Текст книги "Писатели и советские вожди"
Автор книги: Борис Фрезинский
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 38 страниц)
В апреле 1936 г. Кин был отозван из Парижа; в Москве он сначала заведовал отделом в издательстве «Художественная литература», а затем стал редактором газеты «Нувель де Моску». 3 ноября 1937 г. он был арестован и в том же году расстрелян.
Критику в адрес руководства советской делегации на конгрессе высказывал не только В. Кин, но и Бабель. Правда, Бабелем критика эта высказана в 1939 г. в показаниях, данных им на Лубянке, куда он был доставлен по обвинению в том, что, будучи завербован А. Мальро, стал «шпионом». Однако, за вычетом того, что извращалось и подгонялось следователем под формулу обвинения, многое в показаниях Бабеля представляет собой вполне правдоподобный рассказ, немыслимый в условиях тогдашней жизни «на свободе»:
Все дело организации советской делегации было поставлено безобразно; состав делегации (Щербаков, Кольцов, Киршон, А. Толстой, Караваева, Вс. Иванов, Микитенко, Панч, Пастернак, Тихонов, я и др.) был неавторитетен и неубедителен для других делегаций. Руководство делегации (Щербаков и Кольцов) апробировали доклады, звучавшие смехотворно. Так, например, доклад Иванова о материальном положении сов. писателей. О том, что у каждого из них есть определенная кубатура жилой площади с кухней и ванной. С ответами троцкистам неизменно выступал Киршон, наиболее одиозный из членов делегации [796]796
23 апреля 1937 г. уже после снятия обреченного Г. Г. Ягоды с последней должности наркома связи П. Ф. Юдин в доносе Сталину и Кагановичу писал, что «на протяжении многих лет Киршон фактически жил у Ягоды <…> Щедроты и заботы о Киршоне со стороны Ягоды доходили до таких пределов, что когда Киршон поехал вместе с писателями на пленум в Минск, то на вокзале в Минске Киршона встречала группа ответственных работников НКВД, на своих машинах увезли в гостиницу НКВД» (Власть и художественная интеллигенция. С. 360). К тому же Киршон состоял в постоянной переписке со Сталиным; все это создавало ему особое положение в Союзе писателей.
[Закрыть]; в то же время ни у меня, ни у Пастернака никто не спросил, о чем мы собираемся говорить на конгрессе… Закулисная сторона конгресса характеризовалась яростной борьбой между Кольцовым и Эренбургом, проводившим точку зрения Мальро и воздействовавшим в этом смысле. Члены делегации были представлены самим себе… [797]797
Поварцов С.Причина смерти – расстрел. С. 124.
[Закрыть]
Эти самоличные показания Бабеля были исправлены следователем; после рассказа о выступлениях Киршона (к тому времени расстрелянного) следователем записано: «Воспользовавшись этими неурядицами, Мальро раскалывал конгресс и вносил разброд в советскую делегацию, яростно поддерживая наскоки Эренбурга на Щербакова» (! – Б.Ф.) [798]798
Там же.С. 125.
[Закрыть].
3. Арагон категорически против Мальро и Эренбурга
Уезжая из Парижа после конгресса, Михаил Кольцов чувствовал, что в секретариате Бюро Ассоциации писателей из активно действующих фигур железная поддержка всем московским указаниям обеспечена только со стороны поэта, члена ФКП Луи Арагона. Однако, как оказалось, его пылкий нрав, нетерпимость к возражениям и чужим проектам, болезненное самолюбие и жажда лидерства сводили на нет все возможные плюсы от его безусловной партийной дисциплинированности. В десятых числах июля 1935 г. Арагон прислал в Москву следующее донесение:
Лично товарищам Щербакову и Кольцову.Совещание французского секретариата от 8 июля 1935 года для обсуждения издания протокола конгресса. Для участия в работе выделены т.т. Эренбург и Реглер. Заседание проходит у Мальро. Кроме остальных присутствует и Жид (прибытие Шамсона ожидалось очень поздно). Итак – присутствуют: Мальро, Жид, Блок, Реглер, Арагон.
