Текст книги "Психиатрия. Руководство для врачей"

Автор книги: Борис Цыганков

Соавторы: Сергей Овсянников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 50 страниц)

Наибольшее количество наблюдений за больными с явлениями деперсонализации в мировой литературе (195 случаев) обобщил в своей работе A. A. Меграбян (1962). Материал, который он собирал в течение 25 лет, был систематизирован и тщательно обработан, поэтому заслуживает самого пристального внимания. В приводимых случаях преобладают больные шизофренией, но встречаются также случаи психогении, циклофрении, эпилепсия, органическая патология головного мозга. Приведем ряд наиболее демонстративных случаев подобного рода.

«Больной Г., 34 лет, военнослужащий. Находился в клинике с 13 февраля по 14 апреля 1939 года.

Анамнез: происходит из крестьянской семьи, старший брат – душевнобольной, хроник; дед и отец – алкоголики. Развивался в детстве нормально. По характеру был живым, подвижным, сообразительным ребенком. В школе учился хорошо, в 16 лет поступил на завод. В 1922 году учился в пехотной школе РККА, учился прекрасно, хорошо справлялся с общественными заданиями, неоднократно был награжден за отличную работу; работой увлекался, быстро продвигался по служебной линии в рядах РККА. В 1930 году стал политруком в полковой школе. В 1932 году у больного была большая психотравма (судебного характера), тяжело ее переживал. В апреле 1932 года был командирован в Москву, в Военно-воздушную академию, где учился и одновременно преподавал военную тактику. Работал очень много, по 14-16 ч. в сутки, хорошо справлялся с работой, несколько раз был премирован за хорошую работу. В октябре 1932 года появились бессонница, головная боль, ощущение толчков в голове, стремление к уединению от окружающих. Однажды во время работы внезапно почувствовал, как в голове что-то «лопнуло», и сразу все изменилось, все стало чуждым, окружающие предметы как бы перегородкой отделились от больного он словно потерял самого себя: «У меня появилось ощущение, точно я один остался во всем мире». Это состояние волновало больного, он взял лыжи и вышел на улицу, надеясь в физическом движении и усталости ощутить себя. В эту ночь прошел 60 км, вернулся домой к утру, усталый, однако не вернул себе ни прежних ощущений, ни «самого себя». С тех пор признаки отчуждения все усиливались, потерял всякий интерес к жизни и работе. Был поглощен всецело одной лишь мыслью: «Это я или не я?». Часто плакал, были суицидальные попытки. Лечился неоднократно в стационарах. Был отчислен из академии и направлен в Новочеркасск. Лечился у многих врачей, вплоть до «бабок», специально ездил в Томск к одной знахарке; никаких улучшений до настоящего времени не отмечалось. Больной указывает, что только в 1932 и 1933 годах у него на короткий срок (7-8 мин) восстановились прежние восприятие 2-3 раза. Себя чувствует «автоматом», без души, живущим только за счет запасов прошлого. Постоянное угнетенное настроение и состояние полной безнадежности. Работал вплоть до поступления в клинику, с работой справлялся.

Объективно: атлетической конституции, хорошего питания, со стороны внутренних органов: тоны сердца слегка приглушенные, органических изменений нет. Имеется повышенная возбудимость вегетативных функций: красная сливающаяся дермография, стойкая эритема лица, шеи, груди Повышенная потливость. Люмбальная пункция: давление повышено, частые капли, жидкость прозрачна, бесцветна. Белковые реакции отрицательны, плеоцитоз нулевой. Реакция Вассермана в крови и люмбальной жидкости – отрицательная.

