подумала, что рѣчь идетъ о Діанѣ.} сидимъ вмѣстѣ по цѣлымъ днямъ однѣ-одинехоньки.

Флоренса могла бы сказать: по цѣлымъ недѣлямъ, по цѣлымъ мѣсяцамъ.

– Эта Ди твоя горничная, мой ангелъ?

– Моя собака, – отвѣчала Флоренса улыбясь. – Горничная y меня – Сусанна.

– A это твои комнаты? – спросила Эдиѳь, осматриваясь кругомъ. – Странно, мнѣ ихъ не показывали прошлый разъ. Ихъ надобно передѣлать, Флоренса. Твои комнаты должны быть лучшими во всемъ домѣ.

– Если бы мнѣ позволили перемѣнить ихъ, мама, такъ я бы выбрала для себя одну комнатку, тамъ, на верху.

– Развѣ это не довольно высоко, дитя мое?

– Но та комната моего брата, и я очень ее люблю. Я хотѣла просить объ этомъ папеньку, когда воротилась домой и увидѣла перестройки, но…

Флоренса остановила глаза изъ опасенія встрѣтить проницательный взглядъ прекрасной маменьки.

– Но я побоялась его побезпокоить этой просьбой, a потомъ разсудила, что лучше всего обратиться къ вамъ, мама, такъ какъ вы скоро будете полной хозяйкой въ этомъ домѣ.

Послѣ этихъ словъ, произнесенныхъ съ дѣтской наивностью, Эдиѳь, въ свою очередь, потупила глаза, и Флоренса съ изумленіемъ увидѣла поразительную перемѣну въ красотѣ этой леди. По первымъ впечатлѣніямъ, Эдиѳь должна была показаться гордой и величавой красавицей; но теперь манеры ея были столь кротки и столь нѣжны, что будь она даже ровесницей Флоренсы, и тогда ея обращеніе не могло бы вызвать на большую откровенность.

Странно однако-жъ: Флоренсѣ – даже простосердечной Флоренсѣ – показалось, будто маменька ея чувствуетъ какую-то неловкость, и это сдѣлалось слишкомъ замѣтнымъ послѣ того, какъ ей сказали, что она будетъ полной хозяйкой въ этомъ домѣ. Очень странно!

Между тѣмъ относительно комнатъ прекрасная леди обѣщалась выполнить все какъ можно скорѣе и какъ можно лучше. Потомъ онѣ потолковали нѣсколько минутъ о бѣдномъ Павлѣ, о житейскихъ дѣлахъ, и, наконецъ, Эдиѳь объявила, что хочетъ увезти Флоренсу къ себѣ домой.

– Мы сегодня переѣхали съ матушкой въ Лондонъ, – сказала она, – и ты останешься y насъ, мой ангелъ, до моего замужества; намъ надобно узнать покороче друтъ друга.

– Какъ вы добры, милая мама! Какъ я вамъ благодарна!

– Теперь вотъ что, моя милая, – продолжала Эдиѳь, понизивъ голосъ и осматриваясь кругомъ, – такъ какъ мы теперь совершенно однѣ, то я пользуюсь случаемъ дать тебѣ очень важный совѣтъ, который ты непремѣнно должна исполнить. Послѣ свадьбы мы съ твоимъ отцомъ уѣдемъ на нѣсколько недѣль, и я желаю, чтобы въ мое отсутствіе ты воротилась домой. Кто бы ни просилъ тебя погостить или отлучиться на нѣсколько дней, непремѣнно поѣзжай домой и не слушайся никого. Лучше быть одной, чѣмъ… я хочу сказать, мой ангелъ, что дома, въ этихъ комнатахъ, тебѣ будетъ гораздо лучше, чѣмь во всякомъ другомъ мѣстѣ.

– Я ворочусь домой, мама, въ самый день вашего отъѣзда.

– Именно такъ. Помни же обѣщаніе. Теперь собирайся ѣхать со мной. Я пойду въ залъ и стану тебя ждать.

