Текст книги "Обретение Родины"

Автор книги: Бела Иллеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 42 страниц)

– Разумеется. Я же лично беседовал с Дьенеи.

– Так вот, наберись терпения и выслушай до конца. Вчера ночью в Лишко прибыла венгерская делегация из трех человек. Они пробрались к нам через Словакию. Руководит ею некий барон Ацел, этакий важный хлыщ. Хорти поручил им сделать нам сообщение, что он, Хорти, в самые ближайшие дни отдаст приказ прекратить военные действия, порвет с немцами и начнет переговоры о перемирии. Генерал-полковник осведомился у Ацела, какими силами располагает Хорти, чтобы отстоять Будапешт от гитлеровцев. Должен тебе сказать, этот Ацел лишь с большим трудом понял, о чем его спрашивают, и уже никак, видимо, не уразумел всего значения подобного вопроса. По всей вероятности, до сих пор не только он, но и само правительство Хорти даже не задумалось над тем, что Венгрию Гитлер так просто не выпустит из рук и что немцы по сравнению с ней все еще достаточно сильны. Когда генерал-полковник изложил все это Ацелу, тот только плечами пожал.

– Того и жди, – продолжал Давыденко, – что Хорти начнет подготовку к перемирию столь же легкомысленно и глупо, как начал в свое время войну. Он тогда видел исключительно конъюнктурный момент, совершенно не учитывая реальных факторов. Теперь же он не учитывает временного соотношения сил, которое для Венгрии складывается не вполне благоприятно. Если раньше Хорти недооценивал наши силы, то сейчас он недооценивает всю подлость Гитлера. Этот барон Ацел что-то там лепетал о рыцарстве… Только вообрази, рассчитывать на рыцарские чувства Гитлера! Наш генерал-полковник попробовал было объяснить Ацелу подлинную обстановку и что именно следует исходя из нее предпринять, но вскоре был вынужден сей бесполезный разговор прекратить. Вопросы и замечания Ацела с абсолютной недвусмысленностью показали, что доверенные люди Хорти даже теперь, в самом конце войны, не знают, что представляет собой в действительности война. У нас совершенно не укладывается в голове, как взрослые люди могут серьезно верить, будто Гитлер из простого великодушия без боя выпустит из своих лап Венгрию, а они никоим образом не могут взять в толк, почему мы стремимся строить свои планы отнюдь не в расчете и уповании на подобное рыцарское благородство. На чем порешили? Ни на чем! Генерал-полковник принял к сведению сообщение Ацела, а тот в свою очередь пропустил мимо ушей все, о чем ему толковал генерал-полковник. Очевидно, Хорти убедился в том, что им совершена большая ошибка. Но понять, что продолжает ошибаться и поныне, – до этого он еще не дошел. Все говорит за то, что при сложившихся обстоятельствах Гитлер может пуститься на такую авантюру: организовать в стенах Будапешта, в самом сердце Венгрии, оборону Австрии и Вены.

Давыденко смолк, ожидая, как отзовется на его сообщение Балинт.

Тот долго молчал, потом спросил:

– Писать об этом можно?

– Ни звука! Но о чем бы вы ни писали, вам неизменно следует иметь в виду, что Хорти и сегодня поступает по-прежнему глупо и подло. Дело идет к тому, что тяжелые бои за освобождение Венгрии разыграются на самой венгерской земле.

– Ничего другого нельзя было и ожидать от Хорти и его политики, – заметил в раздумье Балинт. – Я не верю даже тому, что он на самом деле ищет перемирия… Всего вероятнее, хочет только одного: чтобы все в Венгрии оставалось по-старому.

На рассвете следующего дня вся редакция «Венгерской газеты» встала на колеса. По приказу генерал-полковника газета перебиралась в Галич – не ближе, а дальше от хребтовины Карпатских гор, где проходил фронт. Это обстоятельство сильно огорчило Балинта.

