Текст книги "Марки королевы Виктории"

Автор книги: Барри Мейтланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

– Будьте как дома, – сказал Старлинг, стоявший у нее за спиной. Потом он повернулся и вышел бы из комнаты, если бы Кэти его не остановила.

– Мистер Старлинг! Я бы хотела взглянуть на комнату Евы.

Поначалу ей показалось, что Старлинг будет возражать, но он жестом предложил ей следовать за ним. Они вместе прошли в противоположный конец дома и оказались в такой же светлой спальне с выходившими на юг окнами. У стены стояла большая двуспальная кровать с четырьмя столбиками, а у окна помещались два кресла. В комнате находилась дверь, позволявшая пройти в ванную и гардеробную. Старлинг открыл еще одну дверь и продемонстрировал Кэти смежную со спальней маленькую гостиную. Там стояли софа и телевизор, рядом с ним грудой лежали видеокассеты.

– Я бы хотела все здесь осмотреть. Здесь и в спальне. Если вы, конечно, не возражаете, мистер Старлинг.

Старлинг заколебался, потом сказал:

– Нет.

– Я вас не поняла…

– Нет, я с этим не согласен. Вот если возникнет такая необходимость… Но пока такой необходимости нет, я не хочу, чтобы кто-нибудь дотрагивался до ее вещей. Кроме того, здесь вы ничего полезного для себя не найдете.

– Мистер Старлинг, я думала…

– Нет – и все тут. И не будем больше об этом. – Он протянул руку и захлопнул дверь перед носом у Кэти. – Обед будет около восьми, – сказал он, выводя Кэти в коридор. – Выпивка в гостиной внизу. Там же и телевизор. Развлекайтесь.

– А вы где будете?

– Буду сидеть у телефона в своем кабинете на первом этаже.

Она кивнула.

– В таком случае я приму душ и сразу же спущусь на первый этаж. Надеюсь, вы дадите мне знать, если телефон зазвонит? Прежде чем поднимете трубку?

– Разумеется. – Он повернулся и с важным, даже чопорным видом проследовал к лестнице. В сопредельной – en suite – со своей спальней ванной комнате Кэти нашла чистые полотенца. Там, кроме того, находились вещи, обычно называемые милыми пустяками, но тем не менее свидетельствовавшие о внимании хозяина к гостям. Так, Кэти обнаружила на полочке для мыльницы несколько морских раковин, букетик засушенных цветов в элегантной, ручного плетения, корзиночке и запечатанный флакон с каким-то экзотическим маслом для тела. Кто-то приложил немало усилий, чтобы раздобыть все это и разложить по местам. Со Старлингом это как-то не вязалось. Но если не он, то кто это сделал? Возможно, Марианна? Или Ева? У этих вещей был какой-то вневременной вид, и можно было подумать, будто они пролежали в ванной целую вечность. В этом смысле они походили на культовые или жертвенные предметы – из тех, что находят в саркофагах египетских фараонов. Конечно, могло статься, дом оформлен Брендой, первой женой Старлинга, а он после ее смерти просто не захотел ничего трогать. Это предположение было тем более вероятно, что обстановку в этом доме, без сомнения, выбирала Бренда. Во всяком случае, большую ее часть. К примеру, ковры и занавески по стилю и узору относились к тому времени, когда она здесь хозяйничала. Кроме того, вряд ли кто-то предпринимал значительные усилия, стремясь изменить царивший в доме исполненный старомодного уюта, покоя и комфорта традиционный стиль. Другое дело – лондонская квартира. В ней все было совершенно по-другому. Фактически интерьеры квартиры и дома напоминали два противоположных полюса, никак друг с другом не пересекавшиеся и не взаимодействовавшие.

