Текст книги "Ёлка для Ба"

Автор книги: Борис Фальков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– Это правда, – согласился Сандро. – Но это было не в Одессе, это было в Вене.

– В Вене! – удивился я. Значит, Ю, всё-таки, тогда попал в точку, и Вена не была метафорой, а отец... – Значит, дамы и не дамы, графини и герцогини вы перед ними выступали? И корзинки с цветами, корзинки с улыбками, корзинки с губной помадой – всё это вы видели? А самого Бидермайера – тоже видели?

– Ну, обстановка была несколько иная, – покачал головой Сандро. – Наша концертная бригада обслуживала не туземное население, а... Те, кто обслуживал туземное, видели и корзинки, даже целые вагоны – и не только с губной помадой.

– А и с улыбками, – подкачнул своей головкой Жора. – Я могу подтвердить, присутствовал.

– Но про Ворошилова – всё верно, – сказал Сандро. – Я ведь, как-никак, прикрыл его от той мины своей грудью. А он вручил мне в руки ружьё-двустволку, и сказал...

– В ноги, – поправил Ив.

– Ну да, в ноги, – снова согласился Сандро, – и сказал... Нет, точно не помню, что он сказал, зато помню, что из этого вышло.

– А я помню, что он сказал! – воскликнул Жора. – Присутствовал! Он потряс тебе ногу и, чуть не разрыдавшись, пообещал: теперь я помогу тебе, мой мальчик. Ты ни в чём не будешь отныне нуждаться в жизни, ни в корзинках со славой, ни в корзинках с хлебом и вином, ни в корзинках с ба...

– Наивный он человек, этот маршал, – пробормотал Ив. – Достаточно одного из перечисленного, а всё другое само появится, автоматически.

– С Ба? – переспросил я.

– С бабами, – объяснил Сандро. – Откуда Ворошилову знать про твою Ба? Но он не наивный, просто щедрый.

– Это одно и то же, – возразил Ив. – Хотя, да, это и я могу подтвердить: про твою Ба он не знал.

– А ты-то тут причём? – Жора перешёл на фальцет, что у него означало: ультразвук. – Что общего у Ворошилова с неграми?

– Папа негра и Ворошилов служили вместе на польском фронте, – сообщил Ив.

– На арене, – поправил Сандро, – польской войны.

– Это правда, – обиделся Ив, – можешь спросить хотя бы у этого...

– У Яши Хейфеца, – помог я.

– Верно! – обрадовался Ив. – Ну и память у малыша, сколько лет прошло, а он всё помнит!

– Отец Яши Хейфеца играл в нашем городском саду, – гордо сказал я. – Это помнят все, особенно Ю.

– Плевать на Яшу, я лучше знаю Ворошилова! – возмутился Сандро. – И главное, он лучше знает меня. Не сомневаюсь, отец Яши жил в другой части города, а я, можно сказать, в одном квартале с Климентом Ефремовичем. Правда, несмотря на это, он тогда добавил к сказанному: ты всё получишь, мой мальчик, только после победы, после победы. Наберись терпения.

– Понятно теперь, почему он не исполнил своих обещаний после войны, сказал Жора. – Его эта победа просто раздавила, как доктора. Прямо на главной улице.

– Глубокая мысль, – отметил Ив. – Захлебнуться можно.

– Ты его слушай, – сказал Сандро, – он знает... Обязательно захлебнёшься, если будешь сообщать публике такие мысли. Тебя прямо в твоём сундуке и утопят.

– Минута молчания, – сказал Ив. – Эй, малый, сними свою панаму! Покойников следует уважать.

– Я уважаю, – сказал я, снимая панаму, – особенно мальчишеского полу.

– Среди нас шпион, – грустно покачал головой Жора. – Малый, как и все, помешался на шпионаже.

– Я и дома такой же, – возразил я. – Получается так на так.

– На кого же ты работаешь, на какую державу? – спросил Сандро.

– На себя, – ответил я.

– Не самая плохонькая держава, – заметил Ив. – Пусть работает, на кого хочет, лишь бы не на папу.

– На моего папу! – я вскочил на ноги, поражённый таким нелепым предположением.

– Успокойся, – сказал Ив, – на папу римского.

– Успокойся, – сказал и Сандро, – у всех есть папа, у негра вон тоже.

– У негра был папа, – поправил Ив.

– Была папа, – поправил и Жора. – Ты где живёшь, в Риме? Это там можно не учить язык, я-то знаю.

