Текст книги "Финикс. Трасса смерти"

Автор книги: Боб Джадд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 38 страниц)

Глава 36

Может, и в самом деле настоящие звезды, подобные Вирджинии, блистают только для себя. Могу вам заявить, что яркая жизнь утрачивает часть своего лоска, когда на нее смотришь из-за рампы. С одной стороны, перед тобой мигают вспышками фоторепортеры, три телевизионные камеры, крутящиеся вокруг, пока звукооператоры тянут свои направленные микрофоны к нам, надеясь выхватить какую-нибудь ключевую фразу из тех, что произносят люди позолоченного света, привыкшие к огням прожекторов. Что, конечно, было великолепно для нашей команды «ЭФОГК» и наших спонсоров. Современная машина «Формулы-1» – это протянутая ладонь, просящая денег. Так что чем пристальнее к тебе приковано внимание, тем лучше.

А с другой стороны, я сидел перед тарелкой вареных яиц и бекона, наблюдая, как застывает жир, сидел, как рыба, вынутая из воды, с женщиной, которая уже явно перезрела, глядя в лицо человеку, которого терпеть не мог, и напротив сенатора Соединенных Штатов, который пытался задавать умные вопросы. На которые я, естественно, старался давать умные ответы, не обращая внимания на тычки, которыми меня награждала под столом Вирджиния с помощью каблучков-шпилек. Из-за шума взлетающих и садящихся вертолетов, дополненного ревом двигателя «Формулы-1», доносившегося из гаража, нам приходилось кричать. Для телекамер и людей, уставившихся на нас, мы, возможно, выглядели так, как будто это чуть ли не самый знаменательный день в нашей жизни. Не знаю, что думали за столом другие, а я лично не мог дождаться, когда все это кончится и я смогу уйти из-за стола, принять душ, облачиться в гоночный костюм и сесть в машину.

– А что, – хотелось узнать сенатору Дикерсону, – предпринимается в части охраны окружающей среды? – У сенатора, как и у всех людей, живущих посреди беспрерывной потребности к вниманию, был ограниченный кругозор. Шоры эволюционируют вместе с властью. Я его не упрекаю, он представляет чьи-то интересы. Такова его работа – быть в курсе «проблем». Окружающая среда была на сегодня, без сомнения, жгучей проблемой в его штате. Скоро она станет жгучей и в Британии. Да еще у него выдалась такая тяжелая поездка. Я представил, как он выходит с заседания сенатской подкомиссии по увеличению доходов, сбору налогов, ползет в час пик сквозь охваченный смогом Вашингтон в аэропорт, его сажают, как в клетку, в неудобный самолет, он летит ночь без сна, потом его перебрасывают в вертолет для участия в зарубежном зрелище, которого он не понимает.

– Мы об этом думаем, – крикнул я ему через стол. Он пришел в замешгательство. – Я говорю о вопросах охраны окружающей среды. Мне кажется, все мы очень скоро перейдем на использование сжиженного газа, – сказал я.

– Так что же вы используете сейчас? – спросил он.

– Они используют ту же самую штуку, – объяснила Вирджиния, – которая позволяет Эверсу быть непобедимым у женщин. Она пахнет, как кошачья моча. – И ласково подтолкнула меня под столом, чтобы подчеркнуть свою мысль.

– Правда? И эта штука действует? – спросил сенатор. – А не могли бы вы мне дать флакончик? – Лицо у него было молодым, если не считать свисающий второй подбородок, да еще хохолок над низким лбом, отчего он отдаленно походил на Джека Кеннеди.

– Вам лучше проверить, что она работает, на Форресте, – сказала Вирджиния, проводя своей туфелькой по моей ноге.

– Я достану вам флакончик, сенатор, – вмешался Сэм, глядя на репортеров и морщась от вспышек. – Может, на вас это лучше будет действовать, чем на меня.

– Тебе этого и не надо, лапушка, – сказала Вирджиния.

Интересно, что же она делала под столом другой ногой?

