Текст книги "Мираж черной пустыни"
Автор книги: Барбара Вуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 52 страниц)
14
Валентин рассмеялся и бросил карты на стол. Затем он собрал выигрыш, подошел к ведущей на веранду лестнице и кинул деньги стоящим вдоль дороги рикшам. Вернувшись в бар отеля «Норфолк», где его похлопывали по плечу и поздравляли, Тривертон заказал выпивку для всех, включая шампанское для гостей в обеденной комнате. Сегодняшний вечер после недельного празднования основания новой колонии был его последним вечером в Найроби; завтра они с Роуз отправятся в молчаливую поездку домой.
Роуз сейчас спала в собственном гостиничном номере. Предлогом для отдельного проживания была «астма ее светлости». Широкая улыбка на лице Валентина скрывала боль, невидимую для глаз друзей: боль от того, что горячо любимая жена презирала его, боль, которую не могло заглушить никакое количество алкоголя.
Но он старался изо всех сил. Спиртное лилось рекой, счет увеличивался. Доверие к лорду Тривертону было незыблемым на территории всей Восточной Африки. Его богатству не было предела. К тому же ему нравилось тратить деньги, ему становилось хорошо от этого. Когда он раздавал деньги другим, он чувствовал себя менее важным.
Валентин, несмотря на количество выпитого, держался хорошо. Он никогда не шатался и не падал, не терял самоконтроля, ему никогда не было плохо. С каждым стаканом он становился лишь более веселым и щедрым. Вот почему спустя полчаса, идя по улице к заведению Миранды Вест, Валентин радушно приветствовал прохожих, раздавал рупии чернокожим детям и думал о том, чего бы такого хорошего сделать Миранде.
Все прошедшие месяцы она была ему хорошим другом. Ей первой он рассказал о выкидыше Роуз. Она всегда внимательно слушала его, никогда не делала замечаний, не давала советов и не осуждала. Она вообще говорила мало. Но не только это нравилось ему в Миранде. Во-первых, она никогда ничего у него не просила, как это делали многие другие. Он предложил ей денег на новую мебель для вестибюля своей гостиницы; сказал, что замолвит за нее словечко в конторе по распределению земельных угодий, чтобы она смогла выкупить участок земли, примыкающий к ее гостинице. Миранда отказалась от всего. Эта женщина уверенно стояла на ногах и не бегала к другим с призывами о помощи и в этом очень походила на Грейс. Во-вторых, что очень ему симпатизировало, она никогда не флиртовала с ним, не строила из себя жеманницу, не играла во все эти женские игры. Миранда была честной и прямой; у нее не было времени на то, чтобы строить глазки Валентину, как это делали многие женщины при каждой встрече с ним. Она не горела желанием залезть к нему в постель, он знал это; никогда не ждала от него комплиментов или внимания, которых обычно ждали от него другие женщины. Общаться с ней было приятно, легко и просто, поэтому, перед тем как уехать из Найроби, он решил выразить ей свою признательность и благодарность.
Пустынный вестибюль утопал в полумраке; в закрытой обеденной комнате было темно. Подметавшая лестницу африканка, увидев его, сказала:
– Я позову мемсааб, бвана.
– Нет, не нужно. Я хочу сделать ей сюрприз.
Но визит Валентина не стал для Миранды сюрпризом. Она видела его из окна своей комнаты. Миранда хорошо знала графа, поэтому сразу заметила небольшие изменения в его походке. Ее опытный глаз мгновенно определил, что он навеселе. Итак, Валентин был пьян и шел… к ней.
– Лорд Тривертон! – воскликнула она, открыв дверь. – Какой приятный сюрприз!
– Надеюсь, я не помешал вам.
– Нисколечко. Пожалуйста, входите. Могу я предложить вам что-нибудь выпить?
