Текст книги "Ёлка для Ба"

Автор книги: Борис Фальков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Ты сплетничаешь за спиной у людей, – сказал Ив. – Мне это не нравится.

– А ты спроси у него, откуда он такой чёрный свалился на наши белые головы, – подтолкнул меня Жора. – Это ему понравится.

– Откуда ты свалился, Ив? – послушался я.

– С севера, – охотно ответил он. – Мой папа, тоже негр, кормил там собой комаров. А сам не ел ничего, вот и умер. От двойной такой болячки.

– Спроси теперь, а откуда свалился на север папа?

– Папа свалился с копыт. То есть, его сбили с копыт на арене и он загремел на север.

– Неужто этого достаточно, быть сбитым с копыт, чтобы очутиться на севере? – спросил Жора сам, потому что я медлил.

– Самого по себе нет, не достаточно. Но папа при этом сказал... кое-что. А публики, как назло, в тот вечер было много.

– Что же сказал папа? – Жора подмигнул мне.

– Он сказал, подымаясь на копыта, с которых его сбили: мать вашу так и отца.

– Так прямо и сказал: вашего? Что ж он, не знал, кто именно наш отец, и не только наш, а и всех народов, а также их учитель и друг?

– Он знал, – мрачно сказал Ив, – знали и другие. Вся публика знала, вся труппа и оркестр. А знание закона, как и его незнание...

– Знание – сила, – вставил я.

– Значит, это, – Жора потрогал бицепс Ива, – знание. Ну, а теперь спроси-ка, где его мама.

– Где твоя мама, Ив?

– У меня мама повсюду, – вздохнул Ив. – Везде, где отечество, там и родина-мать. Тебе что, пора подыскивать детдом? Могу дать адрес моего: не худший из вариантов. Только поспешай, малыш, скоро там мест свободных не будет.

– Чёрный парень нажрался в детдоме солёненького, смотреть на него не может, – сказал Жора. – А сладкого, наоборот, ему недоставало. Он и теперь за конфету продаст кого угодно, даже мать.

– Родину, – свёл сказанное воедино я. – У меня во дворе пацаны точно так же, за кусок сахара, бывает, и пистолет отдают. А я сладкого терпеть не могу, разве что мороженое. И пацанам таскаю из дома конфеты. Зато за солёный помидор, знаете, такой мятый, так... и душу с меня вон, и кишки на телефон.

– Обещали не разыгрывать, – сказал Ив, – а сами... Так что, у тебя, значит, есть пистолет?

– Нет, – слишком резко отверг такое предположение я.

Они оба внимательно посмотрели на меня. Пауза грозила затянуться надолго, и я добавил:

– У отца есть.

– У отца, конечно, много чего есть, – согласился Ив. – Только нам-то что с того? Одни только обещания.

– И пачка вафель на ночь, – добавил я. – Так говорит наша Валя.

– Умная женщина, – признал Жора. – А меня вон в детстве обещали придушить, чтобы не давать и вафель. И закопать. И тоже обещаний не выполнили. А хорошо бы...

– Кто ж из нас печальный? – спросил Ив.

– Все, тут мы на равных, – выпалил Жора. – Сидим, грустим, несём чушь.

– Мне нравится так болтать, – сказал я. – Что может быть лучше?

– Да, этого вполне достаточно для дружбы, – согласился Жора. – Но за это бы надо ещё выпить.

– Тебе-то зачем пить? – спросил Ив. – Понюхай пробку, и с копыт.

– Это твой папа с копыт! – возмутился Жора.

– Мой папа был негр, как и я, – запротестовал Ив, – а ты нет. Ты другого рода. Ты этот, как его, лилипут.

– Он от природы просто маленький человек, – поправил я.

– Рода-природа, твоего папу тоже надо было закопать в детстве, – не согласился Жора.

– Его и закопали на севере.

– А выкопали, как вижу, здесь, на юге.

– Значит, я уже не совсем папа, я его антипод.

– Артишок ты, вот что!

– Анти – шо? – заключил я. – А всё-таки, чей это ребёнок, которого тут выкопали?

– Нет, – возразил Жора серьёзным тоном, – этот ребёнок не был чёрным. Тебя это интересует?

– Нет, – не растерялся я, – меня интересует, что он мальчишеского полу. Ведь и я как-то...

– И все мы, – согласился Жора. – Все мы пацаны.

– Да, мы не стареем, – подтвердил Ив. – Коли уж таким уродился, то это навечно.

– А сколько тебе лет, Жора? – спохватился я.

