Текст книги "Одержимость"

Автор книги: Брэм Стокер

Соавторы: Амброз Бирс,Розмари Тимперли,Джоанна Ватцек,Рамона Стюарт,Уильям Темпл,Дэннис Этчисон,Эйдан Чамберс,Монтегю Джеймс,Уильям Нолан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

– Как я рад видеть вас, мой дорогой Грегори, – было первым, что произнес Сомертон при виде пастора, причем было заметно, что он говорит сущую правду.

Через пять минут после начала их разговора Сомертон немного пришел в себя. Как впоследствии сказал Браун, за все эти дни ему ни разу не доводилось видеть хозяина в столь добром здравии. За обедом он даже немного поковырял вилкой в тарелке и доверительно намекнул гостю, что надеется за двадцать четыре часа окончательно прийти в форму, чтобы составить ему компанию в их путешествии в Коблинц.

– Но есть одно обстоятельство, – добавил Сомертон, и Грегори заметил, что к нему вновь вернулась прежняя лихорадочная возбужденность, на которое я хотел бы, мой друг, обратить ваше особое внимание. – Пожалуйста, не спрашивайте меня, – сказал он и опустил руку на плечо Грегори, словно предвосхищая его возможные возражения, – не спрашивайте меня, что это такое и почему я хочу, чтобы вы для меня это сделали. Я пока не готов к подобным объяснениям. Это снова вернуло бы меня назад и ввергло бы в то плачевное состояние, из которого я только что начал выбираться благодаря вашему визиту. Скажу лишь одно: вы ничем не рискуете, соглашаясь на мою просьбу, а Браун способен и действительно покажет вам завтра, о чем идет речь. Просто я не хочу возвращаться… снова чувствовать… то же самое… нет, я пока не готов к разговорам на эту тему. Будьте любезны, позовите Брауна.

– Ну что ж, Сомертон, – проговорил Грегори, подходя к двери, – я не стану настаивать на каких-либо дополнительных объяснениях до тех пор, пока вы сами не почувствуете себя готовым предоставить их мне. И если вся эта затея, как вы сами говорите, отнюдь не столь сложна, я с радостью отправлюсь в это короткое путешествие, причем не далее как завтра же утром.

– О, я был уверен, что вы согласитесь, мой дорогой Грегори. Я знал, что могу положиться на вас. Если бы вы знали, как я благодарен вам. А вот и Браун… Браун, можно вас на пару слов?

– Мне выйти? – спросил Грегори.

– Ни в коем случае, мой дорогой, нет-нет. Браун, первым делом завтра утром – Грегори, я знаю, что вы ранняя птаха и не имеете ничего против того, чтобы подняться с рассветом, вы проводите пастора… туда… ну, вы знаете, о чем я говорю.

Браун кивнул, хотя вид у него был по-прежнему мрачный и встревоженный.

– Так вот, вы вдвоем поставите все на место. Только повторяю, Грегори, ни о чем не беспокойтесь: в дневное время это совершенно безопасно. Браун, вы запомнили, что оно лежит там же, на ступеньке – вы понимаете, что я имею в виду – где… где я его оставил.

Браун пару раз судорожно сглотнул и, явно не способный говорить, лишь кивнул.

– Да, вот, пожалуй, и все, – заключил Сомертон. – Только еще пару слов, Грегори. Если вам удастся воздержаться от каких-либо расспросов также и Брауна, я буду вам вдвойне признателен. Крайний срок – завтра вечером, я надеюсь, мне удастся рассказать обо всем вам с самого начала. А сейчас мне бы хотелось пожелать вам спокойной ночи. Браун останется со мной, он спит здесь же, – и, будь я на вашем месте, Грегори, то закрыл бы на ключ дверь в свою спальню. Да-да, не забудьте именно так и сделать. Они… здесь все так делают, я имею в виду местных жителей. Это даже к лучшему. Спокойной ночи.

