Текст книги "Тайны тысячелетий"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

Попав в Анатолию, объединенное войско вторглось на земли турок-сельджуков. За два месяца до прибытия Готфрида в Константинополь, за Мраморным морем, на старой Римской дороге, идущей через поросшие соснами горы, в пасмурный октябрьский день 1096 года попало в засаду крестьянское войско Петера-Отшельника, которое было почти полностью вырезано. В одном отчете об этом сражении говорится, что «турки преследовали объятых ужасом крестьян до их лагеря, где „входя в шатры“, они зарубали монахов, старух, младенцев, людей всех возрастов». Правда, сам Петер сумел избежать заклания.

Проходя мимо места резни, крестоносцы и отряд войск императора осадили укрепленный турецкий город Никея, нынешний Изник. История свидетельствует, что во время осады громадный турецкий воин бегал по крепостным стенам и метал в осаждающих камни, сеял смерть в их рядах. В конце концов Готфрид самолично взял в руки лук и одной метко пущенной стрелой свалил гиганта.

Через 45 дней Никея пала, однако вовсе не благодаря штурму. Защитники города вступили в тайный сговор с послом Алексия и сдали крепость императорским войскам, а не крестоносцам. Измотанные паломники испытали горькое разочарование. Им были нужны золото и другие ценности, чтобы оплатить дальнейший поход в Иерусалим, и они надеялись поживиться в Никее. Алексий снабдил предводителей богатыми дарами, но рядовых даже не впустил в город, разве что мелкими группами. Они чувствовали себя подло обманутыми. Один из священников, Раймонд из Агильяра, писал об Алексии: «И пока он жив, люди будут проклинать его и клеймить как предателя».

Тим с Сарой направились в глубь страны. Однажды они обнаружили, что путь им перекрыл камнепад в узком ущелье. Перебираясь через него, они очутились на козьих тропах, петлявших по каменистых осыпям. Жаль, что в этот миг немецкие фермеры не видели Карти. Грузное, неуклюжее на вид животное оказалось на удивление ловким. Карти осторожно ставил копыта на тропу, которая едва ли была шире самих копыт. Когда земля осыпалась под его тяжестью, он не путался, а просто выпрямлял ноги, удерживал равновесие и буквально скользил вниз вместе с кусками сланца, будто лыжник.

Вскоре путешествие прервалось. Оставив лошадей на ферме своих турецких друзей, Тим и Сара вернулись на зиму в Ирландию. Карти был с почестями освобожден от дальнейшего участия в походе. Он мужественно прошел 2000 миль и добрался до Турции, но Тиму не хотелось, чтобы Карти постигла скорбная участь его пращуров, павших от зноя и изнеможения в турецкой пустыне. Их австрийский друг, верный слову, забрал Карти и отвез в Венский лес, где его затем с гордостью показывали зрителям как «лошадь, которая была в крестовом походе».

На смену Карти пришел горный вьючный пони по кличке Зиппи, который был примерно втрое меньше своего предшественника. У Зиппи был неизменно лукавый вид, который наверняка принес бы ему «Оскара», если б тот присуждался вьючным пони. Он умел притворяться усталым, перегруженным и непокормленным, а сам тем временем замышлял коварный побег, и, когда убегал, Сарча и Тайна оставались далеко позади. К концу долгого трудного дня Зиппи ложился на бок и судорожно дрыгал ногами. По словам Сары, это были классические симптомы издыхающей лошади. Похоже, Зиппи был знаком с руководством для ветеринаров.

В апреле, когда стаял снег, но еще не началось летнее пекло, Тим, Сара и три лошади вновь пустились в путь по Анатолии. Дорога проходила недалеко от древних руин Дорилеума, где крестоносцы дали решающее сражение, едва не ставшее роковым. Турки прижали их передовой отряд к болоту и принялись атаковать волна за волной, бросая в бой конных лучников.

