355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Барбара Вуд » Мираж черной пустыни » Текст книги (страница 24)
Мираж черной пустыни
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 01:21

Текст книги "Мираж черной пустыни"


Автор книги: Барбара Вуд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 52 страниц)

– Мона, – очень тихо позвал Артур, – посмотри вверх.

Она взглянула и увидела, как солдаты занимают места на крыше полицейского участка и за стенами строения. Тихо подъехал грузовик, на котором был установлен пулемет.

– Боже мой! – прошептала она.

– Нам лучше убраться отсюда.

– Взгляни, Артур! Что-то происходит сзади.

Он обернулся и заметил то, чего не увидел никто из европейцев и полицейских: какие-то подозрительные фигуры двигались за зданием тюрьмы.

– И что это значит, как ты полагаешь? – спросила Мона.

– Я думаю, что они собираются освободить Дэвида Матенге из тюрьмы.

Затем Артур увидел еще кое-что: Тим Хопкинс в костюме Стенли с ружьем в руках медленно пробирался в сторону входа в тюрьму.

Теперь Мона действительно пришла в ужас.

– Не предупредить ли нам полицию?

– Нет. Это может привести к кровавой бойне. У Тима хорошая идея.

Артур потянул повод и стал отводить коня обратно к отелю «Норфолк», где высадил свою сестру на веранду.

– Что ты собираешься сделать? – прошептала она.

– Ступай внутрь, Мона. Если начнется стрельба, не выходи. Слышишь меня?

– Артур, останься здесь, пожалуйста! Не лезь в это!

– Я собираюсь помочь Тиму. Мы можем остановить их и избежать столкновения.

Она посмотрела на него долгим взглядом:

– Артур, пожалуйста, не уезжай!

Он развернулся и поехал прочь.

Она видела, как он перевел коня в легкую рысцу, стараясь не привлекать к себе внимания. Внезапно брат показался ей слишком юным и слишком взрослым одновременно. Его лицо было гладким и свежим, еще совершенно не мужским, но взгляд его глаз и тон голоса подсказали ей, что в эту самую минуту ее брат возмужал.

Она следила за тем, как он объезжает толпу европейцев, незаметно направляясь к воротам тюрьмы. Одновременно она вслушивалась в горячий диалог между Ваньиру и губернатором. Мона внезапно поняла все. Именно это и было целью девушки: отвлечь внимание на себя, в то время как ее люди освободят Дэвида.

Напуганная и беспокоящаяся о своем брате, Мона плотно обернула вокруг себя розовую накидку, осмотрелась вокруг, чтобы убедиться, что никто ее не видит, и направилась вслед за братом к воротам тюрьмы.

В то время как семнадцатилетняя Ваньиру продолжала изумлять собственный народ и европейцев красноречием, Дэвид Матенге совершал первые шаги к свободе.

Поскольку большинство полицейских были направлены на улицы, друзьям Дэвида было легко снять нескольких часовых, добраться до камеры и освободить его. Но тут они столкнулись с еще одной трудностью: Дэвид не мог идти.

Его пытали. Не здесь, в тюрьме белого человека, а далеко на севере, в Каратине, в хижине на земле вождя Мачины. Раны на его ногах, которые тюремный врач перевязал, не задавая вопросов, не давали ему ходить. Двое друзей взяли его за руки и побежали, волоча его за собой, прямо к воротам, где четверо полицейских, африканцев на службе короля Георга, лежали без сознания. Несколько молодых кикую, вооруженных ножами и дубинками, нервно переминались с ноги на ногу по другую сторону ворот, следя за переулком, в конце которого виднелась толпа африканцев, стоявших вокруг Ваньиру.

Воздух, казалось, искрился от напряжения. Слова Ваньиру разжигали в людях кровь. Молодежь следила за корпусом, где находились камеры, ожидая Дэвида и его друзей. Время от времени они посматривали на солдат на крыше, нацеливших свои ружья на толпу на улице.

