Текст книги "Ермак"

Автор книги: Борис Алмазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

Бой на Човашем мысу

Ермак вернулся с разведкой под утро. Привели языков. Допросили.

– Худо дело! – сказал Ермак атаманам. – Стоят на мысу Маметкул-хан и Кучум. Здесь все, что они собрать успели.

– Не успели, а собирали! – проворчал Старец. – Готовились на Москву.

Вот дождались бы Алея, отдохнули и пошли. Вовремя мы поспели. Тута гнездо их! Туто Сибирь-город и есть!

– Это верно, – вздохнул Мещеряк.

– Гул стоит такой, что говорить можно в голос – оне все равно не услышат, – сказал бывший в разведке казак. – Понагнали, знать, мужиков со всей страны. Тута и татары, и вогуличи, и остяки, и вовсе не знаемые народы. Кто в мехах, кто в рыбьей коже...

– Реку поперек перегородили канатами и лодками. На стругах не пройти, – сказал есаул Смага, ходивший дальше всех под самые Кучумовы юрты и костры.

– На стругах не пройти! – подытожил Ермак. – Сражение будет великое. Надобно Круг собирать, чтобы каждый ведал, что будет.

Побудили всех, кто спал на стругах или на берегу. Собирать пришлось недолго. Спали в полсна! Стали в Круг, прочли молитву.

– Спаси, Господи, люди Твоя! И благослови достояние Твое! Победы православным казакам на супротивныя басурманы даруй!.. – переиначивал по-своему слова молитвы Старец, вызванивая над всеми го-юсами старческим тенором. Казаки сумрачно крестились, понимая серьезность предстоящего дела.

– Братья казаки! – сказал Ермак, выходя в Круг и надевая шапку с алым тумаком – знак атаманский главный. – Все войско Кучумово перед нами. Ежели сосчитать, то не мене трех десятков воев на каждого из нас придется! И вой есть опытные! В боях бывалые.

– Ох, они небось злющие... Страх! – вздохнул Окул.

– Это верно! – согласился Щербатый, стоявший и первых рядах, опираясь на бердыш с огромным, чуть не в треть человека, полумесяцем топора. – Это первый, значит, раз их в логове-то ворохнули... Должны озлиться! Не все им на Русь нападать – вот и Русь к им пришла!

– Давайте, казаки, решать, что делать-то будем! – одернул их Ермак. – Это ведь не шутки шутить – это смерть наша. И пущай каждый об этом попомнит.

Круг, и без того тихий, совсем замолк.

– А чего тут думать! – прохрипел молчаливый есаул Кирчига. – Мы тут все люди решенные. Нам и так смерть, и эдак кончина! Смертью нас не напужаешь! Мы чо, два века жить собрались?

– Чего вы все – смерть да смерть! – озлился Кольцо. – Ежели по чести, дак мы все уж сто раз мертвецы отпетые!

– А помереть, так оно и лучше – мертвым спокойнее, – сказал кто-то.

– Оно спокойнее, – согласился Ермак, но, подмигнув казакам, прихохотнул: – Но уж больно скушно.

– И то! – радостно подхватили казаки.

– Двум смертям не бывать, а одной не миновать...

– Надоть, – сказал Мещеряк, – не об смерти думать, а как их одолеть.

– Верно, – закричал одноглазый голутвенный казачок. – Ежели сейчас назад подадимся – они всех пас изгоном возьмут...

– Куды бежать-то? – сказал белобрысый Яков Михайлов. – Реки не сегодня-завтра станут, а мы без стругов – как голые на снегу... Так что надо вперед проламываться...

– Вперед, вперед! – закричали казаки.

– Как по льду на коне, – сказал Кольцо, – стал – пропал! Проламываться сквозь них надо! За ними же городище Сибирь, сказывают! Надо думать, как прорваться. Городище возьмем – и назад...

– Назад-то еще выгребать надо, – вздохнул кто-то. – Назад – это не вниз под парусом сплавляться.

– Стало быть, все за бой? – спросил Ермак.

– Все, все!.. – раздались голоса.

– Кто за бой – подходите к крестному целованию, – сказал Старец.

Казаки потянулись к кресту.