«Все мы, – писал Фульхер из Шартра, – сбились в кучку, подобно овцам в гурте, и дрожали от ужаса». К Готфриду отправили гонца, и он, оставил пехоту, бросился со своими рыцарями на выручку, благо что войско стояло неподалеку. Кавалерия франков ударила в лоб. «Внезапно, – с огромным облегчением пишет Фульхер, – мы увидели спины турок, обратившихся в бегство». С этого момента и впредь все противники, будь то турки или арабы, крайне неохотно вступали в открытый бой с сокрушительной тяжелой конницей крестоносцев.

Но главным их врагом были пустынные и суровые глубинные районы Турции. Отступая, турки засыпали колодцы и уничтожали урожай. Войско шло по разоренной земле в летний зной.

«Мы безмерно страдали от голода и жажды, – записал один из рыцарей, – и не находили никакой пищи, кроме колючек, которые мы собирали и растирали в ладонях. На такой еде мы влачили довольно жалкое существование, но не умирали, а вот большинство лошадей мы потеряли, и многим рыцарям пришлось продолжать поход уже как пехотинцам».

У Тима Северина впечатления были иными:

«Благодаря орошению большая часть турецкой пустыни превратилась в море буйной пшеницы, и в каждой деревне нас с Сарой встречали в полном соответствии с турецким кодексом гостеприимства. Наших лошадей неизменно кормили и поили, а нас селили не иначе как в доме сельского старосты или в деревенской гостинице», «Почему вы пустились в такое трудное путешествие?» – обычно спрашивали нас, и мы отвечали так, что крестьяне-мусульмане сразу все понимали: «Мы совершаем паломничество в священный город Иерусалим».

Сразу же за городом Кайсери крестоносцы свернули на юго-восток, чтобы пересечь хребет Тавр. Они шли этим путем осенью 1097 года. Близилась зима, они были в дороге уже год, а до Иерусалима еще идти и идти. Что же влекло их вперед? Жажда добычи, как утверждали многие историки? Мечта об империи? В этих холодных горах и то и другое казалось чем-то мелким и незначительным. Должно быть, вера – вот что побуждало крестоносцев плестись дальше, устало передвигая ногами.

У Антиохии крестоносцы застряли на год с лишним .Они осадили город, но укрепления оказались неприступными. Провизия кончилась. Самые бедные из паломников были вынуждены довольствоваться непереваренными зернами, извлекаемыми из помета животных, и в лагере свирепствовала бубонная чума.

Наконец удалось подкупить командира одной из антиохийских бойниц, и тот предательски пропустил через крепостной вал горстку рыцарей, которые проникли в город и открыли ворота. Крестоносцы хлынули в крепость, предав огню и мечу все ее население. Их, в свою очередь, осадило внезапно подтянувшееся турецкое войско. Оно шло на выручку Антиохии, но немного опоздало.

Боевой дух христиан настолько упал, что истощенные солдаты отказались нести дозорную службу на стенах. Затем один из паломников объявил, что ему было видение: священное копье – орудие, которым был пронзен бок распятого Христа, – якобы зарыто в землю под полом городского храма. «Копье» выкопали, и крестоносцы пошли с ним в последнюю отчаянную атаку на турецкое войско. Кольцо осады было прорвано.

Теперь, когда их отделяло от Иерусалима всего 600 километров, предводителей крестоносцев, видимо, больше интересовал захват городов и добыча, нежели сам Священный Город. Но в конце концов паломники из простонародья пригрозили бунтом и заставили своих предводителей продолжать поход.

Последний отрезок пути крестоносцев – от Антиохии до Иерусалима – пролегал вдоль средиземноморского побережья через Сирию. Здесь, под сенью замка крестоносца, который некогда охранял военную дорогу, Тим Северин спросил сирийского школьного учителя, что он рассказывает своим ученикам об этом и подобных ему свидетельствах чужеземного присутствия.

– Я говорю, что это была всего лишь одна из разновидностей колониализма, – отвечал он.

– Ну как вы сами к этому относитесь? – настаивал ирландец.

Учитель лишь пожал плечами:

– Так же, как вы – к замках, оставленным в Испании маврами. История не стоит на месте и оставляет свои памятники в прошлом.