На этом они и расстались, и если ночью, когда Грегори изредка просыпался, ему казалось, что до него доносятся какие-то скребущиеся звуки, словно кто-то царапает по нижней части наружной стороны двери, то он был склонен объяснять их лишь фантазиями совершенно спокойного человека, оказавшегося на незнакомой постели, можно сказать, в самый разгар волнующей загадочной ситуации. И все же он мог почти поклясться, что пару или тройку раз он определенно слышал эти шорохи – как глубокой ночью, так и перед самым рассветом.

Поднялся он с первыми лучами солнца, после чего они с Брауном отправились в путь. Как и предсказывал Сомертон, путешествие их оказалось ничуть не тревожным, так что уже вскоре после выхода с постоялого двора они выполнили все его просьбы. Чем именно они занимались, я пока вам говорить не стану.

Чуть позже в то же утро Сомертон, на сей раз выглядевший значительно лучше, нашел в себе силы подготовиться к отъезду из Стейнфелда, в тот же самый вечер то ли в Коблинце, то ли в каком-то еще промежуточном пункте их поездки – сейчас я даже не знаю точно – он наконец начал свой обещанный рассказ. При сем также присутствовал Браун, однако насколько все это оказалось доступным его пониманию, он сам не поведал никому, а я не стал делать каких-либо догадок на данный счет.

III

Вот что рассказал Сомертон:

– Вы оба в общих чертах знаете, что эту поездку я предпринял в целях разобраться в некоторых вопросах, имеющих отношение к витражным стеклам в частной часовне лорда Д. Так вот, отправным пунктом во всем этом деле является отрывок из одной старинной книги, на которую мне хотелось бы особо обратить ваше внимание.

При этих словах Сомертон дословно процитировал уже знакомый нам отрывок из текста.

– В ходе моего повторного визита в часовню, – продолжал он, – я намеревался детально изучить все надписи, возможно, имеющиеся цифры, те или иные штрихи, сделанные алмазом по стеклу, а возможно, и просто какие-то случайные царапины. Первым делом я взялся за то, что было начертано на свитках. Я ничуть не сомневался в том, что на первом из них – том самом, который держал в руках Иов, – где говорилось: «Место сие отдано сокрытому в нем золоту», со всеми умышленно привнесенными в него изменениями по сравнению с каноническим текстом, записано нечто, действительно имеющее отношение к упоминаемому сокровищу.

Поэтому я с некоторой долей уверенности перешел к следующему свитку – тому, который держал Иоанн: «На одеждах их начертаны письмена, ведать которые не дано никому из живущих». Вы можете, вполне естественно, спросить меня: а были ли в действительности какие-либо надписи на одеждах этих фигур? Я лично ничего не заметил. У каждого из трех святых мантия была оторочена широкой каймой, которая сразу же бросалась в глаза и, на мой взгляд, довольно непривлекательно смотрелась на фоне окна. Должен признаться, что это вызвало у меня определенное замешательство, и я уже начал было подумывать, что если удача не улыбнется мне, я так и останусь в своих поисках на том самом месте, откуда начал их по наущению стейнфилдского каноника.

Однако так получилось, что стекло, на котором были изображены фигуры святых, ко времени моего приезда сильно запылилось, и лорд Д., случайно зашедший однажды в часовню, обратил внимание на то, как почернели от грязи мои пальцы. Он любезно предложил мне прислать слугу, чтобы тот протер стекла. Не знаю, что именно этот служка избрал в качестве протирочного материала, однако это оказалась какая-то довольно жесткая материя; как бы то ни было, когда он протирал кайму на мантиях, то я обратил внимание на образовавшуюся под тряпкой узкую длинную царапину, под которой мелькнул слой желтой краски. Я попросил этого человека на время прервать свою работу, а сам побежал за лестницей, чтобы повнимательнее осмотреть заинтересовавшее меня место.

Там действительно обнаружилась желтая краска, сверху замазанная толстым слоем черного пигмента. Я понял, что стекло зачернили уже после того, как оно прошло обжиг, а потому наружный слой краски можно было легко соскрести, не рискуя причинить изображению ни малейшего вреда.

