Текст книги "Призраки в Сети"

Автор книги: Чарльз де Линт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

Когда потребовалось поймать распоясавшихся эльфов, разбежавшихся по всей округе, и водворить их обратно в Интернет, Дик мог оказать содействие, но не он был ее главным помощником, а Мэран Келледи – из семейного дуэта, который уже несколько лет играет в городе, конечно, когда не отправляется в турне. Холли познакомилась с Мэран в ту самую неделю эльфских безобразий, и с тех пор они подружились.

Мэран была чудесная женщина, очень привлекательная и умная. Из тех женщин, на которых обращают внимание не только благодаря хорошей фигуре, темным мудрым глазам и водопаду каштановых волос с неожиданно зеленоватыми прожилками, но и благодаря их харизме. Дик воспринимал ее как некое божество и трепетал, когда ей случалось заходить в магазин, но Холли представляла ее себе совсем по-другому. Просто с Мэран было приятно общаться, легко разговаривать, она была нормальным во всех смыслах человеком, разве что знала несравненно больше других обо всем, что касалось магии и фольклора, и о том, как они приспособились к нашему технологичному веку.

Так что, когда монитор рухнул на пол, Холли позвонила именно Мэран, но там никто не отозвался. Ей пришлось оставить сообщение на автоответчике.

– Что нам делать? – спросил Дик, все еще не отрывая взгляда от донышка своей чашки, хотя Холли давно уже заметила, что та абсолютно пуста.

– Подлить тебе чаю? – спросила она. – Или, может, пойдешь ляжешь спать. Утро вечера мудренее.

– Утром монитор будет по-прежнему сломан.

– Да, я знаю. Я только хотела сказать, что утром все выглядит несколько иначе. Мы сможем позвать кого-нибудь и…

Холли осеклась, потому что кто-то постучал в стеклянную дверь за их спиной. Оглядываясь, она ожидала увидеть Мэран. Это было бы как раз в духе Мэран – прийти прямо в магазин, не перезванивая. Но там стоял какой-то незнакомец, освещенный висящей над входом лампочкой. Удивительно красивый незнакомец. Он совершенно соответствовал романтическим представлениям Холли о цыганах: темноглазый, с черной, цвета воронова крыла, гривой до плеч, отброшенной назад со лба, и с маленьким золотым кольцом в каждом ухе. Его свободная хлопчатобумажная белая рубашка усиливала впечатление цыганщины, несмотря на то что заправлена была в обычные джинсы.

Встретившись с Холли глазами, незнакомец щеголевато улыбнулся ей и сделал приветственный жест рукой. Холли почувствовала, что она просто тает. Вообще-то, она была не из тех, кого так легко сразить красивым лицом. Когда держишь магазин, перед тобой проходит по крайней мере один красивый мужчина в день, но в этом человеке было что-то такое, что ее сразу взволновало. Она поднесла руку к голове, вдруг осознав, что рыжие пряди выбились из рыхлого пучка на шее, в который она утром собрала волосы. Косметикой она не пользовалась, даже помадой. И зачем только после закрытия магазина она перелезла в старомодного покроя штаны и старую фланелевую рубашку!

Затем, подсказал здравый смысл, изо всех сил стараясь успокоить участившееся сердцебиение, что сегодня она посетителей не ждала. Время позднее. И как бы ни был красив этот мужчина, она с ним незнакома, а магазин давно закрылся. Он может оказаться кем угодно. Он может быть опасен, наконец.

Все это, и даже более того, Холли прекрасно понимала. И все же она положила очки на письменный стол, встала и направилась к двери.

– Да? – сказала она через стекло. – Чем могу быть полезна?

Она не расслышала ни слова из того, что он ответил, но и сама не была уверена, что он понял ее вопрос. Они оба скорее читали по губам, чем слушали друг друга. И когда она увидела, что его губы, пожалуй несколько полноватые для мужчины, но не толстые (а ресницы-то, ресницы над огромными глазами!), произносят имя Мэран, она радостно отбросила все подозрения и отперла дверь. Открыв ее ровно настолько, чтобы высунуть голову, она почувствовала сильный запах яблок и корицы. Боже мой, он даже пахнет вкусно!

– Что вы сказали? – переспросила она.

