Текст книги "Писатели и советские вожди"
Автор книги: Борис Фрезинский
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 38 страниц)
Мне непонятно, почему в книге о Сталине, руководящем строительством социализма, имеется столько полных терпимости рассуждений о «душевных переживаниях» Троцкого, уже много лет тому назад перешедшего в лагерь контрреволюции. Я хотел бы обратить Ваше особое внимание на этот пункт.
<…> Мне кажется, что в книге недостаточно дан образ Сталина человека <…>. Именно такой мощный талант как Вы, призван дать этот величественный образ Сталина.
Приведем здесь и некоторые из многочисленных конкретных замечаний, список которых был вручен автору рукописи. Указав страницы, на которых Барбюс цитировал Троцкого, Стецкий пишет: «Разве нельзя передать ту же мысль цитатой из Ленина или Сталина?» Подчеркнув «исключительную терпимость» Барбюса по отношению к Троцкому, которая приводит «к неправильным выводам», он рекомендует «коренным образом переделать» соответствующие места книги. Особенное возмущение вызвала цитата из Б. Г. Бажанова, бывшего секретаря Сталина, которому удалось бежать из СССР: «Это – ничтожество, выброшенное из рядов партии по моральным причинам <…> Мне кажется совершенно излишним делать Бажанову эту невольную рекламу…» [629]629
Письмо Стецкого цит. по кн.: Большая цензура. С. 342–345.
[Закрыть]
Рукопись Барбюса была переведена на русский язык, чтобы ее мог прочесть Сталин. Направляя Барбюсу список необходимых переработок, Стецкий, понятно, все пожелания «хозяина», главного героя книги Барбюса, в нем перечислил. Барбюс все сделанные ему замечания принял и фактически переработал первоначальную рукопись. В итоге из-под его пера вышла пошлая фальшивка, в которой Ленин и Сталин оказались единственными вождями Октябрьской революции, причем без советов и помощи Сталина Ленин ничего не мог сделать и решить как в годы революции, так – тем более – в годы Гражданской войны. В большой главе «Война с паразитической оппозицией» упоминались имена злейших врагов партии – Троцкого, Зиновьева и Каменева и «вскрывались корни» их преступлений (правая оппозиция Барбюсом вообще не упоминалась).
На титульном листе русского издания, выпущенного Гослитиздатом, написано: «Анри Барбюс. СТАЛИН. Человек, через которого раскрывается новый мир. Второе издание. 1936. Москва»; на авантитуле – то же самое по-французски. На обороте титульного листа указано: «Перевод с французского под редакцией А. И. Стецкого». Книге предпослано четырехстраничное «Предисловие», подписанное А. Стецким; оно начинается словами «Книга „Сталин“ – последнее большое произведение Анри Барбюса» и заканчивается справкой: «В редактировании перевода принимали участие тт. И. И. Анисимов и А. Ю. Тивель. Первоначальный текст перевода сделан тов. А. И. Роммом». Тираж книги 20 тысяч экземпляров; она была сдана в производство 26 апреля и подписана к печати 22 мая 1936 г.; издательским редактором книги был И. И. Анисимов, художником – Н. В. Ильин [630]630
В Российской Национальной библиотеке (СПб.) имеется четыре экземпляра московских изданий, из которых удалено предисловие Стецкого, причем одно датировано 1937 г., а другое значится как 3-е издание; кроме того, имеется одно издание в «Роман-газете» тиражом 300 000 экз. с вырезанным предисловием, одно издание тиражом 15 000 экз, в котором страницы удаленного предисловия римские, и одно издание, выпущенное в Сталинграде (также с вырезанным предисловием). Существовало ли первое издание или сразу вышло второе – судить не берусь.
[Закрыть]. В прошедшем жестокую советскую цензуру советском издании книги Барбюса «Сталин» все равно оказалось немало цитат и ссылок на деятелей, ставших в 1937 г. «врагами народа» (чего в 1936-м никто не мог предвидеть, включая и редактора перевода, расстрелянного в 1938-м), так что в годы «большого террора» книга была в СССР тихо изъята из всех библиотек и запрещена к продаже. Опус Барбюса это заслужил. Не берусь судить, достоин ли был такого финала его автор, написавший в 1916 г. честную книгу «Огонь».
Вернемся к осени 1934 г., когда Барбюс, получивший многочисленные замечания к своей рукописи, ждал встречи со Сталиным. Ждал больше месяца. Наконец он получил следующее послание:
Товарищу Анри Барбюсу.
30 X 34 г.Уважаемый товарищ!
Прошу извинения за поздний ответ: я вчера только вернулся в Москву и не мог раньше ознакомиться с Вашим письмом.
Охотно готов побеседовать с Вами в любой день, начиная с 31 октября.
Братский привет.
Барбюс ответил тут же:
Мой дорогой и великий товарищ,
С благодарностью подтверждаю получение Вашего письма.