Медленно и спокойно будущая хозяйка пошла по огромному дому, не обращая ни малѣйшаго вниманія на великолѣпіе и роскошь, уже замѣтныя на каждомъ шагу. Это была та же красавица, которая, укротивъ внутреннюю бурю, гуляла между густыми деревьями въ лемингтонской рощѣ: та же неукротимая гордостъ души, то же презрѣніе во взорѣ и на устахъ, та же дикая надменность, вооруженная негоаованіемъ противъ самой себя и противъ всего окружающаго. Велйколѣпный чертогъ, казалось, еще больше пробуждалъ это негодованіе. Искусственныя розы на стѣнахъ и на коврахъ впивались колючими шипами въ ея истерзанную грудь; въ каждой позолотѣ сверкали атомы ненавистнаго металла, оцѣнившаго ея красоту; въ каждомь зеркалѣ во весь ростъ выставлялась женщина, высокая по своей натурѣ, но униженная грустнымъ ярмомъ нищеты и презрѣнная въ собственныхъ глазахъ. И всѣ это видятъ, – думала она, – и нѣтъ ей спасенія нигдѣ, кромѣ какъ въ той же гордости, которая день и ночь терзаетъ ея собственную грудь.

И неужели эту женщину укрощаетъ невинная дѣвочка, сильная только своимъ простосердечіемъ и откровенностью? Неужели всѣ эти страсти, даже самая гордость, потухаютъ отъ одного взгляда беззащитной сироты? О да, о да! посмотрите на нихъ въ эту минуту: онѣ обнявшись сидятъ въ каретѣ, и Флоренса, съ лепетомъ любви и отрадной надежды, пріютила голову на ея груди. Пусть попробуетъ теперь кто-нибудь обидѣть беззащитную сироту! Гордая Эдиѳь броситъ тысячу жизней, если нужно ими пожертвовать для спасенія ребенка!

Умри Эдиѳь! Лучше и полезнѣе умереть тебѣ именно въ эту минуту, чѣмъ доживать до конца свою долгую, долгую жизнь!

Какъ бы не такъ! Ея впрство м-съ Скьютонъ уже давно строжайшимъ образомъ запретила произносить въ своемъ присутствіи низкое слово смерть. Переѣхавъ въ Лондонъ, она расположилась въ Брукъ-Стритѣ, на Гросвеноръ-скверѣ, въ великолѣпномъ домѣ своего знаменитаго, бывшаго въ отсутствіи родственника, лорда Феникса, который, по поводу брачной сдѣлки, очень охотно уступилъ свой чертогъ, надѣясь, что одолженіе будетъ уже послѣднимъ подаркомъ для м-съ Скьютонъ и ея прекрасной дочки. И вотъ въ этомъ разукрашенномъ домѣ прекрасная Клеопатра, окруженная блестящей свитой, величественно возлежала на софѣ между бархатными подушками, вполнѣ готовая принимать высокихъ гостей. На первый разъ вниманіе ея пробуждено было пріѣздомъ Эдиѳи и Флоренсы.

– Какъ твое здоровье ангельчикъ Флоренса? Подойди ко мнѣ, душенька, иоцѣлуй меня,

Флоренса робко остановилась, отыскивая бѣлое мѣсто на лицѣ м-съ Скьютонъ; но почтенная леди подставила ей ухо, и такимъ образомъ вывела ее изъ затрудненія.

– Милая Эдиѳъ, – сказала м-съ Скьютонъ, – я рѣшительно… подойди немножко къ свѣту, ангельчикъ Флоренса.

Флореиса повиновалась.

– Ты не помнишь, милая Эдиѳь, – продолжала м-съ Скьютонъ, – какою была ты въ возрастѣ нашей очаровательной Флоренсы или немножко помоложе ея?

– Я давно забыла этотъ возрастъ, мама.

– Я рѣшительно думаю, что наша очаровательная малютка чрезвычайно похожа на то, чѣмъ сама ты была въ ея лѣта. A это показываетъ, что со временемъ можно изъ нея сдѣлать, если хорошенько приняться за ея образованіе.

Послѣднія слова были произнесены такимъ тономъ, изъ котораго значилось, что м-съ Скьютонъ считала еще неначатымъ развитіе умственныхъ и нравственныхъ силъ въ будущей дочери Эдиѳи. Вмѣсто отвѣта, Эдиѳь бросила на мать суровый взглядъ, поставившій ее въ нѣкоторое затрудненіе. Чувствовалась необходимость сдѣлать приличную диверсію.

– Подойди ко мнѣ, ангельчикъ Флоренса, поцѣлуй меня еще разъ, душенька.

Флоренса должна была приложить опять свои губы къ морщинистому уху м-съ Скьютонъ.

– Слыхала ли ты, душенька, – сказала м-съ Скьютонъ, удерживая за руку робкую дѣвушку, – что твой папа, котораго мы всѣ любимъ до безумія, женится на этой недѣлѣ на моей безцѣнной Эдиѳи?

– Мнѣ говорили, что свадьба будетъ скоро; но когда именно, я не знала.

