Текст книги "После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии (ЛП)"
Автор книги: Бригитта Монхаупт
Соавторы: Бригитта Монхаупт,Маргрит Шиллер,Инге Фитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)
каждый час был энергичен, рассчитан и зафиксирован в нашем ежедневном расписании. Не было времени и желания сидеть без дела, обмениваться сплетнями или передавать косяк по кругу. Но это было самым большим желанием Руба. Он жил полулегально, бродя по сцене, живя то тут, то там, не зная, разыскивает его полиция или нет. Но он и не стремился это выяснить, потому что был так счастлив держать нас в курсе последних интимных фактов из жизни берлинских левых. Руб был политически и социально бездомным. «Блюз» был его семьей. Он хотел сохранить старые времена и с поразительным упрямством игнорировал тот факт, что «Блюз» превратился в вооруженную подпольную организацию. Бар был последним членом его семьи, и он использовал любую возможность, чтобы разделить с ним старые добрые дни повстанцев-гашишистов с ним. Бар нетерпеливо грыз ногти, когда Руб не прекращал рассказывать анекдоты. Он пощипывал кончики своей бороды Обеликса, повторяя про себя, как забытый пенсионер. Он вставал только тогда, когда ему нужно было приколоть булавку, даже чтобы сварить кофе. Мы пытались приобщить его к ручному труду. Невозможно. Он был бесполезен, непрактичен, нестабилен, ленив и не имел никакого желания что-либо делать. На критику он реагировал по-старчески или инфантильно. Он крал наше время, наши нервы и цеплялся за нас. Пока мы не набрались смелости и не сказали: «Рубе, мы не можем этого сделать, мы не можем тебя тащить. Посмотрим, как ты снова легализуешься, когда отсидишь в тюрьме. Если ты останешься с нами, будет хуже и для тебя, и для нас». После этого мы какое-то время платили ему пенсию, а он еще долго обижался на нас, как несправедливый обидчик.
Мы без устали снова вязали сеть нелегальных и легальных структур, уплотняли и расширяли ее, оттачивали совершенство наших конспиративных рабочих и жизненных будней. Будучи студентами, мы снимали простые квартиры в легкодоступных районах, вдали от центров политической активности. Мы передвигались по городу на неприметных, полностью дублированных автомобилях, обзавелись гаражами, мастерскими, печатным станком, подделывали или печатали документы различных государств, обеспечивали нелегальное медицинское обслуживание, добывали деньги и оружие.
Когда мы с Баром отправлялись на встречу со сторонниками закона, мы обеспечивали безопасность и охрану мест встречи. Перед этим людям приходилось совершать сложные перемещения вдали от собственных домов, чтобы отпугнуть возможных преследователей.
Я научился стрелять в лесу Тегель и в Грюневальде. Маленькая, удобная 9-миллиметровая «Беретта» с историей лежала у меня под подушкой по ночам и была засунута в карман, когда я выходил на улицу. Время оставило на его поверхности шрамы от ржавчины. Со временем они стали, подобно следам жизни на коже зрелого человека. Мне нравилось старое, прекрасно работающее оружие. Оно имело вид партизанской борьбы в холодных лесах и горах и передавало историческую преемственность от борьбы юго-славянского движения сопротивления против немецких фашистов до моей борьбы против тех же сил, того же духа, который безудержно и развязано обрушился на народ тридцать лет назад. Возможно, она уже дала приют и безопасность партизану. Она идеально подходила для женской руки. Я заботился о ней как драгоценную реликвию.
Вместе с Тендером, Али и Полом мы организовали самую большую акцию. Она была не очень опасной, но масштабной по своей подготовке и исполнению. Прежде всего, было важно, чтобы все участники хорошо работали вместе, и это было важно для знакомства друг с другом в исключительных ситуациях. Мы совершили налет на оружейный магазин, чтобы забрать пистолеты и другое длинное оружие. Это было не трехминутное ограбление банка. Один за другим, как покупатели и ротные, мы входили в магазин и «занимали» его. Когда покупателей не осталось, мы быстро повесили на дверь табличку: «Временно закрыт для приема товара». Затем мы надели наручники на продавца и погрузили оружие в морские сумки.