Они слышали, как губернатор снова приказал разойтись, угрожая при этом стрельбой по африканцам, если они не подчинятся.

Маленькая группа людей в воротах тюрьмы беспокойно топталась на месте. Они должны были быстро и незаметно вытащить Дэвида Матенге из тюрьмы и доставить его в заранее подготовленное убежище в горах. Но горячие молодые люди все больше поддавались древнему зову боевого духа. Это были молодые африканцы, которые никогда не знали боевых сражений, родились слишком поздно, чтобы пережить гордость и волнение настоящих воинов. А теперь вдруг неожиданно для себя ощутили ненависть к этим белым людям, которые отняли у них наследие их отцов.

Вот почему, заметив, как один молодой европеец осторожно пробирается по переулку с ружьем в руках, они утратили контроль над собой.

Несколько событий произошло одновременно. Группа молодых людей напала на Тима Хопкинса с дубинками и ножами в тот момент, когда Дэвид Матенге был уже у самых ворот. И тут же в конце переулка появился с саблей наголо Артур Тривертон, чтобы разрезать ленточку.

Возникло некоторое замешательство. Позже никто из участников не мог объяснить властям, как Артур, заметив, что Тим упал под ударами, набросился как сумасшедший на кучку африканцев.

Дэвид Матенге выкрикнул:

– Стойте! – и заметил, как упал второй белый мальчишка.

Вырвавшись из рук тех двоих, что поддерживали его, Дэвид попытался шагнуть в сторону дерущихся и остановить их. Друзья подхватили его, он увидел, как поднялся и опустился кинжал, попытался перехватить его, но не сумел, упав на колени рядом с телом Артура. Потрясенный Дэвид увидел, что кинжал вонзился в спину мальчика. Он протянул к нему руку и вытащил его.

Крик в конце переулка заставил всех обернуться.

Белая девушка, одетая как арабская мемсааб, стояла в конце переулка с круглыми от ужаса глазами, зажав руками рот.

Все бросились врассыпную. Два человека перебрались через стену, остальные проскочили мимо Моны и растворились в толпе. Она с ужасом смотрела на двух белых мальчишек, лежащих на земле, и на Дэвида Матенге, который стоял на коленях рядом с ее братом, держа в руках окровавленный кинжал.

Их взгляды скрестились.

Дэвид Матенге и Мона Тривертон, застыв в молчании, смотрели друг на друга. Затем, внезапно придя в себя, два компаньона Дэвида подбежали и подняли его на ноги.

В глазах Моны застыла боль. Он открыл рот, но не мог говорить. Друзья потащили его в сторону. Мона осталась возле тела брата.

31

Грейс опустила скальпель и протянула руку за очередным инструментом. Она взглянула на операционную сестру.

– Ребекка! Зажим!

Женщина осмотрела столик с инструментами и удивленно воззрилась на Грейс. Затем с многочисленными извинениями передала ей тампон и вложила зажим в протянутую руку, быстро отведя глаза в сторону.

Грейс нахмурилась. Это было не похоже на Ребекку, которая никогда не была рассеянной во время операции. Она была одной из лучших операционных сестер в больнице, бдительной и преданной. Ребекка гордилась тем, что была единственной африканкой в провинции, имевшей навыки операционной сестры. Но в это утро, когда они работали при свете октябрьского солнца, Ребекка казалась совершенно невнимательной.

– Еще один тампон, пожалуйста. Я не должна просить их.

– Извините, мемсааб доктори.

– Что-то не так, Ребекка? Хочешь, я отпущу тебя?

– Нет, мемсааб доктори.

Грейс попыталась прочесть что-нибудь в глазах сестры. Большую часть ее лица закрывала белая хирургическая маска, но глаза избегали встречаться с взглядом Грейс.

Еще одной причиной, по которой Грейс выбрала среди кикую именно Ребекку для обучения на операционную медсестру, был ее ровный характер и способность сохранять спокойствие в самых сложных ситуациях. Но в это утро женщина казалась слишком возбужденной, и это всерьез озаботило Грейс.

