Текст книги "Тайны тысячелетий"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

– Жан Паризо де Ла-Валетта, герой Мальты в 1565 году. Помните ли вы о том, что этот молодой человек сражался против Сулеймана во время осады Родоса в 1552 году и Сулейман отпустил его? – вопрос доктора Элиаса Колиаса раздался эхом в господском Большом дворце Родоса. – 43 года спустя оборона Мальты Ла-Валеттой привела к самому досадному поражению Сулеймана.

На Родосе я обошел все эти поразительные стены, осмотрел некоторые из 85 тысяч пушечных ядер, каменных и железных, которыми обстреливался город, прошел по улице Рыцарей, где у каждого народа был свой постоялый двор, и еще раз прочитал историю рыцарства. Основанный в Иерусалиме в XI веке для заботы о паломниках, орден рыцарей-госпитальеров св. Иоанна вначале занимался врачеванием, а затем стал преследовать и военные цели. Таким образом, защитники превратились в агрессоров. В Родосе их морские силы разгромили оттоманский флот.

В архивах Мальты шевалье Джозеф Галеа показал мне хартию, скрепленную печатью Карла V в 1530 году, покончившую с восьмилетней ссылкой рыцарей на Родосе. Согласно этой хартии, им были дарованы Мальта и Триполи на соседнем побережье Ливии для того, чтобы блокировать оттоманский флот в западном Средиземноморье.

Трополи пал под натиском турок в 1551 году. Но Мальта все еще отсылала мощный флот против оттоманских морских сил. В ожидании ответного удара Ла-Валетта, ставший в 71 год великим предводителем рыцарей Мальты, перестроил стратегический комплекс островной гавани. По новой итальянской военной технологии были сооружены бастионы – в форме звезд, и они были способны выдержать пальбу даже крупных бронзовых пушек «василисков», выплавленных в стамбульских литейных из меди исламской Анатолии и олова христианского Корнуолла.

Осада Мальты была проявлением священной войны в самых варварских формах: отравленные колодцы, горящие обручи, смертельно обжигающие людей, летнее солнце, доводящее рыцарей в массивных доспехах до теплового удара.

Турки отвели пять дней на то, чтобы взять форт св. Эльмо при входе в гавань. Но им понадобился почти месяц, чтобы превратить его в каменные руины. Раненные защитники использовали даже подпорки, чтобы нанести последний удар перед смертью. В ярости оттоманцы накалывали на копья головы рыцарей, прибивали тела к крестам и выбрасывали их из гавани, чтобы те плыли к своим берегам. Ла-Валетта отвечал не меньшей жестокостью, стреляя из христианских пушек головами оттоманских пленников.

А в конце концов оттоманцы разгромили еще два форта. Люди сражались, как кроты в норах; пловцы с ножами и мечами бросались в смертельные схватки под водой. Осаждаемые умирали тысячами на жаре, в смраде и пыли от рушащихся стен. Ложное сообщение о подкреплении отвлекло оттоманцев от разбитых крепостных валов, через которые они могли войти по телам последних 600 защитников. Вернувшись, они увидели, что их стены снова выросли перед ними. Позднее прибыло 7 тысяч испанцев из Сицилии. Немного, но достаточно.

Турки сняли осаду Мальты.

Сулейман стар, терзаем немощью: 72 года – значительный возраст для монарха его времени. Он больше склонен к пуританству, мрачен в мыслях; может разбить музыкальные инструменты во дворце, обедая, пользуется глиняной, а не серебряной посудой. Он румянит свое лицо, чтобы создать впечатление хорошего здоровья, чтобы ни один посол не передал сообщение о том, что в его империи центральная власть слабеет.

Но поражение на Мальте жгло его воспоминаниями. Еще добавил оскорбленный габсбургский император, отказавшись платить дань по договору и устроив набег вдоль венгерской границы на города, бывшие под турецким правлением. Дочь Роксоланы, Миримах, постоянно твердила о том, что султан слишком долго не устраивал походов священной войны.