– Да вот скоро пятьдесят, и все не краденые, мои.

– Пятьдесят! – я подскочил от неожиданности. – Не может быть!

– Я и сам так думаю: не может. Но существует документ.

– А ты что думал, сколько ему? – спросил Ив.

– Я думал... – ответил я, усаживаясь на место, – я вовсе не думал, а был уверен... Сказать честно?

– Ни в коем случае! – воскликнул Жора.

– Я думал, тебе разве чуточку больше, чем мне.

– Карлик, ты понимаешь этот комплимент? – засмеялся Ив. – Ты в жизни таких не имел, даже когда был карликом летающим, а не в сундуке сидящим. Вот удача, так удача.

– Разумеется, понимаю, – холодно возразил Жора. – Не такой дурак, как некоторые.

– А ты, оказывается, одного возраста с Ба, – я всё не мог опомниться.

– А я и бабушка себе, и внучок, – гордо сказал Жора. – И в этом моя удача.

– Если б я знал об этом раньше, – я облизал губы, – то не смог бы говорить тебе "ты".

– Так ты свою Ба называешь "вы"?

– Нет, но это... другое дело, – запутался я, и попытался вывернуться: – А что значит: карлик летающий?

– Как-нибудь потом расскажу... – Жора не дал себя сбить с темы. – А Ив тоже другое дело?

– Эге-э, – прогудел Ив голосом днепровского колёсного парохода, – в сравнении с тобой я ему ровесник.

– Славно говорим... – грустно сказал Жора. – Посторонним вход не воспрещён.

– Ив сам велел мне с ним на "ты". А вот с Назарием я на "вы", – продолжал я жевать ту же мякину.

– Вот-вот, это другое дело, а не то, – сказал Ив.

– Посторонним вход всё же воспрещён, – оживился Жора.

– И с Сандро!

– А это дело и вовсе третье, – снова развеселился Жора. – Есть и дело четвёртое, пятое... Вон этот чёрный парень частенько рассказывает о себе в третьем лице. Понимаешь, что это значит?

– Конечно, – обиделся я. – Есть люди двуличные, трёхличные, и так далее.

– Ну да, ну да, но не это главное. Главное, такие рассказы – начало литературной деятельности, вот что.

– Чего уж там, – возразил Ив, – а почему не она сама?

– А потому что ты не сам, – заявил Жора. – Вот почему.

– Я понимаю, – сказал Ив. – Нет, негр не дурак. Ладно, негр, может, и дурак, но не какой-нибудь там, а печальный. То есть, не такой уж и дурак. Негр отлично знает, что он почти не умеет писать.

– Как это, почти? – удивился я.

– А так: подпись он поставить умеет, – сказал Жора. – На платёжной ведомости.

– И под протоколом допроса! – гордо заявил Ив. – И тем делаю его недействительным. А ведомость тем же способом делаю действительной. Способ, как видишь, универсальный.

– Весь в покойного папу... – покачал головой Жора.

– В покойную маму, – поправил я.

– Вот это другое дело, – поднял указательный палец Ив. – Мальчишка запомнил, где моя мама. Гол!

– Смотри, он так же запомнит, что ты притворяешься неграмотным, чтобы потом объявлять протоколы допросов недействительными, – предупредил Жора. – То есть, тебе, трёхличному, грозит попасться в следующий раз с поличным. Вот когда будет тебе гол. Теперь спроси его, малыш, зачем он притворяется, если это делать так опасно?

– Зачем ты притворяешься, Ив? – спросил я.

– Чтобы не загреметь с копыт, – сказал он. – Это ещё опасней.

– Да, – похвалил я, – вот это работа. Поначалу, наверное, и ты от неё блевал.

– Ни слова о вонючей работе! – гаркнул Ив, шлёпнув меня по затылку.

– Да уж... – глубокомысленно заметил Жора, – это нормальные пусть трудятся в поте, как завещано. А нас Бог пометил, чтобы сама пометка нам давала хлеб насущный. И что же? Нам вполне хватает, днесь.

– А Сандро – хватает?

– Мой маленький друг, – сказал Жора. – Ты слишком часто вопрошаешь об этом человеке. Между тем, сказано: это дело совсем третье.

– Как и третий глаз...

– Умолкни! – вскричал Жора. – Жанна птичка певчая, не трожь её.

– Слепая птичка, – добавил Ив, – на все три глаза. А глаз, дорогие мои, есть первейшее дело.

– Я думал – руки, вернее, ноги, – упорствовал я.