– Что меня интересует, так это технология, – поделился сенатор за чашкой кофе, легко переходя к своей манере говорить так, чтобы могли услышать и другие. – Народы вооружают себя оружием прошлого, в то время как войны выигрываются оружием будущего. Я считаю, великое сражение, которое нам предстоит, будет за окружающую среду, и надеюсь, что ваш спорт может развиваться на основе соответствующих технологий. Я как-то читал об автоматических трансмиссиях, управлении тягой, активных подвесках. Похоже, ваши парни из «Эмрон» не имеют ничего этого.

– У нас есть чудо в виде одной аэродинамической программы, – возразил я.

– Я ожидал этого, – сказал сенатор, отставив свой кофе. – Хотя я надеюсь, вы не столько получаете, сколько Сэм хочет с нас содрать за свои аэродинамические трубы? – Он широко, подбадривающе улыбнулся Сэму.

– Мы не пользуемся аэродинамическими трубами, сенатор. Эти трубы – вчерашний день, – сказал я и встал, чтобы уйти. – Вы должны извинить меня, – добавил я, – мне пора надевать костюм.

– А что вы надеваете? – Сенатор расплылся в улыбке, помогающей завоевывать голоса избирателей. – Плащ?

– Жаропрочный «Номекс» в несколько слоев, – ответил я. – Поэтому я не кончу свой путь похожим на этот бекон на вашей тарелке. – Мне не стоило распускаться перед гонкой. Я становлюсь раздражительным, рассеянным и невыносимым для окружающих. Моя бывшая жена Сьюзен называла это ПГН – предгоночное напряжение.

– Прошу вашего прощения на секундочку, – произнес Сэм, вставая, когда я отходил от стола. – Мне надо переговорить с моим водителем.

Сэм шел рядом со мной по траве до тех пор, пока мы оказались вне пределов слышимости сенатора. Тут он положил руку мне на плечо и остановил меня.

– Что за чушь все эти дела с этим новым передком? – спросил он. – Похоже, ты смеешься надо мной. И я желаю, чтобы ты на эту тему не говорил ни с кем из тех типов из прессы! Подожди пару недель, а там неси все, что пожелаешь. А сейчас я хочу, чтобы ты держал язык за зубами. И ради Бога, не трогай аэродинамические трубы! Это не твоего ума дело!

– О, привет, Форрест! – Чистый, звонкий голос Мерри перекрыл шум вертолета. Она подъехала сзади Сэма, и он отступил в сторону. На ней было мягкое белое облегающее платье и белые туфли с каблучками. И она накрасилась ярко-красной губной помадой. При темный волосах, бледной коже и глазах чересчур больших для ее хрупкого лица, она выглядела сегодня красивой и утомленной.

– Привет! – сказала она, протягивая руку, а другой держа мини-компьютер. – Вы, должно быть, Сэм Нотон. Алистер все время рассказывал о вас. Если б я знала, что вы будете здесь, я бы приготовила торт.

– Рад познакомиться, миссис…

– Бенкинс. Мерри Бенкинс. Может, вы не помните, я жена Алистера. Точнее, бывшая. Вы меня понимаете. Тоже рада познакомиться.

– Взаимно, – сказал Сэм с холодным лицом. – Не ожидал увидеть вас здесь.

– Алистер достал мне постоянный пропуск, так что мне удается посмотреть большинство европейских гонок, – сказала она. – Вы готовы видеть, как Форрест восхитит мир? – Затем она обернулась ко мне и выпалила, не переводя дыхания: – А где Сьюзен? Я думала, что сейчас она увивается вокруг тебя, Форрест!

– Мы многого ожидаем от наших новых двигателей от «Ходзуки», – сказал Нотон, пытаясь переменить тему разговора и вести его в официальном тоне.

– Ах да, двигатели, – сказала она, пренебрежительно махнув рукой. – Японские двигатели. Так знайте, что любое улучшение рабочих параметров происходит только благодаря аэродинамике.