Со своими зачесанными назад волосами и тонкими усиками Тендер выглядел как бандит из 1930-х годов. Али и Бар примерили тирольские шляпы, а Пол, как охотник за серидами, должен был принести определенный пистолет. Отпирание оружейного шкафа было для нас сигналом. Пол заблокировал. В самый разгар действия – приступ тревоги. Мы все суетились где-то в магазине, готовые к прыжку, но Пол просто смотрел. Ситуация становилась опасно напряженной. Тогда Бар проявил инициативу и взял на себя одеяние Павла.
Такой опыт в действии необходимо оценивать. Отключение может стать катастрофой для всей группы.
Павел был хвастуном, и в этом была проблема. Он был громогласен и не способен честно оценить свои силы и страхи. Кроме того, он умудрился напиться на всю ночь в модном пабе, затем заснуть в метро и украсть сумку с документами и пистолетом. Это привело нас в состояние повышенной готовности на несколько дней. Пол был человеком, склонным к эскападам. Ему было трудно расстаться со своими прежними привычками, которые были связаны с пабами, разговорами и выпивкой.
Мы обещали Красным бригадам две высокоточные винтовки. Мы с Баром поехали в Милан к условленному месту встречи. Ранее Раша вела переговоры с итальянскими товарищами. Она говорила по-итальянски. Это была наша первая встреча, и, к сожалению, она обернулась для нас некоторыми затруднениями. Никто из товарищей не говорил по-немецки, по-английски – только фрагментарно, этого было недостаточно для разговора. С большими усилиями – с завязанными глазами, долгой ездой по городу – мы наконец собрались в кон– спиративной квартире, но разговора не получилось, и на обратном пути я все еще проклинал заблуждение вавилонян относительно будущего с их башней. Вдобавок ко всему, одна из винтовок больше не работала, хотя мы ее предварительно проверили. Это было неудобно.
Чтобы не проделывать долгий путь с трепетом на границах почти даром, мы решили провести три прекрасных дня в Риме. В праздничной и расслабленной манере мы проехались по оживленному римскому настоящему и древним стенам вечного прошлого. Мы провели день в Колизее, прогулялись по пыльным Казарменным руинам, побродили между каменными арками под жарким солнцем юга и позволили старине погрузиться в себя. Глубоко под нами – арена гладиаторов. Мы представили себе бедных заблудших свиней там, внизу, на которых охотились и разрывали хищные львы под ликование толпы.
В последующие века человек цивилизовался? Научился ли он рационально контролировать свои архаичные инстинкты и влечения, спрашивали мы себя. Нет. Иначе как можно понять ужасающие преступления фашистов? Эвтаназия, Хиросима, дегуманизация во время войны во Вьетнаме, беспощадное убийство? Архаичные инстинкты мобилизуются сегодня, как и в прошлом, в интересах утверждения власти. Изменились лишь причины их развития. Но так будет не всегда. Не навсегда. После отмены господства денег разум может развиваться и в гуманитарном направлении.
На обратном пути мы проезжаем через Эссен и навещаем Фрица. Мы не видели его более полугода и были потрясены, увидев его таким. Исхудавший, одинокий и молчаливый. Его комната уныла. Как и наши квартиры, которые мы снимаем на несколько недель, только чтобы подготовиться к определенной операции. «Иногда я хожу к корейскому крепышу. Он работает в том же зале, что и я, и живет совсем рядом. Мы играем в нарды. Это все, на что годятся наши мозги», – говорит мне Фриц. Он полностью изолирован в социальном плане, этот человек, который наслаждается общением и нуждается в нем. Мы хотели бы забрать его с собой в Берлин. «Нет», – говорит Фриц, – «рабочие делают это большую часть своей жизни». Я не знаю, какую клятву он дал кому, чтобы продержаться год в прессовом цехе. Как неквалифицированный рабочий, он выполнял самую тяжелую и грязную работу, наряду с турецкими, марокканскими и корейскими рабочими.
Фриц обладает глубокой внутренней надежностью, и за его
За его восторгом от нетрадиционных форм скрывается жесткая, но свободная дисциплина. Это и есть мораль. Фриц имеет мало общего с образом пронзительного коммунистического террора. Его острое, но в то же время тонкое остроумие редко бывает просто ради эффекта и культурной чепухи. Это его метод освещать факты таким образом, что дальнейшие объяснения становятся излишними. Иногда я боялся его интеллектуального остроумия, которое проявляется так вдумчиво и может быть настолько точным. Фриц имел большой опыт общения с людьми и видел насквозь каждую позу, каждую игру, был свободен от громких жестов и громких слов, но при этом ласково добродушен. Я сам был еще в самом начале пути и меня было легко поймать. Но Фриц не гнушался и использовал слабости других для своего блага.