– Что за неделя выдалась, Миранда! – произнес он, опускаясь в уютное мягкое кресло. Он бывал в ее квартире нечасто, но это не мешало ему чувствовать себя в ней как дома. Он взял бокал с виски и осушил его одним залпом. – Жаль, что поезда не ходят до Найэри. Терпеть не могу эти долгие поездки, – сказал он. Поездка до дома занимала восемь дней: мало того, что каждую ночь они вынуждены были распрягать волов и разбивать лагерь, так тут еще Роуз отказывалась разговаривать с ним. Все это выводило его из себя.
– Когда-нибудь они пойдут туда, лорд Тривертон, – успокоила она его, вновь наполняя стакан.
Валентин сидел, положив длинные ноги на табуретку, и смотрел на стакан. Что он только ни делал, чтобы протянуть линию железной дороги до Найэри. Экономическое положение колонии начало улучшаться, процветание было уже не за горами, но, несмотря на то влияние, которое он оказывал на Законодательный совет, несмотря на все переговоры, которые он вел с секретарем министерства по делам колоний, конечным пунктом упорно оставался городок Тика. А Валентину позарез нужно было, чтобы этот чертов поезд шел до его владений!
Во время короткого перерыва между двумя периодами дождей, обрушившихся на Кению в январе, Валентину пришлось выкорчевать погибшие от чрезмерных осадков саженцы и купить новые по очень высокой цене.
Затем пришли мартовские дожди, и за пятнадцать дней его деревья покрылись красивыми белыми цветами, запах которых был очень похож на запах цветов апельсиновых деревьев. Еще три-четыре года – и можно будет собирать первый урожай кофе, а железной дороги как не было, так и нет, и неизвестно, когда будет. Благодаря дороге Валентин сможет быстро и без проблем перевозить свой товар и продавать его по максимально высоким ценам, в противном же случае ему придется полагаться на фургоны: таким образом, он будет приезжать на рынки Найроби последним, после того как все выгодные сделки уже будут заключены.
– Я надеялась, что вы заглянете ко мне сегодня вечером, – сказала Миранда, подходя к буфету из красного дерева, заставленному всевозможными безделушками и фотографиями королевской семьи. – Я отложила это специально для вас. – Она подошла к нему и протянула круглую жестяную коробку. – Имбирные пряники с ромом для леди Тривертон.
Валентин смотрел на коробку и думал о том, с какой, должно быть, заботой готовилось лежащее внутри угощение. «Как, черт возьми, ей удалось выкроить для этого время в своем напряженном рабочем графике?» – думал он. Внезапно его захлестнули эмоции. Вдова Вест была хорошей женщиной. Наверняка ее муж погиб, потому что ни один здравомыслящий мужчина не захотел бы уйти от такой женщины, как она.
Миранда села в кресло напротив и сложила на коленях руки.
– Ты изменила прическу, – сказал он.
– Еще три месяца назад! Так нынче модно.
Лицо Валентина омрачилось. Все белые жительницы Кении обрезали волосы вслед за Роуз. Платья подчеркивали природные изгибы тел, юбки укорачивались. Женщины наконец отвоевали для себя право голоса; некоторые из них начинали покуривать табак. Современные женщины! Разве ради этого они сражались с Германией?
Веселое настроение Валентина начало улетучиваться. Будучи по природе человеком оптимистичным, не позволяющим себе унывать и испытывать по отношению к самому себе жалости, человеком, который лишь однажды за все время своего пребывания в Восточной Африке по-настоящему впал в отчаяние – в ту ночь, когда он набросился на Роуз, – граф Тривертон позволил меланхолии завладеть им. Допив виски, он спросил:
– Куда катится этот мир, Миранда?
Она сочувственно улыбнулась, слыша в его голосе знакомые нотки, видя в его глазах взгляд, который так часто замечала в глазах многих одиноких мужчин. Она вновь наполнила его стакан.
– Чего хотят женщины, Миранда? Можешь мне сказать.
– Я могу только сказать, чего хочу я, лорд Тривертон. Не все женщины хотят одного и того же.