– Мерри, если ваше «аэро» может дать нам хотя бы половину от восьмидесяти лошадиных сил, которые преподнесли нам работники «Ходзуки», то тогда можно будет о многом поговорить. У меня всегда находилось время для вашей компании. И даже когда-то я был заинтересован в ее покупке. Как вы ее называете, «Софт эйр»? Почему бы вам не присоединиться к нам и не наблюдать за гонками из офиса «Эмрон»?

– Спасибо, Сэм, – сказала она, натянуто кивнув. – Боюсь, у меня уже есть замечательное место, чтобы наблюдать за гонкой. И еще у меня масса дел, – закончила она, развернув коляску ко мне. – Поцелуй меня, Форрест. Я сегодня еще не получила свой утренний поцелуй.

Я нагнулся и поцеловал в щеку. Она взглянула на меня, глаза ее горели, губы были плотно сжаты.

– Ого, а это и вправду так сексуально, Форрест! Не знаю, кто оставил на тебе эту помаду, но ты обязан когда-нибудь дать и мне шанс. Вам не противно, когда целуют такую развалину, как я? – обратилась она к Нотону. Уже отъезжая, она повернулась к нам: – Не волнуйся, умная твоя голова, Эверс! Я все устрою, как надо. Приятно было встретиться лицом к лицу, мистер Нотон!

– У нее все в порядке? – спросил Нотон, глядя, как она катит по траве между вагончиками команд «Джордан» и «Минарди» по направлению к ангарам.

– Бывает, она забывает про литий, – сказал я. – И она считает, что Алистера убили. – При этих словах Сэм сморщился.

– Где же Сьюзен? Мне надо с ней увидеться. Надо убедиться, что мы говорим прессе одно и то же.

– Раскрой глаза, Сэм, и увидишь ее на гонке.

Сьюзен, как я рад был видеть ее, уже приехала. Она ожидала меня в домике на колесах. Вскочила из-за стола, стоявшего напротив холодильника, на ней были просторные шелковые шорты и короткая блузка с открытым воротом. Она обвила меня руками, чтобы поцеловать, и остановилась.

– Если собираешься пользоваться губной помадой, Эверс, так и скажи!

– Это Вирджиния оставила, – оправдался я. – По-моему, она это сделала неумышленно.

– А я хотела было поцеловать тебя от Сью Второй. Но я лучше подожду, когда ты смоешь с лица эти дорожные отметки. Говоришь, Вирджиния? – спросила она, отступая на шаг. – С чего это ты расцеловался с неудавшейся поп-звездой? Боже! Терпеть не могу целовать следы чьих-то губ.

– Таков мой контракт, – улыбаясь, объяснил я, радуясь, что вижу Сьюзен.

– Привет, Форрест! – Это появился Рассел. Я был так поглощен Сьюзен, что и не заметил его, сидящего на диване с расстроенным видом. – Давайте, парни, вперед! А я просто посижу и поболею на ковре.

– Мне жаль, что ты против поцелуев. Мы просто разминались, – сказала Сьюзен.

– Да не в вас дело! Я просто ужасно себя чувствую.

– Не переживай, – успокоил я. – Это горячка Сильверстоуна. Каждый британец заболевает ею перед своей первой «Гран-при» в Британии.

– Все это здорово, Форрест, но мне кажется, что я всерьез болен.

– Это потому, что в твоих венах бурлит полгаллона адреналина. Это похоже на страх, но сразу почувствуешь себя лучше, когда выйдешь на трассу. Только пройди вовремя один поворот. Тебя ищет Нотон, – сообщил я Сьюзен. – Говорит, что хочет поговорить с тобой.

– Знаю. У него есть список первоочередных дел. Подписать контракт, подписать контракт, подписать контракт. А потом пункт «Как избавиться от Эверса?».

– С ним Вирджиния и сенатор Дикерсон.

– Попробую сохранить невозмутимое лицо. Я обещала, что гонку буду смотреть с ним вместе.

Я пошел в спальню принять душ и переодеться.

– Только не верь всему, что увидишь по телевизору! – крикнул я ей, перед тем как закрыть дверь.

