Текст книги "Самая настоящая Золушка (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Глава восемнадцатая:
Кирилл

Шесть недель.

Компьютер в моей голове подсчитывает, что это – сорок два дня. Ненужные бестолковые цифры, ведь дело совсем не в них, но математика и точный расчет – единственное, что не дает мне окончательно свихнуться. Люди находят утешение в алкоголе, в сигаретах или йоге, совершают кучу бестолковых ритуалов, считая, что восстанавливают душевное равновесие. Обычные здоровые люди, чья голова работает без сбоев, каждый день совершают акты безумия, но именно нас, «особенных», считают чуть ли не угрозой обществу.

Сто девяносто пять дней назад Катя узнала, что я – «особенный». И даже как будто обрадовалась этой новости. Она приняла правила игры: в наследство своему ребенку я могу передать не только миллионы, машины, дома заграницей и счета в банках, но и «сломанную микросхему», поэтому мы будем жить ради себя и никогда не заведем разговор о детях, потому что наследниками бизнеса станут мои племянники, а она получит половину всего, чем я владею.

Сто пятьдесят девять дней назад начальник службы безопасности передал мне конверт, напичканный распечатками сообщений с Катиного телефона. Странную переписку с кем-то под ником «Пианист». Его принесла пожилая женщина, попросила передать лично мне в руки. С утра я был занят, в офис попал только ближе к вечеру – и к тому времени конверт уже просветили и «одобрили» грифом безопасности.

Сто двадцать три дня назад начальник службы безопасности привел ко мне человека, обученного выискивать свидетельства измен жен олигархов. Катя слишком много мне стоила, чтобы я пустил все на самотек. Буквально – она владела огромным куском моего состояния, она тоже была моим «ценным активом».

Сто пять дней назад нанятая ищейка передал увесистую папку, в которой было все: с кем завтракает Катя, если я уезжаю из страны, что ела на обед каждый день и сколько раз чихнула, с кем разговаривала в магазине, кому улыбалась и какие духи использовала. Я не узнал ничего нового, кроме одного: в жизни моей жены не было никакого «пианиста».

Восемьдесят шесть дней назад я собственными глазами увидел Катю в ресторане вместе с Ерохиным. Сидел в машине и смотрел, как они что-то увлеченно обсуждают, словно старые друзья.

Семьдесят дней назад я забрал ее телефон, чтобы отдать специалистам по взлому. Забрал… и вернул, не сунув свой любопытный нос в этот кусочек ее жизни. Потому что доверял своей Золушке. Потому что уже подыхал без нее. Потому что не хотел верить, что моя наивная дурочка с огромным, как красный карлик сердцем, может оказаться подлой сукой.

Но потом я видел их вместе еще трижды и уже не мог делать вид, что ничего не происходит.

Сорок шесть дней назад жена Морозова проболталась, что знает о моем диагнозе.

Сорок два дня назад мы с Катей… поссорились. Я не видел свою маленькую отважную жену такой испуганной даже в день, когда она узнала, что вышла замуж за психа со сдвигом.

Сорок два дня назад она впервые осталась ночевать у Морозовых.

Тридцать пять дней назад я вернул жену в свою пещеру. Мы орали друг на друга до сорванных глоток, а потом… впервые в жизни я так остро и чисто осознал, что значит целиком обладать женщиной, отдавать ей себя и упиваться болью, словно коньяком столетней выдержки.

Пять дней назад я узнал, что это она рассказала Морозовой о моей «сгоревшей микросхеме».

Три дня назад я впервые понял, что мой дом больше не моя крепость.

Я перебираю формулы, ищу ошибки в давно известных аксиомах, пытаюсь найти хотя бы один шанс для того варианта, при котором шесть недель будут равны тридцати пяти дням.

Но шесть на семь – это всегда ебаные сорок два.

– Кирилл? – Абрамов возникает из черного марева моих сомнений, словно фантом. В последний момент понимаю, что это не иллюзия больного воображение, олицетворение взведенного курка всех моих сомнений, а живой человек, которому я привык доверять как самому себе. – Кирилл, все в порядке? Я могу чем-то помочь?