– Я хочу сына, – тихо сказал он. – Это все, чего я когда-либо по-настоящему хотел. У меня есть огромный дом, пять акров земли, а мне некому передать все это. Мне нужен наследник. Но моя жена… врачи говорят, что она не сможет больше иметь детей.
Миранда знала, что это было неправдой. По слухам, леди Роуз не то чтобы не могла иметь детей, она не хотела иметь детей.
Неожиданно Валентин посмотрел на нее и сказал:
– Тебе нужен мужчина, Миранда. Ты не должна быть одна.
– У меня есть гостиница. Есть работники и клиенты. Я никогда не бываю одна.
– Я имею в виду ночью, Миранда. После того как все дела переделаны, а клиенты спят в своих уютных кроватях. В такие минуты ты не тоскуешь по мужчине?
Она опустила взгляд и уставилась на свои руки.
– Иногда.
– О тебе, Миранда, много говорят.
– Обо мне?
– Во всей Восточной Африке не найдется мужчины, который мог бы похвастать тем, что был близок с тобой.
– Я намерена и дальше продолжать в этом же духе.
– Почему? Потому что ты замужем?
– О, нет. Джек погиб, я уверена в этом.
– Тогда почему? Бог свидетель, ты могла бы иметь кучу поклонников.
– Я должна беречь свою репутацию. Вы же знаете, что женщина не может позволить себе спать со всеми.
– Я не имел в виду спать со всеми, – тихо произнес он. – Я имел в виду… с одним мужчиной.
– И кого же мне выбрать? У меня есть гостиница, она приносит мне неплохой доход. Как же мне найти мужчину, которому нужна буду я, а не мои деньги?
– В Кении полно мужчин, кому нет дела до твоих денег.
– Может быть. Но никто из них мне не нравится. А я не могу лечь в постель с мужчиной, к которому не испытываю чувств.
Его черные глаза пристально смотрели на нее. «Она похожа на Роуз, – подумал он. – Не в смысле внешности или характера: просто она так же рьяно, как и Роуз, охраняет свою добродетель».
Эта мысль пробудила в Валентине желание. Алкоголь наконец-то начал давать о себе знать. В голове заметались мысли; в комнате стало невыносимо жарко. Боль, которая терзала его в течение шести месяцев, начала отпускать.
– Тебе кто-то нравится, не так ли? – тихим, вкрадчивым голосом спросил он.
Миранда молчала.
– Кто он?
Она подняла глаза и так же пристально посмотрела на него.
– Тебе кто-нибудь нравится, Миранда?
Она кивнула.
– Кто?
– Я уверена, вы сами знаете, кто, – прошептала она.
Он встал со своего места и склонился над ней.
– Я хочу услышать это, Миранда, услышать от тебя имя того единственного мужчины, с которым ты легла бы в постель.
У нее закружилась голова. Лицо пылало. Она прошептала:
– Вы прекрасно знаете, кто этот человек. Это вы…
Валентин нагнулся к ней, рывком поставил ее на ноги и жадно впился губами в ее губы.
– Не говори мне «нет», Миранда, – хриплым голосом произнес он. Он целовал ее лицо, губы. Затем расстегнул блузку и поцеловал ложбинку на груди. Когда его рука скользнула ниже, он прошептал: – Не отказывай мне, Миранда!
И Миранда, уступив его поцелуям и объятиям, пробормотала:
– Никогда, Валентин. Никогда.