Глава 37

Фил Балмор, который проработал в Ассоциации гонщиков тридцать лет, поднимает сигнал минутной готовности. Одна минута умчится за горизонт и растает в сером английском небе.

Так будет всегда перед началом гонок. Я сосредоточиваюсь на левой задней шине «феррари» Капелли, который стоит передо мной. Так лучше коротать время, уставившись в черную липкую резиновую поверхность с налетом мелких камешков и куском обертки от жвачки, припечатавшимся к шине.

Перед этим, кажется, столько лет назад, хотя прошло только полчаса, мы сделали по трассе парадный круг. Я ехал мимо автобуса КСН, когда поворачивал в Коупе, и думал о своем сложном плане: Би-би-си выходит в эфир с поддельными голосами и Нотон, не сумев вызвать по радио Лореля и Харди, сам врывается в автобус и нажимает код на компьютере, отсылая меня в Коупе, в то время как его преступная фигура появляется на гигантских телеэкранах вдоль трассы. И пока мы кружили по автодрому, я подумал, что если бы был умнее, то придумал бы план попроще. Но и этот должен сработать.

За Фила и за Алистера.

Все это уже ушло. Сейчас моя голова пуста, как чашка в буфете моей бабушки. Дожидаюсь зеленого света, двигатель шумит на 2500 оборотов в минуту, сцепление нажато, только жду сигнала. Над головой в облачном небе мечется стайка птиц, и я чувствую напряжение в их полете и спешку, с какой они хотят пересечь это шумное пространство, до того как весь этот ад взорвется, и я опускаю взгляд и задерживаюсь на красной лампе светофора. Я смотрю на этот темно-красный свет, ожидая команды «старт», смотрю на ячейки в этих линзах, вижу красный оттенок стекла и грязь на поверхности линз. Лампа за этими стеклами по-прежнему горит, и я перевожу взгляд туда, где должен загореться зеленый через две-семь секунд. Вокруг меня еще двадцать пять машин присоединяются к реву моего двигателя. Правая нога находится на тормозе, левая – на акселераторе, а сбоку от моей ноги обороты поднялись до восьми тысяч, слежу за темным зеленым стеклом, ожидая, когда там вспыхнет свет. Терпеливо, как кошка, поджидающая, когда же птичка спустится на одну ветку ниже.

Не торопиться! Всему свое время. Я сосредоточился на лампе за зеленым стеклом. Ее я видеть не могу, и, когда она начинает светиться, разогреваясь до полного накала, я отпускаю сцепление и жму на полную катушку на акселератор, опуская глаза до земли, на вращающиеся колеса, извергающие песок и дым вместе с горячими глазами и запахом сжигаемого очищенного топлива.

Двинулся Капелли на «феррари» впереди меня, завертелись колеса, а зад начало заносить влево, слишком рано дал большую мощность. Я переместился вправо, у моих колес будет сцепление больше, и тронулся вместе с ним, когда зад его машины вдруг занесло в моем направлении, и я прижался чуть ли не к бетонной стене ограждения, переключив со второй на третью, увеличивая скорость, как только возможно, удваивая свой вес от перегрузки, которая прижимает меня к спинке сиденья. Мы весьма далеки от комфорта. Если я коснусь стенки, она зацепит мои колеса, размажет по себе. Или еще хуже – отбросит меня назад в этом мощном порыве, когда колеса несут на скорости 100 миль в час, а ускорение предельное. Но вот вижу впереди просвет, который смещается влево, выстраивая машины для входа в Коупе. Я не отрываю ноги от пола.

На два сантиметра от стены, но не задев Капелли, я прохожу вперед и выхожу перед «феррари», переключаясь на четвертую при скорости 140 миль в час и все еще разгоняясь, когда один из «лотусов» в двух метрах передо мной неожиданно замедляет ход, и мне приходится нажать на тормоза не сильно, но достаточно. Нос моей машины слегка касается коробки передач этого «лотуса».

