Текст книги "Невидимки (ЛП)"
Автор книги: Бентли Литтл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
4.
Я снова задумался над тем, кто я такой. Кем были все мы. Обладали ли мы отличными от других генами и хромосомами? Было ли этому вообще хоть какое-то научное объяснение? Мы какие-то пришельцы или отдельная раса людей? Глупо думать, что мы не люди, учитывая, что мы являли собой стереотипных, самых обыкновенных граждан. Но в нас определенно было нечто, что отделяло от остальных. Могло ли быть так, что каждый из нас по отдельности, в силу какого-то совпадения, настолько глубоко впитал в себя общественные нормы, привычки нашего окружения, что наша собственная культура, призванная видеть всё необычное и отвергать очевидное, нас просто отторгла? Или мы действительно были настолько оригинальными, что излучали вокруг себя физически ощутимое поле, которое и делало нас невидимыми для окружающих?
Ответов у меня не было, одни вопросы.
Не уверен, что остальные думали о том же. Внешне это, по крайней мере, никак не проявлялось. Возможно, Фелипе. Он был умнее нас, ярче, был более амбициозен, более серьезен, более задумчив. Остальные, в некотором смысле, были похожи на детей, и мне казалось, что пока Фелипе оставался для них неким опекуном, продолжал за них всё планировать и решать, они были счастливы. Он считал, что так и надо, ведь мы – Невидимки, мы прошли через ад, обычные люди на нас не реагировали, мы не соответствовали их стандартам, представлениям. Мы были предоставлены сами себе. Мы получили право стать личностями. Однако другие террористы таковыми не являлись. Раньше они идентифицировали себя со своей работой, теперь же они считают себя террористами. Они просто переключились с одного определения на другое.
Впрочем, говорить об этом Фелипе я не решился.
Пусть он видит нас такими, какими хочет видеть.
Мы стали ближе друг к другу после визита в «Автоматический интерфейс». У нас не существовало какой-то формальной иерархии – Фелипе был главным, а остальные следовали за ним – но если бы она существовала, я был бы вице-президентом, или старшим помощником. Если ему нужно было чьё-то стороннее мнение или оценка, он спрашивал меня. Именно в моих советах он нуждался более всего. Все остальные, за исключением Джуниора, были с ним гораздо дольше, чем я, но очень быстро стало ясно, что среди равных, я, некоторым образом, равнее других. Никто не выражал обиды, все согласились с данным порядком вещей и дела шли своим чередом.
В течение следующих недель мы посетили старые рабочие места всех наших соратников.
И мы их разрушали.
Однако, несмотря на то, что мы везде разбрасывали свои визитки, ответной реакции так и не последовало.
Хотя, несколько новых статей мы в альбом вклеили. И, хоть пока про нас не было показано ни одного сюжета в новостях, Фелипе продолжал нас убеждать, что рано или поздно это случится. Я лично ни капли не сомневался в его правоте.
Я начал гулять. После трудного дня, когда остальные террористы расходились или высаживали меня около дома, я не чувствовал никакой усталости. К тому же, мне не очень нравилось сидеть в запертой квартире. Поэтому я начал гулять. Раньше я нечасто ходил пешком. Район, где я жил, был не самым презентабельным и ходить там по вечерам – довольно опрометчивое решение. Но сейчас, когда я знал, что никто меня не замечает, я мог спокойно разгуливать по улицам Бреа.
Ходьба успокаивала.
Однажды я дошел до противоположного края города и пришёл к дому родителей Джейн. Не знаю, чего я ожидал, машину Джейн на обочине, наверное. Или её силуэт в окне. Но, когда я подошёл к дому, в окнах было темно, а на обочине пусто.
Кажется, я простоял около дома несколько часов. Я вспомнил, как впервые пригласил Джейн на свидание, как мы потом сидели у меня в машине, в двух домах от дома её родителей. На какое-то время, до того, как мы начали жить вместе, жилище её родителей стало моим вторым домом. Здесь я проводил почти столько же времени, сколько у себя.
Сейчас тут всё казалось незнакомым.
Я стоял, смотрел и ждал, пытаясь собрать волю в кулак, подойти к двери и постучать.
