Текст книги "Одержимость"

Автор книги: Брэм Стокер

Соавторы: Амброз Бирс,Розмари Тимперли,Джоанна Ватцек,Рамона Стюарт,Уильям Темпл,Дэннис Этчисон,Эйдан Чамберс,Монтегю Джеймс,Уильям Нолан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

ОДЕРЖИМОСТЬ

Серия «HORROR»

Сборник рассказов ужасов

РИПОЛ, Джокер, 1992

Автор и составитель серии – Андронкин Кирилл Юрьевич

Главный художник – Атрошенко Сергей Петрович

Главный редактор – Молчанова Ирина Давидовна

Ramona Stewart – The Possession of Joel Delaney, 1970 (перевод О. Гончарука)

Joan Vatsek – The Duel, 1958 (перевод А. Щипанова)

William Francis Nolan – Dead Call, 1976 (перевод Н. Куликовой)

William Frederick Temple – The Whispering Gallery, 1953 (перевод Н. Куликовой)

Montague Rhodes James – The Treasure of Abbot Thomas, 1904 (перевод Н. Куликовой)

Montague Rhodes James – The Mezzotint, 1904 (перевод Н. Куликовой)

Dennis Etchison – It Only Comes Out at Night, 1976 (перевод Н. Куликовой)

Rosemary Timperley – The Tunnel, 1973 (перевод Н. Куликовой)

Bram Stoker – The Judge’s House, 1891 (перевод Н. Куликовой)

Bram Stoker – The Secret of the Growing Gold, 1892 (перевод Н. Куликовой)

Ambrose Bierce – The Stranger, 1909 (перевод Н. Куликова)

Ambrose Bierce – One Summer Night, 1893 (перевод Н. Куликовой)

Aidan Chambers – Haunted Houses, 1971 (перевод А. Щипанова)

Рамона Стюарт
Одержимость Джоэла Делани

«… нечистый дух, приходя в душу человека … приходит как к агнцу волк, крови алкая, готовый его пожрать. Присутствие его крайне жестоко, ощущение его крайне невыносимо, и разум меркнет: его нападение несправедливо так же, как узурпация чужого имущества»

Катехические лекции Святого Кирилла Иерусалимского

Часть 1

Один.

Сразу хочу сказать, что вовсе не предчувствовала беды. Во мне начисто отсутствует дар предсказателя. Я давно поняла, что все мои ожидания никогда не оправдываются. В колледже на экзамене мне всегда задавали не те вопросы, к которым я готовилась. Парень, который мне нравился, так ни разу мне и не позвонил. Вместо того, чтобы защитить диссертационную работу по антропологии, я вышла замуж за микробиолога, пополнив тем самым странную категорию людей, которые, переезжая из одного университета в другой, выполняют второстепенные работы в области медицины.

Затем, совершенно неожиданно, появились дети. Мы тогда переехали из Нью-Йоркского в Калифорнийский университет. Обучая Кэрри сидеть на горшке и наблюдая за появлением зубов у Питера, я написала свой первый роман, из тиража которого было продано лишь двадцать пять сотен экземпляров, после чего он был забыт. Но за ним последовали другие. Они неплохо продавались, выходя обычно в бумажной обложке, но люди, с которыми я знакомлюсь на вечеринках, все еще спрашивают, под каким псевдонимом я пишу.

Тэд переехал в Университет Рокфеллера, а когда я вернулась в Нью-Йорк, то неожиданно для себя развелась. Однажды вечером, после обеда, Тэд заявил, что хочет жениться на молодой светловолосой шведке – генетике из соседней лаборатории. Шесть месяцев я боролась за свою семью, затем, наконец, сдалась. Последовали переговоры об алиментах для Кэрри и Питера. Родители Тэда держали фабрику, изготавливающую оборудование для нефтедобычи, поэтому мы получили солидный доход в дополнение к моему университетскому жалованию. И вот, наконец, вернувшись однажды из недельной командировки в Мексику, я обнаружила, что являюсь незамужней женщиной с двумя детьми, проживающей в недорогом доме на одной из Восточных Шестидесятых улиц.

Когда я была женой «господина доктора», толкающей перед собой корзину с продуктами по улицам Кембриджа, я просто не могла себе представить, что произойдет со мной позже.