Он рассказывает о своей работе: «Мы разговариваем по крайней мере, во время перерыва. В виде коротких сухих предложений. В зале слишком шумно. Нам приходится кричать. Но они хотят поставить iRAF к стене, если им есть что сказать».
«Короткий процесс! Говорят рабочие. Пусть они умрут в тюрьме! Большинство из них за фашистские решения. Они не знают, что происходит, и не хотят знать. Они ничего ни о чем не знают. Кроме денег».
«Почему вы это терпите?» – спрашиваю я. «Ты не обязан, ты в привилегированном положении, ты знаешь и ты свободен, если хочешь».
Фриц просто хочет выяснить, что осталось от рабочего класса, что от него еще можно ожидать.
Мы говорим с ним о Берлине, о том, как хорошо мы снова организованы, рассказываем ему о предстоящей освободительной операции, мы хотим снова возбудить его аппетит, завлечь его. Но он качает головой и остается там на целый год. Он дает нам так же мало шансов, как и себе. Только после операции по освобождению он возвращается. Через полгода он попадает в волну арестов и в третий раз оказывается в тюрьме.
Выясняется, что Гюнтер Гийом был агентом ГДР на стороне канцлера. После этого Вилли Брандт уходит в отставку и передает бразды правления Гельмуту Шмидту. Шмидт, правый социал-демократ и бывший офицер при Гитлере, становится главой государства. Он проводит еще более жесткий полицейский курс против уличной оппозиции, которая объединяется в антиядерный протест. Против партизан и политических заключенных он проводит курс на уничтожение. Шмидт – это Эберт 1970-х годов, хотя никакая революция не угрожает социал-либеральному правительству Федеративной Республики. Но внутриполитические дебаты отмечены полицейской, судебной, электронной, идеологической и психологической агитацией против вооруженной борьбы, против ее законного спектра и против всех тех, кто публично делает пытки заключенных важнейшим вопросом и берет на себя обязательства перед политзаключенными.
Движение 2 июня реорганизовалось и снова стало мощным. У него есть стабильная логистика, сеть сторонников и достаточное количество решительно настроенных боевых активистов. Мы можем и хотим вмешаться в столкновения с освобождением заключенных.
Мы похитим человека из политической элиты, посадим его на несколько дней в «народную тюрьму» и потребуем от заключенных его освобождения.
Глава шестая
Народная тюрьма» должна находиться в таком месте, где передвижение и пребывание молодых людей является вполне нормальным явлением и где часто можно увидеть людей, носящих туда-сюда какие-то вещи и предметы. В обычном, оживленном районе. Мы решаем открыть магазин подержанных вещей в Кройцберге. Действительно легальный, с лицензией на торговлю и всеми необходимыми условиями. После долгих, тщательных поисков мы нашли то, что нужно. Пустой магазин, только что созданный для нас, с большой квартирой рядом с ним и многокомнатным подвалом под ним. Наиболее благоприятное место для подвала находится за магазином, прямо под гостиной. Мы разрезаем его пополам стеной и превращаем заднюю часть в звуконепроницаемую камеру. На кухне мы пробиваем потолок и делаем вход прямо в звуконепроницаемое помещение. Вход не должен быть заметен из кухни, поэтому мы вписываем люк точно в узор кухонного ковра и ставим на него подставку для цветов, похожую на папоротник. Мы прибиваем ее к люку, как рога, чтобы не приходилось постоянно двигать ее туда-сюда, когда мы поднимаемся и спускаемся.
Через официальный вход подвал теперь можно осмотреть в любое время. Старые помещения пустуют и не имеют крыши.
Народная тюрьма» создается без того, чтобы мы знали, кого здесь однажды будут охранять. Сначала мы хотели создать все материально-технические условия, а потом решить, кому «отдать честь».
Пола – легальная и еще не известная конституционная охрана. Она принимает и управляет магазином подержанных вещей. Дела идут очень хорошо.
Уже несколько недель заключенные снова объявляют голодовку против пыток в изоляторе. Это уже третья, и единственным ответом со стороны государства является жестокий метод принудительного кормления.
