355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Барбара Вуд » Мираж черной пустыни » Текст книги (страница 20)
Мираж черной пустыни
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 01:21

Текст книги "Мираж черной пустыни"


Автор книги: Барбара Вуд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 52 страниц)

26

Грейс открыла глаза.

Она попыталась пошевелиться: болело все тело. В голове был туман, она никак не могла вспомнить, где находится и что произошло.

Грейс лежала смирно и прислушивалась к тому, как дождь шелестел по тростниковой крыше, принюхивалась к запахам. Они были знакомыми и в то же время совершенно чуждыми. Кто-то разговаривал. Она снова попыталась пошевелиться. Хижина закружилась. Ей стало хуже.

«Я ранена и должна двигаться медленно».

Туман в мозгу начал рассеиваться, и ее мысли постепенно обрели ясность. Дождь. Была буря. И пожар… Мона!

Грейс резким движением села. Хижина накренилась набок. В темноте она заметила свечение горячих камней в очаге и силуэты трех людей – одного сидящего и двоих лежащих. Грейс узнала Вачеру, черты ее лица, как будто выкованного из меди, застыли от глубокой сосредоточенности. Здесь был Дэвид, спящий на постели из банановых листьев, укрытый козьей шкурой. Напротив него лежала смертельно бледная Мона.

Грейс попробовала говорить. У нее пересохло во рту, и было трудно произнести что-либо.

– Мона…

Знахарка подняла руку вверх, призывая ее к молчанию, и сказала:

– Ты не очень здорова. У тебя тяжелое ранение. Ложись.

– Я должна осмотреть Мону.

– Я позаботилась о ней. Она жива. Теперь она спит.

– Но… у нее было кровотечение.

Вачера поднялась со своего места возле очага и подошла к девочке. Она приподняла накидку их козьей шкуры и указала на раненую ногу.

Грейс вперила взгляд в то, что видела. Голень Моны была совершенно чистой, повязка с травами и листьями была привязана к раненому месту с помощью кожаного ремешка.

– Нужно наложить швы… – сказала Грейс, чувствуя, как ее голова снова пошла кругом.

Вачера протянула руку к круглой стене дома, где, как теперь увидела Грейс, висело множество разных выдолбленных тыкв и кожаные мешочки. Взяв один из них, Вачера высыпала что-то на ладонь и передала Грейс, чтобы та посмотрела. На коричневой ладошке лежали металлические иглы разных размеров, кусочки овечьих кишок и полоски коры.

– Рана закрыта, – сказала Вачера. Затем она положила все обратно в мешочек и повесила его на крючок.

Грейс следила за ней глазами, которые отказывались фокусироваться на одной точке. Образ молодой знахарки начал расплываться; казалось, что она отступает куда-то по длинному тоннелю. Грейс услышала поющий голос, и поняла, что это ее собственный голос. Почему она поет? Нет, не поет… стонет.

Грейс упала на постель из листьев банана. Ей показалось, что из ее тела ушла вся сила. «Мои пациенты, – подумала она. – Где все? А Марио?» Ее голова снова начала раскалываться. Она приложила руку к виску и почувствовала биение пульса, потом закрыла глаза и потеряла сознание.

Вачера сидела на корточках возле девочки и бормотала магические заклинания, снимая листья и проверяя состояние раны. Вокруг была сильная краснота; это означало, что злобные духи пробрались в кожу, поэтому знахарка взяла несколько листьев из мешочка у себя на поясе, положила их в рот, разжевала, а затем прилепила к ране, которая была зашита волокнами коры. Когда свежие сухие листья были прикреплены на место, Вачера проверила состояние ожога на спине девочки. В тыкве было достаточно много сока алоэ для еще одной примочки; позже ей придется послать Дэвида за соком. Но где он сам?

Дождь все лил. Потоп не прекращался ни на минуту. Весь мир вокруг стал серым и залитым водой.