Так я и сделал, и можете ли поверить – пожалуй, нет, я несправедлив к вам, ибо вы не только поверили, но уже и сами догадались, – что я обнаружил под черным пигментом две или три отчетливо проступившие заглавные буквы, написанные желтой краской. Разумеется, восторгу моему не было границ.

Я сказал лорду Д., что обнаружил на стекле некоторые надписи, которые, как мне казалось, могли представить определенный интерес, и попросил его разрешения снять весь черный слой. С его стороны не последовало никаких возражений, он сказал, что я могу действовать исключительно по собственному усмотрению, после чего, к немалому моему облегчению, покинул меня.

Я немедленно приступил к работе и вскоре обнаружил, что задача моя довольно проста. Иссушенный временем пигмент отслаивался довольно легко, можно сказать, при малейшем моем прикосновении, а потому вся работа заняла у меня, пожалуй, не более нескольких часов. Таким образом, я удалил черную кайму с мантий, облачавших все три фигуры. Каждая из них, как и гласила одна из надписей на свитках, имела на себе «письмена, ведать которые не дано никому из живущих».

Это открытие, естественно, сделало для меня совершенно очевидным, что я нахожусь на верном пути. Теперь, что касается самих надписей. Занимаясь очисткой стекла, я все время испытывал сильный соблазн немедленно приступить к прочтению текстов, однако мне все же удалось устоять перед искушением, и потому я прежде закончил всю предварительную работу. Затем, когда все было завершено, уверяю вас, мой дорогой Грегори, я пережил жесточайшее разочарование. Все, что я смог прочитать, представляло из себя лишь беспорядочный набор букв, как если бы литеры свалили в чью-то шляпу и основательно встряхнули. Вот что там было написано:

Иов: DREVICIOPEDMOOMSMVIVLISLCAVIBASBATAOVT

Святой Иоанн: RDIIEAMRLESIPVSPODSEEIRSETTAAESGIAVNNR

Захария: FTEEAILNQDPVAIVMTLEEATTOHIOONVMCAAT. H.Q.E.

– Должен признать, что несколько минут я смотрел на эти ряды букв в полном недоумении, однако вскоре начал кое-что соображать. Я почти сразу же смекнул, что имею дело с каким-то шифром или криптограммой. При этом я понимал, что это не может быть слишком уж сложная зашифровка, если принять во внимание ее относительную древность. Тогда я самым тщательным образом переписал все буквы себе в тетрадь. В ходе последующей работы я утвердился в своей догадке, что имею дело с шифром.

Переписав все буквы с одежд Иова, я пересчитал их – получилось тридцать восемь букв. Скользнув взглядом по всему ряду, я обнаружил, что в самом конце его стояло написанное римскими цифрами то же число – XXXVIII. Чтобы не отнимать у вас слишком много времени, скажу, что аналогичные цифровые пометки были сделаны также на двух остальных одеждах. Таким образом, я пришел к выводу, что непосредственный исполнитель рисунков получил от аббата Фомы самые строгие инструкции насчет характера своей работы и постарался сделать все, чтобы выполнить данные предписания.

Что ж, можете себе представить, сколь скрупулезно после подобного открытия я прошелся взглядом по всей поверхности стекла в поисках малейшего намека или знака, который мог бы помочь мне в дальнейших поисках. Разумеется, я не обошел вниманием запись, сделанную на свитке Захарии – «На камне том семь глаз», однако очень скоро пришел к выводу, что скорее всего эта фраза имеет отношение к какой-то отметине на том камне, который расположен в непосредственной близости от тайника с сокровищем. Короче говоря, я сделал все необходимые пометки, выписки, зарисовки, после чего вернулся в Пасбэри, чтобы на досуге поразмышлять над шифром.