Сулейман, как говорит Басбек, поставил перед собой три цели: завершить строительство своей мечети, восстановить древние акведуки для доставки воды в Стамбул и захватить Вену. Он достиг первых двух. А теперь предстояло стереть с лица земли Мальту и смыть оскорбление со стороны Венгрии единым ударом султанских гази.

Но мир очень изменился с момента его первого похода на Дунай 45 лет назад. Франциск I и Генрих VIII умерли в 1547 году, через год после Лютера и Барбароссы. Валуа-Габсбургские войны продолжались до 1559 года. Карл V был уже истощен. Измененный войной с Францией, германскими протестантами и оттоманцами, Карл передал императорские полномочия своему брату Фердинанду в Вене, бросил испанское королевство на своего неулыбчивого сына Филиппа II и уединился в скромном дворце около испанского монастыря Юсте. Здесь монарх, говоривший по-итальянски с женщинами, по-французски с мужчинами и по-немецки со своей лошадью, стал обращаться по-испански в Богу, готовясь к смерти, которую он и встретил в 1558 году.

Оказавшись в тисках между русской экспансией в степях и европейским давлением в южной Азии, Средиземноморье оттоманцев превратилось в тихую заводь. Западная технология победила их военную мощь. (Пришло время, когда венцы могли слушать хор янычаров в моцартовском «Похищении из Сераля» и «Турецкий марш» Бетховена с приятным ощущением вместо ужаса.) Без новых земель, налогов, людских резервов, наступил спад. Сулейман, как оказалось, создал систему, которая не могла работать без захвата новых земель.

Но то был еще не конец. Во главе мощной армии 1 мая 1566 года Сулейман отправился на Дунай. Шли медленно, мучительно медленно. Сулейман не мог больше сидеть на лошади и двигался в повозке. Инженеры впереди сглаживали дорогу. Понадобилось 49 дней, чтобы добраться до Белграда, под проливным дождем, без мостов, по расхлябанным дорогам. Сообщили, что венгерский граф убил одного из правителей Сулеймана и скрылся в Жигетваре, около Мохача. В ярости Сулейман повернул всю армию, чтобы уничтожить эту крепость.

Даже имея всего 2500 защитников, Жигетвар, окруженный болотами, задержал оттоманцев на месяц. Массовые атаки оставляли после себя груды трупов. Огромная мина разнесла основной бастион. Наконец, одетый в богатые одежды, с мечом, украшенным драгоценными камнями, и бросив сотню золотых монет в свой кошелек, чтобы солдат, который будет грабить его тело, хорошо подумал о нем, граф, руководитель сопротивления, предпринял вылазку с уцелевшими защитниками.

– Когда 150 воинов идут против 100-тысячной армии, то финал нетрудно предугадать, – заметил профессор Густав Байел, мой гид по венгерским полям сражений. – Даже если это и венгры!

Но главный зритель, для которого был предназначен весь этот спектакль, так и не увидел его. Сулейман умер ночью в своем шатре.

Султан мертв. Но ни одно слово не должно было просочиться, чтобы не деморализовать армию. Ни одно, пока сын Сулеймана, Селим, который находился в 800 милях отсюда, в Кутайя, не достигнет трона. Как обычно, из шатра исходили приказы, награды за доблесть, отправлялись письма, извещающие монархов о победе. Голова графа-венгра была выставлена на древке копья.

Наконец был дан приказ выступать. Сулейман, вернее его набальзамированное тело, сидящее за спущенными занавесками, начало свой долгий путь домой. Тремя неделями позже, когда стало известно, что Селим добрался до трона, Мехмед Соколлю объявил о смерти Сулеймана. Будучи в ряду самых великих визирей, Соколлю станет управлять империей следующие 13 лет, пока будет царствовать Селим.