Не желая вступать в раздираемый войной Ливан, Тим и Сара свернули в глубь страны и пошли к Иерусалиму через Иорданию, по старой караванной тропе. Здесь им довелось пережить то же, что и крестоносцам: 42 градуса жары в тени (хотя какая тень на открытой дороге?); отчаянную нехватку корма для лошадей. Путешественники больше не могли ехать на ослабевших животных и были вынуждены шагать рядом с ними.

Иорданцы и израильтяне дали им специальное разрешение на переход через реку Иордан по историческому мосту Алленби. «В последний вечер мы видели из нашего лагеря огни Иерусалима. Они сияли на иудейских холмах прямо против нас».

Наутро в удушливом мареве путники повели своих лошадей мимо стоявших группами солдат, нескольких контрольно-пропускных пунктов, мимо минного поля и противотанкового рва, охранявшего передовые израильские позиции. Все это не слишком отличалось от рвов и дозорных башен во времена крестоносцев.

Когда 7 июня 1099 года паломники заметили стены Иерусалима, сознание того, что цель достигнута, и непосильное напряжение, должно быть, почти свели их с ума. У одних по лицу текли слезы, другие преклоняли колена и лобызали пыльную дорогу. Их религиозного пыла достало бы, чтобы немедленно ринуться на штурм твердыни неверных, но у них не было снаряжения. А какой-то отшельник на Оливковой горе увещевал их идти на приступ без промедления.

«Бог всемогущ, – заявил отшельник. – Будь на то его воля, он бы штурмовал стены, имея одну-единственную лестницу». 13 июня крестоносцы ринулись в бой с таким ожесточением, что смели бы с лица земли защитников города, египтян-фатимидов, которые сами захватили его всего годом ранее, но у них не хватало лестниц. Ведший христиан рыцарь рухнул со стены: ему отсекли кисть руки.

Больше трех недель ждало воинство окончания постройки двух гигантских осадных башен. Герцог Готфрид сам возглавил штурм. 15 июля башня, в которой он ехал, была подведена к самому уязвимому участку иерусалимской стены. На высоте крепостных стен из башни перебросили балки, и получился мостик, по которому бросились первые рыцари.

Даже их закаленных помощников потрясла ужасная резня, которая началась, едва обезумевшие крестоносцы ворвались в город. Они рыскали по улицам, кровожадно вымещая на его жителям зло, накопленное за три трудных года странствий. «Это было невиданное и неслыханное избиение язычников, – с грустью вспоминает один из рыцарей. – Едва ли не весь город был завален их мертвыми телами». В храме, ставшем последним оплотом мусульман, по словам рыцаря, «кровь их лилась ручьем».

«Мемориальная доска в стене священного Города отмечает то место, где рыцари Готфрида проделали брешь в укреплениях сарацинов. Оно совсем рядом с воротами Ирода, в которые спустя 889 лет вошли мы с Сарой, ведя под уздцы наших коней. Мы пробирались узкими улочками города мимо мелочных торговцев и рядов маленьких лавчонок. Я уверен, что средневековые паломники сразу узнали бы этих продавцов сувениров, сующих под нос прохожим лотки с товаром и предлагающих свои услуги».

Местом последнего упокоения герцога Готфрида стал храм Гроба Господня. Когда его избрали правителем побежденного города, он взял себе скромный титул защитника гробницы Христа. Спустя год он скончался в Священном Городе от лихорадки: тяготы долгого путешествия непоправимо подорвали его здоровье.

Большая часть храма Святого Гроба была уничтожена пожаром в 1808 году, и усыпальницы Готфрида больше нет. В эпитафии, выбитой на надгробном камне, сообщалось, что здесь покоится «славный Готфрид Бульонский, который завоевал всю эту страну во имя христианской веры».

Предыдущим летом, когда Тим с Сарой проезжали через маленькую болгарскую деревушку, из какого-то дома вышла хромая старушка в черном платье. Она вложила в ладонь Тима три мелкие монетки и попросила: «Оставьте их у гроба Христа».

«И вот, много месяцев спустя, я пригибаюсь, чтобы войти в маленькую часовню при храме Гроба Господня, и бросаю эти монетки в ящичек для пожертвований. Наше путешествие наконец завершено».

