Текст книги "Домби и сын"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 70 страниц)

Глава XL
Супружескія сцены

Не въ порядкѣ вещей, чтобы такой человѣкъ, какъ м-ръ Домби, соединенный съ такою женщиною, какъ м-съ Эдиѳь, утратилъ сколько-нибудь деспотическую грубость своего характера. Не въ порядкѣ вещей, чтобы холодныя, желѣзныя латы гордости, въ которыя онъ былъ постоянно закованъ, смягчились и получили большую ковкость отъ всегдашняго соприкосновенія съ гордымъ презрѣніемъ и неукротимымъ высокомѣріемъ. Такія натуры носятъ въ самихъ себѣ печать отверженія и проклятія. Если, съ одной стороны, уступчивость и покорность раздуваютъ эти дурныя наклонности, съ другой – всякое сопротивленіе придаетъ имъ больше и больше необузданной упругости. Зло возрастаетъ съ неимовѣрной быстротой отъ противоположныхъ крайностей, встрѣчаемыхъ на своемъ пути. Пріятности и огорченія равно содѣйствуютъ къ возбужденію растительной силы, сокрытой въ негодныхъ сѣменахъ. Встрѣчаетъ ли подобный человѣкъ уваженіе со всѣхъ сторонъ или ненавистное презрѣніе, онъ одинаково хочетъ быть властелиномъ, какъ Люциферъ, основавшій свои владѣнія въ миѳологическихъ подземельяхъ.

При холодной и высокопарной надменности, м-ръ Домби велъ себя, какъ необузданный тиранъ въ отношеніи къ своей первой женѣ. Онъ былъ для нея "господиномъ Домби" въ ту минуту, когда она увидѣла его въ первый разъ, и остался для нея "господиномъ Домби", когда она умерла. Въ продолженіе всей супружеско. й жизни онъ ни разу не переставалъ обнаруживать передъ ней свое недосягаемое величіе, и она, съ своей стороны, ни разу не переставала подчиняться всѣмъ его капризамъ. Онъ всегда засѣдалъ на вершинѣ своего трона, a она скромно занимала свое мѣсто на нижнихъ ступеняхъ этого сѣдалища. Женившись теперь во второй разъ, онъ разсчиталъ, что характерь его другой жены, непреклонный для всѣхъ, согнется, однако, подъ тяжестью того ярма, подъ которымъ онъ ее закабалитъ. Онъ воображалъ, что, при высокомѣріи Эдиѳи, его собственная величавость будетъ выдаваться съ особенною рельефностью. Ему и въ голову не приходила возможность смѣлаго сопротивленія его деспотической власти. И вотъ теперь, на каждомъ шагу его ежедневной жизни, передъ нимъ холодное, гордое, непреклонное лицо его жены. Его собственная гордость, по естественному ходу вещей, пустила новые отпрыски отъ своего плодовитаго корня и сдѣлалась сосредоточеннѣе, угрюмѣе, мрачнѣе, брюзгливѣе, неуступчивѣе.

Такимъ образомъ, кто носитъ эти желѣзныя латы, носитъ вмѣстѣ съ ними неисцѣлимую язву въ своемъ сердцѣ, и нѣтъ ему средства прійти въ мирное отношеніе съ окружающимъ свѣтомъ. Онъ огражденъ противъ всякой симпатіи, противъ всякой нѣжности, всякаго сочувствія, углубляются неисцѣлимыя раны съ каждымъ днемъ, хотя ихъ наноситъ собственная рука, вооруженная гордостью.

Были такія раны въ его сердцѣ. Онъ чувствовалъ ихъ болѣзненность посреди одиночества въ своихъ великолѣпныхъ комнатахъ, въ которыхъ теперь опять по-прежнему проводилъ онъ по цѣлымъ часамъ, какъ затворникъ, отдѣленный отъ свѣта. Онъ чувствовалъ, что ему суждено быть гордымъ и могущественнымъ, и между тѣмъ не видѣлъ никакого благоговѣнія къ своей особѣ тамъ, гдѣ ему слѣдовало быть всемогущимъ. Кто устроилъ эту судьбу? Чье предопредѣленіе тяготѣетъ надъ его жизнью?

Чье? Кто пріобрѣлъ безпредѣльную любовь его жены, когда она лежала на смертномъ одрѣ? Кто отнялъ y него новую побѣду надъ сердцемъ его сына? Кто, однимъ словомъ, мотъ сдѣлать больше, чѣмъ самъ онъ со всѣми своими средствами? Онъ отнялъ отъ этой особы свою любовь, свое вниманіе, свою заботливость, и однако жъ она процвѣтала, прекрасная какъ ангелъ, между тѣмъ какъ все, что дорого была для его сердца, умирало при первомъ вступленіи въ жизнь. Кто преграждалъ ему дорогу на всѣхъ ступеняхъ его дѣятельности, какъ не эта же особа, которую онъ презиралъ въ дѣтствѣ и къ которой питалъ теперь въ своемъ сердцѣ рѣшительную ненависть?