Живёт ли она с родителями? Или переехала куда-то ещё? Даже если она жила в другом городе, в другом штате, родители должны знать, где именно.
Впрочем, судя по всему, родителей дома не было.
А если бы были и я спросил бы их о Джейн, что они бы мне ответили? Узнали бы они меня? Увидели бы?
Я ещё какое-то время постоял перед домом. Ночью стало прохладно, у меня замёрзли руки. Надо было захватить куртку.
Наконец, я решил уйти. Родители Джейн так и не вернулись, и я даже не знал, когда вернутся. Может они вообще в отпуск уехали. Или в гости к Джейн.
Я развернулся и пошёл обратной дорогой. Улицы были пусты, народу не было, но занавески на окнах домов светились голубоватым светом экранов телевизоров. Как там Карл Маркс сказал? «Религия – опиум для народа»? Неверно. Телевизор – опиум для народа. Ни одна религия не имеет такого влияния на население, как этот электронный ящик. Ни у одного попа не было такой аудитории, как у Джонни Карсона[16]16
Джонни Карсон (1925–2005) – американский журналист, телеведущий.
[Закрыть].
Я вдруг понял, что с тех пор как стал террористом, перестал смотреть телевизор.
Означало ли это, что и все остальные перестали его смотреть? Или я теперь не совсем обычный?
Я так много ещё не знаю и, видимо, никогда не узнаю. Я решил, что гораздо продуктивнее было бы попытаться разобраться в этих вопросах, нежели пытаться привлечь к себе внимание. И всё же я отбросил эту мысль. Ведь, привлечение внимания к нам, означало привлечение к нашей проблеме других, более развитых в интеллектуальном плане людей. Тех, кто могли бы нас изменить, спасти нас из этой ловушки.
«Спасти нас».
Вот, значит, как я рассуждал? Несмотря на все заверения Фелипе в том, что мы особенные, избранные, более везучие, чем остальные, несмотря на непреклонную веру, я до сих пор хотел быть как все, вписаться в этот мир?
Да.
Домой я вернулся за полночь. По пути я многое обдумал, проиграл в голове множество сценариев, составил кучу планов. Не раздумывая и не позволяя себе отступить, я позвонил родителям Джейн. В трубке раздался один длинный гудок. Затем второй, третий.
На тринадцатом я повесил трубку.
Я разделся и лёг спать. После этого я впервые за долгое время онанировал.
Потом я уснул, и мне приснилась Джейн.
Следующим вечером после того как мы разгромили магазин запчастей, в котором работал Джуниор – разлили по полу машинное масло и жидкость для коробки передач, разбили окна, разломали полки, расколотили машины – Фелипе решил, что нам необходим небольшой отдых. Джон предложил сходить в кино и эта идея была принята единогласно.
На следующий день мы собрались у кинотеатра.
На шести экранах крутили четыре фильма, и хоть мы и соглашались практически по любым другим вопросам, о том, что же пойти смотреть, мы спорили довольно долго. Томми, Джуниор, Бастер, Джеймс и Дон хотели посмотреть новую комедию. Остальные желали увидеть ужастик.
Я решил, что именно эти два фильма будут стоять на первом месте по кассовым сборам.
Фелипе купил билет и пока контролёр на входе пропускал его внутрь, остальные незримо проскользнули мимо него. Ужастик начался несколько минут назад, а до комедии оставалось минут 10, так что мы разбрелись по нужным нам залам.
Фильм оказался неплохим, не идеальным, но Биллу понравилось. Я вдруг задумался, какими будут кассовые сборы именно этого полотна.
Ещё я подумал, что кто-то из нас четверых назовёт фильм «выше среднего».
Мы вышли из кинозала и расположились в фойе. Билл проголодался, мы посмотрели, когда закончится комедия и, выяснив, что до конца ещё почти 20 минут, отправились в «Баскин Робинс». Мимо нас прошли две симпатичные веселые блондиночки.
– Я бы накормил её своей мороженкой, – заметил Стив.
– Которую?
– Обеих.
Мы рассмеялись.
Фелипе остановился.
– Изнасилование – это власть, – изрёк он.
Остальные тоже остановились и переглянулись. Не ясно, шутил он или говорил всерьёз.