– Был и мама, – послушался Ив.

– А я сирота, – сказал Сандро, – самородок.

– Гол! – выкрикнул Жора. – Нет, мы всё-таки здорово болтаем.

– Не ходите к нам на обед, – посоветовал я. – У нас так не болтают. У нас болтают не так... просто.

– Не так пусто, – догадался Ив.

– Не так густо, – упрекнул его Жора.

– Совсем не так, – сказал я. – С вами, как в кулибке. С вами вообще... можно.

– Значит, – заключил Сандро, – с нами нежно.

Да, мы болтали нежно. Разве этого не достаточно для...

– Прячься, малый, – посоветовал Ив. – Вон идёт ваша домработница, и в её руках уже шуршит донос.

– Фу, – поморщился Жора, – что за слово...

– Пожми ему руку, чуточку повыше локтя, – посоветовал я, – это действует, я-то знаю.

– Надо говорить: протест, – Жора положил ладонь на локоть Ива, но не охватил пальцами и пятой его части. – Ну, и как же оно действует?

– Нет, у Вали не протест и не донос, а список покупок, приготовленный Ба, – возразил я, всё же благоразумно залезая под лесенку. – А сама Валя притворяется, что писать не умеет, и ставит крестик вместо подписи.

– А как же она читает список? – удивился Жора.

– Вот именно, – сказал я из-под лесенки. – That is the question. Кроме того, из-за чего ей меня продавать? Мороженое или помидоры она не любит, только свой тиянтир. А туда её и так пускают, когда ей захочется.

– А из любви и продаст, – успокоил меня Ив. – Из любви к тиянтиру. Но скорее – из любви к тебе, малыш. Разве этого не достаточно для... протеста? Для такого дела она и писать научится.

– Такие жертвы вовсе не нужны, – не согласился Сандро, – она может просто позвонить по телефону. 2-87, два звонка. Писать не умеет, а руки-то, небось, имеет.

– Как это, два, во втором квартале, что ли? – удивился Жора. – И... откуда ты-то всё это знаешь?

– Должен же я как-то ответить, – пожал плечами Сандро. – Принял я приглашение, или наоборот... Меня потому и предупредили: если забуду сказать телефонистке "два звонка", то попаду в радиоклуб. А радисты меня к себе ещё не приглашали.

– А ты бы, конечно, этого хотел, – сказал Жора. – Ты бы хотел бросить свой пугач, и заняться настоящим делом: радиоделом. Знаю и одобряю: дело просто создано для твоих ног, Саня!

– У этого дела большие перспективы, и таким образом ты обеспечишь себе будущее, – согласился Ив. – И перестанешь, наконец, рассчитывать на щедрость Ворошилова. То есть, на солидную пенсию.

– Что им всем так далось это будущее? – прошептал я, записной протестант, забившись в дальний угол под лесенкой.

А разве всего этого не достаточно для...

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

... протеста?

Нужно только уметь выбирать для своего протеста время. Например, в конце ужина: откипает самовар, все ещё сидят за столом, но Валя уже потихоньку относит на кухню посуду, несмотря на отдельные протесты других. Она знает, что делает, все уже склонны к компромиссам, даже и эти протестующие. Патроны, выданные на день, расстреляны, духи дома, наоравшись, сорвали голоса... Фиалки и табак на клумбе в палисаднике, наоборот, только проснулись, и от их пока робких благовоний ещё не тошнит. День позади, впереди целая ночь, утро вечера мудренее. Мендельсон у Ба, и тот смодулировал в исходную благополучную тональность. Ужин подошёл к концу.

– Значит так, – заявила Валя, со звоном обрушивая на стол блюдца. – Я от вас ухожу.

– What's happened?

– В который раз? – перевела мать.

– На этот раз – душу c меня вон, – ударила себя в грудь Валя.

Тут бы мне и вступить, но я промолчал: ветер, после нашей встречи на базаре, явно дул в мою сторону, а плеваться против ветра... Таких глупостей я уже давно не делал. Впрочем, только ли в мою он дул?

– Роза из Ломброжа, – в сторону сказал отец. – То есть, рожа из...

– Почему вы так кричите, Валя? – удивился Ю.

– Да, и нельзя ли перенести ваше заявление на завтра? – поддержал Ди.