Армия молчала – пораженная. Также молчали и люди в Стамбуле, которые следовали все разрастающейся процессией к мавзолею Сулеймана. Их предводитель – это вся их жизнь, он поднял их священную империю до ее золотого века. Их потомки будут оглядываться на свое прошлое с гордостью и ностальгией. И не увидеть им больше никого подобного ему…

По традиции его сердце должно было быть захоронено там, где он умер. Поэтому я стал искать это место около Жигетвара. Мой взгляд остановился на знаке у дороги: «Сулима». Умирающая деревня: молодые уехали, старые доживают век.

– Почему у этой деревни такое название? – спросил я человека в саду.

– Она была названа так в честь султана, который когда-то давно здесь побывал, – сказали мне.

– Что он делал здесь?

– Я слышал, что он тут умер, – сказала одна женщина, опершись на мотыгу. На лице ее отразились многие годы жизни. – Старики знали. Но они все уже умерли.

Мой опрос закончился в церковном дворе среди кукурузных полей. Церковь без деревни должна означать что-то особенное. Это могло быть место, которое называется Турбек, по-турецки – гробница. Я вошел в ворота, прошел мимо большого распятия и на фасаде церкви увидел турецкую надпись. Около стены стоял полумесяц с названием города Кутайя.

Когда я читал, что здесь похоронено сердце султана Сулеймана, уходящее солнце отбросило тень на эту стену, и полумесяц окунулся в теплое сияние. Я вспомнил турецкого поэта, который надеялся, что души султана Сулеймана и императора Карла, молодого короля Луи с его трагической судьбой и вечно сомневающегося Жана Парисо де Ла-Валетта когда-нибудь примирятся между собой…

Юрий Супруненко
По пустынному меридиану

В середине прошлого века обширные внутренние массивы Австралии все еще оставались белым пятном. И вот двое отважных людей, с небольшим опытом путешествий, отправляются в неизвестность. Путь по меридиану выбирается почти наугад. Всего выпало сполна на долю этих смельчаков – и успеха, и трагических несчастий.

В свое время по следам Берка и Уилса на верблюдах отправился караван Тома Берджина. Пройдя тысячи миль, его соратники пытались доказать, что все несчастья их предшественников происходили по одной простой причине – те плохо управлялись с верблюдами. Была и другая попытка, теперь уже на джипе и при поддержке самолета, пройти маршрутом путешественников и тем самым приблизить разгадку их тайны. Об этом наш рассказ.

Экспедиция, похожая на цирковой выезд

Если мы заглянем в историю исследования Земли, то вряд ли найдем там путешествие, сравнимое по трагизму с экспедицией Берка и Уилса в 1860 году. То, что началось так весело и было похоже на праздничную кавалькаду, превратилось в нескончаемую вереницу неурядиц, а закончилось трагедией.

Но многое еще остается загадочным и неясным в этом беспримерном трансавстралийском переходе, начиная от побудительных мотивов, логики действий и кончая гибелью большинства участников.

В 1978 году двое американцев, сотрудников Национального географического общества, журналист Джозеф Джадж и фотограф Джозеф Шершел, решили пройти по следам этих исследователей, возможно, внести новое слово в реконструкцию их пути и, если посчастливится, приоткрыть завесу над тайной их гибели и исчезновения. Маршрут начался в Мельбурне и завершился на другом конце континента, в тропическом заливе Карпентария. Им пришлось убедиться, что и здесь жива легенда о путешественниках-неудачниках.

Многое изменилось за столетие. В центре континента теперь выпасают стада овец, животноводческие хозяйства раскинулись на площади в тысячи квадратных миль. Туристы на грязных грузовиках пробиваются через пустынную прежде местность, где теперь все же можно достать машинное масло и бензин. С наиболее отдаленными поселениями имеется радиосвязь – туда можно попасть лишь на самолете. Но, как и в прошлом веке, бродячие путники утоляют жажду в колодцах посреди открытой пустыни, в листве эвкалиптов скрываются орущие какаду.

Правда, может случиться, что и живой души не попадется в округе на пять тысяч квадратных миль. Тогда лишь танцующие смерчи да миражи с оранжевым отливом оживят пейзаж. Трудно даже представить себе, какое одиночество испытывает при этом человек!