Кэти вышла из спальни и спустилась по витой лестнице на первый этаж, неслышно ступая по застилавшему ее толстому ворсистому ковру. Из-за закрытой кухонной двери доносился стук ножа о разделочную доску, но, помимо этого, в доме было тихо. Дверь в гостиную оказалась полуоткрыта, и она вошла в эту длинную комнату с высокими французскими окнами, выходившими на лужайку в южной стороне дома. Напротив окон находился большой камин с поленницей заготовленных на случай холодов дров. Вокруг камина были гостеприимно расставлены кушетки и кресла. На стенах висели старые картины с сельскими видами, написанные маслом. Среди них помещалось совершенно неподходящее по стилю произведение: фотопортрет пожилого мужчины. Кэти предположила, что работа довольно старая, поскольку, во-первых, снимок был черно-белый, а во-вторых, запечатлевал человека, походившего на патриарха девятнадцатого столетия. С седыми усами и бородой, он смотрел в объектив камеры сквозь стекла старомодного пенсне. Однако чуть позже Кэти обнаружила внизу штамп лиссабонской студии художественной фотографии и дату – 1987 год.

Алкогольные напитки, о которых упоминал Старлинг, помещались в шкафу-баре. В противоположном конце комнаты стояли телевизор и письменный стол. В тумбочке под телевизором Кэти обнаружила две видеокассеты с записями старых мультфильмов Уолта Диснея. Возможно, это реликты, оставшиеся с прошлого Рождества, подумала она. Вряд ли Ева остановила бы свой выбор на мультфильмах. Осмотревшись, Кэти не увидела в этой комнате ничего указывающего на выбор Евы, – за исключением висевшей на стене фотографии старика, предположительно ее папаши.

Кэти открыла балконную дверь и вышла на террасу из теплого йоркширского камня. Справа, за лужайкой, она увидела угол искрящегося на солнце голубого бассейна, частично скрытого от взглядов живой изгородью из ивовых деревьев, а за бассейном – теннисный корт. Все это имело ухоженный вид: лужайка и живая изгородь были аккуратно подстрижены, сорняки выполоты. Далее располагался искусственный пруд с украшенной орнаментом облицовкой и огороженный кустарником розовый сад.

Когда она вернулась в гостиную, часы пробили семь. Хотя сумерки только еще начинали сгущаться, тени, отбрасываемые на лужайку окружавшими дом деревьями, удлинились и в гостиной стало темно и мрачно. Кэти прошла из гостиной в холл и увидела за лестницей коридор, заканчивавшийся дверью. Дверь приоткрылась; струившийся из нее свет падал на оклеенные бумажными обоями стены. Кэти неслышным шагом прошла по коридору к двери, заглянула в щель и увидела Старлинга, сидевшего за покрытым зеленым сукном столом и просматривавшего лежавшие перед ним бумаги. Он с таким вниманием изучал бумажные листы, что его нос находился от них на расстоянии каких-нибудь нескольких дюймов. На листе, который он в данный момент рассматривал, лежало яркое световое пятно от увеличивающего оптического прибора с подсветкой, находившегося у него в руке. Кэти тихонько вошла в комнату и окинула ее взглядом: небольшой кабинет со столом и небольшим камином, рядом с которым помещался обтянутый кожей стул с высокой спинкой, чуть дальше стоял книжный шкаф, а у противоположной стены – заставленный винными бутылками стеллаж.

На Старлинге была белоснежная крахмальная рубашка, и Кэти подумала, что он чем-то напоминает хирурга или дантиста. Но на самом деле внимание хозяина кабинета сосредоточилось на почтовой марке, наклеенной на бумажный лист. Перед ним на столе лежали и другие бумажные листы с марками всех цветов радуги – оранжевыми, зелеными, цвета сепии, голубыми – основательно потускневшими и выцветшими. Помимо этого их объединяло еще одно: все они были выполнены в сходной манере и имели один и тот же дизайн.

Старлинг оторвался от созерцания бумажного листа с маркой в центре и поднял на нее глаза.

– «Шалонские головки», – небрежно сказала Кэти, и тут, к своему ужасу, заметила, что Старлинг плачет и его щеки мокры от слез.

Старлинг некоторое время молча на нее смотрел. При этом его лицо сохраняло бесстрастное выражение. Принимая во внимание слезы, происходящее выглядело довольно абсурдно.