Да и трудно теперь ему высвободиться отъ этого чувства, хотя онъ не могъ удержаться отъ пріятнаго изумленія при взглядѣ на это невинное созданіе, которое съ такою любовью обвилось вокругъ его шеи послѣ его возвращенія съ молодою женою. Онъ зналъ теперь, что она прекрасна, онъ не могъ не согласиться, что она привлекательна, и яркій расцвѣтъ ея женственныхъ прелестей пробуждалъ во всѣхъ невольное изумленіе. Но и это обстоятельство въ глазахъ его обращалось къ ея же вреду. Несчастный, онъ понималъ свое отчужденіе отъ всякаго человѣческаго сердца, и между тѣмъ осмѣливался питать неопредѣленную жажду любви, которую онъ отвергалъ всю свою жизнь. Въ его душѣ обрисовывалась изуродованная картина его правъ, и въ то же время сознаніе собственной неправды отнимало y него всякую возможность примиренія съ самимъ собою. Чѣмъ достойнѣе она казалась въ его глазахъ, тѣмъ большее требованіе онъ готовъ былъ противопоставить ея покорности и подчиненію. Когда же, въ самомъ дѣлѣ, она обнаруживала передъ нимъ свою покорность? Развѣ она составляла красу его жизни или Эдиѳи? Развѣ ея прелести обнаруживались первоначально для него или для Эдиѳи? Да, онъ и она никогда не были другъ къ другу въ такихъ отношеніяхъ, какъ отецъ и дочь, они всегда были отчуждены, и теперь развѣ она не преграждала дорогу къ его счастью? Ея красота смягчила натуру, которая упорно противится его вліянію: неестественное и вмѣстѣ ненавистное торжество.

Могъ на это м-ръ Домби посмотрѣть съ другой точки зрѣнія, и, въ такомъ случаѣ, торжество его дрчери послужило бы для него поводомъ перемѣнить къ ней свои отношенія, но онъ подавилъ въ себѣ всякое человѣческое чувство, и только одна гордость управляла движеніями его души. Онъ ненавидѣлъ свою дочь!

Теперь этому мрачному демону, терзавшему его душу, Эдиѳь противопоставила во всей полнотѣ свою собственную гордость. Какъ мужъ и жена, они счастливыми никогда не могли быть; но ничто не способно было сдѣлать ихъ столь несчастными, какъ упорная борьба этихъ сходныхъ и вмѣстѣ чудовищно-противоположныхъ началъ. Онъ хотѣлъ противопоставить ей свое величавое властительство и вынудить отъ нея признаніе своихъ правъ; она, съ своей стороны, готова была выдержать смертельную пытку, и лицо ея даже предъ послѣднимъ издыханіемъ было бы проникнуто неукротимымъ презрѣніемъ къ этому властелину. Объявлять свои права на Эдиѳь ему, м-ру Домби! Какъ мало подозрѣвалъ онъ, какая буря разыгралась въ ея душѣ передъ тѣмъ, когда брачный вѣнецъ возложенъ былъ на ея голову.

М-ръ Домби рѣшился, наконецъ, показать, что онъ былъ властелинъ, и что кромѣ него не должно быть другой воли. Гордый самъ, онъ желалъ видѣть и въ ней такое же свойство, но не къ нему должна была относиться ея гордость. Сидя одинъ въ своемъ кабинетѣ, онъ свирѣпѣлъ отъ представленія, что его жена разъѣзжаетъ по всему городу, не обращая никакого вниманія на его неблагосклонность и неудовольствіе, какъ-будто онъ былъ только ея конюхомъ. Ея холодное, высокомѣрное равнодушіе вонзалось острымъ кинжаломъ въ его честолюбивое сердце, и онъ рѣшился пробудить въ ней сознаніе ея долга.

Думая нѣсколько сутокъ сряду объ этомъ важномъ предметѣ, онъ въ одну ночь рѣшился отправиться въ ея отдѣлеыіе, какъ скоро ему было доложено о ея позднемъ возвращеніи домой. Эдиѳь сидѣла одна въ своемъ великолѣпномъ платьѣ и не ожидала никакого визита. Ея лицо выражало глубокую задумчизость, когда онъ вошелъ въ ея комнату; но физіономія красавицы тотчасъ же измѣнилась, и м-ръ Домби увидѣлъ въ противоположномъ зеркалѣ отраженіе ея нахмуренныхъ бровей.

– М-съ Домби, – сказалъ онъ при входѣ, – миѣ надобно сказать вамъ нѣсколько словъ.

– Завтра, – отвѣчала Эдиѳь.

– Всего лучше теперь, м-съ Домби. Вы ошибаетесь въ своемъ положеніи. Я привыкъ самъ назначать время и не требую такого назначенія отъ другихъ. Кажется, вы совсѣмъ не понимаете, кто я и что я для васъ, м-съ Домби.