Исходя из всего этого, я не могу апеллировать к моей женской интуиции. Запахи дыма, которые я чувствовала, никогда не предвещали огня, а странные звуки, которые я слышала, не предвещали появления грабителей. Все сны с кошмарами о моих детях, как правило, не оправдывались, и я находила их спокойно спящими в своих кроватях. Я так и продолжала бы катиться по гладкому льду, если бы не неожиданно возникшая у моих ног черная трещина.

Конечно же, в ночь, когда с моим братом случилась беда, я не предчувствовала ничего необычного.

Он начал поздно возвращаться домой, стал опаздывать к ужину. Я, как старшая сестра, лишь упрекала его, но ничего не помогало, и мне пришлось выработать контрмеры: я просила его прийти раньше, чем планировала сама, и когда он приходил, бифштекс был еще горячим. Пока у него была постоянная работа, я звонила днем в его офис, и он заходил ко мне прямо с работы.

Все началось тогда, когда я, переехав на Восток, обнаружила, что Джоэл, уже два года как вернувшийся из Колумбии, успел несколько раз сменить работу. Он работал в одном из журналов, затем составлял энциклопедию, затем работал в издательстве… Потом последовала отчаянная поездка в Марокко, которая истощила его сбережения. Он послал мне телеграмму, и я устроила его возвращение. Он занялся изданием проспектов, и застать его дома было очень сложно. Мне вновь пришлось назначать ему время заранее. К Джоэлу же вернулись его старые привычки. Было уже семь, а он еще не появлялся.

Если говорить о моих чувствах в этот вечер, то в них не было ничего, кроме раздражения. Детей после школы встретил их отец, и, вместо того чтобы пойти с ними на ретроспективную выставку Боннарда в Музей современного искусства, взял их в свою лабораторию, куда из департамента здравоохранения Техаса был доставлен новый вид бактерий. Обычно дети гуляли по стерильной лаборатории, разглядывая инфицированных мышей, время шло, а Тэд занимался своими делами. Но в этом случае бактерии были найдены в теле погибшего человека. Какой-то несчастный охотник набрел на инфицированного кролика: с шубки кролика слетела муха, укусила охотника за лодыжку, а через два дня он был мертв.

Питер просто сгорал от любопытства. Он решил стать микробиологом, как и его отец, но после нашего развода делал вид, что наука его совершенно не интересует. Может Тэду и не доставало теплоты, но он был превосходным специалистом. Его недостаток был моей проблемой, и хоть Питер понимал меня, способности отца будили в нем зависть и желание подражать. Трудно найти что-нибудь более волнующее, чем воспитание сообразительного двенадцатилетнего сына.

Во всяком случае, они явились домой, профессионально болтая о депрессии антигенов и обо всех видах антител сразу. Я к тому времени закончила бесплодный день за пишущей машинкой – все, что я начинала писать, никуда не годилось.

Под лай венгерской овчарки, подписывая чек для Вероники – нашей пуэрториканской служанки, я умудрилась понять, что вместо музея они были у него в лаборатории и, более того, на обратном пути зашли на чай к Марте.

Я конечно сделала вид, что не обратила на это внимания. Им никто не запрещал видеться с Мартой: они сходили домой к Тэду, и Питер, увидев новую спутницу своего отца, дал ей довольно высокую оценку. У симпатичной белокурой Марты трудно было найти какой-либо изъян. Кэрри была значительно более лаконичной, и это было для меня гораздо приятнее, хотя я изо всех сил старалась не показывать ей этого, в особенности перед Вероникой, глаза которой уже заблестели при разговоре о новой жене Тэда.

– Кэрри, Питер! А ну-ка умываться, быстро! Сегодня на ужин придет дядя Джоэл.

– Только не сегодня! – в отчаянии воскликнула Кэрри.

– Что поделаешь, – сказала я, отдавая чек Веронике.

– Нет! Мы хотели пойти в кино на 18:50 в «Коронет». Мы можем поесть потом.

– Боюсь, что ничего у вас не получится. Сегодня придет Джоэл. Увидимся в понедельник, – сказала я Веронике, пытаясь выглядеть непринужденно. Чтобы заглушить стоны Кэрри, я добавила:

– Питер, выведи Барона на прогулку. Может тогда он успокоится?

