Текст книги "Заговор красного бонапарта"

Автор книги: Борис Солоневич

Дыбенко сейчас же в лихорадке потребовал прямого провода с Реввоенсоветом. Долго пришлось ему ждать соединения и много пережил он за это время, переходя от отчаянья к надежде. Только советский гражданин может понять, что значит для какого-нибудь главка или командарма неожиданное смещение с его поста в такой форме. Это – первый звонок с того света…

– Кто у телефона? – дрожащим напряженным голосом пробормотал он, наконец, получив соединение. – Комдив Снегов? Говорит Дыбенко. Здравствуй, Миша… Что это за новость объявлялась сегодня по радио? Да?.. А что со мной?.. Как? Куда? (в напряженном голосе внезапно зазвучали радость, облегчение и благодарность). Ara!.. А приказ скоро? Завтра? Великолепно! (в голосе Дыбенко опять появились старые барственные нотки). Так ты, Миша, будь другом, поторопи, пожалуйста, чтобы можно было заранее приготовиться… Ну, будь здоров, браток. Привет жене…

Со вздохом облегчения он положил трубку, вытер пот, обильно выступивший на лбу, и жадно выпил стакан воды.

– Маршал приедет через несколько дней, – официальным тоном сказал он стоявшему сбоку начальнику штаба. – Озаботьтесь, чтобы все было готово.

– Есть, товарищ командарм. А куда вы, Павел Ефимович, назначены?

– Командующим войск СибВО, – благосклонно ответил Дыбенко…

Сейчас же машины округа стали объезжать книжные магазины города и скупать портреты маршала Тухачевского, которыми были затем украшены соответствующие кабинеты всех высших советских учреждений. Готовилась квартира маршалу, приготовлялись акты о сдаче и приеме округа, паковались вещи Дыбенко. Обсуждалась программа выступлений, митингов и концертов в честь нового командарма. И никто еще не знал, что секретарь крайкома партии, член ЦК Тубриков, уже получил из личной канцелярии Сталина особо секретный пакет со специальными инструкциями…

Через несколько дней после приезда Тухачевского состоялось общегородское партийное собрание. После его открытия было внесено предложение о выборе маршала Тухачевского в состав президиума собрания. Вместо голосования этого предложения, зал ответил дружной продолжительной овацией, не смолкавшей до занятия Тухачевским места за столом президиума. Маршал неоднократно хотел встать и что-то сказать, желая прекратить ставившую его в неловкое положение овацию, но гром аплодисментов не давал ему говорить. Даже здесь, на берегу Волги, широкая популярность прославленного маршала была очевидной, ибо в волнах приветствий вставшего зала было нечто большее, чем только казенная обязанность. Когда, наконец, замолкли аплодисменты и Тухачевский поднялся, его лицо не было ни оживленным, ни радостным. Глаза блестели каким-то лихорадочным огнем, а черты красивого лица передавали большое душевное напряжение. Но даже это не помешало всему залу почувствовать в поднявшемся у стола маршале настоящего, Божьей милостью, вождя и командира.

_Товарищи! Возможно, что вы несколько опрометчиво и поспешно избрали меня в президиум и устроили ненужную овацию – сказал он негромким, но ясным и твердым голосом. – К сожалению, теперь моя партийная репутация, мое партийное лицо не являются безупречными.

Все замерли. В голосе маршала было много скрытой горечи и боли, столь странной для его облика бесстрашного бодрого солдата. Было что-то даже торжественное в его негромких точных словах, скупых, медленных жестах, что заставило всех притихнуть в предчувствии чего-то необычайного.

– Считаю необходимым довести до вашего сведения, товарищи, что я только что получил от ЦК партии, членом которого являюсь, серьезное и вполне заслуженное партийное взыскание. Дело в том, что мой бывший адъютант, за которого я в свое время ручался, оказался неприятельским шпионом и изобличен агентами НКВД в передаче за границу очень важных документов. За это я сурово наказан Реввоенсоветом и смещен с поста замнаркома обороны…

Едва заметно прозвучала в голосе Тухачевского нотка обреченности. Но этого зал не понял. Искренние слова маршала еще более усилили симпатии зала к нему (в конце концов, разве за всеми, углядишь? Везде шпионы и враги!) и в конце заседания Тухачевский был неожиданно, как для себя, так и для партийных верхов, избран дополнительно делегатом на предстоящую окружную партконференцию.

