Текст книги "Песнь Серебряной Плети (СИ)"

Автор книги: Бранвена Ллирска

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Песнь Серебряной Плети

Пролог. Королевская Охота

Босые ступни древесной нимфы скользили, спотыкаясь о бобровые спины речных валунов. Их холеный малахитовый мех марал кровавой рыжиной закат. Линтекке ухватилась за исполинские пальцы темноликой ели, согнувшейся над бродом, как угрюмая прачка над багровой рубахой мертвеца. В горле мшаной девы застрял колючий ёж страха. Нет, не так: взъерошенный дикобраз слепого ужаса.

Она бежала с самого полудня, бежала, влекомая паническим страхом, как сорванный лист на ветру, как тень от солнца, как прошлое от настоящего. У нее давно уже не было сил бежать дальше, но она не смела остановиться.

Ветви-пальцы предательски хрустнули, и Линтекке кубарем полетела в поток. Справа, из серых призрачных сумерек, оскаленных, ощетинившихся, озлобленных, вновь послышался вой. Пронизывающий, дробящийся, трубный. Смерть вопила и причитала, гоготала и нашептывала. Она шла по пятам мшаной девы с полудня, она била в большой костяной бубен и свистела бесконечно летящей вдогонку стрелой. Линтекке бежала, и ее ослепший рассудок лгал ей, что в бегстве спасение.

Захлебываясь и барахтаясь, как тонущая в луже оса, беглянка пугливо оглянулась назад. Она знала, чем грозит ей то, что следует за ней сквозь чащу. Знала, чего оно хочет. Но ее мысли бежали еще отчаянней, чем она сама. Нет, не бежали – беспомощно метались в узком овраге ужаса, загнанные, взмыленные, израненные.

Ноги провалились в вязкий ил. Линтекке, хромая и хрипло дыша, снова торопливо заковыляла прочь, прочь от шепчущей, воющей, причитающей Смерти…

Они настигли ее на другом берегу. Их было не меньше двенадцати: свора гогочущих, измазанных черной глиной боггартов, светловолосый король на длинноногом гнедом жеребце и гранатово-рыжая девочка с мраморной кожей и ледяным взглядом.

Она ошиблась. Но это, в любом случае, уже не имело значения. Они также были Смертью. Только другой.

Девочка капризно потянула поводья своего серебристо-серого скакуна:

– Слишком быстро! Пусть бежит снова!

В руке короля стремительно промелькнул длинный охотничий хлыст. Спину Линтекке обожгло режущей болью.

– Вставай, подстилка зеленошкурая! Ноги еще успеешь раздвинуть.

Мшаная дева молча уткнулась лицом в мокрый прибрежный песок. Она бежала с полудня. Она разбила ноги в кровь, сорвала кожу до костей. Им на потеху. Довольно с нее. Пусть делают, что хотят.

– Вставай, я сказал!

Боггарты вновь взвыли, истошно и гнетуще. Королевские гончие. Гончие смерти. Линтекке отчаянно стиснула зубы, чтобы подавить бессознательный страх, ворвавшийся в загнанное, колотящееся сердце вместе с их воем. Она не побежит. Они – фальшивки. Грязные, подлые пересмешники, трусливые псы короля. Хлыст свистел в унисон тошнотворному воплю своры, еще и еще…

Линтекке встала. Сама не зная как, она бежала через тонущий в кровавом закате лес, цепляясь за шершавые стволы вязов и клейкие бока сосен, точно ища у них защиты. Но они не могли защитить. Даже если бы захотели. И, кажется, молила о пощаде. Тех двоих. Вот только пощады они не знают.