…А все началось, как и многие человеческие драмы, с золота… Золото! Оно лежало буквально на поверхности этой древней страны, в оврагах и промоинах вокруг Белларета и Бендиго. Причем в таких количествах, о которых люди могли только мечтать. И тысячи их стали съезжаться, покидая поля сражений в Европе или начинающие истощаться золотые прииски Калифорнии. И обосновывались, обживали эту таинственную южную землю, где Орион и Пегас висят низко над горизонтом, а аборигены живут как бы на заре цивилизации. После открытия богатейших золотых россыпей в юго-восточной Австралии, к югу от Муррея, в 1851 году была основана новая колония Виктория со столицей в Мельбурне.

И золото принесло процветание новому штату, а с ним появился и новый класс преуспевающей буржуазии – купцы и судьи, землевладельцы и профессора – чей дух стремился к дальним горизонтам. Они же основали Королевское географическое общество, располагавшее значительными средствами. При нем же был организован исследовательский отдел, который и занимался финансированием и планированием географических исследований. Перед очередной экспедицией ставилась вполне конкретная цель – впервые пересечь этот таинственный континент, разведать наиболее удобный путь по суше из Виктории к северной оконечности материка, в том числе изыскать трассу для трансавстралийского телеграфа. В целом, это было не совсем продуманным, если не сказать авантюрным, решением – отправлять в такую сложную экспедицию мало подготовленных людей. Но его принимали чиновники из Мельбурна, никогда не покидавшие своих кресел…

Десятью голосами против пяти начальником экспедиции был назначен ирландец Роберт О’Хара Берк, несколько лет до этого прослуживший полицейским инспектором нового штата.

Он был незаурядным человеком: смелым, прямым, обладал недюжинной силой; и вместе с тем совмещал в себе такие качества, как эмоциональность и мечтательность, часто действовал по первому порыву. До приезда в Австралию прослужил в австрийской кавалерии и ирландских войсках. Он был, можно сказать, «солдатом удачи», но все же ему не хватало специального образования и опыта для руководства такого рода предприятия.

Роберт О’Хара Берк больше подходил на должность полицейского, но к тому времени уже устал от жизни, разочаровавшись в любви и не найдя себя на военном поприще. Он слишком поздно прибыл в Крым, когда военные действия там уже закончились, а его брат Джеймс был убит. Не сложилась и личная жизнь – его отвергла Джулия Метьюз, красавица актриса, с триумфом гастролировавшая по лагерям золотоискателей.

Вторым членом отряда был Джордж Джеймс Ланделлс, выполнивший уже в тому времени трудное задание для исследовательского комитета. Он дошел до Пешавара в Индии, а затем попал в Афганистан, откуда и возвратился с 25 верблюдами. С ним же прибыл и Джон Кинг, ирландский солдат, принимавший участие в подавлении восстания сипаев, и казалось, вполне довольный такой беспокойной жизнью. По мнению Ланделла, хорошим питательным рационом для верблюдов на новом континенте должны были послужить кора и листья эвкалиптов. Это предположение полностью оправдалось.

Еще одними видными участниками экспедиции стали ботаник и офицер-медик Герман Беклер и естествоиспытатель и одновременно художник Людвиг Бейкер. Оба были немцами, предприимчивыми и дотошными людьми. А Бейкер – еще и большим шутником. Он успел побывать в дикой Бразилии и жил на то, что писал портреты со всякого встречного, кто мог заплатить деньги. Но ему уже перевалило за пятьдесят.

Самым же полезным членом экспедиции оказался медик и астроном Уильям Джон Уилс. Это был худощавый рыжеволосый англичанин, застенчивый, серьезный и настойчивый. Его карты и записи, выполненные мелким, аккуратным почерком, точны и понятны. Сохранившийся дневник Уилса – единственный достоверный источник сведений о походе Берка к северу от второй базы. В свои 26 лет, работая в местной обсерватории, Уилс был рад новому назначению. Хотя Берк был довольно жестким и в то же время непоследовательным человеком, он хорошо ладил со своим астрономом, чье спокойствие и усердие, а также неопытность, свойственная юности, уравновешивали вспыльчивость и самоуверенность начальника.