– Нет, – торжественно заявил Питер, – снег идет.

Проклятье! Мне кажется, что наша венгерская овчарка – просто единственная в своем роде. Она боится снега, но думаю, в Венгрии они ходят по уши в снегу.

– Хорошо. Просто своди его под крыльцо.

– Это кино идет последний день, – снова пыталась пробить меня Кэрри.

– Не сегодня, – услышала я свой фальшиво-ровный голос.

– Ты просто вредничаешь, – сказала Кэрри.

И я почувствовала, что это так. Я была замученной и упрямой, наедине с двумя расстроенными детьми и невротичной овчаркой. Мне было жалко себя. Снег на улице означал, что придется его убирать с дороги перед домом. Соль разъедала лапы Барона, и использовать ее было нельзя. Вероника вышла за дверь, и Барон, попятившись назад, заскулил. Его вид просто сводил меня с ума. Это означало, что и на крыльце лежал снег.

Джоэл опаздывал. Я приготовила салат, французские булочки с чесноком, сняла с плиты жареный картофель и стала смотреть, как он остывает. Слава Богу, я догадалась не ставить на огонь бифштекс. Мы сидели в гостиной, как реклама американского образа жизни – темноволосая, еще достаточно стройная женщина, черная овчарка и два симпатичных ребенка. Под ногами тканый кремовый ковер, на окнах светлые шторы, на стенах зеркала, в углу пышет жаром камин, а за окнами снег… Но в душах у нас был мрак. Это можно было понять по вздохам Кэрри.

Она была немного угловатой, худощавой девочкой-подростком, с длинными белокурыми волосами, делавшими ее похожей на Алису в Стране Чудес. Но сейчас никто не обнаружил бы этого сходства в униженном и замученном существе, наматывающем свои волосы на палец.

– Не трогай волосы!

Она мученически скрестила пальцы рук и посмотрела на часы, висевшие на стене. Было шесть часов. Ее взгляд говорил, что сеанс уже начался. Мы молчали, пока камин не начал затухать. Угли рассыпались, и множество искр вихрем вынесло в дымоход. Барон моргнул, а затем тихонько зарычал, разглядывая перед собой каких-то невидимых существ, порожденных его воображением. Видимо они были очень маленькими и летали в футе от пола. Если в таких случаях закрыть Барону обзор, то он тявкает.

Питер убивал время по-другому. Он подражал Тэду. На столике перед ним лежала книга, на его мальчишеском лице было выражение сосредоточенности – он что-то писал в тетрадке, тщательно подражая почерку отца. Я заглянула в тетрадку со своего места – он делал уроки. Он начал подражать Тэду после развода – живой и чувствительный мальчик, он подражал холодному безразличию. Сегодня это мне действовало на нервы. Я встала и подошла к окну, надеясь увидеть Джоэла, идущего по улице, но увидела только пустую мостовую, небольшие дома, гаражи и снег на фоне уличных фонарей. Снег уже лежал на голых ветвях росших вдоль улицы деревьев.

– Он идет? – спросила Кэрри.

Я покачала головой, и она снова вздохнула. Джоэл и впрямь поступал очень нехорошо. Мне показалось, что в последнее время он стал более эгоистичным. Еще год назад он не был таким. Мальчишкой он больше напоминал Питера. Те же прямые черные волосы, та же сообразительность. Наша семья отнюдь не являлась книжным образцом. После серии нервных взрывов наша мать покончила с собой в клинике. Наш отец, несмотря на всю его выдержку и мягкий характер, был постоянно в отъезде, и наше финансовое положение было неопределенным. Он имел урановые рудники в Канаде. Короче, не углубляясь в детали, он имел акции и играл на их повышение. Мы получили обычное американское воспитание – в нашем распоряжении были деревья, газоны, летние лагеря, нам выпрямили зубы… Но наш большой и уютный дом был арендован, и частенько мне приходилось уговаривать владельца подождать, пока из Канады не придет очередной чек. Отец хотел сделать нас миллионерами, но умер в семьдесят лет, так и не найдя новых перспектив в добыче редких металлов.

