Текст книги "Одержимость"

Автор книги: Брэм Стокер

Соавторы: Амброз Бирс,Розмари Тимперли,Джоанна Ватцек,Рамона Стюарт,Уильям Темпл,Дэннис Этчисон,Эйдан Чамберс,Монтегю Джеймс,Уильям Нолан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Он, конечно же, проверит архив, но если и там ничего нет?

– Родерик все больше и больше ревнует меня к тебе, дорогой, – сказала Джейнин однажды, лениво покачиваясь в гамаке. Лоуренс принес лимонад с мятой, которую разыскал в траве за домом.

– М-м-м, – пробормотал он. – Сегодня пришло письмо от моего литературного агента. Ему понравилась моя новая книга, но он считает, необходимы некоторые доработки.

– Ну и что же тебя так волнует?

– Вероятно, придется еще немного задержаться здесь.

– Ну и отлично. Мне не хотелось бы уезжать.

– Не хотелось бы уезжать? – переспросил он.

– Да, – подтвердила она. – Удивительно приятно иметь массу свободного времени. Я никогда не знала, да и не могла знать, что в подобных местах даже время течет по-иному. Здесь я плыву по реке вечности.

– Ты решила отведать цветок лотоса, – Лоуренс успокоился и улыбнулся.

Джейнин повернулась к нему, полная таинственной скорби.

– Да. Я решила прекратить борьбу. Я ленивая и бесполезная женщина.

– Джейнин, зачем ты так говоришь?

– Но это действительно правда. – Она принялась раскачиваться в гамаке. Тонкие, сильные пальцы с длинными ногтями впились в сетку. Джейнин педантично следила за своей внешностью, просиживая часами на пуфике перед зеркалом.

– Ты сам должен был сказать мне об этом. Давно. Много лет назад. – В ее голосе зазвучали обвинительные нотки. – Родерик считает, что женщине не нужно стремиться быть полезной. По крайней мере, такой, как я. Он сказал, что единственная обязанность женщины – быть украшением мужчины.

– Неужели? – Лоуренс смутился.

Он пытался понять, какова же эта новая роль, которую играла Джейнин. – И что еще он говорит?

– О, он беспрерывно рассказывает о своих многочисленных дуэлях и любовных похождениях, а когда я захотела узнать: не были ли все его любовные интриги лишь поводом для вызова разъяренных мужей на поединок, он не стал этого отрицать.

– Майор дрался на шпагах или предпочитал пистолет? – спросил Лоуренс, искоса поглядывая на жену.

Джейнин долго раздумывала, прежде чем ответить:

– Он довольно сумбурно говорил об этом. По-существу, Родерик так и не сказал, какое оружие он предпочитал. Однажды в приступе страшной раздражительности он не разговаривал со мной несколько дней. Это случилось после того, когда я предположила, что он не всегда был… джентльменом в этих «дуэлях». Позднее Родерик успокоился и ответил, что владел пистолетом просто виртуозно и уложил шесть человек, прежде чем погиб сам в битве под Йорктауном. Ему было всего двадцать семь, а иногда он мне кажется просто безрассудным мальчишкой. В его возрасте, дорогой, ты не был таким.

– Шесть человек? И они что, все были мужьями? – сухо спросил Лоуренс. Эта тема была лейтмотивом Джейнин, просто сейчас они подошли к ней с несколько необычной стороны. Джейнин начисто отрицала понятие «муж» и «жена», мечтая прожить всю жизнь в том состояний критической напряженности и неловкости, которое так свойственно любовникам.

– Трое или четверо были женаты, – небрежно ответила она. – Когда я спросила, что же случилось после этого с женами, получившими полную свободу, он ушел от ответа и принялся восхищаться моими бровями и говорить подобные глупости.

– Ну почему же глупости? У тебя удивительно очень красивые брови. Мне кажется, майор влюбился в тебя.

– О, безумно. Он постоянно твердит, что хочет вызвать тебя на дуэль и сходит с ума от отчаяния, что не может бросить тебе в лицо перчатку.

– Но он может швырнуть в меня бокал, – заметил Лоуренс.