– Я присматриваю за квартирой Мэран, – сказал незнакомец, – пока они с Сирином в отъезде.

– И вы пришли сюда, потому что…

– Вы оставили сообщение на автоответчике. Мне показалось, что у вас расстроенный голос, вот я и пришел узнать, не могу ли чем-нибудь помочь.

Его голос был само совершенство – теплый, густой. Потом она поняла, что, собственно, он сказал. О боже! Значит, он слышал все, что она бормотала про эльфов и что-то страшное, что чуть не вылезло из ее компьютера?

– Вы как? Ничего? – спросил он.

«Вообще-то, я просто уничтожена», – подумала она. Но быстро кивнула.

– То есть уже все в порядке?

– Да… То есть нет. То есть… я хотела сказать… – Она перевела дух. – А откуда вы знаете Мэран?

– Мы с ней что-то вроде дальних родственников.

– Что-то вроде?

– Со стороны ее мужа.

– Значит, вы не настоящий родственник.

– Ну почему – настоящий. Я родственник тетушки Сирина, Джен. Но я действительно не связан кровным родством ни с кем из них. – И он опять улыбнулся ей своей лихой улыбкой. – Скорее, просто принадлежу к их стае.

Холли довольно долго разглядывала его. Если он был в доме у Мэран, значит, рассудила она, ему можно доверять. Воры и серийные убийцы не имеют привычки прослушивать автоответчики своих жертв, не так ли?

Она посторонилась и пропустила его в дверь.

– Почему бы вам не зайти? – предложила она. – По крайней мере, выпьете чашку чая, раз вы проделали такой долгий путь в столь поздний час.

– Спасибо, – поблагодарил он.

Он посмотрел на Сниппет, которая была настороже, но не проявила никаких признаков тревоги, когда незнакомец вошел в дом. Итак, проверку на рассел-терьера он прошел, это уже хорошо. В часы работы магазина Сниппет обычно вела себя как ангел – ни единого звука. Но как только магазин закрывался, она начинала ревниво охранять свою территорию от всякого, кто ей не нравился или кого она просто не узнавала.

– Привет, собака, – поздоровался незнакомец.

Холли с удивлением увидела, что Сниппет виляет хвостом. Еще больше она удивилась, когда взгляд незнакомца остановился на Дике.

– И вам добрый вечер, господин домовой.

Дик несколько нервозно кивнул в ответ.

– Вы его видите? – спросила Холли.

Незнакомец повернулся к ней, приподняв брови:

– А вы разве нет?

– Я-то, конечно, вижу… Просто большинство людей…

Она не договорила и, еще более смутившись, отошла запереть дверь.

– Мы пьем чай с виски, – сказала она, вернувшись.

– Это замечательно, – похвалил незнакомец. – Но, с вашего позволения, чай я не буду, а то потом всю ночь не засну.

Холли улыбнулась.

– Меня зовут Холли, – сказала она и протянула ему руку. – Хотя, полагаю, это вам уже известно из моего сообщения на автоответчике.

– Боррибл [4]4
  Horrible – ужасный, противный, отвратительный (англ.).


[Закрыть]Джонс, – сказал он в ответ.

Его рукопожатие оказалось крепким, рука – мозолистой. И то и другое отвлекло внимание Холли от того, что он сказал. Должно быть, она неверно расслышала.

– Простите? Мне очень жаль, но…

– Мне самому жаль, – широко улыбнулся он, – но что теперь поделаешь. Друзья зовут меня Боджо.

– Но…

– Да, понимаю, имечко то еще! Есть несколько теорий его происхождения. Одна из них – что мой отец был поэт, притом настолько не выносил детей, что дал мне имя, которое рифмуется с enfant terrible. [5]5
  Ужасный ребенок (фр.).


[Закрыть]Другая – что он был слишком большим поклонником книг Майкла де Ларрабейти.

Холли непонимающе посмотрела на него.

– Вы не знаете? Это автор книг о борриблах. Борриблы – это вымышленные существа, некогда населявшие Лондон. Что-то вроде Питеров Пэнов.

Холли кивнула:

– Да, я слышала.

– Ну разумеется. У вас ведь книжный магазин.