– Отпущаются тебе грехи твой! – говорил Старец. – Имя?

– Окул!

– Да не Окул! Божье имя говори... Кем крещен?

– Игнат.

– Василий.

– Иван.

– Федор.

Так шептали казаки, целуя крест, называя непривычные, сбереженные имена своих ангелов-храните-лей, словно призывали их себе на помощь в трудную смертную минуту.

Подошли к кресту все. И даже немец и литвины, крестясь слева направо, просунулись к кресту.

Старец подумал, обернул плоский выносной крест обратной стороной и допустил к целованию.

– Не имамы иныя помощи, не имамы иныя надежды, разве Тебе, Владычица... – звонко запел он акафист Божьей Матери.

И пять сотен изрубленных, почерневших от пороха и дыма, привыкших к сече и убийству, буйных, клейменых, беглых, побывавших и в цепях, и в колодках или всю жизнь таившихся и скитавшихся по степям, рекам и потаенным местам мужчин, притерпевшихся к боли, не боящихся смерти, превратились в малых детей, что взывали к матери:

 
Ты нам помоги!
На Тебя надеемся и Тобою хвалимся...
 

Голоса множились среди сосен, раскатывались по реке, взлетали к темным небесам:

 
Да не постыдимся!
 

Всю ночь готовились. Рассчитывали, каким бортом пойдут мимо мыса, рассаживались, готовили ловушки. На рассвете, в густом, промозглом осеннем тумане, пошли...

Готовился и Маметкул. Не надеясь на стойкость собранных со всего ханства толп, иначе было и не назвать это разномастное войско, он решил выиграть бой за счет подготовки позиции. Тобол резко огибал Човаший мыс. Быстрое течение выносило струги прямо на мелководный плес, где к стругам могла подскакать даже конница.

Под крутизной обрывистого берега Маметкул устроил засеку и за ней усадил тысячи три лучников. Это псе были местные князьки со своими родичами и дружинниками. Назвать их воинами было сложно, поскольку если они и ходили за Камень и участвовали в набегах, то больше чтобы пограбить. Сабель, бердышей, мечей у них не было, и управляться с ними они не умели. А вот стрелки были отменные. Их задача была простой: когда казачьи струги вынуждены будут развернуться бортом к засеке – засыпать их тучами стрел. Когда струги остановятся (а не остановиться они не могли – за мысом река была перегорожена канатами, плотами и лодками, на которых тоже сидели стрелки), тогда на них по мелководью со всех сторон должны ринуться толпы всадников и пеших татар, вооруженных щитами, мечами, копьями, рогатинами...

– Завалить, задавить трупами русских! – не скрывал Маметкул своего замысла перед мурзами.

И те согласно качали головами и прищелкивали языками:

– Якши, якши... Хорошо! А людишек что жалеть? Бабы новых нарожают! Нужно выкорчевать эту заразу, что появилась в ханстве! Задавить любой ценой.

Особое внимание придавалось огненному бою. Кучум давно просил его у Крымского хана. И тот прислал несколько пищалей. А вот Казанский хан в свое время прислал несколько пушек. Из них стреляли, приучая воинов не бояться пушечных залпов.

Пушки стояли по краю крутого берега и ждали своего часа.

Всю ночь горели костры, подходили новые и новые отряды. Под утро прибыл хан Кучум. Издалека был виден его силуэт на высоком берегу. Старый хан сидел неподвижно на белом коне, и его сутулая фигура напоминала беркута на руке у беркутчи. Сходство добавляла черная повязка на глазах. Хан прислушивался к изменению шума там, внизу, на реке. Чутко поворачивал горбоносую голову в ушастом колпаке.

Рядом с ним стояли четыре пушки, привезенные из Бухары. В их бронзовые жерла были забиты двойные заряды. Пушкари калили каменные ядра, наводчики держали тлеющие фитили...

Вдруг разноголосый говор и шум стихли.

– Плывут! – понял хан и весь подался вперед, словно хотел прыгнуть с кручи прямо на казаков, и рвать, и топтать, как беркут топчет зайца или лисицу...

– Алла иллия аль рахман... – запели муллы.

– Алла акбар! Алла акбар!.. – начали скандировать воины Маметкула. Забили в бубны, завопили шаманы-шайтанщики, и впрямь похожие на чертей.