– Неплохо, дорогой, – произнесла Джейнин с долей удивления, – я передам Родерику твой совет. Хочешь посмотреть на него?

– Посмотреть на него? – Лоуренс насторожился.

Джейнин взяла мужа за руку и повела в гостиную. У окна стоял мольберт, на который прежде ему запрещалось смотреть. Теперь, когда Джейнин сдернула с мольберта накидку и с улыбкой озорного ребенка развернула холст, он понял все.

Лоуренс увидел портрет молодого человека. Длинные, белые слегка волнистые волосы ниспадали на плечи. Лицо утонченное и аристократичное, на губах блуждает легкая улыбка, и в целом майора можно было назвать привлекательным, если бы не глаза.

Темно-голубые, почти черные. Казалось, они ловили и притягивали взгляд Лоуренса, отдавая какой-то молчаливый приказ. В глазах майора стояли бездна, мрак, и Лоуренс понял, что Джейнин вовсе не хотела изображать Джаместона улыбающимся.

Вне всякого сомнения, портрет был лучшим из всего написанного Джейнин.

– Высокий класс, – воскликнул Лоуренс. – Так это и есть майор Родерик Джаместон?

– Он сказал, что у меня получилось довольно правдоподобное изображение, – Джейнин улыбнулась, – но заметил, что в действительности он был куда более красивым. Я ответила, что его нескромность и похвальба начинают мне надоедать.

– Тебе надо больше работать маслом, – сказал Лоуренс, тщательно подбирая слова. – Это, действительно, замечательный портрет.

– Возможно, я возьмусь снова за кисть. – Джейнин прикрыла портрет, и голос ее неожиданно стал сухим и безразличным. – Это было бы забавно.

Ночью, когда Джейнин заснула, Лоуренс сел писать письмо доктору Джейнин в Вашингтон:

«Здесь, в Богом забытом доме, у Джейнин вновь разгулялись нервы. Большую часть дня она проводит в грезах. Джейнин чудятся разговоры с духами, она увлеклась спиритическими сеансами со старой шахматной доской…»

Перо, скрипнув, порвало бумагу и оставило глубокий след на зеленом сукне стола. Лоуренс сжег начатое письмо на кухне.

– Родерик говорит, чтобы я бросила тебя, – сказала Джейнин за завтраком, зевая и мило улыбаясь. – Он считает, что ты не понимаешь меня. Родерик утверждает, что ты не поверил ни единому слову, когда я рассказывала тебе о нем, и что ты считаешь меня сумасшедшей. Он прав?

Лоуренс сделал вид, что полностью поглощен перемалыванием кофе. Он не верил своим ушам. Руки задрожали. Неужели Джейнин видела, как он писал, а потом сжигал письмо и догадалась о его содержании?

– Да? И что еще он тебе наплел?

– Не будем говорить о нем, хорошо? Он такой выдумщик. – Пожав плечами, Джейнин встала из-за стола и поцеловала мужа.

Остаток дня прошел в остроумной болтовне с шутками и весельем. Джейнин наутро отказалась вернуться к работе над портретом Родерика Джаместона.

Ночью Лоуренс неожиданно проснулся и увидел, как Джейнин встала и спустилась вниз. Он поднялся и, тихо ступая, вышел в гостиную. У двери остановился, отошел чуть назад и затаился в темноте.

Джейнин развела в камине огонь. Комната осветилась худосочными язычками пламени, плясавшими на обрывках бумаги и щепках. Она смеялась и разговаривала сама с собой, бокал спокойно стоял на шахматной доске.

Лоуренс не мог разобрать ни одного слова из того, что говорила Джейнин. Ее голос звучал очень низко, и казалось, что говорит не она, а кто-то другой. На мгновение Лоуренс даже начал сомневаться, не ослышался ли он, не было ли это бормотанье просто зазыванием ветра за окном? Но, присмотревшись повнимательнее, увидел, что губы Джейнин находятся в постоянном движении, а глаза блестят от возбуждения: такой Лоуренс не видел жену уже много лет. Сейчас ее поведение разительно отличалось от повседневной апатии.