Десять остальных участников перехода выбраны из почти семисот человек, а значит, прошли строгий отбор. Троим из них – Томасу Макдоноу, Уильяму Паттону и Уильяму Брейху – надлежало оказывать важную поддержку отряду. Двое сипаев из Индии – Бедудж и Дост Магомет – были взяты для управления верблюдами.

20 августа 1860 года в Мельбурнском королевском парке, в день выхода, по воспоминаниям очевидцев, состоялось нечто похожее на цирковое представление: здесь собралось 23 лошади, 25 верблюдов, были приготовлены три телеги, груженные 21 тонной экспедиционных припасов, в том числе эвкалиптовым листом для «кораблей пустыни». Было припасено 37 ружей самых различных типов на случай неожиданных стычек с племенами в глубинных районах.

Мельбурнцы без устали произносили прощальные речи, нарушаемые громогласными овациями; желая удачи отъезжающим, махали шляпами. Но только через несколько часов вся эта необычная процессия смогла выстроиться, были приведены в порядок животные, а фургоны подготовлены к началу движения. Но еще долго после отъезда Уилс тщательно упаковывал свои инструменты.

…Немногое изменилось в Королевском парке с прошлого века: зеленый дерн и древесные насаждения по-прежнему радуют глаз. Консервативность австралийцев, доставшаяся им от англичан (не зря говорят о единой англо-австралийской нации!) позволяет им сохранить за Мельбурном звание финансовой столицы. И многие здания не теряют до сих пор викторианского облика.

Из того же парка в 1978 году двое Джозефов – Джадж и Шершел, на «тойоте» модификации «лендкрузер», приспособленной для дальних и сложных переездов, отправились на север, куда в свое время уходила экспедиция парка Берка. Но теперь его незримые следы пролегали по населенной местности, где земельные владения и пастбища чередовались с городами, пережившими всякие превратности судьбы. Таким, например, показался путешественникам Бендиго, в облике которого «золотая лихорадка» оставила неизгладимые черты.

До северной границы цивилизация преобразила некогда дикие места, в начале пути американцы сталкивались лишь с асфальтированными дорогами и комфортабельными отелями. Основанные некогда на скорую руку города ныне стали коммерческими центрами, уже увидевшими свою выгоду в возрождении кипучей в прошлом жизни. Тот же Бендиго, с его солидной викторианской архитектурой, тщательно восстанавливает бывшее здание городского собрания и старый Шамрок-отель, а его рудники, быстро истощившиеся вследствие низкого содержания в рудах драгоценных металлов, теперь стали объектами туристского бизнеса. А когда Берк приблизился к Бендиго, экспедицию встречала целая толпа.

К 6 сентября, после того, как путешественники прошли сотню миль по равнине до Лебединых холмов, Берк решил избавиться от лишнего груза и как-то устроил открытый аукцион имущества, оказавшегося не столь нужным в экспедиции. Для этого был выбран небольшой городок с рядом пивных в тени эвкалиптов по берегу Муррея. Здесь же была пароходная пристань, обслуживавшая прежде всего овцеводческую ферму. В середине 40-х годов прошлого века воды нижнего течения Муррея разлились по равнине и дошли до этих мест.

Город назывался Тинтиндайер. Приезд сюда Берка и предстоящий аукцион взбудоражил его жителей. В этом захолустье по такому случаю был даже устроен банкет в местной гостинице «Нижний Муррей», здесь же Берк нанял для своего отряда одного из служащих, бывшего матроса. И 11 сентября экспедиция переправилась через Муррей и продолжила путь по равнине до Пун Буна.

В наши дни в том месте построен мост, а в полумиле к югу от городка, где Берк и Уилс становился лагерем, расположено так называемое Поселение пионеров. Это небольшая деревушка, своеобразный музей под открытым небом, куда со всей Австралии собраны экспонаты первых дней освоения континента. За рекой дорога уходит на север от переправы. Пароходы давно исчезли, и тем интереснее воспоминания тех немногих, кто их ее застал. Одна из них, 90-летняя старуха, оказалась собеседницей Джозефа Джаджа.

– Мой отец был норвежским моряком, – рассказывала она, сидя в тени своей веранды. – Он потерпел кораблекрушение и волею судеб попал в Пун Бун, где и нанялся в управляющие. Но без моря он не мог и нашел себе работу на пароходе «Клайд». А позже ему удалось приобрести небольшое судно «Рубин». Когда уровень реки был слишком низок для «Клайда», мы пересаживались на «Рубин».

И, переведя дыхание, продолжила:

– По мне, нет ничего чудеснее речного плавания. Может, это от возраста, но, кажется, раньше люди были дружнее. В городке все делились с нами молоком, рыбой и овощами. А ведь в округе никого больше не было, в том числе и аборигенов. Они откуда-то прибывали на берега и вырубали лес на дрова. Людям стали не нужны наши суда, и мы их оставили. Жизнь на реке была удивительной… И печально, что все куда-то ушло…

Итак, места эти, Лебединые холмы, приютили вдали от моря двух моряков. Один из них, нанятый Берком, устремился на север, навстречу своей судьбе в необычное сухопутное путешествие.

Ко времени Берка в этих местах уже побывали колонисты и начали осваивать их под пастбища. Колесные пароходы дошли вверх по Дарлингу до Менинди, и их рейсы стали более или менее регулярными. Но на землях, которые раньше принадлежали лишь туземцам, теперь происходили постоянные стычки: против людей с ружьями выступали аборигены с копьями.

По мере того как отряд все дальше продвигался к северу, в нем все больше зрело недовольство. На значительной части акварелей Бейкера изображено, как путники продвигаются двумя колонами, причем лошади, по-прежнему шарахавшиеся от одного вида и запаха верблюдов, идут отдельно. Так же разделились и человеческие симпатии. Ланделлс и Беркер не переставали ссориться. Тяжелые повозки и крытые фургоны пришлось бросить, и трудности неимоверно возросли, как только люди стали пробиваться через сплошные пески. Когда партия достигла Балранальда, в ней уже царил полный разлад.

В то время этот город и сам по себе завоевал печальную славу из-за неуравновешенности и даже скандальности своих жителей. За два года до приезда сюда путешественников газета в далеком Сиднее писала об этом месте, как о мрачном и заброшенном «городе на воде». И как бы в подтверждение этой сомнительной славы на следующий год здесь убили владельца гостиницы. Его преемник взял дело в свои руки, какие-то средства выделил на благоустройство городка, открыл даже переправу, которую, правда, Уилс назвал «жалкой».

Наши современники нашли былое место переправы у начала нынешней улицы Майял-стрит; соответственно, напротив, за рекой Муррумбиджи, располагался лагерь Берка.

Пройдя квартал, они увидели реставрировавших гостиницу рабочих у кирпичных развалин.

– Каждому требуется место, где бы можно было пропустить рюмочку. Здесь, недалеко, есть пивнушка, но после ее закрытия можно попасться в лапы полицейских. Поэтому и не помешает заглянуть в гостиницу, чтобы опрокинуть еще по одной… – разоткровенничался один из рабочих.

Другой рабочий перевел разговор в ностальгическое русло:

– А ведь когда-то в нашем городе этих пивных – пабов было семь. Теперь осталось только два. Все идет на спад. С овцами стало плохо, уменьшились урожаи пшеницы. У нас было около пятисот молодых людей, и большинство из них подались из родных мест, все это – дурное влияние Мельбурна и Сиднея…

У самого Берка в Балранальде было немало проблем, связанных с пьянством. Один из тех, кто учинил пьяный скандал, был его повар. А единственный американец во всем отряде, присяжный поверенный по имени Чарлз Фергюссон, вообще взял и остался здесь. В этом месте Берк бросил большую часть экспедиционного снаряжения – тенты, оружие и – что достаточно странно при явной угрозе цинги в этих краях – свои запасы лимонного сока. Все выдавало в нем неопытного руководителя и, что говорить, может быть, вовсе неподходящего, вследствие импульсивного характера, для этой ответственной, а значит, требующей взвешенности и хладнокровия должности.

Потом Берку не раз придется пожалеть о нехватке того или другого. Но тогда время поджимало: ведь Королевское общество определило ему от 12 до 18 месяцев, чтобы добраться до северного побережья и вернуться обратно. И хотя, строго говоря, маршрута не было (все понимали, что песчаные бури и неожиданные разливы рек могут внести свои коррективы в него), и сроки все же были достаточно жесткими. И казалось, что для быстрейшего продвижения лучше избавиться от части животных, а следовательно, и от какого-то количества груза.

Берк выступил в путь, не переставая пререкаться с Ланделлсом по поводу верблюдов. До сих пор дожили предания о том, как они двигались. «Вон, за углом, – рассказывал один из рабочих, – через то место проходил весь караван. Когда шли верблюды, лошади шарахались от них, как от привидений, вырывались и нередко убегали парами».

До Менинди на лошадях и верблюдах предстояло пройти трудных 160 миль попеременно то по грязи, то по движущимся пескам. Погода становилась все более суровой – с грозами, морозами, ветрами. Казалось, путешественники попали на край света. Но то было только начало – за Менинди лежала безлюдная местность, с огромными безводными просторами и кочующими дикими племенами. Однажды один из сипаев въехал в лагерь и объявил: «Верблюды ушли! Все – „дачи“ (самки)!» И только через пять дней посчастливилось разыскать их.

Поход был как бы своеобразным психологическим водоразделом, испытанием для каждого. Например, когда Берк как-то предложил Беклеру и Берку (двум Би, как их еще называли) оставить на время науку и помочь снаряжать верблюдов, они присоединились к Ланделлсу с явной неохотой. Бедный Бейкер днем брел за верблюдом с веревкой, а у костра на привале пытался заняться своим дневником и рисованием. Но судьба к нему не благоволила: как-то он неосторожно выступил вперед, и его ушибла лошадь.

Наконец отрад достиг реки Дарлинг. И тут Ланделлс и Берк снова потрепали друг другу нервы. Первый предлагал перевезти животных на барже, другой настаивал, что их следует пустить вплавь. Усталые и издерганные спорами, люди добрались до большой овцеводческой фермы (верблюды при этом все-таки сами преодолевали водный рубеж), последнего приюта на северной границе освоенной земли – фронтира. Одинокие стригали быстро напились тем ромом, который привезли путешественники. И тогда Берк объявил, что больше не предложит им ни единой капли. А потом была ссора с Ланделлсом, до того основательная, что тот подал в отставку. В знак солидарности с ним отказался от службы и Беклер, которого Берк все же уговорил остаться, пока не прибудет подкрепление из Мельбурна. Потеря была частично компенсирована приобретением нового проводника Уильяма Райта, управляющего с близлежащей фермы, который, по его же собственным словам, знал путь на север к источникам воды.

В Менинди до наших дней сохранился отель, где останавливался Берк. Ричард Мейден, человек мощного телосложения, как и приличествует австралийцу, работающему в сервисе, заправлял баром в старом здании.

– Мой отец стоял за этой стойкой 57 лет, – говорил он одному из путешествующих по следам Берка. – А перед ним тем же самым занимался его дядя. А до этого, начиная с 1890 года, здесь же работал его дед. А сам отель стоит с 1854 года. Не одна тысяча стаканов была выпита здесь…

Последовал вопрос о Берке и Уилсе.