Глава 1. Беглец

Серые небесные псы надкусили луну и теперь мчались прочь, гонимые мокрым октябрьским ветром. Их брошенная добыча валялась где-то на дальних крышах и истекала серебристой кровью лунного света в заботливо подставленную чашу озера Мичиган. Ночь стояла на удивление жаркая, и Фэй распахнула окно маленькой гостиной навстречу последнему дыханию индейского лета. Ее внезапный гость, странно бледный и напряженный, сосредоточенно помешивал стынущий кофе, не поднимая глаз от широкой глиняной чашки. Точно ждал чего-то еще, или напротив – сожалел о уже содеянном. Впрочем, может быть, ей это все только почудилось. Раскладное кресло, в котором он пристроился, стояло поодаль, в полумраке, и только рассеянный свет торшера призрачной вуалью падал ему на лицо. Если же не принимать во внимание нездоровый цвет щек, вероятно, порожденный игрой теней, нельзя не признать, что был он исключительно хорош собой: золотые кудри, словно нарочно выписанные художником-прерафаэлитом, обрамляли изящный профиль Персея, не смеющего поднять очей на отсеченную главу Медузы, в уголках губ – тонких, злых, но все равно чувственных донельзя – нервно подрагивала то ли тайная насмешка, то ли бесстыдное обещание. Даже два косых шрама на левом виске, небрежно замаскированные легкой прядью, лишь придавали облику что-то неуловимо-волшебное… И на всем этом – печать неизъяснимой, невыразимой словами тоски, горечи, отчаянья.

Она-то и купила Фэй с потрохами – именно эта безмолвно кричащая, точно вовсе и нездешняя тоска, так схожая с ее собственной, подобной жгучей боли неведомой потери. Она приходила к Фэй едва ли не с самого младенчества, наползала черной тучей посреди безоблачного дня, делала мир в одночасье серым и душным, пустым и чужим. И от нее некуда было деться, некуда бежать, разве что куда-то за пределы реальности. И вот теперь та же самая нестерпимая тоска, знакомо сжимавшая сердце со вчерашнего утра, грохочущим водопадом хлынула на нее из глаз высокого светловолосого незнакомца, с которым она совершенно случайно столкнулась в толпе несколько часов тому назад. И за ней точно стоял призрак чего-то, роднившего их, неведомым образом связывая этой единой болью.

Однако сейчас, стоя перед распахнутым окном и наблюдая как огрызок луны яростно продирается сквозь небесные джунгли ползущих с востока грозовых туч, Фэй уже с трудом понимала, зачем она вообще это сделала. Для чего пустила его в свой дом и в свою постель, даже не спросив имени? Он ее, кстати, тоже ни о чем не спрашивал. Казалось, он знал о ней что-то более важное, чем все, что она могла бы ему рассказать. И перешел к делу, едва переступив порог: решительно, настойчиво, жадно. Хотя, с его внешностью, можно бы и не прыгать в койку к первой встречной. Кроме того, Фэй почему-то не покидало ощущение, что секс как таковой его, в общем-то, почти не интересовал. Впрочем, думать об этом не хотелось. Хотелось выпрыгнуть в окно и или разбиться, или полететь. Туда, к луне, присесть на ее краешке, поболтать ногами, связать себе чулки из облаков, посплетничать с пролетающими мимо ведьмами… Вот что за вздор лезет ей в голову? И почему он кажется более реальным, чем вся ее обыденная жизнь в клетке большого города и более важным, чем перспектива последствий от случайного и, к тому же, мать его, незащищенного секса?

Она не заметила, как он подошел. Не заметила, что уже стоит обеими босыми ногами на узком подоконнике, ухватившись за шаткую створку, которая способна скорей вышвырнуть ее прочь, чем удержать. Не заметила, как он проделал то же самое, встав слева от нее, безмолвно и мрачно, как сама смерть.

– Пошли вместе?

Это ненавязчиво-деликатное предложение точно окатило ее ушатом ледяной воды. Фэй отпрянула, попытавшись найти твердую опору. Она сошла с ума и привела в дом такого же сумасшедшего! Да уж, два сапога пара. Впрочем, по его тону было трудно определить шутит он или говорит всерьез.

– Сейчас скажешь, что ты – Питер Пэн и пришел научить меня летать! – натянуто усмехнулась она.

К ее немалому облегчению, он ответил ей такой же, немного вымученной усмешкой:

– Я-то точно нет, но нельзя исключать вероятности, что ты – Динь-Динь.

Привычная уверенность понемногу возвращалась к Фэй. Она картинно закатила глаза и состроила ехидно-огорченную гримасу:

– Черт, ты меня раскусил! А ведь я так хорошо маскировалась! И крылышки вот каждый день подстригаю, и гормоны роста ем.

– Плохо ты маскировалась, двойка тебе!

Что ж, по крайней мере, у него, похоже, все в порядке с чувством юмора. Фэй осторожно оглянулась назад.