К десяти часам вечера редакция уже въехала в новое, отведенное для нее помещение. Это была большая, в шесть комнат, вилла в обширном запущенном саду. Ее окружали со всех сторон пожелтевшие осенние дубы и стройные, с наступлением осенней свежести облегченно вздохнувшие ели.

В одной из комнат с тремя высокими окнами редакцию уже ждала отлично оборудованная типография: специально привезенные из Львова печатные станки, а также венгерские шрифты, присланные для «Венгерской газеты» московским Издательством литературы на иностранных языках.

На новом месте работники редакции узнали интересные новости относительно событий в Венгрии. Встретивший их на пороге нового жилища молодой офицер в первую очередь осведомил Балинта, что Салаши устроил в Будапеште с помощью гитлеровцев путч. Дальше он рассказал, что еще до этого будапештское радио по поручению Хорти и якобы от его имени передало декларацию о том, что правитель Венгрии заключил перемирие с русскими.

Балинту потребовалось неотложно переговорить с Давыденко. Он позвонил в Лишко, но не мог его нигде разыскать. Тогда лысый майор обратился к адъютанту генерал-полковника. Тот сообщил, что подполковник Давыденко только что сел в машину и отправился в Галич, как раз чтобы встретиться с Балинтом.

– Он поехал за вами, товарищ майор! Вам придется немедленно прибыть сюда.

В ожидании Давыденко Балинт, Пожони и Тольнаи сидели у радиоприемника и слушали Будапешт.

До их ушей доносился истошный вой Салаши.

Потом они услыхали приказ начальника генерального штаба Хорти генерала Яноша Вёрёша: «Всякий, кто вздумает сложить оружие и перейти на сторону русских, кто без приказа оставит свой пост или не пожелает повиноваться приказу о мобилизации, будет предан смертной казни».

Давыденко привез Балинту приказ тотчас выехать в Лишко. Руководство редакцией принял на себя Пожони.

* * *

Из Галича Давыденко прямиком направился в Стрый. После откомандирования Юлии Сабо в редакцию «Венгерской газеты» руководство стрыйской антифашистской школой перешло к Шебештьену.

Собрав слушателей и преподавателей, Давыденко обратился к ним с речью, в заключение которой сказал:

– Учеба закончилась. Наступило время действий.

3. Лишко

16 октября 1944 года

Я взялся писать дневник вовсе не затем, чтобы перечитывать его много лет спустя и вновь пережить то, что переживаю сейчас. Нет, я намерен предать его гласности. Возможно, он не возбудит любопытства у широкой публики, но для венгерских историков будет небезынтересно ознакомиться с рассказом очевидца и свидетеля того, как вели себя в поворотные для судеб Венгрии дни генералы и военные дипломаты Хорти.

Вчера ночью меня вызвали в Лишко, где в настоящий момент размещены штаб и политуправление 4-го Украинского фронта. Генерал-полковника я пока не видел. Один из руководителей политуправления, полковник Тюльпанов, сообщил мне по его поручению, что я должен задержаться на несколько дней в Лишко.

Тюльпанов пригласил меня на ужин, после которого проинформировал о событиях. Он обладает свойством с величайшим хладнокровием рассказывать о самых волнующих вещах.

Сначала Тюльпанов сообщил то, что я успел узнать еще от Давыденко. 11 октября представители советского и венгерского правительств заключили в Москве соглашение о перемирии. Венгерское правительство обязалось обеспечить переход своих войск на сторону Красной Армии и открыть военные действия против оккупировавших Венгрию немецко-фашистских частей. Хорти огласил эту декларацию по радио, не позаботившись предварительно о том, чтобы обеспечить безопасность Будапешта. Его легкомыслие, глупость и безответственность опрокинули все намеченные планы: немцы арестовали Хорти и сформировали правительство из нилашистов.

– Таково положение, – сказал Тюльпанов. – То, о чем я сейчас говорил, вы уже знаете и без меня, но я счел нужным ради полной ясности все это повторить. Хорти свою роль отыграл. Своим последним шагом он выдал Венгрию на растерзание Гитлеру.