– Целься! – раздался властный голос Маметкула. – Стреляй!

Кучум слышал, как свистнули, срываясь с тетивы, тысячи стрел.

Вслед за этим свистом не последовал вопль торжества, но прошелестел ропот удивления.

– Целься! – Какая-то растерянность прозвучала н голосе Маметкула. – Стреляй!

Снова свист, и снова вздох удивления.

Что там? – спросил Кучум.

– Великий хан, – дрожащим голосом ответил мурза. – Они не падают! Они истыканы стрелами, как ежи, но не падают, а плывут прямо на заплот.

– Спасайтесь! Мы бессмертны... – раздался грозный бас с реки. – Спасайтесь!

И вслед за этим тот же голос прокричал:

– Сары а кичкоу!

«Храбрецы, вперед!»

Как ненавидел этот клич потомок чингизидов Кучум. Он помнил песни, которые пели кыпчаки, эти холопы и рабы в его столице, – там всегда воспевались подвиги старых богатырей, ходивших в бой с этим кличем. По песням выходило, что не монголы разгромили половецкие ханства в Великой степи, а кыпчаки не сдались монголам!..

– Сарынь на кичку! – повторили десятки голосов. И, словно довершая этот крик, раздался страшный грохот, будто небо упало на землю и раскололось.

Вопли и топот тысяч бегущих ног хлынули на хана. Конь под ним плясал и пятился, удерживаемый двумя оруженосцами.

– Проклятая слепота! – закричал хан, срывая повязку.

Сквозь кровавую пелену он увидел изгиб реки, вдоль которой стлался густой дым от горящих плотов и лодок. Вот полыхнуло дымом и огнем с реки, и целые ряды отборных воинов Маметкула повалились на окровавленный прибрежный песок.

Хан повернул коня и, подскакав к пушкарям, закричал:

– Стреляйте в неверных! Стреляйте!

Наводчик водил запальником по казенной части

орудия, фитиль обрывался и шипел, но пушка не стреляла.

Ужас охватил старого хана.

– Может, правда, это – шаманы или оборотни?

И снова раздался грохот, теперь уже на берегу,

от леса. И снова – .жуткий, звериный вой плотно стоящих рядов.

– Смотрите, смотрите!.. – раздались крики.

Старый хан повернул голову в ту сторону, куда

показывали, но сквозь кровавую пелену ничего не увидел.

– Что там?! – закричал он.

– Эти шайтаны прорвали заплот. Они рубятся в воде.

На реке уже грохотало непрерывно.

Грохотало и на берегу.

– Маметкул! Маметкул! – кричал хан. – Где ты?

Маметкул подбежал к стремени хана.

– Уезжай, великий хан! – закричал он. – Шайтаны протащили свои пушки лесом и теперь наступают еще и вдоль берега, прямо во фланг нашим...

– Почему наши мультуки молчат? – провизжал Кучум. – Разве у нас нет огненного боя?

– Пушки заклепаны! Теперь это просто куски металла! Уезжай, хан! Все отряды смешались и давят друг друга. – Оруженосцы вскочили на коней и поволокли коня Кучума подальше от сражения к воротам Каш лыка...

Маметкул бросился вниз, где, стоя на горах трупов, его воины рубились с казаками, прыгающими со стругов на берег.

Маметкул кинулся в передний ряд с обнаженной саблей. Отбил один удар, другой.

– Воины Пророка, – кричал он, – ко мне! – Справа и слева от него плотной стеной вставали воины.

Бородатые казаки наскакивали на них, как собаки на медведицу.

– Сейчас, сейчас! – шептал Маметкул. – Сейчас мы выправимся!

К нему со всех сторон бежали воины и становились рядом, прикрывая друг друга щитами, выставив вперед пики и сабли.

– Вперед, вперед! – командовал Маметкул. – Сбрасывайте гяуров в воду!

Вдруг переливчатый свист перекрыл все крики. Казаки, которые яростно бросались на стену татарских пик, вдруг, как срезанные, пали на землю.

На мгновение Маметкул увидел борт струга и две цепочки казаков вдоль него. Одни стояли в рост, а другие – опустившись на колено.

