Текст книги "Дуда. В поисках Щепки (СИ)"

Автор книги: Борис Глушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Глава 20

– Ну и где твой ссыкливый братец? – Крикнул я Кавке.

Рыжая, спустилась по пожарной лестнице, продралась через кусты малины и выскочила на тропу. Взглянув на труп Сковородки, она перекривилась, быстро отвернулась от него и, выпучив глаза, затараторила.

– Я всё больше и больше начинаю тебя бояться Дуда. – Прошипела она. Впрочем, страха в её голосе яне уловил. – В школе ты мне казался очень приличным парнем. Всегда одетый чистенько, вежливый к тому же. А тут режешь людей направо и налево, и даже в лице не меняешься. Прям как маньяк из того фильма, помнишь где он в маске был и с таким же тесаком как и у тебя.

И затем она начала пересказывать мне сюжет «того» фильма. Сюр какой-то.

– Хватит чушь нести. – Рявкнул я. – Я спросил, где твой братец?

– Не кричи на меня. Это у меня нервное, – пискнула она. – Я когда сильно волнуюсь, то начинаю болтать – расказывать первое, что на ум придёт. Я же тебе говорила. Мог бы и запомнить.

– Очень полезный навык для человека, направляющегося в Муравейник. Думаю, он будет незаменим при встречи с проклятым медведем или гугетом. – Усмехнулся я. – Но я спрашивал не об этом. Я спрашивал, где Чудовище?

– Он там. – Наконец ответила Кавка и махнула рукой в сторону полуразрушенного здания.

Оно напоминало мавзолей, что был нарисован в моей детской книжке про дядю Стёпу и хулигана Васю. Огромная похожая на пирамиду груда кирпичей, а в центре, абсолютно целая двустворчатая дверь с приоткрытой створкой.

– Зови. – Рыкнул я.

– Паша!!! – Тут же завопила Кавка. – Паша! Выходи.

Из темноты проема показался Чудовище. Подозрительно оглядев окрестности, он быстрым шагом направился к нам.

– Какого чёрта ты там спрятался? – Возмущенно спросил я, когда он к нам подошёл, и со злости, двинул его в плечо. Впрочем, толку от этого было мало, я словно в дерево ударил. – В тебе же дури, как в Промокашкином тракторе. Что не мог помочь? Кинул бы ей в спину кирпичом, и на одну дырку в моей шкуре было бы меньше.

И я, в порыве искреннего возмущения, показал ему дырень, что проделала во мне и моей куртке Сковородка, моим же, кстати, копьем. Длиннющий порез, красовавшийся на моих рёбрах, тут же отозвался острой болью и это, моментально направило мои мысли в другое русло. Отложив разбирательство с Чудовищем на потом, я принялся стягивать куртку.

– Кавка! Ты же у нас, уже опытный врач. – И я как мог, мотнул подбородком на свои покрытые кровью рёбра. – Мне снова требуется твоя помощь.

– Господи, Дуда! Столько крови как за эти два дня, я за всю свою жизнь не видела. Меня это пугает. Так не должно происходить с маленькими красивыми девочками. Складывается ощущение, что мы бродим по какой-то скотобойне. Что дальше-то будет? Устроим геноцид, племени Исков или начнём красть и приносить в жертву детей Хвергов? – Впрочем, она хоть и бурчала, но аптечку из рюкзака достала. Оглядевшись, выбрала бетонный блок подальше от трупа Сковородки и мотнула в его сторону головой. – Давай туда Дуда. Это будет наш операционный стол.

Я уселся на блок, а Кавка занялась моей раной. Она намочила чистую тряпку и не сильно заботясь о том, больно мне или нет, оттёрла кровь. Следом – заставив меня поскрипеть зубами, тщательно продезинфицировала порез и, обмазав его вонючкой, попыталась залепить рану ведьминым пластырем.

Я же, непроизвольно уставился на плоское лицо лежащей на тропе Сковородки. Чёрт! Получается, что она была первым человеком, которого я самолично, без чьёй либо помощи, прирезал. Не совсем, конечно, человеком, но всё же.

Самое странное в этой истории было то, что я совершенно не чувствовал ни каких угрызений совести. Ни тебе переживаний, ни волнений, ни прочего сопутствующего, чувственного. Совершенно ничего. Словно я не человека убил, а таракана на кухне тапком пришиб. От этого, было немного не по себе.