Полковник Тюльпанов моложе меня года на два. Он высок, строен, у него русые волосы и гладко выбритое лицо. Это кадровый военный. До Октябрьской революции Тюльпанов работал шофером, в гражданскую войну вступил рядовым бойцом, а закончил ее командиром полка. Демобилизоваться он не захотел и, окончив высшее военное училище, оставался в нем преподавателем истории военного искусства вплоть до начала второй мировой войны. Полковник свободно владеет немецким и английским языками.

– Есть две возможности, – пояснил он мне. – Первая, что ядро венгерской армии пойдет за Салаши, по крайней мере в вопросах его внешней политики, то есть, иначе говоря, Венгрия станет продолжать войну в качестве гитлеровского наймита. За это, кроме всего прочего, говорит тот факт, что немцам удалось арестовать Хорти непосредственно после его выступления по радио, а также и отсутствие каких бы то ни было сообщений о серьезных боях в Будапеште. Во всяком случае, наша воздушная разведка наличия таких боев не подтверждает. Однако не исключено и другое, – продолжал Тюльпанов. – А именно: венгерская армия не подчинится Салаши или на сторону немцев встанет лишь небольшая ее часть. О возможности такого поворота событий свидетельствует то обстоятельство, что будапештское радио беспрерывно угрожает виселицей всякому, кто не захочет воевать дальше. Если бы гонведы хотели продолжать войну, угрожать им виселицей было бы не к чему. В случае подтверждения первой версии нам все еще придется сражаться и с венгерской армией, причем самым энергичным образом! Ведь мы и так уже несколько недель стоим в бездействии. Если венгерская армия пойдет за Салаши, выжидать мы больше не будем, да и права на это не имеем. Если же она порвет с Салаши, мы окажем ей помощь в ее борьбе против немцев. В случае раскола, если одна часть армии решит поддерживать Салаши, а другая нет, мы станем помогать этой второй в ее борьбе и против Салаши, и против немцев. Вас, товарищ Балинт, генерал-полковник вызвал сюда для участия в обсуждении ряда вопросов, связанных с положением в Венгрии.

Тюльпанова позвали к телефону. Отсутствовал он долго. А когда вернулся, сел за накрытый белой клеенкой столик и, не говоря ни слова, нервным движением, столь для него необычным, налил до краев красным кавказским вином стаканы. Мы чокнулись. Молча полковник выпил вино и, поставив стакан, заговорил снова.

– Получено сообщение, что командующий 1-й венгерской армией генерал-полковник Бела Миклош-Дальноки вместе со своим адъютантом и начальником штаба перешел через линию фронта и находится по пути в Лишке. К утру он будет здесь.

18 октября 1944 года

Вношу в дневник события сразу за вчерашний и сегодняшний день. Взяться за перо вчера не имел возможности. А писать было о чем!

Вчера, 17 октября 1944 года, здесь, в Лишко, в одном из самых просторных классов местной школы командующий фронтом и член Военного совета встретились с Белой Миклошем и сопровождавшими его лицами: полковником генерального штаба Кальманом Кери и подполковником Чукаши-Хектом. Встреча была назначена на двенадцать часов дня. Ровно в полдень Миклош и его свита прибыли к зданию школы. Их провел сюда подполковник Давыденко.

В классной комнате, где советские генералы ожидали венгерских господ, два окна, до сего дня забитые досками, теперь ослепительно сверкали широкими стеклами. Их вставили всего за час до встречи. Побелка стен была произведена накануне поздно вечером, и в помещении сильно пахло известью. На одной из стен висела огромная карта местности с линией фронта, обозначенной маленькими разноцветными флажками. Плотно утрамбованный земляной пол устилали пестрые украинские половики.

Друг против друга примерно на расстоянии полуметра стояли два длинных сосновых стола. Возле каждого размещалось по пять стульев с таким расчетом, чтобы обе делегации сидели лицом к лицу.