– Огонь!

Пламя полыхнуло прямо в лицо Маметкулу. Его обрызгало чьей-то кровыо, мозгами. Маметкул попятился назад. И снова грохнуло, и его обдало жаром и визгом летящих пуль...

Черный дым заволок весь берег. Слуги схватили Маметкула, кинули поперек седла и, ожигая коня нагайками, помчали прямо в гору. На вершине откоса Маметкул выправился в седле, оглянулся.

Над рекой и над берегом стоял плотный черный дым, в нем вспыхивали оранжево-желтые снопы выстрелов. А вверх по берегу ползли, обвисали на обезумевших конях сотни раненых и просто бегущих... Мурзы останавливали отступающих, сбивали их в подобие отрядов и кидали туда – вниз, под берег, в дым и огонь, где стоял непрерывный грохот и вой.

Опытный, храбрый мурза Баянда привел три сотни воинов.

– Веди! – крикнул он Маметкулу.

– Воины Аллаха, за мной! – закричал, взмахивая саблей, Маметкул, но тут ударило огнем вдоль по берегу, от леса. Все такая же неумолимая цепочка – одни на колене, другие стоя – выстроилась прямо с фланга, у леса. Не успел Баянда развернуться для атаки, как второй залп выбил у него всю переднюю шеренгу. Лошади бились и визжали, их невозможно было удержать. Пешие оставались одни, не прикрытые конницей.

Маметкул видел, как, выстрелив, казаки передают пищали назад – за спину, и оттуда получают заряженные, снова стреляют.

– Хан! – услышал Маметкул. Молодой воин с окровавленным лицом подбежал к нему: – Проклятые гяуры обошли мыс и высаживаются. Надо отходить, иначе они окружат нас...

Грохотало уже и по другую сторону мыса. Отовсюду панически бежали те, кто составлял многотысячное войско непобедимого Сибирского хана Кучума. Маметкул побежал к берегу, чтобы вывести своих людей. Под берегом горами лежали трупы. Уткнувшись в берег, стоял плот, на котором полыхал казак, истыканный десятками стрел. Маметкул подбежал поближе, ткнул саблей в пламя – казак рассыпался.

– Шайтан! – закричал, плача от бессилия, Маметкул. – Это чучело! Они натянули кафтаны на соломенные чучела, в которые мы выпустили все стрелы...

И тут он увидел свой главный просчет.

Когда струг разворачивался бортом вдоль берега и, как считал Маметкул, становился наиболее уязвим для стрелков, все происходило наоборот. На наро-щенных вязанками камыша бортах появлялись пищали, и грохал залп всем бортом. Тут же стрелки передавали рушницы тем, кто сидел у другого борта и не мог стрелять, но зато перезаряжал оружие. Хватали заряженные пищали и опять палили.

Рулевые специально изо всех сил тормозили движение стругов, и они, выстраиваясь друг за другом, превращались в медленно ползущую огненную змею, несущую смерть.

Когда первый струг уходил из зоны огня, гребцы хватались за весла, свалившись на середину реки, и, описав полный круг, пристраивались в корму к последнему стругу.

После очередного залпа канонада вдруг разом смолкла, прямо через борт в воду из стругов стали прыгать страшные, закопченные люди с саблями и бердышами. Они шли в бой совсем не так, как водил своих воинов Маметкул! Каждый бежал, словно думал драться в одиночку, – далеко друг от друга, но с такой скоростью и умением крутя саблю, или бердыш, или тяжелую гирю на кожаном ремне, что вокруг образовывалось мертвое пространство.

Молча они стали карабкаться на засеку, откуда в ужасе побежали не имевшие сабель стрелки.

Маметкула что-то сильно ударило в руку. Он увидел, как прямо на него бежит бородатый человек в красном кафтане. И Маметкул закричал страшно, по-звериному, не в силах поднять вдруг ослабевшей рукой саблю. Несколько воинов, прикрываясь щитами, кинулись на казака. Но он рубил их наотмашь, двумя саблями с обеих рук, не заботясь о собственной жизни.