– Циничный пацан, – неодобрительно покачал головкой Жора. – А ты вот попробуй писать вытянутой рукой, и сразу узнаешь, что дело не в руке, а в зрении. Рука-то остаётся та же... Представил? Ну, а теперь вообрази, ты пишешь ногой.

– Стреляю, – возразил я.

– Сандро начал с того, что выучился писать ногой, – ещё более неодобрительное покачивание, – причём, одинаково правой и левой. И не только подписи на протоколах. Это была долгая школа. И только после неё он освоил то, что ты видишь на сцене.

– Не такая уж долгая, – продолжал я своё, – война совсем недавно кончилась.

– Причём тут война! – возмутился Ив. – Расскажи ему, карлик, расскажи... И про свою войну тоже.

– Когда-нибудь и расскажу. А Саня тоже не на войне потерял руки. Он вообще их не терял, так и родился, без рук.

– Я это уже слыхал, – сказал я, – но тогда откуда же мой дядя Ю взял войну?

– Твой дядя – самых честных правил, – пропел Жора. – И желает иметь своего героя, как, впрочем, и все, чтобы было на что надеяться в этой жизни. Чтобы в ней был свет.

– Но он ведь имеет такого героя, – возразил я, – это мой отец. Или вот: Пушкин. Зачем ему ещё?

– Твой дядя не станет платить деньги, чтобы лицезреть твоего отца, если тому вздумается пальнуть из своего пистолета. Твоему дяде не хочется стать, например, каким-нибудь Колей, зато ему хочется стать Сандро. Почему? Потому что Сандро звучит. А твой отец не звучит, или звучит плохо. Как зовут твоего отца, Витя? Вот именно... А меня – Жора. Даже твой дядя Ю, по слухам образованнейший человек, не захочет называться Витей или Жорой. Это всё равно, что хотеть называться тем же Колей. Зато он хочет называться Сандро и Сандрелли впридачу.

– Сакко и Ванцетти, – уточнил Ив. – Шиколат.

– Гол, – одобрил Жора. – Он скорее захочет назваться Эдиком, чем Колей. Таков уважаемый публикум, поверь. И за Сандро легенда. Та самая, военная.

– Но и за моим отцом тоже!

– Нет, не то же! Твой отец дело даже и не третье, десятое...

– Мать говорит: его номер шестнадцатый.

– Во-во! За твоим отцом сама война – а за Сандро военная легенда. Знаешь, этот товар тоже нуждается в упаковке, а иногда упаковка важней самого товара. Вот моя, например...

– Сундук, – догадался я.

– И шиколат, – подтвердил Жора. – Или вот Чрево, ты же знаешь, что это я говорю за него, а пузо у него просто накладное, из тряпок. Тоже упаковка.

– Чужим голосом говорить, – поёжился Ив, – это жутко, будто потусторонним. Мне всегда казалось, что не ты это говоришь, а ещё кто-то... И не из сундука, а совсем оттуда.

– Не пугай малышей, – сказал Жора.

– А у Жанны, – решился я, – пузо тоже теперь накладное?

– Оторвать, – убеждённо заявил Ив, – оторвать всё.

– Причём тут Жанна? – квакнул Жора.

– Оторвать, – подтвердил Ив.

– Эх, и я, видно, хочу стать Эдиком, – вздохнул Жора, – это меня всегда подводит. Короче, сидеть в сундуке можно и без легенды-имени, это может делать и твой отец, и твой дядя, и всё ваше семейство скопом...

– Или стоять в бочке, или летать, – вставил Ив.

– Не скажи, не скажи... А вот скажи-ка, малый, прибавило бы твоему Ди успеха, если б он принимал больных в сундуке, выкрикивая "шиколат"? Если б его звали Жорой?

– Не знаю, – сказал я. – Знаю только, что это невозможно.

– Вот, вот что мне нужно всегда помнить! – вскричал Жора. – Тогда давай дальше: а если б твой отец, а если б твой дядя?

– Ю хочет называться Дубровским, – уклонился я.

– Ты не отвиливай, – грозно сказал Ив. – Отвечай: а твой отец стал бы сидеть в сундуке ради пропитания?

– Не знаю, – честно признался я.

– Ещё бы, – Жора вставил в рот новую папиросу. – Сам Свифт этого не знал.

– Тоже урод? – спросил Ив. – Почему не знаю?

– Ещё какой! Почище дяди Тома. Ты в Европах не бывал, – объяснил Жора. – А побывал бы там с моё – знал бы и Свифта.