– Слушай, давай просто спустимся с подоконника обратно в комнату и не будем никуда прыгать, ладно?

Он упорно сверлил ее взглядом – надо сказать, исключительно серьезным, до мурашек по коже:

– Точно?

Она кивнула так уверенно, как только получилось.

– То есть летать ты все-таки не умеешь?

– Срань господня, а тебе часто встречаются те, кто умеет? – вдруг сорвалась Фэй, уже почти дрожа.

– Случалось, – неопределенно ответил он.

Однако с подоконника все же спустился и выжидательно замер, с любопытством наблюдая за ее дальнейшими действиями. «Мог бы и руку предложить» – с неожиданной обидой подумалось Фэй. Вроде в обычной жизни она считала себя феминисткой и на такие жесты напротив реагировала с раздражением. А тут вдруг – на тебе! Сама не пойми отчего разозлилась. Нервы. Фэй осторожно попятилась назад и, наконец, далеко не самым эстетичным образом, сползла на пол. Трясущимися руками нащупала полудокуренную пачку Marlboro, открыла, пощелкала зажигалкой и наконец блаженно затянулась. Соучастник ее несостоявшегося самоубийства разочарованно вернулся к недопитому кофе.

– Слушай, – все еще нервно и сбивчиво начала Фэй, в паузах втягивая в легкие и выдыхая сизый табачный дым. – Я не знаю, кто ты такой… И не знаю, чем мне грозит знакомство с тобой… И какого черта ты тут делаешь тоже не знаю…

– А что ты вообще знаешь, подменыш? – внезапно проворчал себе под нос он.

Фэй на секунду онемела. «Подменыш»? В смысле, ребенок эльфа, подброшенный людям? Это он обо мне?

– Что-что? Прости, что ты сказал?

– Ничего, – криво ухмыльнулся он. – Тебе послышалось.

Издевка в голосе прозвучала так неприкрыто и откровенно, что Фэй не выдержала:

– Убирайся-ка ты ко всем чертям, любезный!

Кто-то сдал ее. Рассказал этому смазливому придурку, что она не вылазит с форумов, где любят пообсуждать не только гипотетические корни народных верований в эльфов и фей, но и вероятность их реального существования, что пишет многостраничные опусы по кельтской мифологии и даже вместо своего нормального паспортного имени подписывается псевдонимом Фэй Ри. Может быть, этот кто-то даже специально нанял его, чтобы унизить ее, посмеяться. Наверняка кто-то из бывших. Или какой-нибудь оставленный без зачета студент – знает она таких шутничков с неуемным темпераментом! Как смешно! «Ты – эльф, детка, тебя просто подменили в детстве. Давай, вылети в каминную трубу!» Ну, дознаюсь кто – мало не покажется!

Или и вправду послышалось? Ну, мало ли, вдруг у меня на самом деле крыша едет? И это совсем не то, что он имел в виду?

– Да, пожалуй, это и впрямь лучшее, что я могу сделать, – равнодушно кивнул ее так и не изволивший представиться приятель.

Сделал последний глоток, отодвинул чашку, натянул выцветший полосатый свитер поверх растянутой серой футболки, подобрал брошенные на пороге, когда-то определенно весьма щегольские и, возможно, даже брендовые, но теперь изрядно поношенные туфли…

Фэй погасила окурок первой сигареты и судорожно схватилась за вторую. Злость, обида и непрошеная жалость к самой себе захлестывали ее как волны штормящего моря – то все скопом, то одна за другой. Только не разреветься, пока этот говнюк не вынесет свой зад из ее квартиры. А потом уж можно хоть забиться под подушку и выть белугой…

А что, если он это всерьез? Может, он просто такой же чокнутый, как и ты?

Слушай, он только что, по сути, спас тебе жизнь. Хотя и довольно экстравагантным способом…

Еще ведь, наверное, не поздно передумать и предложить ему остаться…

К черту! Пусть проваливает, проваливает, проваливает!

Между тем чокнутый отыскал протертые на пятках носки, влез в туфли, толкнул дверь гостиной и вдруг застыл, стиснув до белых костяшек круглую дверную ручку, точно и его внезапно одолели неведомые и тяжкие сомнения. В тишине Фэй показалось, что она слышит, как скрипят его сжатые зубы и – она была готова поклясться! – бешено колотится сердце. Потом ее гость столь же неожиданно расслабился, как будто минутная судорога отпустила его и обернул к Фэй прежний насмешливый взгляд:

– А если я – король Маг Мэлла?

