Текст книги "Тайны тысячелетий"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

15 апреля мы достигли северных подходов Малаккского пролива, великого транспортного коридора в океане между Средним Востоком и собственно Востоком, особенно для нефтеналивных танкеров, обслуживающих Японию. Девять или десять судов выстроились в линию у пролива. Потом сильный ветер и хлынувший дождь размыли их очертания. Я почувствовал себя, как пешеход, ступивший на скоростное шоссе с закрытыми глазами во время бури. Но в конце концов «Сохар» благополучно миновал пролив.

Через три дня мы сделали остановку в порту Сабанг, на острове у северной оконечности Суматры. Мы пробыли в море 55 дней, и Сабанг казался нам таким же прекрасным, как и нашим предшественникам в далеком прошлом.

Суматра, великий сосед Себанга, была издавна известна как Страна Золота. По слухам, ее правитель был столь богат, что каждое утро бросал по золотому слитку в дворцовый бассейн в доказательство своего могущества. Несмотря на красоту Страны Золота, древние арабы боялись ее и считали населяющих ее жителей свирепыми людоедами. Несмотря на свой острый ум, Синдбад сам стал их жертвой.

Это случилось во время его четвертого путешествия, когда он вместе с командой потерпел кораблекрушение у острова. Туземцы привели несчастных к своему королю и предложили им еду. Увидев, как его товарищи после трапезы впали в какое-то оцепенение, Синдбад заподозрил что-то неладное и отказался от пищи.

Дни шли за днями. Синдбад по-прежнему отказывался от угощения, в то время как его команда пировала и люди становились более тучными, а его спутников просто-напросто откармливали. Вскоре Синдбад догадался, что туземцы питаются человеческой плотью. В ужасе он бежал из каннибальской деревни. Проходя по полю, он заметил своих людей, стоящих на четвереньках и щиплющих траву под присмотром пастуха.

Возможно, источником всех этих странных небылиц, так же, как и рассказов о людоедских племенах, послужил гашиш, используемый в северной Суматре как приправа к пище.

Другой случай в пятом путешествии Синдбада также дает основания полагать, что это случилось на Суматре. Синдбад был схвачен в лесу сутулым, человекоподобным существом с грубой черной кожей. Оно питалось лишь фруктами и не могло разговаривать. И имя ему было – Старик Моря; вероятнее всего, это был «большой лесной человек Суматры – орангутан».

Здешние леса с великолепными высокими деревьями дали нам возможность найти подходящий ствол взамен сломанной поперечной балки. А бухта, где остановился «Сохар», оказалась просто кладом для морских биологов, где они собрали много образцов. В первой половине мая мы двинулись дальше по Малаккскому проливу, в Сингапур.

Слухи о нашем путешествии опережали нас, вот почему нас встретил старший лоцман бухты Сингапура. Он поднялся на борт в накрахмаленной форме с картой и переговорным устройством.

– Я ваш лоцман, – заявил он важно, а потом осмотрел наш трехметровый румпель. – Но я совершенно не представляю, как мне управлять вашим судном. – И тут же сообразил: – Лучше, я буду указывать вам направление, а вы уж сами поведете корабль.

Когда «Сохар» торжественно входил в Сингапур, у штурвала находился Мусалам. Дюжина океанских гигантов стояла в стороне и пропускала наше судно.

Толпа приветствовала нас в порту китайскими и малайскими песнями и танцами, затем последовали бесчисленные пожелания чувствовать себя в этом городе как дома.

Это была хорошая мысль, но мы не могли оставаться здесь долго. Я планировал, что следующий этап плавания «Сохара» будет и завершающим – переход от Сингапура через Южно-Китайское море до цели путешествия, порта Гуанчжоу, или Кантона, в Китае. Я хотел извлечь выгоду из сезона ветров по всему этому пути, воспользоваться вначале северо-восточным, а затем и юго-западным муссонами и пересечь Южно-Китайское море перед наступлением тайфунов.