Лежа на смертном одре в Иерусалиме, герцог Готфрид призвал к себе одного из рыцарей и подал ему небольшую шкатулку, велев отвезти ее в Бельгию и открыть по прибытии в его замок.

Рыцарь исполнил просьбу. Стоя на крепостной стене, он открыл шкатулку и увидел внутри горсть семян. Их унесло ветром, и они упали вниз, во двор замка, в трещину между громадными каменными плитами.

Каждый год в июле здесь расцветают маленькие гвоздики, подобные бледным и нежным цветам далекого Иерусалима.

Юрий Супруненко
По заветам Корана и зову сердца

«Я ВЫШЕЛ ИЗ ТАНЖЕРА…»

«Во имя Аллаха милостивого, милосердного…» – мертвую тишину Сахары пронизывает певучий голос имама. Рядом с имамом, вдоль прочерченной линии на песке, стоят неровным строем мужчины и юноши, обратившиеся лицом в сторону Мекки. – «Направь нас по верной дороге, которой идут благословенные тобой… и не дай сбиться с пути», – заканчивает имам молитву словами из Корана. Караван готов к выходу. Люди опускаются на колени, кланяются, вдавливая лбы в песок.

В утренней прохладе караван вытягивается в цепочку. Верблюды, связанные в линию, ждут сигнала к движению. И вот предводитель дергает за недоуздок главного верблюда, и со звоном сковородок и чаш караван длиной в полмили, раскачиваясь, будто с неохотой, выступает в путь.

Главный в группе, Идрис Дауд, одет, как и его дед, водивший паломников, в длинные голубые одежды туарегов и черный тюрбан с накидкой, закрывающей все лицо, кроме глаз. На ремне через плечо свешивается длинный широкий меч в пыльных красных ножнах. Когда Идрис отлучается, чтобы осмотреть животных и тяжелый груз соли, он передает Томасу Эберкромби веревку от переднего верблюда и к удивлению того сопровождает это следующим наставлением:

– Только не останавливайся. А то весь день нам придется разбирать сбившуюся кучу.

Особые чувства охватывают сегодняшнего человека, когда он ведет за собой 400 верблюдов к пустынному горизонту, соединяющему пески и небо. Почти так, как это было в XIV веке, во времена необычного путешествия Ибн Баттуты и арабских ночей, караванов и гаремов, плавающих по морю одномачтовых доу и вертлявые дервишей. То был мир разбойников и войн, когда главным оружием были лишь лук и стрелы, мир султанских пиров и фокусов факиров. Многое из этого дожило и до наших дней.

Уже знакомый нам Томас Эберкромби к этому времени успел побывать во многих районах мира, двигаясь по пути Ибн Баттуты. Теперь он пересекал Сахару и вышел на финишный отрезок. Как и многие столетия назад, этот траверс проходил по землям с различными культурами, объединенными единой верой – исламом.

За 29 лет бесконечных скитаний Ибн Баттута, этот пилигрим, придворный политик, дипломат, юрист – все в одном лице – пересек два континента, прошел 75 тысяч миль (кстати, втрое больше, чем Марко Поло) по территории нынешних 44 стран. Его дневники, проникнутые духом своего времени, свидетельствуют об опасностях и трудностях пути, о богатстве стран и приключениях за время долгого путешествия. А началось все еще в Марокко, когда ему было всего лишь 21 год…

«Я вышел из Танжера, где родился, 13 июня 1325 года с намерением совершить паломничество в Мекку. Я отправился в одиночестве, без товарища, дружба которого развлекала бы меня в пути, без каравана, которому мог был присоединиться, меня побуждала решимость, и сильное стремление души, и страстное желание увидеть благородные святыни. Я твердо решил расстаться с друзьями – мужчинами и женщинами, покинуть родину, как птица покидает свое гнездо. Родители мои были тогда еще в узлах жизни, и я, так же как и они, перенес много скорби, покинув их…» Так начинается арабский манускрипт Ибн Баттуты «Подарок созерцающим о диковинках городов и чудесах странствий» с ломкими от времени страницами, хранящийся в Национальной библиотеке в Париже, которому уже 630 лет. Автор назван его полным именем – шейх Абу Абдуллах Мухаммед Ибн Абдуллах Ибн Мухаммед Ибн Ибрахим ал-Лавати. «Ал-Лавати» означает «бербер из племени лавата».

