Текст книги "Финикс. Трасса смерти"

Автор книги: Боб Джадд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)

– Презентацию чего?

– Ну, главным образом «Эмрон». Он продемонстрировал потенциальные возможности своей компании, а они огромные! Причина, по которой он все это устроил – а он тут был предельно откровенен, – в том, чтобы задействовать «Эмрон» в области высоких технологий, используя для этого прямое участие в гонках «Формулы-1».

– Почему ты не позвонила мне?

– Позвонила тебе? А где тебя ловить? Здесь тебя не было. И команда эта не твоя. А ответ ему нужен был сразу.

– И ты дала ему пятьдесят один процент?

– В обмен на половину его будущих чистых доходов. Начиная через два года.

– Значит, сейчас ты ничего не получила? Никаких наличных?

– Теперь нет, но потом это могут быть миллионы, сотни миллионов!

– А сколько их сейчас?

– Чего сейчас?

– Чистых доходов «Эмрон»? Тех, с которых ты собираешься получать пятьдесят процентов?

– Точно не знаю. Это же такая огромная компания.

– Из того, что я знаю и что ты можешь проверить сама, компания несет убытки.

– Сейчас?

– Да, сейчас.

– Хорошо. Ну что ж. Кажется, он мне говорил об этом. За два года мы раскрутимся. Такова отправная точка рассуждений Нотона. Он хочет, чтобы команда побеждала, тем самым создавая имидж «Эмрон». А тебе он что сказал?

– Он сказал мне, что я уволен. А я ответил, что это обойдется ему весьма дорого.

– Ты не уволен. Он не может тебя уволить. Мы уже об этом договорились. Где ты будешь ночевать сегодня?

Я вспомнил свою мирную и тихую квартиру в Лондоне на верхнем этаже одного из старых викторианских домов, выходящих фасадом на Холленд-парк. Целая куча коричневых конвертов, содержащих послания, надписанные красными чернилами: «Срочно», «Последнее предупреждение», «В случае неуплаты…» и т. д. Балкон, выходящий во двор, на запад, на закат солнца. Гостиная с книжными полками и старым кожаным диваном, пустая, как старый ботинок. Автоответчик, набитый звонками от старых друзей и тех, кто ошибся номером.

– Поеду в Лондон, – ответил я, – отдыхать.

– Я уже постелила тебе, – сказала она, – в твоей прежней комнате. Слушай, я себя плохо чувствую. Мне было бы лучше, если б ты остался в этом доме, ну пожалуйста!

– Сьюзен, что ты подписывала? Можно моему адвокату просмотреть эти бумаги?

– О, послушай, не сейчас! Давай поговорим об этом завтра. Если хочешь, поужинаем. Я так от всего устала. Документы в банке. Там сказали, что все нормально. – Она отодвинула тарелку от себя, как бы ставя точку в разговоре. – Когда Фил сделал мне предложение, он вытащил из кармана вот это кольцо, – она подняла палец, вглядываясь в большой алмаз, – и он начал запинаться. А я бросилась к нему на шею. Выбила кольцо из его руки, и оно улетело за кровать. А он был шокирован и сказал: «Что ты, черт возьми, делаешь? Это значит, ты согласна, да?» И я ответила: «Конечно да, ты, чучело!» А он сказал: «Я еще не закончил. Где кольцо?» – «В углу, – ответила я, – под шкафом». Я даже не видела, куда оно упало, но точно знала, где оно. – И Сьюзен посмотрела на меня: ее глаза были спокойными и усталыми. – Я знала, что к чему, пока он был со мной. И я предполагала, что я много сильнее, чем есть на самом деле. Да, мне надо быть дома и мне надо быть рядом с детьми, и мне наплевать на то, что нужно от меня команде. Вся моя страсть к ней умерла вместе с Филом, и наверное, только сейчас я это осознала. И начала жить своей жизнью. Мне надо знать, что происходит в моем доме, чтоб я могла спокойно заснуть. И мне нужно пока хоть немножко опереться на тебя. Если я с Нотоном дала маху, тогда исправь это. Делай, как хочешь. Кончай свой сандвич.