Повреждений пока не вижу. Не знаю, что заставило его затормозить, может, кто-то выскочил на трассу.

Снова давлю на акселератор и хочу перестроиться влево для входа в Коупе, но нас трое в одном ряду. Самая дальняя слева синяя машина – это «лижье», на полкорпуса посредине – машина цвета морской волны, должно быть «марч», у которой передние колеса как раз перед моими, так что обе машины могут врезаться в меня при первом же повороте. Я газую изо всех сил, уже в полуметре от передней машины. Мне нужно больше простора на трассе. Я хочу вырваться вперед вместе с «марчем». В то же время слежу за выхлопными трубами идущего впереди меня «лотуса». Они помещены глубоко позади кронштейнов подвески, но мне надо их видеть, чтобы получить первый сигнал тревоги в случае, если передняя машина начнет тормозить. Мне нужно его место. Каждый действует по-своему, и мы все тормозим друг друга, выискивая дополнительный сантиметр пространства.

Впереди машины лидеров уже кружат вокруг Коупса, взбираясь вверх по холму. А я в середине этого стада все еще качусь в Коупе. Старая поговорка гласит, что на первом повороте гонку выиграть нельзя, а вот проиграть можно. И я почти делаю это: «лижье» и «марч» бок о бок касаются меня, и на мгновение «марч» подлетает в воздух. Но я уже поворачиваю, сбрасывая мощность и выискивая способ, как обойти «лотус», что впереди меня, в котором, наверно, за рулем Герберт.

Герберт отваливает от меня на маленьком подъеме в Бекетс. У него новый двигатель «Форд-8», и похоже, что в нем больше лошадиных сил, чем в моем «ходзуки».

Ко времени, когда мы пересекаем линию «старт-финиш» в конце первого круга, Герберт впереди меня на полсекунды, а на своей табличке я вижу цифру «7». Значит, переместился на три места вверх. Я обошел Капелли на старте, а от «лижье» и «марча» оторвался в Коупсе.

Гонщики выстраиваются в одну колонну. Я на одну-две секунды позади Герберта, Капелли в двух секундах позади меня. К десятому кругу я все более успокаиваюсь, входя в ритм, отдыхая и при этом успевая взглянуть на большой экран «Даймонд вижн», ожидая увидеть лицо Нотона. Полагаю, что оно может появиться в любой момент. Все зависит от того, сколько времени понадобится Нотону, чтобы дойти до автобуса КСН.

И я жду, каждый раз, когда поворачиваю в Коупе, что двигатель заглохнет и пропадет прижимная сила. Наверное, я не смогу удержаться в линии, но просто отпущу машину выехать на бордюр или как получится.

Прошли двенадцать кругов. Ничего не происходит.

Я пробую нагнать Герберта в Стоуве, поворачивая быстрее и делая большую дугу, и обнаруживаю, что получается. Тут я могу выиграть у него пять метров. Но он, похоже, может набирать мощность быстрее, чем я, и ко времени, когда мы пересекаем линию «старт-финиш», у него все еще две секунды отрыва от меня. Это почти двести метров.

Пятнадцать кругов. По-прежнему на большом экране ничего нет.

На восемнадцатом круге, когда я приближался к Коупсу и оставалось только коснуться рукоятки мощности и снизить до пятой, чтобы выйти в поворот и вновь набирать мощность, произошли две вещи. Как только я заметил фигуру секунданта внутри поворота, размахивающего желтым флагом, мой двигатель зачихал и заглох. Так быстро! Затем снова завелся с таким бешенством и ревом во всю свою мощь и уже не выключался.

А второе – это инвалидная коляска, мчавшаяся мне навстречу. Белая фигура в темной коляске, направляющаяся ко мне. Белое платье развевается на ветру.