Маметкула подхватили воины, втащили на гору. Здесь только пыль вилась за ускакавшими всадниками. Внизу опять грохотало и выло. Маметкул подскочил к пушке и столкнул ее на головы этих проклятых русских... Тяжко поворачиваясь, орудие покатилось вниз.

Кашлык-Сибирь

Прорвав канаты и плоты, что перегораживали Тобол, подобрав казаков с мыса, огрызаясь редкими выстрелами, которые уже не могли достать убегавшие в леса и в степь разрозненные и рассеянные отряды войска Маметкула, казачьи струги медленно подошли к столице Сибирского ханства городищу Сибирь, или Искер, или Кашлык, – как называли его тобольские татары.

Подходили с зажженными фитилями, развернутым строем, готовясь ворваться в крепость изгоном, взломав пушечными выстрелами ворота... Ждали, что если уж на подступах к столице Кучум выставил такое войско, столько народу понагнал, то как встретит крепость!

Но чем ближе подходили, тем яснее становилось, почему хан пытался навязать сражение не у стен столицы.

Стен не было... Давно нечиненные, оплывшие валы, заросшие кустами сухие рвы. Прогнившие частоколы... Столица ханства крепостью не была. Это была очень старая огороженная ставка кочевника... Когда-то, очень давно, это было какое-то укрепленное городище.

– Да... – сказал Ермак. – На ханском пузе шелк, а в ханском пузе щелк.

– Где же ханский терем? – спросил наивный Черкас.

– А может, замок? – засмеялся Ермак. – Да, брат, тутошние государи во много как западных беспечней.

Он припомнил каменные твердыни, которые приходилось ему штурмовать на Ливонской войне, – Ми-таву, Могилев... Вспомнил многолюдный и словно выросший из земли Псков, Москву...

А это? Это была даже не деревня. Огороженное старым валом и повалившимся частоколом стойбище. Место было выбрано хорошо – берег высок и крут. И ежели бы стала на этом берегу мало-мальская крепостица или острожек, хорошо снаряженный, тут бы казачьему войску и головы сложить... Но ничего этого не было.

Ермак спрыгнул на берег и пошел с казаками, оскальзываясь на тропе, вверх, к покосившимся воротам городища.

– Видать, они тута николи не воевали, – выразил общее мнение Кольцо.

– Да у татар завсегда так-то, – сказал какой-то старый казак. – Скрозь обозы прорубаисси, прорубаисси... А как в ставку ворвался, а там и нет ничего. Одни кибитки стоят, а обороны никакой.

– Татарин в поле силен, а не за стенами, – сказал кто-то.

– Нет, брат, – возразил Ермак. – А Казань? Ты-то молодой, а я помню, какие там стены были. Как их порохом рвали. Край этот – мирный, вот что я скажу.

– Вот дак мирный! – засмеялся Пан. – Что ни год, Пермские городки горят. Что ни два – на Русь набегают. Вот дак мирный!

– Это верно, – согласился Ермак. – Только тут они нетронутые... Не достигали их тут, видно.

– Сражениев-то не было, – сказал Ясырь. – А так давились да резались небось. Нагляделся я на их мирную-то жисть... Не дай Господи!

Кашлык был пуст. В спускающихся сумерках чернело несколько десятков амбаров на высоких столбах, несколько изб и больших юрт. Нигде никого не было...

Казаки деловито подставили лестницу и полезли в амбар. Сунулись в темную дверь.

– Ого! – закричал оттуда казачина. – Живем!

Сверху он начал сбрасывать огромные связки мехов

чернобурок, белок, соболей.

– Живем, братцы.

– Харчи ищите! – приказал Ермак. – Мягкую рухлядь есть не будешь...

Атаманы поднялись в Кашлык, оставив половину казаков на стругах.

Казаки пошли прочесывать городище и скоро прибежали с известием, что оставлены все ханские юрты. За юртами стоял терем не терем, дворец не дворец. Виднелась над войлочными серыми куполами его крыша, украшенная резными крашеными досками.

Казаки было сунулись в юрты, но там на них стали, как собаки, бросаться какие-то старухи.

– Гарем ханский! – сообразил Мещеряк. – Да неужто Кучум свой гарем бросил? Вот это да!