Он слишком хорошо меня знает, чтобы не видеть – ни хрена не в порядке. Но мне претит сама мысль о том, чтобы допустить кого-то в святая святых наших с Катей отношений. Даже человеку, который давно стал кем-то вроде священника моей души.

– Это нервы, – говорю я, не очень стараясь прикрыть ложь фиговым листком. Конкретно сейчас мне не перед кем разыгрывать супермена, конкретно сейчас я вообще хочу отыскать видеорегистратор своей жизни и стереть из памяти последние полчаса. Но даже если бы это было возможно, ребенок в животе моей Золушки все равно останется.

А я не могу себя заставить поверить в то, что он – мой.

Слишком много всего случилось за последние полгода нашей жизни, чтобы я не допускал мысль о Катиной неверности.

Слишком сильно я «сломанная микросхема», чтобы эта Золушка не захотела сбежать к правильному принцу. А самое поганое, что я сам приложил к этому руку, даже если и не укладывал ее в постель к другому мужику.

Абрамов понимающе кивает, предлагает выйти на улицу и немного «остыть». Закуривает, бормоча что-то о плохой погоде, сырости и прогнозах на самую холодную зиму за последние сто лет. И как-то внезапно, без перехода, говорит:

– Кирилл, нет никаких доказанных фактов, что твое нарушение может передаваться по наследству. Я знаю, что ты не планировал детей, но у вас с Катей как будто все наладилось. Подумай, может, это повод пересмотреть свое отношение к семье? Иногда нашим мозгам нужна встряска, чтобы все кирпичики и кубики улеглись, как нужно.

Он думает, что я не хочу ребенка, потому что боюсь передать «в дар» свою сломанную голову. Пусть. Не хочу переубеждать.

– Твоей жене нужен покой, Кирилл. – Абрамов смотрит на меня сквозь табачный дым, и я жестом прошу поделиться со мной сигаретой.

Закуриваю, пропуская сквозь себя сразу столько отравленных смол и элементов, что мозг находит забавным на ходу подсчитывать, на сколько примерно часов уменьшилась моя жизнь за одну затяжку.

– У нее сильный стресс. Поверь, сейчас ей куда тяжелее, чем ты думаешь. Потому что вот здесь, – он стучит себя по виску, а потом выразительно тычет сигаретой в мою сторону, – она сейчас совсем одна, без фонарика и направляющих стрелок, без указателей о крутом спуске и стоп-сигнала. Если я хоть что-то смыслю в людях, то ты не хочешь, чтобы жена окончательно там заблудилась. Поэтому, Кирилл, иди к ней, обними, поцелуй и просто будь рядом.

Обними. Поцелуй.

И просто сдохни от сомнений, которые уже просто не выкорчевать из моей сломанной башки.

Глава девятнадцатая:
Катя

Я начинаю понимать, что чувствуют невинно осужденные.

Ты знаешь, что ничего не совершал, но, когда все вокруг тычут в лицо неоспоримыми фактами, начинаешь сходить с ума и думать: а, может, я просто чего-то не помню? Может, я правда убил человека? Может, я правда украл деньги или угнал машину? Можно ли верить одному единственному человеку, который выступает против логики десятков других, даже если этот человек – ты сам?

Я не знаю.

Я даже не помню, хотела ли стать матерью, придумала ли имя ребенку, готовила ли Кириллу сюрприз или… совсем ничего не знала?

– Прости, – сухо, словно силой выталкивает из себя слова, говорит Кирилл, поджидая меня у кабинета. – Это было неожиданно.

«Неожиданно увидеть тебя здесь», – про себя отвечаю я, но на людях показываю лишь понимающую улыбку.

Кирилл пододвигается, явно с намерением взять меня на руки, но я слишком сильно, бесконтрольно, шарахаюсь от него на добрых пару метров. И, врезаясь коленями в диван, медленно оседаю, теперь уже окончательно теряя самообладание.