– Надѣюсь, что я понимаю это очень хорошо.

Сказавъ это, она сложила на груди свои бѣлыя руки, украшенныя золотомъ и брилліантами, и отворотила отъ него свои глаза.

Будь она менѣе прекрасна и величественна въ своей холодной позѣ, впечатлѣніе, произведенное на м-ра Домби, могло бы быть для нея болѣе благопріятнымъ. Но гордый супругъ во всей ея фигурѣ замѣтилъ выраженіе власти, обдавшей его холодомъ съ ногъ до головы. Онъ осмотрѣлся кругомъ комнаты; тамъ и сямъ въ безпорядкѣ разбросаны были драгоцѣнныя принадлежности ея туалета, разбросаны не по безпечности, не по капризу, a изъ полнаго и упорнаго презрѣнія ко всѣмъ этимъ драгоцѣниостямъ. Такъ, по крайней мѣрѣ, думалъ м-ръ Домби и былъ увѣренъ, что думалъ справедливо. Гирлянды, плюмажи, драгоцѣнные камни, кружева, шелковыя и атласныя матеріи, – все это было скомкано кое-какъ, и ни на что не обращалось никакого вниманія. Самые брилліанты – брачный подарокъ – вздымались и волновались на ея груди съ какимъ-то нетерпѣніемъ, какъ будто хотѣли насильственно разорвать золотую цѣпь на ея шеѣ.

М-ръ Домби почувствовалъ невыгоду своего положенія и на этотъ разъ не скрылъ своего чувства. Странный и торжественный среди этой груды роскошной мишуры, онъ вполнѣ сознавалъ свою неловкость, и уже начиналъ бросатъ презрительные взгляды на гордую красавицу, величавыя позы которой отражались въ роскошныхъ зеркалахъ. Встревоженный и раздраженный, онъ, наконецъ, сѣлъ и продолжалъ такимъ образомъ:

– М-съ Домби, между нами, какъ видно по всему, произошло нѣкоторое недоразумѣніе. Намъ должно объясниться. Ваше поведеніе, сударыня, мнѣ не нравится.

Эдиѳь опять только взглянула на него и опять немедленно отвернула глаза; но это мимолетное движеніе стоило многихъ страницъ блистательной рѣчи.

– Повторяю, м-съ Домби, ваше поведеніе мнѣ не нравится. Оно должно быть исправлено; я уже имѣлъ случай говорить вамъ объ этомъ и теперь возобновляю свое требованіе.

– Вы выбрали удобный случай для вашего перваго упрека, сэръ, и теперь принимаете удобную манеру повторить вашъ второй упрекъ. Вы возобновляете свои требованія? С_л_у_ш_а_ю, сэръ, продолжайте!

– Я сдѣлалъ васъ своею женою, сударыня, – началъ м-ръ Домби оскорбительновеличавымъ тономъ. – Вы носите мое имя. Ваша судьба связана съ моимъ положеніемъ и моею репутаціею. Не считаю нужнымъ говорить, за какую честь вмѣняетъ вамъ общество такую связь; но я должень сказать, что привыкъ вокругъ себя видѣть приличную зависимость и подчиненность и не п_о_т_е_р_п_л_ю ихъ нарушенія, въ особѣ, до которой это касается ближайшимъ образомъ.

Эдиѳь пристально взглянула на своего властелина. Ея губы дрожали, грудь волновалась, лицо поперемѣнно блѣднѣло и покрывалось багровымъ румянцемъ. Все это видѣлъ и понималъ м-ръ Домби; но онъ не видѣлъ и не понималъ, что одно слово удерживало еще взрывы гордой красавицы, и это слово было – Флоренса?

Глупецъ! онъ думалъ, что Эдиѳь начинаетъ е_г_о б_о_я_т_ь_с_я!

– Вы слишкомъ неразсчетливы, сударыня, – продолжалъ м-ръ Домби, – и ваши поступки переступаютъ за предѣлы благоразумія. Вы слишкомъ много тратите денегъ, заводя свѣтскія связи, совершенно безполезныя для меня. Вамъ давно слѣдовало образумиться и понять, какъ это для меня непріятно. Я требую, чтобы во всѣхъ этихъ отношеніяхъ произведена была совершенная перемѣна. Я знаю, что при новизнѣ положенія, которое вдругъ позволяетъ располагать огромными средствами, женщины способны впадать въ противоположную крайность. Ваши крайности слишкомъ чрезмѣрны и требуютъ ограниченія. Желаю, чтобы м-съ Грейнджеръ воспользовалась своими прежними опытами для благоразумія, какое требуется отъ м-съ Домби.

Тотъ же пристально устремленный взглядъ, дрожащія губы, волнующаяся грудь, лицо, поперемѣнно блѣдное и багровое, и повторенный, насильственно-вырвавшійся изъ сердца шепотъ: Флоренса! Флоренса! служили отвѣтомъ м-ру Домби на его вступительную рѣчь.