На этот раз Фэй просто не выдержала. Увесистая керамическая пепельница с ирландскими трилистниками на ободке – сувенир, притащенный лет пять назад из Дублина – просвистела в воздухе и разбилась вдребезги прямо у него над головой. «Король» быстро прикрылся от брызнувших осколков и, хмыкнув, иронично протянул:

– Ка-а-акая непочтительность к своему монарху! И главное – какая предсказуемая непочтительность!

– В твоем «Маг Мэлле» принято швырять в королей тяжелыми предметами? – Фэй яростно высматривала новый снаряд.

Про кельтские Острова Бессмертных она писала в своем блоге совсем недавно. Про Тир на Ног – Землю Юных, Тир фо Туин – Землю Под Волнами, легендарный Авалон – Яблоневый Остров, его предшественника Эмайн Аблах. И Маг Мэлл – Равнину Наслаждения. Острова населяли боги и эльфы, и иногда на них попадали избранные смертные. Время там словно и не текло, сотня земных лет казались одним днем, цвела вечная весна и обитатели предавались лишь праздным усладам да развлечениям. В общем, рай на земле. Наверняка кто-то из ее учеников удосужился это прочесть и подучил дружка постебаться. «Она в это верит, чувак, прикинь? Вот ржака! Как бухнется тебе в ноги! Не забудь записать на видео!» Могли бы, конечно, и получше своего лицедея приодеть – пугало огородное, а не эльфийский король.

Однако лицедей как-то не спешил ничего записывать. Только сокрушенно вздохнул в ответ и оперся спиной о стену:

– Ты и вправду ничего не знаешь. Куда там бедолаге Джону Сноу! Можешь поспорить с ним за титул Самого-Ничего-Не-Знающего-Из-Всех-Ничего-Не-Знающих.

Фэй сдержала очередной порыв:

– Так может просветишь меня, шут гороховый?

Он жестко и пронзительно посмотрел ей в глаза:

– Тебе лет двадцать пять. Может быть, даже чуть больше. Ты не дура, не уродина, не ханжа, не проститутка. Что с тобой не так? Ты живешь одна и ночами воешь на луну. У тебя даже ссаной кошки нет, или полудохлой рыбки в банке, не так ли? Когда-то были, да? Но они все, все, кто у тебя был, всегда казались тебе чужими. И чем дальше, тем хуже. Тебе хочется сбежать неведомо куда или умереть неизвестно почему. Ты чувствуешь себя так, как будто тебя обокрали, хотя не знаешь кто, когда и в чем. – Ты права, подменыш. У тебя украли целый мир. Мир, которого ты не помнишь.

Фэй сглотнула, не в силах произнести ни слова. Он попал в точку.

– А ты, значит, король? – наконец совладав с собой, как можно ядовитее проговорила она.

Он беспечно кивнул:

– Именно.

– И занимаешься тем, что разыскиваешь несправедливо обокраденных подменышей и возвращаешься их на историческую родину?

На секунду ей показалось, что он снова собирался кивнуть, но потом картинно запрокинул голову и только громогласно захохотал:

– Держи карманы шире! Такое мне бы и в голову не пришло. Как всякий уважающий себя король, я занимаюсь тем, что шляюсь без дела и ищу с кем бы потрахаться. Вот, сегодня уже нашел.

Фэй запустила в него цветочной вазой с высохшим букетом когда-то голубых астр. На этот раз – прицельно. Он успел увернуться.

– Всю посуду свою перебьешь, истеричка.

– И как же мне величать ваше величество? – вернулась к метанию убийственных взглядов Фэй. – Королем Обероном? Гвином ап Нуддом? Нуадой Среброруким?

В мифах королем Маг Мэлла был, конечно, морской бог Мананнан мак Лир. Но вряд ли этот болван или кто-то из его приятелей-двоечников копал так глубоко.

Ей и впрямь удалось ввести его в некоторое замешательство, правда, не совсем того свойства, на которое она рассчитывала.

– Нет, так звали моего прадеда, – задумчиво проговорил самозваный король. – Я с ним, конечно, знаком не был, но вызубрить все их гребаные имена меня все же заставили.