Последние сутки я держалась изо всех сил. Не устраивала истерику даже когда просыпалась посреди ночи и осознавала, что не могу вспомнит собственное имя. Набирала стакан воды, пила мелкими глотками и убеждала себя, что со временем над сумерками моей памяти взойдет солнце и все кусочки мозаики встанут на свои места. И что терпение всегда вознаграждается.

Но сейчас мне уже все равно.

Трясусь так сильно, что диван подо мной начинает стучать ножками. Или так только кажется?

– Катя.

Я закрываю лицо ладонями, потому что как маленькая стыжусь своих слез.

Этот человек – уже год мой муж. Мы жили под одной крышей, виделись каждый день, успели узнать привычки друг друга. Мы спали в одной постели и… занимались сексом. У нас теперь общий ребенок, а я даже не знаю, что он любит на завтрак.

– Катя, нам нужно поговорить.

Кирилл настойчиво отводит мои руки, секунду как будто заглядывает в лицо, а потом кладет пятерню мне на затылок и с силой прижимает голову к своему плечу. Мне знаком этот жест: я не помню, делал ли он так много раз или я все придумала, но от скупой мужской поддержки внутри становится теплее.

– Я растерялся, понятно? – Он не оправдывается. Он как будто даже обвиняет меня в том, что не нашел для меня ни единого слова поддержки. Понимает это – и еще крепче прижимает мою голову. – Не каждый день мужчина узнает, что станет отцом.

У меня даже кивнуть не получается, если только не схлопотать взамен до крови стертый об его пиджак лоб.

– Кирилл, мы хотели этого ребенка, как ты думаешь?

Его мышцы напрягаются, и на несколько секунд я не чувствую его дыхания мне в макушку. Как будто я спросила о чем-то запретном. Может, в этом все дело? Год брака – не повод заводить совместных детей.

– Конечно, мы его хотели, – говорит он, когда паника начинает разъедать меня изнутри. – Ты будешь прекрасной матерью. Вставай, я провожу тебя в палату.

Мы почти не успеваем поговорить: Кирилл ссылается на работу и уезжает, обещая заехать вечером и привезти кое-что из моих личных вещей: психиатр считает, что знакомые мелочи помогут мне меньше нервничать.

А еще через час, когда я снова бессмысленно переключаю каналы, стараясь пока не думать о своей беременности, медсестра приносит букет: красивые голубые розы. Экзотика, которую мне даже немного страшно трогать руками.

Я уверена, что в записке, которая торчит из букета, приятное послание от Кирилла. Все-таки, сегодняшний наш разговор тяжело назвать приятным.

Но в записке лишь пара строк:

«Нужно поговорить, Кошка. Не верь ему, он лжет.

„Пианист“.»

Номер телефона, написанный ниже, мне абсолютно точно знаком. Если бы у меня был под рукой телефон, я бы запросто набрала цифры по памяти.

Секундная радость от просвета на горизонте тут же меркнет, когда я замечаю вставшие дыбом волоски на руках. И не потому, что замерзла.

Мне друг становится очень страшно.

Как будто тот охотник из темноты, из-за которого я разучилась спать без света, все-таки меня нашел.

Мне приходиться сделать громче звук телевизора, хоть на музыкальном канале играет какая-то похабщина – и полуголые девицы пошло трясут задницами прямо в объектив телекамеры. Я пытаюсь поймать какую-то трезвую мысль, найти логичное объяснение неприятному смыслу записки. Даже вызываю медсестру и, стараясь не выглядеть окончательным параноиком, спрашиваю, нет ли ошибки и действительно ли этот букет принесли мне. Ну и что, что номер телефона въелся в память и совершенно точно мне знаком. Все может быть, когда играешь в кошки-мышки с собственной памятью.

Но медсестра уверенно, как по бумажке, повторяет, что цветы принес курьер, что они на мое имя и ошибки точно нет.

Я не знаю никакого «Пианиста».