– Изнасилование – это оружие.
Говорил он серьезно. Я с отвращением посмотрел на него.
– Не смотри на меня, как святоша. Дело именно в ней. Во власти. Это то, чего у нас, Невидимок, нет. И нам нужно учиться эту власть брать.
– Ага, – согласился Стив. – К тому же, когда ты в последний раз трахался?
– Замечательная идея, – саркастически заметил я. – Именно так нужно привлекать внимание женщин. Насиловать.
– Мы раньше так уже делали, – спокойно ответил Фелипе.
Я впал в ступор. Я посмотрел на Фелипе, затем на Стива и остальных. Я убивал, бил людей, громил чужую собственность. Но всё это казалось мне оправданным, разумным. Но это… это неправильно. И то, что мои друзья, мои братья, раньше насиловали женщин, не могло изменить моего мнения. Впервые я понял, что совсем не знал этих людей. Впервые мне показалось, что я не с ними.
Фелипе видимо почувствовал мой дискомфорт. Наверное, все мои мысли читались на лице. Он улыбнулся и обнял меня за плечи.
– Мы – террористы, – мягко сказал он. – А террористы занимаются и такими делами, в том числе.
– Но мы же Ужас Простых Людей. Как это поможет простым людям? Как это приблизит нас к поставленной цели?
– Эти суки узнают, кто мы такие, – сказал Стив.
– Это даёт нам власть, – сказал Фелипе.
– Такой власти нам не надо.
– Нет, надо. – Фелипе сжал моё плечо. – Полагаю, пришло время тебе пройти обряд посвящения.
Я оттолкнул его.
– Нет.
– Да.
Фелипе огляделся.
– Как насчёт неё? – Он указал на азиатку, выходившую из магазина нижнего белья с небольшим бумажным пакетом в руках. Выглядела она роскошно: высокая, фигурка точёная, тёмные раскосые глаза и подкрашенные красной помадой губы, длинные до самой поясницы чёрные волосы. Одета она была в обтягивающие брюки фиолетового цвета, под которыми виднелись очертания трусиков.
Фелипе заметил выражение моего лица.
– Давай, за ней, старик.
– Но…
– Не пойдёшь ты, пойдём мы.
Остальные энергично закивали.
– Сейчас же день.
– Никто тебя не увидит.
Я прекрасно понимал, что он прав. Насилуя женщину, я останусь невидимкой, как и в любом другом случае. Женщина направилась в противоположную от нас сторону, мимо «Баскин Робинс», в аллею посреди квартала.
Только лучше мне от этого не стало.
– Сегодня эту женщину изнасилуют, – сообщил мне Фелипе. – Либо ты, либо мы. Решать тебе.
Я пытался спорить с собой, пытался доказать самому себе, что будет гораздо лучше, если её изнасилую я, а не Фелипе, Стив или Джон. Я ведь хороший человек, которого вынудили совершить плохой поступок. Это не так страшно, как быть изнасилованной кем-то из остальных.
Джон хихикнул.
– Выпори её. А потом передай мне.
Я глубоко вдохнул и размеренной походкой отправился следом за женщиной. Пока я не оказался рядом с ней, она меня не замечала. Пока я не схватил её за руку и не потащил в проулок, она вообще меня не видела. Свободной ладонью я зажал ей рот. Она выронила пакет, из него выпали чёрные кружевные трусики и красный шёлковый лифчик.
Я чувствовал себя отвратительно. Я думал, что падаю ещё глубже во тьму, моё сердце самца решило, будто, что, несмотря на страдания, ей даже понравится. Но она кричала и билась, она была напугана, и я понял, что если продолжу напирать, она возненавидит меня ещё сильнее.
Я остановился.
Я просто не мог продолжать.
Я отпустил женщину и та упала на асфальт, всхлипывая и глубоко вздыхая. Я отошёл в сторону и встал у стены переулка. Чувствовал я себя паршиво. Мне казалось, что я преступник, кем я собственно и был. Желудок скрутило, к горлу подкатила тошнота. Да, что блин не так со мной? Как я вообще на подобное согласился? Неужели я настолько слаб, что не способен защитить собственные моральные принципы?