Раз Вам было угодно предложить мне назначить день, в который мы могли бы встретиться, начиная с 31-го числа, – я Вас прошу не отказать мне принять меня 1-го ноября.
Весь этот день я буду находиться в Вашем распоряжении и ожидать часа, который Вам будет угодно мне назначить для свидания.
С братским уважением
Подчеркнув последние строчки перевода письма Барбюса, Сталин написал на нем: «1-го в 3 часа дня».
Все переговоры, которые шли с Барбюсом в Москве, держались в тайне; газеты о пребывании Барбюса в Москве почти ничего не писали, не было сообщено не только о его встрече со Сталиным, но даже об отъезде писателя из Москвы. Только 7 ноября в праздничном номере «Правды» появилась заметка Барбюса «17 шагов гиганта», а 10 ноября в газетах напечатали огромную фотографию: Сталин и прочие вожди на трибуне Мавзолея 7 ноября; среди них стоял и улыбающийся Барбюс, в кепке и распахнутом пальто с меховым воротником. Понятно, что такая честь была оказана Барбюсу уже после получения его согласия на переработку рукописи в соответствии с полученными указаниями, согласия, данного на встрече со Сталиным или еще до нее. Барбюс о последней встрече со Сталиным упоминает в «секретном» письме Щербакову, равно как и о своих переговорах со Ждановым и Кнориным (Каганович, видимо, был освобожден от морповских забот, во всяком случае его имя в переписке по этим делам больше не упоминается).
Круг лиц, которые обсуждали вопросы, поднятые в осеннем письме Эренбурга Сталину, очерчивается так: секретарь ЦК А. А. Жданов (до начала декабря 1934 г., когда он сменил убитого Кирова в Ленинграде), зав. Агитпропом ЦК А. И. Стецкий, член ЦК В. Г. Кнорин, ведавший этими вопросами в Исполкоме Коминтерна (в 1935 г. его переведут в ЦК заместителем Стецкого), а также писатели М. Горький, М. Кольцов и секретарь МОРП С. Динамов.
Судя по всему, Сталин остался доволен готовностью Барбюса поправить рукопись книги о нем и в благодарность принял решение со временем распустить МОРП, но во главе новой международной писательской ассоциации поставить Барбюса, выдав деньги на его журнал «Монд». Предложение было, как говорится, с благодарностью принято. Некоторые подробности тех переговоров в Москве Барбюс привел 4 июля 1935 г. в письме А. С. Щербакову:
Я был против того, чтобы образование Международной организации писателей на более широких основах, чем МОРП, <…> начинали с Конгресса. По этому поводу с проектом ликвидации МОРПа мне было поручено наметить основы Международной Ассоциации, центр которой должен был находиться в Париже и которая бы работала в полнейшем согласии с Союзом советских писателей. Я полагал, что наиболее практичным образом действий был бы выпуск манифеста в целях создания в международном масштабе такой организации и немедленно учредить активный Секретариат (состоящий из таких товарищей, как Муссинак, Удеану, и Бехер, которого т. Кнорин уже пригласил для работы ), для планомерной организации международной ассоциации, сохранив за собой право созвать международный конгресс лишь тогда, когда эта ассоциация достаточно окрепнет и сможет послужить базой его структуры. Эти установки были одобрены т. Ждановым, Кнориным и, наконец, т. Сталиным, который даже согласился на бюджет в 20 000 франков в месяц (15 000 для аппарата и 5000 франков для журнала «Монд», позволяющие этому журналу стать центральным органом этого большого и важного международного объединения писателей) [633]633
РГАСПИ. Ф. 88. Оп. 1. Ед. хр. 606. Л. 1. Впервые: Минувшее. № 24. СПб., 1998. С. 177. Далее это письмо цитируется без ссылок на источник.
[Закрыть].
Сталин не принял Эренбурга
Эренбург, как уже было сказано, не получил личного ответа от Сталина ни в виде письма, ни по телефону, но ему сообщили, что Сталин хочет обсудить с ним затронутые в письме вопросы, и вызвали в Москву Мы не располагаем на этот счет никакими документами помимо эренбурговских мемуаров; однако в них нет точных дат, поэтому реконструировать общую канву событий можно лишь приближенно.
Вот соответствующие фрагменты мемуаров.
«Я сидел на улице Котантен и писал пятую или шестую главу повести „Не переводя дыхания“, когда мне позвонил наш новый посол В. П. Потемкин и попросил зайти к нему – дело срочное. Владимир Петрович сказал, что в связи с моим письмом о настроениях западных писателей меня просят приехать в Москву – со мной хочет поговорить Сталин. В Москву я приехал в ноябре <…> В ожидании встречи со Сталиным я проводил вечера со старыми друзьями <…> Как-то я отправился в „Известия“, зашел к Бухарину, на нем лица не было, он едва выговорил: „Несчастье! Убили Кирова“ <…>. Несколько дней спустя заведующий отделом культуры А. И. Стецкий сказал мне, что ввиду событий намеченная встреча в ближайшее время не может состояться; меня не хотят зря задерживать. Алексей Иванович попросил меня продиктовать стенографистке мои соображения о возможности объединения писателей, готовых бороться против фашизма» [634]634
Эренбург(2, 54–55).