Но кому я не должна доверять? Доктору, который за мной присматривает? Мужчине, который называет себя моим отцом?

Кириллу?

От последнего предположения по позвоночнику пропускают электрический ток, и я, превозмогая боль, скручиваюсь в калачик, накрывая себя одеялом почти до самого носа. Морозов сказал, что это Кирилл толкнул меня с лестницы, а теперь это письмо. Такие совпадения правда случаются?

Невольно вспоминаю день, когда в моем магазине появилась та женщина и ее близнецы, и как я не могла поверить, что прямо передо мной появился мужчина мечты, которого я боготворила почти как ненормальная. Тогда я не боялась совпадений, я считала, что в длинной очереди за счастьем, наконец, подошел мой черед обналичивать билет.

Мне страшно. Не до дрожи в коленях, не до холодной испарины. Это что-то внутри, непонятная паника. Как будто сидишь на берегу маленького островка в огромном океане и смотришь, как солнце перекрывает огромная волна цунами. Понимаешь, что спустя пару часов она накроет тебя и размозжит о камень, как муху, но ничего не можешь сделать, потому что бежать некуда, и куда-то делся спасательный жилет.

Нужно быть сильной хотя бы ради ребенка, который уже целых шесть недель живет внутри меня. Найти в голове светлые мысли и поддержать маленькую жизнь, потому что ему там тоже страшно: в темноте, тишине и неизвестности.

Нужно закрыть глаза и просто уснуть.

А когда проснусь… все может быть по-другому.

Глава двадцатая:
Катя

Год назад

Каждая девушка мечтает о том, что когда-то в ее жизни случится маленькое чудо.

Я сижу на лекции, смотрю в окно и думаю о том, что прошедшие несколько дней моей жизни можно смело обвести красным в календаре и назвать их «Начало сказки про Золушку».

Потому что сегодня мы с Кириллом едем выбирать платье, а потом – кольца и писать заявление в ЗАГС. Он говорит, что все уладит, что нам не придется ждать месяц одобрения, и я безусловно верю каждому его слову. В этом городе ему просто не смогут сказать нет: слишком много денег Ростова положено в фундамент почти каждого здания.

Мы спешим, но меня это не пугает.

Кирилл любит меня, я люблю его и то, что между нами пока все немного натянуто – нормально, учитывая, как в сущности мало мы знаем друг о друге. Это просто моя сказка: немного торопливая, но особенная. Когда любовь просто валится на голову, то не хочется искать подводные камни, потому что в жизни должно быть место чудо. Особенно в моей, раз уж минувшие двадцать лет она меня совершенно не баловала. Много-много лет назад такая же история произошла с другой юной девушкой, и кто-то написал об этом красивую сказку, которая до сих пор не утратила своей прелести и волшебства.

История имеет свойство повторяться не только с звездами, но и с простыми смертными.

За несколько минут до окончания лекции мой новенький телефон вибрирует входящим сообщением от Кирилла. Он пишет, что прислал за мной машину и охранника, но сам задерживается по неотложным делам и приедет сразу в салон. Подробно – это немного разбавляет романтический флер в моей голове – пишет, что я должна выбрать платье, туфли, украшения, ленты и не смотреть на ценник, потому что наша свадьба привлечет много внимания.

Я успела заметить, что он любит все систематизировать. Иногда проговаривает вслух какие-то абсолютно очевидные вещи, словно ему нужно их услышать, материализовать, чтобы понять. Но он ведь в большом бизнесе, правил которого я абсолютно не знаю. Может, там так заведено, и Кириллу просто пока сложно перестроиться на наши близкие отношения.

После окончания занятий я выхожу в коридор – и снова, как державу, передо мной возникает тот самый мужчина, кажется, Константин. Он привез цветы и подарки от Кирилла, и уже тогда интуиция подсказывала держаться от него подальше. На этот раз он без цветов, подходит и галантно отодвигает в сторону толпу студентов, которые горохом высыпаются из лектория. Предлагает помочь мне спуститься и как-то… слишком близко, до неприятной сухости во рту. Я не испытываю дискомфорт в общественном транспорте, привыкла к давке и не корчу из себя принцессу, но сейчас мне хочется отгородиться от Константина большим шаром из небьющегося стекла.