Вачера снова укрыла девочку теплой шкурой козы и повернулась к мемсааб, которая все еще была без сознания. Вачера внимательно разглядывала ее. Она никогда еще не видела белую женщину так близко, никогда не прикасалась ни к одной из них. Она уставилась на удивительно бесцветную кожу, на каштановые волосы, тонкие, как волокна кукурузного листа. Она подняла руку врача вверх и изумилась, не заметив на ней мозолей. Эта мцунга была как новорожденный козленок, такая же белая и мягкая. Вачеру поразила мысль, что такая хрупкая женщина смогла выжить на земле кикую. А они выживали, и каждый день приезжали все новые со своими шлемами, которые были шире их плеч, со своей одеждой, которая защищала каждый кусочек их ранимой кожи.

Что заставляло их приезжать сюда? Почему они жили здесь?

Вачера подсела к спящей мемсааб и приложила руку к прохладному сухому лбу. Биение жизни было заметно на шее мемсааб, это пробивалась энергия духа ее рода, а он был сильным. Она выздоровеет, будет жить. Но наполовину ослепнет. Вачера ничего не могла сделать, чтобы мемсааб не потеряла зрение.

Вошел Дэвид, стряхнул капли дождя, присел на корточки возле огня и украдкой бросил взгляд на белую девочку, спящую в его постели: он хотел, чтобы она умерла.

Подбрасывая какие-то корешки и кусочки коры в кипящий на огне котелок, Вачера велела своему сыну сходить к реке и принести три лилии «цвета козлиного языка». Но он даже не должен пытаться перебраться за реку, чтобы пойти в деревню, предупреждала она, потому что вода все прибывает и духи могут утащить его под воду. Она обняла Дэвида, поблагодарила Нгай за его спасение и посмотрела, как он снова выходит под дождь.

Вернувшись к изготовлению лекарства, Вачера заметила, что мемсааб очнулась и смотрит на нее.

– Как Мона? – спросила она.

Вачера кивнула: все в порядке.

Грейс попыталась сесть. Она была удивлена, когда заметила, что на ней сухая ночная сорочка, а сама она чистая. Тогда она поняла, что знахарка вымыла ее.

В хижине было темно и дымно. Свет дня, проникавший сквозь дверной проем, был бледным, завеса дождя казалась сплошной. Грейс попыталась сориентироваться, моргая в полном замешательстве. И только теперь поняла, что с ее зрением что-то не так.

Читая по ее лицу, Вачера сказала:

– Ты получила удар по голове. Вот сюда, – добавила она, указывая на свой висок.

Грейс почувствовала, что с правой стороны на лбу у нее наложена повязка из листьев. Она совсем не помнила, как на нее рухнула горящая крыша. Вытянув руку со стороны правого глаза, она не увидела ее.

– Я не могу спасти твое зрение, – произнесла Вачера.

Грейс удивленно взглянула на нее:

– Откуда ты знаешь, что я не вижу этим глазом?

– Это древние знания. Когда человека ударят по голове в это место, он теряет зрение. – Она протянула руку к пустой тыкве, налила в нее отвар и передала Грейс.

– Что это?

– Это укрепит тебя. Выпей.

Грейс взглянула на горячий напиток. Его густой аромат не был неприятным, но она не доверяла знахарке.

– Что это? – переспросила она.

Вачера не ответила. Она отвернулась от мемсааб и подошла к маленькой девочке, которая пошевелилась. Обняв Мону руками, она поднесла к ее сухим губам тыкву, помогая ей напиться. Мона выпила, но глаза ее оставались закрытыми, а тело безвольным. Грейс захотелось оттолкнуть знахарку в сторону от племянницы и самой ухаживать за девочкой. Но она снова почувствовала головокружение и легла, поставив тыкву рядом на земляной пол.

Грейс знала, что удар в висок может повредить сетчатку, подобное ранение получил адмирал Нельсон. И не было никакого средства, чтобы вылечить это. Но откуда эта африканская женщина знает об этом?

