Текст книги "Одержимость"

Автор книги: Брэм Стокер

Соавторы: Амброз Бирс,Розмари Тимперли,Джоанна Ватцек,Рамона Стюарт,Уильям Темпл,Дэннис Этчисон,Эйдан Чамберс,Монтегю Джеймс,Уильям Нолан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Однажды, когда я еще училась в колледже, на каникулах, во время путешествия по Карибским островам, закат застал меня во время осмотра одного из старых кладбищ. Окруженная бледно-белыми мраморными стенами, я наблюдала как чернеет океан, как небо становится более низким, а приютившиеся у подножия утеса хижины, покрытые рубероидом, неожиданно становятся страшными и угрожающими. Эти перемены произошли так быстро, что я испугалась и, путаясь в высокой траве и спотыкаясь о могильные плиты, бросилась назад в город. Я не останавливалась, пока не добежала до старого католического собора на Калле Сан-Себастьян. Затем, чтобы успокоиться, я спустилась в кабачок «Сэмс Плейс» и заказала рома с кока-колой. Когда мое сердце перестало бешено колотиться, я купила гамбургер. Вкус был приятный, знакомый и успокаивающий.

На следующее утро, в своей чистой свежей постели в гостинице, я убеждала себя, что просто на меня подействовало сочетание темноты и кладбища. Может быть. Но в памяти остался первобытный ужас от встречи с чем-то абсолютно чужим.

Так вот, Вероника ходила по этим узким кривым улочкам, усыпанным банками из-под пива и разбитыми бутылками, среди бесчисленных кур, кудахтающих под ногами. Она просыпалась под шум семейных ссор. Именно зная о ее детстве, я побоялась спросить ее о «брухерии». У нее совсем не осталось испанского акцента, и на вид она ничем не отличалась от молодежи, штурмующей подземку в часы пик.

Наконец, так и не спросив ее, я вымыла раковину, и мы вышли из квартиры Джоэла. Закрыв на ключ дверь, с ведрами, тряпками и щетками, мы спустились вниз по потрескавшейся, обшарпанной лестнице, чтобы занести ключ в квартиру управляющего.

Но на мой звонок никто не ответил. Мы с беспокойством ждали в темном коридоре, делая вид, что не замечаем надписей на грязных синих стенах. Я заметила, что почтовые ящики были все еще не отремонтированы. В коридоре стоял неприятный запах вина и мочи.

Мне пришло в голову, что переезд Джоэла был одним из благоприятных последствий сеансов лечения у Эрики. Меня даже перестали беспокоить хлопоты, возникающие в связи с этим. Но все это не решало проблемы ключей. Вспоминая свой последний визит, я проверила дверь в подвал, но она оказалась закрытой и света за ней видно не было.

– Я полагаю, что ключ можно послать по почте, – сказала я Веронике. Пока я говорила, в подъезд вошла маленькая темноволосая женщина с хозяйственной сумкой, видимо, возвращалась из магазина.

Я видела ее лишь однажды и мельком, среди искусственных цветов, статуэток и прочих атрибутов эспиритизма, но тотчас узнала ее. Именно эту женщину мистер Перес прятал от меня. Я хотела было поздороваться с ней и протянула ей ключ от квартиры Джоэла. Но она не обратила на меня никакого внимания. Прижав к стене хозяйственную сумку, она занялась поиском ключа от своей квартиры. Я решила попытаться снова:

– Вот ключ от квартиры мистера Делани. Он уезжает.

С испугом взглянув на меня, она бешено закопошилась в сумке в поисках ключа. Я решила, что она не говорит по-английски, но со мной была Вероника.

– Не можешь ли ты спросить, где ее муж? Он управляющий этого дома… – попросила я и запнулась. Соплеменница оказала на Веронику чрезвычайно странное влияние. Яркая и симпатичная девушка исчезла. Казалось, что она погружена в себя, лицо ее помрачнело и напряглось. К своему удивлению я заметила, что Вероника не желает разговаривать с этой женщиной.