15
«Чувствую себя белкой в колесе, – писала Грейс в своем дневнике. – Лечу одни и те же недуги снова и снова, зачастую у одних и тех же людей. Они приходят ко мне с лихорадкой, инфлюэнцей, простудой, кишечными паразитами, малярией, столбняком, стригущим лишаем и прочими заболеваниями, которые даже не поддаются лечению. Они считают те элементарные средства, которыми я пользуюсь, – горькую соль и хинин, – настоящим чудом, но мне от этого не легче. Я должна заставить их изменить тот образ жизни, который они ведут. Отучить их жить в этих ужасных хижинах, где нет даже вентиляции, спать вместе с козами, пить воду, в которой только что вымылись сами и искупали своих животных! А их несчастные маленькие дети! Их обжигает огонь, на котором они готовят еду. Их постоянно оставляют без присмотра! Они приходят ко мне, я даю им лекарства, и они снова возвращаются в свои грязные дома и продолжают вести тот же антисанитарный образ жизни, который вели до этого. В результате через неделю я снова вижу их на пороге своей клиники: одни и те же люди, с одними и теми же проблемами. Впрочем, не все возвращаются ко мне: некоторые из них все же умирают от своих ставших хроническими недугов. А я не могу донести до них мысль, что недостаточно просто приходить ко мне за лечением, когда возникает болезнь, что им нужно изменить условия своей жизни и что прежде всего они должны устранить причины, вызывающие их болезни!»
Грейс положила ручку и помассировала затекшую шею. Она сидела за обеденным столом и писала при свете керосиновой лампы. За окном властвовала тихая африканская ночь. Воздух наполнился запахом дикого жасмина; где-то вдалеке уныло ухала одинокая сова.
Она была одна в коттедже. Марио был в деревне на каких-то церемониальных танцах, а Шеба отправилась на ночную охоту. Грейс смотрела на прячущиеся по углам комнаты тени и думала о тех делах, которые ждали ее: скатать в валики бинты, написать письма друзьям в Англию, починить кое-что. Но было десять часов вечера. Она проснулась на рассвете, и уже через несколько часов ей нужно будет вставать и готовиться к следующему долгому дню.
Она взяла ручку и написала:
«Мне ужасно нужны помощники. Мне нужны учителя. Я не могу лечить африканцев от болезней, вызванных паразитами и плохим питанием, если они не изменят свои привычки и образ жизни. Одной мне этого мне не сделать: просто-напросто не смогу охватить их всех. Я должна оставаться в клинике и следить за людьми, которые туда приходят.
А тут еще эта знахарка со своими отравами! Вачера – просто наказание Господне! Она больше всех мешает моему продвижению вперед: подбивает народ жить по-старому, соблюдать обычаи и традиции древних. Люди боятся и уважают ее; они делают так, как она велит им. Лишь в тех случаях, когда знахарство Вачеры оказывается бессильным, они приходят ко мне. Но сначала они идут к ней. К ее хижине протоптана дорожка множеством босых ног. Они идут к ней за приворотными зельями, за отгоняющими болезни амулетами. Она проводит среди кикую древние религиозные обряды, веря, что напрямую связывает их с богом и предками. До тех пор, пока Вачере будет позволено заниматься своим шаманством, я не смогу завоевать доверие у местного населения.
Как жаль, что Валентину не удалось переселить ее за реку, что он не настоял на этом! Каждый раз, когда он ее прогонял, она возвращалась на это место у реки, и Валентин сдался, не желая связываться с ней всерьез. Он уже привык к шалашу, стоящему возле южных ворот поля для поло, но для меня эта хижина является не чем иным, как насмешкой и постоянным напоминанием о моей беспомощности!
Я попросила Люсиль Дональд возобновить занятия: она прекратила преподавать детям христианские заповеди в январе, сославшись на то, что дождь сильно размыл дорогу и сделал поездки крайне небезопасными. Однако когда дорога высохла, она не вернулась, заявив, что у нее слишком много дел на ферме, чтобы проделывать столь долгий путь и учить нескольких детей, удосужившихся прийти на занятия. Но Библия – это не то, что им нужно. Я сказала Люсиль, что детей следует учить чему-нибудь более полезному, например чтению и правописанию, правилам безопасности и здорового образа жизни, в результате чего мы с ней крупно поспорили. Это было в апреле; с тех пор Люсиль не приезжала сюда. Теперь я понимаю, что она обиделась намного сильнее, чем я поначалу думала, когда сказала ей, что в моей миссии христианству будет отводиться роль второго плана!