Горечь расставания была еще и оттого, что отец, известный человек в Танжере, шейх и судья, дав сыну прекрасное по тем временам образование, готовил его отнюдь не для участи странствующего пилигрима, Ибн Баттута знал наизусть Коран, в совершенстве овладел искусством каллиграфии, провел годы напряженной учебы в медресе, где преподавалась арабская грамматика, риторика, стихосложение, логика и право, принимал участие в горячих диспутах по спорным вопросам богословия, ночами просиживал над рукописями мудрейших мужей. И отец видел его уже облаченным в черное платье кади – судьи. Но судьба распорядилась иначе…

Ни одного прижизненного изображения знаменитого путешественника не сохранилось. Потому так различны портреты Ибн Баттуты, написанные современными марокканскими художниками и выставленные ныне в Культурном центре Танжера. На большинстве полотен Ибн Баттута изображен в марокканском плаще с капюшоном, в руках – посох путника, пристальный взгляд, борода… Борода – единственная деталь его внешности, о которой нам точно известно из его собственных записок.

Танжер, город-страж, всегда имел стратегическое значение. Потому и переходил периодически из рук в руки. Им правили финикийцы, римляне, племена вандалов, арабы, испанцы. Понятно, рассказы заезжих купцов, солдат, капитанов возбуждали страсть к путешествиям у молодого Ибн Баттуты. Сам он отмечает, что какое-то сверхъестественное чувство звало его в дорогу. И зов этот он слышал до самой Суматры – крайней точки своих странствий.

Учеба уже подходила к концу, когда он решил отправиться в 3000-мильный путь в Мекку через Северную Африку. Пристраиваясь к караванам, он, пройдя за десять месяцев Алжир, Тунис и Ливию, достиг Александрии в Египте. В своих дневниках он дает описание обширных гаваней в этом порту и знаменитого Александрийского маяка, одного из семи чудес света, к тому времени уже лежавшего в руинах.

На пути к Тунису Ибн Баттуту свалил приступ лихорадки. К счастью, заботились о нем попутчики. Уже по прибытии в Тунис, он постепенно оправился от болезни, стал приходить в себя от утомительных переходов и неуютных ночлежек. И буквально сразу же танжерец своими познаниями привлек к себе внимание известных богословов. Диспуты с ними затягивались до утра, а при расставании они раскланивались с ним, как с шейхом.

Куда бы ни попадал Ибн Баттута, он везде искал образованных и набожных мусульман, которые одаривали его гостеприимством и повествовали о местных краях. Он же, в свою очередь, рассказывал им о заморских странах и делился знаниями, почерпнутыми из Корана. Искал он встречи и с благочестивыми мудрецами. В деревне Фуна, расположенной в Нильской долине, путешественник остановился в уединенном доме известного аскета и мистика суфийского шейха Абу Абдалла аль-Муршиди. И вот однажды, отдыхая ночью на кожаном мате на крыше скромной хижины, он увидел свое будущее. «Мне снилось, что я лечу на крыльях огромной птицы, – пишет Ибн Баттута, – которая несет меня к Мекке, потом поворачивает к Йемену, наконец направляется на восток и доставляет в сказочную зеленую страну».

На следующий день Ибн Баттута был поражен тем, что хозяин сам рассказал о его сне. Но шейх еще и объяснил ему, что приснившееся означает путешествие на Восток, и снабдил его в дорогу едой и серебряными монетами. Все это Ибн Баттута расценил как чудо. Согласно его записям, до этой встречи он и не помышлял о странствиях в далекие земли.