* * *

Несмотря на тяжелую трагедию в душе, Тухачевский принялся за свои обязанности с обычной энергией и знанием дела. После приема дел от Дыбенко, он познакомился со всеми высшими командирами своего нового округа и, как бывало всегда и раньше, сразу же приобрел себе много крепких и верных друзей. После «командования» Дыбенко, старого кочегара с революционными заслугами, полуграмотного вообще и, тем более, в военном деле человека, четкость, ясность и ценность указаний и распоряжений Тухачевского сразу привлекли к нему сердца всех начальников. По контрасту с грубостью, резкостью и безграмотностью старого командвойсками, спокойствие, такт и выдержка маршала ошеломили всех высших командиров округа. Они только теперь поняли, что значит, наконец, настоящее командование – твердое, умное, тактичное и компетентное…

Как раз в этот период случился маленький эпизод, очень характерный для методов воспитания армии, которыми пользовался Тухачевский. В один из приволжских полков приехала из глубокой провинции старая крестьянка, хотевшая посетить своего сына-красноармейца. Случайно она увидела его, стоявшим на боевом посту часовым – около пороховых погребов. Естественно, мать кинулась обнимать сына. Тот же взял винтовку на изготовку и после троекратного предупреждения «не подходи», выстрелил и ранил старуху, не понимавшую, почему, собственно, ей нельзя обнять сына. После этого трагикомического случая Тухачевский в приказе поблагодарил солдата за правильное выполнение устава, но – самое интересное – наградил мать крупной денежной наградой и подарками за то, что сумела воспитать в сыне высокое чувство долга.

Этот приказ по, округу еще больше поднял престиж командующего и, – главное, – приобрел ему друзей среди простых солдат, восхищенных таким решением начальника…

* * *

Дыбенко, уже посвященный в планы Кремля, был до приторности любезен с Тухачевским. Он старался ничем не показать, что в жизни маршала назревают трагические события. Мирно шла упаковка и отправка вещей старого командующего в Сибирь, опять закипела обыденная военная работа округа, громадная машина, после перемены начальника, вновь работала полным ходом, на этот раз творческим и свободным. Все командиры, от высших до низших, почувствовали новое веяние в военном творчестве, и подъем инициативы и воодушевления охватил всех. Да и сам маршал, после кабинетной работы, не без удовольствия погрузился в повседневную жизнь командарма, более близкую солдату, чем сиденье в великолепных залах Реввоенсовета…

Скоро из Москвы на имя Тухачевского и Дыбенко пришли вызовы на заседание Реввоенсовета. Было решено, что из Москвы Дыбенко поедет прямо в Новосибирск, не заезжая в Самару. Поэтому «вожди» края и города решили до его отъезда устроить товарищеский вечер – проводы старому командарму. Почти никто не знал, что главный устроитель и режиссер вечера находится в Москве на Лубянской площади и, потирая ротные ручки и сладострастно хихикая, готовит финальную сцену…

* * *

Шел девятый день пребывания Тухачевского в Куйбышеве. В квартире председателя крайисполкома Полбицына весело шумела подвыпившая компания. Все были со своими женами. Мягкий июльский ветерок доносил в комнату благоухание цветов роскошного сада. Обильные яства загромождали столы. В одном зале звенели мотивы танцев, кое-где группами сидели веселые раскрасневшиеся гости с расстегнутыми жилетами и мундирами.

Официальная часть вечера была уже закончена. Тосты, и здравицы отгремели, и все были «как дома». Внезапно в кабинете хозяина зазвенел телефон. Ругаясь и ворча, Полбицын подошел к аппарату. Его лицо немного прояснилось, когда он услышал, что в крайком вызывают. не его, а секретаря парткомитета Тубрикова.

– Ах, мать их, – с досадой бросил трубку Тубриков. – Что им там приспичило? «Секретное дело»… Сукины дети! Даже отдохнуть и, выпить толком не дадут… Ну и задам же я им там!.. Извините, товарищи, а я мигом слетаю взад-назад…

Быстрая машина унесла его в крайком. Через полчаса опять зазвенел телефон. Оказалось, что срочное дело в крайкоме связано с военными вопросами и Тубриков просит приехать туда на несколько минут Дыбенко.

– Дела «моей компетенции»? – повторил Дыбенко, тоже не скупясь на сочные выражения. – Вот чорт!.. А знаешь, что Михаил Николаевич, обратился он к маршалу самым небрежным и естественным тоном, – поскольку я, собственно, уже передал командование, дело касается скорей тебя… Давай, съездим, брат, вместе. Если понадобится, я дам нужные справки, а ты, как новый командарм, поставишь точку… Идет?

Из «любопытства» и чтобы «проветриться», как он заявил, с ними увязался и Полбицын. Через несколько минут все были перед дверями секретаря крайкома партии. Распахнув дверь, Дыбенко вежливо посторонился, пропуская Тухачевского вперед. Тот, ничего не подозревая, перешагнул порог. Мгновенно за его спиной выросли трое скрывавшихся за дверями сотрудников НКВД в очень больших чинах. Впереди сверкнули наганы двух других, стоявших рядом с Тубриковым.

– Ни одного движения, – зловеще тихо сказал один из чекистов. – Гражданин Тухачевский, вы арестованы. Вот постановление правительства и ордер на арест.

Тухачевский несколько секунд стоял неподвижно, медленно обводя презрительным взглядом ощерившуюся револьверными дулами компанию. Потом спокойно подошел к столу, взял протянутый ему ордер, не читая бросил его на стол, и прежним привычным движением выпрямился. И опять в его гордой бесстрашной осанке почувствовался настоящий маршал, маршал Божией милостию…

В кабинете стояла звенящая тишина. Казалось, что биение взволнованных человеческих сердец слышно, как отзвук отдаленной канонады.

– Т-а-а-а-к… Значит, все кончено! – медленно, значительно и с какой-то тихой грустью промолвил пленный маршал. Но потом опять поднял свою красивую гордую голову.

– Ну, – что ж… Доделывайте свое подленькое дело!..

Тухачевский понимал с полной ясностью, что это действительно – конец, что «курносая гадина» подобралась на этот раз к нему совсем вплотную…

Стены внутренней тюрьмы НКВД почему-то напомнили ему; стены немецких карцеров, куда его так часто бросали после неудачных побегов из плена. Раз он даже попал в карцер за отказ снять офицерские погоны… Но – какая разница! Тогда, несмотря на такие же решетки и запоры, у него впереди было будущее, окрашенное яркими красками уверенной в себе, богатой надеждами, сильной молодости. А теперь? Жизнь отшумела и прошла. Круг ее кончается в одиночестве, трагической неудачей.

 
Глухо стукнет земля
И сомкнётся желтая глина.
И не станет того гражданина,
Который называл себя «Я»…
 

А ведь это «Я» Тухачевского было действительно ярким. Он служил ему всю жизнь. И ЧТО получилось?

Пессимистические слова старого мудреца, сказанные за тысячу лет до Христа, пронеслись в его памяти: «все суета сует и томление духа». Не была ли вся его жизнь таким вот «томлением духа», погоней за чем-то, что казалось ему достойным риска и что теперь привело его к такому бесславному концу? «Томление духа»… Ему вдруг захотелось перекреститься и прочесть наивную давно уже забытую детскую молитву. Правая рука поднялась было уже, чтобы перекреститься, но он только усмехнулся, хотя челюсти сводило судорогой. Да, что ни говори, – Сталин выиграл, как в свое время выиграл он наследие Ленина в соперничестве с Троцким, Зиновьевым, Бухариным, Ягодой. Что и говорить, – в политической борьбе часто сильнее явный мерзавец, у кого нет никаких принципов, кто борется за свой собственный – «голый чистоган»… А он>. Тухачевский, отступил от большевистского метода «цель оправдывает средства», поддался какой-то слабости – пусть эта слабость даже и называется любовью к Родине – и вот результат…

Да, это была слабость – пусть и благородная. Все было готово для переворота, который несомненно вынес бы его к власти. Но по дороге к этой власти нужно было бы перешагнуть не только через труп Сталина, но и через море русской крови: без гражданской войны такой переворот не обошелся бы.

Щадя эту кровь, он решил его произвести во время неизбежной и близкой войны. И просчитался: Сталин опередил.

Мозг Тухачевского кипел. Каждый нерв был напряжен до крайности, но – странное дело – на душе у него было спокойно. Он чувствовал, что погибает на своем посту, как солдат, перед смертью схватившийся за древко своего знамени. Он не видел тюремной камеры, не ощущал голода и жажды. Он был в каком-то полусне и почему-то живо вспомнил слова великого мудреца древности Лао-Тзе своим ученикам:

«Мне снилось сегодня, что я – красивая бабочка, весело порхающая среди цветов при ярком свете солнца. И вот я не знаю: а, может быть, я и есть именно бабочка, которой только снится, что она – человек»…

Мысли продолжали клубиться стремительным лихорадочным потоком в его мозгу. На миг память вынесла в сознании ласково улыбающееся лицо Тани – единственной женщины, которая тронула его железное сердце. Ведь именно она повернула течение его жизни в сторону России, к служению России. Может быть, она даст России Будущего его сына. Эти мысли мелькнули, как светлая полоска в темном спектре мыслей и сердце Тухачевского заныло странной светлой болью. Полные грусти и чувства одиночества, звенящие стихи Савинкова, погибшего в сетях провокации ГПУ, всплыли в его памяти:

 
Дай мне немножко нежности —
Мое сердце закрыто.
Дай мне немножко радости —
Мое сердце разбито.
Дай мне немножко кротости —
Мои нервы, как камень.
Дай мне немножко жалости —
Я весь изранен.
Дай мне немножко мудрости —
Моя жизнь опустела.
Дай мне немножко твердости —
Моя душа ослабела…
Или – благослови мою смерть…
 

На секунду ему показалось, что Таня смотрит на него полными слез глазами и старается бодро улыбнуться. Усилием воли он резко отбросил все эти видения и мысли, и заставил себя выпрямиться и насмешливо улыбнуться. Ничего! Он не ослабел и не сломан. То, что не удалось ему, удастся другим. История России на нем и его неудаче не остановится. То, что он почувствовал за последние годы в русском народе и. русской молодежи, – этого не залить кровью. Русские ростки все равно взойдут. А может быть, политые его кровью, взойдут еще быстрее и еще пышнее…

Тухачевский машинально ходил по своей узкой камере и мысли его бились, как пленные птицы в клетке. Но это были все мысли о прошлом. БУДУЩЕГО уже не было. Арестованные маршалы никогда не возвращаются на свои места. Маршалы из тюрем с оборванными орденами, петлицами, звездами да он проиграл…: Ну, что ж, – ставка была крупной, из-за нее стоило рисковать!..

Металлическое звяканье раздалось у двери. Форточка для – раздачи пищи открылась и в ней Тухачевский увидел радостно усмехающееся, торжествующее лицо Ежова. За ним бледным пятном виднелась рыбья маска Петерса.

«Допрос»? – мелькнуло в мозгу у маршала, но он сейчас же отбросил это предположение. О чем его допрашивать? Ведь не может же Сталин, перед, лицом армии и Европы, начать открытый процесс над своими военачальниками? Это абсолютно исключено… Показания о чем? О почти двадцати годах его блестящей работы на посту военного вождя? О заговоре против Сталина? Разве не ответил он сразу после ареста крутой фразой: «Лакеям Сталина ответа не даю»?

Нет, не для этого пришел сюда кривоногий человечек с глазами шакала. Ему хочется поглумиться над побежденным противником. Его низкой душонке не терпится проявить свое торжество, свое ликование, свое издевательство над плененным гигантом.

– Ну, как, дорогой мой товарищ Михаил, – раздался из форточки приторно ласковый голос. – Удобно тебе, бедненький арестантик? Не нужно ли чего?

Глаза Ежова неестественно блестели. Он весь был, как в лихорадке. Губы дергались короткими судорогами от усмешки к гримасе. ***

Тухачевский молчал, стоя прямо против форточки.

– Видно, тебе распрекрасно живется, раз ты молчишь? А? Эх, хорошо бы тебя попеть заставить, да я уж знаю – из тебя нужных песенок не вытянешь… Ты ведь столбовой дворянин! Фон-Тухачевский. Маршал… Бывший маршал, ха-ха-ха!.. Наконец-то, ты мой, совсем мой. Мне тебя товарищ Сталин в подарочек отдал… А, знаешь, дочка-то твоя повесилась уже; жена дала письмо в «Правду», что она тебя проклинает, как врага народа… И до Танюшеньки твоей, что в Париже осталась, мы доберемся. Хи-хи-хи!.. Герр Генералфельдмаршаль. Бывший… Может быть, хочешь, – попа тебе пригласим, панихиду о самом себе прослушать хочешь? Молиться-то Боженьке не забыл? А то и – «Боженька, Цареньку храни»?.. Хи-хи-хи!.. Не бойся, – в рай ты в хорошей компании попадешь…

Только теперь пленный маршал заметил, что в руке чекиста, поднятой к форточке, блестит вороненая сталь карманного маузера. Он понял, что это смерть… Вот сейчас… Опять вихрем заклубились, мысли, но одно сейчас же заслонило все: нужно умереть так, как подобает старому солдату.

Он выпрямился, медленно вздохнул, глубоко засунул руки в карманы и, поднял голову.

Ну, стреляй же, ты – сталинский ублюдок.

Слова, выжатые из стиснутых челюстей, прозвучали глухо и презрительно.

– «Ублюдок»? – захихикал Ежов. – Ублюдок? А ты, ты – голубая кровь? Так, что ли?

Смертельная ненависть плебея, ничтожества к яркой и сильной личности задрожала в его сдавленном голосе. Он трясущейся рукой стал поднимать пистолет. Бесстрастное лицо Петерса белело в глубине коридора за дергающейся головой Ежова.

Пистолет поднимался все выше, дюйм за дюймом. Глаза Ежова запрыгали и губы искривились. Тухачевский стоял, широко расставив ноги, – руки в карманах, – с презрением глядя на дуло оружия. Он только еще раз глубоко вздохнул и крепче сжал зубы. В черной дырочке блеснул, наконец, огонек и что-то ожгло грудь. Кривлялось над дырочкой бесноватое лицо. Опять блеск и опять удар. Но сильное тело стояло прочно, колени были напряжены до дрожи, а глаза надменно и холодно смотрели в лицо Ежова. Опять блеснули огоньки и кровавый туман стал заволакивать сознание. Боли почти не было. Казалось только, что огонь разливается по телу и страшная слабость ползет к коленям… Что-то горячей струей прошло по телу. Но все-таки оно стояло неподвижно и прочно. И так же презрительно и холодно было спокойное гордое лицо…

Огоньки перед яростными сумасшедшими глазами заблестели один за другим и внезапно прекратились. Щелкнул затвор опустевшего пистолета. И тогда стоявшее перед форточкой высокое сильное, тело вдруг стало падать, как подрезанный дуб. Ежов в ужасе отскочил: ему показалось, что маршал падает на него. Петерс удержал его, и бледный, дрожащий от возбуждения, человечек вставил лихорадочно дрожавшей рукой новую обойму; в лежавшее на полу тело опять посыпались один за другим удары пуль. Наконец, затвор опять пусто звякнул. Грубая рука Петерса протянулась мимо форточки и взяла из рук Ежова маузер.

– Ну, чего там!.. Готов! – раздался холодный голос Петерса. Но Ежов все смотрел, не отрываясь, на тело убитого маршала и не замечал, как из-под двери к его ногам подползает широкая струя крови.

– Тоже, – презрительно протянул Петерс, держа маузер двумя пальцами. – Ты еще рогатку принес бы маршала кокнуть? Двадцать патронов спалил. Тьфу… Я наганом бы враз кончил!

Ежов слушал, как во сне. Еще дрожа от пережитого сладострастного возбуждения, с трепещущими расширенными ноздрями, с дикими блестящими глазами, он, пошатываясь, оторвался, наконец, от форточки. Увидя, что струя крови уже смочила его ботинки, дико вскрикнул и в ужасе отпрыгнул в сторону. Только через несколько секунд смысл слов Петерса дошел до его сознания. Он исподлобья взглянул на своего спутника и вдруг нервно хихикнул.

– Из нагана? Много ты понимаешь, дубовая твоя башка? А… удовольствие разве не в счет?

– Какое тут удовольствие? – угрюмо буркнул Петерс. – Нужно, ну и… А других-то как?

Плечи Ежова нервно опустились. Его уже охватывала слабость.

– Распорядись уж ты сам, Петерс. Своим наганом… Да прикажи фотографию для Сталина снять. Пущай порадуется, полюбуется… А я уже…

Устало тряхнув головой, он медленно пошел к двери коридора. На пороге, с внезапно проснувшейся вспышкой энергии, коротко бросил вытянувшемуся надзирателю:

– Немедленно убрать маршальскую падаль!..

* * *

– Не знаешь, в чем тут дело, Семен?

Вопрос был задан тихо и опасливо. Маршал Блюхер, таинственный диктатор Дальнего Востока, неожиданно вызванный телеграммой-молнией и прилетевший на аэроплане в Москву, наклонился к маршалу Буденному и вопросительно посмотрел на него. Но Буденный, человек с отменно пышными усами, только недоуменно пожал толстыми плечами. Он также был озадачен. Вместе с ними в приемной Сталина сидело еще несколько командармов, и по выражению их лиц было ясно – никто не знал цели вызова. На всех лицах зато было написано с трудом скрываемое беспокойство: ведь только что произошли оглушительные события – арестован Тухачевский с группой молодых командармов и при аресте «застрелился» Гамарник. Все присутствующие уже знали, что мягкий с виду Гамарник при аресте проявил себя неожиданно человеком воли и действия. Он несколько минут отстреливался от агентов Ежова, убил нескольких из них и, наконец, был убит сам. Но почему-то версия о «самоубийстве» больше понравилась Сталину, и газеты известили о смерти замнаркома обороны, как о самоубийстве.

Блюхер хотел еще о чем-то спросить, как В дверях кабинета появилась стройная фигура пышной красивой Розы. Она еще не официальная, но уже признанная всеми новая жена Сталина, держала себя уверенно и властно. Оглядев не без презрительного высокомерия затихших командармов, красивая еврейка небрежно бросила:

– Товарищ маршал Блюхер…

Коренастая неуклюжая фигура командующего ОКДВА [44]44
  Отдельная краснознаменная дальневосточная армия.


[Закрыть]скрылась в кабинете.

Там, около скромного письменного стола Сталина, сидели Ворошилов, Ежов и какой-то еврей в штатском, в котором Блюхер не сразу узнал Ульриха, известного советского юриста и прокурора.

– Здорово, Василий Константинович, – радушно приветствовал Сталин дальневосточного маршала. – Извини, что пришлось тебя так срочно побеспокоить. Но у нас тут большие непорядки открылись. Вот прочти, товарищ, это.

С нахмуренными бровями Блюхер взял напечатанный на машинке лист бумаги и стал читать:

Приговор

Москва, 11 июня 1937 г. Специальное присутствие Верховного суда в составе: председательствующего, председателя Военной коллегии Верховного суда СССР, армвоенюриста – тов. Ульриха В. В. и членов присутствия: заместителя народного комиссара обороны СССР, начальника воздушных сил РККА, командарма 2 ранга – тов. Алксниса А. И., маршала Советского Союза – тов. Буденного С. М., маршала Советского Союза – тов. Блюхера В. К., начальника генерального штаба РККА, командарма 1 ранга – тов Шапошникова Б. М., командующего войсками Белорусского военного округа, командарма 1 ранга– тов. Белова И. П., командующего войсками Сибирского военного округа, командарма 2 ранга – тов. Дыбенко П. Е., командующего войсками Северо-Кавказского военного округа – тов. Каширина Н. Д. и командира 6 кавалерийского казачьего корпуса им. тов. Сталина – тов. Горячева Е. И. [45]45
  Из перечисленных членов суда к началу войны с Германией в живых оставался только Буденный (Прим. автора).


[Закрыть]в закрытом судебном заседании рассмотрело в порядке, установленном законом от 1 декабря 1934 г., дело Тухачевского М. Н., Якира И. 3., Уборевича И. П., Корка А. И., Эйдемана Р. П., Фельдмана Б. П., Примакова Б. М. и Путны Э. К. по обвинению в преступлениях, предусмотренных статьей 58 У. К. РСФСР.

По оглашении обвинительного заключения, на вопрос председательствующего тов. Ульриха: признают ли подсудимые себя виновными в предъявленных им обвинениях, – все подсудимые признали себя в указанных выше преступлениях виновными полностью. Судом установлено, что указанные выше обвиняемые, находясь на службе у военной разведки одного из иностранных государств, ведущего недружелюбную политику в отношении СССР, систематически доставляли военным кругам этого государства шпионские сведения, совершали вредительские акты в целях подрыва Рабоче-крестьянской Красной армии, подготовляли поражение Красной армии и имели своей целью содействовать расчленению Советского Союза и восстановлению в СССР власти помещиков и капиталистов.

Специальное Судебное присутствие Верховного суда СССР всех подсудимых – Тухачевского М. Н., Якира И. 3., Уборевича И. П., Корка А. И, Эйдемана Р. П., Фельдмана Б. П., Примакова Б. М., Путну Э. К. – признало виновными в нарушении воинского долга (присяги), измене Рабоче-крестьянской Красной армии, измене Родине и постановило: всех подсудимых лишить воинских званий, подсудимого Тухачевского звания маршала Советского Союза/и приговорить всех к высшей Мере уголовного наказания – расстрелу.

Председательствующий: В. Ульрих.

Члены присутствия: Алкснис, Буденный, Блюхер, Шапошников, Белов, Дыбенко, Каширин, Горячев.

По мере чтения приговора, брови Блюхера хмурились все больше и больше. Прочтя все и увидев внизу подпись Ульриха, он понял, чего от него требуют. Но только через несколько напряженных секунд дальневосточный маршал поднял глаза на Сталина. Тот молча протянул ему ручку с пером для подписи. Блюхер молчаливо оглянулся на сидящих, что-то прочел в их Напряженных глазах и медленно подписал приговор. Сталин так же медленно приложил пресс-папье и взял у него ручку.

– Ну, теперь ты, дорогой маршал, свободен. С докладом зайдешь ко мне завтра. И позови сюда Семена.

– Как это говорится в мире юристов, – захихикал тощий Ульрих, блестя стеклами своих пенсне. – «Важен не состав преступления, а состав судей». Хи-хи-хи… Состав у нас знаменитый. И судили на основании «революционной совести и коммунистического правосознания». Идеологически, хи-хи-хи…

Блюхер исподлобья мрачно посмотрел на кривлявшегося советского юриста. И не отвечая ему ничего, внезапно повернулся и взглянул прямо в лицо Ворошилову.

– А почему ТЕБЯ нет в составе судей, Клим? – негромко, но угрожающе спросил он.

– Ладно, ладно, Василий, – с оттенком резкости прервал его Сталин. – Теперь не время вопросы задавать. Потом узнаешь. Зови сюда Семена.

Коренастый и угрюмый дальневосточный маршал молча, как автомат, по-военному повернулся. Уже в дверях, напряженно и медленно оглянувшись, сдавленным голосом спросил о своем старом боевом товарище:

– А где теперь Михаил… маршал… то есть, Тухачевский?

Сталин криво усмехнулся и поднял палец к небу. Короткая? Дрожь пробежала по сильным плечам Блюхера и он молча вышел…

Буденный, когда Сталин протянул ему лист с приговором, широким движением потянулся за ручкой. – Где подписаться? Здесь, что ли?

– Ты что ж и читать даже не хочешь? – усмехаясь, спросил Ворошилов.

– Ну, вот еще! Зачем время запонапрасну терять? Завтра в газетах утречком все прочту, – беззаботно отозвался рубака. – Раз ежели вы все вместе это дело обмозговали – чего ж тут еще мне канителиться? Раз ежели нужно – какой тут разговор? Все? Можно идтить следующего звать?..

Через день после опубликования этого приговора, во всех газетах был помещен оглушительный приказ Ворошилова: Неуклюже и грубо составленный, он резал глаза не только своим содержанием, но и своей топорностью:

ПРИКАЗ

НАРОДНОГО КОМИССАРА ОБОРОНЫ СССР

№ 96, 12 июня 1937 г.

Товарищи красноармейцы, командиры и политработники Рабоче-крестьянской Красной армии! С 1 по 4 июня с. г., в присутствии членов правительства, состоялся Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. На заседании Военного совета был заслушан доклад о раскрытии Народным комиссариатом внутренних дел предательской контрреволюционной военно-фашистской организации, которая, будучи строго законспирированной, долгое время существовала и вела подлую подрывную, вредительскую и шпионскую работу в Красной армии.

Верховный суд вынес свой справедливый приговор: смерть врагам народа! Приговор изменникам воинской присяге, Родине и своей армии мог быть только и только таким! Вся Красная армия облегченно вздохнет, узнав о достойном приговоре суда над изменниками, об исполнении справедливого приговора. Главари этой отвратительной шпионской изменнической банды, мерзкие предатели, так подло обманувшие свое правительство, народ, армию, – уничтожены…

Все они принадлежали к числу высшего начальствующего состава, занимали высокие посты в нашей армии, пользовались доверием правительства и нашей партии. Все они оказались изменниками и предателями своей Родины. Они нагло попрали Конституцию СССР. Они продавали врагам СССР военные тайны государства, подкапывались под мощь Красной армии и вообще совершали все, чтобы подготовить и ускорить внешнее нападение на СССР. Они ожидали помощи от своих хозяев, то есть военно-фашистских кругов одного соседнего государства. В уплату за эту помощь они готовы были отдать советскую Украину и расчленить нашу страну… Рабоче-крестьянская Красная армия, верный и надежный оплот советской власти, беспощадно вскрывает этот гнойник на своем здоровом теле и быстро его ликвидирует. Враги просчитались! Не дождаться им поражения Красной армии! Красная армия была и останется непобедимой! Мировой фашизм и на этот раз узнает, что его верные агенты – гамарники, тухачевские, якиры, уборевичи и прочая предательская падаль, стерты с лица земли и память о них проклята и забыта…

Товарищи!.. Мы очищаем свои ряды от фашистско-шпионской мерзости и впредь не допустим повторения этих позорных фактов. Очищая свою армию от гнилостной дряни, мы тем самым делаем ее еще более сильной н неуязвимой. Армия укрепляется тем, что очищает себя от скверны… Товарищи! Удесятерим большевистскую бдительность, повысим и радикально улучшим нашу работу во всех областях, повысим самокритику и таким способом ускорим полную ликвидацию последствий, вызванных работой врагов народа.

Долой фашистских предателей! Смерть шпионам и изменникам! Да здравствует наша славная Рабоче-крестьянская Красная армия! Да здравствует наша великая партия Ленина-Сталина!

Народный комиссар обороны СССР, маршал Советского Союза Ворошилов.

Именно этот приказ, а не арест верхушки армии, не приговор и даже не самый расстрел, вызвал волнение не только в Советском Союзе, но, особенно, за границей. В СССР все уже давно привыкли, что по мановению жезла Сталина людей мгновенно перекрашивают из «твердокаменных» в разряд «предателей». Но чтобы известные всем и каждому, прославленные командармы, цвет, молодость и гордость Красной армии, оказались вдруг предателями и изменниками, – этого никто не ждал и этому никто не поверил. Что они могли быть заговорщиками против Сталина и Ежова, что они хотели даже перемены режима, – это было бы еще понятно. Но продавать тайны своей армии? Эти люди были обеспечены всем, что могла им дать страна – почетом, богатством, роскошной жизнью, положением. Чтобы они служили шпионами фашизму? Чтобы ТАКИЕ, как Тухачевский, «продавали свое отечество»? Кому? За сколько?..