– Неужели? Какъ это, милая Эдиѳь, ты до сихъ поръ не сказала этого Флоренсѣ?

– Развѣ я должна была это говорить? – возразила дочь съ такою колкостью, что Флоренса почти не узнала ея голоса.

Дѣлая другую, болѣе счастливую диверсію, м-съ Скьютонъ объявила Флоренсѣ, что м-ръ Домби сегодня будетъ y нихъ обѣдать и, безь сомнѣнія, съ пріятнымъ изумленіемъ увидитъ свою дочь. М-ръ Домби совсѣмь не знаетъ о пріѣздѣ Флоренсы, и Эдиѳь все это устроила безъ его вѣдома, когда онъ поутру занимался дѣлами въ Сити. Пріятный, очень пріятный сюрпризь. Флоренса слушала эту вѣсть съ величайшимъ волненіемъ, которое возросло, наконецъ, до такой степени, что за часъ до обѣда, не смѣя и не зная, какъ объяснить сущность дѣла, не компрометируя м-ра Домби, она чуть не рѣшилась убѣжать домой пѣшкомъ, безъ шляпы и безъ шали, лишь бы только не встрѣтиться съ грознымъ отцомъ.

Но Флоренса не ушла домой. Блѣдная, испуганная, не переводя духу, она осталась пригвожденною на мѣстѣ подлѣ м-съ Скьютонъ. Она не смѣла подойти къ окну изъ опасенія, что отецъ увидитъ ее черезъ улицу, не смѣла перейти въ другую комнату изъ опасенія встрѣтиться въ дверяхъ съ м-ромъ Домби. Клеопатра между тѣмъ болтала вздоръ, и бѣдная дѣвушка принуждена была поддерживать разговоръ. Вдругъ послышались на лѣсницѣ мѣрные шаги ожидаемаго джентльмена.

– Онъ идетъ, – закричала Флоренса въ страшномъ испугѣ. – Онъ идетъ!

Клеопатра, любившая съ дѣтскимъ увлеченіемъ театральные эффекты, немедленно толкнула Флоренсу за софу, накрыла ее шалью и, такимъ образомъ, приготовила очаровательный сюрпризъ для м-ра Домби. Это было сдѣлано съ такою быстротою, что Флоренса тутъ же услышала среди комнаты страшные шаги.

М-ръ Домби церемонно поздоровался съ тещей и нареченной невѣстой. Отъ звуковъ его голоса судорожный трепетъ распространился по всѣмъ членамъ бѣдной дѣвушки.

– Любезный м-ръ Домби, – заголосила Клеопатра, – подойдите ко мнѣ и скажите пожалуйста, все ли въ добромъ здоровьи ваша прелестная Флоренса?

– Флоренса совершенно здорова.

– Она теперь дома?

– Дома, – сказалъ м-ръ Домби.

– Увѣрены ли вы, любезный м-ръ Домби, что меня не обманываете? Не знаю, какъ приметъ мои слова ваша милая невѣста; но мнѣ, право кажется, что вы самый фальшивый человѣкъ, любезнѣйшій мой м-ръ Домби.

Вѣрно и мѣтко. Фальшивѣйшій изъ людей былъ пойманъ въ эту минуту въ самой ужасной фальшивости, о какой только слышали когда-либо человѣческія уши. М-съ Скьютонъ сорвала шаль, и Флоренса, блѣдная и трепещущая, явилась предъ отцомъ, какъ страшный призракъ изъ за могилы. М-ръ Домби остолбенѣлъ. Преодолѣвая внутреннюю бурю, Флоренса бросилась къ нему на шею, поцѣловала его въ щеку и, не помня болѣе себя, побѣжала изъ комнаты. М-ръ Домби посмотрѣлъ вокругъ себя, желая потребовать отъ кого-нибудь объясненій загадочной сцены; но Эдиѳь выбѣжала также за Флоренсой.

– Согласитесь же, м-ръ Домби, – начала м-съ Скьютонъ, – вы никогда не были какъ пріятно изумлены во всю вашу жизнь: не правда ли?

– Точно, я никогда не былъ такъ изумленъ.

– Такъ пріятно изумлены, любеный м-ръ Домби; не скромничайте, – возразила м-съ Скьютонъ.

– Точно… я радъ видѣть здѣсь Флоренсу, – сказалъ м-ръ Домби.

– Конечно, вы удивляетесь, какъ она очутилась здѣсь, – спросила м-съ Скьютонъ, – не правда ли?

