Текст книги "Одержимость"

Автор книги: Брэм Стокер

Соавторы: Амброз Бирс,Розмари Тимперли,Джоанна Ватцек,Рамона Стюарт,Уильям Темпл,Дэннис Этчисон,Эйдан Чамберс,Монтегю Джеймс,Уильям Нолан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Я позвонила в его дверь – звонок не работал. Тогда я толкнула дверь, и она открылась. В коридоре было темно и неопрятно. Несмотря на утренние часы, кто-то уже жарил рыбу – вонь была невыносимой. На полу валялись осколки разбитой бутылки. Дойдя до двери дворника, я опять позвонила – за дверью выключили телевизор. Я подождала немного, но мне никто не открыл, хотя за дверью явно кто-то был.

– Я насчет квартиры 5Д, – попыталась я привлечь внимание.

Никто не ответил. Я позвонила снова. Тишина. Моя уверенность постепенно начала убывать.

Потом я заметила, что дверь в подвал была открыта. Не настежь, а лишь на несколько дюймов, как будто управляющий только что туда вошел, чтобы проверить – все ли в порядке в котельной. Но мне совсем не хотелось заниматься подтверждением этого предположения. В моем сознании промелькнули газетные заголовки об изнасилованных и убитых женщинах, сожженных затем в огромных печах. Хотя печь в этом доме была, наверно, не слишком большой, крысы здесь, несомненно, водились, и спускаться мне не хотелось еще и по этой причине, однако я открыла дверь и остолбенела. Из подвала поднимался человек.

Он был одет в армейскую униформу, небрит, имел широченные плечи, черные волосы и угрожающее выражение лица. Я не убежала. С одной стороны, он мог вполне оказаться маньяком-убийцей, орудовавшим в котельных, но с другой, вполне мог быть и обычным управляющим.

– Что вам нужно? – угрожающе прорычал он.

По его хозяйскому виду я поняла, что, несмотря на всю непривлекательность, это и есть мистер Перес, управляющий домом, в котором жил Джоэл.

– Мне нужны ключи от квартиры 5Д, – сказала я, настойчиво принимая вид респектабельной домохозяйки. – Я сестра мистера Делани.

Пока он разглядывал меня, я подумала, что он, должно быть, видел всю вчерашнюю чехарду с полицией, санитарами, Джоэлом в белой смирительной рубашке. На такое трудно не обратить внимание.

– Мой брат в больнице, и я хотела бы накормить его кота, – сказала я.

Его немного качнуло, но он устоял, удержавшись за перила.

– Кота? – переспросил он, как-будто в первый раз услышал это слово.

– Я подумала, что, может, вы бы согласились кормить его. Я заплачу…

– Убирайтесь, – оборвал он.

– Прошу прощения? – мне стало не по себе. Несомненно, он был пьян, я уловила кисло-сладкий запах дешевого вина, но, тем не менее, это не объясняло такого поведения. Видя мое замешательство, он стал подниматься, как-будто намеревался отбросить меня со своего пути. Я отступила, а он поднялся на последние ступеньки. Я решила, что он не только пьяный, но заодно и сумасшедший.

– Я позвонила вам, но никто не ответил, поэтому я пошла вас искать. Мне нужны ключи от квартиры брата.

– У меня нет никаких ключей. – Он поглядел на свою дверь и возле нее заметил хозяйственные сумки. Они, казалось, несколько успокоили его подозрительность. Я решила воспользоваться моментом.

– Я буду платить вам два доллара в день, если вы будете кормить его кота. Еду для кота я вам дам. Вам нужно будет лишь пойти туда, открыть консервы…

– Нет! – вдруг закричал он. – Я туда не пойду.

Теперь я видела, что не ошибаюсь: я что-то задела. Может, он путает Джоэла с кем-нибудь еще, подумала я.

– Это квартира 5Д. Делани, – снова попыталась объяснить я.

– Да, парень с книжками.

Я с огорчением поняла, что он не ошибается: это мог быть только Джоэл. У меня оставалось лишь одно решение, а именно – сходить в квартиру брата и забрать кота домой. Интересно, думала я, можно ли попросить Переса приглядеть за сумками, пока я найду того, кто взломает дверь. Пока я мучилась над этим вопросом, он неожиданно сдался.