[Закрыть]. В главе о Бухарине, опубликованной лишь в 1990 г., содержатся дополнительные подробности: «Помню вечер, когда сообщили об убийстве Кирова. Я пошел в редакцию. На Бухарине лица не было, он всем кричал: „Идите и пишите о Кирове“ <…> Он и меня втолкнул в пустую комнату: „Пишите! Второго такого не будет…“ Я еще не успел ничего написать, когда вошел Николай Иванович и шепнул: „Не нужно вам писать. Это очень темное дело“» [635]635
Эренбург(2, 200).
[Закрыть]. (Заметим, что на следующий день, 2 декабря, «Известия» напечатали среди откликов на убийство Кирова и письмо, подписанное писателями Л. Леоновым, В. Лидиным, А. Новиковым-Прибоем, Б. Пастернаком, И. Эренбургом, и судя по стилю, написанное Эренбургом [636]636
Судя по странному букету подписей, письмо сочинялось дома у приятеля Эренбурга писателя В. Г. Лидина – Леонов и Новиков-Прибой жили в том же доме и с Лидиным дружили, а имя Пастернака объясняется особой, пылкой симпатией, которую питал к нему Эренбург, не упускавший случая его упоминать.
[Закрыть].
Уточнить подлинную последовательность событий позволяет невзрачного вида документ: почтовая открытка. Она была отправлена Эренбургом 3 декабря писателю В. Г. Лидину… с пограничной станции Негорелое [637]637
Фотокопия, собрание автора.
[Закрыть]. Значит, 2 декабря Эренбург уже выехал из Москвы! А потому предположение, вытекающее из его мемуаров, что разговор со Стецким и диктовка цековской стенографистке состоялись после убийства Кирова, то есть в промежутке: вечер 1-го – утро 2 декабря представляется совершенно невероятным. (И в ЦК в это время было не до Эренбурга, и заграничный железнодорожный билет берется, когда ясно, то задание командировки будет выполнено, но уж всяко загодя.) Следовательно, разговор со Стецким был доубийства Кирова и официальная мотивация «невстречи» со Сталиным, как она приводится в мемуарах, не могла иметь места (другое дело, что потом, особенно после доклада Хрущева на XX съезде КПСС, Эренбург мог прийти к выводу, что непосредственно перед 1 декабря Сталину было уже не до соображений о реорганизации МОРПа).
Так или иначе, но момент встречи со Стецким и официальное объяснение «невстречи» со Сталиным в мемуарах Эренбурга даны ошибочно. Скорее всего, Сталин, решив вопрос с Барбюсом, уже не имел нужды вести беседу с Эренбургом: ему достаточно было перепоручить дело Стецкому. При этом, вполне возможно, что Стецкий, встретившись с Эренбургом, предоставил ему некоторые полномочия в Париже в рамках принятого Сталиным решения.
4. Подготовка конгресса: Барбюс и Бехер против Эренбурга и Мальро
В мемуарах Эренбург пишет, что по возвращении в Париж он «разговаривал с Мальро, с Вайяном-Кутюрье, с Жидом, с Жаном-Ришаром Блоком, с Муссинаком, с Геенно. После долгих споров группа французских писателей решила созвать весной или в самом начале лета международный конгресс» [638]638
Эренбург(2, 55).
[Закрыть].
Это решение возникло в результате длительного и достаточно острого противостояния Анри Барбюса и его сотрудников с французскими писателями, позиция которых в этом вопросе формировалась сообща с Эренбургом – Мальро, Жидом, Блоком.
Барбюс в уже цитированном письме Щербакову вспоминал: «Илья Эренбург, который имел разного рода свои собственные идеи, не имеющие ничего общего с тем, что было в принципе согласовано с руководящими товарищами, – по возвращении из поездки, которую он совершил в Москву, распустил слух, что установка Советских Писателей совершенно изменилась. Он утверждал даже, что Стецкий, который, – как он говорил, – вызвал его телеграммой в Москву, официально объявил ему об этом. С другой стороны, Эренбург воздействовал на Андре Жида, Мальро и Жан Ришара Блока таким образом, чтобы его (Эренбурга) личные идеи восторжествовали в ущерб тем, которые мне было поручено провести в жизнь».
«Результатом этого, – продолжает Барбюс, – была известная путаница в работе и некоторая двойственность, в которой Иоганнес Бехер, бывший моим сотрудником, сыграл, как мне кажется, несколько темную роль».