Вряд ли это было из-за престижа. Такое разграничение между собой и испано-говорящей женщиной, шло в разрез со всеми моими представлениями о Веронике. Она всегда имела близкие отношения со своей семьей, она мне часто рассказывала сплетни о своем двоюродном брате, оставшемся в Пуэрто-Рико. Если бы она хотела скрыть свое прошлое, то не рассказывала бы мне о Ла-Эсмиральда.

С ключом нужно было что-то делать. Я хотела избавиться от него прежде, чем эта женщина захлопнет за собой дверь.

– Вероника, – повторила я строго, – спроси ее.

С видимой неохотой, сквозь зубы Вероника спросила:

– Dónde está su esposo?[1]1
  «Где твой муж?» (исп.)


[Закрыть]

Услышав эти слова я вспомнила, что когда-то учила испанский и вполне могла спросить это сама.

– Muerte.[2]2
  «Мертв» (исп.)


[Закрыть] – Ответила она через плечо, выудив наконец свой ключ из сумки.

Хотя я и узнала слово, но подумала, что ошибаюсь.

– Что она сказала? – спросила я Веронику.

– Она говорит, что он мертв, – сказала Вероника и схватила меня за рукав, как бы пытаясь оттащить подальше от этого места.

– Но этого не может быть, – возразила я, вспомнив винный перегар мистера Переса, когда он поднимался из подвала. – Я говорила с ним не так давно. Он был абсолютно здоров. Может ты не поняла ее?

Я почувствовала на себе взгляд маленькой женщины и повернулась. Наши взгляды встретились. На мгновение все границы между нами стерлись, и наши совершенно разные миры с удивлением изучали друг друга. Она была очень худа, на губах ее толстым слоем лежала кроваво-красная помада, она носила бездарно остриженные короткие волосы и мочки ее ушей имели широкие отверстия для серег.

– Он упал с крыши. Пять недель назад, – сказала она на английском. У нее был страшный акцент.

– Упал? – растерявшись, глупо переспросила я.

– С крыши, – сказала она, и жестами показала как толкают человека.

С тревогой и в смущении я спросила:

– Как это произошло?

Но контакт был уже нарушен. Она опять превратилась в маленькую испуганную женщину, и, открыв дверь, зашла в квартиру и заперлась. Я успела лишь заметить руку Христа, запах благовоний и мелодичный звон колокольчиков.

Шесть.

Ощущение таинственности плюс какое-то необычное гадливое чувство окрашивали мои воспоминания о встрече в подъезде Джоэла. Поэтому я старалась не думать об этом. Потом это отношение Вероники к бедной испанской женщине… Она не извинилась и ничего не объяснила.

Когда наступил день рождения Джоэла, я вновь была благодарна Господу, что имею такую драгоценность, как Вероника. Все утро она убиралась в доме, а днем готовила пирог. Когда Джоэл вернулся со своего полуденного хождения по издательствам, дети уже ждали его. Когда он вошел в гостиную, Питер выключил свет и они с криком бросились к нему. Были готовы поздравления, подарки, праздничный стол и торт. Затем приехала Шерри. В ведерке со льдом она привезла шампанское, после чего начались веселые поиски бокалов, которые затем нашлись в картонной коробке, в шкафу.

Затем церемония продолжалась в полном соответствии с семейными традициями. Джоэла посадили на импровизированный трон – в одно из кресел, надели на него корону из бумаги и желтой фольги и попросили развернуть подарки: золотую зажигалку с инициалами – от Шерри, теплый свитер – от меня, и пару обшитых мехом тапочек, которые дети присмотрели в марокканском магазине. Сначала эти тапочки меня немного беспокоили. Мне казалось, что они напомнят ему о полете в Танжер. Но если это и произошло, то он не показал вида, а вместо этого отдал шутливый приказ открыть шампанское.

Дети пробовали шампанское первый раз в жизни, и я, как и все матери беспокоилась. Мне не хотелось, чтобы они придавали этому какое-то особое значение. С другой стороны, я хотела, чтобы они обращались с вином осторожно и не перебрали лишнего. Вскоре я увидела, что причин для беспокойства у меня нет.