1) Эренбург заявляет тоном протеста, что произошла недопустимая вещь: «Известия» сообщают об издании по инициативе Международной Ассоциации книги «День мира» [799]799
С сообщением о книге «День мира» Горький обратился к иностранным гостям Первого съезда писателей 1 сентября 1934 (см.: Летопись жизни и творчества А. М. Горького. Т. 4). Задуманная Кольцовым и поддержанная Горьким, книга «День мира» вышла в Москве в 1937 г. под редакцией уже покойного Горького и еще не арестованного Кольцова. Это огромный иллюстрированный том, повествующий, как прошел во всех странах планеты день 27 сентября 1935 г.; в книге приняли участие многие писатели и журналисты зарубежных стран, в частности французы Арагон, Блок, Дюртен, Виоллис. Для раздела «День писателя» заметки прислали Ж. Бенда, Б. Брехт, О. М. Граф, А. Деблин, Ж. Кассу, Э. Людвиг, Г. Манн, Л. Маркузе, Г. Мархвица, К. Михаэлис, Г. Реглер, Р. Роллан, Э. Толлер, Э. Триоле, Г. Уэллс, Б. Франк, С. Цвейг, К. Чапек, А. Эллис. Мальро и Эренбург в «Дне мира» не участвовали. Поскольку книга вышла после «отлучения» А. Жида, его имя в ней не упоминалось. После ареста Кольцова книга «День мира» была запрещена к распространению в СССР и изъята из библиотек.
[Закрыть]под редакцией Жида, Кольцова и Горького. Вопрос Эренбурга Жиду: Это правда? Жид плохо помнит, кто-то ему об этом говорил. Я уточняю: «Вам говорил Кольцов». «Ах, да». Жид находит, что это хорошая идея и готов принять участие. Но русские слова «под редакцией» привели к недоразумению, которое я должен разъяснить. Когда стало ясно, что речь идет о «редактировании» для Жида, Эренбург заявил: «Желаете ли Вы узнать мое мнение и мой опыт оттуда? Так вот, я полагаю, что книга будет сделана исключительно Кольцовым, а Горькому и Вам предстоит быть „крестными отцами“ и дать лишь Ваши имена». Я начинаю протестовать и объясняю, какое активнейшее участие принимает Горький во всех изданиях, которые выходят под его редакцией. Позиция Жида: очень заинтересован этим проектом, опасается только, что если привлекут больших писателей, он не сумеет протестовать против того или иного произведения, но будет действительно счастлив редактировать эту книгу, если участники признают его авторитет. «Не надо литературщины», – говорит он в противоположность Мальро, который придерживается во время обсуждения мнения Эренбурга и с большой иронией отзывается о качестве авторов, которых Кольцов собирается привлечь к работе.2) Гийу, утвержденный в качестве технического секретаря, отсутствует в течение 15 дней. Жид, поддержанный Мальро и Эренбургом, несмотря на мой протест, выдвигает кандидатуру временного заместителя: молодого швейцарца Малэ [800]800
Скорее всего речь идет о Жане Малаке (неточность транскрибирования при переводе).
[Закрыть], троцкиста, друга Жида, сопровождавшего его в Вильжюив и бурно аплодировавшего на конгрессе Мадлен Паз.3) Эренбург официально заявляет о своем отказе быть секретарем советской организации, но сообщает, что временно будет выполнять эту работу до организации постоянного секретариата в Москве. Начиная с этого момента, он говорит безостановочно, перебивает меня и навязывает свою точку зрения: ясно, мы ничего не выиграем от того, что он не будет секретарем, он как бы случайно будет появляться на совещаниях, принимать участие в дискуссиях, не неся никакой ответственности.
4) Издание книги о конгрессе. Точное изложение заседания бюро, на котором присутствовал Кольцов. Мальро и Эренбург заявляют, что они против издания этой книги в Е [801]801
Коммунистическое издательство.
[Закрыть]. Они опираются на Жида и Реглера. Блок поддержал бы меня, но видя, что это бесполезно, присоединяется к их точке зрения. Эренбург предлагает Кра [802]802
С издательством Симона Кра (Париж, ул. Бланш, 6), выпускавшим книжную серию «Collection Europeenne», Эренбург имел дело в 1920-е гг.; оно, как и издательство Н. Р. Ф., упоминается в его письмах Е. И. Замятину.
[Закрыть]в качестве издателя. Но так как это предложение смехотворно (Кра накануне банкротства, ничего не издавал в течение 2-х лет), я возражаю и присоединяюсь к предложению Мальро – переговорить с Галлимаром (Н. Р. Ф. [803]803
По названию журнала «Nouvelle Revue Française»; в этом издательстве, связанном с издательским концерном Галлимар, работал Мальро и издавались переводы книг Эренбурга.
[Закрыть]).Уже с самого начала было ясно, что именно этого они желали, Эренбург и он.