В клинике: доступен, легко вступает в контакт с больными, с которыми, однако, поверхностно общителен. Относительно себя говорит, что с начала болезни вынужденно выполняет свою роль в жизни, как плохой актер, не имея никакого интереса к ней. Он только «безжизненный автомат», заученно «выполняющий свои функции» Постоянно чувствует какую-то «затянутость и сжатость мозговой системы». Как будто он отгородился от внешнего мира. Предметы стали чужеродными: «Я все воспринимаю не так, как раньше, как будто между мною и миром стоит какая-то преграда и я не могу слиться с ним, все вижу и все понимаю, но чувствовать так, как раньше чувствовал и переживал, не могу, точно утерял какое-то тонкое чувство, каждый предмет я как бы фетишизирую, он как-то замкнулся от меня. Вот я смотрю на эту лампу, и кажется в ней какая-то сверхъестественная сила, которая отгораживает эту лампу от меня». Больной ощущает полную потерю образных представлений. Нет ощущений собственного тела, каждая часть кажется чужой, не своей. Потеря ощущения акта дефекации и мочеиспускания. Чувствует лёгкость своего тела. Нет глубоких эмоциональных переживаний ни к близким, ни к событиям большой политической важности. Разумом все понимает, понимает, как должен реагировать, переживать, но чувствовать не может. Свое болезненное состояние переносит с большим трудом. Говоря о своих страданиях, каждый раз плачет, считает себя безнадежно больным, балластом для общества. «Если не будет сдвигов, хотя бы на несколько процентов, я покончу с собой», – говорит больной. В клинике после люмбальной пункции значительно уменьшилось чувство сжатия и напряженности «мозговой системы», улучшилось настроение. Больному проведена шоковая инсулинотерапия. Сделано 20 шоков. По выходе из шока от нескольких минут до одного часа чувствовал, что отчуждение сходит на нет, в это время больной живет полнокровной жизнью, но затем наступает возврат к прежнему состоянию. К концу пребывания в клинике почувствовал улучшение: предметы стали доступнее, эмоции переживались ярче. Вместе с тем усиливались возбудимость, злобность, напряженность. Выписан с улучшением, но через полтора месяца состояние больного вновь ухудшилось. Заболевание длится уже восемь лет без изменения основного синдрома психического отчуждения. Стал равнодушен к своим состояниям, как бы приспособился к ним. В последние годы, по словам жены, личность его значительно изменилась: стал более равнодушен к окружающему, круг его интересов значительно сузился, стал мелочен, придирчив, груб, постоянно ругается с отцом, замкнут, жалоб на свои переживания высказывает меньше, выполняет только домашнюю работу».

Возникновению данного заболевания предшествовали переутомление и значительная психическая травма. Больной входит в патологическое состояние отчуждения внезапно и в интенсивной форме. С тех пор этот синдром без особого прогрессирования и перехода в другое состояние существует у него восемь лет. У больного преобладают явления отчуждения своей личности, своего «Я». Феномен чуждости и исчезновения своего «Я» приводит к переживанию себя как «безжизненного автомата», без души выполняющего свой функции и живущего только за счет «запасов» прошлого. Больной тонко анализирует состояние дереализации восприятий внешнего мира, который отделен от него какой-то преградой: «Все вижу и все понимаю, но чувствовать так, как раньше чувствовал и переживал, не могу».

«Больной Л., 20 лет, студент. Поступил в клинику 1 апреля 1939 года с жалобами: не чувствует своей личности, только логически понимает, что существует; не чувствует своего тела, охладел к близким.

Анамнез: с 15 лет потерял интерес к жизни, утратил чувство любви к родным, считал себя «ненормальным», приписывал это мастурбации. Много думал, что такое "Я", но конкретно своего "Я" не чувствовал. Окружающие предметы воспринимал неясно, как будто через едва уловимую пелену, не чувствовал, откуда идут звуки. Отмечал угасание жизни: "Какая-то тупость и безразличие охватывали меня – говорил больной. Из года в год медленно это состояние нарастало. Продолжал учебу, поступил во ВТУЗ. Учебный материал усваивал с трудом, особенно с 1937 года. С 1937 года почувствовал какую-то пустоту в сознании, т. е. взгляд его вынужденно останавливался на предметах, он оглядывал новые предметы, не мог перевести взгляда, взгляд «приковывался» и невольно анализировал их. Однажды с целью почувствовать свою голову ударился ей о стену, «голову ощутил, но не как свою». Мысли стали застревать вокруг одной темы. Личность свою не чувствовал, только логически понимал, что существует.