Странную тревогу немного скрашивает тот самый момент триумфа, который так любят показывать в мелодрамах: серая мышь выходит из университета и ее встречает дорогой автомобиль и красивый мужчина. Только в моем комплекте мужчина отсутствует, но на Константина тоже пялятся, как на музейный экспонат.

Он помогает мне сесть на заднее сиденье, и я мысленно уговариваю судьбу сделать так, чтобы Константин сел рядом с водителем. Но нет, я исчерпала свой лимит счастья на сегодня, потому что он усаживается рядом, и машина медленно трогается с места.

– Ваши отношения пока не стали общественным достоянием, – говорит он, и я вспоминаю, что его фамилия – Малахов, как у известного телеведущего. Они даже немного похожи, только в Константине нет ничего гламурного, и большую часть времени его взгляд выглядит более хищным. Он как будто в постоянном поиске жертвы, и даже мой статус невесты начальника не выводит меня из категории «разрешено охотиться». – Кирилл Владимирович не хочет себя компрометировать.

«Поэтому был со мной везде?» – с недоверием мысленно переспрашиваю я, а на деле лишь пожимаю плечами.

В мире людей его круга свои законы и порядки. А я точно не из тех женщин, которые умеют устраивать революции. Даже если именно таким пробивным практически всегда удается стащить с тарелки самый лакомый кусочек.

– Вы счастливы, Катя? – снова пытается завязать разговор Константин. – Попали в сказку?

– Я просто счастлива, – отвечаю я, нарочно игнорируя издевку во второй части его вопроса.

Он усмехается, открывает рот – и замолкает, потому что мы одновременно замечаем взгляд водителя в зеркале заднего вида, который следит за нашим диалогом. Константин говорит что-то о будущей холостяцкой вечеринке, одновременно вынимая из кармана пиджака пачку сигарет и ручку. Думает о чем-то, аккуратно обрывая крышку и разворачивая ее, словно испорченное оригами. Пишет что-то и, заговаривая водителю зубы какой-то одним мужчинам понятной ерундой, незаметно вкладывает обрывок мне в руки.

Я не хочу читать, но взгляд непроизвольно цепляется за первое слово.

«Не верь ему».

Хорошо, что мы почти на месте – и на этот раз я не жду, пока Малахов откроет дверь и поможет мне выйти. Вылетаю из салона, как пробка, с облегчением и вздохом радости налетая на стоящего прямо в дверях Кирилла.

– Хорошо, что ты приехал, – говорю сбивчиво, краснея от того, как неприкрыто и жадно глотаю воздух с запахом его лосьона.

– Все хорошо? – переспрашивает Кирилл, отодвигая меня на расстояние, но я снова притягиваюсь к нему в поисках тепла и безопасности.

– Ты меня правда любишь? – спрашиваю немного севшим от волнения голосом.

– Люблю, – без паузы, как будто ждал именно этот вопрос, отвечает Кирилл.

Но смотрит снова как будто сквозь меня.

Я даже толком не успеваю зацепиться за эту мысль, потому что Кирилл передает меня в руки нескольким работницам салона, одна из которых выразительно, словно желая показать свое расположение, закрывать дверь изнутри. Сегодня, ближайшие несколько часов, здесь буду только я.

Когда-то, как любая девушка из простой семьи, я любила представлять себя героиней сказки: рядом был мой принц, мы выбирали платье, и он мило краснел, глядя на то, как меня преобразили белый шелк, кружевная фата и маленькая диадема в волосах. Все это казалось таким естественным и правильным.

Но в реальности я чувствую себя очень странно.