Дети вели себя в строгом соответствии с этикетом, Питер, правда, отнесся ко всему немного серьезнее, чем положено, а Кэрри напустила на себя скучающий вид, как-будто с колыбели не пила ничего другого.

Мое внимание переключилось на Шерри: я думала о том, что же скрывается за ее милой непосредственностью. Сейчас было бесполезно гадать, какая кошка перебежала между ней и седовласым сенатором, после чего она начала свое длительное путешествие по чужим кроватям. Вопрос был не о ее прошлом, а ее будущем и какое место в этом будущем займет Джоэл.

Обо всем этом мог знать только ее психоаналитик. Она уже несколько лет брала консультации, и мне было интересно, как у нее идут дела. Похоже, что из-за болезни Джоэла, я не заметила происшедших у нее изменений к лучшему, а, сказать по чести, прогресс был очевиден. Она недавно опять устроилась на работу, на этот раз уже в другую газету, обставляет свою квартиру на Восточных Восьмидесятых улицах, и это также можно считать признаком ее успокоения. Давно уже не было сумасшедших бросков то в Грецию, то в Швейцарию, ни таинственных исчезновений, после которых она оказывалась в Альпах с симпатичным компаньоном. Конечно, думала я с цинизмом сестры, возможно только холодность Джоэла подогревает в ней интерес к нему.

– Шампанского, Нор? – спросил Джоэл.

Я вышла из своего медитативного состояния и обнаружила, что виновник торжества, немного переигрывая, изображает из себя швейцара. Надев свою корону, свитер и тапочки, он предлагал всем шампанское. Мельком, я взглянула на детей: они вели себя достойно, лишь легкий румянец проступил на их щеках. Мне не хотелось вмешиваться и нарушать их самостоятельность. Вскоре вошла Вероника и объявила, что ужин готов.

Рыбный суп был прекрасен, а заливное и ростбиф заметно охладили пыл Джоэла. Сказать по правде, для меня это было заметным облегчением. Он совершенно не умел пить. С двух рюмок он становился чересчур веселым и болтливым, если он выпивал больше, ему становилось плохо. Я уже поздравляла себя за хорошо организованный праздник, когда Кэрри сделала открытие:

– Шерри, ты знаешь о том, что у тебя только одна серьга?

Шерри приложила руки к ушам.

– Черт возьми. Это были новые серьги.

Но затем вступили в игру ее чудесные манеры. Она сняла оставшуюся серьгу, убрала ее в карман и в том же веселом настроении продолжила ужин. Кэрри же решила, что ее беззаботность ненатуральна.

– Я посмотрю возле стула, где ты сидела.

Она побежала наверх в гостиную и было слышно, как передвигаются стулья. Затем, качая головой, она вернулась ни с чем.

– Найдется, – усмехнулась Шерри.

Она явно родилась позже своего времени. Такое сочетание изысканности манер и низости морали могло быть лишь у какой-нибудь маркизы из восемнадцатого века.

– Я найду ее!

Мы повернулись к Джоэлу. Его глаза блестели, и хотя он сидел спокойно, было видно, что он рвется в бой. Он изменился настолько, что я невольно взглянула на его бокал. Трудно было сказать, наполнял ли он его еще.

С важным видом он взял в руки стакан с морсом и заглянул в него. Вероника, которая принесла в это время салат, неуверенно попятилась от стола. Опрокинув содержимое стакана себе в рот, Джоэл с удовлетворением оглядел собравшихся.

– Пошли, – сказал он.

– Джоэл, подожди, пока мы закончим ужин, – запротестовала я. Пьяная бравада могла расстроить Веронику.

Но он не обратил внимания на мои слова. Выйдя из-за стола, он показал жестом, чтобы мы последовали до ним, и вместе с детьми покинул столовую – разгневанный король в тапочках и короне.

Мы с Шерри переглянулись через стол. Она улыбнулась:

– Нам бы тоже стоило сходить и посмотреть, что происходит.

– Извини, – сказала я Веронике и встала из-за стола.