В клинике аутичен, вял, безразличен при относительной сохранности интеллекта и правильного поведения. Нарастающее эмоциональное побледнение: «Мой кругозор суживается, мир все меньше и меньше входит в круг моих интересов. Все больше и больше я отхожу от людей, превращаюсь в чурбан, тупею», – говорит, больной. Отмечает недостаточную яркость образных представлений, просит врач восстановить образность мыслей и реальность восприятия, чтобы он мог окончить институт. Жалуется на нарушение смыслового значения произносимых им слов. «Вот я произношу или мысленно подумаю один, два, три раза слово „стул“, и он: вдруг становится каким-то чужим, пустым и бессодержательным звуком». То же самое происходит, когда произносит фразу. Потерял способность управлять ходом своих мыслей: «Они текут автоматически, хаотичны, нелепы и разрознены друг с другом».

В клинике в 1940 году лечился кардиозолом. После десятого припадка состояние больного значительно улучшилось. В настоящее время находится в состоянии ремиссии. Успешно работает».

В этом случае синдром отчуждения сопровождал весь ход заболевания в течение трех лет. При наличии относительной сохранности своего сознания больной, наблюдая за собой, замечал, как постепенно круг его интересов все более и более сужался: он становился вялым, безразличным, замыкался в себе, отгораживаясь от мира и людей. Больной жалуется на возникновение чуждости и как бы исчезновение смыслового значения слова при его повторении. Отмечаются явления ментизма: теряет способность управлять ходом своих мыслей, которые, деавтоматизируясь, автономно и разрозненно текут в сознании. Характерное «чувство угасания жизни и эмоций» значительными страданиями не сопровождалось. Переживание пустоты в сознании сопровождалось тенденцией к чрезмерному и бессмысленному анализу явлений и предметов, случайно бросавшихся ему в глаза.

"Больной В., 17 лет, школьник, поступил в клинику 21 сентября 1939 года с галлюцинаторно-бредовыми явлениями. Респираторного телосложения, со стороны соматики и нервной системы патологических явлений нет. В роду ничего патологического. Развивался в детстве слабым, болезненным. Учился хорошо до шестого класса. Затем перестал справляться с учебой – появилась странная застенчивость: «как-то было стыдно смотреть педагогу и товарищам в глаза, начиналось при этом слезотечение». С большим трудом перешел, в седьмой класс. В этом классе остался на второй год и затем оставил учебу. Стал замыкаться в себе, целыми днями бесцельно бродил по улицам. Еще в школе у больного появились странные изменения в восприятии своего тела. Во время урока казалось, что шея вытягивается, как у змеи, что голова начинает шарить по разным партам, вдруг ему показалось, что его голову, которая заглядывала в одну парту, вытянув шею на несколько метров, придавила одна ученица. Иногда казалось, что разлетается на отдельные куски, но рассудком понимал, что этого нет. «Прислонюсь к стене, и кажется, что пальцы и части тела моего остались на стене». Появились страхи за свое существование. «Простою около стенки, затем отойду, и странно: кажется, что я остался около стенки, а отошел какой-то пустой, неодушевленный предмет. Однажды мне показалось, что я забыл свое тело в школе на парте. Я неоднократно возвращался за собой, туловище, возьму, пойду, смотрю – у меня нет головы, тогда возвращаюсь за головой; голову возьму, еще что-нибудь там останется».

Через год эти явления исчезли. Недостаточно реально воспринимает мир. Ему кажется, что существует другой, потусторонний мир. Утверждает, что с 9-летнего возраста слышит в голове какие-то неясные, временами отчетливые голоса. Считает, что ему мешает вступить в нормальную трудовую жизнь то, что его волей руководят какие-то призраки: иногда одна партия призраков ему помогает мыслить, а другая мешает. Затем призраки стали запрещать ему есть, запретили ему делать то, что он хотел.