Грейс попыталась понять причину своей странной слабости. «Я должна получить помощь. Я должна подать о себе известие…» Она подумала о работниках миссии, о своих пациентах, о Марио. Их надо вернуть назад в миссию, восстановить клинику. Она представила себе «Дом певчих птиц» таким, каким видела его в последний раз, – обгоревшим, рухнувшим, насквозь пропитанным водой. Все погибло.

Она прислушалась к дождю. Он баюкал ее. Грейс наблюдала за тем, как знахарка терпеливо поит чаем не вполне пришедшую в себя Мону.

Резкий запах отвара пропитал весь дом. Казалось, что он становится все сильнее и пары его проникают повсюду. Что было в этом чае? Грейс протянула руку к тыкве, но уронила сосуд, и черный чай выплеснулся и впитался в пол.

Вачера работала молча и медленно. Она повернула Мону набок, снова осмотрела повязки, затем подоткнула со всех сторон козью шкуру. Вернувшись к горящему огню, Вачера подняла тыкву, опрокинутую Грейс, наполнила ее отваром, подошла и присела возле мемсааб. На этот раз, когда Грейс попыталась подняться, Вачера обняла ее своей сильной рукой за плечи и поддержала. Знахарка поднесла чай к губам Грейс, и та выпила.

– У тебя что-нибудь болит? – спросила Вачера.

– Да. Голова…

Вернулся Дэвид. Он положил три лилии и отошел к стене, уселся, скрестив ноги, и принялся наблюдать. Вачера оставила мемсааб и занялась цветами. Она отделила корни и листья, затем бросила лепестки в емкость с горячей водой, размешала и дала закипеть. Грейс беспомощно лежала, наблюдая за процессом изготовления отвара. Ее голова трещала. Она снова почувствовала себя совершенно больной.

Когда новое зелье остыло, Вачера вернулась к Грейс, помогла ей сесть и поднесла к губам тыкву. Но Грейс отодвинула голову назад.

– Водяные лилии? – слабо спросила она. – Я не могу выпить это.

– Это от головной боли.

– Но… ведь это яд.

– Это не отрава.

Грейс взглянула в лицо темнокожей женщины, которое было совсем близко. Глаза Вачеры были как коричневые камешки на отмели реки. Они казались бездонными. Грейс взглянула на розоватый чай и выпила его.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Вачера через некоторое время, начав готовить кашу из проса на костре.

– Мне лучше, – ответила Грейс. Боль в голове утихла, и ей показалось, что силы возвращаются в тело.

Теперь она могла сосредоточиться, разобраться в своих мыслях. Она посмотрела на мальчика, сидящего с угрюмым видом у стены, задумалась о том, что они с Моной делали в хирургическом отделении, затем спросила Вачеру, нельзя ли послать весточку о том, где она находится.

Вачера мешала кашу, браслеты из бусин на ее руках тихо позвякивали.

– Дождь очень плохой. Мой мальчик не сможет идти. Я не могу идти. Когда дождь прекратится, мы попробуем.

Грейс представила себе, как выглядит мир за этими глиняными стенами; ей уже доводилось видеть бури, подобные этой. Реки вышли из берегов, их бурные воды сметают все на пути, дороги и тропинки превратились в сплошное месиво грязи. Где бы ни были люди, они все оказались в трудном положении. А те несчастные, кого дождь застал в пути, вряд ли смогут спастись и, скорее всего, утонут.

Когда ей снова принесли тыкву, Грейс почувствовала, что у нее проснулся аппетит, и она с удовольствием поела. Вачера сначала накормила Мону, которая до сих пор пребывала в полубессознательном состоянии. Потом положила еду себе и села, повернувшись спиной ко всем находящимся в доме.

Грейс проснулась первой. Она уперлась взглядом в потолок, прислушалась к непрекращающемуся дождю, затем медленно села.

Вачера еще спала рядом с Дэвидом, ее тело было изогнуто, как ложечка, вокруг тела ребенка, руками она обнимала сына, словно защищая его. Грейс поборола головокружение, затем попыталась сползти с кровати из листьев. Она подошла к Моне и проверила ее состояние. У Моны был жар.