Когда мы достигли гостиной, он уже выводил всех на улицу, в морозную звездную ночь.

– Джоэл, прекрати. Мы же все простудимся, – сказала я, но было уже поздно. Пританцовывая на ходу, он уже пересекал тротуар.

Маленький «порш» стоял у обочины. Когда он подошел к нему, он повернулся и стал делать пассы руками, как делают иллюзионисты перед тем, как вынуть из шляпы кролика. Затем он открыл дверцу, нырнул к сиденью водителя, а потом выпрямился, что-то высоко подняв над собой.

– Это серьга! – воскликнула Кэрри.

Джоэл поклонился, и дети зааплодировали. Он отдал серьгу Шерри, и мы снова вернулись в теплый и уютный дом.

Когда мы сели за стол, и Шерри надела свои серьги, дети потребовали объяснений.

– Ты действительно увидел это в стакане с морсом? – спросила Кэрри.

– Могу поспорить, что он подстроил все это, – сказал Питер. – Он, скорее всего, нашел ее раньше, в гостиной, а потом сделал вид, что нашел ее в автомобиле.

Джоэл покачал головой. Никогда раньше я не видела его в таком возбуждении. Он наслаждался переполохом, который недавно произвел. Была похоже, что скоро ему станет плохо. Когда Вероника пришла убирать тарелки, он сказал ей, чтобы она наполнила бокалы. Я показала ей знаком, чтобы она пропустила Джоэла, но он заметил это.

– Я выпью еще, – упрямо сказал он.

Вероника, получившая два прямо противоположных указания, поглядела на него. Внезапно его охватил приступ злости, из него вырвался целый монолог на испанском языке, причем это был не тот испанский, на котором говорят туристы. Слова звучали грубо и жестко, их так же было невозможно понять, как семейные ссоры в трущобах Пуэрто-Рико. Я обомлела.

– Джоэл! – воскликнула я, но это его не остановило, он выхватил бутылку из рук Вероники и наполнил свой бокал.

Она поглядела на него с изумлением, повернулась и убежала на кухню. Я немедленно последовала за ней и нашла ее в дальнем углу. Она пыталась вставить свечи в торт.

– Не могу понять, что с ним происходит, – извинилась я. – Ты видишь, он не умеет пить.

Она кивнула, но было видно, что она меня не слушает.

– Что он сказал тебе? – спросила я, но Вероника лишь покачала головой в ответ.

Уговоры тоже не помогли. Хотя было еще рано, она зажгла спичку и начала зажигать свечи на торте. Вскоре мы стояли над сверкающим огнями тортом, и все отношения между нами были прерваны.

Зажженный торт накладывает на человека определенные обязанности. Как это ни абсурдно, я обнаружила, что уже несу его к столу. Питер, конечно же, был не готов к этому, но увидев торт, бросился к стене и выключил свет. Я прошла в темноте, дрожа от гнева на виновника торжества, и опустила торт перед ним.

Его настроение снова резко изменилось. Хотя, возможно, он только пытался заразить нас своим весельем. Он поднялся и сделал вид, что выбирает кого-то из нас. Затем его взгляд остановился на Шерри, и он многозначительно подмигнул ей. Наконец он задул свечи. Моя злость постепенно уступала место удивлению. Это был вовсе не стиль Джоэла. Я никогда не видела человека, который бы так резко изменился за один вечер. Когда в комнате стало темно, я уже желала, чтобы Джоэлу побыстрее стало плохо от выпитого им вина. Шерри все еще спокойно сидела и улыбалась – она делала бы это и при конце света.

К своему ужасу я видела, что представление еще далеко не закончилось. Когда Кэрри принесла ему нож для торта, Джоэл торжественно вручил его Шерри. Затем он взял торт в руки, при этом я задержала дыхание от страха, что он его уронит.

В конце концов, решив проявить галантность, он снял с себя корону из желтой фольги и нахлобучил ей на голову. Я почувствовала беду еще до того, как его руки коснулись волос Шерри. Она простила ему то, что он прикарманил ее серьгу и что вывел всех на мороз в этих глупых поисках, даже атаку на Веронику. Но эта неуклюжая коронация была последней каплей. Надевая на нее корону он сместил несколько золотых заколок, и каскад светлых волос опустился на ее плечи.