Так как я была на десять лет старше Джоэла, а отец приезжал очень редко, я стала для него чем-то вроде матери. По пути в школу я вела его в детский сад и забирала на обратном пути. Я покупала продукты, готовила. Я мыла посуду, а он помогал мне вытирать ее. Он был хорошим, послушным, сообразительным, с чувством юмора. Он много читал. Возможно, в этом была и моя заслуга, но он никогда не носился по улицам в толпе других мальчишек.

Потом, когда ему стукнуло десять, все кончилось: я забросила его. Ему могло показаться, что я как бы испарилась. Конечно же, во всем был виноват Тэд. Мы поженились и вскоре переехали в Калифорнийский университет. Дом был слишком большим для десятилетнего мальчишки, отец которого пропадал неизвестно где. Джоэл был направлен в интернат, и его привычная жизнь пошла прахом. Уже многие годы я чувствую свою вину за это. Но тогда я боролась за свое будущее, мне казалось, что Тэд и мое счастье исчезнут навеки, если я поступлю по-другому. Возможно, мне стоило подготовить к этому Джоэла, или даже взять его с собой. Хотя я сомневаюсь, чтобы Тэд согласился. Следующий год был очень жестоким для Джоэла – новая школа, новые лица, видимо ему казалось, что все в мире перевернулось вверх дном. Он заболел пневмонией, и я вернулась на Восток, думая, что он не перенесет этого. Но он выкарабкался: худой, бледный, но прежний Джоэл. Хотя мне показалось, что в его глазах появилось какое-то новое, настороженное выражение.

Он приехал к нам на каникулы, а потом, когда мы переехали в Кембридж, приезжал к нам из Колумбии на выходные. Внешне все было как прежде. Но внутри мое чувство вины сплелось с его чувством заброшенности. Я ничего не могла поделать. За все годы не подвернулось удобного случая высказаться по этому поводу. Его дела в колледже шли блестяще. Быстрая смена мест работы по окончании учебы казалась лишь поиском молодого человека своего места в жизни. Его неудача в любви не насторожила меня. Чем раньше познать все это, тем лучше, думала я. Но его переезд в Марокко и беззаботность, с которой он растратил там все деньги, обеспокоили меня.

Но самые большие волнения начались после того, как он вернулся оттуда. Он не стал искать работу и зарабатывал лишь как редактор рекламных буклетов. Когда я заходила к нему в середине дня, я поднимала его с постели. Однажды, когда я вынула какую-то книгу из его книжной полки, оттуда выпало что-то, завернутое в фольгу.

– Это «кайф», – сказал Джоэл, когда я развернула пакет.

– «Кайф»? – слово казалось знакомым, хотя я не припоминала его значения.

– Турки называют это гашишем.

– Гашиш! Значит, вот он какой… – я долго разглядывала его, пока он не выпал из пакета. – Зачем он тебе?

Он пожал плечами, делая вид, что не желает выслушивать дальнейшие расспросы.

– Я привез это из Марокко.

– Ты стал наркоманом? – спросила я, стараясь выдерживать обычный тон.

Но он, я видела это, мне уже не доверял и легко сменил тему, оставив меня с чувством огромного беспокойства.

Мне вспомнилось все это, когда я стояла у окна – его побег, беззаботность… Мне это очень не нравилось. Ожидание перешло в беспокойство. Я поставила стакан на стол и подошла к телефону.

Дети быстро соображают. Слыша, как я набираю номер, Кэрри поняла, куда я звоню.

– Думаешь, он еще дома? Очень маловероятно.

– Может, он просто уснул.

– Прекрасно, – с иронией заявила Кэрри, – пожалуй, я съем кусок хлеба.

– Пожалуй… – неуверенно ответила я. В трубке слышались длинные гудки, и хотя я знала, что будь Джоэл дома, он давно бы подошел, я не торопилась вешать трубку, так как и не предполагала, где еще его искать. Мне пришло в голову, что я до сих пор не знаю его друзей и есть ли они у него вообще. Когда он был в колледже, он делил комнату с кем-то из ребят. Они вроде бы дружили. Но, по-моему, тот парень переехал в Вашингтон. Были какие-то девчонки, но все они повыскакивали замуж. Была еще Шерри – большой погибший роман. Но все это давно-давно прошло. И все же, ведь должен же кто-то быть. Я посмотрела на лежащую на шкафу телефонную книгу и настолько крепко задумалась о прошлом, что чуть не пропустила ответ на мой звонок.