Глава 13

– А это что такое? Одна из наших межконтинентальных баллистических, ракет? – На экране вращалась какая-то странная синяя воронка в разрезе да еще с зубами в горловине.

– Эта программа не занимается ракетами, – ответил Алистер. – Как и ее автор.

– А я думал, твое программное обеспечение может все, кроме танцев.

– И я не намерен создавать бомбы. Вглядись, Эверс! Узнаешь свой диффузор?

– Правда, я не вижу на нем своего имени, парень, но цвет мне нравится.

– Да заткнись ты наконец! – вдруг сердито вскричал Алистер. – Смотри сюда, Форрест, и извини. Этот тип действительно выбил меня из колеи. Я не могу бросить эту работу. Прежде всего надо закончить ее. Ладно, ты прав, сверхзвуковая скорость мне еще не по зубам. НАСА работает над этим в лабораториях «Эймс» в Калифорнии, но я ничего не видел из их программного обеспечения. Мне потребуется не меньше года и соответствующие условия, чтобы выйти на этот уровень. Я имею в виду, чтобы добиться результатов. На базе этого автомобиля и компьютера «Грэй» в Стенфорде. Уйдут месяцы при огромных финансовых затратах, чтобы сделать из этой колымаги самолет. Не знаю, этот тип, кем бы он там ни был, имеет ли понятие об этом. Возможно, у него преувеличенное мнение о возможностях моих программ.

– Ты говорил, что они не имеют цены! – Мне захотелось встряхнуть его. Он был застенчив, даже робок – качество столь редкое в среде «Формулы-1», пока речь не заходила о его программах. Стоило коснуться этой темы, как он становился тигром.

– В принципе это так. Но работы еще много. Уверен, что программы не подведут, но надо их проверить полностью. Так что сказала Сьюзен?

– Она говорит, что мы обсудим все это завтра утром.

– Та-ак, если ты собираешься оставаться здесь до вечера… – Он нажал какие-то клавиши, и воронка остановилась. – Смотри сюда, – он показал на экран, – следи за картинкой.

Рябь внутри туннеля превратилась в выпуклости. Потом они вновь задвигались.

– Очень впечатляет, – прокомментировал я.

– Ты увидишь, как это впечатляет, когда вся система заработает. Это будет равноценно дополнительному крылу машины. Это даст секунду на круг. А может, и две и три, если гонки будут в Венгрии или в Магни-Кур. Стенки внутри горловины диффузора чувствительны к изменению давления. Когда едешь быстро, они расширяются, пропуская больше воздуха. Когда уменьшаешь скорость, они сужаются, ускоряя поток воздуха. Поэтому на низкой скорости тяга будет больше, и ты сохранишь неизменной осадку машины. И как я вычитал в правилах, эта штука не должна меняться. Просто временами корпус деформируется благодаря вибрации.

– Когда я смогу его получить?

– Мы прокачаем диффузор через компьютерную аэротрубу, и, если все будет нормально, ты получишь его для гонок в Сильверстоуне. Что это за белая капля у тебя на подбородке?

Зазвонил телефон. Он взял трубку, а я стер майонез с подбородка, и тут он с видом заговорщика произнес:

– Еще какая-то женщина ищет тебя. – Алистер передал мне трубку и, отвернувшись к своему монитору, стал нажимать клавиши. – Как-нибудь в ближайший вечер, – предложил он, – почему бы тебе не пригласить одну из них? Ты, Сьюзен и я могли бы вместе пообедать.

– Мы так и сделаем, – пообещал я. – Хотя при этом можем оказаться лишь втроем. А эта штука будет работать?

– Это зависит от водителя, – ответил он с пристыженной улыбкой.

Из трубки донеслось:

– Тебе сегодня не звонил миллиардер?

– Кто это?