– Шелковую нить, Ребекка, – сказала она, протягивая руку за тем, о чем не надо было прежде напоминать. Это была самая обычная операция по удалению матки. Грейс и Ребекка настолько слаженно работали вместе на множестве подобных операций, что часто по ходу дела Грейс не произносила ни слова: все и так делалось вовремя и точно.

Но теперь со все возрастающим изумлением и озабоченностью Грейс вдруг услышала, как Ребекка признается в том, что забыла подготовить нитки на подносе с инструментами.

– Должно быть, ты отложила их в сторону, – сказала Грейс, одновременно подавая знак другой сестре-негритянке. Она была простой сестрой, которая не стоит у стола со стерильным инструментом.

– Быстро принеси немного шелковых нитей, – велела ей Грейс. – А потом поспрашивай, не сможет ли кто-нибудь подменить Ребекку.

– Ребекка, – сказала Грейс, снимая белый хирургический халат и перчатки, – я хочу поговорить с тобой.

Медсестра убирала операционную, ее движения были резкими, а работа небрежной. Замены ей так и не нашлось; Ребекка должна была остаться на всю операцию, во время которой сделала слишком много ошибок.

– Ребекка! – снова окликнула ее Грейс.

– Да, мемсааб доктори, – ответила та, не обернувшись.

– У тебя что-то случилось дома? Проблемы с детьми?

У Ребекки было четверо мальчиков и три девочки, самому старшему было четырнадцать лет, а младшему один год. Муж бросил ее, когда она была беременна, и уехал в Найроби. Все годы работы в миссии Грейс, во время обучения у Грейс и при операциях Ребекке удавалось вести себя так, чтобы ее личная жизнь не мешала работе. Но сейчас Грейс подозревала, что ответственность, которую она взвалила себе на плечи, оказавшись в положении матери-одиночки, сломила ее.

Наконец Ребекка повернулась лицом к Грейс и произнесла:

– Нет, мемсааб доктори. Дома нет никаких трудностей.

Грейс задумалась. Она припомнила, что это утро было не единственным, когда Ребекка вела себя так странно. Неожиданно она поняла, что Ребекка сильно изменилась примерно в те дни, когда произошла грандиозная демонстрация протеста в Найроби, – два месяца назад. Теперь, вспомнив об этом, Грейс пришла к выводу, что именно тогда Ребекка стала вести себя так, после того страшного дня, когда произошло убийство Артура Тривертона и чудесное вызволение из тюрьмы Дэвида Матенге. Может быть, именно это тяготит Ребекку? Возможно, ее совесть мучает безрассудный поступок нескольких представителей ее народа?

Ребекка Мбугу была преданной христианкой. Она каждое воскресенье посещала церковь в Найэри, занималась разнообразной благотворительной деятельностью. Все ее дети были крещенными и посещали школу в миссии. Многие кикую так же, как Ребекка, были потрясены, испытывали чувство стыда за жестокую расправу с Артуром Тривертоном и трусливый побег Дэвида Матенге. После того дня Ваньиру утратила часть своего влияния, а африканцы спокойно вернулись на свои фермы.

Этот день, по-видимому, оказал на Ребекку сильное воздействие. Вполне возможно, что она была одной из участниц этой демонстрации на Королевской дороге.

Грейс подошла к ней, положила руку на плечо и сказала:

– Если тебе нужно поговорить со мной, Ребекка, или нужна помощь, знай, что моя дверь всегда открыта для тебя.

Когда Грейс выходила из операционной, она не заметила, как обменялись взглядами две медсестры-африканки.

Миссия Грейс Тривертон занимала почти двадцать акров земли, теперь в ней были каменные здания начальной и средней школы, больница, бесплатная амбулатория, спальня для медсестер и навес для транспорта. В центре этого скопления домов, которое напоминало небольшой городок, стоял элегантный дом Грейс. Его построили на том месте, где когда-то стоял «Дом певчих птиц».