Теперь же, в связи с долгой задержкой юго-западного муссона, мы выбивались из намеченного графика. Хотя обычно сезон тайфунов начинается в июле, Южно-Китайское море известно своими майскими штормами. А шла уже первая неделя июня.

Итак, мы покинули Сингапур после короткого визита и легли на курс через древние моря, известные арабским мореплавателям как море Кундранг и море Канхай. Из семи морей на пути к Китаю, как писалось в старых книгах, эти были наиболее опасными. Здесь можно столкнуться с сильными штормовыми ветрами, которые нынешние оманские моряки называют «туфан». Я полагаю, это слово обозначает не что иное, как тайфун.

Первые четыре дня по выходе из Сингапура были обманчиво спокойными и я уже начал думать, что всю дорогу на пути к Гуанчжоу нам будет сопутствовать удача. Но, как только наступил пятый день, я понял, что мои ожидания напрасны.

Буквально перед рассветом налетел шквал, который я вначале принял за умеренный порыв ветра. И потому не встревожился. «Сохар» за предыдущие месяцы не раз сталкивался с непогодой. Но этот шквал оказался особенным. Очень быстро он превратился в настоящий шторм. Оснастка «Сохара» скрипела под сильным ветром, и опасный треск раздавался по всему кораблю. В какой-то момент я подумал, что он может перевернуться. Потом с громоподобным шумом рухнул основной парус.

Избавленный от непосильной ноши, корабль продолжал двигаться вперед. Мы спустили сломанный парус и быстро соорудили поперечную балку. Нам повезло, что мы успели это сделать, ибо с запада надвигалась стена грозных штормовых облаков, клубящихся, как дым огромного пожара. Это было местное явление, известное под названием «сводовый шквал». Как только он прошел, мы поспешили заняться парусом – каждый день увеличивал риск неожиданной встречи с тайфуном.

Весь тот день мы летели стрелой. Три раза шквал налетал на нас, и мы потеряли еще три паруса – один основной и два кливера, – которые были разорваны на куски. Корабль подвергался жестокому испытанию, но команда держалась стойко. В самую напряженную минуту одного из шквалов Хамиз-нейви упал на колени и стал молиться за судно и его экипаж.

В следующие пять дней мой вахтенный журнал запечатлел удручающие сведения: еще два шквала 16 июня, три – 17-го, четыре – 18-го, два – 19-го, один – 20-го.

Хотя они и дорого нам обходились, но все же эти шквалы приближали нас к цели. Наш путь был буквально вышит бедами. Часами мы сидели на палубе, сшивая порванные паруса, чтобы пробиться на север. Вот записи из бортового журнала: 140 километров за один день, 170 – за другой, и рекорд в 200 километров на следующий день.

В течение целой недели на борту «Сохара» не отыскалось бы даже относительно сухого места. В такой сырости была одна радость – полчища тараканов, делившие с нами кров с начала плавания, были тоже не в восторге от «мокрого» Южно-Китайского моря. После нескольких дней шквалов внизу скопилось много воды, а тараканы отнюдь не одобряли того обстоятельства, что их пища промокла. Когда «Сохар» шел галсом к порту, вода собралась по одному борту, а тараканы толпились по другому. Когда мы меняли галсы, вода перемещалась, и сердитые насекомые с неохотой покидали свое пристанище и переходили на правую сторону, на относительно сухое место.

25 июня, пройдя под «сводовым шквалом», мы вышли к проходу между Парасельскими островами и Банкой Маклсфильд в Тонкинском заливе. Это было всего в 500 километрах от устья Жемчужной реки, ведущей к нашей цели, порту Гуанчжоу. В этих водах промышляло до 15 тысяч пиратов, которые нападают на гражданские суда. 26 июня, пополудни, показалось, что и нам потребуются ружья и газовые гранаты из арсенала вооруженных сил султана.