Мне казалось, что я владею ситуацией. Что я нажму на тормоза и отверну от нее. Но я не сделал этого. Я мчался со скоростью почти 90 метров в секунду. Мерри мчалась на меня, не знаю, на какую скорость был способен этот аппарат, может 40 миль в час. Так что мы сближались друг с другом со скоростью около 200 миль в час. Я начал сбрасывать мощность, поставил ногу на тормоз и сцепление, повернул колеса, но времени уже не было. Двигатель почти обезумел, он ревел и грохотал, зашкалив на красной линии прибора, набрав свыше 14 тысяч 500 оборотов в минуту, и тут я начал тормозить. Секунду я поворачивал, заставляя себя войти в дугу через бордюр на выход, и в тот же самый момент она оказалась здесь, летя навстречу мне, одна рука на пульте управления в конце правой ручки ее коляски, а другая – на компьютере. Мерри простерла ко мне обе руки, и, по-моему, ее рот был открыт в полуулыбке – призывном полупоцелуе. Но все это потом дописало мое воображение, потому что нос машины врезался в ее ноги, она врезалась лицом в нос машины, прямо передо мной, разбив вдребезги фибергласе, дальше ее зашвырнуло высоко вверх. Нос машины проскользнул под ее коляской и пробил эти шесть двенадцативольтовых автомобильных аккумуляторов, они взорвались, послав в машину мощный электрический разряд и швырнув меня вперед к дыре в окне, а коляска повисла в воздухе.

Я почувствовал, что машина стала вертеться, и краем глаза успел заметить, что на большом синем экране не было лица Нотона, а вместо этого белая и красная разорванная кукла летела в воздухе, осыпанная обломками своей коляски, тут же моя машина, а сразу позади нее – ручной компьютер, спускающийся с небес. К тому времени моя машина вышла из-под контроля и занялась самоуничтожением. Моя нога оставалась на сцеплении и тормозе, и я помню, как услышал, как двигатель рванул, когда машина врезалась в бордюр, взлетела в воздух, а потом рухнула на галечник, разбрасывая камешки, как из пульверизатора. И я потерял сознание, поэтому уже не увидел, как Мерри подняло высоко в воздух от взрыва, перевернуло, как акробата, и она полетела вниз головой на черную дорожку. Или как еще три машины запетляли и свернули с трассы и врезались в гравий за несколько секунд до того, как замахали красным флагом и остановили гонку. Это зрелище я видел уже позже, когда многократно воспроизводили на экране эту запись, пока не пришли к решению, что моей вины нет.

Глава 38

Садясь в свою машину, я все еще вижу лицо Мерри, которая рвется из своей коляски мне навстречу. Вот она летит, волосы развеваются на ветру, глаза широко распахнуты, рот красный от губной помады и открыт для поцелуя до того момента, когда она начнет падать вниз и врежется в нос моей машины. Эта картина стала моим наваждением, и я боялся, что меня будет трясти от воспоминаний, оттого, что опять вижу ее, вижу, как я сбиваю ее, что эта картина будет трясти меня много сильнее, чем удар тока от шести двенадцативольтовых батарей, пробитых на скорости 200 миль в час. Потом я обнаружил, что все мое тело было в царапинах и порезах от моей «упряжки безопасности».

Пожарники быстро сообразили, что шипение фибергласса на окне и разъедание корпуса машины вызвано аккумуляторной кислотой. И раз эта кислота оказалась на моей машине, то вполне вероятно, может быть и на мне. Поэтому, когда я вылез из машины, меня промыли в воде. Кто-то снял мой шлем и плеснул мне в лицо и на ноги холодной воды. Я слишком устал, чтобы самому расстегивать пояс. И мне подумалось, как хорошо было бы сейчас лежать в холодной воде и не видеть всех этих обломков. Не смотреть на то, что я натворил.

Все было сейчас потрясающе очевидно. Бедная озлобленная девочка! Алистер превратил ее в инвалида, обманывал ее и прятал. Она дважды пыталась убить его. И продолжала свои попытки. Убила Фила и чуть не убила меня в тот день, когда мы кучей упали со стены. В этих шести двенадцативольтовых батареях вполне достаточно энергии, чтобы вести передачу на наушники Алистера. Полно возможностей, чтобы перепрограммировать машину Алистера. И мою тоже. И я даже помог ей в этом. Я даже помог ей убить саму себя. Хотелось бы знать, не Придала ли она специально носу моей машины такую форму, чтобы он отбросил ее вверх и в сторону с моего пути. Бедная разбитая женщина! Обманутый, заблуждавшийся Форрест! Надо же, охотился за Нотоном! Дон-Кихот бросил вызов мельницам и швырнул копье в воздух. И убил ее.