Однако, возможно, мне придется изменить свою точку зрения. На следующей неделе из Англии приезжает комиссия, и мне нужно подготовиться к их приезду. Я не собираюсь терять то, что мне удалось достичь. Я не позволю им заставить себя отказаться от своей мечты. Я придумала план, который, я очень надеюсь, сработает. Но для этого мне нужна будет помощь Люсиль…»
Грейс закрыла дневник и положила его в ящик. Она набросила на плечи шаль и открыла дверь. В нескольких шагах от ее веранды стояла холодная темнота. Вокруг единственного керосинового фонаря, висевшего над дверью, кружились бражники и императорские бабочки.
Справа от нее из леса раздавалась ритмичная дробь африканских барабанов; слева, высоко над ней, располагался дом Валентина, из которого доносились звуки пианино – Роуз снова играла, пытаясь заглушить царящую в доме тишину.
Грейс вздрогнула: кто-то двигался по тропинке, ведущей к ее дому.
Схватив висевшее на крыльце ружье, она попыталась вглядеться в темноту.
Судя по всему, это был человек. Он прихрамывал. Джеймс!
– Привет, – сказал он. – Вижу, ты еще не спишь.
Грейс укуталась в шаль. Он никогда еще не приходил к ней в столь поздний час.
– Я не надолго, – сообщил он, поднимаясь по ступенькам. – Я знаю, уже очень поздно. Просто я возвращался домой после встречи с командующим округом и решил заскочить по дороге к Валентину, чтобы обсудить с ним кое-что. А его не оказалось дома – он снова уехал на сафари. Я подумал, что, возможно, ты не спишь, посмотрел на твой дом и увидел в окнах свет. Вот, – он протянул ей пару куропаток. – Это тебе.
– Спасибо! Пожалуйста, входи.
Когда высоченный Джеймс вошел в ее крошечную гостиную, Грейс осознала, каким маленьким был ее коттедж.
– Хочешь чашечку чая? – спросила она.
Он колебался. Грейс зажгла еще несколько ламп и заметила в его поведении некоторую нервозность. Она поставила воду кипятиться и положила в фарфоровый чайник три чайные ложки заварки.
– Это новый сорт чая от графини Тривертон. Очень дорогой, но Роуз дает мне его пакетами. Пожалуйста, присаживайся.
– Ты точно не собиралась ложиться спать, когда я пришел?
Она села во второе кресло, сложила на коленях руки и увидела, что Джеймс не просто чувствовал себя неловко: его что-то тревожило.
– Мне еще рано думать о сне, – ответила она. – У меня миллион дел, которые нужно переделать. Ты ездил к командующему округом по делу?
– Да. До меня дошли слухи, что какие-то парни воруют скот из карантинной зоны и водят его этим путем. Если их не поймать, они распространят чуму со скоростью ветра. Может погибнуть все мое стадо! В общем, было решено снарядить патруль. Надеюсь, их скоро поймают. Да, пока не забыл. – Он протянул ей кожаную седельную сумку. – Это тебе от жены командующего округом. Как она сказала, в знак благодарности за прекрасно удаленный зуб.
Грейс с энтузиазмом и радостью ребенка, получившего подарок на Рождество, открыла сумку и заглянула внутрь.
– Дай бог ей здоровья! – воскликнула она, достав оттуда жестяную коробку с печеньем, сливовый пудинг и баночки с консервированным имбирем, джемом и медом.
Положив гостинцы на стол, Грейс протянула сумку Джеймсу. Она заметила на его лице тревожное выражение.
– Джеймс, что-то случилось?
Он перевел взгляд на холодный, темный камин и задумался на секунду.
– Несколько моих работников слегли с дизентерией, а у меня закончился рыбий жир. Я подумал… – выдавил он из себя.
Она встала и подошла к шкафу с медицинскими препаратами. Достала оттуда бутылку и поставила ее на столик между их креслами.
– Для тебя все что угодно, Джеймс.
– Спасибо, – поблагодарил он и снова замолчал.