Даже в этот момент, если бы он извинился, то вечер все же вошел бы в свое русло. Но вместо этого, когда она подняла руки, чтобы ликвидировать последствия коронации, он взял ее длинные волосы в руки и долго смотрел на них, как будто они его загипнотизировали.

Даже в гневе Шерри выдерживала манеры. Повернувшись, она аккуратно освободила волосы из его рук. Затем осторожно сняла бумажную корону и вновь заколола волосы.

– Извините, – сказала она мягким, но беспокойным тоном. – У меня страшно разболелась голова. Я надеюсь, вы простите меня.

Она поднялась, жестом еще раз попросила у меня прощения, а затем, не обращая внимания на уставившегося на нее Джоэла, ушла. Вскоре мы услышали звук отъезжающего «порша».

Дети и я с горечью смотрели на испорченный стол, на потухшие свечи, все еще вставленные в торт.

– Что все это значит? – спросила Кэрри, но Питер шикнул на нее. Вдруг Джоэл встал и поднялся наверх.

Я порезала пирог, дала по куску детям и пошла в гостиную, где долго стояла перед тлеющим камином, разрываемая между негодованием по поводу испорченного дня рождения и жалостью к Джоэлу за его идиотское положение. Жалость в конце концов перевесила. Я поднялась по лестнице и постучала.

Когда я вошла, он стоял у окна, держа руки за спиной. Пальцы его рук были крепко сжаты в кулаки.

– Джоэл, – сказала я. – Я очень сожалею.

Покачав головой, он показал, что не хочет со мной разговаривать. Мне показалось, что он не хочет, чтобы я видела его лицо. Я знала, что уход Шерри отрезвил его.

– Все будет хорошо, – сказала я, не веря своим словам. Я боялась, что он позвонит ей и еще больше ухудшит ситуацию. Он засунул руки в карманы, но от окна не отошел.

– Дать тебе снотворное? – спросила я.

У меня была одна баночка, которую я держала с того беспокойного периода своей жизни, который закончился разводом с Тэдом.

Он снова покачал головой: я была ему в тягость.

Закрыв за собой дверь, я вышла, чтобы успокоить Веронику. Но она, даже не вымыв посуду, ушла. Это был зловещий знак, и я сомневалась, вернется ли она вообще.

Я вымыла посуду вместе с детьми: я мыла, а Питер и Кэрри вытирали. Полоскаясь в грязной воде, я чувствовала свою вину перед детьми. Им и так тяжело было без отца, а тут еще Джоэл… Им нужен был дом, а не психиатрическая лечебница.

Отослав детей спать, я помыла кастрюли и сковородки и приняла решение, что Джоэл должен уехать от нас. Я позвоню Эрике и договорюсь с ней о его переезде на новую квартиру.

– Эй, Нор, – услышала я голос Джоэла. – Ты забыла кофеварку.

Подняв голову, я увидела его стоящим на пороге кухни с кофеваркой в руках. Я почувствовала, что краснею.

Но, погруженный в свои переживания, он не заметил моей неловкости.

– Может, выпьем чарку примирения? – предложил он.

Я улыбнулась, вспомнив наше старое правило: ссоры не должны переходить на следующий день. Когда ему было шесть лет, мы выработали особый ритуал. Чашка кофе перед сном означала наше примирение.

Он отослал меня с кухни и приготовил кофе сам. Мы сели в гостиной возле камина. Кофе был страшно горячим и горьким, но мы делали вид, что он просто великолепен. Эта горечь очень соответствовала нашему примирению. Я все еще любила его, но он должен был покинуть мой дом.

Затем мы пошли спать. Когда он пожелал мне спокойной ночи, я почувствовала, что одиночество и отчаяние стали неотъемлемой частью его жизни. Он похоронил свою карьеру, когда уехал в Марокко, затем наркотики, и сегодняшняя размолвка с Шерри. Может быть, она не будет напоминать ему этого? Я коснулась его плеча и сказала:

– Не звони ей слишком рано.