– Выходит, вы не знаете, кто был ваш отец?

– Никогда не встречал этого человека, – ответил Боджо.

– Это очень печально. – У Холли были прекрасные отношения с отцом до тех пор, пока она не выкинула фортель несколько лет назад. – Мне очень жаль.

– Мне тоже. Хотел бы я когда-нибудь узнать, о чем он только думал тогда.

– А ваша мать?..

– Она редко о нем говорила.

Холли не знала, что сказать. Наконец она предложила:

– Позвольте, я налью вам виски.

Ей-то самой не помешал бы сейчас целый стакан.

Всем за столом места не хватило, так что они взяли свои стаканы и поднялись наверх, в квартиру Холли и Дика. Наверху, в жилых комнатах, было ничуть не меньше книг, чем внизу, в магазине, – на полках, в коробках, в стопках на полу. Разница состояла только в том, что эти не предназначались для продажи. Пока, по крайней мере.

Боджо расположился на диване в непринужденной позе, напомнив Холли кота: они очень быстро умеют устраиваться на новом месте. Дик примостился на другом конце дивана, держа чашку обеими руками. Казалось, он греется об нее, а между тем чаю в нее так и не налили. Холли приготовила еще чаю, потом принесла стул из столовой и села. Сниппет, которая хвостом ходила за Холли из комнаты в комнату, пока та готовила чай, устроилась под стулом Холли, свернувшись калачиком. Она не спускала глаз с Боджо.

– Итак, у вас проблемы с эльфами, – сказал Боджо.

Холли покачала головой:

– Были. А вы хорошо знаете эльфов?

– Ну, смотря в каком смысле. Они ведь что-то вроде домовых, правда? Но только скорее злые, чем шаловливые.

Дик понимающе кивнул.

– Все их веселье какое-то подловатое, – сказал он. – Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из них сделал что-нибудь хорошее.

– Иногда они могут быть очень дружелюбными, такими, например, как вы, домовые. По крайней мере там, откуда я родом.

Холли умела схватывать на лету: она поняла, что речь идет о неких волшебных существах. Ее, правда, несколько удивило, что Дик и незнакомец так хорошо понимают друг друга: как будто такие вещи общеизвестны.

– А откуда вы родом? – спросила она.

– Откуда? Отовсюду и ниоткуда. Мы всегда кочевали. А я и сейчас так живу. Мы, Келледи, всегда были путешественниками.

– Вы жестянщики, не так ли? – спросил Дик. – Как в Ирландии.

Боджо покачал головой:

– Да, но Келледи из более древнего племени, чем ирландцы.

– Но вы, кажется, сказали, что ваша фамилия – Джонс, – напомнила Холли.

– Так и есть. Келледи – это родовое имя, которое носят большинство из нас. Но моя мама была Джонс, когда нас усыновила тетя Джен, так что для нее я остаюсь Джонсом.

У Холли было полно вопросов к нему. Даже обычно застенчивый, Дик просто клокотал от любопытства. Но не успел ни один из них и рта раскрыть, как Боджо вдруг весь подобрался и выпрямился. Он отхлебнул виски из стакана, долго и внимательно посмотрел на собеседников и сказал:

– Расскажите мне об эльфах.

И Холли рассказала, а Дик дополнил то, что она упустила. Закончив об эльфах, они перешли к тому, что произошло сегодня вечером.

– Должно быть, мы просто испугались, – сказала Холли, когда они наконец добрались до конца истории. – Вы не представляете себе, какой бедлам эльфы устроили в тот вечер.

– О, еще как представляю! – возразил Боджо.

– Значит, вам приходилось видеть их?

Он покачал головой:

– Мне приходилось видеть только разрушения, которые они оставляют после себя. И конечно, я слышал рассказы.

То есть то, о чем болтают люди на работе, стоя в коридоре у автомата с холодной водой. О погоде, курсе на бирже, эльфах… Нет, конечно, ей трудно было даже представить себе Боджо ошивающимся около кулера и вообще состоящим на какой-нибудь службе. Хотя должен же он где-то работать. Все вынуждены как-то зарабатывать на жизнь.

– Думаю, вы мудро поступили, что проявили осторожность, – подытожил Боджо, и мысли Холли вернулись к недавним событиям. – Я почувствовал запах потустороннего, как только вошел в магазин, и не из-за вас, господин домовой.