– Эдиѳь, можетъ быть…

– О хитрецъ! о лукавый, лукавый человѣкъ! – воскликнула м-съ Скьютонъ, погрозивъ пальцемъ, – такихъ вещей не должно бы разсказывать. Мужчины такъ тщеславны и такъ безбожно издѣваются надъ нашей слабостью; но моя душа, вы знаете, открыта передъ всѣми… хорошо, сейчасъ!

Послѣднія слова относились къ одному изъ высочайшихъ лакеевъ, возвѣстившему объ обѣдѣ.

– Но Эдиѳь, любезный мой Домби, привязана къ вамъ, можетъ быть, больше, чѣмъ вы заслуживаете; она безпрестанно хотѣла бы быть вмѣстѣ съ вами. Напрасно я говорю: "нельзя этого требовать, мой другъ, y м-ра Домби есть другія дѣла", – ничего не хочетъ слышать. И вотъ поэтому она желаетъ имѣть хоть кого-нибудь, кто бы напоминалъ ей васъ. Не правда ли, какъ это натурально! Нынѣшнимъ утромъ ничто не могло ее удержать отъ поѣздки за нашей милой Флоренсой! Не правда ли, какъ это очаровательно!

Здѣсь м-съ Скьютонъ остановилась въ ожиданіи отвѣта, и м-ръ Домби отвѣчалъ:

– Чрезвычайно очаровательно!

– Благослови васъ Богъ, любезный мой м-ръ Домби, за такую правоту сердца, – воскликнула Клеопатра, крѣпко пожимая его руку. – Но я уже принимаю слишкомъ серьезный тонъ. Сойдемте теперь внизъ и посмотримъ, что эти люди приготовили намъ къ обѣду.

Флоренса и Эдиѳь были уже въ столовой и сидѣли рядомъ. При входѣ м-ра Домби Флоренса хотѣла встать, чтобы уступить ему свой стулъ, но Эдиѳь положила руку на ея плечо, и м-ръ Домби долженъ былъ помѣститься на противоположномъ концѣ стола.

М-съ Скьютонъ приняла на себя трудъ поддерживать весь разговоръ. Флоренса сидѣла молча и едва поднимала глаза, не совсѣмъ осушенные отъ слезъ, a Эдиѳь ограничивалась только отвѣтами на вопросы.

– Стало быть, теперь, любезный м-ръ Домби, всѣ приготовленія съ вашей стороны приведены къ концу? – сказала Клеопатра, когда подали на столъ дессертъ, и сѣдоволосый буфетчикъ удалился. – Даже судебныя формальности окончены?

– Да, м-съ, свадебный контрактъ, какъ сегодня меня извѣстили, совсѣмъ готовъ, и милой моей невѣстѣ остается только назначить день свадьбы, о чемъ я и прошу ее убѣдительнѣйше.

Эдиѳь сидѣла, какъ прекрасная статуя, холодная, спокойная, неподвижная.

– Что жъ ты, мой ангелъ, – сказала Клеопатра, – слышишь, что говоритъ м-ръ Домби? Какъ она разсѣянна, бѣдняжечка! Знаете ли, м-ръ Домби? Ваша невѣста напоминаетъ мнѣ, и живо напоминаетъ, тѣ дни, когда ея папа находился въ вашемъ положеніи.

– Пусть будетъ свадьба, когда вамъ угодно. Вы не нуждаетесь въ моемъ назначеніи, – сказала Эдиѳь, едва взглянувъ черезъ столъ на м-ра Домби.

– Въ такомъ случаѣ завтра?

– Пусть!

– Или, можетъ быть, лучше послѣзавтра?

– Когда вамъ угодно. Я въ полномъ вашемъ распоряженіи. Поступайте, какъ думаете и какъ хотите. У меня нѣтъ никакихъ дѣлъ.

– Никакихъ дѣлъ, моя милая! – возразила мать, – тогда какъ цѣлый день ты въ ужасныхъ хлопотахъ отъ утра до ночи! Съ одними этими магазинщицами сотни договоровъ и заказовъ!

– Это по вашей части, мама. Вы и м-ръ Домби можете устраивать все, какъ знаете.

– Ты разсуждаешь умно, мой ангелъ, и это дѣлаетъ тебѣ честь! – сказалъ Клеопатра. – Флоренса, подойди сюда и поцѣлуй меня, душенька.

Странное дѣло: всякій разговоръ, даже самый мелочной, какъ скоро участвовала въ немъ Эдиѳь, Клеопатра непремѣнно заключала нѣжнымъ обращеніемъ къ Флоренсѣ, которой, конечно, во всю жизнь не приходилось расточать столько поцѣлуевъ, какъ въ этотъ достопамятный день. Скромная дѣвушка не подозрѣвала, какую огромную пользу эти поцѣлуи приносили м-съ Скьютонъ.