Помню два года назад – мы со Щепкой, охотились на свистунов, что живут в степях, к северу от нашего доморощенного моря. Это такие милые десятикилограммовые поросята, покрытые голубоватой мягкой шёрсткой, под которой находился необычайно ценный и крайне полезный для здоровья жир. Совершенно безобидные, милые, ласковые, и к тому же неадекватно дружелюбные. Девчонкам они очень нравились, жаль только, что в неволи долго не жили.

Их бы давно сожрали койоты или камышовые коты, если бы во главе каждой, даже небольшой семейки, не находился злобный папа свистун. Такой, до одури склочный Пахан, похожий на утыканного шипами броненосца, только, в десять раз больше него и в сто тысяч раз агрессивнее. К тому же тиран, державший няшную семейку в твёрдой чешуйчатой лапе и без всяких раздумий, пулявшийся молниями во всё движимое и недвижимое появляющееся в поле его зрения.

Впрочем, это не помешало Щепке заманить его в ловушку и там прикончить. А потом, Щепка, потребовал, чтобы я прирезал пушистых и ласковых свистух, что тут же прибежали и принялись тереться о мои ноги.

– Да не буду я их резать – возмутился я. – Должен же быть хоть какой-то предел человеческой кровожадности. Нельзя убивать симпатичных милашек, просто за ради того, что кому-то требуется новый рюкзак. Это уже за гранью.

И присев на корточки, я почесал свистуху за ухом. Она задорно пропищал что-то доброе и попыталась вскарабкаться мне на колени.

– Да и не смогу я, – и вновь почесав шелковистый затылок няшного хрюндиля, вздохнул. – У меня рука на неё не поднимется.

– Во-первых, не кому-то постороннему, требуется новый рюкзак, а конкретно тебе. А во-вторых, раньше надо было думать. – Хмыкнул Щепка и, объяснил свою позицию. – Без папы свистуна они в степи и пару суток не протянут. Съедят их. И смерть их будет не так безобидна, как была бы от быстрого укола ножом под ухо. Их отловят шакалы и будут жрать. И жрать будут без анестезии, ещё живыми. Будут рвать им требуху, отгрызать лапы, вгрызаться в хребет, рёбра….

– Хватит! – Поморщился я и погладил свистуху. Она всё же смогла взобраться ко мне на колени.

Сопротивлялся я до вечера. Но как только солнце зашло за горизонт и за пригорком затявкали те самые шакалы, что так любят отгрызать лапы велюровым зверюшкам. Мне пришлось прирезать одну из свистух. Иначе Щепка грозился отправить всю их семейку прочь от костра, на растерзание степным хищникам. Он обещал это сделать в назидание мне. Дабы следующий раз, когда я услышу слово – «Охота». – Я не визжал от радости, словно умалишенный клоун, а думал о том, что любая охота это по своей сути, обычное убийство.

К чему это я? А к тому, что тогда ночью, после того как ткнул острым ножом под ухо пушистому зверьку, я так и не заснул. Вошкался, вертелся на своем мешке до утра, скрипел зубами и всё пытался найти такое положение, при котором не было бы так паскудно на душе. Но как я не старался, как не крутился, так я его и не нашёл.

Сейчас же, глядя на остывающий труп Сковородки, я не испытывал совершенно ни каких эмоций. Никаких. В груди было спокойно и безмятежно. Да я, даже, поспал бы пару часиков, будь у меня свободное время. Внутри себя я наблюдал лишь удовлетворение от того, что висевшая над нами угроза исчезла и всё. Никаких переживаний.

– «Возможно, я становлюсь больным социопатом». – Грустно подумал я и перекривился от боли. Так как, сидевшая на корточках Кавка, накладывая на рану пластырь, неловко покачнулась и вместо того чтобы самоотверженно упасть в траву, схватилась за него. Удержавшись от падения таким крайне болезненным для меня способом, она и не подумала извиниться. Наоборот.

– Мне кажется, что если ты продолжишь в том же духе… – и она, мотнула головой в сторону бездыханной Сковородки. – То вполне возможно, станешь каким-нибудь больным маньяком, с постоянным и непреодолимым желанием лить чью-то кровь. Подумай об этом Дуда. Кстати, что ты сделал с тем парнем, который кинулся за тобой в погоню?