Джейнин была одета в почти прозрачную ночную рубашку и свободный пеньюар с закатанными рукавами, и с плотно стянутым голубой лентой воротником. Внезапно Джейнин в смущении прижала руки к груди, как будто сзади кто-то невидимый хотел развязать ленту.

Потом опять послышался шепот, и, как бы отвечая сама себе, Джейнин отрицательно покачала головой.

Лоуренс понял, что Джейнин сейчас встанет и уйдет, и он, крадучись, осторожно поднялся наверх и улегся в постель. Сердце стучало, как паровой молот, голова раскалывалась от тупой, невыносимой боли.

Через минуту вернулась Джейнин. Все ее оживление исчезло, в глазах снова застыли апатия и тоска.

Что это было, Лоуренс не знал. Но он прекрасно понимал, что медлить больше нельзя. Эти сеансы перестали быть просто забавой, они слишком серьезно и сильно влияли на психику Джейнин.

На следующее утро Лоуренс написал доктору обстоятельное письмо, в котором изложил всю историю и, не доверяя Тризе, сам запечатал и отправил конверт.

Вскоре пришел ответ. Доктор настаивал на немедленном возвращении и возобновлении лечения. Он написал Лоуренсу, что с самого начала был против смены обстановки и уверил, что именно это привело к обострению болезни. Отчаянные просьбы Лоуренса дать совет, как держать себя в данной ситуации, остались неуслышанными. В конце письма доктор подчеркнул, что не дает советов в письменной форме: необходимо вернуться в Вашингтон и провести полный курс лечения.

Около часа Лоуренс тупо глядел в чековую книжку, хотя смотреть там было не на что.

Он выглянул в окно. Перед домом радовала глаз ухоженная и аккуратно подстриженная лужайка. Но Джейнин предпочитала прогуливаться по опушке рощи среди густой травы с другой стороны ручья, иногда на несколько часов исчезая в роще. Что она там делала? Не поджидал ли ее в роще Родерик Джаместон?

Лоуренс сжал кулаки. Неужели и он поверил в этот бред? Но, с другой стороны, Джейнин вела себя так, как если бы у нее появился любовник.

Никогда еще Джейнин не выглядела так привлекательно. Казалось, она одержала над собой победу. Ее не мучили более бесконечные вопросы, не терзали внутренние противоречия и склонность к самоанализу. Тщетные амбиции рассеялись и уступили место спокойствию и умиротворенности.

Изменилась даже походка. Она стала горделивой, почти высокомерной, исчезли излишняя нервозность и свойственная ей прежде некоторая нескоординированность движений.

Лоуренс отложил письмо доктора, решив ответить позднее, и с безнадежным отчаянием принялся за работу, пытаясь отрешиться от убийственно жаркого лета, раскаленного голубого неба, навязчивого запаха жимолости, причуд Джейнин.

Он работал до вечера и прервался только на ужин, откинувшись без сил на спинку стула. Джейнин накрыла на стол и зажгла свечи в хрупких фарфоровых подсвечниках, придав ужину какую-то интимно-сказочную атмосферу.

Лоуренс сразу же обратил внимание, что жена пьет только из хрустального бокала, который она использовала в своих сеансах с шахматной доской. Крепко сжав пальцами основание бокала, Джейнин, казалось, боялась с ним расстаться даже на секунду, она почти не притронулась к еде, зато то и дело подносила бокал к губам, отпивая вино маленькими глоточками. Казалось, Джейнин ведет с бокалом неторопливый разговор: ее губы слегка шевелились.

Вино и напряженная работа дали о себе знать, и Лоуренса потянуло ко сну.

Сквозь полузакрытые веки Лоуренс видел, как жена ставит на стол хрустальную вазу в форме розового бутона с персиками. Ее движения были утонченными, безмятежными и изящными, как будто перед ней сидел не муж, а любовник, и Лоуренс прекрасно понимал, что Джейнин сейчас думает не о нем.

Когда они поднялись в спальню, пошел дождь. По водосточному желобу забарабанили капли, струйки воды зашелестели по оконному стеклу. Загрохотал гром, в небе засверкали молнии, все ближе и ближе подбираясь к дому.