Ермак свистнул своих родаков. Молчаливые и похожие на него самого, как братья, кряжистые, широкоплечие казаки встали, как из под-земли, рядом со своим атаманом и родственником.

– Не подпускайте никого близко! – приказал им Ермак. – Станут казаки в гарем ломиться – стреляйте разом первого же, кто сунется. Сразу, чтобы толпа буйная на вас не навалилась. Ой, беда! – сказал он Мещеряку. – Уж не без умыслу ли тут бабы оставлены? Сейчас казаки загулеванят. Почнут баб таскать да через них драться меж собою, а Кучум и налетит! Мещеряк, бери своих казаков, гони всех из крепости на струги, пущай версты на три вниз спутаются и там станом отаборятся! Ой, беда! Со стругов снимайте затинные пищали, тащите на валы! Господи, тут ведь и не удержаться. Мещеряк! – крикнул он вслед поспешавшему атаману. – Пущай Кольцо, Пан и Михайлов в полном бережении отходят. И стоят без огней! Пущай со стругов никто не сходит, а как услышите у нас пальбу, живо ворочайтесь да слобоните нас. Стало быть, Кучум возвернулся да нас в приступ берет...

– Ясно дело! – ответил Мещеряк. И скоро послышался его крик и недовольный гомон казаков, которые шарили по амбарам и тонули в горах драгоценных мехов, коим, казалось, и счету тут не было.

– Караулы ставить! Забивай все анбары! – кричал Мещеряк. – Ложи все на место, кто что взял! Заутре при свете все дуванить будем, по совести!

Вскоре застучали топоры. Казаки забивали двери амбаров с припасами.

Ермак дождался, когда за последними уходившими казаками затворят перекошенные, рассохшиеся ворота. Прямо перед ними поставил пушку – Соловья, снятого со струга. И велел, ежели конница татарская к воротам подойдет, не ждать, пока они створки проломят, а прямо так в ворота и палить.

– С воротами-то, со щепками да досками больше перебьете! – объяснил он.

С двумя казаками своей станицы бесшумно обошел всю крепость. Проверил все караулы на валах и в проломах. Проверил, тлеют ли фитили, спрятанные под пустые бочонки, чтобы ветром не задуло, случись дождь – не залило и чтобы враг не видал. И только тогда пошел к гарему.

К удивлению атамана, действительно, бывшие там какие-то страшные старухи в белых не то чалмах, не то бурнусах почтительно склонились перед ним, но зашипели-заплевались, когда в узкие, украшенные резьбой двери попытались просунуться Ермаковы казаки.

Пустили только его одного.

Первая юрта была сквозная, с двумя дверями, – вероятно, здесь ночевала охрана. Валялись щиты, копья и сабли. Старухи открыли вторую дверь. Там, в узком дворе, торчало несколько деревьев, был какой-то не то колодец, не то бассейн. И такие же узкие, затейливо изукрашенные двери вели в полутемные каморки, устланные коврами.

Закутанные так, что далее терялись очертания фигур, в чапаны и паранджи, женщины с закрытыми лицами сидели перед каждой дверью и упали на колени перед Ермаком.

Старухи шипели на них и тащили Ермака дальше. Он прошел через весь узкий замкнутый двор и остановился перед коваными, кружевными и позолоченными, воротами.

Старухи разом отворили обе створки, втолкнули Ермака в двери и тут же затворили их. В свете чадящих факелов атаман увидел сравнительно большую хоромину, устланную сплошь коврами. Вдоль стен пестро раскрашенные сундуки, горками – стеганые шелковые одеяла и подушки. На низеньких столиках стояла посуда: кувшины, пиалы... Дымилось какое-то блюдо с едой.

Две молодые служанки, совсем девчонки, быстроглазые и тощие, вероятно рабыни, усадили Ермака на подушки и попытались стащить с казака сапоги. Ермак не дался, и они, хихикая, убежали. Запиликала музыка, и гнусавый голос запел какую-то песню. Ермак понял только отдельные слова: «Роза»... «соловей»... «меч»...

Чем-то давно забытым, слышанным в детстве, повеяло от этой музыки... Может быть, подобную мелодию напевала мать?

Из-за занавески вышла женщина в пестрых шароварах и шелковом халате, с открытым лицом. Она стала прямо против атамана и, поклонившись, произнесла:

– Здравствуй, господин мой.