Я стал различать голоса.

– У тебя все в порядке?

– Можешь двигать ногами?

– Чувствуешь где-нибудь боль?

Гонку остановили, и надо мной склонились озабоченные лица людей. Один из них сказал:

– Я очень сожалею, Форрест! Мне следовало остановить ее. У нее был пропуск на трассу, поэтому я подумал, что она – нормальная, Форрест, и она проехала прямо мимо меня, туда, где были фотографы внутри поворота. Я думал, что все в порядке, ведь у нее был пропуск. Но она не остановилась. Я пытался догнать ее, Форрест, но ее же машина – быстрая, как черт знает что!

Я медленно посылал мысленные приказы частям тела, заставляя их двигаться, как командир авиалайнера делает предполетную проверку. Ноги могли двигаться, икры, колени, бедра, руки и так вплоть до шеи и головы. Я до ниточки промок, но в остальном отделался синяками.

Доктор склонился надо мной, спрашивая, как я себя чувствую. Луноликое лицо с усами. В красной рубашке.

– Нормально. Как она?

– Она умерла, Форрест. Полагаю, еще до того, как коснулась земли. – Лицо его белым-бело, как молоко, и его всего трясло. Он уже видел ее. – Ты можешь ходить? – спросил он.

Я расстегнул пояс, оперся о борта машины и оттолкнулся. Болезненно, но терпеть можно. В пятидесяти метрах отсюда закрывали двери машины «Скорой помощи». Мигалка выключена. Спешить уже некуда. Какой же она была, подумалось мне, в студенческие годы? Я пошел через трассу.

Когда я перешел на ту сторону, меня окружили работники автодрома и судьи, фанаты и репортеры, которые сбежались на место происшествия, и еще меня охватило особое ощущение пространства вокруг меня, как будто бы я шагал в молчании к веренице машин, столпившихся у гаражей. К сверкающим лампам-вспышкам.

Раздувшееся лицо Мерри поднималось в вышину, чтобы поприветствовать меня. И поцеловать.

По дорожке ко мне бежала Вирджиния на своих безнадежных шпильках, приведя в неистовство лампы-вспышки. Мне пришла в голову совершенно неуместная мысль, что для своих тридцати восьми она в великолепной форме, чтобы пробежать эти сто метров в такой обуви и деловом костюме.

– Боже мой! – воскликнула она, остановившись передо мной, а потом обняв меня. Мы пошли рядом, и она тяжело дышала. – Как себя чувствуешь?

– Прекрасно! – ответил я. Мой голос звучал отдаленно и подавленно.

– Я все видела на большом экране, – сказала она. – Господи, как ужасно! Жутко! Кто она такая, сумасшедшая?

– Нет, она не была сумасшедшей… – заговорил я. Потом до меня дошло, что я и не знаю. Вряд ли она могла быть нормальной. Мне она нравилась. Она была моим другом. – Я знал ее, – сказал я. – Ее звали Мерри. Это жена Алистера.

– Алистера, – повторила Вирджиния, остановившись. – Ты упоминал это имя раньше.

– Он был моим другом. Это человек, которого убили за ночь до нашей встречи в Париже.

– И она была его женой?

– Думаю, она же и убила его.

– Она чуть не убила тебя! Ты ее знал? – Вирджиния смотрела на меня, не отрывая глаз, ожидая более полного рассказа. Нас окружали фоторепортеры, и все равно казалось, что они – за мили от нас.

– Она и Алистер полюбили друг друга, еще учась в университете. На его мотоцикле они попали в аварию, и она осталась парализованной на всю жизнь. Она сказала мне, что пролежала несколько месяцев в больнице, а пока она была там, он крутил любовь со Сьюзен.