– Извините. Я не хотела вас беспокоить. Просто увидела свет и…

Она повернулась, чтобы уйти, но Старлинг сказал:

– Не уходите… Все в порядке. Вы можете остаться, если хотите.

Голос его звучал хрипло, но в нем слышалось приглашение к разговору. Казалось, ему хотелось что-то ей сказать.

– Вы, наверное, думаете, что это чистой воды сумасшествие, – сказал Старлинг.

Признаться, Кэти не знала точно, что он имел в виду.

– Все это, – уточнил он, указав на разложенные на столе бумажные листы с марками.

– О, я как раз пытаюсь сейчас понять суть этого увлечения. Мистер Мелвилл дал мне несколько книг на эту тему. Но я лишь в самом начале: изучаю пока наиболее древние и примитивные знаки почтовой оплаты – всякие там катушки и блоки из дерева… Там столько всего понаписано – у меня просто ум за разум заходит.

Старлинг удовлетворенно помотал головой.

– Должно быть, вы очень сознательный и добросовестный человек, сержант, коли пытаетесь понять душу помешанного филателиста.

– Вы считаете себя помешанным?

– По крайней мере в настоящий момент я так именно себя и чувствую.

– По словам мистера Мелвилла, вы написали книгу о «Шалонских головках».

Старлинг согласно кивнул.

– Я бы хотела ее почитать – если, конечно, возможно.

– В гостиной на книжной полке есть один экземпляр. Читайте на здоровье.

– Спасибо. Мелвилл говорил, филателисты очень высоко ее оценили.

– Мистер Мелвилл – добрый человек. Он устроил мне все это. – Старлинг указал на лежавшие перед ним бумажные листы, и Кэти впервые за все время заметила, что это не марки, а их цветные ксерокопированные изображения в натуральную величину. – Теперь моя коллекция принадлежит фирме «Кабот», но Джеймс попросил своих людей изготовить для меня копии. Ведь эти марки – мои самые любимые. – Старлинг печально посмотрел на листы с имитациями. Кэти подошла поближе к столу и через плечо Сэмми тоже бросила взгляд на ксерокопии. – Вот эти, к примеру… – Старлинг достал лист с ксерокопированным изображением блока из двадцати идентичных коричневых «Шалонских головок». Они располагались на листе в четыре ряда, по пять марок в каждом. – Новая Шотландия, 1853 год. Коричневые, номинальной стоимостью в пенни. Блок из двадцати штук, высокая печать. Как все-таки они красивы, как красивы… – прошептал он в восхищении. – Между прочим, это подарок. Ева подарила.

– Ева? Значит, она тоже знала о вашем увлечении «Шалонскими головками»? Понимала, что вам надо дарить?

– Нет, – вздохнул Старлинг. – Это оказалось просто совпадение. Тем не менее она – при всем ее неведении – угодила точно в яблочко. Сорвала, так сказать, банк. Она подарила их мне на день рождения два года назад. Раскопала в каком-то задрипанном филателистическом магазинчике. В какой-то дыре. Это меня сразило.

Кэти посмотрела на блок священных коричневых марок, дар Евы, двадцать крохотных ее портретов. Интересно, задалась она вопросом, Ева подозревала о своем разительном сходстве с этим изображением королевы? Неужели не подозревала?

Старлинг отложил лист с ксерокопиями марок и печально вздохнул. Должно быть, вспомнил о том, что эти сокровища ему больше не принадлежат.

– Я, пожалуй, пойду и возьму вашу книгу, – тихо сказала Кэти.

Он ничего не сказал, и она повернулась, чтобы идти. Тогда он заговорил снова.

– А ведь они, знаете ли, мне не позвонят, – сказал он и хлюпнул носом.

– Обязательно позвонят, – сказала Кэти.

– Нет-нет. Вы тогда оказались правы, знаете ли.

– Что вы имеете в виду?

– Вы были правы, когда упомянули о марках на письмах с требованиями выкупа. Когда спросили, не мои ли это собственные… – Он повернулся и посмотрел на Кэти в упор. Из глаз у него капали слезы. – Вы ведь полагали, что за всем этим стоит она, не так ли? Ну так вот: вы были правы – это мои марки.