В клинике: в палате спокоен, подчиняем и дисциплинирован. Большую часть дня проводит в постели, часто улыбается, по-видимому в ответ на слышимые "голоса ". Инициативы не проявляет, так как нет приказаний со стороны матери. «Когда-то во сне явилась женщина в черном и сказала, чтобы я слушал свою мать, вот я и слушаю ее». Вообще – заявляет больной – им руководят призраки. Однако в начале заболевания больной относился полукритически к своим болезненным переживаниям, к своим высказываниям добавлял: «возможно» и «по всей вероятности». Но тут же присоединял: «Может быть, это что-то сверхъестественное, ведь мир еще не изучен, и мы не можем отрицать существования потустороннего мира». Высказывает мысли о том, что его в клинике должны отравить каким-то ядом, что он направлен сюда определенными лицами для того, чтобы следить за ним. Отмечает псевдогаллюцинации и галлюцинации слухового порядка. Эмоциональный резонанс больного сужен. Отсутствует интерес к окружающему. К больному применялась судорожная терапия и инсулинотерапия. Через три месяца галлюцинаторно-бредовые явления сменились кататоническим ступором, негативизмом (сопротивлением всякой просьбе и воздействию), саливацией и неопрятностью. Временами выходит из ступора, заявляет, что его волей управляют другие, что его хотят отравить инсулином. Был переведен в психиатрическую больницу в состоянии ступора 21 июня 1940 года».

Еще один клинический пример.

«Больной Д., 22 лет, журналист, находился под наблюдением клиники 4 года.

Анамнез: с начала декабря 1936 года стал резко раздражителен, замкнулся от окружающих. 15 декабря, собрав материал для газеты, не смог его оформить. Почувствовал, что окружающий мир и сам он как-то изменились, стал иным, странным. Все видел неясно, как бы сквозь туман, поблекшим, порой наоборот, нестерпимо ярким; свое тело также ощущал измененным: «Рука точно моя и не моя», – говорил больной. Появились навязчивые мысли и страх сойти с ума. Был растерян, тревожен. Не спал по ночам. В этом состоянии поступил в клинику 2 января 1937года.

В клинике: ориентирован полностью. Тревожен, растерян, испытывает страх перед надвигающимся психозом. Просит врача спасти его. Наряду с изменением яркости восприятии отмечалась потеря образов представлений. Представить что-либо привычное, хорошо знакомое, например лицо матери, не мог, вырисовывались только отдельные черты и детали, но общий портрет не появлялся. Позднее наблюдались изменения «схемы тела»: казалось, что тело больного принимало форму тела отца, что тело больного как бы футляром окружено телом отца, или одна половина тела напоминает Маяковского, другая – Есенина, а посредине он сам. Отмечались явления метаморфопсии: предметы менялись по форме и величине, изменялись их пространственные соотношения, предметы то удлинялись, то приближались. На почве психосенсорных расстройств у больного возникают нестойкие бредоподобные идеи воздействия, отношения и значения. Больному кажется, что врач внушает ему чувство отца и матери взамен сыновних чувств и т. п. Периодически у больного появлялись навязчивые мысли весьма разнообразного содержания. От мысли, что он сходит с ума, до мысли о перевоплощении в Маяковского, Достоевского и др. Зачастую навязчивая мысль своим содержанием повторяла недавнюю действительность. Со временем грубые психосенсорные расстройства стали отступать на задний план, а взамен им выдвигались более выраженные явления деперсонализации и раздвоения: больному казалось, что его "Я" изменилось, стало иным, что его "Я" перешло в "Я" отца и он из «Николая» превратился в «Петра» со всеми его чувствами, желаниями и переживаниями».

У больного уже образуются стойкие бредовые идеи воздействия и отношения. Интересно отметить, что в клинике он перенес дифтерию, и при высокой температуре все эти феномены исчезли, а после снижения температуры вновь вступили в свои права. В дальнейшем возникают стойкие явления психического автоматизма. «Я не управляю своим телом, оно вышло из-под моего подчинения, выражение лица не мое, а моего товарища», – говорит больной. Параноидные идеи внешнего воздействия, преследования. Эмоциональная сфера больного блекнет, затухает. Больной аутизируется, отгораживается от внешнего мира. Логическое мышление нарушается, нарастает диссоциация, а затем развивается резко выраженные кататонический синдром с явлениями ступора и кататонического возбуждения. Под влиянием инсулинотерапии состояние больного временно улучшилось; был выписан, но затем вновь возвратилось галлюцинаторно-бредовое состояние, в дальнейшем перешедшее в кататонию.