О форме книги Мальро заявил категорически (как будто он уже обсуждал этот вопрос), что в Изд-ве Н. Р. Ф. книга должна выйти в сильно сокращенном виде (350 стр., 15 фр.). Это же предложение сделано и Эренбургом. Я напоминаю, что коммунистическое издательство предлагало издать 900 стр. Ставлю вопрос о тираже и возможностях реализации. Блок меня поддерживает. Мальро заявляет, что максимальное количество – это 1000 экз. От имени Е. я сообщаю, что при цене 5 фр. можно будет издать и 3000 экз. Это заявление видимо трогает Жида. Но яростные возражения Эренбурга и Мальро, поддержанные Реглером, приводят к окончательному решению за проект Эренбурга, который считает, что это единственное приемлемое предложение (1 том 15 фр. 350 стр. сокращенные доклады [804]804
Эренбург и Мальро опасались, что включение в книгу полных текстов сугубо пропагандистских выступлений сделает ее нечитаемой.
[Закрыть]).Обсуждение принципов редактирования докладов: основная цель Эренбурга и Мальро – сокращение доклада Барбюса до размеров доклада Жида, т. е. сокращение его почти в 5 раз. Предполагается просить авторов самим сокращать свои доклады до размеров, указанных им редакцией. Эренбург предлагает и заставляет принять в качестве редакции Реглера и Низана. Заметьте, что участие немца в этой французской книге необъяснимо. Что же касается Низана, то он занят в «Юманите» и вообще не особенный охотник работать и несомненно не уделит книге необходимого времени, разве что ради дружеских отношений, связывающих Мальро и Реглера.
5) Эренбург предлагает, чтобы Международная Ассоциация издавала в странах, где это будет возможно (уже имеются предложения издать в Чехословакии, Англии, Америке и СССР), серии книг, скажем, 6 в год, главным образом романов, переведенных и рекомендованных Ассоциацией. Затем он предлагает заключить договор с Н. Р. Ф. на один год для издания этих 6 книг. Я протестую: было предположено, что книги под маркой Ассоциации могут издаваться в любом издательстве по нашей рекомендации. Такой же порядок превратит Н. Р. Ф. в официального издателя Ассоциации и делает совершенно невозможным сотрудничество с другими издательствами. Я указываю Мальро (Жид ушел, сказав нечто в этом духе по поводу издания книги о конгрессе) на неудобство такой монополии, которая даст повод говорить, что все это (конгресс, Ассоциация и т. п.) есть ничто иное, как коммерческое предприятие Н. Р. Ф. Более того, Н. Р. Ф. находится под контролем треста АШЭТ (который фактически является во Франции главным цензором). Мы себе отрежем пути к другим издательствам и восстановим их против нас вместо того, чтобы все искали нашей поддержки и нашей рекомендации (как, например, премия Гонкур, переходящая от одного издательства к другому [805]805
Имеется в виду право переиздания книг, удостоенных Гонкуровской премии.
[Закрыть]). Ожесточенные возражения со стороны Мальро и Эренбурга, нерешительная позиция Блока и мое предложение остается в меньшинстве.Выводы.
Эренбург навязывает по всем вопросам свое мнение, высказывая его презрительным тоном и с недопустимой грубостью. Слово коммунист систематически употребляется им в дурном смысле, причем с наибольшей чувствительностью он относится к имени Кольцова. Ясно и определенно он высказывает мнение агента, рекламирующего фирму Галлимар. Я работаю с Мальро и Реглером. Блок, побуждаемый добрыми намерениями, бессилен мне помочь. Шамсон ничем не интересуется. Жида заставляют приходить хитростью, и нет никаких сомнений в том, что мне не дадут привести Барбюса, который, впрочем, теряется в спорах и поддерживает кого угодно и что угодно по воле случая.
В таких условиях мое положение в секретариате совершенно нестерпимо. Может случиться все, что угодно, и я не могу отвечать ни за что. Ни к чему не приведет и созыв фракции, на которой я в качестве членов ее встречу Реглера и Канторовица [806]806
Немецкий писатель А. Канторовиц с 1933 г. находился в Париже в эмиграции.
[Закрыть]и в крайнем случае Низана; по вопросам, касающимся, скажем, книги, можно быть заранее уверенным, что они поддержат мнение Мальро.Иными словами даже во фракции я буду вынужден из дисциплины поддерживать мнение большинства, если это будет даже мнением Эренбурга и Мальро. Считаю необходимым тут же отметить, что давая на первых порах работу Реглеру и Низану, Мальро полагается на их преданность делу подготовки конгресса и на их присутствие на каждом заседании.