– Полетал бы там с твоё, – обиженно поправил Ив. – Дядю Тома в его хижине ел гнус, на севере. Ты мог бы о нём отзываться поуважительней, не как о своём Свифте.

– Жор, – сразу подхватил я, – а что ты делал в Европе?

– Летал, – усмехнулся Ив.

– Ты был лётчиком! – воскликнул я восхищённо. – Как Чкалов, или как Назарий, да?

– Потом расскажу, – отмахнулся он.

– Всё потом, всегда потом... Ладно, – продолжил я мстительно, – а знаешь, мне ведь запрещали произносить слово "лилипут". Говорили, ты обидишься. Говорили, надо тебя называть: маленький человек. А Свифту, значит, было всё можно. Он даже целую Лилипутию придумал.

– Он не придумал, – возразил Жора. – Есть такой город. И все жители там маленькие.

– Так то ж в Европе! – пожал плечами Ив.

– В Бразилии, – поправил Жора.

– Это что, не одно и то же? – спросил Ив. – Лилипут, он и в Африке лилипут.

– Вот, и тебе можно, – надавил я, – его так называть. Жора сам называет себя карликом или лилипутом, и совсем не обижается. Только мне нельзя, так все говорят.

– Это всё тебе по глупости наговорили, – сказал Жора. – Или того хуже: по злобе. Есть ещё люди, желающие уморить меня голодом. Если б я назывался маленький человек, мне б жрать было нечего. Публика кормит карлика или лилипута, а маленькому человеку кто ж подаст? Публика ведь и сама: сплошь из маленьких людей. Вот ты, например, тоже маленький. Тебе за то платят?

– Да, – сказал я. – За что ж ещё? А я жру на равных со всеми нашими, запросто. А они ведь все работают... в поте лица. Ещё того хуже: от меня и им перепадает, если чего не доем. Когда я был совсем маленький, мать кормила меня своим молоком, но его было слишком много. На остатках она варила кашу, и отец ел, и его друзья ели. Потом отец им рассказал – на чём каша, и они блевали. Но поблевав, всё равно снова ели. Иначе б подохли с голоду, времена были такие, так говорит отец и все наши. Так что теперь они просто обязаны меня кормить, из благодарности.

– Может, у ваших оно и так, они люди интеллигентные... – Жора выпустил клуб дыма. – А может, все ваши знают, что ты не просто маленький. Хвалят же они твой ум? Значит, видят в тебе нечто... такое. Опять же, твоё увечье...

– Это какое же? – возмутился я.

– Косоглазие, – невозмутимо объяснил Жора. – А был бы ещё и горб, ты б уже сейчас зарабатывал не только среди ваших. У наших жизнь похитрей, одного косоглазия недостаточно. Нужен и горб, и упаковка: легенда. Учитывающие это администраторы вовсе не гении, просто они сами из маленьких людей, из публики. Так что они примеряют все легенды на себя. Да ты и сам попробуй, примерь: назови-ка Сандро – Саней, а Сандрелли Николаевым, объяви, что он родился навроде целлулоидной куклы, которой забыли приставить руки, совсем гладенький, да ещё, что родился не в Италии, а на Чукотке...

– Ты говорил и про Ива, – не сдавался я, – и вообще про цирковых силачей, что и они себе придумывают легенды. Чемпион мира, например, или неграмотное дитя природы с севера...

– Мне надо оторвать не только руки, – сказал Жора, – но и голову.

– И яйца, – добавил Ив. – Но ещё не поздно, хошь, помогу?

– Твой дядя Ю – пример не из лучших, надо брать в пример женщин, залепетал Жора: теперь была его очередь выбираться из внезапно запутавшегося положения. – Женщины вообще испытывают более сильные чувства. Хотя, конечно, это не те женщины, которых знаешь ты. Это ты хорошо запомни: не все женщины одинаковы.

– Я это знаю, – сказал я. – Ведь я знаю Ба.

– Не все женщины одинаково хорошо стригут ногти, – сказал Ив. – Но я думал, ты назовёшь Жанну.

– Жанна и Ба, – насупился я, – совсем разные. Теперь я это понял.

– Ты думаешь? – вздохнул Жора. – Дай Бог... тебе здоровья.

– Кишки с тебя вон, – разъяснил Ив.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

– Бог всё ему даст, если малыш не будет вбивать всё это себе в голову, как вальсы Шопена.

– Да, – сказал Жора, – не пора ли тебе домой, играть этюды?

– Успею, – сказал я. – Как же сам Сандро терпит такой обман?

– Упрямец, – закатил глаза Жора. – Ну хорошо, что, если я скажу так: Саня хочет, чтобы люди приглашали его к себе обедать. Больше того, он хочет эти приглашения принимать. Обрати внимание, нас с Ивом никто не приглашает пообедать...

– Тебе нужно оторвать всё, чтобы ты стал совсем гладеньким, – сказал Ив. Но что правда, то правда: и гладенькому тебе ещё придётся сильно попотеть, пока тебя пригласят, карлик. Пока тебя попросят полетать по их дому.

– Можно подумать, в сундуке не сильно потеют, – сказал я.

– Грубиян! – поставил свой диагноз Ив. – Скажешь, я не потею?

– Это ведь от жары, – возразил я, – а не от трудов. Так и отец в своей прозекторской, и Изабелла у себя в боксе, и её микробы, наверное, ещё как потеют.

– Там за это платят зарплату, – сказал Жора. – А у нас платят не за пот, а по маркам, со сбора.

– А Назарий говорит, что потеть обязательно, надо работать в поте лица. И Сандро, по-моему, потеет с головы до ног. Вот почему у него такие чёрные пятки...

– Тьфу! – сплюнул Жора. – Он думает, что этот номер, стрелять по тарелочкам, имеет ещё какой-то скрытый, высший смысл. Вроде как вальсы Шопена.

– Нет, он думает, что это вроде езды на мотоцикле задом наперёд, поправил Ив. – Такой же, мол, и у номера Сандро высший смысл.

– Какой странный мальчик! – сказал Жора.

– Очень странный мальчик, – согласился Ив. – Как же его примут в школу, такого урода?

– Высший смысл, по-вашему, и есть главное уродство, запомню, – пригрозил я. – И расскажу всем.

– Нет, ты не просто урод, – снова сплюнул Жора. – Ты глупый урод.

– Смотри, парень... Мой папа был глупый негр, и чем он кончил?

– А Ба никогда не потеет, – заявил я. – А весь дом держится на ней. Разве это не работа?

– Ты понимаешь, куда он клонит? – спросил Жора. – Что мы не стоим своих денег, потеем зря: на нас ничего не держится.

– Я понимаю, куда он клонит, – сказал Ив. – Всё ясно: он не собирается потеть в своей школе.

– Он собирается потеть только на переменках, – поправил Жора. – А на уроках пусть потеют другие, бездари, лентяи... Он же будет запросто получать оценки, и лучшие, чем они.

– Это грубо, – сказал я. – Ещё грубей, чем у Назария. А я уже давно играю во взрослой волейбольной команде. Мне доверяют подачи, и просят набрасывать на сетку.

– Ну, а бить-то тебе поручают? – запищал Жора. – Удары тебе доверяют?

– Да, допрыгиваешь ли ты вообще до сетки? – прогудел Ив.

– Я ещё допрыгну, – пообещал я. – Обязательно, сами увидите.

– Вот тогда и приходи на базар, – сказал Жора. – А так, коротышка, твой номер даже и не шестнадцатый: вообще без номера. Слушай, давай по-прямому... Ты своё место знаешь? Вот и хорошо: утри сопли и не обижайся. Держи удар. Смотри, я же не обижаюсь?

– Он не обижается, – подтвердил Ив.

– И я тоже, – сказал я. – Слушайте, если б вы знали, как вы мне нравитесь!

– А Сандро? – вскричали они оба: флейта и фагот.

– Это, – сказал я солидно, – дело совсем третье.

– Вот это – дело совсем другое! – пропищал Жора.

– Дело хорошее, – прогудел Ив.

– Лёгок на помине, – объявил я.

– Санька! – заорал Жора. – Этот малый и тебя обозвал дураком! Имеешь право присесть к нам.

– Лучше я откажусь от такого права, – на Сандро был халат без рукавов, – и постою.

– Мы славно тут болтаем, – сообщил Ив. – Позавидуешь.

– У меня дела, – сказал Сандро. – Мне ещё ногти стричь.

– У тебя они растут за четверых, – укоризненно сказал Жора. – А кто у тебя нынче маникюршей?

– Да в том-то и дело, что Катька хандрит, а очередь её. Прислал бы ты кого из своих... государевых людей. Кто-нибудь из ихнего цирка не прочь же на воле подработать, а?

– А вы бы пошли работать в Большой цирк? – спросил я.

– А говорили: болтаем славно. Ничего себе славно! – сказал Сандро. – По такому случаю дай закурить.

– У малыша тяжёлое детство, – объяснил Жора, раскурив и вложив ему в губы папиросу. – Прямо на части рвёт. Большой базар и Малый, Большой цирк и Малый, большие взрослые и малые дети, весь его родной городишко такой же: пополам.

– Поляризация, – применил свои познания я. – Но ведь и в Москве есть Большой и Малый театр. Отец говорит, в Большом неправильно играют Шуберта, Аве Марию.

– А я что говорю? Конечно, поляризация! Сказать по-прямому – шизуха. Cтарая малая часть и новая большая, два разных города в одном. И такая же у малого семья, две в одной. И какая-то из них неправильная, совсем не так играют Шуберта, как нужно. Я тебе, Сандро, пришлю одну коротконогую, будь спок, она старательная.

– Городишко у них диалектический, – возразил Сандро задумчиво. Папироса так же задумчиво гуляла из угла в угол его рта. – Вчера на Главной улице Новой части, гуляя и о чём-то задумавшись, может быть как раз и о Шуберте, погиб Главный врач больницы Старой части, а сегодня утром я уже читал в местной газете некролог.

– Погиб от огорчения, что в Новой части неправильно играют Аве Марию? поинтересовался Ив.

– Нет. "Победа" зацепила его ручкой дверцы, когда он готовился перейти улицу, за пуговичную петлю расстёгнутого пальто. Вот как диалектически тут переходят улицы.

– В такую кислую жару, и в пальто? – удивился Жора.

– Летнее пальто, летнее, – пояснил Сандро. – Тут ещё ходят летом в соответствующих пальто.

– Называется пыльник, – сообщил я. – Ваше пальто тоже можно так называть. А погиб доктор Щиголь, он знакомый моей Ба, и, конечно, Ди.

– Разумеется знакомый, – согласился Сандро, – как же иначе. Небось, и жил он в вашем квартале. А пыли у вас в квартале, действительно, многовато.

– Третий дом от нас, – уточнил я, – в начале соседнего квартала.

– Каков объём жизни! – воскликнул Жора. – И при этом – каков уют! Два квартала, и всё в них содержится, что ей нужно, жизни. За каким же чёртом доктора понесло в другой город...

– За смертью, – объяснил Сандро. – Нет, малыш, я бы не пошёл работать в Большой цирк. До него-то кварталов двадцать, если не сорок. И он как раз в той части города, которая неправильна. То есть, в другом городе.

– А мы скоро туда переезжаем... – с тоской сказал я. – Горздрав дал матери квартиру. Это её знакомый, к нам его не приглашают. Потому его отчества я не знаю, а фамилия его, наверное, Кругликов.

– Да и не возьмут меня туда, – поторопился Сандро, – моё место в Малом. Зато на Большом базаре.

– И хорошо, что не берут, вас там звали бы просто Колей, – выпалил я и покраснел.

– Фу, ну и подача, – посетовал Ив.

– Гнать его из команды, или пока только оторвать руки? – спросил Жора.

– Коля – красота и молодость мира, – сказал Сандро. – Разве я похож на молодость и красоту мира?

– По-моему, да, – ответил я.

– Он твой поклонник, Саня, – пояснил Жора, – а у всех твоих поклонников глаза застит. Малыш рассказывал, что в его семье из-за тебя раскол. У них ведь тоже эта, как её, диалектическая шизуха, то есть, поляризация.

– Очень приятно. Но Коля личность гармоническая, – упёрся Сандро. – Разве я похож на гармоническую?

– Когда выступаешь под гармонь, то да, – заявил Ив.

– У вас ведь нет накладного пуза, – сказал я, – значит, всё у вас гармонически. А многие другие стали пузо носить.

– Эта подача уже похожа на выстрел, но отнюдь не в яблочко, – скептически одобрил Жора.

– Зато прямо в пузо, – выжал я из себя, поднатужившись. – Выстрел в пузо и закопал, а надпись не написал, что у попа была соба...

– Ну, это ты брось: Саня тут тоже не причём, – сказал Ив.

– Однако, славно же вы тут болтаете, оказывается! – Сандро отплюнул папиросу. – Вам надо тщательней выбирать темы. Вот, Коля есть Главная тема Малого базара в будни. Там он по спекулятивной цене сбывает керосинки, закупленные в сибирской глубинке. А тут, на Большом базаре, в день воскресный, пристойней было бы беседовать об...

– ... Эдике? – спросил Жора. – Не знаю, это ещё вопрос.

– That is the question.

– Ытлен авъэкэгыргыкэн тэимычьын, – выпалил Сандро.

– Так в Англии не говорят, – определил я.

– Зато на Чукотке все говорят именно так, – сказал Сандро. – Там все говорят только по-английски, уж я-то знаю.

– Это перевод Шекспира на чукотский, – догадался я. – Это Гамлет, я тоже знаю.

– Почти, – согласился Сандро. – Это "Революционер" Ивана Франка на чукотском. Что верно, то верно.

– Гол! – пропищал Жора. – Смерть не вырвала тебя, Сандро, из наших рядов. Ты снова с нами, дорогой усопший. Снова подтвердилось: мы не стареем даже в мёртвых.

– А сколько вам лет? – спросил я.

– Сорок восемь, – усмехнулся Сандро, – плюс семь на восемь.

– Восемь на семь, – поправил Жора.

– Не путайте пацана, – вмешался Ив, – ему скоро в школу. Нахватает там из-за вас двоек...

– Строгих выговоров, хотел ты сказать, – снова поправил Жора.

– Моей Ба столько же лет, – сказал я. – И она тоже не стареет, так все говорят.

– Раз говорят, значит правда, – сказал Сандро. – Или неправда.

– Она хотела вас пригласить на... – тут я замялся: всё же это была не моя идея.

– Ну, и за чем остановка? – спросил Ив. – Я бы пошёл...

– Она хотела пригласить вас на обед, – дожал я.

– Чёрт возьми! – воскликнул Жора. – Тут что-то кроется, не иначе.

– Малыш путает, – серьёзно возразил Сандро, – какой же со мной обед... Да я слыхал про это и от Жанны: не обед, а что-то вроде частного концерта, со сбором в мою пользу. Знакомых у них много, идея вполне реальна.

– Там говорилось и про обед, – упёрся я.

– Ну, тогда передай своим, что я не подведу, – сказал Сандро ещё серьёзней. – Ногти будут в порядке, дырки на пятках заштопаны. Кстати, чья очередь штопать...

– Что за шутки? – спросил Жора. – Ты не Коля.

– Да, не надо, Саня, – сказал Ив. – Наше дело другое: третье или пятое.

– Наше дело: нравиться, – сказал Жора.

– Щёлк – и готово, – подтвердил Сандро. – Должно быть понятно с первого взгляда. Глянь на меня, малыш, разве я с первого взгляда не понятен? Но это-то как раз и значит, что меня можно с успехом пригласить на обед. Это Коля требует сопровождения: лошадей и бегемотов, знамён, прожекторов, музыки Большого оркестра Большого театра, и вообще амфитеатра, на худой конец мотоциклистов. Хотя, Колины мотоциклисты – вовсе не такие, там у них и проволочная сетка, вроде накомарника, чтоб гнус не ел... Разве всё это можно вместить в частный дом? Усадить за один стол?

– Да, – облегчённо подхватил Жора, – Коля есть не сам по себе Коля, он плод своего сопровождения. Без упаковки Коли вообще нет.

– Ты говорил это и про Сандро, – вставил я мстительно.

– Оторвать, – сказал Ив.

– Не совсем так, – быстро залепетал Жора, – про Колю публика должна думать: он один из нас. Должна думать в первом лице: мы. А про Сандро совсем наоборот...

– В третьем, – сказал Сандро, – вот как ты сейчас. Что ж, моё дело действительно третье.

– Самого Коли может вовсе не быть, – ещё быстрей продолжил Жора, достаточно одной упаковки. А что? Ну, этот Коля бросает двенадцать колец в воздух, а другой Коля тринадцать, какая разница... Публике приятно и зарплата одинаковая, слава коллективному труду. А мы индивидуалисты, самой публике надо ещё потрудиться, чтоб понять: чего мы вообще-то от неё хотим. И при таком отношении к делу мы за лишнее кольцо получаем лишнюю марку, а это так несправедливо, где же равенство! Так что, если присмотреться, то это мы непонятны, и нам не место за общим столом.

– Про меня говорят то же самое, – сказал я, – только, что мне ещё не место за взрослым столом.

– Да, – подтвердил Сандро, – за исключением ещё, всё верно. Ты очень оптимистичен, а ведь многим уже не место.

– Да ладно, расскажи ему, Саня, – посоветовал Ив. – Он никому не передаст, гроб.