Хоть я и размышлял примерно в том же ключе, но когда это озвучила Кавка, мне почему-то, стало до крайности обидно.

– Скинул его в логово крыс. – Зловеще прошептал я, и постарался улыбнуться так же, как это делал злодей Дель Янго в фильме Кровавый закат. Следом, не менее кровожадно оскалившись, добавил. – И они разорвали его в клочья, прямо у меня на глазах. И не просто разорвали, а разорвали и съели.

– Святые Крестоносцы. Дуда!!! Зачем ты мне это рассказываешь? – Зашипела Рыжая. – Я же теперь не усну. – И она, два раза мощно вдохнув-выдохнув, вынесла свой вердикт. – Нет, ты точно больной. Когда вернёмся, надо тебе доктору показаться. Кстати. На площади Калины, неплохой психолог есть. Или тебе уже психиатр требуется?

– До встречи с тобой мне никто не требовался. – Буркнул я и посоветовал. – Задумайся над этим Кавка.

После этого, я переключился на её братца.

– Ну-ка иди сюда, ты – любитель пряток и подвальных квестов. – И я поманил его пальцем.

Стоящий столбом Чудовище, радостно улыбнулся и в два огромных шага оказался напротив меня.

– Что ты лыбишься Чудище? – Возмутился я. И мне тут же, захотелось треснуть по его довольной роже чем-нибудь тяжёлым.

– Радуюсь Дуда. Радуюсь, что ты смог выжить. Сковородка, она очень опасный противник. Я думал, что она тебя убьёт. – Сообщил мне Паша, нелепо дёргая правой губой. – Но ты смог уцелеть и я этому радуюсь.

– О, Святая простота. Что же ты тогда, мне не помог Чудовище? – Вздохнул я и пнул его в коленку. – Разъясни мне этот вопрос, что бы следующий раз у меня не было на счёт тебя ложных ожиданий. Я ведь думал, что ты мне поможешь. А ты мне не помог, спрятался. Как мне теперь тебе верить, Чудовище? Как надеяться на тебя?

Чудовище поморщился и, чтобы я не смог его пнуть повторно, отошёл от меня подальше.

– Я не мог Дуда. – Сообщил он и, посмотрев на мою ногу, отодвинулся ещё немного. – Мне Привратница, строго на строго запретила тебе помогать. Сразу как лес пересекли, так и запретила.

– И чем же я так провинился перед Привратницей? – Ухмыльнулся я.

Ухмыльнулся, а самому если честно стало не по себе. Как это так «Привратница запретила»?

Я смотрел в искрение, бесхитростные глаза Паши, в его некрасивое, перекошенное, но тем не менее открытое лицо и, неприятный холодок начал скапливаться у меня в груди. Я очень надеялся, что у Паши попросту поехала крыша. Как у тех сумасшедших, что попрошайничают возле храма Благословенной Мары. У тех самых, что за пятак медью или недоеденную булочку, слово в слово, передадут послание от Привратницы или Матери Богороженицы, а то и от самого Спасителя.

Я очень надеялся на то, что в том самом тёмном подвале, где прятался Чудовище, было логово Ленивого Губошлепа, и этот мерзкий мозгоправ, (по своей всегдашней привычке), вскипятил ему остатки мозгов. И теперь Паша, явственно слышит голос Привратницы и мысли Солнышка, что как раз выглянуло из-за вон той вон тучи.

А вот если он на самом деле каким-то образом уловил приказ Привратницы, то всё становится ещё хуже чем есть. Попасть в немилость к Лисии – это, уж лучше сразу, камень на шею и в реку.

Встречались кадры, которые умудрялись добиться гнева добрейшей Лисии. Именно о них и рассказывали по вечерам возле костров пацаны, когда травили на ночь жуткие истории. Вернее не о них, а об их ужасающих кончинах. Так как человек, попавший в немилость к Лисии, ни при каких обстоятельствах долго не живёт.

– Ты никак не провинился перед Привратницей, Дуда. – Успокоил меня Паша. – Но ты идёшь путём Агаба и если тебе помогать, то награда твоя будет сильно уменьшена.

Вот ведь – «Удивительное рядом». Стоит перед тобой не самый умный представитель рода человеческого, несёт не пойми какую дичь, а сердце твоё, то в страхе замирает, а то трепещет от нахлынувшей радости.

Облегченно выдохнув, я всё же пробурчал.

– Каким путём Агаба я иду, Чудовище? Что ты несёшь? – И я ткнул пальцем в Кавку. – Это вон она идёт путём Агаба. А я иду своим собственным путём. Там же условие есть, если ты вдруг забыл? Надо чтобы тебя священники два раза отвергли. А меня если ты вдруг не в курсе никто не отвергал. Я это сам, короче, осознано, тормознулся, ну, чтобы, это…

Тут я немного запутался и махнул рукой.

– Путь Агаба не определяется количеством подходов к алтарю, он определяется – Тут Чудовище тоже запнулся и закатил глаза под лоб. Неприятное надо сказать вышло зрелище. Мало того, что Чудовище и сам по себе некрасивый человек, так ещё и зрачки пропали. – Он определяется преодолением и настойчивостью. Вот. – Прошептал он, как только его глаза вернулись на прежнее место.

Мне вновь стало жутковато и крайне неуютно, от того я решил прервать сеанс чревовещания.

– Ладно Чудовище. Думаю, на сегодня нам откровений свыше будет достаточно. Выдвигаться надо. – И я аккуратно потрогал пластырь, что налепила мне на рёбра Кавка. Порез от копья Сковородки был длиннющий, но гораздо менее болезненный, чем та дырка которую во мне проделал Рохля. Определив таким нехитрым способом, что передвигаться я могу вполне сносно, я заявил. – До вечера нам надо добраться до двадцать седьмого бастиона.

– Это же совсем в другой стороне от муравейника. – Удивился Чудовище и ткнул пальцем в Кавку. – А сестре надо туда. К Муравейнику.

– Ну, вот и топайте к Муравейнику, я вас не держу. А хотите здесь меня ждите. – Предложил я и кивнул на тот самый разрушенный мавзолей, где он прятался. – Ты же там долго находился, должен был обжиться.

– Мне там не понравилось. – Пробурчал Чудовище и швыркнул носом.

– Мы идём с тобой. – Влезла в разговор Кавка и, скидав остатки аптечки в рюкзак, добавила. Не смогла промолчать. – Ты хоть и жуткий маньяк, но я к тебе уже привыкла.

– Я так рад. – Фыркнул я в её сторону и поднялся. Поглядев на Чудовище, хмуро распорядился. – Так как неожиданно выяснялось, что в бою от тебя толку нет, то ты, Павлик, назначаешься ишаком. Будешь тяжести таскать. А ты. – Я вновь глянул на Кавку. – Назначаешься медсестрой. Будешь раны зашивать. И так как ты более полезный член нашего отряда, то можешь навьючить свои вещи на ишака. Вот он рядом с тобой стоит. Всё выдвигаемся потихоньку.

Бастион под номером двадцать семь, выглядел стандартно, совершенно также как и все остальные, имеющие номера, бастионы.

Огромный пентагон, ощетинившийся разнокалиберными орудийными стволами и зенитными спарками. Они были хоть и ржавыми, но по-прежнему, воинственно выглядывали из многочисленных бойниц и выкатных площадок. А так же, истыканный тарелкообразными локаторами – поникшими, переломанными, облюбованными сороками и черными хохлатыми аистами.

Печальное надо сказать зрелище – видеть как грозный, покрытый боевыми шрамами солдат, медленно но неумолимо, превращается в часть окружающего ландшафта.

Было вполне естественно, что это монументальное и некогда грозное сооружение, под непрекращающимся давлением природы и времени, обзавелось колониями лишайника, покрылось мхом, обветшало. На плоской, усеянной дотами и зенитными орудиями крыше, разрослись кустарники, перемежающиеся стволами корявых елей и трепетали под порывами ветра островки чахлых берёзок.

Но, не смотря на свое крайне запущенное состояние, бастион под номером двадцать семь по-прежнему внушал страх и трепет. Правда, сейчас это происходило не из-за мощи его пушек и крупнокалиберных пулемётов, а из-за того, «что», находилось внутри древнего бастиона. То, что поселилось в его недрах, среди снарядных лотков, оружейных комнат с допотопными автоматами и пустых казарм.