Джейнин заснула быстро, дыша спокойно и ровно, но Лоуренсу, несмотря на крайнюю усталость, не спалось. Он ворочался с боку на бок, закуривал и тут же гасил сигареты. Сон не приходил. Лоуренс лежал с открытыми глазами, уставившись в темноту, где то и дело вспыхивали молнии, и вслушивался в приближающуюся грозу.

Поднялся ветер, захлопали ставни. С раздражением он поднялся, чтобы закрыть их на защелку. Лоуренс возился с ними довольно долго, а когда обернулся, то увидел, что Джейнин встала и смотрит на него.

Лоуренс застыл ни жив, ни мертв, поразившись ужасному выражению лица Джейнин. Ему показалось, что она смотрит прямо на него, во взгляде читалась неприкрытая злоба и ненависть. Напряжение этого момента, граничащего с безумием, казалось, длилось целую вечность. Потом Джейнин резко повернулась и, не зажигая света, в кромешной темноте, вышла из комнаты. Без промедления Лоуренс бросился вслед за женой.

Она не обернулась даже тогда, когда он неосторожно наступил на рассохшуюся ступеньку. Половица предательски громко скрипнула, раз, другой. Лоуренс понял, что Джейнин идет в сомнамбулическом сне.

Входная дверь оказалась распахнутой настежь. Он выбежал вслед за женой, содрогаясь под холодным ливнем. Но Джейнин, как будто, ничего не ощущала. Ее волосы и прозрачная ночная рубашка парусом раздувались от бешеных порывов ветра. Над головой полыхали молнии.

Лоуренс с ужасом вспомнил о ямах и камнях, оставшихся от фундамента развалившейся конюшни и хозяйственных пристроек. Он понимал, что хотя это будет настоящим шоком, но ему необходимо разбудить Джейнин.

– Джейнин! – закричал он, с трудом перекрывая ветер. – Джейнин!

Она услышала его зов и остановилась на полпути. Лоуренсу показалось, что Джейнин обернулась, хотя в темноте он видел только расплывчатые контуры ее фигуры.

– Подожди! – закричал он. – Стой.

– Ты слишком медлителен, Родерик! – отозвалась она. Потом захохотала и с вызовом добавила. – Ну-ка, поймай меня!

Джейнин пустилась бежать.

– Догоняй, догоняй! – подзадоривала Джейнин.

Лоуренс припомнил, что именно эти слова она бормотала во сне.

Он побежал. Джейнин, казалось, летела над землей, каким-то чудом огибая ямы, ни разу не споткнувшись. Она пересекла поле, а Лоуренс так и не смог догнать ее. Он уже не сомневался в конечной цели этого безумного бега. Джейнин пронеслась по мостику. Возможно, она смутно помнила, что по некоторым преданиям духи не могут пересечь ручей.

На другой стороне ручья она почувствовала себя в безопасности и победно рассмеялась. Теперь Джейнин оказалась рядом с рощей, Лоуренс отдавал себе отчет в том, что если она побежит в лес, то найти ее будет очень трудно. Возможно, на это понадобится целая ночь. Он вымок до нитки, да и Джейнин тоже. Она вполне могла подхватить воспаление легких.

– Джейнин! – в отчаянии закричал Лоуренс. – Подожди меня!

– Не догонишь! Не догонишь! – начала она, но вдруг запнулась. Молния прорезала небо, и при свете ослепительно белой вспышки Лоуренс увидел могильную плиту:

«Джаме…»

Голова Лоуренса со всего размаху ударилась о край мраморного надгробия.

Триза, служанка, придя утром в дом, обнаружила Джейнин в гостиной. Хозяйка сидела на полу в мокрой ночной рубашке, склонившись над телом Лоуренса. Каким-то чудом она умудрилась втащить его в дом. Окровавленная голова Лоуренса покоилась у нее на коленях. В остывшем камине валялась полуобгоревшая шахматная доска, а по полу были разбросаны осколки хрусталя.

Медленно подняв голову, Джейнин посмотрела на Тризу.

– Он не любил меня, – прошептала она таким хриплым голосом, что Триза едва поняла ее. – Я была ему безразлична. Его вообще не интересовали женщины. Он хотел только одного: убивать. Убивать!