Генерал-полковник Миклош представился по-военному. Потом Миклош представил двух сопровождавших его офицеров. Говорил он по-немецки. Я дословно перевел на русский язык все, что он сказал, а затем довел до его сведения, что он смело может вести беседу на венгерском языке. Мое предложение заметно его смутило, он вопросительно поглядел на Кери. Тот с улыбкой кивнул головой в мою сторону. От полковника разило одеколоном.

Бела Миклош высок и широкоплеч. Это заметно лысеющий и полнеющий человек, которому за пятьдесят. Лицо кирпичного цвета, белки светло-голубых глаз в сетке кровяных прожилок. Бледно-зеленая полевая форма без регалий. Серые лайковые перчатки.

Кальману Кери что-нибудь около сорока. Наружность пустоголового франта. Я лишь впоследствии понял, что он далеко не таков. Парадный мундир сплошь увешан всевозможными орденами – венгерскими, немецкими, итальянскими и даже японскими. Носит желтые лайковые перчатки.

Подполковник Чукаши-Хект смугл, как цыган, строен, высок, поразительно моложав. Истый, настоящий кадровый офицер. На груди единственная награда – нечто вроде огромного серебряного солнечного диска. Я подумал, что это какой-то японский орден, но несколько позже, за обедом, выяснилось, что серебряный диск получен им лично от Франко.

Чукаши-Хект сидел неподвижно, как изваяние, однако с подчеркнутым интересом следил за происходящим. Когда заговорил Бела Миклош, Чукаши, чтобы лучше слышать, поднес ладонь к уху.

Между тем Миклош начал свою речь достаточно громко. Он попросил разрешения подробно изложить цель своего приезда, причем сделал это стоя и вновь опустился на стул не раньше, как при повторной просьбе командующего. Говоря, он часто снимал и опять надевал одну из своих серых перчаток.

Перевожу все им сказанное от слова до слова:

– Приняв в Хусте руководителя посетившей меня по поручению пленных господ офицеров делегации, я немедленно доложил о ее миссии по телефону его высочеству господину правителю. Господин правитель принял мой доклад к сведению, но отпустить обратно членов делегации запретил.

При этих словах неизменно улыбающийся Кери неодобрительно мотнул головой. Однако генерал-полковник Миклош этого не заметил, так как не отрываясь смотрел на висевшую на стене карту, и спокойно продолжал свою речь:

– В этой связи господин правитель сообщил мне, что он уже в течение нескольких месяцев ведет через Швейцарию с англичанами и американцами переговоры, цель которых – достижение немедленного перемирия и оккупации Венгрии англичанами и американцами.

Улыбка мгновенно сбежала с лица Кери. Он осуждающе покачал головой, издав при этом такой звук, словно у него першило в горле.

Бела Миклош коротко взглянул на него и продолжал:

– Учитывая, разумеется, что англосаксы являются союзниками русских.

Кери одобрительно кивнул и снова заулыбался.

– Спустя четыре-пять часов его высочество вызвал меня к прямому проводу. Как и в первый раз, он говорил со мной лично. Выяснилось, что господин правитель решил изменить свои первоначальные инструкции. Он приказал переправить одного из членов делегации военнопленных обратно к русским, поручив ему передать господам пленным офицерам, что правитель Венгрии подумает над их просьбой. Иными словами, он обдумает, каким образом можно порвать с немцами и перейти на сторону союзников. Одновременно господин правитель информировал меня, что, несмотря на свои прежние заверения, англосаксы оккупировать сейчас Венгрию отказались. Они посоветовали его высочеству обратиться с просьбой о перемирии непосредственно к русским, обещая со своей стороны таковую поддержать. Я тут же направил одного из членов делегации, капитана Дьенеи, в расположение советских войск. Надеюсь, он прибыл к вам невредимым?

– Да, прибыл.