Грейс, проходя через заросшую лужайку, которая разделяла дома, махала рукой людям, здоровавшимся с ней, и слышала, как дети в классе поют:

– У старого Макдональда была шамба…

Затем она вспомнила, что поступило сообщение о вакцине желтой лихорадки, которую только что изобрели в США, и начала обдумывать свой эксперимент с использованием хлорала при лечении столбняка, а также необходимость нанять технический персонал для лаборатории. Грейс решила съездить во Французскую Экваториальную Африку на Рождество. Джеймс Дональд по пути в Габон в прошлом году встретился с доктором Альбертом Швейцером и передал ему копию книги Грейс «Когда ты должен быть врачом». Швейцер написал письмо, в котором высоко оценил работу Грейс и пригласил ее приехать и посетить его в клинике в Ламбарене. И именно потому, что она была так занята своими мыслями, Грейс не заметила ничего дурного в это октябрьское утро. Кроме одного: на территории миссии было неестественно тихо.

Она поднялась по ступенькам на веранду, где доставленные из Калифорнии фуксии только выпускали первые листочки, и с удивлением оглянулась по сторонам. У нее была привычка пить чай по утрам на веранде и просматривать почту. Марио никогда не забывал приготовить стол, накрыть его и поставить чашку. Но стол был пуст, на нем не было даже белой скатерти и ежедневной почты.

– Марио! – позвала она.

Ответа не последовало.

Она вошла в тишину своей просторной гостиной комнаты.

– Марио!

В доме было тихо.

Грейс пошла на кухню и заметила, что чайник не стоит на плите. Она налила воды и поставила чайник на огонь, затем вернулась назад в гостиную, где на большом богато инкрустированном столе заметила свою почту.

Раздумывая о том, куда же делся Марио, который был надежен, как солнечный рассвет, Грейс начала просматривать письма.

За прошедшие восемь лет Джеймс Дональд так и не приобрел привычки писать Грейс хотя бы раз в месяц, но его последнее письмо сильно запаздывало. И в сегодняшней почте от него ничего не было.

Однако Грейс была приятно удивлена, когда обнаружила чек на авторский гонорар от своего издателя в Лондоне и приложенное письмо. В нем говорилось о том, что, учитывая успехи медицины и науки за последние годы, Грейс стоит подумать о новом переработанном издании книги.

Утренняя почта принесла еще одно приятное сообщение: сообщение из банка уведомляло о том, что на ее счет, который в течение нескольких лет не пополнялся, поступил ежегодный анонимный взнос, и теперь общая сумма увеличилась вдвое. Ферма Дональда под руководством такого специалиста, как Джеффри, приносит хороший доход.

Отложив все остальное на стол рядом со своим журналом, Грейс еще раз позвала Марио. Но его не было в доме.

Она вернулась на кухню, чтобы заварить себе чай и заметила на столе газету, последний выпуск «Восточноафриканского Стандарта», который доставили только сегодня утром и который она еще не читала. Увидев заголовок на первой странице, она поставила чашку и схватила газету.

– Боже мой! – пробормотала она. Затем, вспомнив о Моне, свернула газету и поспешила прочь.

Она вошла в большой дом через заднюю дверь и удивилась, заметив, что кухня совершенно пуста, а плита холодная. В парадной гостиной старые дедушкины часы старательно тикали в давящей тишине. Гостиная была оформлена в темных мрачных тонах, головы импал и буйволов смотрели вниз на стулья и диваны, на которых уже многие недели никто не сидел. Отполированные крышки мебели и поблескивающее серебро были единственным указанием на присутствие в доме человека с тряпкой, который все же изредка протирал их.

Грейс остановилась и вслушалась в тишину. Она знала, что Валентин, горюющий из-за смерти сына, уехал на озеро Танганьика охотиться на львов. Роуз переживала тяжелую утрату по-своему: удалилась в «монастырь» – свою эвкалиптовую рощу. Но где же Мона?