Встревоженная Грейс развернула повязку из листьев на бедре девочки и с изумлением воззрилась на следы аккуратного шва. Рана покраснела, но гниения не было. Затем она осмотрела ожог на спине. Здесь останется шрам, но, так как Вачера действовала быстро, никаких признаков инфекции не наблюдалось.

Стало быть, температура у Моны поднялась по каким-то другим причинам. А это могло быть что угодно: простуда от холодного дождя, прием таинственного зелья знахарки, что-то занесенное в кровь с укусом насекомого, которых было невероятно много в этой хижине.

Моне нужно дать что-то снижающее жар, и быстро. Без нормального градусника Грейс не могла определить точную температуру, но знала, что у девочки смертельно опасный жар. Грейс встала и направилась к дверному проему. В большом доме, в спальне Роуз, должен быть аспирин. Но дождь лил стеной, преграждая путь от хижины Вачеры к холму, и все тропинки, ведущие в Белладу, исчезли.

Услышав какой-то звук, Грейс обернулась и заметила, что молодая африканка проснулась и потянулась за своей кожаной одеждой. Вачера, казалось, еще не поняла, что мемсааб нет в кровати и что она стоит в дверях. Знахарка автоматически подсыпала корешков из мешочка и начала растирать их двумя камнями. Затем ссыпала порошок в одну из тыкв, налила чистую холодную дождевую воду и поднесла это Моне. Когда она подняла тыкву к губам девочки, Грейс сказала:

– Стой!

Вачера проигнорировала ее.

Веки Моны задрожали, рот приоткрылся, и капля настоя попала внутрь.

Грейс подлетела к Вачере и выхватила у нее тыкву.

– Что ты даешь ей?

– Акацию, – ответила знахарка, воспользовавшись названием дерева на языке кикую. – Это изгонит огонь из ее тела.

– А как мне понять, что это не убьет ее? Откуда мне знать, что ей плохо не от твоих снадобий?

Вачера бросила на Грейс холодный твердый взгляд, затем протянула руку и ухватилась за сосуд со снадобьем.

– Мои зелья не делают детей больными. В ее тело забрались злобные духи болезни.

– Ерунда! Нет такой вещи, как злобные духи.

– Они существуют.

– Покажи их мне!

– Их нельзя увидеть!

– А я говорю тебе, что их просто нет. Мона больна из-за того, что в ее тело попали микробы. Это маленькие существа, которые мы называем микробами, и они делают ее больной.

– Покажи мне этих микробов.

– Они слишком малы, чтобы их можно было увидеть. – Грейс закрыла глаза. Затем позволила Вачере взять тыкву и смотрела, как Мона пьет лекарство, так и не проснувшись.

Когда тыква опустела, Вачера добавила еще корешков акации. Смешала их с холодной дождевой водой и накрыла Мону шкурой. Взяв в руки кусок мягкой замши, она протерла дрожащее от озноба тело девочки с головы до ног.

Они сидели друг напротив друга по обе стороны костра для приготовления еды, Грейс завернулась в козью шкуру, спасаясь от холода и сырости, Вачера помешивала кашу из проса. Грейс часто поглядывала за дверь, где могла видеть поле для поло своего брата, которое превратилось в озеро. Она взглянула на спящего сына Вачеры, на Мону, которая металась в горячке, и, наконец, на знахарку.

Грейс еще никогда не была так близко от нее, поэтому толком не разглядела ее. Но теперь она заметила то, чего не видела раньше: женщина племени кикую была прекрасна, на ее теле не отразился ни возраст, ни тяжелый труд, в глазах была целеустремленность. И еще там было то, что очень удивило Грейс, – сострадание.

Грейс следила за ее ловкими коричневыми руками, которые добавляли кусочки овощей в кашу. Медные браслеты мерцали в свете костра, мочки ушей оттягивали тяжелые кольца серег с бусинами, которые доходили ей до плеч. Вачера жила в этой хижине в полном одиночестве уже девять лет, избегая общества деревенских жителей и храня безопасность деревни. Она устроилась на этом не имеющем большой ценности клочке земли со своим единственным компаньоном – маленьким мальчиком. Как она выносила все это? Грейс задумалась. Вачера еще была молода и определенно очень привлекательна для мужчин своего племени. Как она могла отказываться от всего ради тщетной борьбы, в которой была совершенно одинока?