– Ты – негодяй! Вчера ты был со мной в постели, и я просто решила позвонить и сказать, что скучаю по тебе, а ты даже не знаешь, кто это?

– Я просто прикидываюсь. Как дела?

– Так сколько миллиардеров звонит тебе? Или миллиардерш? Мне так больше нравится. Сексуальнее звучит. Я только что проснулась.

– По правде, я не знал, что ты – миллиардерша. Я считал, что ты – скромная маленькая богатенькая девочка из Нью-Джерси.

– Я только что подписала большой новый контракт с «Уорнере». Гигантская, восхитительная, выдающаяся сделка! В сумме столько знаков! Это разве не ЗДОРОВО! Ну, а ты скучаешь по мне?

– Я скучал по тебе раньше.

– Правда?

– Правда.

– А как сейчас? Просто дурачишься. Может, ты и подумаешь, что это глупо, но я уже сколько месяцев не была в постели с мужчиной. Наверняка ты считаешь, что я все время только и делаю, что трахаюсь с мужиками.

– Я не очень размышлял на эту тему. А что ты делаешь все время?

– Пашу до одурения! Все считают, что рок-звезды только пьянствуют и трахаются. Я работаю по шестнадцать часов в день, прихожу домой и падаю носом в подушку. Мне понравилось с тобой в постели.

– Мне тоже.

– Мне тоже? С тобой еще кто-то есть?

– Я нахожусь в комнате, полной аэродинамистов. – Алистер оторвался от экрана и повернул ко мне лицо. – А они все смотрят на меня.

– Что ты делаешь с этими аэродинамистами? Ну и ладно, не отвечай. Но все же это здорово? Я про свой контракт.

– И ты хочешь собрать все эти денежки в один подвал и нырять в них, как Скрудж Мак-Дак?

– Да я такая! А потом я их все раздам. Часть их это уж точно. Нуждающимся звездам. Через неделю хочу видеть тебя.

– Если я все еще буду водить машину.

– Как это «если буду»?

– Команду только что приобрела одна корпорация. Идут разговоры о том, чтобы меня выгнать. Ты когда-нибудь слышала о Сэме Нотоне?

– Естественно. Я знаю Сэма. Он милый парень.

– Ты шутишь!

– Нет, не шучу. Не до этого. Он вложил кое-какие деньги в один фильм, который я ставила пять лет назад. Ты помнишь «Девичий бархат?»

– Нет.

– Ну и ладно, никто не помнит. В этом фильме я впервые выступала в качестве директора. Еще «Варьете» назвала его «Скука в роли звезды». Тем не менее он получил на этом денежки и уехал в Палмдейл. Он – душка.

– Не думаю, что он – душка. Я думаю, он – жулик.

– Некоторые жулики – тоже душки. Приезжай-ка лучше туда.

– Ты про будущую неделю?

– Конечно, я говорю про будущую неделю. Я звонила в «Шанталь», потому что у них появились дурацкие идеи по поводу того, чтобы мы на пару стали заниматься повседневными, обыденными делами, типа покупок в супермаркете. Мне это скучно. Вирджиния не занимается обычными вещами. И я заявила, что хочу провести с тобой ночь в Париже на Тур-д’Аржан и в лучшем клубе, в любом, им лучше знать. И там они могут снять любые фотографии, какие хотят, а потом я хочу двинуть с тобой в «Риц» или нечто подобное, а они пусть ждут на улице. Всю ночь.

– Ты меня приглащаешь на свидание?

– Это судьба. Не сопротивляйся ей.

Когда я повесил трубку, Алистер спросил:

– Кто это?

Я ответил:

– Обед и свидание.

Этой же ночью, когда Сьюзен уложила детей в кровати, она сказала, что просит прощения, но надеется, что я не буду возражать, если она прямиком отправится в постель, потому что слишком устала и нет аппетита, но благодарит меня за то, что остался, мол, утром увидимся, а пока спокойной ночи. В офисе зазвонил телефон, и я поднял трубку.

– Это ты, Форрест?