Пророчества начинают сбываться

Путь от Александрии до Каира показался Ибн Баттуте нескончаемым рынком – люди жили вдоль оросительных каналов тесно и скученно. Будучи таможенным решетом для товаров, идущих с Востока, Каир богател на торговом посредничестве. «Кто не видел Каира, тот не видел мира», – говорили в то время. О сказочных богатствах каирских купцов складывались легенды. Отправляясь в паломничество, они везли с собой богатый скарб, а некоторые даже выращивали в пути овощи и фрукты в ящиках с землей, устанавливаемых на спинах верблюдов. Слухи о богатых караванах быстро разносились в пустыне, и они становились объектом дерзких нападений разбойников. Пройти пустыню – и по климату, и по риску быть ограбленным – значило пройти по краю ада…

В Каир марокканец прибыл во время правления мамлюков. Эти султаны наследовали власть не от отца к сыну, а получили ее от восставших рабов, которые стали военачальниками и правителями. Египет при мамлюках процветал. Ибн Баттута упоминает о толпах народа, «двигающихся по узким улочкам Каира, как морские волны». Пишет он и о «12 тысячах разносчиков воды», «30 тысячах грузчиков», «36 тысячах лодок, бороздящих воды Нила», а также «бесплатной больнице, распределяющей лекарства, с каждодневными пожертвованиями в тысячу динаров».

Небольшая государственная клиника теперь работает на том самом месте. В целом же, в записках путешественника при его описании городов особенно много места уделяется воде и водоснабжению. Так, в состоятельных домах Каира он подмечает, как в мутную нильскую воду перед употреблением, для обеззараживания, отжимают кисло-горький сок карликовых лимонов-померанцев.

Каир во времена Ибн Баттуты слыл религиозным центром мусульманского мира. И это налагало на мамлюкских правителей особые обязательства. Ибн Баттута не мог не заметить в египетской столице многих ученых и благосклонного к ним отношения властей. Но вот при всей его наблюдательности, тяги к знаниям он, кажется, никогда не удосужился посетить знаменитые египетские пирамиды. Возможно, торопился в путь, и некогда было отвлекаться. А может, боялся проклятия фараонов, наслушавшись о них в Египте? В своем описании он говорит о них, лишь как о конусообразных строениях.

Каир – это многовековой город. Но сегодня из конца в конец его можно доехать за пять минут на такси – от станции метро «Площадь Тахрир» до средневекового базара Хан-аль-Халили. Томас Эберкромби недолго задержался здесь, чтобы проникнуть духом пошлого. А оно напоминало о себе на каждом шагу. Особенно на улочках, где продавались трости паломников, кальяны, сделанные из хромированного стекла, лошадиные седла, молитвенные четки, костюмы для танцев, ладан. В кафе с резными деревянными скульптурами и зеркалами можно было выпить чашечку турецкого кофе. А на улице зазывали чистильщики сапог: «Позор для джентльмена ходить в грязной обуви». В духанах встречались старики, дымящие кальянами, шумные студенты, туристы. Желая проникнуться мировоззрением Ибн Баттуты, попал Эберкромби и в секту суфиев. Последователи этого учения имеют древние корни в исламском мире. Они ищут реальность за пределами разума в и прямом любовном союзе с Аллахом. Ибн Баттута тоже был склонен к мистике и тянулся к эзотерическим знаниям. Двое суфиев из Александрии предсказали ему, что путешествие уведет его намного дальше Мекки.

В субботу Эберкромби предстояло посещение мечети Аль-Аддин, недалеко от каирского Города Мертвых, где под ритмичные звуки барабанов и флейт собираются фанатики из беднейших кварталов. Муэдзин с агатовыми четками и в зеленом тюрбане поверх красной фески, высокий, чисто выбритый, казалось, всем существом своим отдавался молитве, размахивая в ритм певучим словам позолоченным жезлом:

– Аллах! Аллах! Аллах!

– Я верю во все религии, – признался Томасу один пожилой человек, – в ислам, христианство, иудаизм. Разве мы не все дети Адама?

Его седые локоны были подкрашены хной, с собой у него был кривой посох – знак странствующего дервиша. Он пригласил американца на чашку чая в свое временное жилище в Городе Мертвых.