После полудня небольшая моторная лодка оказалась в двух-трех километрах от нас, и в бинокль я заметил, что на борту ее находятся только мужчины. Мы были слишком далеко от берега, возле которого плавали рыболовецкие суда. Я вспомнил, как описывали типичных пиратов Южно-Китайского моря, – это были шайки хорошо вооруженных людей, которые брали на абордаж и грабили небольшие суда, иногда убивая и весь экипаж. У Сингапура пираты нападали даже на танкеры. Поскольку моторка продолжала приближаться к «Сохару», я приказал своей команде достать оружие.

Но, как оказалось, лодка была не с пиратами, а с их потенциальными жертвами – это были так называемые «морские вьетнамцы». Среди них было семь мужчин, четыре женщины и семеро детей. Они пытались добраться до Тайваня и испытывали недостаток в пресной воде, пище, одежде и других необходимых вещах. Когда за несколько километров они заметили необычный силуэт «Сохара», то решили попросить помощи, при этом приняв меры предосторожности и спрятав женщин и детей под палубу.

Мы сделали для них все, что смогли, снабдив их пресной водой, мешковиной и коробками с едой, а также одеждой и лекарствами. Наш доктор Ник Холлис осмотрел беженцев и нашел их состояние удовлетворительным, приняв во внимание, что они провели в открытом море уже больше недели и начинали страдать от солнца и непогоды.

Через два дня показался китайский берег, на котором у устья Жемчужной реки возвышался пик Дауаншан. Столетиями эта вершина служила арабам маяком на их пути к этому большому речному порту, известному ныне как Гуанчжоу, но раньше называемый арабами Ханфу. Арабы и другие чужестранцы прибывали сюда за фарфором и шелком в таком количестве, что китайцы вынуждены были для присмотра за ними назначать специальных таможенных чиновников.

Устье Жемчужной реки (Сицзян) было широким и необычайно пустынным. Когда мы прокладывали курс по широкому эстуарию, казалось, за нами следит своим мрачным единственным глазом радиолокационная установка на вершине Дауаншана, напоминающая шар для игры в гольф. На ночь мы бросили якорь в нескольких километрах от какого-то острова. Две джонки стали рядом, но рыбаки нас не заметили, и мы были окружены тишиной, полной призраков.

Во второй половине следующего дня произошла и встреча с властями. Когда мы продвигались вверх по реке, вниз по течению устремилась канонерка и стала подавать нам знаки сигнальным фонарем. Не будучи в состоянии расшифровать это послание, в знак своих доброжелательных намерений мы просто подняли китайский флаг и бросили якорь. Очевидно, удовлетворенные этим, люди на канонерке поспешно двинулись вверх по реке.

На следующее утро появилось огромное буксирное судно и по радио сквозь треск послышалась превосходная английская речь:

– Как вы себя чувствуете? Я – мистер Лиу из Министерства иностранных дел Китая и прибыл из Гуанчжоу, чтобы встретить вас.

Справившись с охватившим меня волнением, я ответил вежливо:

– Меня зовут Тим Северин, я и моя команда прибыли из Омана, чтобы приветствовать вас.

После этого нас взяли на буксир и доставили в Гуанчжоу на пышную встречу. Мы опередили первый тайфун этого сезона всего лишь на 48 часов.

Доброта наших китайских хозяев была незабываемой. В Гуанчжоу они кормили нас так, словно мы вообще ничего не ели за все время плавания. Нам потребовалось семь с половиной месяцев, чтобы одолеть почти десять тысяч километров, и время, проведенное в Гуанчжоу, показалось нескончаемым банкетом.

Прежде всего китайцы оценили судно, сделанное нашими руками, – известно, что они вообще высоко ставят ручную работу. А еще они были благодарны нам за возрождение древних исторических связей Китая с Арабским миром – тех связей, которые отразились в путешествиях Синдбада.

«Сохар» выполнил предназначенную ему миссию. Вскоре его отвезут в Маскат, и он будет установлен на выставке. Путешествие Синдбада стало возможным благодаря щедрости и великодушию султана Омана и оманского народа, а также упорству тех людей, кто строил «Сохар» и плыл на нем. Теперь наше плавание, как и семь путешествий Синдбада, станет еще одной морской историей. Не бесславной.

Мерл Сивери
Карающий Меч Ислама
перевод с английского Ю.Супруненко

То была настоящая мировая война – Восток шел против Запада. Два сверхмощных державных союза сошлись в смертельной схватке за земли на трех континентах и морях. То была Священная война, жестокая битва за веру. Армии Оттоманского султана, по прозвищу Меч Ислама, прошли от Турции, нанесли удар в самое сердце христианской Европы – по Белграду, Будапешту и оказались у ворот Вены. Христиане и мусульмане сталкивались в Индийском океане, Персидском заливе, Красном море, а Средиземноморье стало ареной нескончаемых сражений…

В это же время Колумб отправился на запад в поисках Индий, да Гама двинулся вокруг Африки, а Магеллан своим плаванием вокруг света связал Восток с Западом. В это время появился порох, и оттоманские пушки превратились в страшное разрушительное оружие, перед которым укрепленные замки становились живописными, но жалкими декорациями, а простой крестьянин с мушкетом мог сразить рыцаря, горделиво восседающего на породистой лошади.

Владыки мира, как звезды первой величины, сияли на небосклоне XVI столетия. Карл V, из испанской династии Габсбургов, император Священной Римской империи, предводитель крестоносцев и давний борец с исламом. Его извечный соперник Франциск I, «самый христианский король» Франции, который со временем продал душу дьяволу и туркам за обладание Миланом. Мартин Лютер, саксонский реформатор, непреднамеренно разбивший единство церкви, которую был призван защищать Карл. Английский король Генрих VIII, попеременно то союзник, то враг всех вышеперечисленных, защитник веры и папы, но порвавший затем с Римом, чтобы иметь право на развод с тетушкой Карла. Иван Грозный, заложивший основы государства Московия…

В центре этой мировой арены был один человек, стоявший выше всех остальных: Сулейман, предводитель верующих, тень Бога на земле, защитник священных городов Мекки, Медины и Иерусалима, господин всех господ мира, Востока и Запада… Почитаемый людьми как Кануни, создатель законов, вызывающий боязнь и восхищение Запада, Великий Сулейман привел Оттоманскую империю к наивысшему расцвету, управляя ею из города, «самым наилучшим образом подходящего для мирового господства» – Стамбула, прославленного Константинополя, основанного Константином Великим за двенадцать столетий до того на пересечении путей Европы и Азии.

«Я не знаю государства, которое было бы более счастливым, чем это, – писал венецианский посол в 1525 году, – оно обладает всеми небесными дарами, регулирует войны и мир; богато золотом, людьми, кораблями и отличается послушанием своих подданных; ни одно государство не может с ним сравниться. Пусть Бог хранит его как можно дольше».

Удивительно долго правил Сулейман – 46 из 72 лет своей жизни, полной триумфов и отягощенной трагедиями. Долг обязал его казнить своего самого близкого друга. Во время величайшего поражения уже в конце своего правления он все же сумел повести себя по-рыцарски, Околдованный, как говорили некоторые, женщиной-рабыней, он приказал казнить своего любимого сына и престолонаследника. Его задушили в присутствии отца тетивой от лука.

Месяцами путешествовал я во все концы империи, которой правил Сулейман и где сражались его армии – от Дуная и Украины до Нила, от ворот Атлантики до берегов Индии.

Часто я ощущал его присутствие. Хранители дворца в Топкане, ставшего музеем с 1924 года, позволили мне прикоснуться к шелковым кафтанам, которые носил Сулейман, и подержать в руках книгу стихов, написанных его собственной рукой. Ученые из библиотеки Сулеймана прочитали мне манускрипты, содержащие хронику его походов.

Профессор Абдулла Куран со всей страстью рассказал мне о шедеврах придворного архитектора Синана. За полвека он построил больше мечетей, бань, мостов, больниц, школ, караван-сараев, крытых рынков и акведуков, чем какой-либо другой архитектор в истории. Царственное величие Стамбула, – это великолепная многокупольная мечеть Сулеймание, воплощение мечты Сулеймана. В ней и вокруг – место живым. В саду позади нее, в мавзолее, покоится султан.

Когда я пролетел над Ормузским проливом на вертолете оманских военно-воздушных сил, карабкался по крепостным валам Дью в индийском штате Гуджарат, исследовал йеменский сонный порт Моха, который приобщил весь мир к кофе, и был арестован за то, что фотографировал в Алжире гавань XVI века, ко мне пришло понимание того, каков был мир Сулеймана. Террор, шантаж, контрабандное оружие, продаваемое врагам, обманутые союзники, постоянный страх окружения, мученичество – все это были его неотъемлемые черты.

У Сулеймана был даже свой «иранский кризис» – его собственный сын. Он сражался за то, чтобы держать морские проходы в Персидском заливе открытыми. В те времена они использовались для провоза азиатских пряностей, шелка и драгоценных камней. Теперь везут нефть.

Мы проследили генеалогию предков Сулеймана до десятого века, уходящих корнями в самое сердце Евразии. Языческие смерчи, исходящие с далеких степных просторов Туркестана, бурей пронеслись по Ирану и Ираку, а в конце XI века докатились и до Византийской Анатолии. Этот вихрь на своем пути вбирал исламскую веру и персидскую культуру, а новые земли завоевывали священной войной против иноверцев – джихадом.

До конца XIII века мы можем проследить род Османли, или оттоманских турок. Эти последователи Османа, своего первого султана, на крайних рубежах распространения ислама, отторгли от Византии северо-западную Анатолию, и основали свою первую столицу в Бурсе. В 1352 году они пресекли Дарданеллы в районе Галлиполи и вскоре распространились по Балканам. Затем от своей новой столицы Эдирне, древнего Адрианополя, дошли до Трейса, который был ключом ко всем историческим путям через Македонию в Адриатику, а вверх – по долине Марицы до Дуная.

Встревоженные священники призывали к крестовым походам. Но Европа, погрязшая в распрях, смогла выдвинуть лишь двоих предводителей. Рыцари Карла V, унаследовавшие Бургундию, объединили много земель – только для того, чтобы оказаться сметенными оттоманами в Никополисе-на-Дунае в 1396 году и в 1444 году в Варне. Одиннадцативековая история Византии подошла к концу. Наступало время ислама.

Мехмед Завоеватель, прадед Сулеймана, перестроил и сменил население Константинополя, чтобы создать столицу Оттоманской империи. Это было небывалое в истории обновление города. Потомок кочевников Туркестана сел на трон цезарей, превознося себя в качестве наследника всех земель, которыми когда-либо управляли римские императоры. Историки провозгласили его новым Александром.

Неутолимая тяга к священной войне теперь подкреплялась и четкой имперской целью: мечтой о едином мире под зеленым знаменем ислама. Волна завоеваний пошла одна за другой. Сербия, Босния, Греция, Албания, Молдавия, Валахия, Трансильвания, Крым, Долматия, Хорватия почувствовали удары ислама. С колокольни св. Марка венецианцы могли видеть пожары во время набегов. Только смерть Мехмеда в 1482 году остановила его завоевание Италии и блокаду Родоса, последнего оплота христианства на Востоке.

Борьба за трон сопровождалась смертельными схватками. Смерть султана должна сохраняться в тайне до тех пор, пока претендент не доберется из провинции до священной «тронной столицы». Курьеров могли ожидать засады, великий визирь мог встретить лишь мертвого господина, войска могли оказаться недовольными и, восстав, стучать по своим суповым котелкам, если новый предводитель оказывался недостаточно щедр на золото. Согласно традиции, узаконенной Мехмедом, тот, кто был провозглашен первым, становился правителем, и все его братья должны были умереть – задушены шелковой тетивой от лука, ибо проливать королевскую кровь считалось кощунством. Пусть лучше умрут эти несколько человек, чем будут подорваны устои государства из-за соперничества за трон. Сам Мехмед начал правление с казни своего несовершеннолетнего брата.

В этом веке благочестие, алчность и жестокость одинаково возбуждали сердца мусульман и христиан. Они подвергали покоренные города резне, мародерству, насилию, забирали женщин и мальчиков в рабство. Существовала одна причина, по которой оттоманцы пошли на христианскую Европу, а не на восток: закон Корана не одобрял тех мусульман, которые сражались друг против друга.

Исключением был Иран, оплот шиитской ереси и кинжал в спину правоверных турок. Когда султан атаковал Европу, Иран ударил по его тылу. Сунниты-оттоманцы ненавидели иранских еретиков, ибо они казались им еще более неверными, чем христиане.

Сулейману было 7 лет, когда шах Исмаил привел к власти иранскую династию Сафавидов, досаждавшую султану большую часть его жизни. Иран, разъединенный в течение нескольких веков, теперь обладал новой государственной религией и стал наступать на своих исламских соседей. Отец Сулеймана Селим становился все более нетерпимым к своему отцу Байязиду II и сверг его.

«Он был слишком жесток, – так пишет один из хронистов Карла V, Гомара, и называет его Селимом Жестоким. – Он убил своего отца и двух братьев, множество племянников и еще 62 других родственника, а также семь великих визирей в период своего восьмилетнего правления, за время которого он утопил в крови и 40 тысяч турецких шиитов, сторонников шаха Исмаила».

Потом Селим Жестокий пошел на Иран. В 1514 году он разбил армию шаха Исмаила в Колдиране, затем разграбил столицу Тебриз.

«Но, помимо награбленного добра и пленных, он не преминул захватить предметы искусства и художников Тебриза, что оказало величайшее воздействие на развитие оттоманского придворного искусства», – сказала мне доктор Есин Атил. Она создала великолепную выставку «Век султана Сулеймана Великого», которая демонстрировалась в Соединенных Штатах в 1987 году.

Затем Селим повернул на юг против мамлюков, которые оспаривали пограничные земли у оттоманцев. В сражениях около Алеппо и Каира он покончил с империей мамлюков и убил их султана.

«Завоевание Селимом Сирии и Египта удвоило размеры империи, – рассказал мне в Каире профессор Абдул Азис Навар в университете Эйн-Шамс. – Теперь она растянулась в виде полумесяца вокруг восточного Средиземноморья, связав побережье берберов на Западе и берега Красного моря на юге».

«Вступление во владение халифатом придало оттоманцам больше престижа. Это сделало их на время духовными лидерами ислама, – добавил кто-то из моих коллег. – Но они также взвалили на себя и тяжесть ислама – защиту против двух зол, еретиков и неверных».

Египет давал многие преимущества. Он стал житницей Оттоманской империи, каковой был и для Рима. Это был основной источник дохода и база для последующих походов в восточные моря.

Жизнь с отцом имела свои тяжкие стороны, даже в Трапезунде, прославленном караван-городе на Черном море, которым Селим управлял, когда был принцем во время рождения Сулеймана в 1494 году. Там мальчик обучался ювелирному делу под руководством сердитого грека по имени Константин. Традиция призывала принца из дома Османа овладеть каким-либо ремеслом, точно так же, как военными навыками и управлением государством.

Селим взял с собой мальчика, когда тот был еще подростком, в плавание по Черному морю, в Крым. Среди потускневших красот Бахчисарая я получил представление об экзотической жизни крымских ханов. Мать Сулеймана, Хафса, которая могла быть там принцессой, была отправлена в Стамбул в качестве дара, когда хан стал оттоманским вассалом, и там попала на глаза Селима. Она, видимо, оказала сильное влияние на Сулеймана, поскольку Селим был занят борьбой за трон. Возможно, именно в Крыму Хафса купила для Сулеймана двух черкешенок-рабынь, которых взяли в Манису, плодородную речную долину у побережья Эгейского моря, куда он был назначен правителем, в то время когда Селим захватил трон в 1512 году.

Маниса представляет собой райский уголок среди темных холмов, на которых до сих пор сохранились покрытые деревьями руины древней Магнезии. Там фаворитка Сулеймана, Гюльбахар – Весенняя Роза – в положенный срок подарила ему сына Мустафу.

Между тем он надзирал за своей провинцией, а его наставник руководил его обучением: османский принц должен хорошо знать историю, Коран, законы управления государством, науку, астрологию и – особенно – поэзию. Он усердно занимался, овладевал орнаментальным персидским стилем и лексикой. Обучение проходило теперь быстрее благодаря Ибрагиму, яркой личности в его окружении.

Трудно представить при столь различном происхождении такую совместимость двух молодых людей. Захваченный в рабство во время турецкого набега, этот мальчик, сын рыбака из западной Греции, получил образование, стал производить приятное впечатление и, приняв ислам, был передан в услужение Сулейману. Сын султана и сын рыбака стали добрыми приятелями. Они занимались борьбой, практиковались в бросании кинжала, стреляли из лука, скакали на лошадях, вместе ели, слушали игру Ибрагима на виоле, обсуждали прочитанные книги.

В конце сентября 1520 года в Манису пришло известие о том, что Селим умер. После трех дней изнурительной скачки Сулейман прибыл в Ушкудар на Босфоре. Гребцы налегали на весла, преодолевая быстрое холодное течение. Воды Дуная, Днестра, Днепра и Дона, протекая по землям, которыми будет править Сулейман, впадали в Черное море, затем, зажатые, протискивались между скалами, вливаясь в Мраморное море, потом через Галлиполи и Трою на Дарданеллах достигали Эгейского моря; там они смешивались с водами Средиземного моря, которое Сулейман назовет Оттоманским озером.

Когда королевская барка миновала мыс Серальо и вошла в спокойные воды Золотого Рога, Сулейман во все глаза смотрел на город, которому предстояло стать его столицей. Он поднялся в крепость на мысу, где стояла пушка «невиданного размера и чудовищного калибра», и перед ним открылось поразительное зрелище. Внизу – купол Святой Софии, юстинианской церкви святой Мудрости, превращенной в мусульманскую святыню. Справа от нее, вокруг мечети, построенной в честь его дедушки, Байязида II, расположились общественные здания, а в отдалении виднелась мечеть Мехмеда.

Затем Сулейман обозрел склоны холмов, где в жалких деревянных лачугах нашли убежище христианские, мусульманские и еврейские семьи, которых его прадедушка переселил из различных концов своих владений. Испанские евреи и мавры, изгнанные Фердинандом и Изабеллой, вскоре присоединились к туркам, грекам и армянам, доставляя товары для магазинов и лавок, которые скучились в запутанных лабиринтах крытого базара Мехмеда. Султаны позволили христианам и евреям исповедовать свою религию, обычаи и законы, но не слишком ее афишируя и платя при этом налог, от которого были освобождены мусульмане.

Оттоманцы представляли мир как извечное поле битвы [25]25
  Г а з и С араб.) ,от газа – воевать) – участники военных походов мусульман против «неверных» (газават). (Прим. перев.)


[Закрыть]с неверными врагами – Царство Войны и Царство Мира, в котором различные расы и религии сосуществовали под властью султана. Смешение народов со всего мира на этих перекрестках шло настолько интенсивно, что ни одна европейская столица не смогла перехватить инициативу вплоть до начала XIX века.

У устья Золотого Рога, среди высоких кипарисов, стоит простая мечеть. Это одно из самых святых мест в исламском мире – гробница Эйюпа, почитателя Пророка, сраженного во время первой осады исламскими войсками Константинополя в 670 году. На гробнице выбиты строчки священной молитвы.