Если бы вы знали, какие мучения мне пришлось пережить! Поначалу мне казалось, что я и в самом деле очень умный, поскольку предположил, что ключ к шифру должен находиться в какой-то старинной книге или тайном писании. При этом я очень рассчитывал на труд, именуемый « Steganographia» и принадлежащий перу Иоахима Тритемиуса, который жил примерно в то же время, что и аббат Фома, разве что был чуть постарше его. В общем, я запасся этой книгой, раздобыл «Cryptographia» Селениуса и еще кое-какими научными трактатами по данному вопросу. Однако ничего полезного для себя так в них и не нашел.

Тогда я решил испробовать на практике принцип «наиболее часто встречающихся букв», взяв за основу для начала латынь, а потом немецкий язык. Но и это мне ничего не дало. Мне пришлось снова вернуться к тому самому окну и в очередной раз перечитать все свои записи, надеясь на то, что вопреки всем терзавшим меня сомнением аббат сам предоставит мне столь желанный ключ к своему шифру.

Цвет одежд святых или рисунок на них ничего не проясняли; фон, на котором стояли их фигуры, не содержал в себе сколько-нибудь интересных для меня объектов; не было ничего существенного и в изображении неба. Значит, подумал я, единственный источник интересовавшей меня информации может находиться в позах фигур святых. Я взял лист бумаги и прочитал – в какой уже раз! – собственные записи. Итак, «Иов. Свиток в левой руке, указательный палец поднят вверх. Иоанн. Держит надписанную книгу в левой руке, правая рука как бы благословляет двумя сложенными пальцами. Захария. Свиток в левой руке; правая поднята вверх, как и у Иова, но уже с тремя сложенными пальцами.» Иными словами, у Иова был разогнут один палец, у Иоанна два, у Захарии – три. А может, подумал я, здесь сокрыт числовой ключ к шифру?

– Мой дорогой Грегори, – проговорил Сомертон, опуская ладонь на колено друга, – именно это и оказалось ключом. Поначалу эта мысль как-то не пришла мне в голову, но после двух или трех попыток я наконец понял, что все это значит. После первой буквы в надписи нужно сделать пропуск также в одну букву, после следующей буквы вы делаете пропуск в две буквы, а затем пропускаете три буквы. Посмотрите, что у меня получилось. Все выделенные таким образом буквы я подчеркнул, и они сложились в слова: «Decem millia auri reposita sunt in puteo in at…»

– Ну что, видите: «Десять тысяч частей золота лежат в колодце в…», после чего идет незавершенное слово, начинающееся с латинских букв «at». Ну что ж, как говорится, лиха беда начало. Я проделал всю эту процедуру с оставшимися буквами, но на сей раз у меня ничего не получилось.

Тогда я предположил, что точки, отделявшие три последние буквы друг от друга, могут указывать на какое-то изменение в процедуре расшифровки текста. Я спросил себя: а не может ли здесь идти речь о том самом колодце, о котором писал аббат Фома в своей книге «Sertum»? Да, так оно и оказалось: «Он построил колодец во дворе» – «puteus in atrio». «at» оказывалось началом слова «atrio», именно это слово было мне так необходимо.

Следующим шагом было переписать оставшиеся буквы с одежд святых, выбросив те, которые я уже использовал. В результате подобной операции у меня получился нижеследующий ряд:

RVIIOPDOOSMVVISCAVBSBTAOTDIEAMLSIV

SPDEERSETAEGIANRFEEALQDVAIMLEATTH

OOVMCA. H.Q.E.

Теперь я уже знал, что из себя представляют первые три нужные мне буквы, а именно: R, I, О – они дополняют вышеупомянутые A и T., в результате чего получается слово ATRIO – колодец. Вы сами видите, что все эти три буквы имеются в начальной части моего так называемого остаточного списка, причем идут они через одну от другой. Кстати, поначалу меня смутило то обстоятельство, что рядом стоят две буквы «I», но тогда я уже довольно быстро смекнул, что весь этот список нужно читать вплоть до самого конца, как бы через одну букву. Задача эта весьма проста, и вы сами можете заняться ею на досуге, если захотите. В итоге у меня получился следующий текст (даю его в готовом переводе):

«Десять тысяч частей золота лежат в колодце во дворе дома, принадлежащего мне, аббату Стейнфелдскому Фоме, который установил над ними стражника.» Затем идет приписка по-французски: «GARE A QUI LA TOUCHE», то есть что-то вроде «Горе тому, кто на него посягнет».