Я не тот, кем сам себе казался.
Перед глазами стояла изнасилованная в переулке, плачущая Джейн.
Был ли у этой женщины парень? Или муж? А дети? Родители у неё точно были.
– У тебя был шанс, – бросил мне Фелипе, на ходу расстегивая штаны.
Пьяно шатаясь, я потянулся к нему, хотелось сблевануть, я оперся на стену, удерживая равновесие.
– Нет!
Он посмотрел на меня.
– Ты знаешь правила.
Он схватил женщину за штанину брюк и с силой потянул к себе.
Остальные засмеялись. Женщина жалобно скулила, боролась, пыталась натянуть брюки обратно, сохранить остатки собственного достоинства. Фелипе опустился на колени и резко раздвинул ей ноги. Я услышал звук рвущейся ткани. Она кричала, плакала, по красному лицу текли слёзы. Выглядела она, как насмерть перепуганная девчонка. В глазах её стоял ужас. Чистый первозданный ужас.
– Отпусти её! – потребовал я.
– Нет.
– Я следующий, – подал голос Стив.
– Нет, я, – это уже Билл.
Я вышел из переулка. За спиной слышался их смех, крики женщины.
Я ничего не мог с ними поделать, не мог с ними бороться.
Я повернул налево и присел на узенькой лавочке около витрины «Баскин Робинса». Стекло приятно холодило спину. Я посмотрел на руки – они тряслись. Женщина продолжала кричать, но её вопли заглушись звуками города: голосами людей, дорожным движением. Открылась дверь и из кафе вышел Билл с большим шоколадным рожком в руке.
– Ты всё? – спросил он.
Я помотал головой.
Он нахмурился.
– Нет?
– Я не смог, – слабо проговорил я.
– А где остальные?
– Там.
– О. – Он облизнул мороженое и направился в переулок.
Я закрыл глаза и постарался сконцентрироваться на шуме города. Был ли Фелипе злом? Были ли мы все злом? Я не знаю. Меня всю жизнь учили, что зло банально. Нацисты, поставили ужас на промышленные рельсы и подвели под это собственную теорию. Однако мне всё время говорили, что зло не является чем-то грандиозным и впечатляющим, оно всегда было примитивным, бытовым, обычным.
Мы все были простыми и обыкновенными.
Были ли мы злом?
Фелипе считал себя хорошим, говорил, что раз мы невидимы, значит, всё в порядке. У нас не было морального авторитета, к которому мы могли бы обратиться, не было системы морально-этических ценностей, которой мы должны были придерживаться. Мы были выше всего этого. Мы сами считали, что правильно, а что нет.
И я решил, что подобное поведение – неправильно.
Почему мы все не согласились с этим? Почему наши взгляды настолько различаются? По всем другим вопросам мы были словно единое целое. Но сейчас я чувствовал себя таким же отчуждённым от других Невидимок, как и от обычных людей.
Фелипе бы сказал, что я до сих пор цепляюсь за устои и привычки старой жизни.
Может, он и прав.
Через несколько минут они вышли из переулка. Мне хотелось встать, подойти к женщине, проверить её состояние, однако я остался на месте, остался сидеть, опершись спиной на витрину «Баскин Робинса».
– Их кино уже, наверное, закончилось, – сказал Фелипе, поправляя пояс. – Лучше вернуться в кинотеатр.
Я кивнул, поднялся и пошёл по улице за остальными. Проходя мимо того переулка, я посмотрел туда, но женщины не увидел. Видимо, убежала.
– Ты – один из нас, – сказал мне Фелипе. – И ты часть всего этого.
– Я что-то сказал?
– Нет, но ты подумал. – Он посмотрел на меня. – Ты нам нужен.
Я ему не ответил.
– Ты готов убивать, но не станешь насиловать?
– Это другое. Это личное.
– Это всегда личное! Мы сражаемся не с отдельными людьми, а со всей системой. Мы должны бить тогда, когда можем и куда можем.
– Я себе это представлял не так, – сказал я.
Он остановился.
– Значит, ты против нас.
Я помотал головой.
– Нет, я не против вас.
– Значит, ты с нами.
Я ничего не ответил.
– Ты с нами, – повторил Фелипе.