– Что ж так хреново-то? – с прежним ехидством продолжала Фэй. – В стране фей нет бессмертия?

– Есть, – спокойно кивнул он. – Но с отрубленной головой даже Маклауды не живут, не так ли? И все же любопытно, что тебе пришло в голову именно это имя…

– Может, я знаю больше, чем тебе кажется? – прищурилась Фэй.

С кем ты меряешься? Он же просто морочит тебе голову!

Король Маг Мэлла удрученно качнул головой:

– Хотелось бы мне, чтобы это было так. И вместе с тем, – его голос вдруг упал, – не хотелось бы.

Он резко отвел глаза и вновь нервно притронулся к ручке двери.

– Мне пора, – в голосе зазвучали торопливые нотки, словно за ним гнались и он только что вспомнил об этом. – Если тебя вдруг позовут… Я хочу сказать, если зов Глейп-ниэр все же пробьется к тебе и она спросит обо мне, скажи… А, что хочешь, то и скажи. Она же все равно вытрясет из тебя то, что ей понадобится.

Глава 2. Старуха

Решимость вновь вернулась к Киэнну, как только он переступил порог дома девушки-подменыша, нырнув в душную, пыльную, насквозь пропитанную запахом подгоревшего кофе, дешевых чипсов, пота, метана и сточных вод чикагскую ночь. В холодном свете фонарей она казалась серой, как кусок мешковины, наброшенный на ни в чем не повинный мир. Так ли уж и не повинный?

Трус! Жалкий трус! Она была твоим последним шансом, а ты сбежал, поджав хвост. И что ты теперь будешь делать с этой своей никчемной жизнью? Можешь пойти и утопиться в их вонючем озере Мичиган. Благо, до него не далеко.

Но почему это не сработало? Ведь должно было, даже с подменышем должно! Стоило подождать еще немного. – Кретин, нужно было ждать столько, сколько потребуется! Даже если бы она начала прогонять тебя взашей! Сам знаешь, отсюда до Маг Мэлла путь неблизкий. И с чего ты вообще взял, что она может сделать то, чего тебе самому никогда не удавалось? Пробиться через Межмирье одним лишь прикосновением? Даже если, по слухам, твоя бабка, терроризировавшая Маг Мэлл как никто другой, это неоднократно проделывала…

И все же… А что, если ответ куда проще? Если она и вовсе перестала искать тебя? Ты попросту никому не нужен. На тебя давно плюнули и оставили подыхать здесь. И ты сам на это напросился. Хотел сбежать? – Что ж, у тебя получилось. Радуйся. Ликуй, мать твою!

Ну нет, это на нее не похоже. Она с рождения никому спуску не давала. Оставить ее в дураках? – Да скорей небо упадет на землю, чем она позволит тебе разгуливать на свободе! Это против правил, Дэ Данаан. Твое место в аду. И она об этом побеспокоится…

Твой ад – здесь. Ты его заслужил. Есть варианты?

Ты еще можешь попробовать вернуться. Запудрить этой девчонке мозги, поиграть на тонких струнах, в конце концов, уложить ее в койку еще раз, если понадобится – ты и не таких уламывал. Только есть ли в этом смысл? И захочет ли она вообще говорить с тобой и впускать тебя обратно в половине второго ночи? – Захочет, сам знаешь. Если она хоть на треть фейри, ее теперь съедает любопытство и жажда магии. Она тоже, наверняка, сейчас думает, что ты – ее единственный шанс, и уже жалеет, что позволила тебе уйти. Ты можешь вернуться. Ты просто отчаянно ищешь предлог, чтобы не делать этого. Потому что тебе страшно.

Ну и хрен с тобой!

Ноги, сами собой, вынесли его к озеру. Луна по-прежнему упрямо карабкалась на небосвод и прибрежные огни купали в черной воде свои седые хвосты. На душе у Киэнна скребли все драные кошки этого паскудного мира. Если бы он знал, что будет так, в тот день, когда решил, что заслуживает чего-то большего… А разве не знал? Не знал, как они сходят с ума, будучи запертыми здесь? Как молят о пощаде? Как готовы пойти на все, чтобы только прервать эту пытку? – Знал. Но знал издалека. Теперь знаешь на своей шкуре.