Он посмотрел на меня. Я никогда не забуду этот взгляд. В нем была темнота и что-то еще, что-то типа злорадства. Никогда раньше я не замечала у него такого. Меня охватило беспокойство.

– Джоэл, – тихо сказала я. – Не предпринимай ничего сегодня, подожди до утра.

Не ответив, он повернулся и ушел в свою комнату.

На следующее утро я проснулась в ужасном состоянии. Во рту чувствовался металлический привкус, меня лихорадило. Когда я попыталась узнать сколько времени, стрелки на маленьком будильнике возле кровати расплылись перед моими глазами.

Я снова опустилась на подушку, считая, что заболела, но заставила себя налить кофе из автоматической кофеварки.

Пока я пила кофе, мне на глаза попался пузырек со снотворным. Может, я, не замечая того, приняла немного… Эта привычка выработалась у меня перед разводом, когда Тэд уже уехал, и я все еще отказывалась лететь в Мехико. Тогда я принимала снотворное каждый вечер.

Я взяла пузырек и попыталась определить уменьшилось ли количество таблеток. Мне показалось, что их стало меньше, хотя прошло довольно много времени с тех пор, когда я пользовалась ими, и я вряд ли могла доверять этому впечатлению. Я поставила его обратно. Затем, чтобы избавиться от привычки принимать на ночь барбитураты, я решила убрать таблетки в тумбочку.

Затем возникла некая ассоциация – возможно, вкус вчерашнего кофе… Я быстро встала и надела халат. Стараясь не шуметь, я повязала пояс и босиком тихонько направилась в гостиную, чтобы взглянуть на Джоэла. Он крепко спал на кушетке в кабинете. Успокоившись, я сходила в ванную, а затем вернулась в свою комнату.

Не надо психовать, сказала я себе. Металлический вкус во рту уже исчез и сменился вкусом зубной пасты. Зрение стало яснее. Скоро Джоэл переедет на новую квартиру, и в мой дом вернется порядок. Повеселев, я налила себе еще одну чашку кофе и включила транзистор:

«Прогноз погоды для Нью-Йорка. В Манхеттене ясно. Температура – двадцать девять градусов.[3]3
  По Фаренгейту – прим. переводчика.


[Закрыть] Ветер западный, восемь миль в час. Влажность восемьдесят три процента».

Я взяла блокнот и ручку и начала составлять план покупок на сегодня. Мясо, апельсины, консервы для собаки, печень для кота Джоэла.

«Общенациональные исследования показывают, что двигатели, выпущенные после шестьдесят пятого года, можно считать самыми безопасными двигателями в Соединенных Штатах. Результаты исследований опубликованы Национальным Комитетом по Безопасности…»

Я решила зайти в банк, поэтому записала: «банк». Стоило также зайти в химчистку. Под аккомпанемент сообщений о вчерашних баскетбольных играх я записала: «химчистка».

Но тут блокнот и ручка были забыты, и я протянула руку, чтобы увеличить громкость транзистора:

«Дочь сенатора Кенета Тэлбота из Комитета по Международным делам была убита ранним утром в своей квартире в Ист-Сайде. Жертва, Шерри Тэлбот, двадцати двух лет, была обнаружена своим отцом зарезанной и расчлененной после его неожиданного возвращения из Вашингтона. Не дозвонившись по телефону, он поехал к ней, и, поскольку дверь была заперта, он вызвал управляющего…»

Время стало бесконечным. Голос комментатора, казалось, заполнил собой весь мир.

«…войдя в квартиру, они обнаружили, что ее голова висит, привязанная волосами к декоративной подставке для цветов, стоящей возле окна… Полиция заявила, что следов взлома не обнаружено… Ограбление не было мотивом преступления… Мисс Тэлбот работала для общенациональной газеты…»

Затем я услышала шаги внизу. Барон залаял. Когда я открыла дверь, то обнаружила полицию.