Гордость м-ра Домби возвысилась еще болѣе, когда онъ замѣтилъ въ ней эту перемѣну. Раздутая сколько прежнимъ ея презрѣніемъ, столько же настоящею ея покорностью, она возвысилась до неимовѣрной степени въ его груди и перешла всѣ возможные предѣлы. Стало быть, теперь нѣтъ никакого сомнѣнія, что никто въ свѣтѣ не можеть противиться его всесильнымъ распоряженіямъ! Онъ рѣшился усмирить свою жену, и усмирилъ едва ли не въ одно мгновенье! Чего же больше?

– Далѣе, – продолжалъ м-ръ Домби тономъ верховнаго властительства, – вы должны понять съ отчетливою ясностью, что я привыкъ видѣть безпрекословное повиновеніе своей волѣ. Свѣтъ долженъ видѣть, что я теперь не отступилъ ни на шагъ отъ своихъ однажды принятыхъ и утвержденныхъ правилъ. Ваше повиновеніе – мое неотъемлемое право, и еще разъ я требую его разъ навсегда. Я возвелъ васъ на самую высокую ступень общественной лѣстницы, и, конечно, никто не будетъ изумленъ, если прежняя м-съ Грэйнджеръ будетъ оказывать безпредѣльное повиновеніе м-ру Домби. Слышите ли вы это, м-съ Домби?

Ни одного слова въ отвѣтъ. Ни малѣйшей перемѣны въ лицѣ. Ея глаза попрежнему были обращены на него.

– Я слышалъ отъ вашей матушки, м-съ Домби, – продолжалъ м-ръ Домби съ величавой важностью, – что доктора рекомендуютъ брайтонскій воздухъ для ея здоровья. Это, конечно, знаете вы сами. М-ръ Каркерь былъ такъ добръ…

Эдиѳь быстро измѣнилась. Ея лицо и грудь зардѣлись такимъ образомъ, какъ будто бы на нихъ отразился яркій свѣтъ угрюмаго солнечнаго заката. Замѣтивъ такую перемѣну, но объясняя ее къ совершенному своему удовольствію, м-ръ Домби продолжалъ:

– М-ръ Каркеръ былъ такъ добръ, что уже съѣздилъ въ Брайтонъ и нанялъ тамъ временную квартиру. Послѣ вашего возвращенія въ Лондонъ, я приму необходимыя мѣры для введенія лучшаго порядка въ своемъ домѣ. Прежде всего, если удастся, я найму въ Брайтонѣ почтенную особу, по имени м-съ Пипчинъ, которая уже пользовалась значительнымъ довѣріемъ моего семейства. Ей будетъ поручена должность ключницы. Вы понимаете, что домъ, которымъ управляетъ м-съ Домби только по имени, a не на самомъ дѣлѣ, требуетъ особаго надзора.

Эдиѳь перемѣнила свою позу еще прежде, чѣмъ онъ дошелъ до этихъ словъ. Ея глаза попрежнему были обращены на него, но она судорожно повертывала вокругъ своей руки драгоцѣнный браслетъ, и новертывала съ такимъ отчаяннымъ усиліемъ, что на бѣлой рукѣ ея показалась багровая полоса.

– Еще одно замѣчаніе, м-съ Домби. Мнѣ показалось, что мой намекъ на м-ра Каркера вы приняли какимъ-то особеннымъ образомъ. Прежде вамъ угодно было изъявить свое неудовольствіе, когда въ присутствіи этого агента я сдѣлалъ вамъ замѣчаніе относительно холоднаго пріема моихъ гостей. Вамъ придется, сударыня, преодолѣть подобныя чувства и пріучиться заранѣе къ этимъ сценамъ, которыя, по всей вѣроятности, будутъ повторены; во всякомъ случаѣ, вы примите зависящія отъ васъ средства не подавать мнѣ впередъ повода къ жалобамъ на васъ же самихъ. М-ръ Каркеръ пользуется полнымъ моимъ довѣріемъ, и, надѣюсь, вы, сударыня, удостоите его такого же довѣрія.

Здѣсь м-ръ Домби еще разъ взглянулъ на свою супругу и окончательно убѣдился, что подчинилъ ее своей власти. Съ минуту не говорилъ онъ ни слова, спокойно наслаждаясь своимъ торжествомъ. Его гордость, какъ и слѣдовало ожидать, получила въ этотъ промежутокъ значительное приращеніе, и онъ уже продолжалъ болѣе рѣшительнымъ и самовластнымъ тономъ:

– Надѣюсь, м-съ Домби, вы избавите меня отъ необходимости посылать къ вамъ м-ра Каркера съ выговорами и замѣчаніями относительно вашего поведенія. Всякія мелкія ссоры, вы понимаете, несовмѣстны ни съ моимъ положеніемъ въ свѣтѣ, ни съ моими личными достоинствами, и я бы желалъ окружить соотвѣтствующимъ уваженіемъ даму, которая возведена мною на блистательную степень высоты. Если же вы не воспользуетесь этимъ урокомъ, м-ръ Каркеръ не замедлитъ явиться съ непріятнымъ порученіемъ повторить вамъ мою волю.