– Я не с вами говорю, – охотно возразила Валя. – Я говорю с хозяйкой, кишки мне на телефон. Хотя в настоящем доме хозяин мужчина, но вы и вчера не были, и завтра не станете мужчиной. Это установлено всеми международными организациями, и не вчера установлено. Да и я ведь тоже не вчера родилась!

– Что же вам на этот раз не понравилось? – спросила Ба, полуотворачиваясь от пюпитра.

– Всё то же: полный дом народу, а я одна на всех. И за всё – пачка вафель.

– Конечно, – согласился Ю, – без нас тут было лучше. Но при фрицах нам просто нельзя было тут быть, а сейчас...

– Я была при них тоже не по своей воле! – Валя снова пристукнула по своей груди.

– Вас специально при них оставили, как резидента, – ехидно сказала мать.

– Она и сейчас, при нас резидент, – уточнил отец.

– Президенты вон бомбы бросают на мирных жителей, – почему-то заулыбалась Валя, – а я вас обслуживаю. Вон, хозяйка молчит, а её обязанность – защищать меня от чужих оскорблений.

– За вашу работу вы получаете зарплату, – напомнил Ю. – И прописку. И жильё.

– И стаж, – добавил отец. – А значит, в будущем, и пенсию.

– Далось вам это будущее! – вскричала Валя. – Какое будущее у меня на антресолях? Вы по приставной лестнице взбирались на мои нары? А я делаю это сто раз на день. Хотите, чтобы я и в будущем делала то же самое? Ну, нет. Вон, у доктора Щиголя домработница свою комнату имеет. И поэтому я от вас ухожу.

– Быстро она разведала, – сказала мать.

– У домработниц свой телефон, – объяснила Изабелла.

– Кишки на...

– Валя, – сказал Ди, – чтобы домработница доктора Щиголя получила комнату, ему самому пришлось отправиться на кладбище. Надеюсь, вы не заставите меня прибегнуть к такому средству?

– Не принимай всерьёз, – посоветовал отец. – Она хочет скандала, тиянтира. Ей просто скучно.

– А что, она сегодня не идёт в свой тиянтир? – спросил я.

– Я сегодня была, и снова пойду не в тиянтир, – зловеще прошипела Валя, а в комнату смеха. На Большой базар. Почему снова? Ха... Если бы вы видели там то, что видела я, то тоже бы пошли. Побежали бы!

– Ха, – сказала мать, – в кабинет доктора Калигари. Но вы там видели в зеркале себя. А нам такое видеть невозможно.

– Себя, себя, – вдруг согласилась Валя. – Но только в самом первом зеркале, которое нормальное. А во всех других, кривых, вас.

– Совсем сдурела, – прошептал отец. – С такого резидента станется и бомбу бросить.

– Пожалуйста, конкретно, Валя, – раздельно произнесла Ба. – Что именно вас не устраивает?

– Всё, – отрезала Валя, и снова трахнула блюдцем по столу. И замолчала, глядя на Ба горячечными глазами.

– Ей не в тиянтир, ей замуж хочется, – заметила мать.

– Чем не тиянтир? – возразил отец.

– Вам можно, а мне нельзя, – утвердительно сказала Валя. – Небось, из меня получше бы жена вышла. Про мать уж и не говорю...

– Что это вы имеете в виду? – вскинулась мать.

– Она уже была замужем, – сказал отец. – Успокойся.

– Не из-за меня же у неё нет детей! – продолжила, тем не менее, мать.

– Из-за таких, как вы, – радостно сказала Валя. – Потому что мой немец уже и продукты стал в дом приносить, и деньги...

– И стаж, – вставил Ю. – В моей школе было это их гестапо.

– Это и моя школа, забыл? – ухмыльнулся отец.

– И в доме чисто было, – не дала себя сбить Валя, – и спала я в нормальной кровати. Там, где сейчас вы.

Ба, которой посылалось это сообщение, промолчала.

– Особенно чисто было, когда мы вернулись, – сказал Ю. – Всю библиотеку к нашему приезду подчистили.

– А вы знаете, что я тут не причём, – возразила Валя. – При мне всё было на месте, а немец мой ни одной струны на вашей пьянине не порвал. Играл аккуратно, не то, что некоторые... Добро ваше в те два дня подчистили, когда нас уже не было, а вас ещё не было.

– Вот картина лучшего из миров, – воскликнул отец, – и лучшее из его описаний! Учись, братец.

– А что, – спросил Ди, – факт ограбления именно в эти два дня установлен всеми международными организациями?