Она услышала какой-то звук. Обернувшись, Грейс заметила в гостиной человека: Джеффри Дональд поднялся с кожаного дивана и сказал:

– Привет, тетя Грейс. Надеюсь, я не напугал тебя.

– Где слуги?

Он пожал плечами:

– Понятия не имею. Никто не подошел к двери, когда я стучал. Я сам вошел.

– Где Мона?

– Наверху. Я видел ее в окно. Она не хочет спускаться вниз и разговаривать со мной.

– Ты это видел? – Грейс передала ему газету.

Брови Джеффри поднялись от удивления:

– Вот это да! Отличная новость, не так ли?

– Надеюсь, что и Мона так решит. Возможно, это немного успокоит ее. Я поднимусь, повидаюсь с ней, Джеф. Поставь чайник на огонь, я приведу ее вниз.

«Когда мертвые забыты, они умирают дважды».

Где она читала это? Мона никак не могла вспомнить. Это было не очень важно, но было правдой. И вот почему она никогда не сможет забыть о своем брате.

Мона сидела у окна в кресле в комнате Артура, осматривая бесконечные ряды кофейных кустов, тянущиеся в сторону горы Кения. В руках она держала стихотворение, написанное Тимом Хопкинсом, которое он передал ей утром в тот день, когда должен был состояться парад. Ей так и не представился случай передать его брату. Она читала его столько раз, что выучила наизусть.

– Мона! – окликнула ее Грейс, стоя в дверях. Войдя в комнату, она вздрогнула от холода и удивилась, что племянница не замечает его. Подойдя ближе, Грейс с тревогой стала рассматривать девушку. Мона унаследовала красивые черты лица своего отца и его смуглую кожу, но за прошедшие несколько недель ее кожа стала совсем бледной. Обычный для всех британских колонистов в Кении загар сошел и превратился в нездоровую бледность, которая контрастировала с ее черными глазами и волосами. Она сильно похудела, платье висело на ней.

– Мона! – повторила Грейс, устраиваясь напротив нее в большом кресле у окна. – Джеффри внизу. Почему ты не хочешь его видеть?

Но девушка не ответила.

Грейс вздохнула. Она знала, Мона считала себя виновной в смерти брата. Она считала, что, если бы не настояла на том, чтобы именно его выбрали перерезать ленточку, он мог бы сидеть в полной безопасности на одной из трибун в тот момент, когда произошло несчастье. Она обвиняла и Джеффри Дональда, который не сделал ничего в тот момент, когда был убит ее брат. Валентин тоже был виновен в том, что не обошелся с африканцами как-то иначе, и еще в том, что позволил Дэвиду Матенге сбежать. Даже леди Роуз в глазах Моны была большей преступницей, потому что никогда не была для Артура хорошей матерью.

И наконец, Мона обвиняла Дэвида Матенге в смерти своего брата.

Грейс показала ей газету.

– В конце концов он не виновен, – сказала она, пока девушка читала. – Это другой парень – Мэтью Муноро. Он сам пришел в полицию и признался в том, что нанес удар ножом Артуру. Это был не Дэвид, как выяснилось.

Мона довольно долгое время читала статью. Грейс вдруг поняла, что она вовсе не читает, а просто смотрит на страницу.

– Очевидно, – принялась объяснять Грейс, – на него было оказано сильное давление со стороны народа, чтобы найти подлинного убийцу, который должен был заявить о себе и восстановить честь Дэвида. Они хотели, чтобы сын Вачеры выбрался из убежища, где скрывается, но он не мог этого сделать до тех пор, пока находился в розыске по обвинению в убийстве. Они говорят, что вождь Мачина попал под силу таху и теперь смертельно болен. Могу представить себе: этот парень Мэтью решил, что для него будет лучше предстать перед судом белого человека, чем рисковать получить проклятие от Вачеры.