Слева на берегу стоял кто-то еще. Футах в тридцати от него, на самом дальнем краю длинного языка пирса, лениво лакавшего озеро. Судя по силуэту, немолодая женщина, болезненно кутавшаяся в старомодное меховое манто. Хрупкая и жалкая, как иссушенная беспощадным зноем рябина. Она все еще пыталась держать спину прямо, но это ей не удавалось. Что-то в ней казалось неправильным, чужеродным, как искаженная кошмарным сном реальность. Киэнн тряхнул головой, прищурился, потер глаза обеими ладонями. Силуэт овевало слабое, едва заметное золотистое свечение. То самое, которого глаза простых смертных почти никогда не видят. То самое, что указало ему на девушку-подменыша в сутолоке вечернего метро. Эта нелепая пожилая леди не была просто женщиной. Она была фейри.

Изгнанница. Просто так фейри не стареют. Нужно прожить долгую одинокую жизнь в мире смертных, чтобы превратиться вот в такую развалину. Она не подменыш, у них аура другая – грязная, водянистая, разбавленная серым, точно табачным дымом. У некоторых и вовсе не видна. Но не у нее. Любопытно, что же она натворила? Кому перешла дорогу? По сути, она не в лучшем положении, чем он. За исключением одного.

Киэнн подошел к престарелой фейри почти вплотную, но она по-прежнему отрешенно блуждала взглядом где-то в темноте, вцепившись сухими узловатыми пальцами в свой потертый, неопрятный енотовый воротник. Прозрачно-тонкая кожа, когда-то наверняка блиставшая алебастровой белизной богини, теперь казалась пожелтевшим и обгорелым пергаментом, который разлетится в прах от одного прикосновения. Из-под нахлобученного на макушку, точно ветхая корзина на голову огородного пугала, болотно-зеленого берета выбивались куриные перья жидких седых волосенок. Растянутый подол клетчатой шерстяной юбки с выбивающимися нитями приоткрывал тощие старческие ноги в видавших виды замшевых полусапожках на стертом каблуке. Киэнн невольно перевел взгляд на собственные туфли. С тобой происходит то же самое. Ты медленно опускаешься. Еще лет двадцать – и ты превратишься в точно такую же рухлядь. Если, конечно, решишь выжить любой ценой.

Несмотря на теплую погоду и свой нелепый зимний наряд, седая фейри дрожала так, словно стояла нагишом под леденящим февральским ветром. А ещё от нее исходил стойкий, абсолютно человеческий запах дряхления и близкой смерти, от которого Киэнна буквально передернуло. Запах – это, пожалуй, последнее, что может утратить фейри на пути вырождения. Вонь прели и нафталина вместо пьянящего аромата яблок…

И все же это был шанс. Причем жирный шанс, куда получше, чем с подменышем. Киэнн решил не ходить вокруг да около:

– Почему ты не можешь вернуться?

Изгнанница глухо вскрикнула, спешно зажав рот трясущейся рукой. Киэнн повторил вопрос на шилайди, чтобы быть уверенным, что его поняли и поняли верно. Она обернулась так медленно, как будто боялась рассыпаться, или, быть может, спугнуть то неведомое, что стояло у нее за спиной и говорило на языке фейри. И, в общем-то, Киэнн мог ее понять.

Взору Киэнна предстало лицо, схожее то ли с ритуальной маской африканских аборигенов, то ли с оплавленной свечой. Внешние уголки водянистых слезящихся глаз, казалось, медленно стекали к отвислым щекам, и те, в свою очередь, сотней восковых складок, застывали у подбородка. Узкий, изломанный морщинами рот скалился в жуткой трагической гримасе. Гротескный нос, точно вылепленный наспех никудышным гончаром, такая же уродливая лепнина под глазами и в разлете бровей, и брызги несмываемых пятен, какими отмечает подвластных себе созданий жестокий бог – время.

– Ты – Дэ Данаан? – сиплым, глухим голосом простонала она.

Старуха определенно не знала его, также, как и он ее не знал. И все же угадала безошибочно, с первой попытки. На лбу у меня, что ли, написано?

– Если я тот, за кого ты меня принимаешь, тебе следует отвечать на вопрос, а не ставить встречный, – холодно отчитал старую фейри король. Король, который давно умер. Но ей этого знать не обязательно.