Здесь, 30 сентября, спустя 8 дней после смерти Селима, Сулейман надел на себя саблю Османа. Итак, он стал султаном, его имя произносилось в пятничных молитвах во всех концах империи и было отпечатано на монетах. Он обладал абсолютной властью, с правом предания мгновенной смерти по любому поводу. Но когда впервые он выехал из своего дворца, среди людей, собравшихся у ворот, разносились ритуальные песнопения: «Не возгордись, мой султан. Бог выше тебя!»

Его первыми официальными актами были: приказ о строительстве мавзолея в честь своего отца, мечети и школы; освобождение 1500 египетских и иранских пленных; выдача компенсации купцам, у которых Селим конфисковал товары; показательное наказание высокопоставленных проходимцев. Все эти меры завоевали ему популярность, подчеркнув его набожность, великодушие и справедливость.

«Людям показалось, – прокомментировал один наблюдатель, – что смиренный ягненок превзошел свирепого льва».

Но вскоре сам ягненок оказался переодетым львом. Восстание паши в Сирии было жестоко подавлено. Затем Сулейман поставил себе целью достичь на Западе того, чего его отец добился на Востоке. В своих первых двух кампаниях он преуспел там, где Мехмед провалился.

Весной 1521 года, когда Лютер зажег факел Реформации, Сулейман начал свой первый поход на Европу. Белград, главное звено в Балканской обороне, контролирующий место слияния Дуная с Савой, пал после нескольких недель штурма и двух десятков массированных атак.

Следующим летом он окружил Родос, бывший бастионом рыцарей ордена св. Иоанна, в юго-западном углу Малой Азии. Этот остров располагался между столицей султана и Египтом, его флот перехватывал грузы с зерном, которые шли на север, и пилигримов, двигающихся в Мекку. Теперь 300 кораблей, на борту которых были 10 тысяч инженеров и артиллеристов, отплыли от Золотого Рога для того, чтобы подготовить позиции вокруг мощного портового города для 100 тысяч человек, которых Сулейман поведет на штурм. Высадившись на остров 29 июля, они начали осаду.

Лето перешло в зиму, а рыцари, наемники и горожане продолжали защищаться. Силы нападающих превосходили их почти в 20 раз. Турки копали траншеи все ближе и ближе, пушки уже обстреливали стены. Мины подорвали бастионы, волны атакующих ворвались, и рвы с водой наполнились их телами. Лишь в одной атаке погибло 15 тысяч человек. После 145 дней отчаянная оборона была сломлена.

Покорив самый укрепленный город христианства, Сулейман предложил щедрые условия. Рыцари и наемники могли свободно покинуть город в течение 12 дней, горожанам позволялось выехать в любое время на протяжении трех лет. Он завоевал восхищение всей Европы рыцарским обращением со своим доблестным врагом. Недостаточно осознавал он тогда ту цену, которую ему придется заплатить за то, что разрешил рыцарям уйти.

Каким человеком был Сулейман? Потомки разделяют любопытство его современников, которые с трепетом и тревогой наблюдали за успехами, венчавшими каждый его поход.

Мы видим его скачущим в процессии на пути в мечеть по пятницам, одетым во все белое. Вот он бросает золотые монеты актерам во время праздника на ипподроме, присутствует при обряде обрезания, совершаемого над его сыновьями, или наблюдает за торжественным шествием купцов 500 торговых гильдий, каждая из которых одета в свой отличительный наряд.

Когда Сулейман не был в походе или на охоте, он жил во дворце Топканы. В отличие от Версаля времен Людовика XIV, ранние оттоманские дворцы были вполне комфортабельны. Монументальные здания сооружались для Бога. Мехмед Завоеватель построил Топканы в виде трех основных дворов, разделенных воротами. Султан обычно пребывал в личных покоях; его визири, судьи и начальники вели дела империи в совете, диване, который находился под куполом и был обрамлен низким широким портиком, видимо, призванные напоминать шатер кочевников. Диван собирался 4 дня в неделю, визири сидели на возвышении, покрытом подушками (отсюда и название – диван). Султан мог слушать заседания, оставаясь незамеченным, за занавесками.