– Через несколько дней, – продолжал Бела Миклош, – по поручению господина правителя наш штаб в Хусте посетило лицо, приближенное к супруге его высочества. Оно осведомило нас, что господин правитель направил в Москву своих представителей, чтобы начать переговоры о прекращении военных действий. Двенадцатого числа сего месяца это лицо еще раз удостоило нас своим посещением и сообщило мне, что одиннадцатого октября представители господина правителя подписали в Москве соглашение о перемирии, согласно которому Венгрия берет на себя обязательство принять участие в войне против Германии. Мне также сообщили, что господин правитель намерен на днях предать гласности это соглашение. Я выразил опасение, что ни дислоцированные в стране шесть немецких дивизий, ни пять их дивизий, стоящих в Карпатах, не сдадут Венгрию без боя, а это в общей сложности одиннадцать боевых соединений! Вместе с оттянутыми в Венгрию с Балкан бронетанковыми соединениями они представят такую серьезную военную силу, которая, если мы надлежащим образом не подготовимся, может воспрепятствовать выполнению принятых нами обязательств по соглашению о перемирии.

Чукаши-Хект взял со стола одну из бутылок с нарзаном и налил до краев большой стакан. Бела Миклош залпом опорожнил его и продолжал:

– Доверенным лицом господина регента была одна венгерская графиня. Она, как и Хорти, тоже до известной степени верит в рыцарство Гитлера. «Уж не думаете ли вы, что Гитлер способен превратить в арену войны территорию своего бывшего союзника?» – сказала она. Словом, и графиня, и сам Хорти, с одной стороны, не сомневались в рыцарских чувствах Гитлера, с другой – были убеждены в преданности и силе охранявших крепость в Буде гвардейских частей, равно как и в беспрекословном повиновении его высочеству венгерского офицерского корпуса. Я привлек к участию в беседе с графиней господина полковника Кери и подполковника Чукаши-Хекта. Оба поддержали мое предложение просить его высочество господина правителя под предлогом смотра войскам выехать в свою ставку в Хусте и уже из этого вполне безопасного места под защитой 1-й гонведной армии объявить всей стране и нации о заключении им перемирия с русскими. Но господин правитель мою рекомендацию отклонил: «У вас шалят нервы, дорогой Миклош!» – сказал мне по телефону Хорти, разумеется не обмолвившись ни словом по существу отклоненного им предложения. Он прекрасно знал, что с некоторых пор гестапо регулярно подслушивает все его телефонные разговоры.

Тут Миклош тяжело вздохнул и перевел дух.

– Как известно, пятнадцатого октября господин правитель выступил по радио. Он оповестил венгерскую нацию о заключении перемирия. Начальник генерального штаба Янош Вёрёш направил всем венгерским генералам шифрованные телеграммы с приказом выступить против немецких войск. Вы, господа генералы, безусловно, осведомлены обо всем этом и о том, что произошло дальше. Но кое-какие не известные вам подробности могут представить для вас интерес. Во второй половине дня пятнадцатого октября нилашистские мерзавцы предъявили Хорти требование подать в отставку, передав пост главы государства Салаши. Ультиматум этот его высочество, разумеется, решительно отклонил. В ответ немцы атаковали крепость в Буде. Ее обороняла гвардия, однако Хорти приказал защитникам крепости сложить оружие. Думается, он все еще продолжал полагаться на рыцарские чувства Гитлера. К вечеру того же дня нилашистская банда, сопровождаемая отрядом немецких солдат, ворвалась во дворец Хорти. Предводительствовал ими полицейский комиссар, возглавлявший личную охрану его высочества. Правитель находился в этот момент в туалетной комнате. Дверь была заперта, но ее взломали. И вот в ванной принужден был Хорти подписать заранее заготовленный от его имени документ, в котором объявлялось, что он слагает с себя полномочия регента в пользу Салаши. А после того, как этот навязанный ему документ о собственной отставке: был подписан, ему даже не дали времени привести в порядок свою одежду… Его тайком вывезли из крепости, и два унтер-офицера, всего-навсего унтеры, доставили его к начальнику гестапо!.. А радио уже передавало новый приказ начальника генерального штаба Яноша Вёрёша. Не далее как в полдень Вёрёш угрожал пулей и виселицей тому, кто не выполнит приказа его высочества господина правителя, а вечером он уже грозил такой же карой всем осмелившимся его выполнить.