М-ръ Домби, въ глубинѣ души, былъ какъ нельзя болѣе доволенъ странными манерами своей прекрасной невѣсты. Ея надменность и холодность, само собою разумѣется, были самою лучшею рекомендаціею для Домби и Сына. Притомъ, гордая со всѣми, она однако жъ почтительно склоняется передъ его особой и не прекословитъ ему ни въ чемъ: статья особенно заманчивая! Льстило самолюбію м-ра Домби и то обстоятельство, что эта женщина, составляя честь его дома, будетъ вмѣстѣ съ нимъ обдавать холодомъ его гостей.

Такъ разсуждалъ м-ръ Домби, оставшись одинъ за обѣденнымъ столомъ и погруженный въ глубокія думы о прошедшей и будущей судьбѣ. Наружная обстановка соотвѣтствовала какъ нельзя лучше этимъ думамъ. Душный воздухъ столовой залы, темнобурыя стѣны съ черными картинами и гербами, двѣ дюжины черныхъ стульевъ, разставленныхъ въ правильной симметріи какъ гробы, дожидавшіеся только факельщиковъ и наемныхъ плакальщиковъ для начатія похоронной процессіи, два сухопарыхъ негра, поддерживавшихъ на буфетѣ изсохшія вѣтви канделябровъ, и затхлый запахъ отъ десятковъ тысячъ обѣдовъ, погребенныхъ въ этомъ саркофагѣ, – все это превосходно согласовалось съ настроеніемъ духа сосредоточеннаго мыслителя. Владѣлецъ дома жилъ за границей, такъ какъ воздухъ Англіи, по какимъ-то причинамъ, уже давно оказывался вреднымъ для благородныхъ членовъ фамиліи Фениксовъ. Комнаты постепенно погружались въ глубокій трауръ, и недоставало только трупа, чтобы превратить ихъ въ погребальные склепы.

На случай, пожалуй, окоченѣлая фигура м-ра Домби съ успѣхомъ могла бы замѣнить и этотъ недостатокъ.

Сумерки тянулись очень долго, и свѣчи были поданы поздно, такъ какъ м-съ Скьютонъ при огнѣ чувствуетъ всегда головную боль. Въ этотъ промежутокъ м-съ Скьютонъ постоянно бесѣдовала съ Флоренсой или заставляла ее играть на фортепьяно для собственнаго удовольствія, или подзывала ее для нѣжныхъ поцѣлуевъ, и это случалось всякій разъ послѣ того, какъ Эдиѳь дѣлала какое-нибудь замѣчаніе. Впрочемъ, поцѣлуи были теперь не такъ часты, потому-что Эдиѳь все время сидѣла подлѣ открытаго окна, несмотря на заботливое предостереженіе матери отъ простуды. Въ такомъ, почти совершенно безмолвномъ положеніи оставалась она до тѣхъ поръ, пока женихъ ея не собрался домой. Во время прощанья м-ръ Домби былъ очень милостивъ со своею дочерью, и Флоренса отправилась въ спальню подлѣ комнаты Эдиѳи до того спокойная и счастливая, что въ прошедшемъ видѣла въ себѣ совсѣмъ другую бѣдную дѣвочку-сиротку, достойную сожалѣнія. И она плакала объ этой дѣвочкѣ, пока не уснула.

Недѣля проходила скоро. Ѣздили въ магазины, къ модисткамъ, ювелирамъ, нотаріусамъ, цвѣточницамъ, кондитерамъ. Флоренса была вездѣ и y всѣхъ. Флоренса поѣдетъ въ церковь. Флоренса скинетъ трауръ и нарядится въ модное платье. Планы на этотъ счетъ модистки француженки, очень похожей на м-съ Скьютонъ, были такъ изящны и великолѣпны, что м-съ Скьютонъ заказала и себѣ такое же платье. Мадамъ замѣтила, что м-съ Скьютонъ будетъ обворожительна, и всѣ станутъ считать ее сестрою прекрасной невѣсты.