– Я сегодня вечером дежурю на телефоне.

– Отлично, что застал тебя. Это Сэм Нотон.

– Тоже очень рад поговорить с тобой, Сэм.

– Слушай, у меня мало времени. Я звоню тебе, чтобы извиниться. Я новичок в этих делах, и я должен первым признаться, что мне еще многому надо учиться. Прошу извинения, что мы начали с неверной ноты.

– То есть ты прочел мой контракт.

– Не я лично, нет. Но мои юристы этим занимались, и они подсказывают мне, что ты в основном прав. Я не могу себе позволить уволить тебя. И поскольку я хочу, чтобы все шло путем и чтобы «ЭФОГК» побеждала, нам обоим было бы легче, если бы мы сумели найти общий язык.

– Было бы лучше не называть команду «ЭФОГК».

– Все документы уже разосланы, рекламные агентства уже придумали символ, а утром начнется кампания в газетах. Я не говорю, что ничего нельзя сделать, если ты самым решительным образом против, но мы понесем крупные расходы в то время, когда нам нужны деньги на машины, так что давай оставим это на потом, когда сумеем все обдумать как следует. Причина, по которой я звоню тебе, Форрест, в том, что я должен сегодня вечером улететь в Токио, и я не увижу тебя до Магни-Кур.

– Сэм, я тоже буду скучать по тебе.

– Не усложняй и без того трудную ситуацию, Эверс. Мне нужна твоя помощь. Я поручаю Джереми Бэкингему, с которым, я думаю, ты встречался, вести дела команды, чтобы все поставить на свои места и добиться эффективности.

– Сэм, есть кое-что еще, что ты можешь сделать для команды, если хочешь. У тебя будет в Токио свободное время?

– Пока не знаю. Что у тебя там?

– Ты в курсе, что у нас есть контракт с «Ходзуки» по двигателям?

– Конечно. Правда, сам контракт я не читал…

– Не важно. Они поставляют нам бесплатно двигатели в обмен на их рекламу на боковых крыльях, мне кажется, что они начинают терять интерес к нам. Еще с Мексики они обещают нам новый двигатель. Ты не мог бы позвонить Джорджу Ходзуки? Он основатель и ведущее лицо в компании. Его настоящее имя – Хашишимиту или что-то вроде этого, но ему надоело, когда его имя коверкают и делают при этом круглые глаза, поэтому он предпочитает, чтобы его звали Джорджем. Он – медведь, но мужик правильный. По-английски он говорит лучше, чем я, и, если бы ты встретился с ним и выяснил, в чем загвоздка, и переговорил… Короче, если бы ты вернулся с новым двигателем под мышкой, я мог бы полюбить тебя.

– Я займусь этим. Что-нибудь еще?

– Что с Алистером?

– Договаривай.

– Он мой друг. И лучший аэродинамист в «Формуле-1». Он остается?

– Посмотрим.

Глава 14

Участок в Эбби-Керв – ровный, как стол. Ногу на газ – до отказа. Испробуем все, что умеем, до конца. А в результате – удар всем телом о корпус машины.

– Черт возьми!

Думаю, что если б я нажал на газ чуть раньше, когда на второй скорости выходил на прямую из поворота в Вейл и Клаб… Но я это уже пробовал. Машина на малых скоростях неуклюжа, нет силы, прижимающей ее к трассе, она взбрыкивает, колеса прокручиваются. Мне нужца большая скорость, а машина дать ее не могла.

Вдавленный в кабину ускорением, откинув голову и плечи, лежа на спине, стиснув вибрирующий руль в руках, под возрастающий рев мотора на скорости 195 миль в час проношусь по Эбби-Керв. Чуть коснувшись шинами бордюра, отлетаю вправо, словно хочу вместе с машиной выскочить на вал, на котором через две недели будет пятьдесят рядов зрителей. А в данный момент там лишь один фотокорреспондент Блоксем, по-моему из «Аутоспорта», прохаживается по гребню, согбенный, как запятая, и увешанный камерами и объективами.