Мне очень неприятно говорить таким образом о товарищах, членах партии [807]807
И. Эренбург и А. Мальро были беспартийными.
[Закрыть], но я не могу поступить иначе, ибо их поведение уже привело к таким «превосходным» результатам, что коммунистическому издательству объявлен бойкот и что книга о конгрессе, написанная двумя коммунистами, несмотря на мнимую опасность вмешивать коммунистов в эту работу, по мнению Эренбурга и Мальро, хотя это и было сделано по их предложению, эта книга ускользнет из-под контроля партии и очутится под контролем Н. Р. Ф. и издательства АШЭТ.Таким образом, Вы видите, что в создавшихся условиях стало невозможным защищать точку зрения партии. Разумеется, я буду продолжать присутствовать на заседаниях и держать Вас в курсе событий.
Разговоры о вконец испорченных отношениях Арагона с Эренбургом в середине 1930-х гг. ходили широко. Ромен Роллан в мае 1935-го после встречи с Ж. Р. Блоком записал в дневнике: «Отношения между французскими писателями и писателями-коммунистами оставляют желать лучшего. Арагон, говорят, не находит общего языка ни с Мальро, ни с Низаном. А между Арагоном и Эренбургом – смертельная ненависть… Зато Эренбург обожает Мальро» [809]809
Неизвестные страницы Дневника Роллана (май 1935) // Диалог писателей. Из истории русско-французских культурных связей XX века. 1920–1970. М., 2002. С. 275.
[Закрыть].
Но в главах мемуаров Эренбурга «Люди, годы, жизнь», посвященных 1934–1936 гг., лишь упоминается «неистовый Арагон» [810]810
Эренбург(2, 67).
[Закрыть], и, только перейдя к послевоенной поре, Эренбург скажет о нем, вспомнив, как познакомился с Арагоном в 1928-м: «…он был молодым красивым сюрреалистом. На Монпарнасе много говорили и о его прекрасной книге „Парижский крестьянин“, и о различных шумливых демонстрациях: задором сюрреалисты напоминали наших футуристов, Арагон был одним из самых боевых. Потом он стал сторонником реализма, коммунистом, создавал различные организации, редактировал журналы, газеты. Мы продолжали с ним встречаться и порой отчаянно спорили» [811]811
Эренбург(3, 86).
[Закрыть]. «Отчаянно спорили» – это все, что в пору оттепели мог, в силу очень различных соображений, позволить себе напечатать об Арагоне 1930-х гг. Эренбург. Донесение Арагона в Москву наполняет это выражение вполне конкретным содержанием.
В Москве письмо Арагона поступило к Кольцову и уже от него русский перевод переправили Щербакову с такой сопроводиловкой: «23 июля 1935. ЦК ВКП(б) – Культпрос тов. Щербакову. По поручению тов. Кольцова передаю перевод письма Луи Арагона. (Подпись неразборчива)» [812]812
РГАСПИ. Ф. 88. Оп. 1. Ед. хр. 511. Л. 1.
[Закрыть].
Неизвестно, на сколь высоком уровне в Москве обсуждались письмо Арагона и ситуация в секретариате Ассоциации писателей, но ответ Арагону был отправлен не скоро.
4. Письмо Эренбурга Бухарину читает Сталин
Надо полагать, Эренбург догадывался о том, что Арагон доносит Кольцову о заседаниях секретариата ассоциации писателей. С другой стороны, Эренбург представлял себе и ту информацию, которую сам Кольцов предоставит «наверх» о его деятельности во время конгресса. Мемуары Эренбурга содержат лишь намеки на подлинные взаимоотношения его с Кольцовым, отношения, которые улучшились лишь в Испании, а в Париже были – при полной корректности его писем к Кольцову – очень напряженными. Напомню высказывание Эренбурга о Кольцове: «Ко мне он относился дружески, но слегка презрительно, любил с глазу на глаз поговорить по душам, пооткровенничать, но, когда речь шла о порядке дня двух конгрессов, не приглашал меня на совещания. Однажды он мне признался: „Вы редчайшая разновидность нашей фауны – нестреляный воробей“. (В общем он был прав – стреляным я стал позднее)» [813]813
Эренбург(2, 135).
[Закрыть].