Щепка рассказывал, что когда-то давно на заре тёмных веков, эти исполинские, вылитые из железобетона крепости являлись весьма увесистым аргументом в противостоянии человечества мерзким хвергам. Впрочем лишь до того печального момента пока эти твари не вывели Габов. Габы, как это ни печально, в растянувшемся на многие годы противостоянии, стали ещё более весомым аргументом.

Ну, так или иначе, бетонные пентагоны, были оставлены людьми. Где-то, как например, в тринадцатом или в том же тридцать втором, с боем. Там гарнизоны стояли до самого конца, до последнего снаряда, патрона, до последнего не переломленного ножа и сапёрной лопатки. Что хорошо читалось, даже сквозь вуаль прошедших столетий. А где-то, они стояли как новеньки, хотя скелетов с выбеленными костями внутри хватало.

Вот именно таким и был бастион под номером двадцать семь. Очисть стены от зарослей разросшегося вьюна, соскобли колонии разнообразных терновников, мхов, плаунов и прочей ползущей зелени, затем бери постель, да заселяйся в любую из тысяч пустующих комнат. Всё целое, неиспорченное, лишь малость обветшалое.

Только для начала высели уже обжившихся там постояльцев.

– Я надеюсь, Дуда, что у тебя хватит ума не лезть внутрь. – В голосе Кавки явно сквозило беспокойство.

– Нет. Не хватит. – Прошептал я в ответ.

– Не пугай меня Дуда. – Фыркнула Рыжая. – Мне совершенно не улыбается остаться, посреди Диких земель, одной. – Тут она скосила глаза на Чудовище. – Ну, если не считать братика, которому нельзя меня защищать.

Перекинув копьё из левой руки в правую, я стащил рюкзак и достал из небольшого кармашка карту. Карта была подробная, с многочисленными пометками и пространными рассуждениями на полях.

– Я тебя не пугаю, Кавка, – буркнул я. – Я сам напуган до такой степени, что пугать кого-то другого просто физически не способен.

Так давай туда не пойдём. – Захныкала она.

– Я не могу Кавка – Вздохнул я. И в приступе какого-то сентиментально, совершенно мне не свойственного, порыва, потрепал её по плечу.

– Я не хочу туда лезть. – Всхлипнула Кавка. – Мне страшно.

– Тебе и не надо туда лезть. Подождёте меня здесь. Я должен обернуться часа за два, три. Ну а если не обернусь…. – Озвучивать этот сценарий развития событий, мне совершено не хотелось.

– Ну, уж нет Дуда. – Фыркнула Кавка. – Хоть мне этого жуть как не хочется, но я полезу вместе с тобой.

– Тебе-то это зачем?

– У меня, Дуда, за время нашего путешествия, возникло стойкое ощущение того, что находится с тобой, для меня гораздо безопасней, чем без тебя. – И шмыгнув носом, она добавила. – С другой стороны я очень часто ошибаюсь.

После этих слов, она уставилась на меня. И взгляд у неё был такой проникновенно просящий, словно она ожидала, что я ей, сейчас, всё популярно объясню, успокою и скажу, что всё это шутка никуда я лезть не собираюсь, а собираюсь, весело насвистывая популярный мотивчик, идти к Муравейнику.

Так как я не того не другого делать не собирался. То пожал плечами и, нагнувшись, спрятал карту в рюкзак. Когда я выпрямился, Кавка по-прежнему не отрывала от меня взгляда. Я, на всякий случай, вновь пожал плечами.

– Я тебе сказала, почему я пойду за тобой, куда бы ты не пошё…. – Тут она немного запнулась, но вскинувшись, твёрдо закончила. – Пошёл. А вот ты. Зачем полезешь туда ты, Дуда. Как говорит мой брат, Муравейник, находится совсем в другой стороне.

Я посмотрел на заросший вьюном вход в пентагон. Перевел его вверх, на облепленные сорочьими гнездами антенны. Потом вновь на девушку.

– Понимаешь Кавка, если вдруг выяснится, что Щепка жив. – Я слегка посмаковал на языке это словосочетание. «Щепка – жив» – То топать к Муравейнику нам будет крайне неразумно.

– А куда…? Куда нам надо, будет – «топать»? – Удивлённо прошептала Рыжая.

– Разберёмся. – Многозначительно сказал я и, двинулся к неприметной дверце, находившейся в сотне метров от основного входа. Вернее, к небольшому тёмному проёму. Дверь на нём отсутствовала.