Это были последние связные слова, сорвавшиеся с губ несчастной женщины.

Уильям Ф. Нолан
Звонок с того света

Когда зазвонил телефон, со дня смерти Лена прошел уже месяц. Полночь. В доме жуткая холодина, а мне, чтобы ответить на звонок, приходится вылезать из-под одеяла. Элен уехала на уикэнд. Я в доме совсем один, а телефон все звонит…

– Алло?

– Алло, Фрэнк.

– Кто это?

– Ну, меня-то ты знаешь. Это Лен говорит… Старина Лен.

Холод. Пронзительный, пробирающий до костей. В моей руке смертельно холодная пластмасса трубки.

– Леонард Стайлз умер четыре недели назад.

– Четыре недели, три дня, два часа и двадцать семь минут, если уж быть точным.

Негромкий смех. Такой же негромкий, суховатый смех который мне так часто доводилось слышать и раньше.

– Ну хватит, старина. И это после двадцати-то лет. Черт побери, ты ведь помнишь меня.

– Я считаю это дурацким розыгрышем!

– Никто и не думает тебя разыгрывать, Фрэнк. Ты там, живой, а я здесь – мертвый. А знаешь, старина, я действительно рад, что сделал это.

– Что… сделал?

– Ну, покончил с собой. Потому что… Смерть – я как раз надеялся, что она такой и будет: красивой и еще очень спокойной. Никаких стрессов.

– Лен Стайлз скончался в результате несчастного случая… Бетонное ограждение… Его машина…

– Я сам направил машину на это заграждение. Педаль в пол, ну и так далее. Стрелка спидометра, помню, застыла тогда на ста пятидесяти, когда я вмазался. Так что никакого несчастного случая, Фрэнк.

Холодный голос. Холодный…

– Я хотел умереть… И ни о чем не сожалею.

Я попытался рассмеяться и представить все это как шутку, даже смех попытался его скопировать. Мертвецы не звонят по телефону, – уверенно проговорил я.

– А я и не звоню – точнее, не в прямом физическом смысле. Просто решил воспользоваться этим средством, чтобы связаться с тобой. Ты можешь назвать это своеобразным «психическим электричеством». Будучи неким обособленным духом, я способен настроиться на твои космические волны и попасть в резонанс с этой силовой установкой. Все очень просто.

– Ну да, конечно. Раз плюнуть. И говорить не о чем.

– Я понимаю, ты, конечно, иронизируешь. Иного я и не ожидал. Но послушай… послушай внимательно, Фрэнк.

Я стал его слушать. А сам стоял посреди ночи, в холодном доме и сжимал в руке телефонную трубку. Стоял и слушал голос, вещавший мне о таких событиях, знать про которые мог один лишь Лен… Самые интимные подробности нашей дружбы на протяжении двух десятилетий. И когда он закончил, я убедился в одном: это действительно был Лен Стайлз.

– Но как… Я все еще не понимаю…

– А ты представь, что телефон – это «медиум» – силовая линия, посредством которой я способен преодолеть разделяющую нас пропасть. – Снова все тот же смешок, короткий и сухой. – А признай, черт побери, что получается похлеще, чем в спиритических сеансах со всеми этими скрещенными руками и…

Я стоял у своего стола. Потом прошел к креслу, уселся в него и попытался вобрать в себя все это темное чудо. Мираж какой-то… Мускулы мои натянулись, как струны, пальцы судорожно сжимали холодную пластмассу. Я сделал медленный вдох, впустив внутрь себя давившую на меня ночную сырость комнаты.

– Ну, хорошо… Я не верю в привидения и не собираюсь делать вид, что что-то в них понимаю, но… готов принять их. Просто должен принять их.

– Я рад, Фрэнк, поскольку действительно считаю наш разговор очень важным.

Долгая, нерешительная пауза. Затем снова послышался его голос – более низкий и чуть смягчившийся.

– Я знаю, старина, как тебе трудно живется.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что сказал: знаю, как тебе трудно живется. И… я хочу тебе помочь. Как твой друг, я хочу рассказать тебе, что сам понял совсем недавно.