Недѣля проходила еще скорѣе. Эдиѳь не смотрѣла ни на что, не заботилась ни о чемъ. Богатые наряды приносились на домъ, примѣривались, модистки и м-съ Скьютонъ приходили въ живѣйшій восторгъ и укладывали ихъ, куда и какъ слѣдуетъ. Эдиѳь не дѣлала никакихъ замѣчаній. М-съ Скьютонъ составляла планы на каждый день и сама приводила ихъ въ исполненіе. Иногда Эдиѳь садилась въ карету и отправлялась въ магазины, какъ скоро нельзя было безъ нея обойтись; но это случалось очень рѣдко. М-съ Скьютонъ обо всемъ хлопотала сама и одна завѣдывала всѣми дѣлами, a Эдиѳь смотрѣла на всѣ распоряженія съ величайшимъ равнодушіемъ, какъ лицо, совершенно постороннее.

Недѣля промчалась съ удивительною быстротой, и наступила послѣдняя ночь передъ свадьбой. Въ гостиной засѣдали м-съ Скьютонъ и м-ръ Домби. Было очень темно, такъ какъ y м-съ Скьютонъ по обыкновенію болѣла голова, хотя съ завтрашнимъ утромъ она надѣялась совсѣмъ освободиться отъ этой боли. Эдиѳь сидѣла y открытаго окна и смотрѣла на улицу. М-ръ Домби и Клеопатра тихонько разговаривали на софѣ. Было очень поздно, и Флоренса уже отправилась спать.

– Любезный м-ръ Домби, – начала Клеопатра, – завтра вы навсегда лишаете меня общества милой Эдиѳи, и я хочу просить васъ оставить y меня Флоренсу.

– Съ большимъ удовольствіемъ, если вамъ угодно.

– Благодарю васъ. Вы оба ѣдете въ Парижъ, и безъ вашей милой дочери я бы осталась въ совершенномъ уединеніи. Мысль, что я буду содѣйствовать образованію ума и сердца прелестной Флоренсы, прольетъ отрадный бальзамъ въ мою душу, любезный м-ръ Домби.

М-ръ Домби повторилъ, что онъ съ восторгомъ оставляетъ свою дочь въ такихъ надежныхъ рукахъ.

Эдиѳь быстро поворотила голову. Невидимая въ темнотѣ, она внимательно прислушивалась къ разговору, и лицо ея, прежде безжизненное, выражало теперь живѣйшее участіе.

– Премного благодарна вамъ, любезный м-ръ Домби, за ваше доброе мнѣніе, – продолжала Клеопатра. – Я боялась, что вы имѣете злой умыселъ осудить меня на совершенное затворничество, какъ выражаются наши адвокаты, эти страшнѣйшіе прозаики въ цѣломъ мірѣ.

– Отчего такая несправедливость ко мнѣ, любезная м-съ Скьютонъ?

– Да оттого, что Флоренса объявила наотрѣзъ, что она завтра воротится домой, – отвѣчала м-съ Скьютонъ. – Я начинала считать васъ, любезный Домби, порядочнымъ тираномъ вродѣ турецкаго паши.

– Увѣряю васъ, м-съ, я не дѣлалъ никакихъ распоряженій относительно Флоренсы. Во всякомъ случаѣ, эти распоряженія отнюдь не будутъ противорѣчить вашимъ желаніямъ.

– О, я знала, вы порядочный льстецъ, м-ръ Домби. Говорятъ впрочемъ, y льстецовъ нѣтъ сердца, тогда какъ ваша нѣжная чувствительность составляетъ украшеніе и отраду вашей жизни. Что это? неужели вы хотите домой?

Было очень поздно, м-ръ Домби собирался идти.

– О Боже мой! сонъ это или мрачная дѣйствительность! – воскликнула м-съ Скьютонъ. – Такъ это правда, милый Домби, что завтра утромь вы похищаете y бѣдной матери ея единственное сокровище, ея ненаглядную дочь?

М-ръ Домби, привыкшій ионимать вещи въ буквальномъ смыслѣ, отвѣчалъ, что похищеній не будетъ никакихъ, и что они встрѣтятся съ Эдиѳью въ церкви.

– Нѣтъ на свѣтѣ пытки мучительнѣе той, какую испытываетъ бѣдная мать при разставаніи съ единственною дочерью, хотя бы эта дочь вручалась вамъ, любезнѣйшій м-ръ Домби. – Я слаба, и тревоги сердца во мнѣ всегда брали верхъ надъ холоднымъ размышленіемъ; но будьте увѣрены, м-ръ Домби, завтра я призову всю твердость духа и безропотно покорюсь неизбѣжной судьбѣ. Благословляю васъ отъ всего моего сердца! Милая Эдиѳь, кто-то уходитъ, дитя мое! Опомнись, мой ангелъ!