Вот повеяло запахом свежескошенной травы, наверное, недавно выкашивали лужайку. Я не отрываю ноги от педали и возвращаю машину обратно, подстраиваюсь, чтобы нырнуть под мост и затем выскочить на него, нога по-прежнему на газе, чуть-чуть сбрасываю его, чтобы выровнять машину, а потом выжимаю, ныряю вниз с высоты, как истребитель, жму еще сильнее на газ, машина входит в поворот, чувствую, как она вся сжимается подо мной вплоть до бампера. Пересекаю вновь дорожку, руль слушается с трудом, выруливаю к правому краю, затем рывок туда, где трасса меняет серый цвет на черный, и точно на этой линии жму на тормоза, сбрасываю передачу и резко вхожу в двойной левый поворот у Прайори и Брукфилда, выскакиваю за трассу, на выход, выравниваю машину так, чтобы ее не занесло, жму на газ в течение секунды и тут же резко пересекаю дорожку влево, чтобы нацелиться на двойной правый в Лаффилде. Стараюсь не касаться бордюров, не потерять устойчивость машины и уложиться за полсекунды. Заставляю эту телегу мчаться быстрее, выигрываю здесь микросекунду, за счет того, что чуть позже, чем следует, жму на тормоз, но все равно этого недостаточно, явно недостаточно. Машина настолько медлительна, что можно на ходу писать письма домой. Или куда-нибудь еще!

Проклятье!

Машина выкатывается на жесткое грохочущее бетонное покрытие за пределами дорожки в Вудкоут, начисто сойдя с трассы. Давай скорей обратно, и вновь – на газ, и я возвращаюсь на главную прямую, выжатый как лимон, давай, давай, и вот пересекаю финишную, зная, что время у меня хуже, как минимум, на три, а то и четыре секунды, чем у Мэнселла и Патрезе. В «Формуле-1» – это целая вечность!

Может, Сенна смог бы заставить эту машину мчаться быстрее, но я – нет.

Полторы секунды спустя, при входе в Коупе в конце главной прямой, это случилось опять: двигатель отключился как раз перед тем, как я нажал на тормоза. Сегодня это происходило столь часто, что можно подумать, что я к этому уже привык. Но это не так. Всякий раз это происходило по-разному, и каждый раз это меня чертовски пугало. На сердце наверняка остались шрамы. Сейчас трассу переделали, и в Коупсе поворот стал другим. Он стал значительно проще, чем раньше. Или должен стать проще. В Коупе входишь заранее. Со скоростью, близкой к 200 милям в час на шестой, затем слегка тормозишь, снижаешь до пятой, более круто, чем прежде, разворачиваешь машину вплотную к бордюру, который сейчас сделан там, где раньше было ограждение. Теперь этот участок больше похож на петлю, чем на поворот, так что скорость можно набрать очень рано, уже на выходе, и разогнаться перед Магготс, поскольку предстоит подъем в гору, переключившись на шестую. Если, конечно, двигатель не станет захлебываться и кашлять.

Нажимать на газ в «Формуле-1» – все равно что стоять на тормозах в вашей любимой «феррари». Плюс – потеря устойчивости. Поскольку движок вырубился, машина теряет мощность, и я вхожу в поворот медленнее, скажем, на скорости 175 вместо 190. Разница в скорости для зрителей незаметна, но без двигателя машина теряет прижимную силу, ту самую, что держит меня на дорожке, и передок начинает заносить за колею, выложенную резиной, наружу к откосу трассы, покрытому пылью и клочками резины, слетевшими с покрышек двадцати четырех машин «Формулы-1», безостановочно носящихся по кругу. Потом машина дергается, когда двигатель врубается и резко бросает меня вновь на трассу, затем отказывает мотор, и я выравниваю машину, затем вновь в ней просыпается энергия, и вот я уже опять в пути, вверх по склону, к Магготс, привлекая внимание небольшой кучки людей возле Коупса, которые пришли поглазеть на разминку. Сегодня у них чудесный день оттого, что имеют возможность наблюдать за мной. «Посмотрите-ка на клоуна! Смотри, как он снова влетает в поворот, паникует, почти потеряв управление, а вот опять выжимает газ, управляя машиной с грацией индийского буйвола. И опять же на такой скорости!»