– Все остается таким, как было и при них, – ответил Ричард. – И та комната, в которой они останавливались, под номером 10…

Взяв связку ключей, он повел гостей на небольшую веранду, куда выходило несколько комнат. Комнату номер 10 занимал какой-то жилец, но если бы ее превратили в музей, то к месту оказались бы вещи нынешнего постояльца – сапоги, одеяло, вещевой мешок, походный жестяной котелок…

Окрестности Менинди отмечены каким-то особым очарованием. В прошлом Дарлинг нередко выходил из берегов, затоплял пониженные участки местности, образовывались мелкие озера, а потом воды снова уходили в основное или параллельное русло под названием Анна Бранч. Обилие воды в этом месте притягивало различные племена, создавало благоприятные условия для бесчисленной водоплавающей дичи, страусов эму, кенгуру и другой живности. Но сейчас речной сток зарегулирован и создана озерно-накопительная система Менинди, где дамбы удерживают воду от разлива и вместе с тем регулируют сток Дарлинга и Муррея в сухой сезон. Два наибольших озера, Менинди и Кандилла, ныне входят в национальный парк «Кинчега». Это 90 тысяч акров водного зеркала и 110 тысяч акров красных песков, выгоревшей травы и равнин с окаменевшей грязью, оставшейся после наводнений.

Старший рейнджер национального парка показал американцам кирпичные руины старого поместья в деревушке Кинчега на берегах Дарлинга. Все, что осталось от дома, – это печь и часть дымохода.

– Когда здесь проходили Берк и Уилс, эти места купил Х. Б. Хьюг. А человек этот жил с перспективой. Он собрал под своим началом более миллиона акров земли, имел два парохода, построенных в Англии, заложил одну из первых скважин, то есть колодец в пустынной местности, начал проводить телефон в Менинди. Когда вместо обычного землеустройства в этих краях в 1967 году был образован национальный парк, земля все еще находилась в руках его наследников.

В этом веке стада овец и полчища расплодившихся кроликов не без помощи вооруженных пастухов пришли на смену некогда необычной фауне этих мест. Бандикуты, нумбаты, кенгуру, ехидны ушли отсюда, но все же некоторые сумчатые остались. Озера стали прибежищем для более чем 180 видов птиц. И среди них кукабурра, издающая характерный звук: ку-xy-xy-xy-xy-xу-xa-xa-xa-xa-xa! Возможно, Берк и Уилс слышали ее незабываемые крики, двигаясь на север от Менинди…

Но здесь начальник экспедиции решил ускорить события и для этого разделил отряд на две группы. С первой, состоящей из восьми человек, 16 верблюдов и 15 лошадей, устремился вперед. От воды к воде их вел Райт, новый проводник и знаток этих мест. Остальные шесть человек с тремя новыми рекрутами оставались на месте, чтобы организовать склад припасов невдалеке от Менинди и в ожидании подкрепления. Как только прибудут повозки, они должны были пуститься по следам передового отряда.

Оборудуя промежуточные лагеря через несколько дней после расставания, доктор Беклер оборудовал склад в условленном месте на Памару-крик, при впадении его в Дарлинг. И здесь же стали лагерем наши современники, идущие по следам уже начинавшей зарождаться трагедии.

Берка уже много критиковали за то, что он разделил отряд. Но при той скорости, с какой путешественники продвигались, обремененные грузом, они вряд ли когда-либо дошли бы даже до Куперс-крика. Ранние исследователи, подобно Чарльзу Стерту, утвердили и опробовали на практике достаточно эффективный метод проникновения в такие сложные районы, как Внутренняя Австралия. Он заключался в создании основного лагеря и устройстве промежуточных баз, откуда осуществляются оперативные марш-броски в неизвестные земли. Потом этот же метод возьмут на вооружение альпинисты. В горах принято создавать базовый лагерь и делать заброски в промежуточные, и уже через эти опорные точки идти на восхождение. При этом говорят, что каждый последующий отряд как бы стоит на плечах у предыдущего. Так что Берк не зря создавал опорные склады. Другое дело, что он не сумел ими воспользоваться.