Эдиѳь, не обращавшая опять никакого вниманія на разговоръ, встала со своего мѣста, но не сдѣлала шагу впередъ и не сказала ни слова. М-ръ Домби поспѣшилъ подойти къ невѣстѣ и, поцѣловавъ ея руку, произнесъ съ величавою торжественностью, приличною настоящему случаю:

– Завтра поутру я буду имѣть счастье стоять передъ алтаремъ вмѣстѣ съ м-съ Домби.

Затѣмъ онъ поклонился и вышелъ, держа голову вверхъ.

Лишь только затихъ величественный скрипъ сапогъ м-ра Домби, м-съ Скьютонъ позвонила и велѣла подать огня. Вмѣстѣ со свѣчами горничная принесла то блистательное платье, которому предопредѣлено завтрашнимъ утромъ воспламенять мужскія сердца; но покамѣстъ, теперь, въ этомъ блистательномъ нарядѣ старуха была еще отвратительнѣе и ужаснѣе, чѣмъ въ своей фланелевой кофтѣ. Этого не видѣла и не подозрѣвала м-съ Скьютонъ. Любуясь передъ зеркаломъ и принимая обворожительныя дѣвическія позы, Клеопатра разсчитывала на убійственные эффекты, которыхъ неминуемою жертвой прежде другихъ долженъ былъ сдѣлаться майоръ Багстокъ. Скинувъ, наконецъ, обворожительное платье, a вмѣстѣ съ нимъ и прочія принадлежности туалета, Клеопатра развалилась въ одно мгновеніе, какъ карточный домикъ.

Во все это время Эдиѳь оставалась y темнаго окна и смотрѣла на улицу. Когда, наконецъ, въ комнатѣ не осталось никого, кромѣ матери, она – первый разъ въ этотъ вечеръ – оставила свое мѣсто и стала передъ софой напротивъ м-съ Скьютонъ.

– Я устала до смерти, – сказала м-съ Скьютонъ. – На тебя ни въ чемъ нельзя положиться. Ты хуже маленькаго ребенка, да и ребенокъ не можетъ быть упрямѣе и капризнѣе тебя.

– Выслушайте меня, матушка, – начала Эдиѳь, не обративъ ни малѣйшаго вниманія на ея слова. – Вы должны, до моего возвращенія изъ Парижа, оставаться въ этомъ домѣ однѣ, совершенно однѣ.

– Я должна оставаться одна, Эдиѳь, до твоего возвращенія? – повторила м-съ Скьютонъ. – Что это значитъ?

– Это значитъ, что если вы не согласитесь остаться однѣ, то я завтра въ церкви отрекусь отъ руки этого человѣка, которому собираюсь дать такую ложную и позорную клятву, или я упаду мертвая на церковной паперти.

Тревожный взоръ матери отнюдь не успокоился встрѣчей съ непреклоннымъ взглядомъ дочери. М-съ Скьютонъ не отвѣчала ничего. Эдиѳь продолжала твердо и рѣшительно:

– Пусть остаемся мы съ вами тѣмъ, что есть; этого довольно. Я не хочу и не допущу, чтобы юное, невинное созданіе унизилось наравнѣ со мною. Ни за какія блага въ свѣтѣ я не потерплю, чтобы для забавы моей матери развратилась и погибла беззащитиая сирота, которая должна теперь найти во мнѣ свою естественную опору. Теперь вы знаете мое мнѣніе. Флоренса должна уѣхать домой.

– Ты съ ума сошла, Эдиѳь, – закричала взбѣшенная мать. – Думаешь ли ты найти спокойствіе въ этомъ домѣ, покуда она не выйдетъ замужъ?

– Спросите лучше, ожидаю ли я когда-либо найти спокойствіе въ этомъ домѣ?

– И вотъ награда за всѣ мои труды, за всѣ попеченія! вотъ благодарность за блестящее положеніе въ свѣтѣ, которое устраивается чрезъ меня! Я не гожусь быть компаньонкой какой-нибудь дѣвочки! я ее развращаю! отъ меня надобно бѣжать, какъ отъ чумы! Да кто же ты, наконецъ, м-съ Домби? Ты кто?

– Этотъ вопросъ, матушка, – отвѣчала Эдиѳь, блѣдная какъ смерть и указывая на окно, – предлагала я себѣ нѣсколько разъ, когда сидѣла вотъ тамъ, и погибшія подобія моего пола съ клеймомъ безстыдства проходили мимо… Богу извѣстно, какой отвѣтъ я получила. О мать моя, мать моя! если бы по крайней мѣрѣ въ невинный возрастъ дѣтства вы бросили меня на произволъ случая, на произволъ собственныхъ влеченій моего сердца!.. но для меня не было невинныхъ возрастовъ!

Понимая безполезность обнаруженія безсильнаго гнѣва, м-съ Скьютонъ зарыдала и начала произносить горькія жалобы, что она зажилась на свѣтѣ слишкомъ долго, что собственное дѣтище отрекается отъ нея, что въ эти несчастныя времена забыты обязанности къ родителямъ, – что она слышитъ чудовищные упреки, и что, наконецъ, она сойдетъ съ печалью въ гробъ.

– Лучше, гораздо лучше лежать въ могилѣ, – вопіяла м-съ Скьютонъ, – чѣмъ выносить всѣ эти ужасы! О Боже мой! собственное дѣтище, собственная плоть и кровь питаетъ противъ меня злобу отъявленнаго врага?

– Время взаимныхъ упрековъ между нами, матушка, уже прошло, не возобновляйте его!

– Да не ты ли возобновляешь это несчастное время? Тебѣ извѣстна моя чувствительность, и, какъ нарочно, ты поражаешь меня безъ всякой пощады, и въ какое время! когда я должна всячески позаботиться, чтобы завтра выставить себя въ приличномъ свѣтѣ! Удивляюсь тебѣ, Эдиѳь. Превращать свою мать въ безобразное чучело, и когда? въ день своей свадьбы!!!

– Я сказала, что Флоренса должна ѣхать домой.

– Ну, и пусть уѣзжаетъ! – скороговоркой отвѣчала запуганная мать. – Я даже рада, что она уѣдетъ. Что мнѣ въ этой дѣвочкѣ?

– A для меня эта дѣвочка то, что изъ за нея, матушка, я готова отречься отъ васъ, точно такъ же какъ хотѣла отречься отъ него завтра въ церкви. Въ ея грудь не долженъ западать зародышъ того зла, которое развилось и окрѣпло во мнѣ: въ этомъ вамъ ручаюсь. Оставьте ее въ покоѣ и откажитесь разъ навсегда отъ намѣренія преподавать ей уроки, которыми пользовалась собственная ваша дочь. Это – не трудное условіе для васъ.

– Конечно, если бы ты предложила его, какъ нѣжная дочь; но такія до крайности оскорбительныя слова…

– Оскорбительныхъ рѣчей болѣе не будетъ. Надѣюсь, наши отношенія кончились. Идите своей дорогой и наслаждайтесь плодами своихъ трудовъ. Забавляйтесь, веселитесь, наряжайтесь, сколько вамъ угодно, и будьте счастливы. Цѣли нашихъ жизней достигнуты. Каждая изъ насъ пойдетъ своей дорогой. Съ этого часа ни слова о прошедшемъ. Прощаю вамъ вашу долю въ завтрашнемъ позорѣ. За себя стану просить Бога.

Затѣмъ она пожелала м-съ Скьютонъ спокойной ночи и отправилась въ свою спальню твердымъ и мѣрнымъ шагомъ, который, казалось, подавлялъ всякое волненіе ея души,

Но тѣмъ большая тревога возстала въ этой душѣ, когда она осталась одна. Пятьсотъ разъ прошла она взадъ и впередъ между блестящими уборами къ завтрашнему утру. Ея волосы распустились, глаза горѣли лихорадочнымъ блескомъ, бѣлая грудь побагровѣла отъ ударовъ ея мстительной руки, и она, казалось, хотѣла растерзать въ конецъ свою собственную красоту, ненавистную, презрѣнную, опозоренную. Такъ проводила послѣднюю ночь передъ свадьбой Эдиѳь въ борьбѣ со своимъ безпокойнымъ духомъ, неукротимымъ подъ ярмомъ всесильнаго рока.

Наконецъ, случайно прикоснулась она къ отворенной двери, которая вела въ комнату Флоренсы.

Эдиѳь вздрогнула, остановилась и заглянула туда.

При свѣтѣ мерцающей лампады она увидѣла спящую дѣвушку въ расцвѣтѣ невинности и красоты. Эдиѳь притаила дыханіе, и какая-то невольная сила повлекла ее къ Флоренсѣ.

Ближе и ближе подходила она, и наконецъ, губы ея прильнули къ нѣжной рукѣ, свѣсившейся съ постели. Это прикосновеніе имѣло дѣйствіе того ветхозавѣтнаго жезла, который нѣкогда источилъ живительную воду для народа, погибавшаго отъ жажды.

Эдиѳь стала на колѣни подлѣ постели, спустила растрепанные волосы на подушку, и слезы ручьями заструились изъ ея глазъ.