Дряхлая фейри испуганно сжалась:

– Не надо…

Киэнн невольно поморщился. Как будто я могу тебе что-либо сделать. Только понтуюсь.

– Кто ты? – сжалился над ней он. Старуха явно малость не в своем уме, лучше уж спросить у нее что-то полегче. Не то, чтобы его и впрямь очень уж интересовала ее природа – она не тролль, несмотря на все нынешнее уродство, и, скорей всего, даже не гвиллион. Ее глаза, даже утратив былую яркость и сияние, изливали в сознание нежную зеленоватую бирюзу. Она почти наверняка была духом воды, какой-нибудь дивной морской девой или пленительной нимфой. Что делало ее настоящую еще более пугающей. – Кто ты такая? Шелки? Никса? Мерроу? Ундина?

– Я – ламия, – с нескрываемой горечью ответствовала она.

Небо Маг Мэлла! Ламия! Та, из волос которой рождается радуга! Та, что пробуждает спящие воды рек одним лишь поцелуем! Та, что умеет строить мраморные замки из пены прибоя! Если, конечно, все это не вранье.

Киэнн окинул жуткую каргу изумленным и одновременно недоверчивым взглядом:

– Ламия? Я о вас только в книжках читал. Вы существуете?

– Я была последней, – еще больше скривила губы горестная маска.

Киэнн глубоко втянул воздух, переваривая услышанное.

– То есть тебя не могли убить? И потому изгнали?

Ее преступление уже казалось неважным. Даже если оно было из разряда тех, за которые и впрямь карают смертью.

– Да, мой король.

– Но это же, по сути, то же самое! Такой же геноцид!

То же, да не совсем. Ее могли позвать обратно, по прошествии срока, который сочли бы вполне достаточным. Могли, да не позвали. Ни он сам, ни его отец, ни бабка, которая, скорей всего, и отправила последнюю из ламий в бессрочную ссылку. Говорят, проклятая стерва вообще не выносила женской конкуренции и уморила всех наложниц старика Нуады просто за то, что они все детство мозолили ей глаза.

– Ты пришел за мной? – ламия с преданностью щенка подняла на него глаза. – Ты позволишь мне вернуться?

Да что ж сегодня каждая встречная фейри видит в нем своего благодетеля?

– Да, ламия, – на этот раз все же величаво кивнул в ответ Киэнн. – Ты можешь пойти вместе со мной. Ты еще помнишь дорогу?

– Дорогу нельзя забыть, мой король! – ее погасший взгляд вспыхнул неудержимым ликованием.

«Ну и отлично, – так и просилось на язык. – Значит, ты поведешь. Потому как, видишь ли, мой навигатор сломан и, полагаю, ремонту не подлежит».

Такая великолепная возможность ему уже и не снилась. Пролезть через черный ход вместо того, чтобы лупить кулаками в парадные ворота и вопить: «Вот я! Вяжите меня!» Какая редкостная удача, что, в последний момент, ему все же не хватило храбрости зажмуриться и прыгнуть в пропасть! Страшно подумать, что она бы сделала с ним…

Киэнн одарил ламию еще одним покровительственным кивком, надеясь, что трухлявая развалина сама поймет, чего от нее требуется. Однако, вместо того, чтобы поспешить к желанным берегам, старуха вдруг упала на колени и принялась целовать ему руки своими сухими шершавыми губами. Киэнн с трудом сдержал порыв отпрянуть или, не дай бог, оттолкнуть стоявшую на самом краю бетонного пирса фейри. Девять лет назад он принял бы такое выражение благодарности как нечто само собой разумеющееся. Даже если бы дело обстояло примерно так же, как сейчас и благодарить этой несчастной его было, собственно, не за что. Теперь оно отчего-то раздражало. И дело было отнюдь не в брезгливости, эка невидаль! Да неужто ты и впрямь разучился лгать и при этом не чувствовать себя мудаком? – Плохи твои дела…

– Ну довольно, – все же попытался освободиться Киэнн, имитируя сытую небрежность в движениях. – Шевели своей костлявой задницей или я уеду без тебя.