Эренбург чувствовал необходимость довести до Кремля своепредставление о ходе конгресса, о собственной работе и будущем участии в Ассоциации писателей. Механизм такой «посылки» был продуман: посылалось подробное письмо Н. И. Бухарину и он, имея от адресата carte blanche, показывал текст кому считал нужным и важным. Сейчас своим письмом Эренбург фактически обязал гимназического друга найти выход из того положения, в каком он оказался в Париже. Именно Бухарин, консультировавший Эренбурга перед отправкой письма Сталину в сентябре 1934-го и сам не получивший разрешения на участие в Парижском конгрессе писателей, теперь должен был помочь Эренбургу в его сложном положении. Решение Бухарина было простым и единственно верным: фрагмент письма Эренбурга с общей оценкой Парижского конгресса он отослал Сталину. (Поскребышев корреспонденцию Бухарина Сталину задерживать не имел полномочий.)
Сопроводительное письмо Бухарина было коротким:
Дорогой Коба,
посылаю тебе копию с части письма Эренбурга, где дается интимная информация о работе международного писательского Конгресса. В конце он очень жалуется и просит освободить его от нагрузки по организации писателей в виду того положения, в которое он, по его словам, поставлен. Письмо, на мой взгляд, представляет интерес для тебя, поэтому я его пересылаю.
К этому Бухарин приложил машинописную копию следующего текста Эренбурга, озаглавленного «Конгресс» [815]815
При публикации этого текста в книге «Большая цензура» (С. 382–384) составитель датировал его странно: «20 июля 1935 г. (не ранее)» – хотя очевидно, что написанное в Париже письмо Эренбурга Бухарину было послано с диппочтой и Бухарин, получив и прочтя его и приготовив копию, отправил ее Сталину 20 июля, следовательно, письмо написано Эренбургом всяко на несколько дней ранее20 июля. В фонде Бухарина (№ 329) РГАСПИ это письмо отсутствует. Что касается заголовка, то неизвестно, принадлежал он Эренбургу или дан Бухариным.
[Закрыть]:
Вы были до некоторой степени свидетелем того, как этот конгресс родился. Частично Вы толкнули меня на это дело. Прибегаю к Вашей помощи: Вы втащили, помогите выйти. Вы наверно знаете, с какими трудностями собрался этот конгресс. Барбюс писал мне письма, обвиняя в «саботаже, измене» и пр. Конгресс родился буквально у меня на квартире, где собирался десяток французских и немецких писателей, его подготовлявших. Я хотел расширить рамки, избегать морповских «земляков». Меня обвиняли в том, что я «интригую» и пр. Москва, несмотря на мои запросы, молчала. Я все же продолжал работу, хотя для меня этот конгресс был бедствием. Я считал своим долгом довести его до конца. Еще накануне за два дня до открытия съезда мне приходилось уговаривать Жида и др., которые в последнюю минуту хотели отказаться. Во время съезда я должен был опять-таки удерживать его, да и некоторых других французских писателей, нам дружественных, от прямого или косвенного выступления против нас. Можно сказать, что в итоге конгресс удался. Резонанс его и здесь силен, дело сделано. Я считаю все же необходимым сказать прямо, что Союз мог добиться большего и выше поднять свой престиж.
Наша делегация была очень многочисленна, но большинство писателей, входивших в нее, вовсе неизвестно заграницей, в частности во Франции. Когда выяснилось, что Горький и Шолохов не приезжают, наших французских друзей охватила паника. Андре Жид, Мальро и Блок звонили в полпредство. Жид даже хотел идти к Потемкину, чтобы просить о присылке Бабеля и Пастернака. Последний приехал, увы, больным. И он, и Бабель приехали только к последнему дню конгресса. Их выступления были покрыты овациями, но все же можно сказать, что, будь Бабель здесь – с его знанием языка и толковостью – с первого дня, можно было бы выпустить совделегата с полемикой, тогда как остальные ограничивались только чтением по бумажке. Если брать таких людей, как Жид, Мальро и пр., то присутствие Бабеля, Пастернака, Тынянова, Федина, Шолохова могло бы с первого дня поставить нашу делегацию в иное, куда более выгодное положение. Если говорить о тех рабочих, которые читают, то им неизвестен Панферов, но они хорошо знают Гладкова. Мне думается, что следовало бы учесть, так сказать, «экспортный характер» нашей делегации. Впервые мы выступили на Западе рядом с такими писателями, как Жид, Манн, Мальро и пр., и вопрос о качествевставал все время. После того, как выяснилось, что Горький и Шолохов не приезжают делегаты составляли:
Кольцов – в газетах писали «redacteur de Pravda» – известный по имени как журналист.
Караваева – здесь неизвестна.
Киршон – здесь мало известен.
Панферов – здесь известен мало.
Тихонов – здесь неизвестен (поэзия вообще трудней переходит границы).
Луппол – не писатель.
Щербаков.
Эренбург, который известен как полупарижанин.
Остаются Всеволод Иванов и Толстой – известные как писатели.
Итак, на 10 русских только 3–4 известных.
Западных условий, за исключением Луппола и Кольцова, не знал никто.
Доклады привезли огромные. Пришлось на месте сокращать. Доклады были канцелярские – не чувствовалось в них за редкими исключениями, что их писали писатели. Всеволоду Иванову предложили прочесть доклад о том, сколько у нас писатели зарабатывают, чем вызвали неприятное изумление конгресса и принизили авторитет этого хорошего писателя. В ряде докладов были чисто политические пассажи, непреломленные через литературу. Было много и чудовищного. В одном из главных докладов [816]816
Доклад Ф. И. Панферова.
[Закрыть]значилось, что учителя социалистического реализма: Андре Жид, Барбюс, Генрих Манн и Андерсен-Нексе. В переводе на русский язык это звучит так: учителя социалистического реализма: Андрей Белый, Леонид Андреев, Борис Зайцев и Серафимович. Мне стоило большого труда, чтобы отговорить французских писателей от выступления после этого доклада с критикой его вряд ли снисходительной. Андре Жид, Мальро и др. не раз говорили: «Мы защищаем советскую культуру, а потом ваши товарищи выходят и наглядно опровергают то, что мы говорим». Конечно, все спасло то, что это советская делегация. Нас слушали, и нам аплодировали за то, что мы представители СССР. Но могло быть иначе: мы могли увеличитьнаш культурный престиж. То же самое относится к выступлениям национальных литератур. Они были «в загоне». На московском съезде доклад о грузинской литературе был одним из самых блестящих: он показал, что грузинская литература – ценность первостепенная [817]817
Содоклад о грузинской литературе сделал председатель правления Союза писателей Грузии, литературный критик, ректор Тбилисского университета М. Торошелидзе.
[Закрыть]. Здесь же представители национальных литератур говорили только о своем национальном освобождении. У французов создалось впечатление, что это «младшие братья»: вы, мол, русские говорите о поэзии, а они говорят только о национальных школах.За два месяца до съезда я писал в Москву, что готовится выступление троцкистов о Викторе Серже и что надо подготовить отпор [818]818
Это письмо автору неизвестно.
[Закрыть]. Это было сделано чрезвычайно слабо. Несмотря на то, что мне самому пришлось вполне импровизированно принять участие в нашей защите, я должен сказать, что она была слаба. Хорошо, что утром мне удалось привлечь к делу Жида и что выступила Зегерс. Очень жалко, что наши вожаки не дали вы – ступить по этому вопросу Лахути, который, благодаря своей биографии и своему положению мог бы сыграть выигрышную для нас роль.Дело очень серьезно: поскольку мы заинтересованы в симпатиях французской интеллигенции, мы не должны оттолкнуть от себя Жида, Мальро, Геенно и др. Повторяю, несмотря на все, конгресс закончился успехом, и если я описываю Вам кое-какие слабые стороны, то только потому, что я убежден, что советская делегация могла бы показать себя куда более в выгодном свете. Я никого лично не обвиняю, да и глупо обвинять людей, которые сами хорошо не понимали, перед кем они должны говорить, как говорить, о чем. Я только думаю, что, взвалив на меня огромную часть дела созыва конгресса, можно было бы проявить некоторое доверие ко мне и хотя бы мимоходом спросить моего совета о составе нашей делегации и о характере наших выступлений с точки зрения наибольшей эффективности этого на Западе. Этого никто не сделал. Не подумайте, что речь идет о самолюбии, просто обидно за наше общее дело.
Во время конгресса моя роль была успокаивать французов и сглаживать наши «гаффы» [819]819
От фр. gaffe – неловкое выражение (faire une gaffe – совершить промах, дать маху, допустить бестактность).
[Закрыть]– роль достаточно неблагодарная. Как и раньше, со мной не советовались: мне объявляли. Все это в порядке вещей, так как я – беспартийный, никакого поста не занимаю, просто писатель Эренбург. Но сейчас я ставлю вопрос о дальнейшем. Меня выбрали в секретариат организации вместе с Кольцовым. Значит, мне придется опять-таки уговаривать французов мириться с нашими своеобразностями (что хорошо) и несообразностями (что хуже). На первом же собрании секретариата наши делегаты выступили с предложениями, о которых я даже не знал. В Москве, может быть, это и привычно, а главное, там все люди свои и сходит все с рук. Здесь это невозможно. Вы знаете, как я попал во всю эту перепалку, помогите мне высвободиться. Я не считаю, что моя работа в таких условиях может быть продуктивной. Это просто меня изведет, а пользы даст весьма мало. Гораздо лучше, если секретариат будет находиться в Москве в виде того же Кольцова и он будет списываться с французами, как американский секретариат находится в Америке, английский в Англии. Во всяком случае, Вы должны помочь мне освободиться от этой «работы», которая при таких условиях не может дать никаких положительных результатов, а меня может доконать.Я жду Вашего скорого и подробного ответа на это письмо: о моей роли в секретариате Международной организации писателей.
Прочтя этот текст Эренбурга, Сталин отправил его Кагановичу (тогда второму человеку в партии), написав наискосок на сопроводительной записке Бухарина:
Снова отметим характерную для сталинских резолюций на письмах манеру использовать высказывания из их текста как свои (слово «доконать» было употреблено Эренбургом)…
5. На следующий день – письмо Щербакова и Кольцова
…Через день после того, как Бухарин переслал Сталину текст Эренбурга, вождю было написано (в характерно советско-чиновничьей стилистике) письмо А. С. Щербакова и М. Е. Кольцова на ту же тему. Похоже, что при составлении своего письма они учитывали полученное раньше послание Арагона, но нападки Арагона на Мальро поддерживать не стали, а наскоки Арагона на Эренбурга приняли, добавив свои:
ЦК ВКП(б). Тов. Сталину.Состоявшийся в Париже Международный Писательский Конгресс следует считать крупнейшим событием в области консолидации антифашистских сил. Идея конгресса, возникшая в маленькой группе французских интеллигентов, слабо связанных между собой, беспомощных в организационном отношении, совершенно без средств – эта идея оказалась настолько своевременной в нынешней обстановке, что притянула и кристаллизовала все лучшее в западноевропейской и американской интеллигенции. Ни крупные разногласия во французской группе, ни попытки троцкистов сорвать самый созыв конгресса, ни бойкот буржуазной печати (прекратившийся с началом конгресса), ни бездействие ряда французских товарищей (Барбюс, редакция «Юманите»), не воспрепятствовали осуществлению съезда, его возрастающего и в заключение весьма громкого успеха.
Советская делегация, следуя полученным от т. Сталина указаниям, активно добивалась еще в подготовительный период придания конгрессу по его составу физиономии характера многосторонней антифашистской акции (а не только антигерманской) и устранения признаков чисто франкосоветского начинания. Главный удар против германского фашизма был нами направлен из среды самих же немцев, для чего мы организовали наиболее широкое и авторитетное представительство лучших немецких писателей, и это удалось вполне. Однако нам пришлось пойти дальше и, вследствие неорганизованности и споров между участниками конгресса, взять на себя фактическое закулисное руководство и роль арбитра, как между делегациями, так и внутри их.
Тяжелым ударом, почти было сорвавшим конгресс, были внезапная болезнь и неприезд Горького. Часть французов-инициаторов отказалась проводить конгресс без Горького; советской делегации стоило громадных усилий уломать их.
Прохождение самого конгресса известно, освещение его в советской печати отражает подлинную его картину. Наиболее важными из ряда выдающихся выступлений следует считать речи Жида, Шамсона, Геэно, представителя католических писателей Мариона, из немцев – Манна, Фейхтвангера, американца Волдо Франка. Это поворот крупнейших буржуазных писателей к коммунистической культуре. Само собой, коммунизм Жида далек от подлинного марксизма и вряд ли приблизится к нему. Но в тенденциях и симпатиях этот крупнейший писатель Франции тянется к нам и старается служить чем может, вплоть даже до выступлений на рабочих собраниях за советскую власть и коммунизм.
Весьма показательны присутствие на конгрессе и позиция крупнейших английских либеральных писателей Форстера и Гекели
(Хаксли. – Б.Ф.),впервые за все годы принявших участие в таком ярко окрашенном начинании и активно выразивших свою открытую враждебность фашизму. Важно участие в конгрессе и крупнейшего французского писателя Бенда, идеалиста по миросозерцанию, но вошедшего в общее политическое русло конгресса.Так или иначе, конгресс привел к образованию весьма широкого, хотя пока еще некрепкого антифашистского писательского фронта. Это и заставило буржуазную печать, вначале намеревавшуюся замалчивать конгресс, наоборот, выступить со множеством больших статей, сигнализирующих «коммунистическую заразу» в рядах лучших мастеров пера современности. Конечно, успех этот нуждается во вдумчивом закреплении, потому что даже наиболее близко подошедшие к нам писатели находятся в плену буржуазных иллюзий или подвержены некоторому политическому авантюризму (Мальро). Надо сказать, что в отношении к Советскому Союзу участники конгресса проявили наибольшее единодушие; но и тут есть шатания (отношение к оборонным пактам, дело Виктора Сержа).
Выступление на конгрессе двух троцкистов следует вполне объективно считать провалившимся и успешно отбитым с нашей стороны. (Характерно, что зарубежная печать не сочла эти выступления заслуживающими хотя бы упоминания). Следует, однако, каким-нибудь образом урегулировать вопрос о Викторе Серже, так как отсутствие материалов о нем приводит в затруднение наших сторонников, постоянно атакуемым троцкистами.
Немало затруднений в работе доставило нам двусмысленное поведение Эренбурга. Являясь постоянно живущим в Париже советским писателем, он должен был бы быть защитником наших интересов и влиять на французов в затруднительные моменты. Однако, сросшись морально и связавшись материально с парижскими кругами, Эренбург предпочитает роль нейтрального наблюдателя между французами и советскими, и нашу делегацию пытался несколько раз запугать угрозами ухода с конгресса Жида и Мальро (что не соответствовало действительности). При получении известия о неприезде Горького Эренбург заявил секретариату, что не верит в болезнь Горького и считает неприезд его и Шолохова маневром.
Созданная конгрессом ассоциация может стать оплотом антифашистской деятельности писателей на очень широком фронте, но для этого потребуется постоянная, энергичная вдумчивая работа, особенно советской стороны. Надо будет препятствовать возможному использованию ассоциации для мелких, а иногда сомнительных политических поводов, стремясь к накоплению сил и авторитета нашей организации.
Для дальнейшей конкретной работы мы предлагаем следующее:
1) Предложить советской делегации в Международной Ассоциации Писателей вести постоянную активную работу в направлении консолидации возможно более широких писательских кругов всех стран для борьбы с фашизмом, войной, защиты культурных ценностей и активной защиты Советского Союза, для чего принимать деятельное ведущее участие в работе президиума, секретариата и бюро ассоциации, а также путем приглашения иностранных писателей в СССР и посещения их стран.
2) Разрешить отпуск 1200 рублей золотом ежемесячно на покрытие членских взносов советских членов ассоциации.
3) Считать целесообразным ликвидацию находящегося в Москве Международного Объединения Революционных Писателей (МОРП) и его секций, за исключением тех стран, где они являются самостоятельными жизнеспособными организациями (например, Франция, США).
4) Разрешить приглашение Союзом СП ежегодно 10–12 иностранных писателей для ознакомления с СССР. Предложить Интуристу взять на себя материально-бытовое обслуживание писателей и их проезд.
5) Поручить журнально-газетному объединению регулярный и быстрый выпуск серии иностранной художественной литературы в общедоступном массовом издании по типу прежней «Универсальной библиотечки».
6) Поручить т. Кольцову организацию небольшого ежемесячного литературно-художественного журнала на немецком языке.
7) Просить ИККИ дать указания «Юманите» занять правильную линию вновь созданной Ассоциации и оказать ей всяческую поддержку (во время конгресса позиция «Юманите» доставила нам лишние хлопоты. В частности, неправильная линия газеты в отношении Мальро привела в самый ответственный момент конгресса к отказу Мальро войти в Секретариат. Пришлось затратить значительные усилия, чтобы заставить Мальро снять свой отказ).
Мих. Кольцов, А. Щербаков
Судя по всему, с письмом Кольцова и Щербакова Сталин ознакомился, когда уже начертал резолюцию на тексте Эренбурга, и антиэренбургсский пассаж в этом письме резолюцию Сталина оставил в силе (на их письме вообще нет никаких резолюций) [823]823
Характерно, что оба письма расположены по хронологии поступления в одном «Деле» сталинского архива.
[Закрыть]. Что касается конкретных предложений Кольцова и Щербакова, они были проигнорированы, и в декабре Кольцову пришлось писать о них Сталину снова…