Затѣмъ м-ръ Домби горделиво всталъ со стула и нриготовился выйти изъ комнаты, повторяя самому себѣ:

– Теперь она знаетъ меня и понимаетъ мои рѣшенія.

Рука, сжимавшая браслетъ, теперь съ такимъ же волненіемъ перенеслась на грудь. Не измѣняя своего лица, Эдиѳь сказала, наконецъ, тихимъ голосомъ:

– Погодите! Ради Бога, погодите! – Почему же не говорила она прежде? Какая внутренняя борьба отнимала y нея языкъ въ эти минуты, когда она вперила въ него свой пытливый взоръ съ неподвижностью статуи, взоръ, не выражавшій ни ненависти, ни любви, ни гордости, ни униженія, ни покорности, ни сопротивленія?

– Развѣ я искушала васъ искать моей руки? Развѣ я употребляла какое-нибудь средство побѣдить васъ? Была ли я къ вамъ болѣе благосклонною, когда вы меня добивались или послѣ совершенія нашего брака? Развѣ теперь я не та же, какою была прежде?

– Не къ чему входить во всѣ эти подробности, – сказалъ м-ръ Домби.

– Неужели вы думали, что я васъ любила? неужели вы не знали, что я не могу васъ любить? Гордый человѣкъ, заботились ли вы пріобрѣсти мое сердце? Рѣшались ли вы когда-нибудь позаботиться о такой ничтожной вещи? Было ли объ этомъ произнесено хоть одно слово въ нашей торговой сдѣлкѣ, съ вашей и моей стороны?

– Эти вопросы, сударыня, не имѣютъ никакой связи съ моими намѣреніями.

Эдиѳь быстро поднялась съ мѣста и остановилась между дверью и мужемъ, чтобы загородить ему дорогу. Она вытянулась во весь ростъ, и ея взоръ прямо упадалъ на его глаза.

– Вы отвѣтили мнѣ на каждый изъ этихъ вопросовъ, отвѣтили прежде, чѣмъ я заговорила, и могли ли не отвѣчать, когда вамъ извѣстна жалкая истина во всей ея наготѣ. Теперь скажите, если бъ я любила васъ до обожанія, могла ли бы не предаться вамъ всѣмъ существомъ своимъ, какъ вы этого требуете? Если бы мое сердце находило въ васъ божество, если бы оно было чисто и неиспытано, могли ли бы вы въ настоящій часъ явиться ко мнѣ со своими упреками и наставленіями?

– Вѣроятно, нѣтъ, – холодно отвѣчалъ м-ръ Домби.

– Теперь вы знаете меня, – продолжала Эдиѳь, устремивъ на него тотъ же проницательный взглядъ, – вы смотрите теперь на мои глаза, и конечно читаете пламень страсти, пылающій на моемъ лицѣ… Вы знаете всю мою исторію, вы заговорили о моей матери. Неужели вы думаете, что тѣмъ или другимъ способомъ вы можете меня унизить до покорности и повиновенія вамъ?

М-ръ Домби улыбнулся точно такъ, какъ могъ бы улыбнуться при вопросѣ, можетъ ли онъ поднять десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ. М-съ Домби, поднявъ свою руку, продолжала:

– Если, при необыкновенныхъ чувствахъ, есть въ моихъ словахъ что-нибудь необыкновенное, то ничего, по крайней мѣрѣ, не будетъ необыкновеннаго въ этой апелляціи, которую я намѣрена вамъ сдѣлать. Смыслъ ея очень ясенъ, и вы должны меня выслушать.

М-ръ Домби принужденъ былъ сѣсть на софу. Ему показалось, что на глазахъ Эдиѳи сверкали слезы, возбужденныя, какъ онъ думалъ, его строгою рѣчью.

– Если теперь я рѣшилась высказывать мысли, почти невѣроятныя для меня самой, и высказывать человѣку, который сдѣлался моимъ мужемъ, при томъ такому мужу, какъ вы, м-ръ Домби, то, надѣюсь, вы поймете, можетъ быть, важность моего объясненія. Впереди передъ нами мрачная цѣль: если бы намъ однимъ суждено было достигать до нея, бѣда была бы небольшая, но къ судьбѣ нашей припутаны другія.

Другія! м-ръ Домби догадывался, кого должно разумѣть подъ этими другими, и нахмурилъ брови.

– Я говорю вамъ ради этихъ другихъ: ихъ судьба одинаково касается и васъ и меня. Со времени нашей свадьбы вы поступали со мной горделиво, и я отплачивала вамъ тою же монетой. Каждый день и каждый часъ вы показывали всѣмъ на свѣтѣ, что я не помню себя отъ радости, удостоившись чести сдѣлаться вашей супругой. Я, съ своей стороны, не чувствовала никакой радости и показывала другимъ, что не чувствую. Вы не хотите понимать, что каждый изъ насъ идетъ своей особой дорогой, a между тѣмъ ожидаете отъ меня постоянной внимательности и уваженія, котораго никогда вамъ не дождаться.

Это «никогда» произнесено было съ оглушительною выразительностью.

– Я не чувствую къ вамъ никакой нѣжности, – это вы знаете. Вы и не заботитесь о ласкахъ своей жены, если бы даже y ней доставало глупости быть съ вами любезной. Въ васъ не бывало и нѣтъ даже тѣни супружеской любви. Но такъ или иначе, мы связаны неразрывно, и въ этомъ несчастномъ узлѣ, который спутываетъ насъ, запутаны и другіе. Мы оба должны умереть; но мы оба до самой смерти соединены общимъ участіемъ въ судьбѣ ребенка. Станемъ уступать другъ другу!

М-ръ Домби поднялъ голову, перевелъ духъ и будто хотѣлъ сказать: "о, только-то!" Глаза Эдиѳи засвѣтились необыкновеннымъ блескомъ, и лицо ея поблѣднѣло какъ мраморъ.

– Этихъ словъ и значенія, съ ними соединеннаго, не купить отъ меня никакими сокровищами міра. Если разъ вы отвергнете ихъ, какъ безсмысленные звуки, будьте увѣрены, никакое богатство и никакая власть не заставятъ меня къ нимъ возвратиться. Я ихъ обдумывала давно, взвѣсила всю ихъ важность и не измѣнила великой истинѣ, сокрытой въ ихъ значеніи. Если вы согласитесь на уступки, съ своей стороиы, я могу обѣщать такую же уступчивость. Мы – самая несчастная чета, и различныя причины искоренили въ каждомъ изъ нась всякое чувство, которое благославляетъ или оправдываетъ супружество; но съ теченіемъ времени могли бы еще между нами водвориться нѣкоторыя дружественныя отношенія. По крайней мѣрѣ, я стану стараться объ этомъ, если и вы употребите такое же стараніе. Заглядывая въ будущность, я могу обѣщать лучшее и болѣе счастливое употребленіе изъ своей жизни, нежели то, какое было сдѣлано мною изъ первыхъ лѣтъ моей молодости.

Все это произнесено было тихимъ и ровнымъ голосомъ безъ повышенія и пониженія. Окончивъ рѣчь, она опустила свою руку, но глаза ея продолжали съ одинаковою внимательностью наблюдать физіономію мужа.

– Милостивая государыня, – сказалъ м-ръ Домби съ искреннимъ достоинствомъ, – я не могу согласиться на такое необыкновенное предложеніе.

Не измѣняясь въ лицѣ, Эдиѳь все еще смотрѣла на него.

– Я не могу, – продолжалъ м-ръ Домби, возвышая голосъ, – заключать съ вами никакихъ условій, никакихъ договоровъ. Все и всегда будетъ зависѣть отъ моего собственнаго мнѣнія. Я сказалъ свое п_о_с_л_ѣ_д_н_е_е с_л_о_в_о, свой ultimatum, сударыня, и требую, чтобы вы серьезно объ этомъ подумали.

Съ какою быстротою измѣнилось теперь это лицо, прежде свѣтлое и спокойное! Какое зарево презрѣнія, негодованія, гнѣва, отвращенія запылало въ этихъ открытыхъ, черныхъ глазахъ при встрѣчѣ съ ненавистнымъ и низкимъ предметомъ! Не было больше тумана принужденности въ этой гордой фигурѣ, и м-ръ Домби къ невыразимому ужасу ясно прочелъ свой приговоръ.

– Ступайте вонъ, сэръ! – сказала она, указывая на дверь повелительною рукою, – наше первое и послѣднее объясненіе кончилось. Ничто съ этой минуты не можетъ насъ оттолкнуть сильнѣе другъ отъ друга.

– Я приму свои мѣры, сударыня, – сказалъ м-ръ Домби, – и вы можете быть увѣрены, грозныя восклицанія меня не испугаютъ.

Она поворотилась къ нему спиной и, не сказавъ ни слова, сѣла передъ зеркаломъ.

– Время, надѣюсь, образумитъ васъ, сударыня, и возвратитъ къ своему долгу. Совѣтую вамъ успокоиться.

Эдиѳь не отвѣчала. М-ръ Домби не замѣтилъ въ зеркалѣ никакого вниманія къ его особѣ, какъ будто онъ былъ невидимымъ паукомъ на стѣнѣ, или тараканомъ на полу, или, наконецъ, такою гадиною, о которой не стоитъ думать, какъ скоро ее раздавили своими ногами.