– Ну… По правде говоря, я не…

– Чувствуешь ты себя неважно, так ведь? Можно сказать, совсем паршиво… Правильно?

– Ну… да. Пожалуй, что так.

– Но я не собираюсь корить или винить тебя. У тебя есть на то свои причины. Много причин… Во-первых, проблема с деньгами.

– Я ожидаю повышения. Куни обещал, что через несколько…

– Ты не получишь его, Фрэнк. Я знаю! Он тебя обманывает. В настоящий момент, вот прямо сейчас, он подыскивает человека на твое место. Куни намерен уволить тебя.

– Я ему никогда не нравился. С самого первого дня, когда переступил порог его офиса, мы не понравились друг другу.

– А твоя жена… Все те ссоры и споры, которые у вас были с ней в последнее время… Ведь все складывается в единую картину, Фрэнк. Твоему браку пришел конец. Элен намерена добиваться развода. Она любит другого.

– Чего, черт побери? Как его зовут?

– Ты его не знаешь. Да это ничего бы и не изменило, даже если бы знал. С этим ты уже ничего не поделаешь. Элен просто… больше тебя не любит, вот и все. Такое случается.

– Да, в последний год мы стали как-то отдаляться друг от друга… Но я не мог понять, почему. Я и понятия не имел, что она…

– А кроме того, Яна. Она снова пристрастилась, Фрэнк. Только на сей раз все гораздо хуже. Намного хуже.

Я понимал, что он имеет в виду, и тут же почувствовал как холод окутал мое тело. Моей старшей дочери Яне было девятнадцать лет, и последние три года она употребляла наркотики. Но она обещала прекратить ими пользоваться…

– А что ты знаешь о Яне? Говори!

– Она перешла на более сильное зелье, Фрэнк. Сейчас она крепко сидит на игле.

– О чем, черт побери, ты говоришь?

– Я говорю о том, что для тебя она навсегда потеряна. Она отвергла тебя и ты не сможешь вернуть ее назад. Она ненавидит тебя… Винит тебя во всех своих бедах.

– Я не приму подобные обвинения, я все для нее делал.

– Этого было недостаточно, Фрэнк, и мы оба это знаем. Больше ты Яну никогда не увидишь.

У меня внутри разлилась сплошная чернота, все тело била дрожь.

– Послушай, старина… Все и дальше будет рушиться, улучшения ты не дождешься. Я и сам, пока был жив, прошел через все это.

– Я… начну все сначала. Уеду отсюда. Поеду на восток, к брату, в Нью-Йорк.

– Не нужен ты брату. Ты лишний в его жизни, незваный гость… Можно сказать чужой. Он ведь тебе не пишет, правильно?

– Нет, но… Это же не значит…

– А на последнее рождество даже открытку не прислал? Ни писем, ни звонков. Не нужен ты ему, Фрэнк, поверь мне.

А потом он начал говорить мне про другое. Стал говорить про средний возраст, о том, что поздно уже начинать что-либо заново. Стал говорить о болезнях… одиночестве… отчаянии и неприкаянности. И темнота сомкнулась надо мной.

– Из всего этого, Фрэнк, есть только один выход – только один. Тот револьвер, который лежит у тебя в столике наверху. Воспользуйся им, Фрэнк. Воспользуйся револьвером.

– Я не могу этого сделать.

– Почему? Или у тебя есть иной выход? Именно в этом решение всех твоих проблем. Поднимись наверх и воспользуйся револьвером. Я подожду тебя. Ты не будешь одинок. Все будет как в старое доброе время… Мы будем вместе… Смерть прекрасна… Воспользуйся револьвером, Фрэнк… револьвером… Воспользуйся револьвером… револьвером… револьвером…

Вот уже месяц, как я умер, и Лен оказался совершенно прав. Как здесь хорошо. Ни стрессов, ни волнений. Все серое, спокойное, красивое…

Я знаю, паршиво вам живется.

И лучше не будет, поверьте мне на слово.

Это не у вас звонит телефон?

Советую снять трубку. Очень важно то, что я вам сейчас скажу.