«Ты сама по себе, Грейс, – внезапно всплыл в памяти голос Валентина. – Я не стану помогать тебе с твоей миссией. Ты сама сделала выбор и приехала в Африку, чтобы позаботиться о кучке местных, которые совершенно точно не станут испытывать к тебе благодарности. Я не одобряю то, что ты делаешь. Ты не получишь от меня никакой помощи».

Потом Грейс представила себе собственный маленький коттедж и тени в нем, которые были единственными ее компаньонами.

Вачера посмотрела вверх. Их взгляды встретились. Во взгляде знахарки читался невысказанный вопрос; Грейс видела ее все возрастающее любопытство, ее желание узнать о чем-то и поняла, что этот взгляд, как в зеркале, отражает ее собственный.

Наконец Вачера тихо спросила:

– Почему ты приехала?

– Приехала?

– На землю кикую. Это из-за того, что сюда приехал твой муж?

– У меня нет мужа.

Вачера замерла:

– Тот, кого они называют бвана лорди…

– Это мой брат.

– Тогда кто твой хозяин?

– Я ничья, я никому не принадлежу.

Вачера уставилась на нее. Эта мысль была для нее совершенно чуждой. Они говорили на языке кикую, и в нем не было слова, чтобы передать смысл выражения «старая дева». Только слишком молоденькие девушки не были замужем. В племени кикую все женщины были замужем.

– Ты тоже никому не принадлежишь, – сказала Грейс.

– Это правда. – Вачера считалась в своем племени очень странной. И если бы она не была знахаркой и вдовой великого Матенге, она была бы отверженной. Взглянув на Мону, она спросила:

– Это твоя дочь?

– Она дочь жены моего брата.

Глаза Вачеры расширились:

– У тебя нет собственных детей?

Грейс покачала головой.

Каша начала пузыриться, порывы ветра трясли бамбуковую раму двери и опоры хижины. Молодая африканка погрузилась в глубокую задумчивость.

– Я знала твоего мужа, – тихо произнесла Грейс. – Я уважала его.

– Вы убили его.

– Не я.

– Не своими руками, – уточнила Вачера жестким тоном. – Сначала вы отравили его мозг.

– Я не отвращала Матенге от путей кикую. Мы не все одинаковые, мы – вацунгу – так же, как и все кикую, не одинаковые. Я была против уничтожения священного фигового дерева. Я просила своего брата не трогать его.

Вачера задумалась над ее словами. Потом вновь посмотрела на Мону, которая начала приходить в себя, и приблизилась к ней. Обе женщины осмотрели ожог и рану, а когда Вачера начала обмывать и то и другое соком из тыквы, Грейс спросила:

– Что это?

– Это кровь растения агавы.

Грейс наблюдала за тем, как длинные пальцы работают быстро и со знанием дела. В ее собственной клинике дело могло закончиться серьезной инфекцией, если бы она вовремя не обрабатывала раны йодом или марганцовкой. У знахарки не было ни того, ни другого, и все же раны Моны были совершенно чистыми.

Грейс осмотрела хижину, тыквы-горлянки, кожаные мешочки, травки, висящие на стенах, магические амулеты, корешки, пояса, усыпанные ракушками каури, расшитые бусами ожерелья. Все вещи выглядели так, словно им было сотни лет. Она попыталась отыскать предметы, связанные с ритуалами черной магии, которой, как ей казалось, здесь занимались.

– Леди Вачера, – обратилась к ней Грейс, используя самую уважительную форму обращения на языке кикую, – ты прокляла моего брата и его потомков. Почему теперь ты заботишься о его дочери?

Вачера подняла Мону, прижав к своей груди, и поднесла ей тыкву с холодным травяным чаем, чтобы она попила.