Выходя изъ дверей, онъ оглянулся еще разъ на роскошную и ярко освѣщенную комнату, посмотрѣлъ на драгоцѣнные, въ безпорядкѣ разбросанные предметы, фигуру Эдиѳи въ ея богатомъ платьѣ и на лицо Эдиѳи, отражавшееся въ зеркалѣ. Постоявъ съ минуту, онъ побрелъ въ свою храмину философическаго размышленія, унося въ душѣ живой образъ всѣхъ вещей и несказанно удивляясь, какъ все это случилось въ его присутствіи.

Впрочемъ, м-ръ Домби ни мало не уронилъ своей важности и надѣялся, что всѣ дѣла устроются къ его благополучію. При такомъ мнѣніи онъ и остался.

Онъ не располагалъ провожать лично свою семью въ Брайтонъ; но поутру въ день отъѣзда, случившагося очень скоро, онъ граціозно извѣстилъ Клеопатру, что не замедлитъ въ скоромъ времени личко освѣдомиться о ея здоровьи. Клеопатра должна была торопиться къ цѣлительнымъ водамъ, такъ какъ ея грѣшное тѣло разрушалось слишкомъ замѣтно.

Не было покамѣстъ никакихъ признаковъ второго паралича, но старуха еще не оправилась отъ перваго удара. Ея немощи увеличивались со дня на день, и въ ея умственныхъ способностяхъ происходила страшная путаница. Потемнѣвшая память выворачивала передъ нею всѣ предметы на изнанку, и съ нѣкотораго времени она получила странную привычку перемѣшивать имена двухъ своихъ зятей, мертваго и живого. Иной разъ м-ръ Домби являлся ей подъ фигурой покойнаго воина, и она безразлично называла его «Грэйнжби» или "Домберъ".

При всемъ томъ м-съ Скьютонъ была молода, даже очень молода, и въ день отъѣзда явилась къ завтраку въ щегольскомъ дѣвичьемъ нарядѣ. На ней была новая, нарочно для этого случая заказанная шляпка и дорожное платье, вышитое въ магазинѣ первой модистки. Не легко было устраиватьвъ приличномъ видѣ цвѣты на ея дѣвственномъ челѣ или поддерживать шляпку на затылкѣ ея головы, качавшейся безъ всякой надобности. Шляпка страннымъ образомъ сваливалась всегда на одинъ бокъ, и горничная Флоуэрсъ должна была безпрестанно поправлять головной уборъ своей госпожи.

– Любезнѣйшій Грэйнжби, вы должны непрем… обѣщ… – м-съ Скьютонъ получила привычку сокращать большую часть своихъ словъ, – повидаться съ нами какъ можно скорѣе.

– Я уже сказалъ, сударыня, – отвѣчалъ м-ръ Домби съ обыкновенною важностью, – что дня черезъ два я пріѣду въ Брайтонъ.

– Спасибо, Домберъ!

Въ завтракѣ принималъ участіе и майоръ Багстокъ, который пришелъ проститься съ отъѣзжавшими дамами. Онъ сказалъ:

– Помилуй Богъ, сударыня, вы совсѣмъ не думаете о старомъ Джоѣ и не хотите, чтобы онъ заѣхалъ навѣстить васъ.

– "Таинственный" злодѣй, кто ты такой? – пролепетала Клеопатра.

Въ это время горничная Флоуэрсъ стукнула по ея шляпкѣ, какъ-будто хотѣла пособить ея памяти. М-съ Скьютонъ прибавила: – о, это ты, негодное созданье!

– Чертовски странная исторія, – шепталъ майоръ м-ру Домби, – плохая надежда, сэръ; никогда она не закутывалась, какъ слѣдуетъ. – Майоръ былъ застегнутъ до подбородка. – Какъ вы могли, миледи, позабыть Джоя Багстока, старичину Джозефа, вашего всегдашняго раба? Онъ здѣсь налицо, къ вашимъ услугамъ. Его мѣхи раздуваются для васъ, – кричалъ майоръ, энергически ударяя себя по груди.

– Милая моя, Эдиѳь Грэйнжби, – запищала Клеопатра, – диковинная вещь, что майоръ…

– Багстокъ! Джозефъ Багстокъ! – вскрикнулъ майоръ, увидѣвъ, что она не можетъ припомнить его имени.

– Ну, все равно, о чемъ тутъ хлопотать? – сказала Клеопатра. – Эдиѳь, мой ангелъ, ты знаешь, я никогда не могла запоминать именъ – о, какъ бишь это? – диковинная вещь, что всякій собирается навѣщать меня. Я ѣду не надолго. Я скоро ворочусь. Можетъ подождать, кто хочетъ меня видѣть.

Говоря это, Клеопатра осмотрѣлась вокругъ стола, и ея видъ выражалъ крайнюю встревоженность.

– Зачѣмъ мнѣ гости? не нужно мнѣ гостей, я хочу быть одна. Немножко покою, да поменьше всякихъ дѣлъ, – вотъ все чего я желаю. Гадкія твари не должны ко мнѣ приближаться, пока я не освобожусь отъ этого состоянія.