– Подождите, – буркнул он, бросился по коридору к своей двери, застучал по ней кулаками и что-то злобно прокричал на испанском. Дверь чуть приоткрылась, и он исчез за ней.

Постояв немного возле двери в подвал, я направилась к своим сумкам и достала кошелек, чтобы дать ему чаевые.

Сквозь приоткрытую дверь до меня доносились звуки торопливого поиска: открывались шкафы, выдвигались ящики. Слышно было как Перес что-то бормотал. Припомнив свою работу антропологом, я поняла, что это был не совсем испанский язык, а «Борикуа» – наречие, на котором говорили в Пуэрто-Рико. Я прислушалась, но не поняла ничего, чувствуя лишь отличие от чистого и гортанного мексиканского наречия, к которому я привыкла в Калифорнии.

Дверь приоткрыло сквозняком, и я смогла разглядеть комнату. Она была обставлена как гостиная, везде стояли искусственные цветы, в углу – черная статуэтка, скорее всего, это был Святой Мартин. На стене висело изображение человеческой руки. Ладонь была пробита гвоздем – наверное рука Христа. Внизу стоял стакан, видимо, с водой. Я чувствовала запах благовоний, а когда дверь еще чуть приоткрылась, услышала тихий звон укрепленного над ней колокольчика. В спальне должен быть алтарь со свечами, зажженными вокруг Евангелия. Это был эспиритизм – религия, апеллирующая к духам воды и ветра. Вода захватывала и удерживала зло. Колокольцы привлекали добро. Никогда раньше я не встречалась с приверженцами эспиритизма. Я с любопытством подошла поближе, чтобы оглядеть всю комнату, и заметила небольшого роста смуглую женщину. Она, вероятно, была моего возраста, но жизнь сильно состарила ее.

Возможно, я сделала лишний шаг. Мистер Перес что-то крикнул, толкнул женщину прочь с моих глаз и выскочил, чтобы отогнать меня от двери.

– Вот. Идите, – крикнул он, и не успела я еще открыть свой кошелек, сунул мне ключ и захлопнул дверь.

Я стояла одна в темном коридоре и пыталась понять, что я делала не так: я просила его покормить кота Джоэла, я заглянула в его комнату, увидела женщину, которая не открыла мне дверь, когда я позвонила…

Что бы это ни было, он хотел побыстрей от меня избавиться. Поднимаясь по обшарпанной лестнице, я думала о том, было ли его состояние состоянием возбуждения. Внешне это выглядело именно так. Но маску раздражения дают и другие эмоции. Я приостановилась, вспомнив его категорический отказ заходить в квартиру Джоэла, его мгновенную реакцию на это предложение, темные круги у него под глазами. Мне стало не по себе. Было похоже, что человек, с которым я разговаривала, находился в объятиях страха.

Когда я добралась до Вальтера, было похоже, что он почти обезумел от голода. Я услышала его мяуканье задолго до того, как вставила ключ в замок, а когда открыла дверь, он чуть не сшиб меня с ног. Это был уличный кот, которого в ноябре прошлого года, вскоре после переезда в эту квартиру, Джоэл подобрал на улице. Кот вымок под дождем и весь дрожал. Видимо, из-за своей тяжелой юности, кот страшно боялся быть снова брошенным.

Быть брошенным в этом месте было чрезвычайно неприятно. Стены в квартире были зелеными, краска на полу облупилась, но, что было хуже всего, здесь царила некая мрачная, давящая атмосфера. Хотя в радиаторе что-то шумело, а дневной свет, пробиваясь через окна, освещал аляповатый мексиканский ковер и медные лампы, запах гнили был невыносим. Я стояла, в отчаянии разглядывая комнату, и у меня возникло желание побыстрее убраться отсюда. Но Вальтер нуждался в немедленном кормлении. Мне пришлось проделать сложное путешествие на кухню – кот беспрестанно путался у меня под ногами, – чтобы найти нож для консервов и дать ему еды. Пока он с урчанием ел, мне предстояло соорудить сумку для переноски котов.