Последние слова, как я понял, аббат позаимствовал из какого-то другого источника – они также были написаны на еще одном окне в часовне лорда Д., и он, похоже, зачем-то переписал их целиком, включив в свой шифр, хотя в грамматическом смысле они туда не особенно и подходят.

– Итак, мой дорогой Грегори, что, как вы полагаете, сделал бы на моем месте любой другой человек? Разве мог он утерпеть и не отправиться сразу же в Стейнфелд, чтобы немедленно пройти по следу вплоть до его загадочного начала? Едва ли такое возможно. Во всяком случае, я утерпеть не смог, а потому отправился туда с такой скоростью, которую мне позволили развить средства нашей цивилизации, и обосновался на том самом постоялом дворе, где вы меня и застали.

Должен вам по правде сказать, – продолжал Сомертон, что все это время меня мучили какие-то дурные предчувствия. Во-первых, надо мной словно зависла тень грядущего разочарования, а во-вторых, не давал покоя тот самый намек на некую опасность. Ведь и в самом деле, вполне можно было ожидать, что колодец аббата Фомы к тому времени, когда я прибуду на место, окажется стертым с лица земли, либо что некое лицо, совершенно не понимающее в шифрах и криптограммах и руководимое лишь зовом инстинкта и удачи, могло уже случайно натолкнуться на сокровища и таким образом опередить меня. А кроме того, – в этом месте его голос неожиданно задрожал, – я постоянно испытывал некоторую неуверенность относительно слов насчет того самого стража, охраняющего сокровища. Впрочем, если не возражаете, мне бы не хотелось пока распространяться на эту тему. Да, именно так – пока в этом не возникнет необходимость.

Естественно, при первой же удобной возможности мы с Брауном принялись изучать интересовавшее нас место. Себя я выдал за человека, давно жаждавшего как следует исследовать остатки аббатства, а потому нам никак не удалось избежать визита в церковь – можете представить себе мои чувства при подобных посещениях. Правда, не стану отрицать: мне действительно было интересно взглянуть на те окна, в которых некогда были размещены заинтересовавшие меня стекла. В хитросплетении украшавших их узоров мне, кажется, даже удалось разглядеть фрагменты герба – того самого герба аббата Фомы, рядом с которым была изображена небольшая фигурка, держащая в руках свиток с надписью: «Имеют они глаза, да не узреют», – что, как я полагаю, было одним из образчиков вершины мастерства древнего художника.

Но, разумеется, главным объектом моего интереса являлся сам дом аббата и, соответственно, необходимость установить его точное местонахождение. Насколько мне было известно, на плане монастыря этот дом никак помечен не был, в отличие, например, от здания капитула, и потому просто так, «на глазок», нельзя было определить, где именно он находился. Можно было допустить, что аббат жил в восточной части монастыря, либо же дом был непосредственно соединен с церковным трансептом, в общем, трудно сказать. Кроме того, я постоянно помнил, что если стану задавать слишком много вопросов, то могу ненароком вновь возродить воспоминания о зарытых сокровищах, тогда как мне хотелось для начала отыскать их самому.