– Это точно был дух, – сказал Дик. – И он был готов прямо выпрыгнуть с экрана. Матерый, темный и могучий.

– Могучий – да. Но мне, скорее, представляется некто молодой. Что-то новое. Что-то, чего свет до сих пор еще не видел.

– А это хорошо или плохо? – спросила Холли.

– Ни то ни другое. Большинство духов – они как погода – не плохие и не хорошие. Просто такие, какие есть. Они живут своей жизнью, совершенно не обращая на нас внимания. Это мы жалуемся, что у нас ветром сено разворошило или градом побило всходы.

«Итак, – подумала Холли, все еще мысленно подбирая ключик к гостю, – если он приводит такие фермерские сравнения, может, он деревенский?»

– Но они не все такие, – заметил Дик.

– Не все, – согласился Боджо. – Есть и такие, которым ужасно нравится вмешиваться в жизнь таких, как вы и я. И эти – самые неприятные из всех.

– Но что им надо? – спросила Холли.

Боджо пожал плечами:

– Кто знает! Иногда мы просто им мешаем, и тогда они обходятся с нами как с букашками – смахнут или прихлопнут. Иногда они голодны.

Холли все это начинало очень не нравиться.

– Они что, хотят съесть нас?

– Это, скорее, духовный вампиризм, – сказал Боджо. – Их интересует наша жизненная энергия. Некоторые духи ею питаются.

Еще не легче!

– Вы можете нам помочь? – спросила Холли. – Нельзя ли как-нибудь выдворить их из Интернета и запихнуть туда, откуда они явились?

Боджо отпил еще виски.

– Я почти ничего не понимаю в компьютерах, – сказал он. – Но я понимаю в духах. Первый вопрос, который мы должны себе задать, – явились ли они откуда-то или родились прямо в Интернете?

– Что вы имеете в виду? – спросила Холли.

Она взглянула на Дика и увидела на его лице отражение собственного смятения.

– Ну, насколько я понимаю, – продолжил Боджо, – Интернет сам по себе – нечто вроде государства. Это справедливое допущение?

– Ну, наверное…

– Тогда логично предположить, что в нем должны бытовать свои формы жизни и свои призраки.

– Но ведь мы говорим о чем-то, что существует только в виде кода в компьютерах провайдеров. Биты и байты. Ничего осязаемого.

– Однако же эльфы как-то пробрались туда! Кроме того, есть еще и эта история с Вордвудом и тем духом, который, как вы сказали, в нем поселился.

Холли задумчиво кивнула:

– Наверное, именно поэтому я чувствую, что должна что-то сделать. Это ведь мы с друзьями создали «Вордвуд». Благодаря нам он и обрел нечто вроде сознания, следовательно, мы отвечаем за то, что с ним произойдет дальше.

– Итак, вопрос следующий, – сказал Боджо, – Вордвуд одичал сам или подвергся воздействию со стороны?

– Как-то все это… нездорово.

Боджо кивнул:

– Я тоже весьма далек от понимания того, что происходит. Но мы должны сделать все, что можем. Наверняка есть люди, которые могут помочь нам. Надо только найти их.

– Я, конечно, поговорю с Сарой и с другими, с теми, с кем мы начинали «Вордвуд». – Холли подумала секунду, потом добавила: – Я очень рада, что вы пришли. Возможно, мои друзья прекрасно разбираются в компьютерах, но когда дело доходит до всего остального, тут они – пас. Это слишком сложное дело, чтобы мы могли разобраться сами, да еще когда Мэран нет в городе… Так я вам очень благодарна. Честное слово.

– Я просто не мог стоять в стороне, предоставив подруге моей двоюродной сестры одной разбираться со всем этим. – Он поднял стакан и спросил: – У вас нет больше этого замечательного виски?

Холли принесла бутылку, налила ему, а заодно плеснула еще виски в свою чашку и в чашку Дика.

– Мне стало как-то легче, – сказала Холли. – Как будто у нас и правда есть шанс справиться с этим.

Боджо улыбнулся:

– Мы можем, по крайней мере, попробовать.

И они чокнулись.