Я смутно припоминала, что у Джоэла где-то была парусиновая сумка с прочной молнией. Я могла приоткрыть эту молнию, чтобы воздух проникал внутрь, и, в то же время, закрыть на молнии замок, чтобы кот не вылез. Я стала обшаривать квартиру в поисках этой сумки.

Сначала я осмотрела стенной шкаф в холле. Ее там не оказалось. Затем поискала под диваном в гостиной и в маленьком кабинете, где Джоэл занимался составлением проспектов. Я даже заглянула в ванную комнату, и, наконец, заметила небольшую антресоль.

Взяв с кухни стул и встав на него, я обнаружила на антресоли предмет своих поисков. Чтобы дотянуться до сумки, мне пришлось положить на стул несколько телефонных справочников.

Вместе с сумкой на пол упал еще один предмет. Я нагнулась и взяла его в руки. Это был нож.

Я осторожно нажала на кнопку, и появилось десятидюймовое лезвие. Я не могла себе представить, для чего Джоэлу нужна эта штука. Такой нож легко купить на Таймс-Сквер, и, возможно, он просто очень понравился Джоэлу. На казалось странным то, как он был спрятан. Даже если он думал использовать его для самозащиты при ограблении, он просто не успел бы достать его. Я не могла представить себе Джоэла участником поножовщины. Он был наименее агрессивным человеком из всех, которых я знала. У него была спокойная, философская натура, защищать он мог только бездомных котов. Он обедал в одиночестве в кафе, обычно с книгой. Днем ходил по музеям, вечером любил смотреть фильмы об искусстве. Вчера, когда я пыталась припомнить хотя бы одного приятеля, который мог бы знать, где он находится, я не могла вспомнить ни одного. Такой парень как-то не сочетается с ножом с выкидным лезвием.

Относя стул обратно на кухню, я решила, что такой парень не сочетается и со смирительными рубашками, галлюцинациями и гашишем. Мне пришло в голову, что он не был так уж одинок, что он мне просто ничего не рассказывал. Он должен был встречаться с продавцом наркотиков. У него должно было быть множество знакомых в ночном мире Макдугал-Стрит, Сант-Марк-Рейлс, или Бог знает где еще.

Стук в дверь нарушил мои беспокойные фантазии. Подумав, что это пьяный мистер Перес, я немного замешкалась. Хотя, может, он переменил свое отношение к кормлению Вальтера. Положив нож в карман пальто, я пошла к двери. Стук возобновился. Частая дробь, настойчивая и требовательная.

– Секундочку, – сказала я и открыла дверь.

– Привет, Нора, – сказала Шерри Тэлбот – неудавшаяся любовь Джоэла.

Я ничего не ответила. Она выглядела так же, как и раньше: длинные прямые светлые волосы, вздернутый нос, дежурная улыбка дочери политика, натренированная в многочисленных избирательных компаниях, счастливый и здоровый вид, словно гладкая поверхность воды, скрывающая под собой острые рифы. На ней было лишь другое пальто. Точнее, шуба с капюшоном из шкуры леопарда.

А я-то думала, что он ни с кем не встречается.

– Привет Шерри, – наконец выдавила я из себя. Она прошла мимо меня в квартиру Джоэла. В прошлый раз по ее вине он бросил работу и уехал из страны. Она была так же красива, как леопард, шкуру которого она носила, и так же опасна.

Три.

Когда я закрыла дверь и повернулась, Шерри стояла возле окна, разглядывая чердак соседнего дома. Руки она держала в карманах, а ее ноги в коротких сапожках были широко расставлены. В ней сразу была видна принадлежность к аристократии.

Ее положение перешло к ней по наследству. Ее отец родился в семье фермера в штате Висконсин, там же он поднялся до поста сенатора. Около двадцати лет он занимался политикой у себя на родине, а теперь уже шесть лет состоял членом Комиссии по иностранным делам. Его морщинистое лицо и седые волосы не сходили с миллионов телеэкранов. Он держался по-домашнему просто, и, в то же время, прямо и гордо – по-американски, когда учил весь мир демократии. Шерри провела свою юность в поисках новых радикальных идей, которые могли бы причинить вред ее отцу, затем в двадцать лет она круто изменила свои взгляды и присоединилась к миру аристократии.

Где-то в это время ее встретил Джоэл. Для нее тогда встречи бородатых маоистов сменились костюмированными балами в Венеции и катанием на яхтах. Но в ее генетической памяти, видимо, что-то сохранилось. Она пыталась зарабатывать себе на жизнь и даже недолго ходила на работу в Вашингтоне и Нью-Йорке. Один раз она работала наборщиком в газете, а второй – около двух месяцев – в издательстве, в котором тогда работал и Джоэл. Брат водил ее по музеям, картинным галереям и сомнительным ресторанам. Они проводили идиллические часы на теплоходе, идущем на Стейтен Айленд, ходили гулять по Центральному парку. Все это продолжалось до тех пор, пока однажды она не исчезла.

Я никогда не видела Джоэла таким опустошенным. После бессонной недели он дождался от нее звонка из-за океана, и она весело сообщила, что уехала с каким-то итальянским автогонщиком кататься на лыжах. Затем был какой-то бакалавр из Сорбонны… Это продолжалось несколько лет.

Глядя на нее теперь, я удивлялась ее маске невинной американской девушки. Чистый, опрятный вид и сверкающие глаза все еще сохраняли эту иллюзию. Длинные белые волосы с платиновой заколкой могли принадлежать ребенку.

– А где Джоэл? – спросила она знакомым нежным голосом. – Мы договорились встретиться сегодня.

– Он в госпитале Бельвью. – Нежный голос Шерри все еще вызывал у меня потребность в твердом и резком тоне.

Я вкратце рассказала ей о том, что произошло, и она опустилась на диван.

– Они пока не знают, какой галлюциноген он принял, – сказала я. – Ты не в курсе? Это могло бы помочь ему.

Она покачала головой. По ее виду было трудно предположить, что она что-нибудь знала даже о пресловутом гашише. Я попыталась это проверить.

– Ты знала, что он употреблял наркотики?

Она встретила мой взгляд довольно равнодушно.

– Сейчас многие этим занимаются, об этом не трудно догадаться.

Что бы это значило, подумала я. Я попыталась снова.

– Вы часто виделись в эти дни?

– Я постоянно в разъездах… – уклонилась она от ответа. Я начала понимать, как сложно было иметь дело с Дельфийским оракулом. – В прошлом месяце мы с папой ездили в Лаос, а перед этим я была в Кении. Я достала там этот полушубок.

– Понимаю, – сказала я.

– Я не охотилась сама. Там был этот француз… Он прекрасный стрелок.

Опять молчание.

– Я думаю, Джоэл поправится, – ободряюще предположила она.

Я вздохнула и пошла на кухню. Вальтер уже сожрал консервы. Я взяла у него тарелку и вымыла ее. Когда я ставила тарелку сушиться, в дверях появилась Шерри.

– Вы сегодня еще не звонили в госпиталь?

Действительно, если бы позвонил Тэд, то он не застал меня дома, поэтому я решила позвонить ему сама. Шерри внимательно за мной наблюдала. На мой звонок никто не ответил.

Я взяла Вальтера, положила его в парусиновую сумку Джоэла, закрыла сумку на молнию, которую закрепила английской булавкой, найденной в ванной. Шерри помогла мне спустить сумки и кота на первый этаж. Она приехала на маленьком «порше», который оставила между двумя сугробами на тротуаре. Летом нам бы пришлось пробиваться через толпу очарованных машиной пуэрториканских мальчишек. Но была зима, и они не появятся до первых теплых весенних дней.

Я положила сумку с Вальтером на колени, и мы отправились в путь.

Когда мы мчались по улицам, я изо всех сил старалась не отвлекать ее от управления автомобилем. Я успокаивала себя тем, что если она до сих пор не попала в аварию, то шансы попасть в аварию вместе со мной были относительно невелики.

Мы проскочили на красный свет, и Шерри сказала:

– Простите. Я вроде должна была бы тут остановиться, но я страшно не люблю этого делать. Ведь приходится нажимать на всякие рычаги и педали.

– У тебя хорошая машина, – сказала я с опаской.

– Да, только ее немножко заносит, к тому же она не моя. Один мой знакомый дал мне ее вчера вечером.

В свою бытность уличным котом, Вальтер многое повидал, но ничто не могло подготовить его к встрече с черной венгерской овчаркой. Когда я раскрыла сумку, Вальтер выпрыгнул, увидел Барона, выгнул спину и попятился назад, пока не скрылся из глаз под креслом-качалкой. Но одной из странностей Барона была беззаветная любовь к котам. И, когда он улегся в своей очаровывающей котов позе, и его глаза восхищенно заблестели, я почувствовала, что могу оставить их вдвоем и пойти вымыть посуду, оставшуюся после завтрака: с понедельника до пятницы этим занималась Вероника, но по выходным мы должны были убирать за собой сами.

Я бросила свое пальто на софу, пошла на кухню, включила воду и вымыла посуду. Затем я вытерла руки, насыпала в пластиковую коробку песок и поставила ее в одном из углов.

Когда я вернулась за Вальтером, то обнаружила, что уловка Барона еще не возымела успеха. Правда, он уже подошел ближе. Чтобы не мешать налаживанию отношений, я решила позвонить Тэду. Дома у него опять никто не ответил, поэтому я позвонила в лабораторию, где его ассистент сказал, что ему срочно пришлось вылететь в Вашингтон. Я страшно рассердилась, представив его разгуливающим по Форт-Детерик и похваляющимся своими микробами перед правительственным экспертом по бубонной чуме. Но затем я успокоилась: вероятно, утром, перед отлетом он все же позвонил мне, но меня не было дома.

Теперь все заботы ложились на меня. Найдя номер в телефонном справочнике, я позвонила в Бельвью, но когда я назвала имя Джоэла, мне сказали, что его карточка в регистратуре не появлялась. И тут, глядя на Барона, я вспомнила об Эрике.

Когда слуга Чарльз провел меня на террасу летнего дома, я застала ее совершенно голой. Окруженная преколумбианскими каменными идолами, среди густой зеленой листвы комнатных растений, она казалась частью экспозиции музея древней культуры Майа. Исключение составляло только то, что она пила свой утренний кофе и перелистывала свежий номер журнала мод. Эрика была похожа на кого-угодно, только не на психиатра.

А она имела неплохую практику среди актеров, художников и писателей, которые боялись широкой огласки о состоянии своего здоровья.

– Привет, дорогуша, – сказала она, наматывая полотенце на свое легкое загорелое тело. – Чарльз, ты можешь приготовить еще кофе? И еще, посмотри, остались ли там сэндвичи с сыром.

– С сыром, корицей и черешней, – сказал ей Чарльз.

– Ты сокровище, – ответила она, и Чарльз улыбнулся добродушной негритянской улыбкой. Он был черен, как вулканическое стекло, имел лучезарную улыбку и природную сообразительность.

Когда он ушел, я спросила:

– А ресницы у него настоящие?

– И да, и нет. Это его ресницы, но он их завивает, – сказала она. – Специальными ножницами. Чарльз – сложный человек. Мы стараемся не показывать вида, но, в действительности, конфликтуем с ним. Во время последнего отпуска он нашел в Амстердаме свою любовь и с тех пор мотается туда и обратно. Сегодня утром он заявил мне, что опять собирается уехать.

– Он не промотает на это все свои деньги?

– Сомневаюсь. Похоже, он богат как Крез. Я плачу ему немало, и, к тому же, он довольно много лет занимался электроникой.

Она сделала из полотенца что-то вроде сари, а затем вынула из волос две черепаховые заколки. Черные волосы упали ей на плечи. У нее были красивые глаза, высокие и широкие скулы. Время и деньги превратили ее в прекрасную тропическую птичку.

Тэд познакомился с ней в Нью-Йоркском университете. Тогда мы только что поженились, а она впервые появилась в классе бактериологии, в котором он преподавал. Тэд сначала решил, что она надолго у него не задержится: об этом говорило обилие у новой студентки денег, соболиное манто, бриллиантовые браслеты и дорогие туфли. Но Тэду были нужны деньги. Он решил, что эта подруга какого-нибудь рэкетира, решившая, занимаясь образованием, убить свободное время. Сначала она удивила его тем, что посещала все его занятия. Затем, он удивился тому, что она не бросила курс, а прослушала его до конца. Ее успехи были отнюдь не блестящими, но держалась она настойчиво и упрямо. Затем мы переехали в Калифорнийский университет, и эта история забылась.

Через шесть лет, в Беркли, Тэд пришел домой и заявил:

– Я встретил Эрику Лоренс.

– Кого? – переспросила я.

– Эту гангстерскую подружку из Нью-Йоркского университета. Она ассистирует в Ветеранском госпитале.

Это меня поразило: попасть на практику в этот госпиталь считалось очень престижным. Пока я хмыкала от удивления, Тэд добавил:

– Она приглашает нас на обед в следующую субботу.

– Уверена, что ты принял приглашение.

– Да, черт возьми. Целая армия не помешала бы мне этого сделать.

Выяснилось, что ее квартира находится на Рашен-Хилл, в деревянном доме с резными наличниками, из окон которой открывается прекрасный вид огней ночного Сан-Франциско. Чарльз разносил напитки. Он служил во флоте и попал в Ветеранский госпиталь. Эрика была одним из его лечащих врачей. Я искала в ней следы юной разбойницы, о которой мне рассказывал Тэд, но ничего не находила. Соболя и бриллианты сменились кротовыми шкурками и пошитой в ателье блузкой, ее неразговорчивость и вовсе улетучилась. Она совершенно спокойно рассказывала нам о своей семье. Тэд ошибался по поводу гангстеров, но не слишком сильно. Ее отцом был «Свихнувшийся Гарри» – продавец подержанных автомобилей. Он рекламировал свое дело на рекламных щитах, в газетах и даже в небе над тремя штатами Среднего Запада. Его карьера началась на кладбище автомобилей в трущобах Чикаго, где нормальный человек просто не мог бы выжить. Эрика не пошла по его стопам: она получала доход от пакета акций, оставленных ей матерью.

Когда я перемешивала лед в своем стакане в тот вечер, я почувствовала, что тайна не исчезла, а только еще более усугубилась. Интересно, думала я, какая сила заставила богатую девушку пройти через все эти годы борьбы и мертвой хваткой держаться за место в медицинской школе. Жизнь врача-ассистента была тяжелой, и такие вечера как этот были в ней большой редкостью. Пока я размышляла об этом, в дверь позвонили, и Эрика вдруг разволновалась.

– Я хотела рассказать вам… Он здесь проездом. Он еще не видел эту квартиру. Я решила, если здесь будут друзья… – она запнулась. – Не надо, Чарльз, я сама открою.

Чтобы понять все это, хватило одной минуты. Вид с холла, наличники на окнах, деревянный дом – все это было непросто. И мы тоже. Когда она встретила Тэда, догадывалась я, она пригласила нас лишь потому, что мы были нужны здесь как часть декорации какого-то спектакля. Мой интерес усилился и я подумала, что мы должны были предстать перед ее отцом.

Это был невысокий человек, загорелый, улыбчивый. У него были седые волосы, хорошо сшитый костюм, лишь немного помятый с дороги. Он стоял в дверях и небрежно улыбался.

– Вот так! – сказал он, как будто был уверен, что найдет нас здесь. – Именно так я все себе и представлял.

Меня поразил его небольшой среднеевропейский акцент. Он совсем не походил на магната, продающего подержанные автомобили.

Эрика наконец вернулась из прихожей, где она отдавала распоряжения Чарльзу по поводу багажа. Ее недавней нервозности как не бывало. Она снова стала гостеприимной хозяйкой и представила нам доктора Ганса Рейхмана, это был один из самых знаменитых психиатров. Рейхман лечил только богатых и знатных клиентов. В определенных кругах его диагноз считался окончательным. Тайна Эрики наконец разрешилась.

Но это было шесть лет назад и очень далеко отсюда. Меняются времена и меняются люди. Проводя пальцами по морде каменного монстра, я спросила:

– Как доктор Рейхман?

– Да, да. Мой старый бедный Ганс… – она потянулась за сигаретой, прикурила и выпустила струю дыма. У нее была привычка не оканчивать предложения, но тем не менее смысл их был абсолютно ясен. Годы сгладили отношения между Пигмалионом и Галатеей. В своей верности доктору Рейхману она прервала медицинскую карьеру терапевта. Я думаю, что у них это началось с его первого визита в Сан-Франциско. Они так и не поженились – доктору пришлось бы преодолевать такие рогатки, о которых в Америке остается только догадываться. Фрау Рейхман была примадонной Венской музыкальной комедии. В свои пятьдесят она была извращенной, избалованной и жеманной. Думаю, Эрика достаточно хорошо с ней познакомилась.

– Он становится старым и ленивым. Он уже не практикует, а только консультирует и пишет книгу о демонах.

– О чем? – с удивлением спросила я.

– Это не значит, что он верит в них, верят только богатые. И все же это темное дело. Я уже говорила, что это профессионально опасное занятие.

– А что это за демоны? – спросила я, пытаясь выправить запутанный способ, которым Эрика выдавала информацию. Возможно, он и помогал ей в работе с утонченными душами артистов, но в обычной беседе был явно не к месту.

– О Боже! Ну, разные там тигры – оборотни, китайские духи – лисы и так далее. Сейчас Карибские демоны, год назад, как видишь, был Юкотан. – Она махнула рукой в сторону одной из каменных скульптур.

– Это Бог – ягуар, владеющий подземным миром, – сказала она, – а это его алтарь. В углублении находятся человеческие сердца.

Я убрала пальцы с морды скрюченного каменного монстра. Мне пришло в голову спросить, как ей удалось вывезти их из Мексики. Мне казалось, что вывоз этих штук оттуда всегда был запрещен. Правда, я долгое время жила с учеными, а ученые всегда настолько увлечены своими исследованиями, что не слишком хорошо разбираются в законах.

– В любых джунглях можно найти тропинку, – сказала Эрика, как бы читая мои мысли. Несмотря на свою запутанную логику, она была чрезвычайно проницательным и высокопрофессиональным психиатром.

– Расскажи мне поподробнее, что там опять произошло с Джоэлом.

К тому моменту, когда я закончила, Чарльз успел принести поднос и выйти, а Эрика уже стояла у телефона и разговаривала со своим приятелем, который работал штатным психиатром в госпитале Бельвью. Ожидая окончания их беседы, я пыталась разглядеть свой дом через запотевшее окно террасы. Мы жили всего в двух кварталах от нового дома Эрики. Она наконец повесила трубку и сказала:

– Ему уже лучше.

Я даже не подозревала о своем напряжении до тех пор, пока не расслабилась. У меня даже ослабли колени.

– Когда я смогу увидеть его?

– В любое время. Его перевели из палаты беспокойных больных в первую палату релаксации. Она на первом этаже. Я заказала для тебя пропуск.

Не помню, чем кончился мой визит: мне очень хотелось увидеть Джоэла. Наконец Эрика вызвала Чарльза, который тут же появился в дверях, как чертик из коробочки. Он проводил меня через заснеженную тропинку в дом, где мы прошли через комнаты Эрики. Вещественные иллюстрации к книге доктора Рейхмана были видны повсюду. Маска приверженцев культа леопарда и шелковый флаг почитателей Водуна украшали ее спальню, а в коридоре, возле туалета, стоял ритуальный барабан, украшенный человеческими челюстями. Чарльз подал мне пальто, я опустила руки в рукава и достала шарф. Только тогда я вспомнила, что не все рассказала Эрике. Мои пальцы напряженно нащупали нож с выкидным лезвием.

Согласно теории психоанализа, человек забывает только то, что подсознательно хочет забыть. Я думала об этом на пути в Бельвью. Интересно, если бы Эрика знала о ноже, могло ли это повлиять на ее желание помочь освобождению Джоэла?

Четыре.