Поэт Иоганнес Бехер, член президиума МОРПа, ведал связями с региональными организациями и тесно сотрудничал с Барбюсом, а с генсеком МОРПа Белой Иллешом он был на ножах и после 1932 г. активно обвинял его в рапповских пережитках. Бехер согласился сотрудничать с Барбюсом, поскольку того поддерживал Кремль. Техническими вопросами Барбюс не занимался, для этого он содержал компактный секретариат, и Бехер, действуя с секретарем Барбюса Удеану, ведавшим всеми оргделами, образовал в Париже вместе с коммунистом Муссинаком оргядро будущей Лиги писателей и сразу начал готовить ее конференцию. Эту Лигу, сконструированную из структур МОРПа, сотрудники Барбюса и хотели выдать за ту организацию, которая заменит МОРП и в которой они играли бы главную роль. 22 декабря 1934 г. Бехер отправил в Москву достаточно решительное заявление:
МОРП должен продлить свое существование по крайней мере на несколько месяцев после запланированной конференции, но и в дальнейшем он будет необходим в качестве организационной опоры и информационного центра [639]639
Из истории Международного объединения революционных писателей (МОРП). Литнаследство. Т. 81. М., 1969. С. 99.
[Закрыть].
Узнав от Эренбурга о новых установках Москвы, Бехер мог скорректировать свою позицию (на что, видимо, и жаловался Барбюс). Задача у Бехера была одна: остаться на плаву в результате готовящихся реформ и по возможности взять их осуществление на себя.
Неожиданную поддержку приговоренному Сталиным МОРПу оказал Ромен Роллан, имевший в ту пору исключительно высокий, не уступавший горьковскому, авторитет в СССР. 28 декабря 1934 г. Роллан писал Горькому:
Барбюс извещает меня, что Международное объединение революционных писателей (МОРП) реформировано и будет заменено новой организацией, с более широко открытым доступом, основное местонахождение которой будет в Париже. – Я сожалею об этом. Как я пишу Барбюсу, «Почва Парижа недоброкачественна. Рано или поздно она губит всё, что порождает». Москва должна, по моему мнению, оставаться центром великого нового движения. К ней обращены и к ней должны все более и более обращаться взоры свободных и смелых умов всего мира. Завтра волна фашизма (слева или справа) может охватить Францию. Интернационал революционных писателей не найдет там той же прочной опоры, которая была у него в СССР. – И я даже не очень большой сторонник расширения кадров. Мы живем в период кризиса, в условиях которого было бы неосмотрительно слишком ослаблять строгость мысли. Не замыкаясь в рамки иссушающего сектантства, надо быть способным противостоять призывам сирен расслабляющего эстетизма, всегда готового вернуться на свое место. Это можно было наблюдать на съезде писателей, в Москве, прошлым летом. Я не доверяю дилетантам от «искусства для искусства» и, еще более, оппортунистам «революционной мысли», которые умеют проскальзывать на передовые позиции и вскоре их оставляют. Нужно было бы постоянно сохранять в центре испытанное руководство, неизменно бдительное и крепко держащее в руках вожжи. – Нет, еще не время для послаблений. Всё это наблюдали в СССР во время трагических событий исходных недель [640]640
Архив А. М. Горького. Т. VIII. Переписка А. М. Горького с зарубежными литераторами. М., 1960. С. 353.
[Закрыть].
Выдающийся европейский гуманист, как видим, мотивировал в этом письме жестокую необходимость идеологической и кадровой «строгости» в условиях резкого обострения классовой борьбы (убийства Кирова!). Правда, автор «Жан-Кристофа» сделал это несколько витиевато, без столь любезной советскому народу большевистской прямоты.
Между тем, 3 января 1935 г. Бехер доносил в Москву о своих успехах: «Лига уже основана. Я надеюсь, что мне и здесь удастся провести правильную и согласованную линию» [641]641
Из истории Международного объединения революционных писателей (МОРП). Литнаследство. Т. 81. М., 1969. С. 100.
[Закрыть].
Подробная информация о том, что в это время происходило в Париже, содержится в письме Эренбурга Михаилу Кольцову, которому поручили курировать создание новой международной писательской организации (Кольцов запросил Эренбурга – через его московского секретаря В. А. Мильман – о положении дел в Париже):
17 января <1935 г.>.Дорогой Михаил Ефимович,
В. А. <Мильман> сообщила мне по телефону, что Вы спрашиваете о местных писательских делах. Я не сразу ответил Вам: ждал оказии. Не ответил и С. С. [642]642
С. С. Динамов – секретарь МОРПа.
[Закрыть]– по той же причине (так что прошу Вас о содержании письма поставить в известность А. И. [643]643
А. И. Стецкий – в 1930–1938 гг. зав. Агитпропом ЦК ВКП(б).