И, кокетничая, она хотѣла ударить майора своимъ вѣеромъ, но вмѣсто того опрокинула чашку м-ра Домби, которая стояла далеко отъ майора.

Потомъ м-съ Скьютонъ подозвала Витерса и строго приказала ему смотрѣть за ея комнатой. Тамъ, говорила она, нужно сдѣлать нѣсколько мелочныхъ перемѣнъ до ея возвращенія. Витерсъ тотчасъ же долженъ былъ приняться за выполненіе этого порученія, такъ какъ могло статься, что она на этихъ же дняхъ воротится изъ Брайтона въ удовлетворительномъ состояніи здоровья. Витерсъ выслушалъ приказаніе съ приличнымъ подобострастіемъ и обѣщалъ совершенное повиновеніе; но, отойдя на нѣсколько шаговъ отъ своей госпожи, онъ невольно взглянулъ страннымъ образомъ на майора, a майоръ невольно взглянулъ страннымъ образомъ на м-ра Домби, a м-ръ Домби также невольно взглянулъ страннымъ образомъ на Клеопатру, a Клеопатра невольно тряхнула головой и, забарабанила по тарелкѣ ложкой и вилкой, какъ будто эти инструменты были игральными кастаньетами.

Одна Эдиѳь во время завтрака ни на кого не подымала глазъ и, казалось, не была огорчена ни словами, ни поступками своей матери. Она слушала ея безсвязную болтовню или, по крайней мѣрѣ, когда нужно, обращала къ ней свою голову и давала лаконическіе отвѣты. Когда м-съ Скьютонъ слишкомъ завиралась или забывала начатую рѣчъ, Эдиѳь однимъ словомъ выводила ее на настоящую дорогу. Несмотря на страшную запутанность идей, немощная мать была, однако, вѣрна себѣ въ одномъ пунктѣ – въ томъ, что постоянно наблюдала за дочерью. Она смотрѣла на ея прекрасное, строгое лицо или съ видомъ боязливаго удивленія, или съ судорожными гримасами, которыя должны были представлять улыбку, и тутъ же, воображая ея презрѣніе, она начинала хныкать и мотать головой. Все это показывало, что преобладающая мысль глубоко запала въ ея душу и ни мало не утратила своей энергіи. Отъ Эдиѳи иногда она обращалась къ Флоренсѣ, но тутъ же опять голова ея кивала на Эдиѳь.

Послѣ завтрака, м-съ Скьютонъ, поддерживаемая съ одной стороны горничною Флоуэрсъ и подпираемая сзади долговязымъ пажемъ, кокетливо оперлась на руку майора и побрела къ экипажу, который долженъ былъ отвезти въ Брайтонъ ее, Флоренсу и Эдиѳь.

– A развѣ Джозефъ подвергается совершенному изгнанію? – сказалъ майоръ, вспрыгнувъ на ступени кареты и выставляя впередъ свое багровое лицо. – Чортъ побери! неужели жестокосердая Клеопатра запретитъ вѣрному Антонію показываться на ея глаза.

– Отойди прочь, – воскликнула Клеопатра, – терпѣть тебя не могу. Можешь навѣщать меня, когда я ворочусь, только веди себя хорошенько.

– Позвольте вѣрному Джозефу питать надежды, миледи, или онъ умретъ съ отчаянія, – воскликнулъ майоръ.

Клеопатра вздрогнула и отпрянула назадъ.

– Милая Эдиѳь, – запищала она, – скажи этому человѣку…

– Что?

– Какъ онъ смѣетъ!.. о Боже мой, какъ онъ смѣетъ въ моемъ присутствіи произносить такія страшныя слова.

Эдиѳь движеніемъ руки приказала ѣхать, и карета двинулась впередъ. Осгавшись наединѣ съ м-ромъ Домби, майоръ, закладывая руки назадъ, воскликнулъ съ таинственнымъ видомъ:

– Сэръ, вы должны услышать отъ меня непріятную истину: нашъ прекрасный другъ переѣхалъ въ странную улицу.

– Что вы хотите этимъ сказать, майоръ?

– Да то, что вы скоро осиротѣете, почтеннѣйшій Домби, бѣдный сынъ!

Это шуточное обращеніе, казалось, вовсе не понравилось Домби, и майоръ, кашлянувъ два, три раза, счелъ необходимымъ принять серьезное выраженіе.

– Чортъ побери, – сказалъ онъ, – безполезно было бы скрывать истину. Старина Джо, сударь мой, видитъ насквозь человѣческую натуру, и это, прошу извинить, его всегдашній талантъ. Если вы понимаете старика, вы должны понимать его такимъ, каковъ онъ есть. Старина, сударь мой, тертый калачъ и перебывалъ тысячу разъ во всякихъ тискахъ. Домби, мать вашей жены – на порогѣ вѣчности!