Поднимаясь к себе по лестнице, после того как проводила Боджо, Холли все еще улыбалась. Она пожелала спокойной ночи Дику, у которого слипались глаза, приласкала Сниппет и пошла к себе в комнату. Чуть помедлив, она выдернула телефонный шнур из розетки. Сомнительно, чтобы что-нибудь могло просочиться через обычную телефонную сеть. Но все-таки зачем испытывать судьбу?

Кристи

Все поиски в Сети, которые я предпринял, чтобы выяснить, что случилось с Саскией, ни к чему не привели. Думаю, это неудивительно. Точно так же ни к чему не привели бы попытки узнать тайну ее происхождения – вопрос, который я сейчас даже не задаю себе. Единственное, что меня занимает, – как вернуть ее?

Я все еще не могу поверить, что она пропала.

Прошедший час я провел, разрываясь между отчаянием и решимостью и не делая, по сути, ничего. Все мои записи были в компьютере, от которого осталась груда обломков на столе и на полу – маленькое поле битвы. Конечно, у меня есть зазипованные копии на дисках – несколько копий, я ведь очень предусмотрителен, особенно после того, как Софи испортила мне компьютер и я несколько недель не мог работать. Диски-то у меня есть, только нет компьютера, куда я мог бы их вставить.

Мне нужен другой компьютер.

Мне нужно вернуть Саскию.

Мне нужна помощь.

Но сейчас три часа ночи. Кого можно позвать на помощь в такой час, особенно если учесть, какую историю я могу рассказать в оправдание? Где эти Укротители Призраков, когда они так нужны?

Я составил в уме длинный список коллег и друзей, которые могли бы сгодиться на эту роль, но их опыт лежал в сфере более традиционных форм паранормальных явлений и фольклора, а многие из них к тому же имели еще меньший, чем я, доступ к современным достижениям цивилизации. Есть, конечно, и новый круг знакомых по Сети – ребята, с которыми я общался по электронной почте, – но, чтобы связаться с ними, мне опять-таки нужен компьютер. И главное, на данный момент я – единственный, кто держит в руках концы множества нитей, соединяющих слухи, фольклорные мотивы, сплетни, и пытается как-то связать их.

Я сам – главный специалист, и я понятия не имею, что делать дальше.

Я мог бы позвать Джилли. Она, помнится, возилась с компьютером своего профессора до того несчастного случая, ковырялась в нем с присущей ей интуицией, благодаря которой, за что бы ни бралась, все на удивление удавалось. Но мне очень не хотелось бы дергать ее сейчас. С того несчастного случая прошел уже год, но она все еще быстро утомляется и нуждается в отдыхе. А кроме того, хоть я и очень люблю ее, она лишь с большой натяжкой подходит для моего дела и вряд ли способна на тот угол зрения, который мне сейчас нужен. Не говоря уже о том, что технически она еще менее подкована, чем был я до того, как всерьез занялся своими изысканиями. Она умеет включать и выключать компьютер. Она умеет отправлять почту и пользоваться веб-браузером. Она баловалась с пейнт-программой, которую Венди ей установила. Но как все это устроено – она понятия не имеет. Значит, она тоже отпадает.

Ну а все остальные решат, что я спятил.

В конце концов я останавливаюсь на Джорди. Он, конечно, тоже подумает, что я сошел с ума, но выслушает хотя бы потому, что это связано с Саскией. Дело не только в том, что именно он меня с ней познакомил, – он, как и я, прекрасно знает, что благодаря ей мы стали гораздо лучше общаться друг с другом.

Не то чтобы мы не разговаривали до того, как Саския появилась в моей жизни. Мы просто не говорили ни о чем серьезном. Мы держали связь, обозначали, что мы братья, не желая, чтобы наши отношения окончательно испортились, но совершенно не представляли, что делать, если они вдруг зададутся. В этом уравнении отсутствовал один компонент – честность. Но как это ни странно, после всего, что мы прошли, а может, и, наоборот, благодаря этому, после того как нам удалось выбраться из неразберихи нашего детства более-менее целыми и невредимыми, оказалось, что мы действительно любим друг друга.