Томас и его новый знакомый прошли по лабиринту надгробий к жалкой лачуге, которую тот делил с семьей могилокопателя. Они присели, скрестив ноги по-турецки. Внутри жилища лежал лишь матрас и стоял черно-белый телевизор.

Дервиша звали Абу Абду. О жизни своей он рассказывал неохотно.

– Откуда ты родом?

– Один Аллах знает.

– Как ты живешь?

– Я отдал себя в руки Аллаха.

– Ты надолго задержишься в Каире?

– Все в руках Аллаха. Все в этом мире подчинено его воле, вплоть до крошечной чашки в твоих руках.

Тайна секты суфиев волнует людей до сих пор, как и во времена Ибн Баттуты. Существует версия, что она была основана адептами, выходцами из Гималайского братства великих йогов, главная часть которого находится в Тибете. По другим источникам, таинственным городом адептов являлась Шамбала и располагалась она в сердце пустыни Гоби. Санскритская книга «Веданта-Сара» о целях этого Братства говорит, что оно посвятило себя «рассеиванию того глубокого мрака незнания, в который погружено остальное человечество». А о великих мудрецах Азии добавляет: «Мощь принадлежит тому, кто знает».

В давние времена люди науки передавали свои знания втайне, причем наиболее достойным из учеников. Мудрость сохранялась и развивалась, переходя из поколения в поколение.

Секретные общества Европы и Азии поддерживали легенды об азиатском Учителе учителей. Вот что пишет Эндрю Томас в книге «Шамбала – оазис света» (Изд-во «Мистерия», 1992, с. 82), посвященной местообитанию неких высших существ, «учителей цивилизации», а также делу посланцев Шамбалы в разные периоды человеческой истории: «На протяжении всей истории появлялось множество организаций и отдельных людей, которые внесли свой вклад в улучшение человечества… История показывает, что его агенты (круга Белого Братства – Прим. перев.) неожиданно проявлялись и столь же внезапно исчезали, когда их миссия была выполнена. Это так же истинно для восточных орденов посвященных Востока, как и для западных братств. Наиболее ученые ламы Тибета и раджа-йоги Индии были всегда преданными служителями небесных учителей».

Среди прочих адептами были якобы основаны и восточные братства суфиев, друзов и дервишей. Причем общению с великими магами были способны лишь руководители их внутренних групп. Они предостерегали своих подопечных от поклонения идолам своей эпохи и направляли их помыслы на судьбы земные и космическую гармонию. А некоторые дервиши, по воспоминаниям исторических лиц, оказывались посланниками азиатского Олимпа, облеченными определенной миссией.

На такой же фелюке, какие сейчас под треугольными парусами перевозят глиняные горшки и известняк вдоль нильских берегов, Ибн Баттута отправился в Верхний Египет, пересек пустыню и вышел к Красному морю, чтобы предпринять хадж. Но в Мекку, лежащую в двухстах милях по морю, попасть не удалось: началось восстание, и все корабли были выведены из строя. Разочарованный, он вернулся в Каир. Вспомнилась арабская пословица: «Если нет того, чего желаешь, желай то, что есть». Пришлось присоединиться к каравану паломников из Дамаска. Он пересек Синай и вошел в Палестину, в оазис Газа, лежащий у моря. «Это обширное и заселенное людьми место, с прекрасными площадями и многими мечетями. Причем, никакие стены не защищают оазис», – пишет путешественник об этом городе. Сегодня он не узнал бы его. Томасу Эберкромби потребовался целый час, чтобы пройти пропускные пункты, окружающие Газу. Это служба безопасности и контроля за тысячами арабов, ежедневно выезжающими на работу в Израиль. Проезды были завалены камнями и сгоревшими автомобилями, магазины закрыты, стены расписаны арабскими графити.

– Осторожно, камни! – вдруг выкрикнул человек на улице.

Группа подростков выпустила град камней по машине, взятой напрокат Эберкромби. У него были желтые (израильские) номерные знаки, а не голубые – палестинские.