Хотя то, что случилось, было трудно назвать ответом. Не было ни голоса, ни слов, просто телефонную трубку подняли с той стороны, и в ней ничего не было слышно, кроме отдаленных звуков джаза.

– Джоэл! – закричала я. – Это Нора!

В трубке послышалось дыхание, глубокий вздох, а затем какое-то бормотание – как-будто он не мог справиться со своим речевым аппаратом. Наконец низкий, совершенно незнакомый голос повторил:

– Нора…

Я снова окликнула его по имени, хотя и сомневалась, что это был действительно Джоэл: голос был совершенно чужим. Но из трубки слышался лишь холодный и безразличный джаз.

Питер уже стоял рядом со мной, а с лица Кэрри, которая сидела напротив, исчезло выражение упрямой отрешенности. Она снова была хорошей маленькой девочкой, которая, к тому же, начала чего-то опасаться.

– Что-нибудь случилось? – спросила она.

Я положила трубку и попыталась собрать все свое материнское спокойствие. Где-то на задворках сознания мой мозг лихорадочно решал, что же мне предпринять. Можно было позвонить в полицию, но затем я вспомнила тот шарик из фольги. Гашиш – это наркотик. Если они найдут его, Джоэл может пойти под суд.

– Даже не знаю, – сказала я. – У Джоэла была снята трубка. Я, пожалуй, сбегаю к нему. Поужинайте сами.

– Я тоже пойду, – сказал Питер. Кэрри положила руку на его плечо.

Они выглядели храбро и уверенно, стоя вот так, друг подле друга – моя молодая гвардия. Но об этом, конечно, не могло быть и речи. Я не знала, что там обнаружу. Несмотря на их протесты, я быстро надела пальто, напялила зимние сапоги и пошла к двери. Когда я проходила мимо зеркала, то обнаружила, что лицо мое выглядело необычно худым, а глаза слишком большими. На использование какой-либо косметики не оставалось времени, и поэтому я просто завернулась в широкий кружевной шарф.

– Если он заболел, то тебе потребуется доктор, – напомнил Питер.

– Я сначала загляну к нему, и, если что, смогу позвонить вашему отцу.

Я открыла дверь, и холодный ветер заглушил их мольбы. Такси не было, и мне пришлось пройти почти до Парк-Авеню прежде чем удалось остановить машину.

Пока мы ехали, передо мной вставали ужасные картины. Я представляла, что Джоэл пытался покончить жизнь самоубийством, что на него напали грабители, еще что-то более ужасное. Эти нарушения в речевом аппарате, а затем совершенно чужой голос сильно беспокоили меня.

– Вроде приехали, – сказал таксист. – Вы не ошиблись? Вы хотели именно сюда?

Когда мы остановились возле жилища Джоэла, я поняла, что он имел в виду. Перед подъездом, над которым красовалась надпись «Не мусорить» на английском и испанском языках, стояли двое бородатых молодцов в кожаных куртках. Возле побеленной кирпичной стены стояли в ряд мусорные баки. Уличные фонари были разбиты.

– Да, это именно то место, – сказала я таксисту, доставая замерзшими пальцами деньги. Возможно, он подумал, что со мной что-то не в порядке – благополучная на вод домохозяйка в пальто с меховым воротником, растолкав в стороны кожаные куртки, вошла в подъезд дома, расположенного в ужасных трущобах.

Замок на двери подъезда был сломан, поэтому я вошла без звонка и поднялась вверх по потрескавшейся мраморной лестнице, мимо обшарпанных стен с нацарапанными на них гадостями. Джоэл жил на пятом этаже: когда я поднялась и начала стучать в его дверь, я задыхалась.

– Пожалуйста! – закричала я. – Джоэл, открой дверь! Это Нора!

Приложив ухо к двери, я услышала лишь звуки джаза. К моему удивлению дверь была не заперта.

С того места, где я стояла, была видна почти вся комната: диван, обтянутое парусиной кресло-качалка, включенный торшер, рыжий кот Джоэла, в испуге забравшийся на книжную полку и выгнувший дугой спину… Джоэл сидел у стены, его ноги покоились на мексиканском коврике, а рядом все еще лежал телефон со снятой трубкой.

– Джоэл! – воскликнула я, затем, с опаской войдя в комнату, наклонилась над ним. Крови нигде не было видно. Не было видно также следов ограбления или борьбы. Лицо Джоэла, похожее на лицо Питера – такое же худощавое, с такой же прядью темных волос на лбу, было искажено, как у человека, пережившего какой-то кошмар.

Я выключила радио, нагнулась над ним вновь и принюхалась. Он не был пьян. Нигде не было ни стакана, ни таблеток или пресловутого пакета из фольги. Я с опаской закатала его рукава, но к моему облегчению, на его руках не было никаких следов уколов.

Подняв с пола телефон, я позвонила Тэду. Трубку подняла Марта. Узнав мой голос, она позвала мужа. Как можно короче я рассказала ему обо всем, что произошло. Он выслушал меня с холодным вниманием.

– Что это может быть? – спросила я.

Конечно же это было глупо, ведь он не был врачом.

– Откуда я знаю? – сказал Тэд. – Существуют десятки препаратов, которые он мог принять.

– А если он ничего не принимал? Если он болен? – тут я взглянула на Джоэла и чуть не упала в обморок.

На его лице было такое выражение, которого я ни разу у него не замечала: брови опустились, губы выпятились, и лицо приняло какое-то зловещее выражение. Он пытался что-то сказать. Я ничего не могла понять и нагнулась к нему.

– Ты Нора? – сказал он чужим, низким голосом.

Два.

Последующий час я восприняла лишь фрагментами. В мою жизнь ворвались сирены, быстрые шаги в холле и темно-синие мундиры. Позже я догадалась, что Тэд попросил Марту вызвать врачей и полицию по второму телефону. Все происходило как в плохо смонтированном фильме: участливый сержант с вопросом: «Кем вы ему приходитесь?», записывающий что-то в блокнот; медленно и неуклюже передвигающийся Джоэл, как-будто руки и ноги ему не принадлежат; санитары в белых халатах, пришедшие надеть на него смирительную рубашку; звонящий телефон – это опять Тэд, он просит позвать дежурного офицера…

Я почти не помню поездку на санитарной машине. Затем все снова встало на свои места: мир снова стал реален, когда машина остановилась у госпиталя Бельвью. Джоэла посадили в кресло-каталку и повезли через вестибюль в ярко освещенный приемный покой, мимо регистратуры и за угол. Я хотела пойти за ним, но одна из медсестер остановила меня.

– Подождите. Нам от вас нужна информация о больном.

– Куда мне идти?

– Оставайтесь здесь. К вам подойдут.

Возле окошка регистратуры стояла целая толпа: дежурные полицейские, санитары, врачи, несколько грустных пуэрториканок, по лицам которых можно было понять, что стоят они здесь уже не первый раз.

Неподалеку я заметила стеклянную дверь с надписью «Комната для ожидающих №1». В комнате находилось множество усталых и раздраженных людей различных возрастов и рас, начиная от подростков в джинсах и кожаных куртках, кончая пожилыми негритянками.

Сквозь стеклянные двери вестибюля я увидела, как отъехала санитарная машина, привезшая Джоэла, а ее место заняла другая. Привезли женщину. Ее глаза были закрыты, а лицо имело пугающий серый оттенок. Затем двое полицейских втащили пьяного с окровавленной головой.

Казалось, прошло уже несколько часов. Я снова заглянула в комнату для ожидающих, но в ней ничего не изменилось. Все без движения сидели на красных пластиковых стульях с черными ножками, роняя на линолеум тающий снег. Взад и вперед сновал медперсонал, болтали медсестры.

К вестибюлю подъехала полицейская машина, и сквозь открывающиеся двери в зал прошла волна холодного воздуха. В дверях появился Тэд, и, глядя на его спокойное и уверенное лицо, я почувствовала облегчение. Может, в семье он и не очень хорош, но в чрезвычайных ситуациях он надежен, как морская пехота.

– Где он? – Тэд как обычно опустил сентиментальности.

– Где-то там, – ответила я неопределенно. – Меня туда не пустили.

– Жди меня здесь, – сказал он, как до этого медсестра, и подошел к группе врачей в белых халатах.

Вскоре они уже хлопали друг друга по плечам и пожимали руки. Специалисты всегда находят общий язык.

Я хотела к ним подойти, но не успела: они зашли за угол, а медсестра вновь преградила мне дорогу.

Я опять стала ждать. Появился молодой парень со свежим гипсом на руке. Смущенно улыбаясь, он вышел на улицу, а вместе с ним юнцы в кожаных куртках. Один из врачей подошел к пожилой негритянке. Она о чем-то спрашивала его, понимающе кивала, а затем в одиночестве ушла.

Подъезжали все новые и новые санитарные машины, новые такси и полицейские автомобили привозили пьяных и попавших в аварии. Казалось, что пол-города угодило в больницу в эту пятницу.

Наконец, надевая на ходу плащ, появился Тэд.

– Все в порядке, – сказал он. – Его поместили в палату. Мы можем идти.

Я сначала не поняла, что мы уходим без Джоэла. Не знаю, на что я надеялась, видимо думала, что ему впрыснут какое-нибудь чудотворное лекарство, которое приведет его в норму.

– Пойдем, – сказал Тэд, когда мы вышли из госпиталя. – Я посажу тебя в такси.

– Что с Джоэлом?

– Он уже в психушке.

Это слово вывело меня из равновесия. Я готова была заплакать, хотя знала, что Тэд терпеть этого не может. Ничто так не бесило его, как плачущие женщины. Поэтому, борясь с подступившими к глазам слезами, я молча направилась за ним.

Снег уже не шел, и полная луна, показавшаяся сквозь разрывы облаков, освещала огромный, покрытый снегом комплекс Бельвью. Холодный воздух смягчил значение слова «психушка», хоть оно не выходило у меня из головы. Идя по глубокому снегу рядом с Тэдом, я почувствовала, что снова могу положиться на свой голос.

– Что же с ним случилось? – спросила я.

– Похоже, он что-то принял.

– Думаешь, это ЛСД?

– Что-то вроде этого. Это трудно определить по запаху или по анализу крови. Подобные вещи почти не оставляют следов. Да, возможно, что это какой-то галлюциноген. Ведь у него не было психических заболеваний.

– Конечно, нет, – сказала я, и он внимательно посмотрел на меня. Его взгляд напомнил мне о том, как вел себя Джоэл последние несколько лет: его неудачный роман, неспособность удержаться на работе, его поездка в Марокко, а по приезде – странная жизнь без друзей и удобств в этом ужасном районе. Возможно, было еще что припомнить в связи с нашей матерью, но я не хотела думать об этом. Чтобы отогнать печальные мысли, я спросила:

– Ты его видел там?

Он кивнул.

– Что он сказал?

– Он не говорил.

– Тебе стоило послушать его голос, – сказала я.

Мы стояли на тротуаре Первой Авеню. Тэду очень быстро удалось поймать такси, и вообще, все сегодня происходило очень быстро.

– Они сумеют ему помочь?

– Его лечат торазином, а это не моя область. Давай, полезай внутрь.

Я села на сиденье в такси, и он захлопнул дверь.

– Тэд! – крикнула я, открывая окно.

Он едва сдерживался. Редко можно видеть человека, который всем своим видом показывает, что ему не терпится тебя покинуть. Я понимала, что отняла у него несколько драгоценных часов, а он, вероятно, планировал на вечер какие-то дела.

– Он все еще… связан? – спросила я, произнести «смирительная рубашка» я не могла.

Он не ответил на мой вопрос.

– Поезжай, – сказал он, теряя терпение. – Я сделал все, что мог. Завтра позвоню заведующему психиатрическим отделением.

– А потом позвонишь мне?

Он кивнул. И, видимо, думая, что я сейчас заплачу, сказал водителю:

– Отвезите леди на Восточную Шестьдесят Четвертую улицу.

Когда мы тронулись, я посмотрела через заднее стекло. Тэд уже сигналил другому такси. Я еще раз взглянула на больничный комплекс: кирпичные стены, железные ворота, множество освещенных зданий… Где-то внутри томится Джоэл.