К старшему брату, Пэдди, мы ничего такого не испытывали. Он умер в тюрьме. Говорят, повесился, все свидетельствует за это. Даже спустя годы все еще трудно в это поверить. Из нас троих именно Пэдди всегда казался мне наиболее жизнеспособным. Казалось, что он-то как раз преодолеет все трудности и чего-то добьется в жизни. И вот он попадает в тюрьму и там погибает. Лишнее доказательство того, как мало мы знаем о тех, кого считаем самыми близкими.

Я все еще в ужасном состоянии, когда Джорди входит в мою квартиру. В промежутке между звонком брату и его приходом я сходил в магазин на углу и купил пачку сигарет. Он бросает взгляд на тлеющую в моих пальцах сигарету, но, к его чести, ничего не говорит. Он знает, что я опять пробовал бросить и продержался шесть месяцев. Он считал. Он понимает, что, должно быть, мне очень несладко, раз я сорвался.

– Итак, что случилось? – спрашивает он.

Я закрываю за ним дверь и иду на кухню. Там уже кипит вода для кофе. Именно это всегда делают Риделлы в кризисных ситуациях. Идут на кухню и варят кофе.

Я не знаю, с чего начать, поэтому просто наливаю нам обоим по чашке кофе и ставлю их на стол, за которым уже сидит мой брат. Я прикуриваю новую сигарету от окурка и тушу его в блюдечке, которое использую под пепельницу.

– Вы что, поссорились? – спрашивает Джорди.

По телефону я сказал ему только, что Саския пропала и я не знаю, вернется ли она. Он не задавал никаких вопросов. Просто сказал: «Сейчас приеду». Но я знаю, что он подумал.

Мой психотерапевт считает, что моя личная жизнь – постоянная сублимация и корень всех бед – в низкой самооценке, еще одном печальном наследии детства, в котором ничего, что бы мы ни сделали, не могло быть хорошо и правильно. У нас с Джорди одинаковые проблемы с женщинами: мы ставим слишком высокую планку, то есть западаем только на тех женщин, которые, как нам кажется, чересчур хороши для нас. Мы можем страдать только по недостижимым женщинам. В школе это были местные королевы красоты и неформальные лидеры, которые, конечно, не тратили время на нас, провинциальных недотеп. И это печальное несоответствие сохраняется поныне.

Не то чтобы все обстояло уж совсем трагично. Но даже если нам удавалось найти каких-нибудь особенных женщин, которые не отвергали нас, они потом все равно уходили, и часто при очень неприятных обстоятельствах.

У Джорди была история с Сэм – неформальным лидером, к тому же умненькой и хипповатой девушкой. Сэм потребовался один-единственный день, чтобы уйти в прошлое. Потом появилась Таня, кинозвезда-наркоманка. Как только она срывалась в бездну, Джорди был тут как тут и ставил ее на ноги, чтобы она снова могла заняться тем, что любила, то есть играть в кино. Он даже перебрался в Лос-Анджелес, чтобы быть с ней, но в конце концов быть с ним не захотела она.

Конечно, всем известно, что ему нужна Джилли, он бы всю жизнь светил ее негасимым факелом, из них получилась бы прекрасная пара, но он слишком затянул с этим, и вот теперь она с Дэниелем.

До встречи с Саскией у меня дела шли не намного лучше. Архетипом всех романов Кристи Риделла была история с женщиной по имени Таллула. Я называл ее Талли. Все было замечательно, но дело в том, что она ощущала себя душой этого города. И она оставила меня, потому что город стал жестким, следовательно, и она должна была стать жестче, чтобы выжить. А любовь ко мне как-то ослабляла и размягчала ее.

Из нас троих только у Пэдди была нормальная личная жизнь, – по крайней мере, насколько нам было известно. «Да, и посмотрите, во что это вылилось», – сказал я психотерапевту, когда она сообщила мне об этом. Она покачала головой и спросила меня, не хочу ли я поговорить об этом.

– Нет, ничего такого, – ответил я Джорди. – Мы не ссорились.

– Тогда в чем дело? Должна же быть какая-то причина тому, чтобы она ушла и оставила тебя.

– Не знаю, как тебе это объяснить, – отвечаю я. – Ты решишь, что я морочу тебе голову.