Несколько минут они сидели молча, слушая ночь. Грейс гадала об истинной причине его визита. Наконец Джеймс произнес:
– Как дела в клинике?
– Справляемся. Вот только с преподаванием у нас беда. Я столько писем написала, прося, чтобы нам прислали медсестер и учителей. Но вместо этого прибудет инспекционная комиссия. Знаешь, Джеймс, – сказала она, наклонившись к нему, – я придумала план. Может быть, Люсиль согласится мне помочь, пока здесь будет комиссия. Приедет, проведет несколько занятий. Расскажет библейские истории. Это должно помочь, я думаю. Что скажешь, если я попрошу ее?
Он посмотрел ей прямо в глаза, и Грейс поняла, каким будет его ответ, еще до того, как он произнес:
– Люсиль не поможет тебе, Грейс.
– Почему?
– Потому что это она написала на тебя жалобу в миссионерское общество.
Грейс уставилась на него во все глаза.
Джеймс отвел взгляд.
– Я узнал об этом сегодня утром. Она сама мне сказала.
Ночь подступала к коттеджу все ближе, казалось, она хотела просочиться через щели окон и дверей. Олеандровые кусты, растущие вокруг веранды, зашелестели; затем послышалось возбужденное урчание гиен, кружащих возле падали. В довершение всего засвистел чайник. Грейс встала и направилась к нему. Она вылила половину содержимого чайника в фарфоровый заварник, затем поставила чайник на стол и вернулась в гостиную.
– Но почему, Джеймс? – прошептала она. – Почему она это сделала?
– Боюсь, я не знаю ответа. Я был так же шокирован, как и ты. Я не могу объяснить, что происходит с Люсиль. – Он с несчастным видом посмотрел на Грейс. – Когда мы только приехали в Восточную Африку десять лет назад, после того как поженились, она, казалось, пришла в восторг от того, что будет здесь жить. Отец Люсиль умер, когда она была еще маленькой девочкой, ни сестер, ни братьев у нее не было. Когда я с ней познакомился, она жила вместе с матерью над магазинчиком, они души друг в друге не чаяли. Мы уезжали из Англии с плохим чувством. Люсиль рассталась с матерью не очень хорошо: миссис Роджерс не хотела, чтобы ее дочь становилась женой поселенца. – Джеймс достал из кармана рубашки трубку. Он наполнил ее табаком, раскурил и продолжил свой рассказ: – Мы решили, что лучшим вариантом для всех нас будет привезти мать Люсиль в протекторат, после того как устроимся сами. Восточная Африка – прекрасное место, чтобы провести там старость, при условии, конечно, что у тебя есть хороший дом и комфортные условия проживания. Мы начали копить деньги и планировать. Миссис Роджерс должна была жить вместе с нами на Килима Симба. Я думаю, что справиться с тем шоком, который испытала Люсиль при первом знакомстве с жизнью поселенцев, помогла ей ее мечта. А шок действительно был. Когда она увидела ранчо, то проплакала несколько дней. Но потом начала переписываться со своей матерью, посылать ей брошюры про протекторат, и матери идея с переездом понравилась. В этом году она должна была переехать к нам.
– А почему не переехала?
– Она умерла, неожиданно и скоропостижно. Ей было только пятьдесят лет. Люсиль чуть с ума не сошла от горя. Это случилось два года тому назад; шла война, и Люсиль не смогла поехать в Англию на похороны. Мне кажется, именно тогда она и начала меняться.
– Меняться? Как?
– Незаметно, настолько незаметно, что я только сейчас, оглядываясь назад, понимаю это. Она привезла из дома их старую семейную Библию и начала читать ее по вечерам. Затем стала наведываться в методистскую миссию в Каратине. Когда она услышала, что сестра Валентина едет в Африку с целью открыть там миссию, она прямо возликовала.
– Понятно, – отозвалась Грейс, затем встала и пошла на кухню. Налив в чашку чай и подав ее Джеймсу, она тихо спросила: – Она не сказала тебе, что именно написала в своей жалобе?