Я медленно кивнул. Выбора у меня всё равно не было.
– Ага.
Он ухмыльнулся и обхватил меня за плечи.
– Как мушкетёры. Один за всех и все за одного.
Лицо онемело, но я всё-таки выдавил из себя улыбку. Я чувствовал себя грязным, мне не хотелось, чтобы он касался меня, но я ничего не сказал.
Я с ними. Я один из них.
А что ещё мне оставалось?
Кем ещё я мог быть?
Мы вернулись в кинотеатр.
5.
Мы жили в своём собственном мире, в своей личной Нетляндии, существовавшей там же, где и обычный мир, но словно бы где-то за углом. Мне это напомнило один из старых эпизодов «Внешних пределов», где время неожиданно остановилось и все, кроме одного мужчины и одной женщины, замерли. И они так и жили где-то в межвременье.
Только люди вокруг нас не замерли на месте.
Нас просто не замечали.
Довольно странное ощущение – контактировать с людьми и оставаться для них невидимым. Я, конечно, осознавал себя Невидимкой, но это уже другое. Я как будто действительно исчез, стал призраком. Прежде я ощущал себя частью мира. Меня не замечали, но я существовал. Теперь же… Я перестал жить в одной реальности со всеми остальными. Складывалось впечатление, что обычная жизнь – это кино, а я сторонний зритель: я мог наблюдать, но участия в происходящем не принимал.
По-настоящему живым я себя чувствовал лишь в компании других террористов. Мы словно подтверждали существование друг друга. Мы формировали свою реальность за пределами привычного мира, чуждость человеческому обществу росла во мне с каждым днём, я начал всё больше и больше времени проводить с остальными и всё реже оставался наедине с собой. Мне было приятно находиться в кругу других, осознавать, что я не одинок. Со временем мы всё чаще начали оставаться друг у друга на ночь, проводя вместе 24 часа в сутки.
Мы не проводили время в унынии. Мы веселились. У нашего состояния были свои небольшие преимущества. Мы могли ходить в любые рестораны, заказывать что угодно, сидеть там сколько угодно долго, а затем уходить, не заплатив. Могли ходить в любые магазины и брать приглянувшиеся вещи и продукты. Или бесплатно ходить в кино и на концерты.
Но во всём этом мне постоянно чего-то не доставало. Несмотря на попытки думать иначе, несмотря на бесконечное стремление продемонстрировать, как мы счастливы, что мы счастливее всех на свете, не думаю, что кто-то из нас на самом деле так считал.
Впрочем, мы никогда не маялись от скуки, нам всегда было чем заняться. Мы являли собой национальный стандарт и Америка была создана для нас. Нам нравилось ходить по магазинам. Мы веселились в парках развлечений, ходили по туристическим местам, слушали самую популярную музыку, смотрели самые кассовые фильмы. Всё вокруг подходило нам, как родное.
А когда мы уставали от законной деятельности, мы грабили, воровали, громили.
Мы всегда оставались террористами.
После изнасилования мы решили на пару недель залечь на дно. Не потому, что об этом случае рассказали в новостях и написали в газетах – скорее всего, о нём даже не доложили – и не потому, что мы не хотели быть пойманными, или Фелипе хотел сделать перерыв.
Он хотел восстановить моё доверие.
Глупость, конечно, но так и было. Ему было важно моё мнение. Остальные оказались очень взволнованы произошедшим. Они изучили от корки до корки все последние номера «Плейбоя», «Пентхауса», «Хаслера» и «Кавалера» и принялись вовсю обсуждать, кого бы им хотелось снять в следующий раз, однако Фелипе чётко дал понять, что больше изнасилований не будет. По крайней мере, пока. Вместо этого он принялся убеждать меня, что то изнасилование было очередной ступенью к нашей цели. Он беспокоился, что моё мнение о нём изменилось в худшую сторону, что я больше не уважаю его, как раньше и он отчаянно старался восстановить себя в моих глазах.