[Закрыть]).Барбюс объявил здесь, что он окончательно признан. Это он сказал Муссинаку и Бехеру. Сам он сидит на юге, а всем распоряжается его секретарь, известный Вам Удеану. Сей последний ведет себя диктаторски. Собрав кой кого, он заявил, что утверждена «Международная лига писателей» и ее секретариат: Барбюс, он (Удеану), Муссинак, Фридман, Бехер. Причем все это – от имени Москвы. Барбюс составил манифест в строго амстердамском стиле [644]644
То есть в стиле решений Всемирного конгресса против империалистической войны (Амстердам, 1932), которым руководил Барбюс.
[Закрыть], который он сначала разослал во все страны, а потом уже начал спрашивать: вполне ли хорошо [645]645
«Литераторы, которым я показывал Манифест, почти все его одобрили, – писал Барбюс Г. Манну, – но ведь это только начало нашей работы. Большинство согласно с текстом воззвания и лишь, подобно Вам, считает, что хорошо бы сгладить некоторые острые углы. Ну, а кое-кто выставляет целый ряд возражений. В самые ближайшие дни, когда мы соберем и изучим все анкеты, можно будет, с Вашего согласия, вторично обсудить Манифест, дабы не перегнуть палку и дать писателям разумную политическую программу» – см.: Манн Г.В защиту культуры. М., 1986. С. 286. «Это великолепно по чувству, равно как и по мысли, – комментирует письмо Барбюса Г. Манн. – Не забудьте, что он владел истиной и рад был сказать о ней во всеуслышание. Но он уважал людей, он ждал их прозрения, он тактично руководил ими» ( Там же.С. 268–269).
[Закрыть]. Самое грустное, что благодаря Удеану пошли толки, что деньги московские. Он хвастал: снимаем роскошную квартиру, достали много денег, будет журнал – до 5000 фр. в месяц сотрудникам и т. д. Мне он заявил: «Писателей надо прежде всего заинтересовать материально». Если считать его за писателя, это может быть и верно. Но так можно получить картину, нам знакомую: Терезу [646]646
Мария Тереса Леон – испанская писательница, коммунистка, жена поэта Р. Альберти.
[Закрыть]от Испании, Удеану и Вову Познера [647]647
В. С. Познер – поэт и прозаик, участник группы «Серапионовы братья», в 1922 г. уехал во Францию, где стал писать по-французски; французский писатель и журналист, член ФКП.
[Закрыть]от Франции и пр. Разговоры о деньгах и манифесте пошли далеко и много заранее испортили. Я думаю, что Барбюс после рассылки своего неудачного манифеста должен теперь, хотя бы на первое время скрыться, чтобы не приняли возможную новую организацию за его проект. Местные немцы, Жид, Мальро и Блок всецело согласны со мной. Муссинак явно выжидает события [648]648
20 января 1935 г. Л. Муссинак информировал Кольцова, что ему и его группе удалось убедить Барбюса переписать манифест и отозвать первоначальный текст; в этом же письме он доносит: «В работе сильно мешает Эренбург, который распространяет среди писателей слухи, что это „мероприятие интриганское“» (См.: Фрадкин В.Дело Кольцова. С. 197–198). Б. Ефимов так комментировал «донесение»: «Кольцов не хуже Муссинака видел все сложности взаимоотношений, но он очень ценил участие Эренбурга в конгрессе и его авторитет среди французских писателей. Он делал все, чтобы сохранить Эренбурга для конгресса» ( Ефимов Б.Десять десятилетий. М., 2000. С. 248). Разумеется, отношение Кольцова к Эренбургу было более сложным.
[Закрыть]. Вчера я их видел (Удеану, Муссинака и Бехера) и сказал, что по моим сведениям еще ничего не решено. Муссинак обрадовался, а Удеану обозлился. Потом я узнал, что сей бывший представитель французских бель-летров в ближайшие дни отбывает в Москву. Вообще делает всё он: это – официальный зам – Барбюс, который сам ничего не делает. О том, на что способен Удеану, можете судить по «Монду», в этом французском журнале нет ни одного французского писателя. Полное запустение. Не способны даже на работу метранпажа. Деньги спасти журнал не могут. Кто им только не давал.
А далее в письме следует фраза, внешне скромная, но с мощным зарядом: «Надо ли говорить о том, что все это делается именем того, с кем Барбюс в свое время беседовал». Москва была, таким образом, поставлена в известность, что Удеану и иже с ним на всех углах афишируют личную поддержку Сталина. «Отец народов» этого не любил. Понятно, что Кольцов обязан был сообщить полученную информацию вождю.