– Здравствуй, красавица! – ответил ей по-кыпчакски атаман и увидел, как удивленно дрогнули у женщины тонкие брови, за занавесками кто-то ахнул и зашептал...

– Откуда ты знаешь наш язык? – спросила она.

– Это мой язык! – ответил Ермак. – Так говорила моя мать.

– Кто ты?

– Казак. Ермак Тимофеевич... А тебя как звать?

– Зейнаб... Меня привезли издалека.

– А кто ты?

– Я твоя жена! – сказала женщина и улыбнулась, сверкнув ослепительными ровными зубами. – Ты совсем не страшный! Тут все тебя боялись, а ты совсем не страшный. Можно мне потрогать твою бороду? Я никогда не видела такой бороды.

– Погоди! – сказал Ермак. – Почему ты решила, что ты моя жена?

– Но ты же победил вонючего Кучума! Значит, этот гарем – твой. Таков закон.

– Это не мой закон, – сказал Ермак.

– Разве ты не мусульманин? Ты же говоришь на нашем языке?

Женщина испуганно отшатнулась от атамана.

– Я не мусульманин, – спокойно сказал Ермак. – И мой Бог не велит мне держать гарем. Мы считаем это грехом.

– Вы не имеете жен?

– Жена у нас есть. Но только одна.

– А где твоя жена? Ты ведь совсем молод.

– Я – старик! – сказал Ермак. – А жена моя умерла. Ее убили.

– Почему же ты не взял другую? Разве ваш закон этого не позволяет?

– Не хочу! – сказал Ермак. – Как тебе объяснить? Сказывают, ежели убить лебедку, то осиротевший лебедь никогда больше пары не заводит. Видать, я от их рода! Не хочу!

– Она была красивая?

– Не знаю, – сказал атаман.

– Я похожа на нее?

Ермак глянул на женщину в упор. Ей было лет двадцать пять. Это была, наверное, старшая жена Кучума. Или главная, или любимая... Кто их разберет!

– У тебя детишки есть? – спросил он.

– Нет, меня привезли недавно. У Кучума и без меня много жен и сыновей. А сейчас он уже слишком стар для того, чтобы иметь детей!

– Я тоже стар, – усмехнулся Ермак.

– Ты сильный, ты еще совсем не старый. А у тебя есть дети?

– Нет, – сказал атаман. – Все погибли.

– Я рожу тебе сыновей... – сказала женщина, жадно глядя прямо в глаза казаку. – Я твоя жена по праву победителя!

– Моя жена в Царствии Божием! – сказал Ермак. – Когда Господь призовет меня к себе и, ежели помилует, мы снова будем вместе...

– Ты думаешь, что там, на небесах, у тебя будут жена и дети? – зло улыбнулась женщина, вероятно желая обидеть отвергающего ее.

– Сказано в Писании, – ответил Ермак серьезно. – В Царствии Божием нет ни мужей, ни жен.

– Наверное, ты не можешь обладать женщиной! Ты уже не можешь! – засмеялась она.

– Не хочу! – сказал Ермак.

– Почему?!

– Я так решил.

Зейнаб закусила губу.

– Ладно! – сказал, вставая, Ермак. – Засиделся я! Прощайте. Живите, ничего не бойтесь. Никакой беды вам не будет. Живите безопасно. А хотите, мы вас с караулом к хану отправим?

Женщина засмеялась звонко и заливисто, так, что на груди ее запрыгали и заплясали монеты тяжелого золотого мониста.

– Ну ладно! – сказал атаман, выходя назад, во двор. – Прощевай!

Он прошел обратно через юрту быстрым шагом и ушел подальше, к валам и пищальникам.

– Ну, как вы тут? – спросил он казаков неожиданно громко.

– Да ничего! – ответил охотно один из его сородичей. – Сторожим. Как от тебя, батька, каким-то зельем пахнет... Сладко, пра... Где ты был?

– Смех сказать! – ответил Ермак. – В гареме ханском.

– Во как! – засмеялись казаки. – Куды только нашего брата не заносит! Ну, и как там?

– Да ничо! Сухо... Куревом, вона, каким-то пахнет.