Впрочем, как выяснилось, поиски наши стали не таким уж трудным или долгим делом. Вскоре я обнаружил в юго-восточной части церковной территории огороженный с трех сторон двор и стоявшую на нем громаду крайне ветхого, буквально рассыпающегося на части строения, а также поросший травой тротуар, который вы могли видеть сегодня утром. Это и было интересовавшее меня место. Кроме того, я весьма обрадовался, обнаружив, что участок этот никоим образом не ухожен и располагался, с одной стороны, относительно недалеко от постоялого двора, а с другой – не прямо под окнами какого-нибудь жилого дома. Рядом с ним простирались лишь сад и пастбища, тянувшиеся по склону холма к востоку от церкви. Должен вам сказать, что превосходный камень, из которого некогда был сложен дом аббата, и сейчас словно светился на фоне желтоватого и казавшегося чуть размытым заката солнца, который мы имели удовольствие наблюдать во вторник.

Так, а теперь, собственно, насчет самого колодца. По этому поводу я особенно не терзался сомнениями. По своей конструкции и художественному оформлению это было действительно замечательное сооружение. Сруб был изготовлен, насколько я мог понять, из итальянского мрамора, да и покрывавшая его резьба, похоже, также была делом рук итальянских мастеров. Если вы обратили внимание, на нем были запечатлены сюжеты о том, как Ребекка и Яков открывают перед Рахилью колодец, ну, и еще что-то в этом роде, хотя при этом я был не особенно склонен предполагать, что в осуществлении своей задумки с тайником аббат станет использовать какие-то загадочные, тем более циничные фрагменты библейской истории.

Я с неподдельным интересом осмотрел снаружи все это сооружение. Вершина колодца имела квадратную форму, а сбоку находился вход; сверху располагалась своеобразная арка с колесом, к которому подвязывалась веревка. Несмотря на почтенный возраст конструкции, она пребывала в относительно хорошем состоянии, хотя в последние годы колодцем, по-видимому, не пользовались.

Разумеется, меня интересовало, какова глубина колодца и возможность спуска в него. Как я полагаю, глубина его была где-то около двадцати метров. Кроме того, у меня сложилось впечатление, словно аббат действительно хотел подвести исследователей как бы к самым дверям своей сокровищницы, поскольку, как вы сами убедились, в каменную кладку колодца были встроены крупные блоки, спускавшиеся вниз наподобие винтовой лестницы, которая тянулась вдоль стен внутренней части шахты.

Я поймал себя тогда на мысли, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой; даже допускал возможность существования там какого-то подобия ловчей ямы, ожидал, что камни вдруг переворачивались или опрокидывались, если на них опускался груз, сравнимый с тяжестью человеческого тела, ну и так далее. Несколько раз я опробовал различные участки лестницы, осторожно ступая на них, ощупывая шестом, однако все оказалось достаточно прочным и надежным. В итоге я пришел к решению, что той же самой ночью мы с Брауном во всех деталях осмотрим и изучим колодец.

Итак, я был во всеоружии. Понимая, какое сооружение мне предстояло исследовать, я запасся длинной веревкою и ткаными ремнями, которыми намеревался обвязать себя, прикрепившись к перекладине наподобие ведра; таким же образом я мог бы спустить в колодец необходимые мне фонари, свечи и небольшой ломик. Все это я доставил на место в одном холщевом мешке, чтобы не возбуждать у случайного свидетеля моих экспериментов каких-либо подозрений. Как я уже заметил, веревка была достаточно длинной, и я заранее проверил, сколь плавно скользит ворот колеса.

После всех этих подготовительных мероприятий мы с Брауном отправились домой пообедать. Тогда же я имел довольно осторожный разговор с владельцем постоялого двора и убедился, что у него не возникнет каких-либо возражений, если я со своим слугой совершим небольшую вечернюю прогулку по окрестностям с тем, чтобы – о, Боже, прости мне мою ложь! – сделать несколько зарисовок панорамы аббатства при лунном свете. Никаких вопросов насчет колодца я, естественно, задавать не стал и, Боже меня упаси, если стану делать это сейчас. Мне представляется, что ныне я знаю о нем ничуть не больше, чем любой другой житель Стейнфелда, по крайней мере, – он резко передернул плечами, – мне бы и не хотелось знать о нем ничего больше.