Вначале Бела Миклош говорил то слишком громко, словно отдавая команду, то совсем тихо, почти шепотом. Но все эти его модуляции не всегда совпадали со смыслом сказанного. Как ни старался он овладеть своими голосовыми связками, речь его казалась маловыразительной, и следить за ней было чрезвычайно трудно. Однако сам генерал устал гораздо скорее своих слушателей, уже через семь-десять минут речь его стала совершенно монотонной. Но мысли свои Миклош продолжал формулировать вполне отчетливо. На лбу у него проступила испарина. Сказав про начальника генерального штаба Яноша Вёрёша и его приказ, переданный по радио, Бела Миклош вновь глубоко вздохнул и сделал минутную паузу.

– Товарищ Балинт, спросите господина генерал-полковника, не хочет ли он сделать небольшой перерыв и слегка отдохнуть?

Но Бела Миклош изъявил намерение продолжать.

– Пятнадцатого числа, находясь в Берегове, я услыхал по радио декларацию господина правителя и тут же дал приказ своим войскам развернуться фронтом против немцев, а также распорядился выставить на всех перекрестках и мостах линии Чоп – Берегово – Ужгород сильную охрану и разоружить приставленную к гонведным частям для контроля немецкую полевую жандармерию. Кроме того, я приказал полковнику Йолшваи обезоружить личный состав немецких моторизованных подразделений и захватить их техническую часть, чтобы использовать ее в гонведной армии.

К вечеру пятнадцатого октября меня потребовал к телефону немецкий генерал-полковник Хейнриц, которому подчинялась 1-я гонведная армия. Повиноваться ему я отказался и вызвал по прямому проводу Будапешт, желая лично, говорить с его высочеством. Меня соединили с рабочим кабинетом господина правителя, но, лишь только я попросил к телефону его высочество, кто-то громко расхохотался прямо в трубку, разразившись при этом такой бранью, что приличие не позволяет мне ее повторить. Тот же неизвестный на другом конце провода с оскорбительным смехом поведал мне историю того, где и при каких обстоятельствах подписал господин правитель прошение об отставке, а также кто, каким способом похитил Хорти из дворца. Когда я бросил трубку, господин полковник Кери доложил мне, что со стороны Ужгорода движутся на Берегово сто пятьдесят немецких танков, которым гонведы не в силах противостоять. Я немедленно сел в машину и выехал в свою главную ставку в Хусте, куда и прибыл после десяти часов вечера.

Тут Бела Миклош сделал еще более продолжительную паузу.

Чукаши-Хект беспрерывно подливал ему в стакан минеральную воду, и генерал-полковник, оставив наконец в покое свои перчатки, жадно ее пил. Пот градом катился у него со лба. Миклош то и дело отирал его белым шелковым платком.

С первых же слов Белы Миклоша командующий фронтом опустил веки, да так и продолжал сидеть, не открывая глаз. Если бы он не подергивал время от времени свои длинные висячие седые усы и не приглаживал на круглой голове коротко остриженные пепельные волосы, Миклош мог наверняка подумать, что он спит. Член Военного совета был неподвижен как скала. Будто окаменело и его смуглое бритое лицо. Только в больших черных глазах горела жизнь. Я еще ни разу не видал его таким сдержанным.

– Вот так!.. – произнес наконец Миклош, поднося к губам стакан, даже не заметив, что он пуст. – Вот так!.. – повторил он. – В Хусте меня ожидала телеграмма генерал-полковника Хейнрица, подтверждающая приказ немедленно к нему явиться. Телеграмму принес ко мне в кабинет штабс-полковник Йолшваи. Он же вызвался сопровождать меня в Собранц, где находилась ставка Хейнрица. Я поблагодарил его за предложение и распорядился собираться в дорогу. Оставшись один, я попросил господина полковника Кери зайти ко мне и откровенно признался ему, что не знаю, как поступить: хочу во что бы то ни стало выполнить приказ господина правителя, но не вижу для этого никаких возможностей.