Характерная особенность этого случая – в многообразной, пестрой симптоматике психосенсорных расстройств и переходе синдрома отчуждения в другие состояния. Заболевание возникает в форме навязчивых состояний, переживаний безотчетного страха и тревожного ожидания. Затем наступают своеобразные изменения «схемы тела» с кажущимся перевоплощением в Маяковского, Достоевского и других, трансформацией своих чувств в чувства отца. Ряд разнообразных метаморфопсий. Изменение своего «Я»: как будто «Я» переходит в «Я» отца. В дальнейшем развиваются явления психического автоматизма и стойкие параноидные идеи внешнего воздействия, преследования. Постепенно эмоциональная сфера больного затухает. Развивается стойкий кататонический ступор.

«Больной И. 22 лет, педагог. Поступил 11 сентября 1940 года. Отец диабетик и алкоголик. Мать со странностями. С детства был впечатлительным, мечтательным, обидчивым, проявлял неуверенность в своих силах, очень внушаемый, легко попадает под влияние товарищей. В пубертатном периоде все эти черты характера обострились, постоянно испытывал чувство собственной неполноценности, особенно сексуальной, мастурбировал. В 15 и 17 лет возникали астенические реакции в связи с переутомлением: появлялась слабость, раздражительность, падала работоспособность. В мае 1937 года после операции грыжесечения потерял сон, аппетит, стал раздражителен, мнителен, постоянно прислушивался к себе, появились апатия, безразличие ко всему окружающему, угнетенное настроение, потеря интереса к работе, с которой перестал справляться. Находился в клинике с диагнозом: психастеническая реакция у астенопата. После двухмесячного пребывания был выписан со значительным улучшением. Приступил к работе. Постепенно состояние стало вновь ухудшаться, постоянно обращался к врачам. В начале учебного года не мог работать. 11 ноября 1940 года поступил в клинику. При поступлении: растерян, плохо разбирается в своем состоянии, сомневается в своем возрасте, семейном положении и т. п. Парамимичен и паратимичен, часто неадекватный смех, гримасничанье и застывание.

В клинике: психический статус вначале крайне пестрый и полиморфный. Растерян, тревожен, напряжен, на лице жалкая, недоумевающая улыбка, как бы просящая о помощи. Чувствует, что с ним что-то происходит, чувствует себя изменившимся, иным, боится своего состояния, испытывает страх. Ищет поддержки и защиты у врачей. Окружающий мир, предметы, люди изменились, стали далекими, иными, чужими, непонятными. «Я знаю, что вы доктор М., но я не узнаю вас», – говорит больной. Кажется, что стены движутся, давят, окружающие предметы меняют свои пространственные соотношения. Пол искривлен, зигзагообразен, стены палаты удаляются, падают. Часто вид предмета не рождает представления об этом предмете. «Вот вижу чернильницу, но не знаю ее применения», – говорит больной. Порой наблюдаются явления, напоминающие амнестическую афазию, больной не может назвать предмета, но говорит, для чего он служит. Свое тело воспринимает измененным, слишком маленьким и слишком узким. Кажется, что оно разрезано продольно пополам, не слышит своего голоса и часто, чтобы проверить себя, громко кричит. Чувствует себя автоматом, оторванным от окружающего мира, как бы находящимся в пустоте. Кажется, что "Я" больного состоит из двух "Я": «несчастного, ненавистного Перова, которого я не хочу знать, – говорит больной, – и Феди Иванова». «Кто я, я себя не чувствую, я кричу, чтобы проверить, мой ли это голос». Отмечаются яркие слуховые иллюзии и галлюцинации и ощущения прохождения электрического тока. Бывают нестойкие бредовые идеи воздействия и отношения. Кратковременное возбуждение сменяется застыванием. В дальнейшем выступает диссоциация мышления, и больной переходит в резко выраженный кататонический синдром с явлением мутацизма, негативизма, восковидной гибкости, отказа от пищи и т. п. Переведен в психиатрическую больницу в состоянии глубокой кататониии».