Места, относящиеся к Палестине, в записках Ибн Баттуты читаются как путеводитель для паломников. «Я посетил Вифлеем, где родился Иисус. В Хеброне осмотрел могилы Авраама, Исаака и Иакова, святых пророков для мусульман, христиан и иудеев». В Иерусалиме он описывает Оливковую гору и церковь, где, по преданию, похоронена Святая Дева. Помолился Ибн Баттута и в мечети Харам Аш-Шариф, а те времена крупнейшей в мире, построенной на развалинах храма Соломона. Позолоченный купол мечети, ныне ставший символом Иерусалима, покорил путешественника, записавшего, что он «будто сам излучает свет и отбрасывает вспышки молний».

Далее, судя по записям Ибн Баттуты, его маршрут пролегал в Акр и Тир. О Бейруте он писал как о «небольшом городке с изобильными базарами». Находясь в Триполи, он углубился в сторону суши и пошел в Хаму, один из прекраснейших городов Сирии, «окруженный садами и огородами, которые орошались с помощью водяных колес». В наши дни лишь немногие из этих приспособлений работают, со скрипом и треском поднимая воду на 25 метров от реки Оронт… Ибн Баттута соглашается со своими странствующими предшественниками, которые сравнивали эти места с женщиной, «сияющей, как невеста». Из Аштшехии в Турции он проследовал на юг, через Латакию и Ливанские горы, чтобы присоединиться вДамаске к каравану, совершавшему хадж.

«Богоугодные убийства»

В путешествии по Северному Ливану Ибн Баттута обратил внимание на крепостные сооружения, возведенные на византийских развалинах. Среди мрачных, брошенных укреплений ввысь вели узкие тропы. Где-то там скрывались неоисмаилиты, или ассасины. И было им от чего прятаться от людских глаз. То была конспиративная организация ортодоксальных шиитов, наводившая ужас тайными убийствами политических противников. Вот впечатления Ибн Баттуты: «Их еще называют федаями. Их не посещает никто из посторонних, и они – стрелы султана Насира, которыми он поражает своих врагов в Ираке и других странах. У них есть свои степени. Когда султан Насир хочет послать кого-либо из них для убийства своего врага, он выделяет убийце дию – выкуп за кровь. Если федаю удается сделать то, что от него требовалось, он берет этот выкуп себе; если же он погибает при исполнении задания, деньги остаются его сыну. Они пользуются отравленными кинжалами, которыми поражают того, кого им приказано уничтожить…»

Начало этого подпольного движения относится ко второй половине XI века. Возглавил его Хасан-и-Саббах, зороастриец, добровольно перешедший в ислам. Овладев в 1090 году горной крепостью Аламут, он сделал ее резиденцией исмаилитской верхушки. Здесь строились планы убийств, плелась паутина заговоров, сюда вели нити многих государственных переворотов. Неоисмаилиты, где хитростью, где вероломством, захватывали замки, крепости и даже целые города по всему Ирану. В дальнейшем они расширили свое влияние на Северную Сирию и Ирак.

Им удавалось хранить о себе тайну благодаря строжайшей иерархии и беспрекословному подчинению нижестоящих вышестоящим. В стратегическую доктрину были посвящены лишь глава секты Гроссмейстер и его окружение. По иерархической лестнице за ним следовал Великий проповедник, проповедники, сподвижники – рафики, примкнувшие к ним – ласики, и наконец, федаи, исполнители воли вождей, готовые по приказу фанатично пойти на любое убийство. Набирались в федаи юноши из простолюдинов, что облегчало их воспитание в духе беспрекословного подчинения. Они обучались искусному владению оружием, методам конспирации, различным приемам борьбы. Знали федаи и обычаи многих народов, владели иностранными языками, чтобы быть малозаметными в чужеземных странах и втираться в доверие к разным людям. Совершив террористический акт, они, как правило, не спешили скрыться, веря, что таким «богоугодным убийством» обеспечили себе искупление всех грехов и райскую жизнь. Простым членам секты она представлялась необыкновенным садом с журчащими родниками и обворожительными красавицами-гуриями. Им было невдомек, что, согласно вероучению исмаилитов, рай – это всего лишь высшая степень совершенства и познания.