– Нет. – Джеймс в задумчивости мешал чай, наблюдая за круговыми движениями ложки. – Теперь мне кажется, что я совершил большую ошибку, привезя Люсиль в Восточную Африку. Ей было всего девятнадцать, мне двадцать два. Она была полна романтических надежд. Когда мы наконец приехали на Килима Симба, она даже онемела от разочарования.
– Многие жены, да и мужья тоже испытывают чувство шока, когда в первый раз видят свое новое место жительства.
– Я должен был предвидеть это. Я родился и вырос здесь. Я обязан был понять, как отличается эта жизнь от той, к которой она привыкла. – Джеймс поставил чашку и подошел к камину. Его привычную спокойную манеру держаться нарушали резкие движения и едва сдерживаемое волнение. – Грейс, если бы ты только знала, как ужасно я себя чувствую из-за всего этого.
– Я думала, что нравлюсь Люсиль, – тихо произнесла она.
– Ты очень нравишься ей, – выпалил он и более тихим голосом добавил: – Нам обоим нравишься.
Грейс не могла заставить себя посмотреть на него, позволить себе поддаться его тону, его мужественной внешности. Она была ужасно зла и в то же время удручена и обижена предательством подруги.
– Что же я буду делать, когда приедет комиссия?
– Я с радостью помогу тебе.
Она покачала головой.
– Боюсь, ты ничем не сможешь мне помочь. Я ошибалась, думая, что обманом решу свою проблему. Люди Суффолка считают, что делают пожертвования в христианскую миссию. Они имеют право знать, на что идут их деньги. – Она встала и расправила плечи. – Мне просто нужно найти способ, как умаслить их, или убедить в необходимости того, что я делаю, или, на худой конец, подумать о том, как обойтись без их помощи. Я не знаю.
Джеймс подошел к ней и посмотрел прямо в глаза.
– Грейс, скажи мне, что это не повредит нашей дружбе.
У нее сжалось горло.
– Ничто на свете не в силах сделать это, Джеймс.
– Ты по-прежнему будешь приезжать к нам на ранчо?
Она колебалась с ответом.
Он резко развернулся и ударил кулаком по ладони.
– Как такое могло случиться? Я думал, она счастлива. Она казалась такой. – Он нервно заходил по комнате. – Она превосходно справлялась с хозяйством и детьми. За десять лет ни разу не пожаловалась. – Он резко остановился и посмотрел на Грейс: в его глазах затаилась боль. – Люсиль хорошая женщина, я не знаю, что бы я без нее делал. Но… Я был вне себя от гнева, когда она сказала утром мне о письме, и накричал на нее. Наговорил кучу неприятных вещей. Я не хотел ее обидеть или оскорбить – единственное, о чем я думал в ту минуту, была… – Он понизил голос. – Грейс, ты самое лучшее, что случалось со мной. Единственное, о чем я мог думать, – это о том, что, если Люсиль каким-то образом разрушила нашу дружбу…
В соломенной крыше шелестели белые муравьи, по стенам ползали ящерицы. Дом был живым: таким же живым, как сад и лес рядом с ним. Двое в коттедже стояли молча, слушая звуки окружающего их мира, глядя друг другу в глаза, наслаждаясь близостью тел и интимностью момента.
– Уже очень поздно. Тебе нужно ложиться спать, Грейс, – наконец произнес Джеймс.
– Ты же не поедешь сейчас домой?! Это опасно!
– Роуз предложила мне переночевать у них в доме.
Грейс хотела сказать: «Не уходи! Останься со мной!» – но вместо этого сняла с крючка фонарь и протянула Джеймсу.
– Тропа отсюда до дома Валентина ночью тоже небезопасна. Пожалуйста, будь осторожен, Джеймс, – тихо попросила она.
Она открыла дверь, и он вышел на веранду. Надев на голову свою широкополую шляпу, Джеймс повернулся и посмотрел на нее:
– Я обещаю, Грейс, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе.