Данное заболевание начинается в форме астенической реакции: после непродолжительного улучшения через несколько месяцев больной вновь поступает в клинику в остром психотическом состоянии. Картина легкого помрачения сознания с переживанием беспомощности и растерянности сопровождалась дереализацией окружающего, раздвоением личности и различными психосенсорными нарушениями элементарного характера. Возникают нестойкие бредовые идеи воздействия и отношения. В дальнейшем развитии заболевания выступает диссоциация мышления, а затем больной переходит в стойкий кататонический ступор, длящийся несколько лет.

«Больной А., слесарь, поступил в клинику 3 сентября 1937 года с галлюцинаторно-бредовыми явлениями: считает, что в нем три личности, из которых одна владеет его волей и языком, а две другие – только его языком. Слышит голоса. Говорит то шепотом, то громко, в зависимости от того, кто сейчас владеет его языком Правильного телосложения, со стороны внутренних органов и нервной системы отклонений нет. В роду ничего патологического. По характеру развивался мягким, сенситивным, учеба давалась с большим трудом. По окончании семилетки поступил на завод подручным слесаря. В течение двух-трех лет больного неоднократно направляли на курсы учиться, но каждый раз он бросал учебу из-за неуспеваемости. Сильно переживал, огорчался по этому поводу. В 1935году вследствие напряженной работы и учебы на курсах почувствовал повышенную утомляемость, подергивание мышц лица, напряженность и угнетенность настроения. Замкнулся от окружающих, стал раздражительным, грубым, перестал работать. Постепенно стали возникать мысли о преследовании и враждебном отношении к нему окружающих. В состоянии речевого возбуждения был помещен в больницу, где лечился более года. Затем после короткого пребывания в домашней обстановке был помещен в клинику.

В клинике: большую часть времени проводит сидя в постели. Малоконтактен с окружающими. Выражение лица напряженное и сосредоточенное, точно к чему-то прислушивается. Мимика малоподвижна и маловыразительна, в разговоре своеобразно подтягивает правый угол рта. Движения угловатые: В беседе с врачом утверждает, что находится под гипнозом, что его "Я" и телом владеют три лица, что он, Миша, только оболочка, только футляр, частями которого управляют другие личности. Одно лицо – «отец»; он загипнотизировал его и управляет всем его существом, его "Я", мыслями, желаниями, движениями и языком. «Отец» заставляет его отказываться от пищи, бросаться в Дон, спать долгими часами. Эта личность приносит больному только вред. Его возраст – несколько миллионов лет. Постоянно чем-то занят, взял огромное количество «телефонных дел», считает, что силен, могуч, властен, жесток, он завладел всем его существом, оставив только оболочку. Две другие личности – женщины: «Вий», жена «отца», и Верочка, дочь «отца». Эти люди владеют только языком больного. Они не в силах снять гипноз «отца», но относятся дружелюбно к нему, всячески стараются уберечь и спасти его от вредных действий «отца». Во время беседы вдруг начинает говорить грубым мужским голосом «отца» либо шепотом «Верочки», в это время о себе говорит в третьем лице. Потом утверждает, что это с помощью его языка говорили «отец» и «Верочка». Речь богата неологизмами, которые выдает за различные иностранные языки Заявляет, что слышит голоса, приказывающие совершить то или иное действие, сам не имеет воли, скован и находится в полном подчинении «отца». Собственные слова, мысли, поступки переживаются, как чужие, принадлежащие не ему, внушенные извне. Утратил свое "Я", ощущает в себе три личности. Считает себя душевнобольным, «идиотом», никчемным человеком. Вял, бездеятелен, эмоционально равнодушен к родным и к окружающей жизни, не испытывает к ней никакого интереса. Негативистичен. Требует, чтобы отпустили домой, так как хочет работать, чтобы даром хлеб не есть. Временами оживляется, лицо принимает иное выражение, и грубым голосом говорит: «Я Мишу загипнотизировал еще в больнице через электролампочку. Я ему выдавлю правый глаз. Миша теперь мертвый, он ничего не знает». Затем тонким голосом больной начинает говорить от имени «Вия»: «Отпустите Мишеньку домой, этот идиот все гоняет его под гипнозом». Временами агрессивен, бросается с кулаками на персонал. Больному применяется инсулинотерапия. Через три месяца больной впадает в состояние кататонического ступора. К концу пятого месяца больной переведен в психиатрическую больницу».