Фокусы с двигателем так и продолжаются.

День уже почти на исходе. И я сдаюсь. Все к черту! Почти всякий раз, когда я собираюсь пройти круг на пределе, машина начинает застревать в конце главной прямой. Однажды – это произошло как раз перед тем, как мне войти в поворот, – вдруг проснулись 750 лошадиных сил и рванули машину вперед в тот момент, когда я собирался выровнять ее и уменьшить нагрузку на левый передний край при повороте. Меня словно затянуло в цепную пилу.

Мы поменяли черный ящик, зажигание, проводку и проверили каждую мыслимую электрическую цепь от аккумулятора до преобразователя. Данные телеметрии говорят, что причина в электрике, но мы не смогли обнаружить никаких даже намеков на неисправность.

Рассел промчался мимо меня, направляясь в Стоув, на хвосте у него сидел Алези, намереваясь обойти моего товарища по команде в конце Вейла. Ну и пусть едут. С меня на сегодня хватит.

Я не торопясь совершил круг по Вейлу. Снова въехал в Эбби, уступая дорогу Патрезе, его «вильямс» просвистел мимо меня как вихрь. Сине-золотая вспышка, летящие искры – и все исчезло. Я сделал двойной левый поворот у Прайори и Брукфилда и двойной правый у Лаффилда. Не самые мои любимые повороты. Машина дергается туда-сюда, как в моррис-дансе [17], словно напоказ, перед трибуной в Пэддок-Клаб, чтобы убедить картежников, просаживающих по пятьсот фунтов в день, в том, что перед ними – стоящее зрелище. Я выруливаю с трассы и подъезжаю к ангарам, втискиваюсь на стоянку и выключаю зажигание. Никогда раньше не замечал, как удивителен момент, наступающий после выключения двигателя гоночной машины. Наступает невероятная тишина, мир возвращается к нормальным звукам и нормальным скоростям. Нет грохота в барабанных перепонках. Не вибрирует все тело. Не бьет тебя о корпус кабины. Тишина и спокойствие ошеломляют.

Надо мной склонился Пэт Хатчинс, начальник механиков, и я прошу его:

– Закати ее в гараж, эти фокусы все еще продолжаются.

– Мы выясним, в чем дело, – заверяет он меня. – Парни из «Ходзуки» говорят, что, похоже, ответ ими найден. Один из датчиков воздушного потока пишет странные вещи. Не беспокойся, мы все выясним.

– Надеюсь, что так оно и будет. А то как будто ведешь по трассе заряженную пушку и понятия не имеешь, когда она бабахнет.

Тут протиснулся ко мне Джереми Бэкингем, человек Нотона из «Эмрон». На случай возможного дождя на его приземистое тело был надет желтый плащ, вокруг шеи болтались наушники, глаза чуть косили.

– Ты, случайно, не касался страховочного выключателя, а, Форрест? – спросил он. – Я конечно, понимаю, что это маловероятно.

– Может быть, Джереми. Ты же знаешь, что я всегда машу толпе рукой, когда врезаюсь в поворот. Теперь надо будет попробовать проехать пару кругов, держась за руль обеими руками.

– Да брось ты, Эверс, я серьезно!

– Тогда почему бы тебе не глянуть, сколько понадобится специалистов от «Ходзуки», чтобы отыскать неисправность в электроцепях?

Моррис-данс – танец с колокольчиками, пришитыми к платью.

– Пошел к черту!