– Ладно табе про курево! Бабы-то какие?

– Да кто их знает? – сказал атаман. – Сидят гам о какие-то... Хрен их разберет.

– Атаман, – спросил подошедший Мещеряк. – Чего с гаремом-то делать?

– Так давай Кучуму отошлем! – сказал Ермак. – Нам от него одни заботы. Не должно ведь бабам в казачьем лагере быть!

– Да ты чо?! Он их перережет всех! Он же их оскверненными считает!

– Так уж и перережет?!

– Да как курей! – сказал Мещеряк. – Всех до единой.

– Мы ж до них не дотрагивались!

Это ему что? С открытым лицом кто-нибудь был?.. Все – покойница! Ты чего, про басурманский закон не слыхал?

– Эх ты, мать честна... – ахнул Ермак. – А что ж теперь делать?

– Углядел, что ль, кого? – спросил веселый казачонок Карга.

– Раз углядел, батька, придется тебя женить!

– Ладно вам глупости-то городить! – сказал Ермак. – Чего делать-то будем?

Истошный женский крик был ему ответом. Кричали сразу несколько женщин. Ермак обернулся. За юртами, треща и разгораясь, поднимался огненный столб.

– Ух ты! Пожар! – крикнул Мещеряк. – Ой, на амбары перекинется. Прощевай, добыча!

– Нет, – сказал как-то обмякший Ермак. – Не перекинется. Ветра нет.

Из юрт выскакивали визжащие женщины, отбегали подальше и выли, глядя на разгорающееся пламя. Древняя старуха волокла подушку и ковер. Проходя мимо Ермака, она зло глянула на него и плюнула на атаманские сапоги.

Пожар как пыхнул, так и погас. Утром татарки копошились на пепелище и спорили, что сделала сначала Зейнаб – зарезалась и, падая, опрокинула курильницу или подожгла ковры факелом и зарезалась?

Ермак слушал их визгливые голоса, тупо глядя на черное пятно горелых бревен, досок и кое-где тлеющего войлока. На деревянную мечеть, на избы и полуземлянки и как ни в чем не бывало пасущихся поодаль коров и лошадей.

К обеду стали возвращаться жители города Сибирь. Тащили детей, скарб.

– Ну что, атаман? – сказал вернувшийся в город веселый Кольцо. – Взяли мы Сибирь-то! Все! И добыча здеся – я те дам! Пол-Москвы купить можно!

– Татар не забижайте! – сказал Ермак. – Забирайте все из анбаров, да и пойдем отседова. Берите только Кучумово. Жителей не трожь!

– Да кому они нужны! Пущай себе живут, – сказал Щербатый.

– Шевелитесь быстрея! – ощерился Ермак. – Не волыньте! И выходим прочь отсель!

– Через чего это? – удивился Пан.

– А не ровен час Кучум вернется, как мы с татарами вперемешку оборону держать станем? Они нас сонных перережут.

– Да выгнать их всех отседова,-да и вся недолга! – сказал Кольцо.

– Мало тебе греха? Мало?! – закричал вдруг Ермак.

– Ты чо! Ты чо! Белены, что ль, объелся? – оторопел Кольцо.

– Надо! Надо выходить! – примирительно сказал Мещеряк. – Тут оборону держать негде! Налетит Кучум – нам на этих валах не отмахаться!

Ермак спустился к реке, перелез через борт струга и лег на носу, завернув голову архалуком.

– Чой-то он? – шепотом спросил казака-ермаковца Черкас. – Не приболел?

– Да нет! – ответил Карга. – Спит! Приустал, вот и спит.

– Ну и пущай спит! – сказал Пан. – Вон он – Сибирь! Взяли! А и то сказать, Сибирь этот таков, что плюнь да разотри...

– Татарин не за стенами! Он в поле силен! – не согласился Щербатый.

– Бивали мы их и в поле! И еще бить станем, – сказал Черкас.

– Идите вы отсель! – погнал их Карга. – Дайте Ермаку спокой!

Из города грудами носили меха, валили в струги и отплывали на низ, где в пятнадцати верстах обнаружили на острове ладное городище Кучумова Карачи – визиря, или воеводы.