Было как раньше, в детстве, когда я рассказывал ему всякие бредни про оборотней и прочую дурь. Стало гораздо труднее, когда я понял, что в мире действительно есть много больше того, что мы видим простым глазом. Не то чтобы и его слегка не задело это самое необъяснимое, но с него все это обычно стекало как с гуся вода.

– Расскажи, а там посмотрим.

Итак, прокашлявшись, я начинаю.

Я стараюсь не смотреть на него, рассказывая. Не хочу видеть его реакции. Мне хочется поскорее закончить – выговорить все и тогда уже понять по его лицу, что он мне не верит.

Жаль, что нельзя это записать. Вот что на самом деле для меня писательство – лечение. Все равно, что это: дневники или описания отдельных удивительных случаев из рубрики «Жизнь – странная штука». Когда я что-то записываю, я начинаю это понимать. Это не решает моих проблем. Но, по крайней мере, они становятся мне понятны.

– Боже мой! – произносит он, когда я заканчиваю.

– Послушай… – начинаю я, когда вижу, как он встает из-за стола.

Мне кажется, что он сейчас направится к двери, что он просто перешагнет меня и мои вымороченные проблемы и уйдет раз и навсегда. Но он идет в мой кабинет. Останавливается на пороге и смотрит на обломки компьютера. Я стою у него за спиной в коридоре, курю очередную сигарету и смотрю ему в затылок.

– Она рассказывала мне о своем контакте с этим сайтом, – говорит он, не оборачиваясь. – Не помню где и когда, но это было уже после того, как вы стали жить вместе. И она сказала то же самое, что и ты сейчас, – что я ей не поверю.

– А ты поверил?

Джорди качает головой. Он подходит к столу, ощупывает остатки компьютера. Потом поворачивается ко мне:

– Мне тогда показалось, что она сама не до конца в это верит.

– Да не объясняй, я понимаю. Чем дальше она отходила от своего так называемого рождения, тем меньше чувствовала с ним связь.

– Это было так странно.

– Да, я знаю.

Я ищу, куда бы стряхнуть длинный столбик пепла сигареты, и, не найдя ничего, стряхиваю себе в ладонь.

– А теперь веришь? – спрашиваю я.

Он вздыхает:

– С чего бы тебе врать мне?

– Хотел бы я, чтобы все это было выдумкой!

Я возвращаюсь на кухню, чтобы выбросить окурок и взять новую сигарету. На этот раз, возвращаясь в кабинет, я прихватываю с собой блюдечко-пепельницу. Джорди сидит в кресле, в котором пару часов назад сидела она. Я сажусь во второе кресло, но не кладу ноги на оттоманку, как всегда делал при ней.

– Так что нам делать? – спрашивает он.

– Даже не знаю, с какого конца взяться.

– Можно поговорить с Джо.

Джозеф Шалый Пес – это приятель Джилли, который большую часть времени проводит в Мире Духов, лежащем за границей того мира, где живем все мы. Если верить Джилли, то он и сам оттуда родом, а вовсе не из долины Кикаха, как думают все.

– Он, вообще-то, не технарь, – возражаю я.

– А как насчет профессора?

А, профессор! Брэмли Дейпл. Много лет преподавал в Университете Батлера, сейчас на пенсии. Мой соратник по изучению таинственного, он – Дон Жуан, а я – Кастанеда. Он был первым из встреченных мной взрослых, кто всерьез воспринял мой интерес к таким вещам. Профессор преподавал историю искусств, но сердце его всегда принадлежало мифологии и фольклору. «Должен быть курс Тайны, – бывало, говорил он. – Феи, призраки, привидения, домовые, гоблины и все такое. Это история параллельна той, что преподается, и не менее важна».

– Да он в компьютерах понимает еще меньше, чем я, – говорю я. – То есть он, конечно, работает на компьютере, пользуется Интернетом, участвует в черт знает скольких электронных диспутах, но в «железе» не разбирается. А уж о программном обеспечении и говорить нечего. Я в жизни не встречал человека менее способного сделать даже обычную инсталляцию. И, кроме того, его послушать, так компьютеры и Интернет – это просто неизбежное зло, которое специально изобрели, чтобы его помучить.

– А как же те исследования, которыми вы в последнее время занимались? Они разве не заинтересовали его?