– Какой Сьюзен? Это?..

– Это не важно. И все равно его связь со Сьюзен не осталась тайной, он рассказал об этом Мерри. А потом попросил ее выйти за него замуж.

– И что она сделала? Согласилась? Это очень странно, Эверс.

– Мне казалось, она, должно быть, очень его любила, чтобы после всего этого выйти за него замуж.

– Любила его?! Да он же ее изуродовал! Пока она лежит, как ты говоришь, в больнице несколько месяцев, он заводит шашни с этой красоткой? Да ты, наверное, шутишь! Вообще-то ты же у нас такой романтик! Тогда спроси любую женщину. Если уж она и вышла замуж, то не ради любви.

– А ради чего тогда?

– Ради того, чего хочет всякая женщина, – чтобы отомстить.

Репортеры совали к нам свои небольшие магнитофоны, выкрикивали вопросы. Может быть, Вирджиния и права, что Мерри уже столько лет собиралась убить Алистера. Мы пошли дальше.

– А как там Сэм?

– Сэм? Отлично! – Она довольно улыбнулась.

– И как он отреагировал на телепередачу?

– Какую передачу? О чем ты говоришь?

– Репортаж о гонке, – объяснил я, – когда Мюррей Уокер и Джеймс Хант обсуждали новую аэродинамику.

– Понятия не имею, о ком ты. Мы вообще не включали ТВ.

Наверное, это было просто чувство облегчения, но я захохотал. Я разработал такой грандиозный план, а они вообще не включали телевизор! Ведь все было продумано до деталей.

– Ладно, скажи мне честно, Вирджиния. Как ты оказалась здесь и почему идешь рядом со мной?

– Ради съемок, дурачок, – ответила она улыбаясь, а потом постаралась принять более серьезный вид, глядя во вспыхивающие камеры. – Сегодня утром мне позвонил Панни. Он сказал, что «Шанталь» урезает свой бюджет на «Формулу-1». Наверное, они удовлетворились снимком ног.

Я ничего не соображал.

– Ну, помнишь, тот самый, что был сделан в Канаде, ну, там, где мои ноги задраны вверх, а твои меж моих – внизу. Им понравился тот снимок. Поэтому он сказал, сделай пару снимков с Форрестом в гаражах после гонки, и все. А всего, что мы отсняли, нам хватит до конца года. Вот так. Печально, да? Вообще-то когда захочешь, ты – настоящий негодяй, Форрест, но я тебя люблю. Нам было хорошо вместе.

– У меня нет никаких сожалений по этому поводу. Ведь это Сэм, не правда ли, послал тебя за мной, когда ты возвращалась в Монреаль?

– Правильно. Ну и что? Он считал, что это будет полезно для моей карьеры, даст мне определенную встряску, и он оказался прав. Да, кстати, так и есть, ты попал в точку. Я думала об этом, знаешь, и Сэм тоже может быть порядочной сволочью, когда захочет. Но между тобой и Сэмом есть одна большая разница. – Мы дошли до гаражей «ЭФОГК», и Вирджиния привстала на цыпочки, чтобы дотянуться до моего уха. – Я ему нужна.

– Ты уверена, что он не охотится за твоими деньгами?

– Конечно, и это правда. Это – часть моего обаяния. – Она одарила меня улыбкой киноведьмы. – Слушай, мне пора идти. Просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке. Будешь в Лос-Анджелесе, позвони мне, нам обязательно нужно встретиться.

Если бы Вирджиния смотрела в сторону гаражей, она бы заметила, что Сьюзен вышла из задней двери. Но Вирджиния смотрела в другую сторону, стараясь получше выглядеть на фотоснимках на фоне гаражей. Я обернулся с радостной улыбкой к Сьюзен, дал ей понять, что все в порядке, поэтому не успел заметить, как Вирджиния протянула руку и схватила меня сквозь гоночный костюм за член.

– Не очень больно? – поинтересовалась она.