Даже за дверями палаты релаксации было неспокойно. Я нажала на кнопку звонка, и, ожидая пока мне откроют дверь, прочла на стене предупреждение о том, что пациентам нельзя передавать спички, стеклянную посуду и бритвы. Коридор, в котором я стояла, был доведен до разрухи. Часы на стене не имели стрелок, указатель этажей над лифтом был разбит. Полотняный контейнер с надписью «Психиатрическое отделение» валялся под грудой мусора и окурков.

Когда за дверью кто-то забормотал, я ответила:

– У меня пропуск на посещение Джоэла Делани.

Это было не самое удобное место для беседы, и, кроме того, мне показалось, что я беседую с кем-то из пациентов. Но вскоре, после недолгого ворчания, ключ в замке повернулся и меня оглядел один из санитаров. Когда я вынула пропуск, он ловко схватил его и снова захлопнул дверь, совсем как маленький хищный зверек, прячущийся в норке. Я снова томилась в ожидании. Но пока я думала, звонить ли мне или нет, мой пропуск уже изучили. Санитар широко открыл дверь и пригласил меня войти. Когда я вошла, дверь за мной накрепко заперли.

– Ждите здесь, – сказал он и оставил меня наедине с пациентами.

Больничная система поразила меня. Бледные люди в выцветших халатах окружили меня, как золотые рыбки, изучающие посторонний предмет, попавший в аквариум. Я изо всех сил старалась удерживать на своем лице строгое выражение. Один из пациентов черным жирным карандашом аккуратно писал на кирпичной стене грязное ругательство; другой в то же самое время пытался стереть его. Неподалеку от меня кто-то попытался запеть, остальные закричали, чтобы тот заткнулся.

Наконец из коридора навстречу мне вышел Джоэл. На нем был такой же халат, что и на остальных, и он так же шаркал ногами по полу, стараясь не потерять бумажные тапочки. Он был небрит и выглядел похудевшим, как после болезни, но это был, без сомнения, прежний Джоэл.

– Салют, Нор, – сказал он в своей обычной манере, и только взгляд выдавал смущение. Мы неловко поцеловались – у меня в руках был бумажный пакет. Остальные пациенты потеряли к нам интерес.

– Я купила сигарет, – сказала я.

– Спасибо, – пробормотал он, а потом попытался съязвить: – Не занять ли нам места в этой консерватории? – он кивнул в сторону зарешеченного окна, и мы направились к деревянной скамье.

– Я бы закурил, – сказал он.

Я дала ему пачку, но тут же вспомнила о предупреждении в коридоре.

– Черт возьми, спички… – сказала я.

Поначалу он растерялся, затем его высокие скулы тронул румянец. Джоэл кивнул на мою сумку, я открыла ее, и он тут же отыскал взглядом коробок спичек. Когда сигарета была у него наготове, я зажгла для него огонь, затем последовало долгое напряженное молчание.

Я вспомнила шахматные партии, которые мы разыгрывали в детстве. У него уходило ужасно много времени на каждый ход, но играл он очень хитроумно. Иногда, когда он напирал особенно сильно, то становился твердым и даже безжалостным, но довести его до этого было очень трудно. Сейчас он упрямо молчал, но я чувствовала, что он в напряжении – сигарета в его руке дрожала. Лишь лобовая атака могла пробить это состояние. И все же я не могла заставить себя это сделать, а вместо этого сказала:

– Я взяла Вальтера домой.

– Спасибо. – Он внимательно изучал дым от сигареты.

– Я взяла твою парусиновую сумку.

– Превосходно.

– Я нашла ее на антресоли.

Он неопределенно кивнул. Похоже, он не помнил ножа с выкидным лезвием. Я решила не ходить вокруг да около и спросила его напрямую:

– Так что же ты принял?

Он молчал. Между бровями появилась небольшая складка, как-будто я ему уже немного надоела.

– Это я нашла тебя на полу.

Складка между бровями углубилась. Он опустил голову и стал внимательно изучать свои тапочки. Они были сделаны из белой бумаги с маленькими черными точками, которые создавали эффект перфорации.

– Ты спросил меня, кто я, – сказала я, – а затем дрался с врачом санитарной службы.

Он поднял голову. Тут я поняла, что все его тело должно быть в синяках, после того как на него надели смирительную рубашку. Видимо, он не догадывался, от чего у него все болит.