Вопреки его ожиданиям, угроза не подействовала. Ламия продолжала лихорадочно цепляться за его пальцы, рукава, полы плаща, ремень джинсов, бессмысленно бормоча:

– Шестьдесят семь лет! Одна, совсем одна! Никого… Все ушли: Джон, Лаура, Генри… Шестьдесят семь! Почему? Почему ты пришел только сейчас? Никого, одна… Шестьдесят… семь… За что? Знаешь ли ты, что это такое? Шестьдесят семь… лет…

Киэнну живо представилась такая безрадостная перспектива. Не знаю, ламия. Правда, не знаю. Хотя боюсь, мог бы узнать. Но произносить этого вслух он точно не собирался.

– Ты проведешь здесь еще шестьдесят семь, если не перестанешь выть и не подыщешь нам транспортное средство, достойное твоего короля!

Несчастная старуха затряслась еще сильнее и наконец сделала попытку подняться на ноги. Но не успел Киэнн вздохнуть с облегчением, как глаза его провожатой закатились куда-то под веки, будто она хотела картинно изумиться его непроходимой глупости, левое плечо ушло в сторону и прежде, чем до него наконец дошло что происходит, внизу послышался глухой всплеск от упавшего в воду тела.

Троллье дерьмо! Боггартовы кишки! Да что ж за проклятье, разрази тебя Мор!

Киэнн спешно скинул туфли и плащ, и, ни секунды не раздумывая, прыгнул. Конечно, она – речной дух, а значит так быстро не утонет, даже будучи в полном беспамятстве, но лучше все-таки не тянуть. Будь же проклята его недогадливость! Держись, старая идиотка, держись! Я тебя вытащу! И тогда ты, в свою очередь, вытащишь меня. И все будут жить счастливо, хотя, может быть, и недолго.

Черная вода сомкнулась над ним, холод вцепился в мышцы железной хваткой бородатого старика-водяного. До дна оказалось дальше, чем он рассчитывал, хотя проявлять чудеса дайвинга все равно не пришлось. Киэнн пошарил руками по каменистому дну и почти сразу почувствовал что-то мягкое и ласкающее пальцы под водой. Манто. Для головы слишком много волос. Он ощупал свою невидимую находку на предмет чего-то вроде талии – и в этом также преуспел. Ламия была тощей как щепка и костлявой как ерш. Киэнн покрепче обхватил бесчувственное тело поперек, оттолкнулся от твердого дна обеими ногами и, через несколько секунд, уже вдыхал знакомый плотный воздух ночного города. Драгоценная ноша безвольно болталась у него под мышкой. Старая фейри потеряла один сапожок и свой невыносимо чучельный берет. Что хуже – никаких признаков жизни она все еще не проявляла.

Киэнн добрел до берега и уложил тело на камнях. И только после этого сообразил, что делать этого, кажется, не следовало. Конечно, нормальные фейри редко умирают всего лишь наглотавшись пресной воды, и Киэнн всем сердцем рассчитывал на знаменитую живучесть волшебного народца. Но, черт возьми, ей же, по людским меркам, под девяносто! Она стара, как рваная калоша, а такого с нормальными фейри также обычно не происходит!

Киэнн сорвал с ламии мокрое, теперь больше похожее на облезлую дворнягу, манто, выламывая перламутровые пуговицы, расстегнул розовый твидовый жакет, разорвал тонкий шелк заношенной до дыр блузки… Ночной пляж был по-прежнему пуст, однако внутренний демон Киэнн все же злорадно ухмылялся, наблюдая за происходящим со стороны. Хорошенькое зрелище ты сейчас представляешь! – Насрать. Если бы понадобилось, он бы и оттрахал ее прямо здесь, без колебаний. Спасатель на водах из Киэнна, конечно, был никудышный, но, по крайней мере, он сотни раз видел как это делают в кино. Четыре коротких толчка и вдох через рот. Зубы у ламии были определенно не голливудские и изо рта несло как из выгребной ямы. Потерпишь. Четыре толчка – вдох. Ну же! Просыпайся, спящая красавица! Четыре толчка – вдох…

Киэнн остановился только когда тело ламии стало таять, точно грязный комок снега, с самой середины зимы громоздившийся на обочине. Таять, оседая клочьями липкой пены на пальцах. Ветер усилился и бесшабашные волны принялись наперегонки слизывать то, что осталось от мертвой русалки. Светало. На Чикаго ползла грозовая туча, тяжелая, как свинцовый дирижабль. Черная, как безысходность и отчаянье.