Миклош снова отер лоб.

– Прошу вас, господин майор, – обратился он ко мне, – спросите господ генералов, имеют ли они какие-либо возражения, если информацию продолжит вместо меня господин полковник Кери. Весь ход дальнейших событий он знает так же хорошо, как и я.

И Бела Миклош еще раз вытер мокрым платком выступивший на лбу пот, после чего удобно расположился в кресле.

Кальман Кери поднялся с места и, несмотря на двукратное предложение говорить сидя, начал свою речь, стоя навытяжку.

Актер неплохой, но слегка переигрывает! Старается изобразить из себя простого, сурового фронтовика, но для такого амплуа комплекция его чересчур рыхла, а голос тонок, почти как у женщины.

– Прежде чем продолжить и закончить сообщение его высокопревосходительства, я с разрешения господ генералов коротко остановлюсь на тех предшествующих событиях, которых его высокопревосходительство хоть и коснулся, но изложить более подробно, видимо, не счел необходимым. Я имею в виду переговоры между господином правителем и англосаксонскими державами, западными союзниками Советского Союза.

Командующий приоткрыл левый глаз.

– Когда в марте текущего года немцы оккупировали Венгрию, его высочество господин правитель направил в Швейцарию двух дам: графиню Габриэлу Залаи и супругу гонведного генерал-лейтенанта графа Шторма. В Лугано они встретились с братом графини Шторм майором Кенникотом, штаб-офицером английской королевской армии. Майор Кенникот и доставил в Лондон предложение, вернее просьбу, господина правителя. Суть ее сводилась к тому, чтобы Англия выступила посредником между Советским Союзом и Венгрией. В конце мая майор Кенникот прибыл с испанским дипломатическим паспортом в Будапешт и просил аудиенции у его высочества, который принял его третьего июня. Господин правитель отнюдь не просил английское и американское правительства оккупировать своими войсками Венгрию. Ведь это не представлялось возможным даже с чисто военной точки зрения. Разве мыслимо через всю оккупированную нацистами Западную Европу провести в Венгрию восемь – десять боеспособных дивизий! Будучи сам превосходным солдатом, господин правитель знал это лучше кого бы то ни было. Он лишь просил англосаксов облегчить продвижение русской армии посредством систематических бомбардировок коммуникационных шоссейных и железных дорог, ведущих из Австрии в Будапешт, что могло бы нарушить снабжение немецких войск, находящихся в Венгрии. Кроме того, повторяю, его высочество просил английское правительство взять на себя посредничество в переговорах между советским и венгерским правительствами. Майор Кенникот с тем и отбыл в Лондон, а уже в конце июня снова посетил Будапешт. Он предложил господину правителю изложить письменно, каковы должны быть содержание и цель посреднического предложения, с которым надлежит английскому правительству обратиться к правительству Советского Союза. Тогда его высочество продиктовал мне письмо на имя господина премьер-министра Черчилля, в котором просил господина Черчилля поддержать перед Советским правительством три венгерских пожелания. Первое: заключить с Советским правительством соглашение о перемирии. Второе: в случае если после подписания такого соглашения вооруженные силы Гитлера повернут против его высочества, чтобы Советское правительство помогло господину правителю и верным ему венгерским войскам самолетами, танками, артиллерией и боеприпасами. В третьих: чтобы из числа находящихся на территории Советского Союза военнопленных генералов, офицеров, унтер-офицеров и рядовых гонведов был незамедлительно сформирован национальный венгерский легион, отдан под командование пребывающего в русском плену гонведного генерал-лейтенанта графа Альфреда Шторма и сразу по подписании соглашения о перемирии во главе с графом Штормом направлен в Венгрию.