А сейчас, мой дорогой Грегори, мы наконец подходим к критической точке, и несмотря на то, что сама идея снова возвращаться к описанию тех событий мне более чем неприятна, я думаю, будет все же лучше, если я в мельчайших подробностях перескажу вам, что именно произошло. Итак, мы с Брауном отправились в наше путешествие. Вышли мы примерно в девять часов вечера, не забыв прихватить свой мешок, и, пожалуй, не привлекли к себе чьего-то внимания, чему в немалой степени способствовало то обстоятельство, что мы воспользовались задней калиткой постоялого двора и неширокой тропинкой достигли края селения. Через пять минут после этого мы уже были у колодца и, присев на край сруба, около пяти минут подождали, чтобы убедиться в отсутствии слежки. До нас доносились лишь звуки лошадей, мирно пощипывавших траву невдалеке от нас на восточном склоне холма. Нас ниоткуда не было видно, зато нам самим помогала великолепная полная луна, свет которой позволил надежно закрепить веревку на колодезном колесе.

Обвязавшись ремнями, я прикрепил страховочный конец веревки к вделанному в стену сруба кольцу. Браун взял зажженный фонарь и готов был последовать за мной, у меня в руке был зажат ломик. Так мы и начали наш спуск, медленно и осторожно прощупывая каждый камень, прежде чем ступить на него и освещая стены в поисках возможно нанесенного на них путеводного знака.

Спускаясь по каменным ступеням, я пересчитывал их, тихо бормоча себе под нос; когда мы достигли тридцать восьмой ступеньки, я обратил внимание на некоторую неровность в каменной кладке стены колодца. Однако и там не было никакой отметины или символа, так что я в очередной раз стал подумывать, не являлась ли криптограмма аббата лишь тщательно продуманным розыгрышем или мистификацией. На сорок девятой ступеньке лестница резко обрывалась.

Чувствуя, как бешено бьется в груди сердце, я стал подниматься назад и когда снова оказался на тридцать восьмой ступеньке – Браун с фонарем в руке стоял на пару ступеней выше меня, – то принялся вглядываться к чуть неровной поверхности каменной кладки. Однако, повторяю, ни малейшего признака какой-либо метки я там так и не обнаружил.

Внезапно я заметил, что поверхность стены в этом месте кое-где выглядит чуть более гладкой, нежели окружающие ее камни, во всяком случае, она была чуточку не такой, как они. Я предположил, что передо мной не просто голый камень, а слой цемента, нанесенный позднее. Взмахнув ломиком, я как следует ударил по этому месту – послышался гулкий звук, явно указывавший на наличие внутри пустоты. Более того, словно в подтверждение моей догадки через секунду большой кусок цементной плитки свалился мне под ноги, и я увидел оставленные им на камне белые следы. Получалось, мой дорогой Грегори, что я действительно прошел по стопам аббата; даже сейчас я вспоминаю об этом с определенным чувством горести.

Несколько дополнительных ударов ломиком ушло на то, чтобы окончательно убрать цемент, после чего моему взору предстала каменная плита площадью примерно в два квадратных фута, поверх которой был выгравирован крест. На какую-то долю секунды я вновь начал испытывать чувство разочарования, однако теперь уже вы, Браун, обнадежили меня сказанной как бы вскользь фразой. Насколько я помню, вы тогда проговорили:

– Странный какой-то крест, словно его сложили из человеческих глаз.

Я выхватил из рук Брауна фонарь, и вы можете представить себе мой восторг, когда я обнаружил, что крест действительно был сложен из семи глаз – четыре по вертикали и три по горизонтали. Таким образом, отыскалось объяснение надписи и на третьем свитке. Вот он мой «камень с семью глазами». Значит, информация, переданная аббатом потомкам в зашифрованном виде, оказалась совершенно точной, однако вместе с осознанием этого факта в мое сердце стала вновь закрадываться мысль о том самом таинственном стражнике, охраняющем клад. Однако теперь я уже не собирался отступать.