– Нет, – многозначительно сверкнула глазами Валя. – Это установлено только одной организацией, но в которой мне верят, а вам, слава Богу, уже нет.

– Это та организация, которая была в твоей школе? – спросила мать.

– Для её теперешней организации сейчас построили новый дом в соседнем квартале, – опроверг Ю. – С гранитным цоколем, как в Москве. А что ты спрашиваешь, разве твоя собственная организация не напротив этого дома?

– Валя, а как вам удаётся справляться с обязанностями в вашей организации? Писать-то вы, по слухам, не умеете? – спросил отец.

– Что надо – сумею, – пообещала Валя.

– А она знает, что надо, – сказала мать. – Кроме того, и на этот случай есть телефон, душу с него вон.

– Подумаешь, – поморщилась Изабелла, – теперь многие знают, что надо. Кто не знает? И зачем им телефоны, когда всего-то два квартала пройтись.

– Да уж, – подтвердила Валя, – вашего брата теперь знают все, во всех кварталах, не только в вашем.

– У меня сестра, – напомнила Изабелла.

– Это одно и то же, – сказала Валя, – даже ещё хуже.

– Валя, на что вы намекаете? – спросил Ди. – Кроме того, как прикажете квалифицировать ваше заявление: как протест? Как шантаж? Или, уже, как репетицию доноса?

– И это всё одно и то же, – заметила Изабелла.

– Вот, – с большим удовлетворением сказала Валя. – Уже все в городе знают, что со мной здесь обращаются, как со скотиной. А почему? А потому что такие, как вы, не считают людьми таких, как я.

– Надо было ехать с немцем до упора, – посоветовал отец. – Там бы вас посчитали. Хефтлинги, на первый-второй, рассчитайсь!

– Почему она вернулась? – спросил Ю. – Я тоже не понимаю. Хотя, благодаря именно этой загадке, я и нашёл домработницу.

– Она сама тебя нашла, – сказала Изабелла. – Вопрос, не почему она вернулась, а почему она вернулась именно сюда, где все знают про неё всё?

– А она и немцу устраивала тиянтир, он её и турнул, – ответила мать.

– Да нет, – возразил отец. – Почему бы ей не вернуться? Вот взяли же её мы, несмотря на то, что знали всё... И организация взяла.

– Да, да, а почему вы меня взяли? – встрепенулась Валя. – Я скажу, зачем: чтобы на мне ездить. Вы про меня знали, и думали, что ездить будет легко, что я смолчу. Но нашлись и другие люди, которые поверили мне, а не вам. Потому что вы не одну меня – а и их, всех нас за людей не считаете, и я это слышу каждый день. Что ж, теперь я ещё лучше знаю вашего брата.

– Мой брат – вот он, слева от меня, – сказал отец. – Ну, и что вы про него знаете?

– А я и про вас знаю, – заулыбалась Валя. Кажется, она начинала улыбаться всегда, обращаясь к отцу. – И про вашего сыночка. От меня не скроешь.

– А дети-то тут причём? – поправил очки Ди.

– Притом, – погрозила пальцем Валя.

– Валя, – проговорила Ба, ещё чуточку поворачиваясь к столу, – я обещаю выполнить ваши просьбы. Но пожалуйста, изложите их конкретно.

– Конкретно? – возликовала Валя. – Да ведь я только этого и добиваюсь! Пожалуйста, конкретно: мой Рихард был артиллерийский лейтенант, а не какой-нибудь ваш эсэсовец.

– С ума сойти... – тихо улыбнулась мать.

– Что за дикость, какой наш эсэсовец? – спросил Ди.

– Ломброзо, – сказал отец.

– Оставим это, – решила Ба. – Я поняла: вы хотите, чтобы вам повысили жалованье.

– Не жалованье, – опровергла Валя, – зарплату.

– Что это за наше СС? – с запоздалым недоумением спросил Ю.

– Оставь и ты, – толкнула его Изабелла. – После поймёшь, про Эйхмана я тебе расскажу отдельно.

– Его вы избиваете, чтоб молчал, – сказала Валя, – и он молчит. А мне вам не заткнуть рот, бейте хоть с утра до вечера. Он думает, что он Дубровский, а я Дубровского в школе проходила, и знаю: ему есть, зачем помалкивать.

– Это как? – вскричал Ю, задетый такой интерпретацией дважды: профессионально и морально.

– Да помолчи же, – сказала мать.

– Не замолчу! – вскричала и Валя. – Разве не он сам, как этот... Троекуров, не он придумал привести сюда эту, Сандру Сандропелу? Чуть за стол, а он уже Сандра, всё Сандра – да Сандра, а что значит эта Сандра? Мы это тоже проходили: СС.

– Слушай, – шепнула на ухо отцу мать, – а обследование у психиатра она проходила?

– А я всё слыхала, – заявила Валя, – как бы вы ни старались. И что вы сейчас нашептали, и раньше, все ваши споры, кто из них настоящий герой: наш Маресьев, или ваша СС.

– Её надо уволить, – решил отец. – Нельзя же так дальше жить, чёрт знает, что из этого может выйти. Если она всё это брешет и на базаре...

– Уволить её нельзя, – возразила Ба. – И это ещё не беда. Беда в том, что она это отлично знает.

– Она пойдёт в суд, – пояснила Изабелла, – а в такие времена суд решит в её пользу.

– Нет, – сказала Ба, – она знает, что не допущу её ухода я. А не суд.

– Зачем же она, в который раз, затевает эту... травлю! – не успокаивался Ю.

– А ты до сих пор не понял, филолог, – ответил отец. – Она и впрямь лучше тебя знает школьную программу.

– И вы бы помалкивали, – с улыбкой повернулась к нему Валя. – Думаете, если инвалид, то вам всё можно? А я вот слыхала, от людей, что вы сами себя инвалидом сделали. Мне сказали, что если бы вы вовремя стали ногу свою разрабатывать, то и не нужно было бы протеза. А к протезу – пенсии.

– Люди тебе это сказали? – взревел отец. – Где, опять на базаре, или в организации?

– Витя, – строго сказал Ди, – самую острую мысль можно высказать в вежливой форме.

– От кого вы такое слыхали, укажите нам, – послушался его отец.

– Вот от них, – с удовольствием сообщила Валя, указывая. – Вы не сомневайтесь, у меня уши имеются.

– От меня! – вскочила Изабелла, поправляя дрожащими руками сползающие с переносицы очки. – Боже ты мой!

– А ты по-ангельски к твоему Богу, по-ангельски, – железным голосом посоветовал отец. – Может, он нормального языка уже не понимает, отучила. Что, и у тебя теперь отшибло?

– Ты же видишь, она нарочно, – голос Изабеллы дрожал тоже.

– Не нарочно, – торжественно возгласила Валя, вздымая руки, – а специально. Потому что есть ещё в этом...

Она постучала по своему темени кулаком.

– ... что-то. И потому я помню точно, что вы сказали, и что они вон – не возражали.

И она снова указала: кто не возражал.

– Продолжайте, продолжайте, – свирепо посоветовала мать, смиренно опустив длинные ресницы.

– Сколько вам нужно прибавки? – спросила Ба, повернувшись к нам окончательно.

– Купить хотите! – пророчески завопила Валя. – Битьём не вышло, так купить хотите моё молчание! Так я вам скажу: всего вашего золота не хватит, которым набиты ваши кабинеты. Я скажу мою правду, не побоюсь, и скажу громко. На базаре? Да я на углу нашей улицы стану и скажу: смотрите, как меня тут пытают! Вот, скажу, где находится гестапо, а не в школе номер пять. В палатах Кремлёвской больницы, как пишут в газетах, сидят доктора-убийцы? Э-э, нет. Вот где они сидят, скажу я, в кабинетах на улице Ильича дом семь. Я всё объявлю всем: САНДРА-А-А... САНДРОПЕЛИ, СС, Ильича семь, два восемьдесят семь два звонка! Звоните, подходите, смотрите, и денег с вас за это не возьмут! Не как на аттракционах...

– Подходите, – мрачно сказал отец, – и берите.

– А вы... – Валя стала задыхаться от переполнившей её правды и забыла о назначавшейся отцу улыбке. – Вы... специально дома не обедаете, хотя у вас полно времени. Вы специально ходите в столовку, тамошние борщи вам лучше моих супов. И сынок ваш весь в папашу: на базаре с утра до вечера пирожки лопает, а вы все удивляетесь, что у него аппетиту нет. Не глисты у него, говорю я вам, в кишках, а пирожки.

– А это что... – закoлебалась Ба, – это что, правда – правда? Ты и впрямь ходишь в общественную столовую, вместо моих обедов?