– Он не верит, что это сколько-нибудь важно. Что это… настоящее. По крайней мере, его это занимает меньше, чем устное народное творчество и сказки.

Разговаривая, я стараюсь не смотреть на свой стол и на обломки компьютера. Стоит мне взглянуть туда, как чувство потери пронзает меня с такой силой, что начинает теснить в груди, и кажется, что сердце сейчас разорвется. И все-таки я бросаю взгляд на компьютер и быстро вновь перевожу его на Джорди:

– Мне нужен другой компьютер.

– Эми одолжила мне свой ноутбук, – предлагает Джорди.

– С модемом?

Он кивает.

– Но я не знаю, как быстро он работает. Я его использую только для почты.

– Сойдет. Он у тебя на чердаке?

Джорди снова кивает.

Он, вообще-то, живет в бывшей студии нашей подруги Джилли. Он унаследовал от нее это помещение, потому что катастрофа, усадившая ее в инвалидное кресло, сделала для нее невозможным в том числе и подъем по лестнице. А в этом доме нет лифта.

Забавно. Джорди живет у Джилли на чердаке уже почти год, но никто из нас не считает эту квартиру его квартирой. Это все еще «у Джилли» или «на чердаке». Она все это время – у профессора. До подъемов по лестнице ей еще очень далеко, поэтому Джорди вселился в ее квартиру сразу, как она вернулась из Лос-Анджелеса. Однако, когда заходишь туда, сразу и не скажешь, что он прожил там так долго. Несколько инструментов, разбросанных по комнате, кое-где его книги и одежда, но в основном все так же, как было при Джилли. Разве что аккуратнее. И нет этих ее фантастических рисунков.

– Хочешь прийти и посидеть за ним? – спрашивает Джорди.

Мой взгляд снова возвращается в ту часть комнаты, где исчезла Саския, и грудь опять распирает. Я понимаю, что она уже не выскочит вдруг ниоткуда, не вернется обратно. Я физически ощущаю ее отсутствие, оно – везде.

Джорди встает.

– Я принесу тебе ноутбук, – говорит он.

Я смотрю на него с благодарностью. Он уходит раньше, чем я успеваю встать из кресла. Я некоторое время стою перед входной дверью, покачиваясь на волнах одиночества и отчаяния, а потом медленно возвращаюсь на кухню. Наливаю себе еще кофе. Закуриваю еще одну сигарету. Стараюсь освободить голову от всего, но у меня не очень-то получается. Волнения, страхи, недостроенные планы роятся в голове, как шарики в автомате для игры в пинбол. Я жду.

Кристиана

Я не знаю, что упала. И о том, что выпустила телефонную трубку из рук. Не знаю, сколько времени пролежала в траве, выстилающей пол моего жилища, и как долго мое сознание было абсолютно пустым. Tabula rasa. Как будто я всего лишь тень – тень, отброшенная на землю, и из меня можно сделать все, что угодно, в зависимости от того, как направить свет.

«Кристиана!»

Мое имя, произнесенное кем-то, возвращает меня обратно из пустоты, в которую я упала. Оно множится эхом в черной пропасти, я плыву и плыву, пока мне не удается ухватиться за него.

«Кристиана!»

Я использую свое имя как веревку, за которую цепляюсь, стараясь выбраться из темноты.

И вот солнце бьет мне в глаза, они слезятся. Кажется, проходит вечность, и наконец мне удается сесть, а весь мир перестает крутиться как бешеный.

Я никогда прежде не теряла сознания. Честно говоря, я думала, что это нечто совсем другое. Мне приходилось видеть в кино: дама охает и падает и всегда есть кому подхватить ее. Вокруг нее начинают прыгать и суетиться, и в конце концов она открывает глаза, мило хлопает длинными ресницами и награждает главного героя томным взглядом. Это так романтично!

Меня же подхватила земля. К счастью, трава мягкая, и я ничего не сломала себе, что случилось бы, ударься я, например, о спинку кровати. А выходишь из обморока потная и совершенно дезориентированная в пространстве. Во рту отвратительный вкус, голова гудит. На виски давит, как будто что-то у меня в голове то съеживается, то, наоборот, расправляется.