– Что ж, дело давнее, почему б не рассказать, – вздохнул Сандро. – Дело в том, что я когда-то работал в Большом цирке, и меня оттуда попросили – сюда.

– Скоро всё это вообще кончится, – мрачно сказал Ив, – они этой несправедливости терпеть больше не станут. Попросят и отсюда.

– Кто они, Горздрав и Кругликова? – спросил я. – Мать говорит отцу то же самое: попроси их, пока они тебя не попросили. А вас за что попросили?

– Не только меня, – возразил Сандро. – У меня был приятель, так и его попросили. Несмотря на то, что у него одна рука всё же была. Он этой рукой подтягивался на турнике и выходил в стойку.

– Это невозможно! – вскричал я. – Я-то знаю! И двумя руками-то...

– Вот-вот, – подтвердил Сандро, – потому и попросили. Им тоже было непонятно, как такое возможно. Ну и публике не было понятно, только с другой стороны: подумаешь, стойка. И мне, дураку, тоже не всё было понятно... Меня попросили первого, и сходя с арены под музыку Дунаевского, я думал: о, если б я был хотя бы одноруким! Хотя б наполовину полновесным взрослым! Тогда и меня бы не попросили...

– Ты думал наоборот, – поправил Жора, – что тебя бы именно попросили, но за взрослый стол. Ты бы мог пользоваться, если и не вилкой с ножом, то хотя бы зубочисткой. И вполне сойти под музыку Дунаевского... за взрослого Колю.

– Да, Коля даже ест под музыку Большого оркестра Дунаевского, – помрачнел и Сандро.

– У нас обычно едят под пианино Мендельсона, – пискнул я.

– Однако, я могу есть не хуже их, – ещё мрачней сказал Сандро. – И аппетит у меня не меньше. Показать? Могу и в три листика надуть кого угодно, хоть самого Колю. Почему ж не попросить меня к обеду, не прислать мне приглашения?

– Потому что ты не Коля, – сказал Жора.

– И ещё я могу сам себе сыграть вступление на аккордеоне, и в перерывах между блюдами тоже, дай закурить!

Жора ловко сунул в рот Сандро зажжённую папиросу.

– Да, милый, – продолжил тот, затянувшись, – по-серьёзному, то наше дело, в отличие от Колиного, как раз и не понятно. И не если, а – даже если присмотреться. А уж с первого-то взгляда...

– Да, это первое: наше дело непонятно, – согласился Ив.

– В отличие от второго дела или третьего, – согласился и Жора. – Но главное, всё же: в нашем деле непонятно – что именно непонятно.

– Да-да, это дело первейшее, – подтвердил Ив.

– В отличие от вторейшего, – добавил я.

– Ты заслужил свой орден, – сказал Жора, – в день совершеннолетия придёшь за получением.

– Это когда? – спросил я.

– Сам знаешь, – сказал Сандро. – Когда семь на восемь.

– В сорок восемь, – подсчитал я.

– Хорошая память, – одобрил Сандро. – Она может помешать тебе прилежно учиться. И быть на хорошем счету. Но всё-таки... и при такой памяти из тебя может что-нибудь выйти.

– И уйти, – добавил Жора. – Всё это хорошо, но по такому случаю надо выпить.

– Всё это хорошо, – решился я, – а стрельнуть по такому случаю дадите?

– Нет, – сказал Сандро, – это тебе не ёлочная хлопушка.

– Но я уже стрелял, и ничего!

– Вот там и стреляй, где ничего.

– Другим можно, – сказал я, – других вон даже приглашают... хотя бы постоять в бочке.

– Стоять же не ездить, – укоризненно сказал Жора. – И не забывай: я тебя ещё оттуда не выкупил. Так что будь поскромнее.

– У кого это – выкупил? – спросил Ив.

– У мотобоя, – ответил Жора. – Его и Жанну.

– Рассказывай, – велел Сандро, – что случилось?

– Пока ничего, – сказал Жора.

– А... – Сандро отплюнул папиросу. – Мотомальчик опять бьёт свои игрушки? Ну что ж, на то он и мотобой.

– Ладно, – сказал Жора. – Мы хорошо болтаем, ну и ладно.

– Вот именно, – сказал Сандро.

– Ну, ты, ворошиловский стрелок, – ласково сказал Жора. – С негром всё понятно: он уже выпил. А у тебя откуда кисло-горькая печаль, от одного лишь приглашения на обед? Можно подумать, это твой первый бал... Разве не сам Ворошилов тебя приглашал и, приняв, не присвоил тебе номер первый... в Одессе?