– Что такое? – Кэти была поражена. – Но вы сказали…

– Вы тогда спросили меня, проверял ли я свою коллекцию, чтобы убедиться в принадлежности марок. И я сказал, проверял. Думал, если скажу обратное, вы будете настаивать на проверке, да еще и подключите к этому полицейских экспертов. Но я ничего этого не сделал. Это было все равно что усомниться в лояльности жены… Кроме того, я боялся… Боялся узнать правду.

– А сейчас, значит, вы наконец это проверили?

– Нет. У меня есть… вернее, у меня имелось много тысяч марок, причем далеко не все они разложены по порядку и каталогизированы… Всегда существовала возможность какую-то пропустить, что-то проглядеть. Но люди из фирмы «Кабот» были предельно внимательны, разбирая мою коллекцию.

Он взял со стола некий весьма солидный на вид документ и протянул Кэти.

– За последние два дня они переписали и оценили все мои марки. Для «Шалонских головок» составили отдельный список. Там марки с «Землей Ван-Даймена» числятся в рубрике «Тасмания»…

Кэти нашла в списке Тасманию и обнаружила около пятидесяти кратких описаний марок этой страны, причем каждая марка имела свой особый цифровой код.

– Эти номера занесены в каталог Стенли Гиббонса и являются стандартным средством идентификации той или иной марки. Видите в списке место, где номера начинаются с кода СГ19, 1856?

– Да, вижу.

– Марки с кодом до СГ19, а именно СГ14, СГ15 и СГ17, – относятся к предыдущему году. Они тоже находились в моей коллекции. Но в списке «Кабота» их нет.

– Вы уверены, что они у вас имелись? Их так много, и все они так друг на друга похожи…

– Совершенно уверен. Видите ли, марки под номерами 14, 15 и 17 были первыми марками «Земли Ван-Даймена», где фигурировали «Шалонские головки», а я специально разыскивал первые марки всех тех колоний, где использовался этот дизайн.

Он понурился в своем кресле, плечи у него опустились.

– Вы оказались правы, сержант Колла. Их взяла Ева.

– Скажем так: кто-то взял их.

Он беспомощно покачал головой:

– А кто еще?

– Когда вы пришли к этому выводу?

– Только что. Когда сидел здесь и просматривал список «Кабота». Разумеется, Ева не одна в этом участвовала. Голос, дававший мне по телефону указание ехать в аэропорт, определенно принадлежал мужчине.

Кэти испытала огромное облегчение. Она права – Ева в безопасности. И все это чертово похищение не более чем семейная свара – правда, особого рода и доведенная до абсурда, до истерического надрыва. Ну теперь-то Брок опять сможет спокойно спать, и все они вернутся к своим привычным делам – реальным и куда более важным, нежели это. Что же касается Сэмми Старлинга, то ему жить дальше будет гораздо труднее, чем прежде. Она посмотрела на него, лелеявшего свое горе, и мягко сказала:

– Я должна рассказать об этом Броку, Сэмми. Или, быть может, вы сами с ним поговорите?

Он застонал.

– Прошу вас, – прошептал он, – возьмите это на себя. Я… не могу с ним сейчас говорить. Скажите ему, что я очень обо всем сожалею.

В кабинете Старлинга находилось одно французское окно с дверью, которая вела на каменную террасу, и Кэти, воспользовавшись этим, вышла на воздух, чтобы на приволье позвонить Броку. С террасы она могла наблюдать через окно за Старлингом, сидевшим без движения, закрыв голову руками.

– Что он сказал? – В голосе Брока отражались те же метаморфозы в настроении, которые Кэти только что испытала сама, начиная с ужаса, сменившегося затем раздражением, и заканчивая огромным облегчением. – Выходит, вы, Кэти, оказались правы! Возблагодарим же за это Господа.

– Это было очень жестоко, не так ли? Заставить его через все это пройти… Должно быть, она действительно его ненавидела.