Мона смотрела в сторону, ее взгляд был прикован к морю зеленых кофейных кустов, простирающемуся до самого подножия горы.

– Дэвид Матенге все равно виновен, – спокойно произнесла она.

– Но ты же сама сказала полиции, что не была свидетельницей удара ножом. А еще одним свидетелем был Тим, который потерял сознание и утверждает, что не видел ничего. Мона, этот парень признался.

– Дэвид Матенге, – тихо продолжила Мона, – виновен в смерти моего брата потому, что это был его побег из тюрьмы, из-за которого погиб Артур. Возможно, не он нанес смертельный удар ножом в спину моего брата, но смерть Артура на его совести. И однажды Дэвид Матенге заплатит за это.

Грейс откинулась назад. Это чудовищное несчастье разделило семью Тривертонов. Мона, погруженная в пучину горя, отчаяния и самобичевания, сидела здесь. Валентин сбежал и пытается излить свой гнев и беспомощность на беззащитных животных долины Серенгети. Роуз стала еще более незаметной и скрылась под сень своих драгоценных деревьев, а ее единственным компаньоном в отшельничестве по иронии судьбы стала Нджери – сводная сестра Дэвида.

– Мона, пожалуйста, спустись вниз и поговори с Джеффри.

– Я не желаю его видеть.

– И что же ты собираешься делать? Больше никогда ни с кем не встречаться до конца своей жизни? Это горе пройдет. Обещаю тебе. Тебе всего восемнадцать. Все твое будущее впереди – замужество, дети.

– Я не хочу выходить замуж или иметь детей.

– Ты не можешь так говорить сейчас, Мона, дорогая. Впереди еще так много времени. Все меняется. Если ты не выйдешь замуж, как ты собираешься жить?

– Ты никогда не была замужем.

Грейс замерла, глядя на племянницу.

– Ты любила когда-нибудь, тетя Грейс?

– Да, однажды… очень давно.

– Почему же ты не вышла за него замуж?

– Мы… не могли. Мы не были свободны.

– Я объясню, почему спрашиваю об этом, тетя Грейс. Я знаю, что не способна любить. Я много думала и поняла, что мы с Артуром были не такими, как все остальные люди. Теперь я ясно понимаю, что я такая же, как моя мать, родилась неспособной испытывать любовь. Она никогда не любила никого из нас. Когда я пытаюсь представить себе свою мать, я не вижу ее, тетя Грейс. – Мона расплакалась. – Она просто тень. Она не настоящая женщина. Так же, как и она, я никогда не смогу никого полюбить, а теперь, когда Артур умер, я буду одинока в этой жизни.

Мона расплакалась, и в голове Грейс возникли воспоминания: страшная февральская ночь восемнадцать лет назад, когда она помогла родиться почти задохнувшемуся ребенку прямо в вагоне поезда; первая улыбка и первые шаги Моны; похожая на обезьянку нескладная девочка, которая выскочила из «кадиллака» с криком: «Тетя Грейс! Мы вернулись домой! Я больше никогда не должна буду ездить в Англию!»

Внезапно перед Грейс пронеслась вся ее сорокасемилетняя жизнь.

– Мона, послушай меня, – сказала она, взяв ее руки в свои. – Кинжал, который опустился в тот день, все еще продолжает рвать сердце на части. Он вырвал из тебя жизнь и любовь. Не дай ему убить себя, Мона. Выйди из этой комнаты. Закрой ее и попрощайся с призраком, который живет в ней. Ты пока в мире живых. Артур не хотел бы, чтобы это было иначе. И совершенно точно в твоей жизни будет тот, кого ты сможешь полюбить, обещаю тебе.

Мона утерла слезы тыльной стороной руки. Взгляд ее аспидно-черных глаз стал суровым, голос звучал безнадежно.