Конечно, моё самомнение от этого несколько выросло. Подобное отношение ко мне заставляло чувствовать себя важным. И должен признать, его аргументы были довольно убедительны. Я понимал его замысел и даже был согласен с ним на чисто теоретическом уровне. Но вместе с тем, я считал неправильным наказывать отдельных людей за огрехи той системы, к которой они принадлежали, и, надеюсь, я сумел донести до него эту мысль. Я вынудил его согласиться с тем, что изнасилование азиатки преследовало наши цели с очень большой натяжкой, он заявил, что отныне изнасилование будет применяться лишь для чёткого следования нашим задачам.
Если же кому-то захочется выпустить пар, он может снять проститутку.
Мы оба согласились, что так будет справедливо.
Стоял июль, когда мы решили устроить очередной теракт, который, на этот раз, совершенно точно попадёт в новости.
Мы тогда сидели в квартире Билла – просторных трёхкомнатных апартаментах в долине Фаунтейн – когда проснулись от рёва бензопилы. Звук был очень громким, яростным и раздавался в пугающей близи от нас. С бешено колотящимся от испуга сердцем я выскочил из спального мешка и распахнул дверь в спальню.
Посреди зала стоял Фелипе с работающей бензопилой в руках, в воздухе стоял запах бензина, а сам он размахивал пилой, изображая Кожемордого. Он увидел меня и ухмыльнулся.
Позади меня в дверном проёме спальни появился насмерть перепуганный Джеймс. Вскоре вышли остальные.
Фелипе опустил пилу и выключил. Его ухмылка стала ещё шире.
– Собирайтесь, детки. Едем в город.
У его ног валялись молотки, отвёртки, кусок трубы, топор, бейсбольная бита. В ушах до сих пор звенело от шума бензопилы.
– Чего? – переспросил я.
– Одевайтесь и собирайтесь. У меня есть план.
Колонной из трёх машин мы направились в Лос-Анджелес. Впереди ехал «Додж» Фелипе. Стоял воскресный день, пробок почти не было. Ночью дул сильный ветер, поэтому с рассветом можно было разглядеть горы Сан-Габриэль и Голливудские холмы. Вид на Лос-Анджелес открывался почти как в кино: бледно-голубое небо на заднем плане, легкая дымка скрывает очертания высоток.
Следуя за машиной Фелипе, мы съехали с шоссе на Вермонт-авеню, мимо разрисованных бандитскими граффити районов, мимо разгромленных продуктовых магазинов и полуразрушенных борделей. Мы свернули на бульвар Сансет и, проехав через Голливуд, оказались в Беверли Хиллс. Бензопила и инструменты лежали в багажнике моей машины, они гремели и шуршали на каждой кочке, на каждом повороте. Сидевший рядом со мной Бастер держал в руках камеру «Никон». Фелипе сказал взять её с собой.
– Что он задумал, интересно? – поинтересовался Бастер.
– Кто ж знает? – отозвался я.
– Ну, разве не круто? – Старик хохотнул. – Если бы мне кто-нибудь сказал, что в этом возрасте я вступлю в… банду. Буду бить морды и беспредельничать… я бы решил, что этот «кто-то» поехал крышей.
Я рассмеялся.
– Я чувствую себя таким… молодым, понимаешь?
По правде сказать, я чувствовал то же самое. Я был молод – по крайней мере, по сравнению с Бастером – однако наше дело вдохновило меня, вдохнуло жизнь. Этим утром я чувствовал себя прекрасно, я был возбуждён и уверен, остальные чувствовали себя точно так же.
– Ага. Понимаю, – ответил я.
Мы проехали мимо большой коричневой вывески «Добро пожаловать в Беверли Хиллс», мимо нескольких дилерских центров по продаже импортных машин. На машине Фелипе загорелся правый поворотник, со стороны водителя из окна появилась рука и указала на другую вывеску, на которой было написано «Родео драйв».
Он свернул с улицы и остановился.
Я припарковался позади него и вышел из машины. Разумеется, я раньше слышал о Родео драйв, но никогда тут не был. Это место оказалось не таким, каким я ожидал его увидеть. Магазины выглядели совершенно обычно, они почти не отличались от тех, какие можно увидеть в деловом центре любого города. Здесь не было того шика и лоска, какой ожидаешь увидеть в самом дорогом районе мира. Выглядели они несколько обшарпанно, и хоть и пестрели известными брендами – «Гуччи», «Карье», «Армани» – я оказался слегка разочарован.
К моей машине подошли Фелипе, Дон, Стив и Билл.
– Открывай багажник, – приказал Фелипе. – Разбираем барахло.
– Ну и какой план? – спросил я, выполняя указание.
– Ограбим «Фредерикс».
Я нахмурился.
– «Фредерикс»? Зачем? В чём смысл? Что нам делать с кучей трусов?
– Зачем? Да, по приколу! Смысл? Показать им, что мы это можем. А, что касается трусов – то, что понравится, оставим себе, остальное разбросаем. Раздадим. Выбросим на улице, оставим возле ночлежки.
– Как Робины Гуды! – подхватил Стив.
– Ага, как Робины Гуды. Заберем у известных и раздадим Невидимкам. – Фелипе вытащил из багажника бензопилу. – «Фредерикс» – это известная марка. К тому же они торгуют очень привлекательным бельишком. Это точно заметят.
Остальные террористы собрались вокруг нас.
– Что такое? – влез Джон. – Будем громить «Фредерикс»?
– Ага, – ответил я и взял бейсбольную биту.
– Разграбим всю улицу! – воскликнул Джуниор. Его глаза горели молодецким огнём и увиденное в этих глазах мне не понравилось.
Фелипе помотал головой.
– К тому времени сюда уже сбегутся все копы. Обнесём один магазин и по-быстрому свалим.
Я посмотрел в сторону Родео драйв. Ещё только перевалило за 10 утра, но большинство магазинов всё ещё были закрыты. Я не был уверен, откроются ли они после полудня или вообще не будут работать по причине воскресенья. На тротуаре я заметил одного мужчину и прогуливающуюся пару. Мимо проехало несколько машин.
– Идём. Уже поздно, – сказал Фелипе. Он отступил в сторону и остальные принялись разбирать инструмент.
Никто из нас не знал, где именно находился «Фредерикс», поэтому мы просто гуляли по улице, пока не нашли. Я не мог избавиться от мысли о том, как же забавно мы выглядели – 11 мужчин вооруженных топорами, битами и бензопилами спокойно разгуливают воскресным утром по Родео драйв – но, как всегда, на нас не обратили никакого внимания.
Мимо проехала полицейская машина и свернула на боковую улицу.
Мы прошли около половины квартала и остановились возле витрины, за которой стояли женские манекены, одетые в стринги, кружевные лифчики и плотные трусики. Все посмотрели на Фелипе. Тот кивнул в сторону Дона, который держал топор.
– Начинай.
– Что мне…
– Разбей стекло.
Дон встал перед дверью, скинул топор с плеча и поднял его на уровень груди. Стекло рассыпалось тысячами безопасных осколков. В магазине тут же зажёгся свет и зазвенела тревога. Камеры наблюдения повернулись в нашу сторону. Фелипе потянулся через дверь и открыл главный вход. С боков осыпались остатки стекла.
Фелипе молча завёл бензопилу.
Не знаю, планировал ли кто-нибудь разобраться с камерами, поэтому я подошёл к полке, где они стояли, и принялся крушить их битой. Плевать, что мы Невидимки – пять минут видеозаписи и нас всех сразу опознают. Я закончил с камерами, огляделся, заметил звонок тревоги – небольшую пластиковую коробочку белого цвета и разнёс её в щепки.
Когда я обернулся, то увидел, как Фелипе распиливал стойку продавца, на полу валялся кассовый аппарат. Билл и Дон разбивали витрины, Джеймс, Джон и Стив разламывали стойки, остальные набивали сумки нижним бельём. Я подошёл к манекену, снял с него лифчик и трусики.
Внезапно Фелипе выключил пилу. Повисла тишина, мы все вопросительно посмотрели на него. Он склонил голову, прислушиваясь.
Снаружи, вдали слышался рёв полицейских сирен.
– В благополучные районы они приезжают быстрее, – заметил Бастер.
– На выход! – крикнул Фелипе. – Все на выход!
Мы заторопились наружу, разбрасывая по пути карточки.
– Бросайте оружие, – приказал Фелипе. – Нельзя привлекать к себе внимание. Тут скоро повсюду будут копы.
– А что с барахлом делать? – спросил Томми, указывая на сумку с бельём.
– На улице разбросайте. Швыряйте повсюду. Так картинка будет даже лучше.
Мы похватали в охапку лифчики и трусы. Всё это мы раскидали, едва оказавшись на улице.
В конце улицы показались две полицейские машины.
– Спокойнее – сказал Фелипе. – Ведите себя как обычно.
На Родео драйв находились только мы, но копы нас не заметили. Они остановились посреди улицы и выбежали из машин с пистолетами наготове. С противоположного конца улицы приближались ещё две машины.
Не говоря ни слова, мы прошли к своим машинам. Я вытащил ключи, открыл дверь и забрался внутрь. Затем я потянулся к пассажирской двери и открыл её для Бастера. Перед собой я видел, как двое полицейских с оружием вошли в магазин, а ещё пятеро встали полукругом у входа.
Следуя примеру Фелипе, мы развернулись, выехали на Сансет и отправились домой.
Оказавшись в Оранж, мы как обычно, пошли отмечать в «Деннис». Фелипе как всегда встал перед официанткой, привлёк к себе внимание и потребовал принять заказ. Она, разумеется, удивилась, увидев нас, приняла заказ и немедленно забыла о нашем существовании.
Мы заняли самый дальний столик, смеялись и громко разговаривали. Мы были вдохновлены своим поступком, гордились собой. Места своих бывших работ мы громили гораздо сильнее, но всё это не могло вызвать того ажиотажа, той шумихи, которая последует после этой акции. Мы ели и обсуждали, прикидывали, что сейчас происходило в Беверли Хиллс, чем занималась полиция, как она объяснялась с прессой.
Джуниор, смеясь, описывал необычные трусики, когда меня внезапно осенило.
– А давайте напишем письмо.
– Мы же оставляем карточки, – заметил Дон.
– От них никакого толку. Пора испробовать что-то новое.
Все разом посмотрели на Фелипе. Тот медленно кивнул.
– Неплохая мысль, – признал он. – Нужно этим заняться. Даже если они замечают карточки, нам нужна подстраховка. Ты и напишешь, – сказал он мне. – Пиши на имя шефа полиции Беверли Хиллс. Расскажи, кто мы, чем занимаемся. Дай понять, что мы ударим снова. Я хочу, чтобы эти твари уже начали думать о нас.
Я кивнул.
– Прежде чем отправлять, дай мне на вычитку.
– Хорошо.
Он улыбнулся и кивнул.
– Скоро все узнают об Ужасе Простых Людей.
Разгром «Фредерикса» попал в местные новости на NBC и ABC. Оба репортажа оказались короткими, полными ёрничанья и домыслов, но вечером их повторили в 11-часовых новостях. Я записал оба.
На CBS не сочли нужным снизойти до подобных глупостей.
Вечером я написал письмо, Фелипе его прочёл, мы все подписались и отправили его куда следует.
Мы ждали.
День. Два. Четыре. Неделю.
В новостях ничего не появилось. Ни по телевизору, ни в газетах.
Наконец, следуя указанию Фелипе, я позвонил с телефона-автомата возле «7-11» в департамент полиции Беверли Хиллс. От имени Ужаса Простых Людей я взял ответственность за разгром «Фредерикса» на себя.
Ответивший на звонок сержант лишь рассмеялся в ответ.
– Неплохо, старичок. Но три дня назад мы уже взяли подозреваемых. Давай, звони в другой раз.
И отсоединился.
Я медленно повесил трубку на рычаг и повернулся к остальным.
– Он сказал, три дня назад они уже кого-то взяли по этому делу.
– Это невозможно! – воскликнул Джуниор.
Стив нахмурился.
– Позвони ещё раз. Скажи, они взяли не тех.
Фелипе помотал головой.
– Всё. Хватит.
– Не думаю, что они получили письмо, – сказал я.
– Получили, – возразил Фелипе. – Просто не обратили внимания. Как обычно.
Он прошёл мимо нас и зашёл в «7-11», а мы так и остались стоять снаружи. Мимо нас пробежала ватага ребятишек и скрылась внутри отдела видеоигр, совершенно не обращая на нас внимания.