Своеобразие синдрома психического автоматизма в данном случае в том, личность, «Я» больного перевоплощается в другие личности. Больной чувствует полную утрату своего «Я», всем его существом, мыслями, желаниями, движениями и языком владеет чужая воля, воля «отца»; мысли ему не принадлежат, а внушаются извне. Таким образом, больной переживает полную внутреннюю пустоту, исчезновение собственной личности и периодически повторяющиеся состояния перевоплощения в «Я» других личностей. Он абуличен, эмоционально вял, безразличен к родным, у него отсутствует интерес к окружающей жизни. Через несколько месяцев больной впадает в состояние стойкого кататонического ступора, который длится несколько лет.

Деперсонализация, как показывает клинический анализ этого психопатологического феномена, в основном действительно отражает патологию самосознания во всей широкой ее гамме оттенков, начиная от утрированной рефлексии и заканчивая бредовыми формами. При этом многие исследователи, как это видно, говорят о синдроме деперсонализации, который приобретает существенное значение и для исследования кардинальных проблем психопатологии, и для клинической диагностики отдельных клинических психических заболеваний. Однако, если, например, Й. Берце (1929) полагал, что «гипотония сознания», одной из форм проявления которой может быть деперсонализация, является «основным» симптомом шизофрении, и с подобной оценкой поначалу соглашался В. Майер-Гросс (1935), то впоследствии прямолинейная диагностика исключительно эндогенного происхождения деперсонализации не подтвердилась и была отвергнута.

К. Хауг в многотомном руководстве по психиатрии под редакцией О. Бумке (1932) писал, что синдром «отчуждения Я – деперсонализации» не может служить сам по себе дифференциально-диагностическим признаком какой-то одной психической болезни, в частности шизофрении; наоборот, его наличие как моносимптома затрудняет диагностику, особенно когда он стоит на переднем плане в клинической картине болезни. К. Хауг полагает, что этот синдром потерял свое былое диагностическое значение, потому что его стали наблюдать при различных заболеваниях. По его мнению, деперсонализация повторила судьбу корсакового психоза. Если проследить в историческом аспекте формирование взглядов на различие психопатологических синдромов в нозологической диагностике, то можно убедиться, что они стали оцениваться по совокупному сочетанию с другими синдромами, в особенности с теми дефицитарными стигмами, которые появляются в процессе развития болезни. По этому поводу можно сказать, что скрупулезное добросовестное наблюдение всего течения заболевания, сопровождающегося деперсонализацией, может помочь в установлении точного диагноза.

Поскольку деперсонализация развивается как нарушение осознания целостного «Я», становится понятна ее связь с дереализацией, а также со сложной системой соматогностической сферы, что способствует выявлению экстеро– проприоцептивных оптико-вестибулярных феноменов особого характера. В. Х. Кандинский (1890) впервые отметил особого рода «внутреннее головокружение» с изменением чувства почвы, ощущением невесомости своего тела, изменения его положения в пространстве, что сопровождается остановкой мышлениия (шперрунгом), характерной для начальной шизофрении (идеофрении, по В. Х. Кандинскому, 1890). Он не только описал это расстройство, но и попытался его объяснить. Гораздо позже подобный феномен описал Г. Клоос (1935). Большая группа чувственно-гностических патологических отклонений включает в себя диаметрально противоположные явления, как бы два полюса феномена одного порядка, каждый из которых структурно связан с другим и все-таки имеет значительное своеобразие. На одном полюсе можно отметить сложные проявления психического отчуждения личности, а на другом – более элементарные соматогностические расстройства с признаками разной степени выраженности сенсорного распада. Проявления, связанные с психическим отчуждением, чаще (но не всегда) наблюдаются при эндогенном прогредиентном процессе, в то время как расстройства сенсорного синтеза (нарушения «схемы тела») обнаруживаются преимущественно при органической патологии, острых инфекциях и интоксикациях, характеризуя «осевой» синдром экзогенно-органической природы.