Вместе с тем Эренбург передает в Москву и нечто позитивное, и делает это, пародируя циничную манеру Кольцова: «Не будь описанной истории, положение можно было бы рассматривать, как благоприятное. Мальро горит. Блок пылает. Геенно и Дюртен следуют. Жид поддается. Может придти такой человек, как Жироду, не говоря уже о Мартен дю Гаре. В Англии обеспечен Хаксли. Мыслимо – Честертон и Шоу. Томас Манн тоже сдался. В Чехословакии – Чапек». «Но, конечно, – заключает Эренбург, предупреждая Москву, – все это отпадет, если организация будет удеановская. В Амстердам этих дядь не загнать».
Письмо Эренбурга заканчивается обращением: «Очень прошу Вас срочно написать мне, как обстоят дела с этим. Меня спрашивают Мальро, Блок и пр. Если правда, что узаконен Барбюс – надо сказать, чтобы не было недоразумений. Найдите способ сообщить мне обо всем возможно скорее и подтвердите (через Мильман) получение этого письма. Сердечно Ваш И. Эр.» [649]649
Эренбург И.На цоколе историй… Письма. 1931–1967. М., 2004. С. 145–146. Далее: Эренбург.Письма. Т. 2, с указанием страницы.
[Закрыть].
Как раз в январе 1935 г. Барбюс на юге Франции заканчивал книгу о Сталине, и до выхода ее из печати Москва его ничем не беспокоила. Потом Барбюс жаловался Щербакову:
По причинам, которые никогда не были мне особенно понятны [650]650
Основной причиной, по-видимому, следует считать отъезд Жданова в Ленинград, вследствие чего он перестал курировать эти вопросы.
[Закрыть], я в дальнейшем не получил никаких известий о том, что было решено во время моего пребывания в Москве и этим решениям не было дано никакого практического осуществления, как в вопросе об аппарате, «Монде», учредительной декларации, так и в вопросе о ежемесячном журнале критики и об издательской фирме, которую я считал (и продолжаю считать) совершенно необходимой для эффективного успеха рассмотренного проекта. Я не получил также никаких известий, касающихся ликвидации МОРП [651]651
Письмо от 4 июля 1935 г.
[Закрыть].
Эренбургу, который в январе дописывал самую советскую свою книгу «Не переводя дыхания», Москва также не предоставила свободы действий (в данном случае, правда, ее мотивы не связаны с потребностью в литпродукции высокого качества).
Канва дальнейших событий устанавливается по письмам Эренбурга его московскому секретарю В. А. Мильман:
31 января 1935 г.:«Письма М. Е. <Кольцова> я не получил».
21 февраля:«М. Е. <Кольцову> пишу с оказией. Вполне конкретно и даже о том, что сделано – решил не ждать больше» [652]652
Письмо Кольцову не сохранилось.
[Закрыть].
26 февраля:«Прилагаю обращение французских писателей. Передайте, пожалуйста, А. И. <Стецкому> – это в дополнение к моему письму».
27 февраля: «Скажите А. И <Стецкому> и С. С. <Динамову>, что я получил от Б<арбюса> очень резкое письмо [653]653
Письмо Барбюса не сохранилось.
[Закрыть]. Я не знаю, что мне делать <…> Я пишу одновременно С. С. Передайте, чтобы мне сообщили ответ срочно и выясните, передал ли в свое время М. Е. <Кольцов> содержание моего письма им. Это важно и срочно».
14 марта:«Посылаю Вам приглашение и тезисы, которые я получил от французских писателей. Передайте их А. И. <Стецкому>».
23 марта:«Почему М. Е. <Кольцов> сердится на меня?»
2 апреля:«Прилагаемые документы передайте А. И. <Стецкому>. Я дал телеграмму о съезде в „Известия“» [654]654
Подлинники – собрание автора.
[Закрыть].
Не располагая информацией о том, что именно сообщали в ответ Эренбургу Кольцов и Стецкий, сошлемся на одну фразу из письма Эренбурга Н. И. Бухарину от 8 июня 1935 г. В этом письме, перейдя от дел известинских к парижскому конгрессу и напомнив, что им занимался Барбюс, который уехал в свое поместье и ничего не делал, Эренбург заметил с явной обидой: «Меня в свое время „обуздали“…» [655]655
Эренбург.Письма. Т. 2. С. 172.
[Закрыть]– видимо, это относится как раз к началу 1935 г.
Так или иначе, но все, что к весне 1935 г. сделали для подготовки конгресса писателей, было предпринято коллективными усилиями двух групп, центрами которых стали Барбюс и Эренбург. Неудивительно поэтому, что М. Горький в апрельском письме Роллану говорит, что собирается «ехать в Париж, на съезд, организуемый Барбюсом – Эренбургом» [656]656
Архив А. М. Горького. Т. VIII. Переписка А. М. Горького с зарубежными литераторами. М., 1960. С. 354.