– Я знаю, что мне предстоит, тетя Грейс. Теперь, когда мой брат умер, я окажусь наследницей Белладу Однажды все это станет моим, и эти плантации станут моей жизнью. Я научусь ухаживать за ними, выращивать кофе, быть независимой. Хозяином для меня станет Белладу И это станет той единственной вещью, которую я буду любить всегда.

В глазах Моны светился огонь, который неожиданно напомнил Грейс эпизод из прошлого. Она с Валентином стоит на том самом месте, на бесплодном холме, где будет построен дом, и слушает, как он рассказывает о планах преобразования этого дикого уголка природы. Грейс слышала в его голосе убежденность, видела странные огоньки в его темных глазах, когда он описывал ей свои мечты о будущем. Неожиданно для себя Грейс отметила, что вновь видит то же самое в глазах его дочери.

– Это будет очень одинокое существование, Мона, – грустно произнесла она. – Ты одна в этом большом доме…

– Я не буду одинока, тетя Грейс, потому что я буду очень занята.

– Ради единственной цели в жизни – кустов кофе?

– У меня есть кое-что, ради чего стоит жить.

– И что же это?

– Надежда увидеть, как Дэвид Матенге расплатится за свое преступление.

– Мона, – прошептала Грейс, – оставь это. Дай своему горю утихнуть. Месть еще никого не спасла!

– Однажды он вернется сюда. Он вылезет из своего укрытия, где бы ни был, и вернется сюда. А когда это случится, я позабочусь о том, чтобы Дэвид Матенге заплатил сполна за убийство моего брата.

Внизу хлопнула дверь. Раздались громкие шаги, и по комнатам разнесся голос Марио:

– Мемсааб доктори!

– Господи помилуй, – произнесла Грейс, вставая, – я здесь, Марио.

Он ворвался в комнату.

– Мемсааб! В лесу! Вы должны пойти.

– Что там?

– Посвящение, мемсааб! Очень большое! Очень секретное!

– Где? Посвящение для кого?

– В горах. Вон там. Для девочек, мемсааб.

Грейс моментально поняла странное поведение своих медсестер, отсутствие слуг в Белладу, вспомнила, что двор миссии выглядел слишком пустынным. Они собирались на большую тайную инициацию, первую за многие годы. Церемония обрезания девочек – удаление клитора – была запрещена, из-за этой операции умерла сестра Марио.

– Мемсааб, – сказал он, – девушка Нджери Матенге…

Грейс побежала вслед за ним в холл.

Мона осталась сидеть в кресле у окна, слушая, как постепенно затихает звук их шагов. Она выглянула из окна и заметила, что Грейс и ее слуга быстро пересекают лужайку и исчезают на дорожке, ведущей вниз, к миссии.

Не прошло и минуты, как появилась служебная машина, которая приближалась к дому с противоположной стороны. Когда Мона увидела, что из нее выходит местный офицер, она поднялась из кресла и спустилась вниз.

Джеффри встал, когда она вошла в гостиную.

– Что происходит? – спросил он.

– Только что подъехал полицейский. Должно быть, это связано с посвящением.

Но офицер приехал вовсе не по этой причине. Он привез телеграмму, которую передал Моне в руки.

– Это для доктора Тривертон, но никто в миссии, кажется, не знает, где она. Я прошу вас передать ей это.

Мона хмуро уставилась на желтый конверт. Она заметила, что телеграмма из Уганды, и быстро распечатала ее.

Она была от Ральфа, брата Джеффри, и в ней говорилось:

«Тетя Грейс. Серьезная вспышка малярии. Мама умерла. Папа умирает и просит вас приехать. Приезжайте немедленно. Привезите Джеффри».

– Господи! – вскрикнула она.

Джеффри взял телеграмму, но прежде, чем он успел прочесть, Мона выскочила на веранду и сбежала по ступенькам в сторону реки.

Когда она добралась до холма, откуда была хорошо видна вся миссия, поле для игры в поло и хижина Вачеры, то нигде не заметила своей тети.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю