Текст книги "Посланник (СИ)"

Автор книги: Борис Мишарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

  – По заявлению новостей нет. Но вы очень нервничайте, Светлана, почему?

  – Нервничаю? Я не заметила. Но, может и нервничаю, а вы бы нервничали, если насильник из тюрьмы вышел, что у него на уме? – Она повысила голос.

  – Успокойтесь, гражданка Доровских, успокойтесь. Вы же понимаете, Светлана, что Устинов вам не опасен. И нервничаете вы совсем по-другому поводу. Вы боитесь других, не Устинова, я все знаю. С кем вы встречались, с Горюновым или Старовойтовым? Кто из них попросил написать заявление? Не молчите, Светлана, не молчите.

  Она нервничала, сильно нервничала. Руки тряслись и даже губы мелко подраги-вали. Доровских внезапно зарыдала.

  – Говори, Светлана, говори. Ну...

  – Это Горюнов приходил, он заставил написать, – всхлипывала Светлана.

  – Значит, это они тебя изнасиловали, они, а не Устинов? – Требовал и почти кри-чал участковый. – Они?

  – Да, да, да – они. Они трое... а потом заставили показать на другого, сказали, что вообще убьют. Я написала... Потом снова шантажировали, говорили, что если откажусь – получу срок за ложный донос. А там семь лет... Я не знаю... меня запугали. Что делать мне, что?

  Доровских закрыла лицо руками и рыдала вовсю, давая выход слезами накопив-шемуся страху.

  – Ничего не надо делать, Светлана, ничего. Твоих обидчиков нет в живых – они все убиты. Так что живи спокойно. А правду рассказать придется, настоящую правду. Ни-кто тебя не посадит, ты действовала под давлением. А вот оправдать Устинова и изви-ниться перед ним – тебе придется. Хочется тебе или нет, но придется.

  Разумный, откровенно говоря, порадовался за Устинова, за его правду. "А что бы сделал ты? – Подначивала мысль. – Я? Я бы убил... всех троих".

  Он рассказал руководителю опергруппы Нестеровичу об Устинове. Рассказал, но не все. Рассказал лишь то, что у Устинова на время убийства алиби. Соседка видела. Про его невиновность промолчал пока – это такой повод, который никакое алиби оперов не удержит. Накопают, нароют, заставят... И преступление будет раскрыто. Раскрыто ли, если сидел невиновный?

  Полковник Нестерович вызвал к себе своего лучшего опера.

  – Вот что, Сергей, был у меня сейчас Разумный, участковый. Поведал, что у Усти-нова алиби. Соседка Протопопова видела его в те вечера. Не верится мне в алиби что-то. Нет, я не утверждаю, что участковый лжет. Но он не опер, мог что-то упустить. Ты разуз-най, расспроси все сам. Хорошо?

  – Есть, товарищ полковник, выясню все сам.

  Через два часа он уже докладывал своему руководителю:

  – Протопопова алиби подтверждает, товарищ полковник. Кое-что она от участко-вого утаила. Спит она с Устиновым и утверждает, что во время убийств он был с ней, ни-куда не отлучался. Не верится мне в это алиби что-то, товарищ полковник, думаю, покры-вает она преступника.

  – Вот и мне не верится, Сергей. Только Устинов проходил по делам Старовойтова и Горюнова. Другие то у одного были, то у другого. Короче, другого у нас нет. Берите этого Устинова и допрашивайте, расколите по полной программе.

  – Есть, товарищ полковник, сделаем.

  Татьяна вышла покурить во двор. Они не курили дома с Владимиром, спать так было лучше. Воздух чище. Она прикурила и глубоко затянулась дымом. Вдруг ее глаза округлились – к дому подъезжали полицейские.

  – Вовочка, беги, через окно беги, огородами. Менты за тобой... беги Вовочка, бе-ги, – кричала она запыхавшись, вбегая в дом. – Ночью ко мне придешь через дворы. В мой дом. Беги, Вовочка, беги.

  Устинов выскочил через окно, побежал к центру города – там легче затеряться. Но двое оперов не отставали, дыхалка была лучше и они настигли его через полчаса.

  – Ах, ты сволочь поганая, бежать вздумал...

  Они вывернули ему руку и били в живот, били с остервенением, не стесняясь прохожих.

  Внезапно ситуация изменилась. Их самих задержали, надев наручники. Все про-изошло настолько ошеломляюще быстро, что опера все еще пытались стукнуть Устинова, и какое-то мгновение не понимали, почему не могут ударить.

  – Кто вы, господа, почему двое на одного? – спросил, не выходя из подъехавшей машины, солидный мужчина.

  Наконец-то оперативники опомнились, поняли, что в гражданке и их самих за-держали.

  – Мы из уголовного розыска, дядя. Удостоверение в кармане. Давай, отстегивай.

  – А это кто, чего же вы его так избивали нещадно? – Спросил солидный мужчина.

  – Это убийца, дядя, давай, снимай наручники. Быстро снимай, проблем захотел что ли? Из какого ты РОВД?

  – Проблем? – Удивился солидный мужчина. – У меня нет проблем. А ты что ска-жешь? – обратился он к другому, которого опера избивали.

  – Я, я,.. – он закашлялся, – я в третий раз в тюрьму не пойду. Третий раз ни за что... невиновного... это уже слишком, – он заплакал.

  – Вот даже как? – откровенно удивился солидный мужчина. – Хорошо, разберем-ся. Везите их всех ко мне, – солидный мужчина закрыл окно автомобиля.

  – Куда это ко мне? Вы хоть знаете, кто мы такие? Уголовный розыск. Это нападе-ние на сотрудников при исполнении. Удостоверение в кармане. Да мы вас закопаем, сво-лочи.

  Опера задергались, но их усадили в машину. Третий сел сам. Ему было все равно куда – лишь бы не к ментам. Всем троим завязали глаза и машина тронулась.

  Через час глаза развязали. Опера оказались в комнате. Напротив сидел тот же со-лидный мужчина, рядом стоял генерал.

  – Я Фролов Иван Сергеевич, – заговорил генерал, – федеральная служба безопас-ности.

  Опера вскочили.

  – Извините, товарищ генерал, мы подумали, что нас бандиты взяли, вот этот точно бандит, – они указали на солидного мужчину. – Прикажите нас освободить и отдайте задержанного, он подозревается в убийстве наших сотрудников. Два раза уже сидел, причем последний – за убийство полицейского.

  – Говорить будете со мной, господа, – заговорил солидный мужчина.

  – Вот это вряд ли, – бросил один из оперов.

  – Этот генерал – начальник моей личной охраны. – Невозмутимо продолжил со-лидный мужчина. – Кто я – вам знать не обязательно. Это понятно?

  – Так точно, понятно, товарищ...– Ни хрена себе, попали, – прошептал последнее один из оперов.

  – Вот и хорошо... Просто товарищ. Присаживайтесь, господа, рассказывайте.

  Посланник выслушал всех внимательно.

  – Вот что, господа оперативники, вас сейчас отвезут. Пока в изолятор временного содержания.

  – А нас-то за что в изолятор? – в один голос возмутились опера.

  – А что – у нас законом предусмотрено прилюдное избиение подозреваемого? Вы его задержали, может быть, и законно, но вот избивать, не оказывающего никакого сопро-тивления гражданина, никому не дозволено. Меня угрожали закопать... Дело будет вести полковник Синицин, он не местный, из Москвы, так что разберется во всем. И с вами, и с вашим задержанным.

  Посланник улыбнулся. Оперативников увезли. И он уделил более пристальное внимание Устинову, выслушав его не перебивая.

  – Как же так получилось-то, Володя? Два раза сидеть ни за что и сейчас бы сел, если бы я не вмешался, проезжая мимо. Пожизненно бы уже сел. А полицейских ты убил все-таки?

  Устинов не знал, как себя вести. Ему хотелось рассказать все, но он не знал, с кем говорит, как и чем обернется для него правда.

  – Я же не знаю – кто вы? – ушел он от прямого ответа.

  – Понятно, Володя, понятно. Меня здесь все называют Шефом. И ты так можешь звать. Если правоохранительная система не может разобраться внутри себя, значит, ты правильно сделал, что помог ей. Правда Федеральный Закон карает за это, за самосуд. Но, что делать? Есть другой закон – Закон совести, правды, чести. И я, как подавляющее большинство других, тебя не осуждаю. Молчи только, говорить о свершившейся мести никому не надо. Не было ничего и все тут. Живи спокойно, радуйся. Полковник Синицин во всем разберется, тебя наверняка реабилитируют, а некоторых посадят. Ты работал, Володя, до всех этих неприятностей?

  – Да, работал. Слесарем на заводе. Сейчас и завода нет...

  – Это ничего. Шума, конечно, будет много и головы конкретные полетят. Но тебе выплатят среднюю зарплату за все пятнадцать лет, моральный вред опять же суд опреде-лит. Адвокаты тебе в этом помогут, не переживай – жить будешь, – Посланник улыбнулся.

  – А как мне благодарить вас...Шеф?

  Устинов поверил Шефу, что справедливость восторжествует, и с него снимут пе-чать судимости. Что заживет, как все люди, без этого проклятого клейма. Захотелось что-нибудь сделать хорошее для этого доброго и большого человека.

  ХХV глава

  А весна все-таки брала свое, как не сопротивлялась матушка зима своими послед-ними заморозками. По сути, и не весна уже – подходило лето, настоящее теплое время года. Хотя в Сибири в конце мая, начале июня месяца, еще не походишь в одной рубашке ночами, за то днем тепло.

  Жизнь текла своим обычным, размеренным чередом, Земля крутилась и, как младшая сестренка, иногда подражала Солнцу. Его протуберанцам, всплеску активности, изрыгая из своих недр вулканическую лаву или сотрясаясь землетрясениями, чаще под-вергая людей опасности более мелких стихийных бедствий.

  Так и в политике возникали всплески, тряски и волнения, Но, в основном, все шло гладко и ровно, не без обыденных, естественно, шероховатостей.

  Генерал Суманеев наконец-то мог доложить главное – предателей среди своих нет.

  Все началось с одного озабоченного сержанта, разболтавшего по пьянке секреты службы. Что мог особо секретного знать сержант? Вроде бы ничего. Но кое-что, в опреде-ленное время, в нужном месте может закрутить маленький маховик, который разматыва-ясь, может создать лавину. Лавину напряженности, нервов, работы. Уничтожить одних и возвысить других людей.

  В каждых областях были свои случайные закономерности.

  Светлана Доровских постоянно носила короткую юбку и гуляла вечерами. Трое молодых полицейских лейтенантиков частенько употребляли вечерком после работы, наслаивая выпивку на власть. А встретились они действительно случайно. Случайно ли? Может это производство основного резонанса короткой юбки и пьянства на камертоне одинокого вечера? Сложилась та самая векторная составляющая, случайная закономер-ность, приведшая к преступлениям, трупам и тюрьме. И разве случилось бы такое при ро-дительской фильтрации и фильтрации полицейских чиновников? Не притянулись бы то-гда друг к другу определенные отрицательные факторы, породившие злые деяния.

  Ирина уткнулась носиком в плечо мужа и равномерно посапывала. А Михайлов все еще не засыпал, лежал в раздумьях после бурных событий. Почему все так произош-ло? С ним, с бедным малым Устиновым, с другими людьми. Что-то тревожило Николая более масштабно, чем конкретные неординарные случаи. Он искал в произошедших со-бытиях социологическую составляющую и понимал, что не хватает чего-то основного, главного. Не хватает идеологического воспитания, нет этой программы в государстве, позволяющей прививать с детства любовь к Родине, ближнему. Нет любви, любви к человеку. Одна говорильня и масса законов, которые изначально недоработаны, не выполняются и не контролируются.

  Михайлов вздохнул. А что может он? Кое-что может, идя по принципу выбора наименьшего зла. Он не создаст идеологическую концепцию и тем более не воплотит ее в жизнь. Но он заставит задуматься, заставит действовать не простых людей, а политиков и законодателей. Пусть через боль, кровь, но заставит – другого выбора нет. В этом он ви-дел сейчас свое основное предназначение, хотел что-то изменить с середины, если не хо-тят или не могут сверху.

  Николай посмотрел на Ирину. А что будет с ней, с его девочкой, поддержит ли она его?

  Утро, весеннее утро конца мая. Температура еще почти нулевая, но днем подни-мется до двадцати. Ласковый солнечный луч скользнул по стене и уперся в глаза. Ирина поморщилась слегка, потянулась и открыла веки, прикрывая зрачки ладонью. Солнечный свет радовал и она не жалела, что не задвинула шторы вечером.

  Николай еще спал и она нежно, почти не прикасаясь, поцеловала его в щеку. Встала, накинув халат.

  – Ты что так рано? – Спросил он, не открывая век.

  – Не спишь, проказник? Не рано, Коленька, девять уже.

  – Не рано?.. Повалялись бы еще.

  Он потянулся истомно и резким движением присел на кровати. Ирина сидела у зеркала, нанося какой-то крем на лицо.

  – Я хочу сегодня в одну турфирму съездить, там, кажется, менеджер со знанием английского нужен.

  – Хочешь пойти на работу?

  – Хочу. Мне не скучно с тобой, но ты днем на службе, в доме я освоилась. Пора чем-то заняться.

  Она круговыми движениями продолжала наносить крем. Николаю захотелось об-нять Ирину, но он не стал мешать ее утреннему моциону.

  – Тогда я в душ и завтракать. Вместе поедем?

  – Вместе? – Ирина обернулась. – Как ты себе представляешь будущего работника, которого привели за ручку? Ты хочешь, чтобы мне отказали сразу?

  – Конечно, нет, милая, – он все-таки обнял ее за плечи. – Конечно, нет. Мы вместе поедем. Но я же не говорил, что буду заходить с тобой в офис. Одна пообщаешься. А по-том мы сходим куда-нибудь, можем просто по набережной пройтись. – Николай лукаво улыбнулся и продолжил: – Нет, в другое место поедем – подарочек тебе небольшой при-смотрел.

  – Раз присмотрел и обмолвился об этом – расскажешь. С большим интересом и нетерпением слушаю.

  Ирина повернулась к Николаю.

  – Ох, ох, ох! Какие мы проницательные...

  – Не смеши, Коля – маска же.

  Она с трудом сдерживала улыбку.

  – Ладно, повезло тебе, что маска. Я двух лошадей присмотрел. Возьмем?

  – Лошадей? – очень удивилась Ирина. – И что мы с ними делать будем?

  – Как что? Кататься в свободное время, это и для организма полезно. Конюшню есть, где разместить, я уже все продумал. И престижно.

  – Престижно? – Ирина начала ваткой стирать не впитавшийся крем. – Престижно, говоришь? Ты и так у меня самый лучший. Самый, самый.... А лошадей? – она задума-лась на мгновение. – Нет, Коленька, лошадей брать не будем. Может и престижно, но не мое. Да и потом дорого это. Нет, нет, нет – молчи. Понимаю, что не в деньгах дело – не по душе мне лошади. Лучше возьмем собаку. А еще лучше – купи мне машину. На работу надо же как-то отсюда ездить – трамвай не ходит.

  – Значит, возьмем собаку. А про машину – не проси. Была бы – не дал. Тебя во-зить будут, не беспокойся. Сама понимаешь – одну отпустить не смогу. Я в душ...

  – Выходит не успокоилось все, не нормализовалась обстановка?.. И...

  – Все нормально, Ирина, все нормально, – перебил ее Николай. – Ты и раньше ни-когда одна не ездила, и сейчас не будешь. Что поделать – такова участь определенных жен.

  Он ушел в душ, более ничего не сказав. И Ирина поняла – спорить и обсуждать бесполезно.

  После завтрака они вышли во двор. Охрана и машины стояли наготове. Подошел генерал Фролов.

  – Доброе утро, Шеф, здравствуйте, Ирина Петровна.

  – Доброе, Иван Сергеевич. Доброе. – Ирина ответила кивком головы. – Ты вот о чем распорядись, Иван Сергеевич, пусть Дима и Игорь, его напарник, всегда теперь с Ириной будут. Мы сейчас в город едем, Ирина хочет на работу устроиться. В офисе тор-чать, естественно, не надо, но быть рядом. Вообще сам все понимаешь.

  – Есть, Шеф. А что за фирма?

  Николай посмотрел на Ирину.

  – Трэвэл– тур. Я о ней в газете прочитала, – предотвращая вопрос, пояснила Ирина.

  – Есть, Ирина Петровна, сделаем.

  – Ты вот что, Иван Сергеевич, переходи-ка на гражданский язык, ни к чему эти строевые замашки. И охране накажи. Между собой можете хоть строевым шагом ходить. Извини, нам так удобнее, правда.

  Михайлов похлопал генерала по плечу.

  – Хорошо, Шеф.

  – Вот видишь – у тебя все получилось.

  Михайлов засмеялся, а следом рассмеялись и Фролов с Ириной.

  Обычный офис средней фирмы располагался достаточно удобно. Можно подъе-хать близко, оставить машину на парковке, что немаловажно в центре города. Двухком-натная квартира первого этажа, переделанная в служебное помещение с отдельным вхо-дом-выходом на улицу. Небольшой кабинет директора, бухгалтерия и комната менедже-ров. У входной двери скучающий от безделья охранник, с которого песок уже явно не сы-пался, потому как не было даже песка.

  "Родственник, наверное, директора – старый очень охранник. Фролов его обяза-тельно на своего заменит с удовольствием", – подумала Ирина и улыбнулась.

  – А вы красиво улыбаетесь, девушка, это очень не плохо в нашей работе. Вы Ири-на? – Мужчина, не стесняясь, осмотрел ее с ног до головы.

  – Да, я на собеседование, – ответила она и подумала: "Клеиться станет, котяра. Ничего, лишь бы взял – быстро обломается. Или Дима с Игорем обломают". Она снова улыбнулась.

  Я – Сергей Борисович, директор. Прошу, – он указал рукой на свой кабинет, про-шел после нее и поудобнее устроился в кресле. – Ознакомился с вашей анкетой, Ирина. Значит, знаете английский, французский?

  – Знаю, владею свободно, немного говорю на немецком, но здесь надо подучиться немного.

  – All right. Tell us about yourself, your family. – Спросил директор о ней и ее семье.

  – Passport information in the questionnaire. I will not repeat. No children. Living with her husband. Perhaps – everything.

  – Да-а, вы не многословны, Ирина. Но говорите весьма не плохо. И кто же ваш муж?

  – Муж военный, Сергей Борисович, вечно на работе, вернее на службе. Решила не сидеть дома – пойти поработать.

  – Это правильно, Ирина. Очень правильно. Зачем же такой красавице дома си-деть?

  – Спасибо за комплимент, Сергей Борисович.

  – Ну-у, что вы, Ирина, ей Богу, какой комплимент – это правда. А живете вы где? Что-то в анкете нет адреса.

  – Своего дома нет в городе. Живем на территории воинской части. Это не далеко – рядом почти.

  – Своя машина? И какая марка?

  Ирина понимала, что директор наверняка уже принял решение и сейчас задавал вопросы, более интересующие его лично, как мужчину. Что-то отвратительное подкаты-вало внутрь, но она держалась.

  – Машины своей нет, нас отвозят-привозят на служебной.

  Директор глянул на часы.

  – Обед скоро. Может, пообедаем вместе, а потом я вас увезу сам.

  – Спасибо, Сергей Борисович, за предложение. В другой раз. Сегодня меня муж привез и ждет на улице. Времени у него мало, сами понимаете – военный. Как насчет ра-боты, что вы мне ответите?

  Директор поерзал в кресле, откровенно раздевая Ирину глазами.

  – Насчет работы, хм, беру. Как же я могу такую красавицу не взять – не поймет заграница, – он засмеялся, улыбнулась и Ирина.

  -А обязанности?

  – Обязанности? – Словно удивился директор. – Обязанности, полагаю, сами по-нимаете. – Он замолчал и, не дождавшись ее положительного ответа, продолжил: – Вести переговоры с иностранными фирмами. По цене, размещению, быту и отдыху наших тури-стов. Вот и все... по работе.

  Ирина словно не заметила последнее.

  – Когда я могу оформиться и приступить к работе?

  – Могла бы и сегодня...Но раз муж ждет, хм... Лена, – громко крикнул он, – офор-ми девушку на Светкино место. Все, Ирина, завтра в девять утра жду.

  Она вышла из офиса и не села сразу в машину, ушла подальше от окон Трэвэл-Тур.

  – Выходит – никуда не поедем сегодня? – Спросил, поняв ситуацию, Николай.

  Ничего не хочу, Коля, ничего. Душ хочется принять, смыть эту котярскую слизь. Как буду работать – не знаю. Завтра ждут в девять.

  – А я помогу тебе, Ирина. Не спрашивай – просто помогу и все.

  Вечером следующего дня она спросила у Дмитрия, своего водителя. И он пояснил ей, что после нее в офисе побывал Фролов в своей генеральской форме.

  – А я-то все ломала голову – что это котярская спесь с директора слетела? Вот оно что. Понятно теперь. За то работать легко стало и будет.

  ХХVI глава

  Поезд пел свою обычную песню – тук-тук, тук-тук, тук-тук. За окном проноси-лись поля. Нет, они не поражали глаз путника своим великолепием, однако изумляли бес-крайностью просторов необжитой земли. На многие сотни верст лишь домики полустан-ков да отсыпанная насыпь железки. И столбы, столбы, столбы.

  Михайлов не полетел самолетом – захотелось побыть одному, подумать. Личный, хоть и служебный, самолет уже был. А вот поезда не было. Но купе, просторное помеще-ние с удобствами место имело. Оказывается, есть на железке такие вагоны, их можно при-цепить и к обычному, и к литерному составу. Ехал обычным, а сейчас единственным. Те-пловоз тащил только его вагон. Закрытая ветка, по которой ходили только спецпоезда.

  Тепло еще не прижилось в этой глуши. Словно вернулся Михайлов с мая в март. Он это почувствовал кожей, когда из вагона пересаживался в вертолет.

  На месте прекрасно отделанные помещения лишь не дарили солнечный свет. Он не знал и не спрашивал, насколько глубоко сейчас под землей находится.

  Главный конструктор уже ждал его, не скрывая свою раздражительность. Прита-щили на производство, не объяснив ничего. Извинились, что придется непланированно ждать – нужный человек едет поездом, не полетел самолетом, как намечалось. Военные всегда раздражали его, человека науки и созидания.

  – Вот вы какой, бог и царь АПЛов, Валентин Дмитриевич. – В просторную комнату вошел Михайлов. – Знаю, уже три дня ждете. Но будем знакомиться. Николай Петрович, – Михайлов протянул руку.

  – Хм, Валентин Дмитриевич, – Загурский отошел к креслу, так и не подав руки. – Прошу, – он указал на соседнее, присел сам.

  – Пусть так. Вряд ли вы бы общались с коллегой подобным образом. Каждому своё Богом отмерено. Кто-то уголь грузит, кто-то людей лечит, кто-то конструирует. Без тех или без этих не обойтись, важны все, как и наша охрана.

  – А у вас что, охрана есть? Вы же сами...

  – Нет, я не военный, Валентин Дмитриевич, хоть и генерал. Такой же конструктор, как и вы.

  – Не смешите меня, не надо. Я людей науки, которые хоть что-то в ней понимают, если не в лицо, то пофамильно каждого знаю.

  – Может выпороть вас, Валентин Дмитриевич?

  – Не понял, что сделать?

  Загурский не испугался, нет, он действительно удивился.

  – Выпороть, как в детстве непослушных пацанов ремешком пороли. Я прикажу...

  Загурский рассмеялся.

  – Не надо. С вас станется. Говорите, – он перешел на дружелюбный тон.

  – Сейчас здесь строят лодку, Валентин Дмитриевич, вы знаете. Многое сделано и предстоит сделать по-новому. Я дам вам совершенно новый, неизвестный даже в фантазиях, строительный материал. В соответствии с ним вы и должны будете переделать АПЛ. Что в лодке самое тяжелое – корпус. Представьте себе, что он стал прочнее многократно, тысячекратно, если хотите, а вес уменьшился многотонно. Как вам понравится такой материал?

  Загурский махнул рукой.

  – Я думал вы серьезно. Зачем меня сюда привезли, сказки ваши слушать?

  Михайлов вздохнул.

  – Не сказки слушать. Я приехал реально эти сказки продемонстрировать.

  – Вот и демонстрируйте кому угодно, только не мне. Я всех ученых в этой области знаю и припевы к басенкам от незнакомца слышать не намерен, не на концерте.

  – Идиот. Ты даже слышать не можешь. Сейчас к тебе отолога пригласят, потом поговорим.

  Николай вышел из комнаты.

  – Послушайте, генерал, – обратился Загурский к вошедшему Фролову, – что это за маразматик был. В науке надо немного чокнутым быть, но не совсем же, по крайней мере.

  – Прошу вас, Валентин Дмитриевич, – Фролов указал на дверь.

  – Куда еще? Я вам кажется, генерал, вопрос задал.

  – К ушному доктору.

  – Куда? Вы что здесь, все охренели?

  – Нет, Валентин Дмитриевич, только вы. И это не маразматик был, это создатель нового материала, который не в формулах – в реалиях есть. Его можно потрогать, пощу-пать, погладить. Это настоящий ученый. Не чета всяким. А сейчас прошу... к доктору.

  – Хватит с меня, хватит. Я немедленно уезжаю. Распорядитесь самолет пригото-вить.

  – А вас никто не спрашивал о желаниях, Валентин Дмитриевич. Сначала к докто-ру, потом новый материал смотреть.

  – Ага, щас, разбежался.

  Фролов подошел, не сильно ткнул Загурского в солнечное сплетение, бросил во-шедшей охране:

  – Тащите его к ушнику, потом сразу в цех, где прессы стоят.

  Охрана потащила согнутого пополам и хватающего воздух Загурского. Фролов не громко, но чтобы его услышали, бросил напоследок:

  – Развелось тут... дерьмократов всяких московских, нервы еще мотают...

  Фролов прошел в соседнюю комнату.

  – Вы извините, шеф, не расстраивайтесь. Он не плохой ученый так-то, только с гонором. Наверное, потому, что считает себя лучшим. Его после ушника сразу в цех при-ведут, пусть материал своими глазами увидит, под прессом его попробует. Вы не возра-жаете?

  – А что – правда к отологу повели? – Улыбнулся Михайлов.

  – Это с него немного спеси собьет, а то до дела всю кровь выпьет.

  – Ладно, Иван Сергеевич, ладно. Не переборщите только – ему же еще работать потом.

  Михайлов присел в кресло, закурил.

  -Что-то устал я сегодня. Такие гонористые мужики не делают позитива в работе.

  – Вы знаете, Шеф, хотите мое мнение?

  – А как же, я же с ушами, – Михайлов произнес весело.

  Фролов немного подумал.

  – Он не гонористый, может и хуже даже. С конструкторами, имеющими имя, об-щается нормально. Своих инженеров не видит, не слышит, не признает, как и охрану. Считает всех быдлом, не достойным его общения. С простым инженером ни за что гово-рить не станет. Может только с начальником отдела и то через губу. Вы меня понимаете, Шеф.

  Михайлов вздохнул.

  – Понимаю, Иван Сергеевич, понимаю. С ним тяжело. Амбициозность, говни-стость, но мозги то есть. И этим все сказано. Пойдем, пора уже.

  В цехе уже стоял Загурский. Спеси, может быть, поубавилось, а может и нет. Та-кой не покажет вида перед охраной. Наверняка внутри все кипит от ярости. Куда он ее направит?

  – Вот этот материал, Валентин Дмитриевич.

  Михайлов протянул квадратный метр тонкого листового металла. Загурский взял, повертел его в руках. Что за сплав – не понял. Легче железа и алюминия. Бросил с пафосом на пол.

  – И вот из этой жестянки вы хотите делать корпус атомной подводной лодки? – спросил он с иронией у Михайлова.

  – Почему же только корпус? Реактор тоже будет внутри такой обшивки. Уйдет вся свинцовая составляющая. Представляете – насколько легче станет лодка? На тонны, на многие тонны. Это даст...

  – Хватит, – оборвал Загурский, – с меня хватит. Я уезжаю. Шизофренией занимай-тесь без меня.

  Он направился к выходу, но по кивку Фролова охрана схватила Загурского за ру-ки.

  – Вот что, Иван Сергеевич, – произнес Михайлов, – увещевания здесь, видимо, бесполезны. Я предлагаю следующее. Снимите с него штаны, привяжите к какой-нибудь станине и отстегайте ремешком хорошенько. Солдатским ремешком, до крови, чтобы по-чувствовал. А пока учите его уму разуму, пусть он материал в действии посмотрит, под прессом, например. Потом в этих листах его в сам реактор засуньте, где никакой свинец не спасет. А потом, с ученой жопой, уже ко мне.

  Михайлов ушел, слыша за спиной смех от последних слов. Он прошел в выделен-ную комнату, налил рюмку коньяка, выпил. Наверное, прав Фролов в своей характеристике. Ничего, это несколько остудит Загурского, сильно ударит по гонору, тем более прилюдная порка. В другой ситуации это бы озлобило, затаился бы он и отомстил. Не Михайлову или Фролову, государству бы отомстил, например, продав совершенно секретную документацию за рубеж. Здесь другое – он увидит, поймет и, как ученый, будет ошеломлен, а не озлоблен. Очень на это надеялся Михайлов, но не собирался лишний раз рисковать. Теперь путь для Загурского за границу закрыт навсегда.

   Он появился в комнате через час. Михайлов предложил сесть.

  – Спасибо, мне стоя удобнее.

  Николай не стал улыбаться, хоть и хотелось это сделать. Зачем лишний раз оби-жать.

  – Все посмотрели, Валентин Дмитриевич?

  – Все, Николай Петрович. Жаль, что сразу не мог даже предположить возможное.

  – И не надо было предполагать – надо было просто послушать и посмотреть.

  – Извините, Николай Петрович, но мне представить сие было невозможно.

  – Ладно, проехали, – отмахнулся Михайлов. – Надеюсь теперь вы не станете ки-читься простых инженеров, свысока разговаривать с подчиненными, потому как сами еще младенец в науке, несмышленыш. И я младенец, хоть и побольше вас знаю. Коньяк?

  – Пожалуй, можно. А вы расскажите немного о своем материале?

  – Вы его видели в действии, Валентин Дмитриевич, – Михайлов говорил, наливая коньяк. – С ним можно нырнуть на дно Мариинской впадины, на все одиннадцать кило-метров. Какая лодка на это будет способна? Никакая. А ваша нырнет запросто. Ваша лод-ка, ваша, Валентин Дмитриевич, – как бы предугадывая возражение, повторил Михайлов.

  Загурский взял коньяк.

  – Я не об этом, Николай Петрович, она не сможет нырнуть на такую глубину – элементарного веса не хватит.

  – Вот это уже конструктивно, Валентин Дмитриевич, это разговор. Но, поверьте на слово – нырнет и еще как нырнет. С вашей, естественно, помощью. Балласт – это за-бортная вода в любой лодке. Именно балласт регулирует глубину погружения. Я правильно понимаю?

  Загурский кивнул, отпил коньяк. Он уже слушал внимательно и заинтересованно.

  – Так вот, я продолжаю. Вы должны предусмотреть в своей конструкции объем балласта в многократно меньшем размере. Я не оговорился – именно меньший объем. Это, в свою очередь, позволит, как и метал, увеличить полезный, рабочий объем лодки. Я же в свою очередь дам вам балласт не из воды. Он будет образовываться и исчезать по мере надобности. Принцип простой – есть вес – нет веса, есть вес – нет веса. Вы задаете на приборе необходимый вес балласта и все. Расположите его на лодке из расчета – один кубический сантиметр, подчеркиваю – сантиметр, десять тон.

  – Сколько, сколько?

  – Десять тонн. Теперь вы понимаете, что лодке требуется кардинальная пере-стройка. И опять же – наши атомоходы станут безопасными. Этот тоненький лист метал-ла, Валентин Дмитриевич, способен выдержать взрыв атомного реактора в непредвиден-ной обстановке. Ни взрывная волна, ни радиация – не просочится ни что. Вот, за этим я и позвал вас сюда. Никто другой этого не увидит, а про меня и вы забудете. Договорились?

  – Да-а, вас забудешь...

  Загурский так и остался стоять, потрогал заднее место и они расхохотались враз.

  – Какой же я все-таки идиот, – сквозь смех произнес Загурский, – не смог такого великого ученого разглядеть.

  – Можно совет, Валентин Дмитриевич? Вы осознали свою ошибку, но из заданной системы координат не вышли. По ней – теперь я на олимпе, а вы внизу. Надо выбрать к общению другую – обыкновенную ступенчатую. Вы здесь, – Михайлов показал уровень ладонью, – я чуть выше. Кто-то здесь и здесь, и здесь. – Его ладонь поползла вверх. – А там, на самом верху далеких галактик тоже сидит кто-нибудь и отмеряет ладонью уровни. Нам трудно, сложно или невозможно пока понять самую ближнюю ступеньку. Это как первобытному человеку объяснять принцип работы автомата. Стрельбу услышит, увидит, но поймет ли? Я понял свое. А кто-то, может еще в пеленках пока, способен познать неведомое нам с вами.