На следующее утро, в субботу, проснувшись, я увидела солнце, играющее лучами на покрытых инеем деревьях за окном моей спальни. Не более секунды я наслаждалась этим зрелищем: вспомнились ночные приключения, и меня охватило такое чувство, как-будто я падаю в пропасть. Чтобы привести в порядок нервы, я села и налила себе кофе из автоматической кофеварки, стоявшей на ночном столике. Посмотрев на часы, я поняла, что Тэд еще не позвонил в Бельвью.

Я включила радио. Передавали новости, но я ничего не понимала из того, что слышала. Вновь и вновь ко мне возвращались воспоминания о вчерашнем дне. Я снова видела лежащего на мексиканском ковре Джоэла, затем садилась в санитарную машину… Кроме того, у меня появилось чувство, что я о чем-то забыла. Я пыталась вспомнить – о чем, но воспоминания ускользали.

Наконец я услышала внизу голоса, и пошла к детям. Они уже были в прихожей и собирались кататься на коньках. Мы планировали этим утром пройти по магазинам и купить для них зимние пальто, но я решила отказаться от прежних планов. После бесснежных зим Калифорнии снег был им в радость, а Центральный Парк после снегопада был для них просто идеальным местом. Они собирались пойти на каток «Волтена», и я свободно могла поехать в Бельвью после звонка Тэда.

– Что случилось с дядей Джоэлом? – спросила Кэрри.

Подумав немного, я решила рассказать им правду: это могло пойти на пользу, так как они росли в Нью-Йорке.

– Он что-то принял и ему стало нехорошо.

Кэрри внимательно посмотрела на меня сквозь прядь длинных светлых волос.

– Он принял наркотики?

– Что-то вроде того.

Ее глаза расширились, и я надеялась, что не от восхищения.

– Как он себя чувствует? – спросил Питер.

– Еще не знаю. Я позвонила вашему отцу, и мы отвезли его в больницу, – я посчитала, что лучше было не упоминать о полиции.

– А один человек принял ЛСД и прямо на улице сам себя кастрировал, – сообщила Кэрри.

– Кэрри! – изумленно воскликнула я.

– Да. Он жил три часа после этого. Один врач в Ленокс-Хилл сказал, что страшнее ничего не встречал.

Я начала понимать, почему родители упаковывали чемоданы и в панике покидали город. Наступило время проявить твердость. В древней манере всех матерей, я начала давать инструкции о первом, что пришло в голову – о их походе на каток.

– Позавтракаете в зоопарке. Если будет холодно, придете домой.

Я иногда удивляюсь той ерунде, которую им говорю. Я ведь прекрасно знала, что они все съедят как только выйдут за дверь, но когда они прыгали по коридору, натягивая ботинки, добавила:

– И не снимайте перчаток.

– Если дядя Джоэл в госпитале, то кто же тогда присмотрит за Вальтером? – спросила Кэрри, когда они выходили за дверь.

– За каким Вальтером? – с удивлением спросила я.

– За котом Джоэла. Его зовут Вальтер.

Вот о чем я забыла! Испуганный рыжий кот на книжном шкафу. Кто-то должен кормить Вальтера.

После завтрака я отправилась на квартиру Джоэла.

Неподалеку от дома Джоэла я попросила таксиста остановить машину и пошла в магазин, чтобы купить еды для кота. Ярко светило солнце, и Вторая Авеню выглядела очень опрятно и даже празднично под слоем выпавшего снега. То тут, то там встречались русские старушки, жившие здесь еще с тех времен, когда Ист-Виллидж был частью Ист-Сайда.

В витринах скобяных лавок с обычной кухонной утварью соседствовали медные самовары. Рядом с экзотическими пуэрториканскими фруктами громоздились лотки с борщом и квасом. В одном из небольших магазинов я купила молока, рыбных и специальных кошачьих консервов. Этого добра хватило бы надолго, если только управляющий домом согласится кормить кота.

Дотащив продукты до квартиры Джоэла, я вспомнила, что у меня нет ключа. Я поискала возле сломанных почтовых ящиков, лихорадочно соображая, где он может быть. Если он был в кармане у Джоэла, то он лежит в запечатанном конверте в госпитале. Но большинство людей, приходя домой, кладут ключи на стол. Возможно, мне удалось бы найти ключи внутри квартиры. В этом тоже мог помочь управляющий.