Я последовал его совету. Конечно, дело было серьезное. Цель в гонках «Формулы-1», если в них вообще есть смысл, – стать лучшим в мире, для второго места нет ни одобрения, ни славы. И это может объяснить, почему я не переживаю особо за дилетантов. Даже имеющих добрые намерения. Бэкингем занялся инвентаризацией и статистикой. Начал составлять диаграммы для разных деталей и расставлять по таблицам наличие запчастей. Все это хорошая деловая школа. Возможно, и я этим бы занимался. Но ни от одной из этих процедур машина не помчится быстрее. Начав с сокращения расходов по какому-то узлу, будешь потом дотошно следить за каждой заменой, которую производишь в машине, потому что каждая замененная деталь будет влиять на поведение других взаимосвязанных компонентов. Потому ведешь в компьютере учет каждой замены и эффекта от этой замены, чтобы не чесать потом в затылке, когда на миллиметр приподнимешь заднее крыло. Это хороший деловой стиль, и без него не поедешь быстрее. Но быстрая езда зависит не только от хорошего руководства.

Скорость целиком зависит от мощности, способа ее получения, использования и увеличения. Мощность зависит от компании – производителя моторов, от компании, которая поставляет топливо, от денег, от всего. Потому что деньги и мощность неразделимы, особенно когда мощность измеряется в лошадиных силах. Все же, подумал я, пора и расслабиться.

Испытание шин, конечно, занятие полегче, чем гонка по выходным. Вообще-то оно не имеет ничего общего с проверкой шин. Дело в том, что единственные шины, которыми мы тут пользуемся, – компании «Гудъир» и они, слава Богу, великолепны. Испытание шин – проверка машины к «Гран-при» во Франции на будущий уик-энд и потом для Сильвер-стоуна – еще через неделю. Поэтому и гоняемся, стараясь лучше подготовить машину. По чистой случайности здесь оказались и другие команды. Тот факт, что каждый круг хронометрируется и мы проводим половину своего времени, уставившись в мониторы, чтобы получить свежайшие данные по соперникам, – это просто совпадение. К тому же появляется возможность обойти ангары, поприветствовать друзей и подсмотреть, не пристроили ли они навесную кабину, а заодно и увидеть, что же собой представляет новая моношоковая подвеска.

Я разминал ноги, вышагивая мимо «Лижье», «Бенеттона» и «Корелли» к гаражу Тайрелла, где Кен Тайрелл собственной персоной прислонил свое длинное тело к стене ангара.

– Как жизнь, Кен?

– Да беспокоит меня одна вещь, – ответил он, его крупное ястребиное лицо повернулось ко мне, зубы торчали изо рта в разные стороны, а глаза щурились сквозь дымчатые очки в роговой оправе. – Лучше бы они установили эту проклятую верхнюю решетку до «Гран-при», иначе птицы засрут выездную дорожку. – Рядом с ним по всему проходу штабелем были уложены трубы ограждения.

– Выходит, не только Джекки беспокоится о нашей безопасности.

– Я беспокоюсь о ней, когда это касается меня. Меня беспокоит моя собственная безопасность. Видел я, как ты вертелся в Коупсе. Что у тебя там случилось?

– Будь я хорошим водителем-испытателем, тогда бы знал.

– Да ладно, не кипятись.

– Кен, движок вырубается и снова врубается. Может, ты отдыхаешь, когда твои 750 лошадиных сил включаются и выключаются на повороте при скорости 195 миль в час, но я не могу.

– Это оттого, что ты закачиваешь в топливные баки, по причине нашей бедности, странную вонючую смесь, которая якобы дает удачливым командам дополнительные 50 лошадиных сил.

– Ну и поэтому мне не стоит волноваться?

Его лицо скривилось, когда мимо пронесся его гонщик Груйяр.

– Водитель-испытатель, говоришь, – процедил он. – Не те великие водители, которые гоняют здесь, выжигают трассу, возвращаются и дают указание техникам добавить четверть ома в датчики конечной платы левого переднего крыла. Великие водители, – он повернулся спиной к трассе и сложил руки, улыбаясь и воодушевляясь от своей речи, – великие водители эту технологию не ставят ни в грош. И у них нет политического мнения, которое заслуживало бы внимания, или художественного вкуса в декоре, в духе «Вог», и вовсе не обязательно им ходить, окруженными фанатами. Но великий гонщик сидит на своем месте в машине, и, когда ты кивнешь, он поставит ногу на педали и задаст жару испытателям.

– Бергер говорит, что единственная ощутимая разница между ними и Сенной в том, что Сенна знает, как лучше подготовить свою машину. Все эти годы Сенна водил детские коляски и гонял в «Формуле-3».

– Железки – дело не твое. Пусть техники разбираются. Твое дело – сесть в машину и нажать на педали.

– По-моему, слишком просто. Вот что гласит Универсальный закон Эверса номер 12: «Любая чужая работа легче моей».

– Что ж, – сказал он, – я с тобой согласен. Твоя работа чертовски легче, чем моя.

Универсальный закон Эверса номер 13: «Гоночная трасса – самое неподходящее в мире место для поиска симпатии». И в самом деле, если ищешь сочувствия – не лезь в гонщики.

Я проковылял обратно к своему ангару. «Феррари» свои двери закрыли, вероятно, что-то прячут. По крайней мере, у них есть двери, чтобы закрывать. В Сильверстоуне, в довершение ко всему прочему, в ангарах не на всех еще гаражах навешены двери. Это не самое страшное, погода была прохладная и ясная, а у нас было не так уж много технических достижений, которые следовало бы скрывать. Но если повезет, через две недели нам маячил «Гран-при» Британии.

Поодоль, возле трибун, стоял автобус радиовещания компании «КСН», кто-то собирал антенное хозяйство и упаковывался. Мой одноклубник Рассел Симпсон заскочил, чтобы поменять резину. Гаражная группа ремонтников продолжала критиковать изменения в трассе, а он вновь умчался, взбив облако цементной пыли возле здания. Я вошел в гараж, схватил пару наушников со стойки, пошел назад через выездную дорожку и остановился возле Алистера у ограждающей стенки.

– Как дела? – спросил я.

– Мы чуть убрали с его заднего крыла, чтобы он мог немного прибавить на прямых. Сейчас он проходит круг приблизительно за 1 минуту 27,095 секунды – примерно на секунду быстрее тебя.

– Я ни одного круга не прошел нормально.

– Так давай попробуй!

– Отремонтируй эту стервозную машину!

– Скажи электрику.

Мимо, вовсю стараясь, промчался Рассел. Он сообщил по радио:

– Шины горячие, на прямой я набрал более 200, надо понимать, что скорость возросла и круг будет неплохим.

Алистер поднял большой палец вверх, счастливый, что его аэродинамическая уловка сработала, а я подумал, что буду рад, если это так, как вдруг без предупреждения на меня набросилась какая-то собака.

Совершенно из ниоткуда.

Она неслась на меня с огромной скоростью.

Прямо передо мной раздалось глухое рычание, я даже слышал, как она прыгнула после своего рывка ко мне, и низко над землей раздался громкий яростный вой зверюги, я инстинктивно шарахнулся в сторону и когда обернулся, чтобы защитить себя, то оказался на пути машины Милезе. Падая, я потянулся к Алистеру, схватил за куртку на спине, потянул его за собой, и Алистер тоже начал падать. Милезе до отказа выжимает акселератор и успевает проскочить за долю секунды до непоправимого.

Подсознательно мой мозг четко зафиксировал последовательность и детали случившегося. Я падаю спиной на дорожку, крепко ухватившись за Алистера, поворачиваю его, сам пытаясь встать, но при этом тяну его вниз, и он хватается рукой за желтый дождевик Бэкингема. Тянет Бэкингема вместе с нами, и этого оказалось достаточно – едва достаточно, чтобы замедлить наше падение на дорожку и чтобы Милезе пронесся мимо нас: голова моя коснулась дорожки буквально через сотую долю секунды после того, как тут пронеслась машина, а полсекундой позже сюда же падают и Алистер с Бэкингемом.