– Заставить нас через все это пройти! Вспомните только, как мы задергались, когда возникло предположение, что эти двое могут встретиться в аэропорту и вылететь оттуда на континент, пока мы будем бестолково носиться из стороны в сторону, пытаясь установить их местонахождение? Та еще оказалась нервотрепка!

– Да, неприятно. Но я все-таки очень волнуюсь за Сэмми. Он просто раздавлен.

– Без сомнения, сейчас ему не дает покоя мысль, что если бы он уделил больше внимания вашим словам, то его деньги остались бы при нем. Кстати, вы по-прежнему хотите остаться там на ночь?

– Полагаю, я должна.

– О'кей! У него виски есть?

– Вероятно.

– Налейте себе большую порцию. Не стану отрицать: я испытал немалое облегчение. Особенно если учесть, что полученная от экспертизы информация ничего хорошего нам не сулила… Спокойной ночи.

Он повесил трубку прежде, чем она успела спросить, какие данные экспертизы вызвали у него беспокойство. Перезванивать, однако, она не стала и, пожав плечами, вернулась в кабинет Старлинга.

Старлинг поднял на нее глаза.

– Очень разозлился? – спросил он.

– Не особенно.

– Значит, вы сейчас уедете?

– Я подумала и решила остаться. Мало ли что? В такой ситуации ни в чем нельзя быть уверенным на все сто…

Старлинг одарил ее печальной улыбкой и сказал:

– Пойду узнаю, как там дела у Марианны с обедом…

В гостиной Кэти включила пару настольных ламп, подошла к бару и налила себе маленький стаканчик виски. Над баром висела единственная в гостиной книжная полка. Она была заставлена небольшого размера томиками. Самоучитель игры в бридж, краткое руководство к карточным играм, требовавшим усидчивости и терпения, англо-португальский фразеологический словарь и написанная Сэмми Старлингом книга «„Шалонские головки“. Хронология». Кэти взяла ее с полки и прошла к стоявшему у камина креслу. Она нашла очень трогательным посвящение книги отцу Евы, Дому Арнальду де Вашкунселлушу. Предисловие гласило: «Женская головка удивительной красоты».

«Если некая вещь прежде никогда не существовала, то как она должна выглядеть? Первые аэропланы своим дизайном напоминали птиц, первые автомобили – кареты без лошадей, а первая почтовая марка походила на монету или медальон. Когда Роуленд Хилл изобрел клеящуюся марку, он последовал совету Бенджамена Чевертона, считавшего, что частью ее дизайна должна стать „женская головка удивительной красоты“, выполненная рукой мистера Вайона и основывающаяся на юбилейной медали 1837 года того же Уильяма Вайона, изображающей профиль недавно взошедшей на престол королевы Виктории.

Этот дизайн лег в основу почти всех будущих британских марок, тем более что изображение головы суверена в профиль имело давние традиции, уходившие корнями во времена Древнего Рима. Это придавало новому дизайну легитимность, освященную веками, а кроме того, сообщало всему проекту необходимую респектабельность, а ее квадратику гуммированной бумаги явно недоставало».

Кэти покачала головой, подумав, что эти строки вряд ли могли выйти из-под пера Сэмми Старлинга.

«Но так ли это было необходимо? Впоследствии, когда британские марки взяли за образец другие страны, далеко не все воспользовались этим дизайном. К примеру, на марках Российской империи девятнадцатого века вместо профиля царя изображался герб дома Романовых. Равным образом, мы не найдем профиля кайзера на германских марках того периода и профиля короля Греции – на греческих.

Тем не менее мы находим голову королевы Изабеллы Испанской на марках ее страны, а также разнообразные женские мифологические и аллегорические фигуры – к примеру Цереры, Германии и Британии – на марках других стран. Закономерен вопрос: почему в дизайне марок отдавалось предпочтение женским изображениям? Откуда, из какого источника проистекает это нежелание?..»

«В самом деле, Сэмми, откуда все это проистекает? – подумала Кэти, удивленно выгнув дугой бровь. – Из какого источника?»