Ситуация достигла предела и обострилась после смерти Хольгера Майнса. Он находится под хладнокровным надзором системы правосудия и тюремного врача. На последней фотографии он изображен мертвым человеком, истощенным до скелета. В БухенвалеВаушвице, Равенсбруке, Заксен-Хаузене и других концентрационных лагерях.
Ajngeheurejyut, потрясающее бессилие заставляет нас
под давлением. Мы хотим нанести ответный удар и думаем о том.
где и кого мы можем атаковать с самого начала.
...с самого начала. Мы хотим, чтобы вы почувствовали, что уничтожение наших будет стоить им чего-то.
Народная тюрьма готова, мы захватим высших судей Берлина и нападем на них.
Мы захватим высших судей Берлина и посадим их в нее.
Действие разворачивается иначе. Председатель Берлинского апелляционного суда фон Дренкманн застрелен при попытке к бегству. Движение 2 июня берет на себя ответственность и начинает свою декларацию со слов:
«Кто сеет насилие, тот пожнет насилие».
Когда была убита Петра Шельм, мы сказали: Месть за Петру; когда был убит Георг фон Раух, мы снова сказали: Месть за Георга; и мы сказали это за все остальные убийства: Томми Вейббекера, Маклойда, Юргена7ендрТах76иина, Ричарда Эппла и всех «покойников» немецких тюрем. Все они были расстреляны при совместной ответственности судебных органов, прокуратуры, Управления по защите конституции и полиции. Мы так и не смогли дать ответ на эти охраняемые законом преступления. УнгеджеПаролен остался в истинном бессилии. – Во всех тюрьмах Федеративной Республики Германия заключенные подвергаются жестокому обращению и пыткам. Здесь больше, там меньше. Известны только самые серьезные «злоупотребления»: Мангейм, Гамбургер Глок, изолятор Тегель. Некоторые умирают в тюрьме, и никто не знает, почему.
Вчера революционер Хольгер Майнс стал жертвой судебного убийства. Он объявил голодовку вместе с 42 другими заключенными. Они борются за отмену пыток через изоляцию и за отмену особого режима для политических заключенных. Через 58 дней Хольгер Майнс умер от голода. (...)».
На рубеже года мы все собрались на несколько дней для подробного обсуждения. Один сочувствующий предоставил нам свою квартиру. Нас стало девять человек, и мы решили устроить действительно хорошую новогоднюю вечеринку, чтобы, так сказать, положить начало заключительной фазе нашего разгромленного плана освобождения.
Решение было принято в пользу председателя берлинского ХДС, PeterXorenZj. Мы будем похищены.
Зачем вы это делаете? В Берлине идет избирательная кампания. Петер Лоренц – главный кандидат от оппозиции. Нам ясно, что решение об обмене заключенных на заложника будет приниматься не в берлинском сенате, а в Бонне, в кризисной команде Шмидта. Простая психология убеждает нас: СДПГ, как правящая партия в Бонне и в Берлине, не может морально позволить себе позволить партизанам расстрелять своего единственного и перспективного соперника по оппозиции и тем самым позволить ХДС выиграть выборы. Петер Лоренц не является центральной фигурой в рядах стратегов антиповстанческой борьбы, он также не является влиятельной политической или экономической фигурой. Он всего лишь правый консервативный региональный топ-политик, который имеет свою меновую стоимость исключительно в нынешней специфической констелляции политических обстоятельств Берлина. Мы ни на секунду не сомневаемся, что правительство заменит его.
В канун Нового года мужчины начинают готовить и с большим энтузиазмом готовятся к вечеру. Бар – прекрасный повар. Все выясняется и обсуждается, намечается будущий режим переговоров с правительством. Мы не хотим никаких тайных переговоров, но хотим поставить условием публикацию старых контактов и договоренностей через телевидение. Нам нужно еще несколько недель, чтобы отработать информацию о привычках Петера Лоренца, после чего мы сможем атаковать.
К полуночи у нас уже буйное настроение. Бар и Бенджамин насыпали черный порошок в только что опустошенную бутылку виски. Они хотят допить ее в полночь.
Они планируют взорвать ее на заброшенной фабрике напротив нашего дома в полночь и собираются целовать симпатичных турецких девушек у входной двери – как два школьника. Али нацепил на свои копыта пушечные снаряды, нанизанные на пояс с боеприпасами. Всегда немного диджей и сорвиголова, он зажигает петарду в приподнятом настроении, думая, что сможет сразу же вынуть фитиль. Но она проскакивает сквозь его пальцы, и первый пушечный выстрел обрушивается на его тело. Али застывает как в рассоле, и мы не знаем, смеяться ли нам от стыда или быть в катастрофическом настроении, когда одна петарда за другой взрываются на его теле в быстрой последовательности. С каждым новым взрывом он совершает жесткий прыжок в воздух, ровно десять раз. Затем наступает тишина. Чудесным образом только его футболка разорвана в клочья, а на коже осталось несколько черных следов. «Ну, Джанго, как все прошло?» – спрашивает Сьюзен Спдтиш. Но с его бледных губ срывается лишь запинка. Голос и самообладание покинули его. Его колени неуверенно подгибаются. Я быстро выхожу в коридор, чтобы посмотреть, не удивлены ли соседи, ведь это прозвучало как оружейный залп. Но все в порядке. Ганс хватает отменное серебряное двуствольное ружье, чтобы выстрелить из него в заводской цех. Он уже тяжело сидит и заправляет «серебряную невесту» под пальто.
Тендер следит за тем, чтобы все оставалось в рамках, призывает к революционному порядку. Паула и Пауль влюблены, в промежутках мы курим косяк и в полночь все выходим на улицу, чтобы открыть новый год по всем правилам анархистского искусства. Мы находимся в самом центре Кройцберга, и на улице царит интернациональная суета. Наши салюты смешиваются с диким грохотом новогодних фейерверков.
Мы все выглядели немного похожими на выстиранное белье. Но это ничего не значило, потому что чувствовали мы себя превосходно. Единственное, чего нам не хватало в последние несколько недель, – это сна. Ночи и дни определяли наш ритм. Нам нужен был каждый час. Подготовка шла бурно, приближая день своей судьбы: освобождение товарищей из тюрьмы.
Бенджамина вырвало перед дверью, и он рухнул еще до того, как мы оказались внутри. Тяжелая сумка с инструментами соскользнула с его плеча и упала на пол. Будильник прогрохотал по всем четырем лестницам и вернулся обратно, не обращая никакого внимания на ранний утренний час. Было четыре часа. Вся ночь ушла на то, чтобы достать последнюю машину и подготовить ее к угону. Бенджамин был измотан, его кровообращение нарушилось. Я затаила дыхание и прислушалась, нет ли в доме какой-нибудь суматохи из-за сигнализации. Все оставалось безмолвным. Алекс вышел из квартиры, и мы затащили Бенджамина внутрь. Алекс быстро вытерла лестничную клетку, а я приготовила чай. Бенджамин уснул раньше, чем вода закипела.
Я обсудила с Алексом, как прошла ночь.
Завтра был последний день перед акцией. Мы хотели поспать допоздна, после обеда проверить местонахождение старых машин и дать нашему врачу последнюю информацию для его дежурства. Вечером мы хотели устроить старый ужин и в последний раз подробно обсудить акцию.
Пока офисы СДПГ и ХДС заполняются, а последняя ожидает приезда своего председателя Петера Лоренца, начинается наша акция.
Анна, Алекс и Бенджамин едут к дому Петера Лоренца на неприметном «Фиате». Анна сидит за рулем.
Ганс и Пауль берут грузовик и отгоняют его на условленный угол улицы, где будет проходить акция. На этом углу уже стоит тяжелая машина, на которой Ганс поедет впереди «Мерседеса», чтобы по рации объехать любые блокпосты или другие непредвиденные препятствия.
Тендер и Али пригонят к месту действия другую машину, мы воспользуемся ею, если нам не удастся...
Мерседес или если он станет непригодным для езды. Тендер остается за рулем. Али занимается своей работой по уборке улиц.
Анна стоит в стороне от дома Петера Лоренца, прямо на первой боковой улице, куда он свернет. Она ждет сигнала от Карлы, которая проверяет выезд Петера Лоренца и вернется в магазин сразу после сигнала.
Когда сигнал поступает, Анна заводит машину, и менее чем через три минуты «Мерседес» проезжает мимо нее. Алекса и Бенджамина не видно, они лежат плашмя на заднем сиденье. Мерседес едет быстро, она садится за руль. Одинокая женщина за рулем, вполне безобидная. Она молится, чтобы радиосвязь между ними и грузовиком сработала. Если время пойдет не так, мы все сможем вернуться домой и начать все сначала, думает она. Они приближаются к назначенному месту на осторожном расстоянии. Они поворачивают на Кверватенвег, и Анна издалека видит оранжевый свет подметальной машины. Прицепившись к своей метле, он с интересом смотрит в их сторону, затем подметает дальше.
Они точно определили, у какого номера дома должен находиться «Мерседес», когда Ханс и Пауль тянут грузовик вперед так, что уклониться невозможно, но и столкновение маловероятно. В конце концов, водитель – не новичок. В нужный момент мы даем команду, и тяжелая машина начинает движение.
И тут девять пар глаз видят, как респектабельный грузовик I неуважительно и незаметно уступает дорогу черному правительственному лимузину, заставляя «Мерседес» резко затормозить.
Все, что происходит в одно и то же время и в одном и том же месте, кажется, вызвано небольшим дорожным раздражением. Однако на самом деле все рассчитано, спровоцировано, контролируется и выполняет наш план как слаженный ансамбль: в то время как Mercedes вынужден резко затормозить и останавливается перед грузовиком.
Анна, не слишком усердствуя за рулем, с легким стуком ставит свой Fiat на неподвижную черную машину и, видимо, в шоке, опускает голову на руль. Алекса и Бенджамина не видно. Водитель озадаченно смотрит назад, выходит из машины, безучастно смотрит на женщину в Fiat и обходит Mercedes, чтобы проверить повреждения.
В тот же момент с другой стороны улицы подкрадывается дворник: «Что-то случилось?».
Водитель нагибается к бамперу, Али, подметальщик улиц, достает свинцовую трубу с мягкой обмоткой, надетую на метлу, и сухим ударом сбивает мужчину с ног.
Анна вышла из машины и подошла к «Мерседесу», несколько секунд спустя Бенджамин и Алекс тоже выходят.
Когда водитель падает, двери «Мерседеса» распахиваются. Али видит, как водитель снова пытается встать, но потом видит наше оружие, понимает ситуацию и быстро ложится обратно. Отчаянный человек. Его отец с большим удовольствием читал его красноречивые интервью.
Петер Лоренц отбивается. Он большой, сильный парень и не хочет мириться с этим. Анна и Бенджамин запрыгивают сзади и в мгновение ока откидывают спинку сиденья назад, так что мужчина оказывается лежащим на спине. Он крутит педали, толкается ногами и выбивает ветровое стекло. Алекс садится на колени. Во время потасовки Али на скорости уезжает с разбитым ветровым стеклом. Грузовик снова сдал назад.
Мотоцикл уезжает вперед, как щупальце осторожности, за ним следует машина с Полом и Тендером.
Петер Лоренц не перестает брыкаться и кричать: «Вы не имеете права... чего вы хотите... Как вы смеете...»
«Заткнись, старик», – прерывает его Бенджамин. «У тебя сейчас перерыв, мы достаточно долго тебя ждали».
Но он не замолкает, и кто-то говорит: «Хватит бредить, подумай о Юве Дренкмане».
Это, кажется, приводит его в чувство, и он прекращает сопротивление. Анна коротко и емко объясняет ему, что с ним ничего не случится, если он выполнит их приказ. Они не заинтересованы в том, чтобы причинить ему вред, он всего лишь политическая разменная монета. Во время бешеного путешествия она готовит его к тому, что на следующей станции ему сделают инъекцию, и что было бы неразумно усложнять пересадку, снова оказывая сопротивление. И она добавляет, что они твердо намерены выполнить то, что задумали.
Питер Лоренц решает быть умеренно сговорчивым, его первоначальная паника прошла.
Бортовой VW, на котором стоит потертый антикварный предмет мебели, в котором застенчивый, политически столь же антикварный председатель ХДС ожидает своей дальнейшей судьбы, беспрепятственно прибывает в наш магазин подержанных вещей в Кройцберге. Товарищи приобрели профессиональные мебельные ремни. Комод был не очень большой, но очень тяжелый. Поскольку он должен был выдержать вес крупного мужчины, мы использовали дубовую мебель. Когда мы опускали комод, вены у мужчин выскочили из живота, а Петер Лоренц чуть не выпал.
Наконец он оказывается в доме, и мы вешаем в окне табличку: Временно закрыто в связи с получением товара. Мы вытаскиваем мужчину из комода и спускаем его через люк в подвал. Мы осторожны, не хотим подвергать его лишней боли. Внизу мы отводим его в камеру, снимаем повязку с глаз и наручники. Перед тем как он уснет, мы делаем первую фотографию с надписью: Петер Лоренц, узник движения 2 июня.