Ни минуты более не раздумывая, я отбил цемент по краям плиты и воспользовался ломиком, как рычагом. Плита без труда отошла от стены – на самом деле она представляла собой довольно тонкую и совсем легкую пластину, которую даже я мог поднять одной рукой, – а за ней открывался вход в какую-то полость или пещеру. Я поднял плиту и, стараясь не разбить, поставил на ступеньку у своих ног, намереваясь впоследствии водрузить ее на место. Затем я поднялся на одну ступеньку и несколько минут молча смотрел на зияющий проем в стене.

Не знаю, почему, но мне казалось, что сейчас я увижу нечто ужасное, что бросится на меня из этой пещеры. Однако ничего подобного не произошло; тогда я зажег свечу и очень осторожно просунул ее вглубь проема – мне хотелось проверить, насколько там затхлый воздух, а заодно посмотреть, не лежит ли что-то внутри. На меня действительно пахнуло сильно спертым воздухом, отчего пламя свечи едва не погасло, однако через несколько секунд оно разгорелось с прежней силой.

Пещера оказалась совсем неглубокой – фактически это была своеобразная глубокая ниша, а справа и слева от входа в нее я различил несколько предметов округлой формы, довольно светлых, чем-то напоминавших туго набитые мешки. Ждать не было никакого смысла. Я стоял лицом к нише и глядел внутрь нее. Прямо передо мной вход оставался совершенно свободным, никаких «мешков» там не было. Тогда я просунул руку внутрь и принялся осторожно шарить по пространству справа от входа…

Браун, не сочтите за труд, плесните мне немного коньяка. Извините, Грегори, одну минуточку, я сейчас продолжу…

Итак, я ощупывал пространство справа от входа в нишу, когда мои пальцы наткнулись на нечто изогнутое, на ощупь похожее… да, похожее на кожу; чуть влажноватое, словно мылкое и явно являвшееся составной частью чего-то большого и массивного. Тревоги при этом я не испытывал – ни малейшей, скажу вам по правде. Просунув внутрь и вторую руку, я стал подтягивать этот предмет к себе, и он подался. Я заметил, что он действительно довольно тяжел, хотя передвигался со странной легкостью, во всяком случае, легче, чем я ожидал. Подтаскивая его ко входу в нишу, я случайно задел левым локтем горящую свечу – она упала и, естественно, погасла. Наконец предмет оказался практически прямо передо мной, и я стал вытягивать его наружу. В этот самый момент Браун как-то неестественно и резко вскрикнул, после чего с фонарем в руке поспешил вверх. Он сам вам потом расскажет, зачем это ему понадобилось. Я недоуменно замер на месте и посмотрел ему вслед. Мне было видно, что он некоторое время постоял у края колодца, а затем на несколько метров отошел от него в сторону. Потом до меня донесся его приглушенный голос: «Все в порядке, сэр.» Я снова принялся подтягивать на себя странный массивный предмет, находясь уже однако в полной темноте.

На какое-то мгновение «мешок» словно застыл на краю отверстия ниши, после чего стал заваливаться мне на грудь и обхватил меня руками за шею.

Дорогой Грегори, я рассказываю вам чистую правду. Пожалуй, сейчас я могу с определенностью сказать, что воочию столкнулся с ситуацией, когда человек испытывает безграничный ужас, кошмар и одновременно отвращение, но при этом каким-то чудом не лишается рассудка. Попытаюсь в самых общих чертах обрисовать вам, что именно я пережил в те несколько мгновений.

На меня пахнуло омерзительным запахом свежевскопанной земли; возникло ощущение, будто чье-то холодное лицо прижалось к моему лицу, заскользило вдоль него – совсем медленно, и несколько, не знаю сейчас сколько именно ног или рук, а может, каких-то щупалец стало ползать по моему телу. По словам Брауна, я истошно завопил и невольно отпрянул назад, соскользнув со ступеньки, на которой стоял. «Мешок», или неведомое мне существо, чуть качнулся, завалился вперед и также упал, как мне показалось, на ту же ступеньку.