«Откуда, из какого источника проистекает это нежелание (за исключением марок Соединенных Штатов, где головы президентов, сменяя друг друга подобно профилям римских императоров на монетах, красовались на протяжении всего девятнадцатого века) изображать на марках правителей мужского пола? И почему Чевертон сказал „женская головка удивительной красоты“, а не просто „красивая голова суверена“, когда давал свои рекомендации Роуленду Хиллу, хотя второй вариант в данных обстоятельствах объективно представляется более естественным?

Быть может, все дело в том, что после французской революции европейские монархи опасались тиражировать свои изображения в виде отделенных от туловища голов, дабы не внушать своим подданным опасных идей? Следует, однако, заметить, что к изображениям женских головок это почему-то не относилось. Но вернемся к мужским образам. Возможно, их игнорирование связано с тем, что правители мужского пола, как, равным образом, и их поданные, испытывали подсознательное неприятие того факта, что образы суверена на марках были, если так можно выразиться, рассчитаны только на одно употребление, после чего теряли всякую ценность. Это не говоря уже о том, что каждый случай использования по назначению подобного образа был связан, так сказать, со своего рода поцелуем или, если угодно, актом оральной экспансии по отношению к обратной стороне изображения суверена».

Кэти глотнула виски, чтобы справиться с овладевшим ею изумлением. Неудивительно, что Мелвилл выражал осторожные сомнения в авторстве Сэмми. Кэти даже засомневалась, что Сэмми вообще когда-либо читал эту книгу, не говоря уже о ее написании.

«Совершенно очевидно, что такого рода соображения не имели отношения к женским образам. Наоборот, существовала особая притягательность в воспроизведении подобных действий по отношению к „женским головкам удивительной красоты“. И вот в 1851 году наиболее влекущий и эротичный из всех женских образов явил себя в виде „Шалонской головки“.

Оригинальный портрет королевы Виктории, написанный Альфредом Эдвардом Шалоном, изображает слегка напуганную и потрясенную юную женщину восемнадцати лет от роду, недавно взошедшую на престол. На полотне ее фигура, затянутая в парадное платье, предстает в доминирующем окружении тяжелых драпировок и дворцовых архитектурных деталей, в которые она запакована словно в роскошный гигантский кокон. Все это создает атмосферу необычайной помпезности и торжественности, необходимую для придания авторитета и внушения уважения к особе, которая кажется слишком тонкой и хрупкой, чтобы возглавить столь грандиозное предприятие, как Британская империя.

Но когда появилась первая почтовая марка типа „Шалонская головка“, этот образ претерпел значительную трансформацию – во многих отношениях. В отличие от плоскостных портретов с профилями работы Вайона, традиционных и холодноватых, мы получили объемное, трехмерное изображение королевы, которая задумчиво смотрит прямо на нас. Демонстрируется лишь голова и обнаженные плечи женщины с шалонского портрета. Теперь, когда мантия, тяжелое парадное платье и прочий официальный антураж исчезли, мы даже можем позволить себе предположить, что, несмотря на надетые на ней драгоценности и корону, автор изначально писал свою натуру обнаженной.

Оригинальный портрет в большей или меньшей степени претерпел и другие, не столь очевидные изменения, связанные с вариантами воплощения „Шалонской головки“ на различных марках, относящихся к этому типу. Так, если на портрете кисти Шалона губы у королевы крепко сжаты, то на многих марках этого типа они раздвинуты в неуловимой призывной улыбке. Также на многих марках у королевы увеличены глаза, а ее чуть простоватые черты подверглись изменениям в сторону улучшения или даже идеализации. Кроме того, юношеская пухлость на оригинальном портрете уступила место более спелым, женственным формам на марках. В любом случае сексуальность имиджа всячески подчеркивалась и отображалась графически.

Шалонский образ никогда не использовался в собственно британских марках. Возможно, он был слишком откровенным для метрополии. Но в колониях империи он пользовался огромным успехом. Его продолжали тиражировать вплоть до конца восьмидесятых годов девятнадцатого века, когда реальной королеве Виктории перевалило за шестьдесят. Все это время жители Австралии и колоний Вест-Индии продолжали лизать образ восемнадцатилетней девушки, когда хотели наклеить марку на свое письмо».