Начало операции прошло замечательно. Мы недовольны. «Держите ноги на земле», говорим мы в тот или иной момент. «Самое трудное начинается только сейчас».
Петер Лоренц содержится в маленькой чистой камере, со свежим р^зпг^енХигеТ столом, стулом и химическим туалетом. К нему не применяют грубого насилия, ему не делают прививок и не бьют. По сравнению с угрожающим вторжением в жизнь его бюргера, который был спокоен всего несколько часов назад, его положение относительно обыденно. Это восприятие медленно проникает в его немного грустное сознание, когда мы оставляем его в покое, и с некоторым облегчением он устало поддается инъекции наркоза.
Помимо тактического поведения по отношению к заключенному, тактичное обращение является для нас само собой разумеющимся. Однако мы очень тщательно обсудили наше поведение как важную часть операции.
В конце концов, политики сами сидят на своих образах, проецируемых и пропагандируемых для «народа». Таким образом, Петер Лоренц представит размытый, огрубленный и немой образ, и глупое понятие «терроризм», которое в действительности будет вызывать страх и недоверие было нашим правильным предположением. Реальная встреча с нами должна сначала растворить эту идею и освободить место для нашей собственной оценки. Важно, чтобы в переговорах с правительством мы были предсказуемы и заслуживали доверия. Он очень хорошо знает государственные органы, полицию. Когда дело доходит до принятия решения об обмене, он принимает их позицию, их жесткую линию, которую он сам, если бы другой оказался в его нынешней ситуации, тоже отстаивал. Но теперь он пострадал, и в наших интересах сломать эту жесткую линию. Он должен найти общий язык с unTerkerffleTl и arier. Прежде всего, он должен выработать убежденность и уверенность в том, что мы хотим спасти его жизнь и способны это сделать.
Питер Лоренц – рациональный человек.
Он осознал, что действия полиции по его спасению совершенно неприемлемы, и поэтому не предпринял никаких попыток сорвать наши шаги. Он настроен на сотрудничество, будучи уверенным, что только~auTdeTFiont seiriSretgeTIen люди могут угрожать иррациональным вещам.
Анна и Алекс пишут первое послание директору. Бенджамин и Павел сидят в подвале перед камерой и охраняют заключенного. Они носят оружие на виду, чтобы Петер Лоренц мог видеть ситуацию совершенно ясно с самого начала и в любое время. Обычно мы носим оружие только тогда, когда выходим на улицу. Паула и Сьюзен являются курьерами и заботятся о группе. Тендер, Али и Ганс ушли домой сразу после первого акта и занимаются своей законной деятельностью. Их задача – отменить «перемирие», которого мы потребовали от полиции.
Первое послание – самое важное. Оно должно ясно показать нашу уверенность в себе и наше полное видение ситуации. Правительство должно немедленно признать, что у него нет пространства для маневра, составив жестко рассчитанный график. Мы не хотим, чтобы кризисный штаб в любой момент контролировал ситуацию и навязывал нам свой ритм задержки. Мы не хотим давать им возможность контратаковать, допустив ошибку с нашей стороны. Он должен уметь капи– тализировать с первого момента и вести обмен под нашим руководством.
Мы пишем и добавляем фотографию Петера Лоренца: «Объявление:
Сегодня утром вооруженные женщины и мужчины из
Сегодня утром вооруженные мужчины и женщины из Движения 2 июня захватили Петера Лоренца, лидера берлинской ХДС и ее главного кандидата на парламентских выборах 2 марта.
Похищение пришлось осуществить вооруженным путем, так как Лоренц подготовился к такому развитию событий: его шофер и телохранитель был вооружен пистолетом.
Петер Лоренц является узником Движения 2 июня. Как 133 солдата его не пытают и не обращаются с ним бесчеловечно, в отличие от более чем 60 000 заключенных в тюрьмах ФРГ и Берлина. Как наш заключенный он будет жить лучше, чем заключенные в государственных тюрьмах, но он не будет наслаждаться комфортом своей виллы в Целендорфе.
Петер Лоренц будет арестован. Он должен будет дать показания о своих связях с экономикой, с боссами фашистских правительств.
Лоренц отстранен от должности, потому что, как представитель реакционеров и толстосумов, он несет ответственность за сдельную работу и шпионаж на производстве, за создание заводских охранных и антипартизанских организаций.