[Закрыть]. В личном общении с Барбюсом Эренбург проявлял лояльность; это признавал и сам Барбюс в том же письме Щербакову: «Эренбург попытался убедить меня, что лично он никогда не оказывал мне ни малейшего противодействия (что я принял к сведению, однако, не поверив этому)…»
«Писатели – не рабочие: объединить их очень трудно, – вспоминал Эренбург. – Андре Жид предлагал одно. Генрих Манн другое, Фейхтвангер третье. Сюрреалисты кричали, что коммунисты стали бонзами и что надо сорвать конгресс. Писатели, близкие к троцкистам, – Шарль Плинье, Мадлен Паз – предупреждали, что выступят – „разоблачат“ Советский Союз. Барбюс опасался, что конгресс по своему политическому диапазону будет чересчур широким и не сможет принять никаких решений. Мартен дю Тар и английские писатели Форстер, Хаксли, напротив, считали, что конгресс будет чересчур узким и что дадут выступить только коммунистам. Потребовалось много терпения, сдержанности, такта, чтобы примирить, казалось бы, непримиримые позиции» [657]657
Эренбург(2, 55).
[Закрыть].
В инициативную группу французских писателей по организации Международного антифашистского писательского конгресса входили литераторы различных политических (левых) взглядов и художественных устремлений: и Барбюс, и Ж. Р. Блок, и рьяные коммунисты Арагон, Муссинак, Низан, и (заочно) Ромен Роллан, и А. Жид, Мальро, Кассу, Шамсон, Вильдрак, Даби, Дюртен, и недавний сюрреалист Кревель. В марте 1935 г. инициативная группа подготовила и разослала в разные страны декларацию о созыве Международного съезда писателей. Эту декларацию Эренбург послал в Москву, но сообщение о ней в советских газетах не напечатали.
5. Слишком прыткий Кольцов
4 апреля 1935 г. М. Кольцов записал свой телефонный разговор с Эренбургом: «На вопрос Эренбурга, почему еще не появилась в „Правде“ и „Известиях“ присланная инициативной группой Конгресса информация, я сообщил, что московские товарищи намерены предварительно посоветоваться и предрешить размеры и формы участия в Конгрессе. Я сообщил, что пока не очень целесообразно поддерживать участие широкойсоветской делегации на Конгрессе. Это с самого начала придало бы ему слишком ярко выраженный „московский“ характер. Сообщать о возможности участия Горького в Конгрессе – пока преждевременно. В остальном – советские писатели приветствуют начало активной работы и сдвиги с мертвой точки.
ЭРЕНБУРГ: Довольны ли у вас, что мы прекратили споры и помирились?
КОЛЬЦОВ: Очень довольны. Давно пора. Ведь пять месяцев ушло на эти непринципиальные препирательства.
ЭРЕНБУРГ: Программа Конгресса вам послана. Это пока еще первичный проект, над ним надо еще поработать – ждем ваших предложений и поправок. Здесь ждут также, что советские писатели своими выступлениями по различным пунктам порядка дня уравновесят разброд в мнениях, который может получиться. Официальное приглашение Союзу советских писателей будет послано на днях, на имя Союза, на ваш адрес» [658]658
РГАЛИ. Ф. 1204. Оп. 2. Ед. хр. 1701. Л. 5.
[Закрыть].
В этом разговоре Кольцов проявляет информированность явно из первых рук (чего стоят хотя бы слова о Горьком – кто, кроме Сталина, мог решать вопрос о перемещениях «великого пролетарского писателя»?). Ясно, что четкие указания были получены от Сталина, когда он принял Кольцова и Щербакова по вопросу о конгрессе [659]659
См.: Фрадкин В.Дело Кольцова. С. 200.
[Закрыть]; решение Политбюро все это оформило.
Советская печать сообщила о готовящемся конгрессе 20 апреля со ссылкой на вышедший в Париже номер журнала «Монд», где с комментарием Барбюса была опубликована декларация инициативной группы («Литературная газета», «Литературный Ленинград»). Дата сообщения объясняется просто: 19 апреля Политбюро приняло решение «О международном съезде писателей в Париже». В нем утверждалась советская делегация (Горький, Кольцов, Шолохов, Щербаков, Толстой, Эренбург, Н. Тихонов, Луппол, Киршон, Караваева, Лахути, три представителя Украины и два – Закавказья, причем эти пять кандидатур Стецкий, Щербаков и Кольцов должны были согласовать с партруководством Украины и Закавказья [660]660
Фамилии перечислены не по алфавиту, а в порядке значимости, причем, если Горький для Сталина – фигура уже номинальная, то Кольцов – реальный глава делегации; вес Шолохова, как и А. Толстого, в этом списке – сугубо литературный, а Эренбурга – явно политический. А. Караваева по разнарядке представляла всех советских писательниц.
[Закрыть]). Горького утвердили главой делегации, а Кольцова и Щербакова – заместителями. На расходы делегации выделили 20 тыс. рублей золотом. Кольцову было велено в начале мая выехать в Париж «для содействия в организации конгресса» [661]661
Счастье литературы. Государство и писатели. 1925–1938. Документы. М., 1997. С. 187. Далее – Счастье литературы.