Выдержав небольшую паузу, Кери продолжал:

– Майор Кенникот лично доставил в Лондон письмо господина правителя. Но поскольку господин Черчилль на послание его высочества не ответил, в конце августа графиня Залаи выехала с ватиканским паспортом в Англию. В Будапешт она вернулась в середине сентября и привезла следующий ответ: английское правительство рекомендует венгерскому правительству обратиться с просьбой о перемирии непосредственно к правительству Советского Союза. Его высочество такой совет принял и направил в Москву генерал-лейтенанта жандармерии Фараго, по существу, с теми же самыми пожеланиями, которые были им изложены в письме к премьер-министру Черчиллю. Выполняя поручение его превосходительства генерал-полковника Миклоша, я помог генерал-лейтенанту Фараго перейти линию фронта и достигнуть расположения советских войск, где его ожидал советский полковник по имени Тюльпанов. Оттуда Фараго был доставлен самолетом в Москву. Такова предыстория подписанного одиннадцатого числа текущего месяца соглашения о временном перемирии. Теперь с разрешения господ генералов я продолжу сообщение господина генерал-полковника Миклоша с того места, на котором он его прервал.

– Вы не устали, господин полковник? – спросил член Военного совета.

– Я солдат! – ответил Кери.

– Скажите, Балинт, – полуобернулся ко мне член Военного совета, – слыхали вы о том, что в числе пленных находится венгерский генерал по имени Шторм?

– Я видел генерал-лейтенанта Шторма во время моего посещения одного из подмосковных лагерей для венгерских военнопленных. У него ампутированы обе ноги.

– Гм…

– Спросите в таком случае: почему венгерское правительство желает поручить именно генералу Шторму командование венгерским легионом, который оно намеревается создать?

– Не знаю, – ответил Кери.

– Да ведь его благоверная – закадычная подруга супруги Хорти! – неожиданно заявил Бела Миклош. – Такие неразлучные друзья, водой не разольешь!

Кери впился в глаза своего начальника острым, как железные вилы, взглядом. Бела Миклош залпом выпил два стакана нарзана.

– Итак, господа генералы, если позволите, я продолжу информационный доклад его высокопревосходительства. Господин генерал-полковник уже сообщил вам, что вечером шестнадцатого октября в ставке нашего штаба в Хусте была получена телеграмма от Хейнрица. Немецкий генерал-полковник вторично за этот день настоятельно требовал, чтобы господин генерал-полковник Миклош немедленно явился к нему в Собранц. Телеграмму Хейнрица вручил его высокопревосходительству лично полковник Йолшваи, платный агент гестапо.

– Получал ежемесячно от Гиммлера тысячу марок, – вновь вставил от себя Бела Миклош.

– Если господину генерал-полковнику было об этом известно, что же мешало ему арестовать этого человека?

– Не имел возможности. Жена Йолшваи – ближайшая подружка Миклоша Хорти, младшего сына господина правителя.

– Гм…

На секунду Кери как бы потерял власть над собой и сделал такое движение, словно намеревался ткнуть Миклоша в бок. Но уже в следующее мгновенье лицо его было опять спокойно, он даже улыбался.

– Словом, приказ Хейнрица передал господину генерал-полковнику один из венгерских агентов гестапо. Когда господин командующий вызвал меня к себе, мне уже было известно, что высланная Хейнрицем в Хуст танковая колонна находится от нас не далее шестидесяти пяти – семидесяти километров. Для обороны Хуста имелся всего один гонведный батальон да несколько зенитных батарей. Сила перед сотней танков противника крайне ничтожная, даже если гонведы не отказались бы повиноваться приказу господина генерал-полковника. Не говоря уже о том, что последнее тоже было достаточно проблематично: ведь командир батальона – шваб, а его адъютант – нилашист. Я разыскал Йолшваи, сказав ему, что через полчаса мы выедем в немецкую ставку и захватим его с собой. Он принял мое сообщение с показным безразличием. Затем я отдал распоряжение немедленно подать к зданию штаба пять легковых и две грузовые машины и точно обусловил порядок их следования: впереди пойдут две легковые, за ними два грузовика, сзади снова три легковые. В первую машину мы уложили наличную кассу командования. Сейф с четырьмя миллионами пенгё, после того как мы с Йолшваи их пересчитали, был опечатан.