Потому что меня заводят в какой-то отдельный маленький зал, суют в нос несколько платьев, которых я даже не могу рассмотреть, и наперебой рассказывают, что эти кружева, ткани и украшения сделаны самыми модными свадебными дизайнерами, выполнены в единичных моделях и что я буду самой потрясающей невестой в любом из них. Раздевают меня, хоть я, сбитая с толку, пытаюсь прикрыться руками и слабо возражаю против платья, которое внизу похоже на русалочий хвост. Я не хочу такой наряд, я не хочу то, на чем висит сумасшедший ценник, потому что это моя сказка, а не шоу «Оденься дорого и безвкусно».

– Мне это не нравится, – говорю я, когда меня подводят к зеркалу – и я вижу на себе что-то странное, очень вульгарное и открытое.

Девушки за моей спиной переглядываются и плохо маскируют возмущение. Наверное, платье и правда очень дорогое, раз оно должно нравиться безусловно и всем.

– Вашему жениху оно обязательно понравится, – говорит та из них, что закрывала магазин, и подталкивает меня к выходу в основной зал.

Но Кирилла внутри нет. Вместо него там та самая женщина, чьих близнецов я успокаивала в магазине и благодаря которой в моей грустной жизни случилось маленькое волшебство. Кажется, она старшая сестра Кирилла, а те мальчики – его племенники.

– Катя, да? – спрашивает женщина. Она выглядит вполне радушной, но усталость на лице портит все впечатление. Как будто в эту минуту она хочет быть где угодно, но только не здесь.

Я киваю, пытаясь отыскать Кирилла, и нахожу его стоящим на улице, спиной к витрине, в которой красуется красивое свадебное платье в стиле сказочной принцессы. Не понимаю, почему мне не предлагают такое же.

– Я – Лиза, сестра Кира. – Женщина осматривает меня, качает головой и посылает работницам очень недалекий взгляд. – Это никуда не годится. Мой брат берет в жены милую хорошую девочку, а не Кардашьян, поэтому, пожалуйста, начните отрабатывать свои комиссионные.

И все меняется, словно по взмаху волшебной палочки: мы с Лизой выбираем платье, туфли, диадему. Почти не разговариваем, но между нами восстанавливается молчаливое согласие. В конце концов, когда я смотрю на себя в зеркало и вижу в нем не непонятное что, в чем и не вздохнуть, на бесконечное нежное кружево кремового цвета, шелк и деликатную вышивку без стразов и жемчуга, я вдруг остро осознаю, что через несколько дней во всем этом буду стоять рядом с мужчиной своей мечты и скажу ему «да».

– Кирилл очень особенный человек, – внезапно говорит Лиза, наспех укладывая мои волосы в высокую прическу шпильками с маленькими атласными лилиями. Она тоже не смотрит на меня, только куда-то через мое плечо, словно видит в отражении то, чего нет. Может, зря я все время цепляюсь за эти взгляды, и у них это семейное? – Он… Ему бывает тяжело выражать свои эмоции.

– Почему?

– Потому что он таким родился. Не все дети стремятся играть со сверстниками и предпочитают уединение с книгой. С возрастом Кирилл все больше становился одиночкой и все меньше времени уделял общению с живыми людьми. Работа не в счет, – Лиза поправляет складки на платье и снова улыбается сквозь усталость. – После смерти родителей на его плечи упала огромная ответственность: за бизнес и за меня с мальчиками. Ему очень тяжело.

Такое чувство, что она пытается что-то сказать, но это «что-то» настолько странное, что Лиза находит не те слова.

– Что-то случилось? – с тревогой переспрашиваю я, но Лиза быстро берет меня за плечи и некрепко сжимает, сдабривая жест на этот раз искренней улыбкой.

– Просто будь готова к тому, что, несмотря на вашу с ним быструю и красивую сказочную историю, реальность далеко не всегда будет такой же радужной. И еще…

Она не успевает закончить, потому что дверь в заднюю комнату открывается – и на пороге появляется Кирилл. Он скользит по мне немного хмурым взглядом, как будто ему нужно время, чтобы понять, почему вместо обычных дешевеньких джинсов и свитера на мне платье принцессы из мультфильма для девочек.