[Закрыть].
Вопрос о составе делегации обсуждался предварительно, в частности, с Горьким, Кольцовым и Щербаковым. В их списке был Вс. Иванов, исчезнувший из решения Политбюро (возможно, в этом проявилось личное отношение Сталина). Щербаков и Кольцов обратились к Сталину с просьбой разрешить Вс. Иванову поездку на конгресс; кроме того, они попросили Горького, зная о его дружбе с Ивановым, послать телеграмму «хозяину» (так прямо и сказано в письме!) с просьбой о включении Иванова в состав делегации [662]662
Там же. С.188.
[Закрыть]. В итоге Вс. Иванов в состав делегации был включен.
5 мая 1935 г. вопрос о парижском конгрессе обсуждался на заседании Президиума правления Союза советских писателей. Информацию о конгрессе представил Кольцов. Он изложил официальную версию об инициативе французских писателей, рассказал о предполагаемой программе конгресса (были перечислены основные пункты этой программы: культурное наследство, гуманизм, нация и культура, о роли индустрии, достоинстве мысли, роль писателя в обществе, о литературном творчестве и художественных формах, работа писателя в защиту культуры) и о том, что ожидается участие в работе конгресса Роллана, Драйзера, Андерсена-Нексё, Михаэлис и Горького. В заключение Кольцов сказал: «Я просил бы товарищей и особенно присутствующих здесь представителей печати пока о наших решениях не писать из тех соображений, что уже сейчас против этого будущего, еще не состоявшегося конгресса раздаются голоса из враждебного лагеря о том, что этот конгресс является чем-то вроде порождения Москвы и т. д.». «Это, само собой, разумеется, чушь, – с веселым цинизмом втолковывал коллегам Кольцов, – и инициатива этого конгресса, и руководство им в основном принадлежит западноевропейским писателям. Задолго до этого конгресса писать о нем в нашей печати значило бы в какой-то степени подвести тех товарищей, которые так мужественно в очень серьезной, обстановке приступают к такому большому делу, как интернациональный съезд писателей в защиту культуры, тем самым против фашизма, против реакции. Поэтому из тактических соображений, исходя из той важности, которую мы придаем этому съезду, мы должны воздержаться от разглагольствований по этому поводу в наших газетах, воздержаться от публикации состава делегации, которую мы изберем на съезд» [663]663
РГАСПИ. Ф. 88. Оп. 1. Ед. хр. 397. Л. 68–69.
[Закрыть].
Состав делегации от имени партгруппы предложил Щербаков, предварительно объявив, что заседание закрытое. Надо ли говорить, что это был состав, утвержденный Политбюро (+ Вс. Иванов) и что проголосовали единогласно?
Последнее, что сообщил Щербаков: нужно распределить роли и в течение ближайших 10–15 дней подготовить выступления, доклады, их придется перевести на немецкий, английский и французский языки [664]664
Там же.Л. 69.
[Закрыть].
Вскоре после этого Кольцов отбыл в Париж.
23 мая 1935 г. он отослал в Союз писателей (фактически – Щербакову) первый отчет о проделанной в Париже работе:
Создано «рабочее бюро», формально подчиненное секретариату (инициативный комитет – фикция, в секретариате мы представлены только отсутствующим Барбюсом). В «бюро» посажены свои люди, французы и немцы, с тем, чтобы прибрать к рукам практическую работу [665]665
Счастье литературы. С. 191. Далее письмо Кольцова цитируется по этому источнику.
[Закрыть].
В этом видна типично сталинская аппаратная хватка; в последнем пункте отчета значится: «Сформирована фракция из всех национальностей. Пока руковожу ею. С приездом Барбюса – посмотрим». Это тоже стандартный прием: фракция – это партгруппа коммунистов, которые обязаны автоматически подчиняться т. Кольцову, личному представителю т. Сталина.
Кольцов привез в Париж деньги, которых так не хватало инициативной группе, и сразу придал всем ее действиям международный характер. В отчете есть еще одна ссылка на Сталина, которая позволяет узнать, что именно обсуждал с Кольцовым «отец народов»:
Мальро при первой встрече сказал мне, что единственным достижением съезда он мыслит, кроме французской части – возможность предоставления в Париже трибуны советским писателям. Приходится лишний раз поражаться проницательности И. В. <Сталина>, сразу предугадавшего и предостерегшего нас от узко-французского чисто антигерманского характера, который может приять конгресс.
Сталину, таким образом, нужен был подлинно мировой конгресс и общемировая поддержка СССР левыми кругами интеллигенции; видимо, общемировой масштаб предложения Эренбурга с самого начала привлек Сталина, и он постоянно держал его в уме. Деньги давались именно на это.