Кэти услышала у себя за спиной какой-то шорох. Удивленная, она быстро повернулась на шум и увидела Марианну, стоявшую за спинкой ее стула.

– Обед, – произнесла та, одарив ее суровым взглядом.

– Благодарю вас, – сказала Кэти.

Она поднялась на ноги и последовала за пожилой женщиной. В холле Марианна указала Кэти дверь, за которой располагалась просторная столовая с длинным столом красного дерева и дюжиной стульев. Столовые приборы стояли лишь на противоположных концах этого, казалось, бесконечного стола.

В обстановке трапезы доминировала отчужденность. Хотя приготовленное Марианной тушеное мясо со специями было выше всяких похвал, полное нежелание общаться, демонстрируемое хозяином дома и его кухаркой, сказалось на настроении Кэти не лучшим образом. Она попыталась в самом начале нарушить молчание и завязать общий разговор, но безуспешно, и ей ничего не оставалось, как тоже замолчать.

Старлинг, почти не прикоснувшийся к пище, подождал, когда она закончит есть, потом поднялся на ноги и сказал:

– Я очень устал, поэтому, если вы не возражаете, отправлюсь сейчас же в спальню. Это была тяжелая неделя. Мне казалось, что она никогда не кончится.

Когда Старлинг удалился, Кэти отнесла свои и его тарелки на кухню, где безуспешно пыталась перемолвиться словом с Марианной. Последняя выхватила у нее тарелки и отвернулась, бормоча себе под нос нечто неразборчивое, но сердитое. Все остальное время, пока молодая женщина находилась на кухне, Марианна полностью игнорировала все ее попытки с ней заговорить.

Кэти вернулась в гостевую комнату и заперла дверь. Она ничего с собой не привезла, но то немногое, что ей было нужно, нашла у себя в комнате и в ванной. Кэти приняла душ, выстирала под краном белье и некоторое время сидела обнаженная, глядя в окно, как золотая луна всходит над темным лесом. Прежде она никогда не расследовала дел, связанных с похищением, и не имела представления, как они могут развиваться. Она представила себе Еву в аэропорту Хитроу – в темных очках и с платком на голове. Рядом с ней стоял ее приятель, вынимавший марку стоимостью в миллион фунтов из конверта, оставленного Сэмми на доске для объявлений. Затем в ее воображении эта парочка бесследно исчезла, словно растворившись в небе. Обдумав свои фантазии, Кэти пришла к печальному для себя выводу, что такое вполне могло быть и в реальной жизни.

Потом ее внимание привлекло едва заметное движение за окном – там, где кончалась лужайка и к розовому саду подступали кусты и деревья. Кэти довольно долго смотрела в этом направлении и наконец увидела сначала один, а потом и второй силуэт, двигавшиеся очень осторожно. Затем они вышли к лужайке из чернильной темноты леса. Олени, подумала Кэти. Животные, грациозно ступая по посыпанной гравием дорожке, подошли к пруду с декоративной каменной облицовкой и, опустив морды в воду, стали пить.

Уже позже, когда Кэти лежала в постели и готовилась отойти ко сну, она услышала звуки долетавшего издалека разговора. Вечер был теплый и окна в комнате отворили, но определить, откуда доносились голоса и на каком расстоянии от нее находились говорившие, оказалось трудно. Кэти вылезла из постели и высунулась из окна. Теперь она слышала голоса более явственно. Ей показалось, что они доносятся из восточного крыла дома – того, где находилась кухня. Кэти также заметила в той части двора какое-то свечение. По-видимому, на кухне горела лампочка и ее отсвет падал на росшие перед окном кусты. Разговаривают мужчина и женщина, подумала Кэти; более того – спорят или даже бранятся. Потом она задалась вопросом, так ли при подобных обстоятельствах звучали бы голоса Старлинга и Марианны, но ни к какому определенному выводу не пришла. Через несколько минут разговор неожиданно прекратился и Кэти больше ничего не услышала.