– Чёрт! – вокликнул отец. – Пора, наконец, её унять. Она нас уже в свинячий вид привела. Ну, а ты-то что... и вправду по Большому базару слоняешься, признавайся, откуда у тебя деньги на пирожки!

Я и тут не выдал своих истинных пристрастий, промолчал, хотя уже и открыл рот.

– Вот и ЧП, – сказал Ю. – Будто сегодня понедельник.

– Субботник, – поправила Изабелла. – А ты где достал Бунина?

– Какого Бунина? – вытаращил глаза Ю.

– Разве ты не сказал: Чистый Понедельник?

– Я сказал: Чрезвычайное Происшествие.

– Это тоже Бунин написал?

– Разве его уже стали печатать? – спросил отец.

– Нет, – опроверг Ю. – Но я критическую статью читал.

– Я тоже, – подтвердила Изабелла.

– Вы все тоже сдурели, – объявила мать, оглядев всех. – Хотя это и никакое не ЧП. Дело будничное.

– Понедельничное, – скривился отец. – Ну, так где ты взял деньги?

– Да, – сказал Ди, – мы совсем забыли, что между нами находится ребёнок.

– Ха, – мощно выдохнула Валя, – разве это ребёнок? Разве у такого отца-матери может быть нормальный ребёнок?

– Да вы продолжайте, продолжайте, – снова опустила ресницы мать.

– Зверь лесной, а не ребёнок! Гляньте на его зубы!

Я закрыл рот.

– А как он на меня смотрит, прямо съесть готов! А что – проглотит и не поперхнётся. А сам не справится – дружков созовёт, со двора или с базара. Они-то справятся. И глазом в сторону косит, почему? Да потому что туда только и бегает, на сторону. Весь в отца.

– Его воспитанием занимаюсь я, – напомнил Ю.

– Ты не сбивай её, – посоветовала мать. – Пусть выскажется полностью.

– Да, сами же говорили: продолжайте, продолжайте! Ну так, хотите знать, какие дружки его пирожками от дома откармливают?

Я опустил голову, не выдержав тяжести объединённого взгляда семи пар глаз.

– Что ты там делаешь, с кем? – брезгливо спросил отец.

– С ещё тремя уродами, – объявила Валя, – каких и свет не видывал. А когда этот... меня заметил, то под лестницу залез. Но от меня не скроешься.

– С кем ты там был? – жёстко спросил отец.

– Так нельзя, – поправил Ю, – мы не должны так, это не педагогично.

– Я вижу результаты твоей педагогики, – сказал отец. – Вот они.

– Он прав, – вмешался Ди, – мы-то не должны реагировать на доносы!

– Положим, это как раз и не донос, – возразил отец. – Она не имеет права скрывать от родителей поведение сына.

– А вот и донос, – снова открыл рот я, теперь и заговорив. – Чем он отличается от других? Разве что не письменный, так она всегда притворяется, что не умеет писать. И читать. А вот при всех проговорилась, что Дубровского читала.

– Вообще-то верно, – заметил Ю. – Что за воспитание, если один донос – это донос, а другой – нет. Как такое объяснить детям?

– Очень просто, – отрезал отец. – Кому донос, вот что важно. Интересно, как ты своим детям в школе объясняешь Павлика Морозова? А я вот ничего не собираюсь объяснять. Наоборот, я хочу услышать объяснение. Я имею право знать правду о собственном сыне, и буду её знать. Нравится это педагогам или нет. Итак, расскажи-ка нам, сынок, что ты там делал? Откуда у тебя деньги, играл в три листика?

– И ещё: с чем были пирожки, – ехидно вставила мать. – Интересно же, чем его можно соблазнить, кроме мороженого. Наверное, с картошкой?

Я сжал зубы.

– Кстати, я тоже люблю с картошкой, – проговорил Ю. – У нас, к сожалению, их не делают, всё с мясом.

Ба слегка повела подбородком, и бунт был подавлен в зародыше: Ю покраснел.

– Малыш торговал на базаре папиросами врассыпную, – сказала Изабелла, – у него всё от отца.

– Тогда время было голодное, – всхрапнул отец. – А молока его матери на всех не хватало.

– Не волнуйся, я имею в виду: папиросами, ворованными у отца.

– Помолчите, дайте мне довести дело до конца, – приказал отец.

– Допрос, – уточнила мать, – привычное дело. А, кстати, ты-то сам предпочитаешь с капустой, как в вашей столовке? Или тебе твои лаборантки таскают с базара те самые, с картошкой?

– Пирожки с картошкой мне запрещает делать хозяйка, – заявила Валя. – Это у неё мода такая: круглые с мясом.

– И всё-таки, – спросила Ба, – чего вы добиваетесь этим скандалом, Валя?

– Спра-вед-ли-вости, – по слогам произнесла Валя. – Разве я вам сто раз этого не говорила?

– По-моему, ещё ни разу, – ответил Ди.

– Значит, имела в виду, – отрезала Валя. – Вам лучше бы молчать, как постановили все международные организации...

– А можно узнать – в чём она, справедливость? – спросил Ю. – Можно это узнать, наконец?

– Можно, – мотнула Валя головой. – Справедливо будет признать, что парень вовсе не в отца. А в хозяйку.

– Час от часу не легче... – пробормотала Изабелла.

– А это-то что значит? – глаза матери широко раскрылись.

– Хозяйка сама знает, – многозначительно понизила голос Валя. – У неё и спросите. Не для одного вашего мальца мороженое фруктовое за полтину вкуснее домашнего кофейного, бесплатно.

– Убиться можно, – сказал отец, – то пирожки, то мороженое... Так он там с утра до вечера ест не пирожки?

– Это всё? – спросила Ба.

– Не-а! – протянула Валя. – Ещё Жанночка.

– А что Жанна, – сказал отец, – тоже пряталась на базаре под лестницу?

– Оставим Жанну, – попросил Ю.

– Ну нет, – сказала мать.

– Почему, нет? – заволновался Ю. – Валя, возможно, хочет сказать, что Жанна при немцах пряталась в погребе у доктора Алексеева. Как малыш на базаре – под свою лестницу. Это приём сравнения, если кто не знает... Но сам факт знают все, так что оставим это.

– А про Ба, – шепнула мать, – тоже сравнение? Или она, несравненная, всё же несравненно пряталась под лестницу?

– Конечно, – сказал Ди. – Покупки на базаре поручены Вале, вот она и ревнует, если возникает подозрение, что кто-то ещё занимается тем же.

– Она ревностно исполняет своё дело, – одобрил отец. – Долг. И ей, естественно, не нравится, что ей перебегают дорогу... Ей не нравится, что кто-то прежде неё перебегает дорогу на Большой базар.

– Разумеется, ведь ей нравится её копилка, – объявила мать. – Ну, а что же там с Жанночкой?

– Перестань, – попросил Ю. – И что за копилка, не понял!

– Потом объясню, – сказала Изабелла. – Отдельно. Но, всё-таки, что с Жанной?

– А то, что доктор Алексеев, – мстительно сказала Валя, – совсем другое дело, чем вы. У него прислуга на антресолях не спит, в такое время, когда прислуга на улице не валяется, как у вас.

– Доктор Алексеев другое дело, потому что он гинеколог, а не педиатр, вздохнул Ди. – Вот почему он другое дело, а не потому, что Алексеев.

– Ты так думаешь? – спросил отец. – А я думаю, что именно гинекология дело третье.

– Первое дело, – сказал Ю, – доктор Алексеев имеет большой погреб. А вот мы – нет.

– Зато у нас уже есть холодильник, – заметила Ба. – Потому мы и можем делать домашнее мороженое, в то время как...

Она замолчала, и все выслушали эту паузу внимательно.

– Не понимаю, – договорила она, – как можно предпочесть?

– Это вы-то не понимаете? – хищно рассмеялась Валя. – Полно вам прикидываться.

– Опять, опять! – Изабелла неудачно схватилась за виски и её очки грохнулись на стол.

– А в остальном, – заключил Ди, – между доктором Алексеевым и мной нет никакого различия.

– Это положим... – возразил отец. – Доктор Алексеев, например, не знает древнееврейского, и, главное, не может знать! С чего бы это?

– Прямо пещерная дикость, – поморщился Ди. – Такой анахронизм, такое средневековье. Такая... ересь. С чего бы ты – это?

– А с того, что я не страус, – заявил отец, – и не прячу голову в песок, как некоторые, которые не желают замечать, что времена наши – и есть пещерные. Анахронизм, видите ли...

– Ну, тут всё понятно, – встрепенулся Ю. – А вот почему получается такая разница между домашним мороженым и покупным? Это интересно.

– Ты что, убить меня хочешь? – простонала Изабелла. – Или ты тоже тайком покупаешь фруктовое за полтину?

– Вообще-то, – опять покраснел Ю, – уже нет. Но раньше...

– А разница-то есть, есть! – возликовала Валя. – Не верите мне, спросите у вашего ребятёнка.

– Есть, – подтвердил я, – там оно совсем другое.

– Ага, – догадалась мать. – Вот где все собаки зарыты: на стороне всё совсем другое.

– Собаки не зарыты, – сказал я со знанием дела, – и вообще не собаки: это свиньи, наверное, разрыли там на площади, и милиция приехала к папе...

– Опять этот труп! – сжал кулаки отец. – А это – что за идея-фикс, откуда?

– Но и у тебя она же, – заметила мать. – И ты ведь торчал на базаре не из-за мороженого, а из-за этого трупа, и его, так сказать, окружения. Так чего же ты накинулся на сына? А я скажу – чего: именно потому и накинулся.

– Это моя работа, – лицо отца тоже стало металлическим, как и его голос, я работаю в поте лица, исполняю долг, ног под собой не чую, прихожу домой, желаю одного: отдохнуть, а тут меня встречают...

– Про долги и ноги вы им не рассказывайте, – перебила Валя. – Я вам уже докладывала, что они про то думают.

– Валя, – сказала Ба. – Имейте сердце. Давайте заканчивать этот торг. Тут-то мы не на базаре. Вы имеете сердце?

– Я-то имею, – сообщила Валя, – а вы?

– И я, – вздохнула Ба, приложив руку к груди. – Стучит, как бешеное, можете проверить.

– У меня тоже стучит, – возразила Валя. – Давайте померяемся, у кого сильней.

– Я больше не могу... – простонала Изабелла.

– А я – могу? – спросила Валя.

– А я – могу, – сказала мать. – Дело нужно довести до конца.

– У меня сильнее бьётся, поспорим на червонец? – предложила Валя.

– Нет-нет, я не про этот конец, – возразила мать. – Я про Жанну. Насколько я понимаю, всё это вы затеяли для того, чтобы сообщить нам что-то про Жанну, так? Ну, так и сообщайте.

– А вот это будет уже донос! – закричал отец. – Молчите, Валя.

– Почему же это донос, а другое нет, – пожала плечами Изабелла, надев очки.

– При ребёнке, – пустил своими очками укоризненных зайчиков Ди. Настоящая крамола.

– Вы уж помалкивайте, мужчи-ина! Пусть хозяйка скажет.

– С меня достаточно, – заявил отец. – Не она, я ухожу. Из этого сумасшедшего дома.

– Куда это, – усмехнулась мать. – В моей квартире ещё ремонт не закончен.

– В другой сумасшедший дом, к Ломброзо, – подсказала Изабелла. – Или в погреб к доктору Алексееву.

– В свой морг, – добавил Ю.

– Это твой дом, откуда ты собрался уходить, – серьёзно заговорил Ди. – Это наш дом. Что же могло случиться столь серьёзного, что ты намерен его оставить?

– Да, ты так бурно реагируешь, – подхватила мать. – Можно подумать, что ты имеешь отношение к закопанному младенцу не только косвенное, но и прямое. И, заодно, к Жанне.

– Почему – заодно? – спросил Ю.

– Какая дикость, – сказал Ди, – говорить пошлости за спиной у отсутствующего...

– Пошлости у неё перед, – поправила мать, – перед спиной. Будет, в конце концов, лишь справедливо...

– И ты хочешь справедливости, – голос отца сорвался. Все терпеливо подождали, пока он откашляется. – И ты тоже?

– Но ведь и ты собрался уходить, – спокойно возразила мать, – и ты тоже! И потом: чем я хуже Жанны? Будем же справедливы: я тоже до последнего дня, как конь бегала с этим пузом.

– Ну ты, – просипел отец сорванным голосом, – конь справедливости, ты ещё спроси, чем хуже Жанны – Ба!

– Брат! – воскликнул Ю. – Ты забылся!

– Я опомнился, – прохрипел отец. – А забылся, родственничек, ты. Скажи Богу спасибо, что я не забываю о родстве, а то бы...

– Мальчики, мальчики, – сказал Ди.

– Я тоже родственник? – опасливо спросил его я.

– Самый-самый, – ответил он.

– Мальчики, – сказала Ба громко. – Почему же вы, мальчики, отказываете мне в возможности иметь ещё ребёнка?

Пауза продлилась очень долго, и была выслушана очень, очень внимательно.