– То, чем я занимаюсь здесь, не имеет никакого отношения к таху. Будущее этой девочки очень плохое. Я видела это.

Грейс взглянула на бледное лицо Моны, на дрожащие веки, бледные губы. И какое же именно будущее ждет эту девочку? Грейс поймала себя на том, что размышляет об этом. Родители Моны вовсе не были для нее близкими людьми, в ее большом каменном доме не нашлось даже небольшой доли любви к ней. А наследство Тривертонов перейдет к Артуру. И что же ждет Мону впереди? Грейс попробовала представить ее подростком, девушкой, женой, матерью, но видела лишь пустой белый лист. Куда Мона будет ходить в школу, за кого выйдет замуж, где будет жить, как сможет пробить себе дорогу в мире? Грейс раньше никогда не задумывалась об этом, а теперь это ее очень огорчило.

Чувство глубокой привязанности и собственничества охватило ее. Она хотела забрать девочку у знахарки и возродить ее к жизни. «Я дала тебе жизнь, – думала Грейс, глядя, как девочка ложится спокойно и засыпает. – В поезде, идущем из Момбасы, я чуть не потеряла вас обеих. У твоей матери не хватало сил, чтобы родить тебя; только моя воля и желание помогли тебе появиться на свет. Ты принадлежишь мне».

– Я спасла дочь твоего брата, – спокойно произнесла Вачера, – потому что ты спасла моего сына.

Грейс взглянула на Дэвида, стоящего в дверном проеме, вглядывающегося в струи дождя. Он был долговязым, тощим задумчивым мальчиком и в один прекрасный момент станет очень привлекательным мужчиной, как его отец.

– Мы не должны становиться врагами, ты и я, – наконец произнесла Грейс, обращаясь к Вачере и удивляясь тому, какое при этом испытала облегчение.

– Это невозможно.

– Но мы же похожи!

Вачера бросила на нее подозрительный взгляд.

– Мы одно и то же, – с жаром произнесла Грейс. – Разве нет такой пословицы, в которой говорится, что и крокодил и птица оба вылупились из яйца?

Знахарка посмотрела на мемсааб долгим задумчивым взглядом, затем протянула руку, развязала кожаный ремешок, который удерживал листья на лбу Грейс. Почувствовав легкое прикосновение пальцев Вачеры и зная заранее, что ее рана хорошо затягивается, Грейс попыталась подумать о словах, которые могли бы выразить то, что так внезапно и неожиданно пришло ей на ум и запало в сердце.

– Мы обе служим Детям Мамби, – тихо сказала она, пока Вачера смазывала рану соком агавы, следя за тем, чтобы ни одна капля не попала в поврежденный глаз Грейс. – Мы обе служим жизни.

– Это не твоя земля. Твои предки не отсюда.

– Но мое сердце здесь.

Они вместе распили тыкву пива, молча, передавая ее друг другу. Обе вслушивались в шум дождя и смотрели на разбухающую кашу. Постепенно к шороху дождя добавились и другие звуки: рев ослов, выкрики мужских голосов и рычание мотора автомобиля. Грейс узнала голос Марио, который приближался к хижине.

Когда она попыталась встать, Вачера помогла ей и поддержала ее рукой.

– Двадцать урожаев назад, – сказала она, – ты вытащила Нджери из живота Гачику. Гачику была любимой женой моего мужа. Нджери была радостью для его глаз.

Грейс ждала.

– Таху, которого вы так боитесь, никогда не придет. Нджери, которая приходится сестрой моему сыну, принесет честь нашему роду.

– Мемсааб! – раздался снаружи голос Марио. Послышались чавкающие звуки его шагов. – Вы здесь, мемсааб?

– Леди Вачера, – тихо произнесла Грейс. – Я никогда не смогу отблагодарить тебя за то, что ты сделала. Ты спасла жизнь моей маленькой девочке. Я навечно в долгу перед тобой.

Их глаза встретились в последний раз.

– До свидания, мемсааб доктори, – ответила Вачера.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю