Текст книги "Тайны тысячелетий"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

Но иногда не помогала ни безоглядная вера в вождей, ни религиозный фанатизм. Приходилось одурманивать своих подопечных наркотиками, или даже «зомбировать» их какими-то еще более действенными психотропными средствами. В народе адептов неоисмаилизма называли еще хашшашинами, то есть «потребляющими гашиш». Впрочем, некоторые знатоки оспаривают их пристрастия к наркотикам. Как бы там ни было, слово «хашшашин», переделанное в «ассасин», во многих европейских языках стало означать «террорист-убийца». И федаи оправдывали столь мрачную молву о себе: в числе их жертв были феодалы, богословы-оппоненты, неугодные политические деятели, вожди сект и даже крестоносцы. Но постепенное влияние ассасинов ослабело, а с XIII века их секта начала распадаться. В 1256 году, почти без сопротивления, под ударами вторгшихся монголов, пала главная исмаилитская крепость в Иране – Аламут. В Сирии та же участь постигла горную крепость Мисьяд. Мамлюкский султан Египта, захватив здесь агентуру низших степеней, пользовался ею в своих целях.

Движение ассасинов, то угасая, то разгораясь, дожило до наших дней. Главные его очаги сохранились в горном районе Махаллат в Иране, а также на севере Афганистана. Это и понятно, горы сами служат укрытием от непрошенных гостей и чересчур любопытных глаз. Имеются их сторонники в Сирии и Омане. Но наследственный главы секты, носящий титул Ага-хана, обосновался в Индии, близ Бомбея. Штаб-квартира исмаилитов перебазировалась из Ирана в Индию еще в 1838 году. Нынешний их вождь обладает большим состоянием, он крупный землевладелец, на его счет стекаются пожертвования от различных обществ, которые взимаются с каждого члена секты. Эти деньги, среди прочего, идут и на устранение неугодных оппонентов.

Большой, хорошо экипированный караван за 55 дней прошел через Аравийскую пустыню до Мекки, лишь на несколько дней остановившись передохнуть у замка крестоносцев у Аль-Карака («Вороньего замка»), ныне находящегося в Иордании. Жажда и банды разбойников были главными опасностями на этом пути. Из-за нехватки воды паломников уже не могли защитить от воинственных племен сотни наездников на лошадях, охранявших обычно караваны в Северной Африке. Борясь с болезнями и одиночеством Ибн Баттута полагался только на свою судьбу: «Если Бог решит отнять у меня жизнь, то я умру на пути в Мекку и с лицом, обращенным к ней». До сих пор небольшие укрепления и сухие резервуары для воды напоминают о том изнурительном и трудном маршруте паломников. Томас Эберкромби провел однажды целую ночь у такого источника с семьей бедуинов, добывавших воду для верблюдов и овец с помощью кожаного мешка на 150 литров, который вытягивала «тойота»-пикап.

Переход через пустыню – тяжелое, но привычное испытание для арабов. Веками вырабатывались свои приемы преодоления безводных просторов, ритм движения, способ сигнализации. Днем обычно приказы передавались по цепи, ночью – с помощью длинных шестов, с прикрепленными к ним в определенном порядке медными жаровнями с горящими дровами. Для каждого отряда были характерны свои формы сигнальных огней – круги, треугольники, квадраты. Они служили надежными ориентирами для тех, кто шел сзади или терял дорогу.

Но все же обычно караван двигался ночью, а днем отдыхал. И лишь в опасных местах приходилось идти круглые сутки. Тоща лишь пятичасовые остановки на молитвы да часовая передышка ночью служили небольшим отдыхом. Примкнувшему к каравану, а таковым в большинстве случаев и был Ибн Баттута, приходилось невольно подчиняться этому ритму.

Замечалось, что верблюды живее идут под музыку или пение. И вот уже к бокам, а иногда на шею и ноги привязывали колокольчики. Да и погонщики, часто идущие пешком, вытягивали заунывные мелодии. Это песни в пути обо всем, что видит глаз вокруг, такие же монотонные, как пустынный ландшафт. Этим пением подстегивали не только верблюдов, но и развлекали самих себя. Так было во времена Ибн Баттуты, так происходит и в наши дни.

Пустыню Нефуд, по которой проходил Ибн Баттута, арабы называют «Бахр билама», что означает – «безводное море». Песок пышет жаром, от вязкого воздуха трудно дышать, пересыхают нос, горло, рот. В таких местах, как писал Ибн Баттута, «теряет дорогу проводник и товарищ забывает о товарище». Одно спасение – вода. Можно только представить себе радость караванщиков, когда их в пути встречают водоносы, вышедшие от ближайшего оазиса.

В сплошной, без швов, одежде паломника Ибн Баттута с попутчиками наконец добрался до священной Мекки. Он пишет: «Мы тотчас пришли к самой большой святыне Аллаха… и нашим взорам открылся Кааба… окруженный людьми, пришедшими засвидетельствовать свое благоговение… семь раз обошли вокруг него… поцеловали Священный камень… выпили воды из Священного колодца Земзем… и только потом поселились в доме неподалеку от ворот Авраама».

Шесть веков спустя все еще живы религиозные традиции. Во время своего третьего паломничества в Мекку Томас Эберкромби был приглашен на ланч с его величеством Фахудом Ибн Абдул Азисом, королем Саудовской Аравии, в его резиденцию на вершине холма за пределами Священного Города. Стол был сервирован в длинном зале для приемов. Арабский кофе подавался в сверкающих латунных чашках, разливали его разодетые слуги, вооруженные кинжалами в ножнах, обшитых золотом. После того как его величество приветствовал каждого из собравшихся, министр паломничества Саудовской Аравии благословил эту встречу цитатой из Корана, и неофициальный обед начался. В беломраморной столовой, кроме короля и американского гостя, находилось 588 дипломатов, журналистов и религиозных деятелей. Сотня кусков жареной баранины была разложена на большом подносе вместе с вареным рисом, тут же были рыба, креветки, салаты, и корзины, полные фруктов.

Эберкромби уже закончил паломничество – ритуал, оставшийся неизменным за 14 столетий, – с того времени, когда его ввел Пророк. И тут его пригласили на борт вертолета Королевских ВВС Саудовской Аравии. «С воздуха вы можете увидеть одновременно все два миллиона паломников», – заметил при этом летчик. За гранитными холмами показались мраморные минареты Большой Мечети Мекки, потом открылись ее крыша и двор, переполненный народом, и наконец, черный, кубической формы, камень Кааба, с полумиллионом белых точек вокруг. Прикоснуться губами к этому священному камню считается высшим счастьем для мусульманина. Летчик сделал семь кругов над этим центром исламского мира. «Разве это не самый верный путь для того, чтобы попасть в рай в качестве ангелов?» – заметил штурман.

Ибн Баттута узнал бы многие земные приметы, проплывавшие тогда под вертолетом. Но в то же время ему пришлось бы и удивиться значительным переменам. Правительство Саудовской Аравии потратило уже миллиард долларов, чтобы поддержать возрастающий поток паломников. Для ежедневной церемонии на равнине Арафата установлено до 100 тысяч палаток, многие с кондиционерами. С воздуха бросался в глаза и полуторакилометровый караван грузовиков с бутылками воды – на такой жаре путнику требуется почти четыре литра воды в день. С борта вертолета виден и морозильный завод в Мише, сохраняющий до миллиона бараньих туш, полученных во время жертвоприношения. Оттуда напрямую через горы в Мекку идет новое 12-полосное скоростное шоссе, забитое автобусами, машинами, пешеходами.

Возможно, рассказы, услышанные Ибн Баттутой в Священном Городе, побудили его продвигаться дальше. Здесь он встретил многих людей со всего мира и был заворожен их рассказами о диковинных странах, ощутил дыхание чужой жизни. А будучи правоверным мусульманином, да к тому же искушенным к своим 24 годам в различных науках, он следовал средневековой поговорке: «Кто отправляется в путешествие ради знаний, тому Бог облегчит дорогу в рай». Но в его замыслы входило посетить прежде всего те страны, где люди поклоняются Аллаху и его наместнику на земле. Паломничество закончилось, Ибн Баттута получил почетное звание хаджи. Начинались его странствия.

«По милости Аллаха, я осуществил свою цель в жизни, и эта цель – путешествия по земле, и в этом я достиг того, чего не удалось достигнуть никому, кроме меня», – писал Ибн Баттута по завершении своей землепроходческой миссии. В этих словах примечательная самооценка всей жизни. Ведь до него странствия по земле осуществляли лишь купцы и миссионеры. Он же ставил перед собой задачу, по крайней мере, после Мекки, познания мира и ознакомления своих соотечественников с заморскими странами. Причем во время путешествий ему пришлось играть роль то купца, то судьи, то дервиша или предстоятеля молитвы. Но душой он всегда оставался путешественником, которого влекли дальние горизонты.

От Мекки Ибн Баттута присоединился к каравану, возвращавшемуся из хаджа в Багдад. Путь пролегал на северо-восток от Евфрата, через ту же пустыню, что пересекали войска в феврале 1991 года во время операции «Буря в пустыне».

Описания маршрута по пустыням, особенно из Аравии в Месопотамию, у Ибн Баттуты настолько подробны, а к тому же еще и точны в указании источников воды, что их называли лоциями пустыни. Некоторые из мест, где можно добыть воду, сохранились и до наших дней и служат пунктами передышки для современных караванов.

На берегах Евфрата Ибн Баттута опять встретил суфитскнх дервишей. В одной из их обителей пришлось ему наблюдать послушников – огнеборцев и покорителей змей. К разложенному костру подтащили мешки, полные ядовитых змей, найденных в пойменных зарослях. Раздались громкие удары в барабаны, и факиры, мерно покачиваясь, стали входить в огонь. Одни валились на горящие угли, объятые пламенем, другие захватывали огневые струи ртом, отскакивали в безопасное место и с шумом их выдыхали. Как вспоминает путешественник, пахло палеными волосами. Но вот, наконец, наступил кульминационный момент ритуального представления. Одни из факиров достал из мешка извивающуюся змею, поднес ее голову ко рту и под восторженные крики откусил ее. Обезглавленная змея полетела в огонь, а к мешку подошел следующий факир…

С караваном марокканец расстался на южных подходах к Ираку, в Наджафе, городе паломников-шиитов. Здесь шииты, составляющие большинство населения Ирака и Ирана, посещают мавзолей своего святого великомученика Али.

Сегодня палаты мавзолея, облицованные мозаикой из отполированных кусочков стеклянных зеркал, по-прежнему поражают богатством. Купол выложен 7777 золотыми пластинками и сияет, как «второе солнце».

Весь день Томас Эберкромби наблюдал, как похоронные процессий кружили вокруг величественного мавзолея. Тела умерших, завернутые в красные ковры, привозят сюда со всего Ирака на крышах такси. Затем их приносят на деревянных носилках следом за плакальщицами вокруг гробницы и только после этого хоронят среди белых и зеленых надгробий в обширной Долине Мира, на священном кладбище, которое само по себе выглядит целым городом.

Наджафе, Басра, Исфахан, Багдад, тогдашний центр мировой цивилизации, – все эти города посетил Ибн Баттута, прежде чем вновь вернулся в Мекку. На этот раз он прожил там два года. Получив титул хаджи – действующего лица в священном ритуале, – Ибн Баттута отправляется в свое первое длительное морское путешествие, – в Йемен и вдоль побережья Восточной Африки. И доплыл он до самой Килвы, расположенной на 600 миль южнее экватора (ныне это территория Танзании). Возвращаться пришлось вновь через Мекку, но теперь уже другим путем, побывав в Омане, Персидском заливе, Бахрейне. Таким образом, состоялось еще одно паломничество.

Рассказы индийских паломников разожгли его воображение. По ним выходило, что богатый султанский двор в Дели щедро одаривал мусульманских ученых. Плохо перенося морские путешествия, Ибн Баттута решил отправиться в Индию по суше, через Анатолийское плоскогорье и степи Центральной Азии. Ему казалось, что на этом пути ему улыбнется удача.

Степными просторами

Ибн Баттута подытожил свое путешествие по Анатолии арабской поговоркой того времени: «Благословенны рабы, но турки добрее». «Где бы мы ни останавливались на этой земле, в ночлежках или частных домах, наши соседи, мужчины и женщины (которые ходили без паранджи), приходили и спрашивали нас, не нуждаемся ли мы в чем-нибудь», – пишет он. Они приносили ему хлеб, а взамен от ученого, говорящего на арабском, желали услышать молитву.

Ибн Баттута оказался гостем в Конье, городе Джелалиддина Руми, известного поэта из секты суфиев, который основал орден дервишей. Члены этого религиозного братства рассматривали танцы и вечерние молитвы как часть поклонения Богу. Джелалиддин был «святым высокого класса», отмечал Ибн Баттута. И поклонники относились к нему, буквально, как к «нашему хозяину».

Этика и эстетика его учения воплощены в вибрирующей музыке, песнопениях из Корана, поэзии и восторженных танцах. Со временем Конья превратилась в мощный, даже слишком мощный, религиозный центр. В своем стремлении создать светское государство Кемаль Ататюрк, основатель современной Турции, закрыл суфийские ложи в 1925 году.

Томас Эберкромби был приглашен к суфиям на празднование в честь Ибн Баттуты в один из кварталов Стамбула. Его представили двумстам правоверным мусульманам, собравшимся, чтобы почтить идеи Пророка. После угощения, состоявшего из чечевичной похлебки, риса, бобов и айвы, гостя проводили в восьмиугольный молитвенный зал.

– Входите, всем добро пожаловать. Присоединяйтесь к нам и делайте упражнения, которые освобождают душу.

Служба началась с глубоких вдохов и выдохов, а все собрание повторяло: «Ал-лах, Ал-лах, Ал-лах». Затем, в центре восьмиугольного пространства, под медленные барабанные ритмы молодой дервиш, в конической фетровой шапочке и в одежде, напоминающей юбку, начал крутиться против часовой стрелки, с вытянутыми руками – правая ладонь вверх, левая вниз. Эберкромби вовлекли в это действо, участники которого образовали концентрические круги вокруг танцовщика. Стоя плечом к плечу, люди вращались в направлении, противоположном движению дервиша и распевали звонкую мусульманскую молитву: «Ла иллаха и илла ллах», вначале медленно, потом быстрее и громче: «Нет Бога кроме Аллаха».

Все кружились быстрее и быстрее, подобно атомам или планетам, как вселенские лунатики, забыв о времени и пространстве, отдавшись вихрю и ритму этого песнопения. Танцевальный экстаз, считают они сами, стирает грань между душой и телом.

И только позже, сидя в комнате хозяина, взглянув на часы, гость понял, что провели они за этим занятием почти час. Куда ушло это время? – спрашивал он себя. Он занял свое место у ног главы дома, эфенди Сафар Дала, который уже в ночное время затеял разговор на мистические темы. На эфенди был белый колпак, а поверх простых широких брюк и свитера надета серая мантия суфия.

– Время, да, время, – начал он медленно, закуривая сигарету в длинном черном мундштуке. – Но разве время реально? Или это просто иллюзия, что-то придуманное человеком, чтобы определять свое место в безвременном пространстве? Для каждого лично время обретает различные формы. Оно похоже не на текущую реку, а на спокойное озеро, – продолжал он. – Замечал ли ты, например, что в мечтах прошлое, настоящее и будущее слиты воедино?

Расстались они под утро.

Под мелким моросящим дождем темного январского утра Томас Эберкромби доставили через Золотой Рог в иной мир – мир отелей и неоновых реклам. И на прощание он услышал: «Любовь, братство и щедрость – идеалы суфиев. Как и Ибн Баттута, ты никогда не останешься без друга в Турции».

Время не играло существенной роли для Ибн Баттуты, предпочитавшего неторопливые путешествия по суше более простым, но все же рискованным морским плаваниям. 51 день прождал он корабль и попутный ветер в черноморской крепости Синоп. А потом, уже в море пережил такой кошмар, что ему с попутчиками пришлось молиться о лучшей участи. И вспоминать турецкую поговорку: «Чем прибыль на море, лучше безопасность на суше».

В Крыму он застал упадок городов, основанных генуэзцами. Его удостоили чести участвовать в этом пиршестве, устроенном христианским эмиром в Кафе (Феодосии). Находясь в небольшой мечети, окруженной церквями, он вспоминает, как неуютно себя почувствовал: «Мы услышали звуки колоколов со всех сторон, и, никогда прежде их не слышавший, я был охвачен тревогой и попросил своего напарника подняться на минарет и прочитать Коран».

Путешествуя в глубь суши и по обдуваемым ветрами степным просторам, Ибн Баттута дошел до территории, контролируемой кочевниками Золотой Орды во главе с ханом Мухаммедом Узбек-ханом. Передвигался путешественник на огромной четырехколесной арбе с войлочными шатрами. Он пишет, что каждый может устроиться на ней, как того пожелает; на ходу можно спать, есть, читать, или писать. «Для собственного удобства я приготовил личную повозку, взяв в нее свою девушку-рабыню, другую повозку выделил для своего помощника… остальные попутчики передвигались на большой арбе, которую тянули три верблюда».

В Беш-Даге (нынешнем Пятигорске) путешественник был поражен лагерной стоянкой хана, представлявшей собой «обширный город на колесах… с мечетями и базарами в нем; дым кухонь поднимался в воздух (еду готовили прямо на ходу)».

Золотоордынцы в летнее время предпочитали отдыхать от жарких степных просторов Приволжья у прохладных гор и целебных источников. «В этих пяти горах, – сообщает Ибн Баттута, – источники горячей воды, которой турки моются… Они утверждают, что всякий, кто вымылся в ней, исцеляется от болезней…»

Со многими непривычными обычаями столкнулся Ибн Баттута в Золотой Орде. Он всегда имел терпение не спешить с выводами и не равнять все народы под привычный ему аршин. И помнил, что тот, кто быстро говорит, как правило, медленно думает. На одном из привалов он решил угостить эмира халвой. Но с удивлением встретил вежливый, но непреклонный отказ: для татаро-монголов есть сладости – позор. Чтобы убедить путешественника в том, что это не личная прихоть, а устоявшийся и строго соблюдаемый обычай, эмир рассказал предание. Хан Золотой Орды предложил как-то одному из своих мамлюков отведать кусочек халвы в обмен на обещание даровать ему свободу.

– Даже если ты прикажешь убить меня, я не притронусь к сладкому.

По всему судя, на взгляд наблюдательного Ибн Баттуты, выходило, что степняки были скорее язычниками, чем правоверными мусульманами, хотя они и чтили Коран.

Ибн Баттута подружился с одной из жен хана, дочерью византийского императора Андроника III. Когда она изъявила желание совершить поездку домой, в Константинополь, он решил сопровождать ее, хотя это и вынуждало его сделать дополнительный крюк в 2500 миль. Здесь, пожалуй, опять сыграла роль его природная любознательность и тяга, как бы мы сейчас сказали, к перемене мест. Это было не голое любопытство, а страсть к познанию в соединении с набожностью.

А в христианский Константинополь мусульманину без особого приглашения попасть было не так-то просто, хотя и был он окружен в течение столетий поселениями турок и арабов. И Ибн Баттуте едва ли представился бы когда-нибудь лучший шанс побывать там.

Он получил аудиенцию императора Андроника и через еврея-переводчика поведал ему о своих впечатлениях от Вифлеема и Иерусалима. Довольный встречей, император пожаловал ему царские одеяния и лошадь, а также организовал поездку по столице под охраной своего двора.

Нынешний стамбульский рынок, или «гранд-базар», по которому когда-то проходил Ибн Баттута, теперь покрыт сводом и тянется на 13 миль. Это одна из крупнейших торговых площадей в мире. На ней расположено около 4 тысяч хорошо оборудованных лавочек с коврами, золотыми ювелирными изделиями, глиняной посудой, изделиями из кожи и меди; здесь же находятся банки, рестораны, мечети.

Знаменитый храм Св. Софии Ибн Баттута увидел только снаружи. Естественно, как мусульманин, он отказался войти внутрь.

Ненасытны стремящиеся к знанию

После пяти недель пребывания в византийской столице Ибн Баттута возвратился по своему маршруту, но теперь уже через скованные морозом южные степи, в ставку Узбек-хана в Новом Сарае. Пересекая замерзшую Волгу, он колол лед, чтобы растопить его и совершить омовение. Видно, испытал он все трудности, которые приносит с собой зима в этих континентальных условиях в центре Евразии. «Бывало, одевал по три шубы и по двое штанов, – замечает он, – на ногах были валенки, а верху еще и сапоги из стеганых полосок материи, поверх которых вдобавок надевались сапоги для верховой езды из медвежьей шкуры». И далее следует его признание в том, что, «упакованный» таким образом, он не мог сам, без посторонней помощи взобраться на лошадь.

Но, кажется, Ибн Баттута никогда не жалел, что в своем стремлении к Индии он пошел таким окружным путем – через Сирию, Анатолию, Центральную Азию. Открывая эти страны для себя, он представлял их и всему миру.

Томас Эберкромби, так же как и его предшественник шесть веков назад, был укутан в теплую одежду, когда российский археолог Евгений Мусков вел его по ветренной промерзлой степи к месту раскопок в Новом Сарае, в двух часах езды от Волгограда. Чтобы попасть сюда, ему потребовалось разрешение КГБ. Они пробились через снежные наметы к 150 могилам, которые доктор исторических наук Мусков раскапывал последние десять лет.

По словам специалиста, Новый Сарай во времена Ибн Баттуты был центром империи и включал прочные дома на речном берегу, расположенные на расстоянии дневного переезда друг от друга. Здесь, на раскопках, найдены бронзовые зеркала, глиняные фляги, множество серебряных монет с арабской вязью. А на поверхности от столицы Золотой Орды ничего не осталось, кроме отдельных кирпичей. Но даже и этот строительный мусор был подобран для различных нужд после того, как Тамерлан сровнял город с землей в 1395 году.

От Волги за 40 дней на повозке (теперь он делил ее с тремя девушками-рабынями) Ибн Баттута добрался до Хорезма, богатого, многолюдного оазиса, расположенного на юге от Аральского моря. Еще 18 дней потребовалось ему, чтобы верхом на верблюде пересечь голы пустыни Узбекистана и попасть в сказочные Бухару и Самарканд.

Бухара еще не оправилась тогда от опустошительных набегов татаро-монгольских орд. Ибн Баттута восхищается ее садами, но при этом замечает, что «мечети, медресе и базары все еще лежат в руинах».

Когда Эберкромби впервые посетил Бухару в начале 70-х годов, он нашел этот город сонным и апатичным. Восточная яркость соседствовала с невзрачной одеждой. Атеизм был господствующей «религией». Русский язык вытеснял узбекский и таджикский.

Теперь, 20 лет спустя, он обнаружил, что ислам вышел на поверхность. Молодой ректор показал ему медресе XVI столетия с голубым куполом, тщательно отреставрированное советскими архитекторами, провел его по классным комнатам, кухням, крытым аркадам, мечети. В главном дворе расхаживали студенты, заучивающие уроки по исламу, юриспруденции, арабскому языку. Одеты они были в тюрбаны, черные сапожки и чапаны – узбекские халаты из полосатой хлопчатобумажной ткани.

Традиции мусульманского гостеприимства, поддерживающие Ибн Баттуту во время его длинного пути, не забылись в Средней Азии и сейчас. Поэтому Эберкромби не был удивлен, когда друг в Самарканде пригласил его к себе домой на чай. Стол был уставлен всем, что принесли братья хозяина со своих дворов: яблоками, грушами, абрикосами, виноградом, миндалем, персиками, свежеиспеченным хлебом.

Хотя ислам запрещает употребление алкоголя, все же многие узбеки ныне спокойно относятся к нему. За столом были открыты бутылки узбекского шампанского и коньяка, затем был дан сигнал женщинам нести главные блюда: луковый суп, маринованные помидоры, люля-кебаб в холодном виде, огурцы, кислое молоко, дымящийся плов из баранины.

Из Самарканда Ибн Баттута со своим отрядом повернул на юг и через Оксус (ныне Амударья) двинулся к главной цели своего путешествия – Индии. Но, как обычно, он выбрал наиболее кружной путь, на этот раз через Мешхед и Нишапур в Персии и пустынные плато северного Афганистана. В Кундузе он стал лагерем на шесть недель, чтобы дать возможность лошадям и верблюдам отдохнуть на пастбищах перед снежными перевалами Гиндукуша и пустынями Синда, что лежали за этими горами.

На Мулташе, притоке Инда, между Синдом (нынешний Пакистан) и Индией, Ибн Баттуте удалось получить средства от местных купцов на подарки султану Моголов, потом отправить курьера с сообщением о своем предстоящем прибытии в Дели. Посланцы оказались даже более быстрыми, чем местный «поим-экспресс»: «От провинции Синда до столицы султана… на путешествие обычно уходит пятьдесят дней, но мое письмо преодолело это расстояние за пять».

С комфортом довелось проехать Ибн Баттуте по этой населенной местности с отрядом персидской знати, их семьями, рабами и двадцатью поварами. Но это не уберегло от опасностей пути. Он описывает, что «на открытом месте на нас напали гяуры – восемьдесят пеших и двое конных… но сражались мы стойко… убив одного из всадников и около двадцати пеших солдат… Одна стрела попала в меня, а другая – в мою лошадь, но великодушный Аллах хранил меня. Стрелы неверных не имеют силы. Мы повезли головы убитых до замка Абу Бакар… и вывесили их на стенах».

Оковы и золотые тяжелы

В Индии Ибн Баттуте довелось увидеть не только суфийских сектантов, искусно исполняющих радения с огнем, но и добровольное самосожжение женщин. Их провожала торжественная процессия, а они, позвякивая серебряными побрякушками, смеялись и улыбались всем. «Вместе с ними мы проехали около трех миль и добрались до тенистого места, где было много воды и деревьев. Там были разбиты четыре палатки, в каждой из них – горка камней, а между палатками – бак с водой. Солнце не проникало сквозь густые кроны, и казалось, что мы находимся в аду. Подъехав к этому месту, женщины залезли в бак и там, под водой, сняли с себя одежды, которые тут же были розданы нищим. Из воды они вышли в грубых холщовых рубищах, подвязанных у талии. Неподалеку от бака в низине был разожжен костер. Чтобы пламя было выше, в него лили кориандровое масло. Вокруг стояли пятнадцать мужчин с вязанками хвороста и еще около десяти человек с сухими поленьями. В ожидании женщин у костра собрались трубачи и барабанщики. Несколько мужчин прикрывали огонь белым полотнищем, чтобы женщин не смущал его вид. Одна из них приблизилась к костру и резким движением вырвала полотнище из их рук. Затем она сложила руки за голову и бросилась в огонь. В тот же миг грохнули барабаны, запели трубы, и мужчины стали подбрасывать в костер вязанки хвороста, Поднялся страшный крик». Глядя на все это, Ибн Баттута чуть было не упал с кона. Спутники побрызгали его водой и привели в себя.

В Дели Ибн Баттута встретил легендарного индийского султана Мухаммеда Ибн Туглака в его дворце Джеханпаннахе, в зале «тысячи колонн». Правителя сопровождал его визирь, дюжина министров, чиновники и рабы, включая «держателя веничка, гоняющего мух», – за ними стояло окружение из 200 вооруженных солдат, 60 лошадей в царской сбруе и 50 слонов в шелке и золоте.

Путешественник описывает капризного султана как человека набожного, щедрого, смелого, но часто непредсказуемого: «…Из всех встреченных мной людей этот монарх больше всего любит делать подарки и проливать кровь. У своих ворот он никогда не оставляет без внимания бедняков и осыпает их дарами, но тут же может и казнить человека».

Несмотря на тяжелый характер султана, Ибн Баттута провел семь лет при его дворе, став судьей в Дели. Сносить своенравие властелина помогало великому путешественнику, теперь ставшему придворным человеком, в некотором смысле его раболепие. Сам он еще с первой встречи с султаном пишет: «При каждом его добром слове я целовал ему руку». Но то была не личная черта Ибн Баттуты, а скорее обычай того времени. И его покорность щедро вознаграждалась. Когда эти щедрые траты ввергали его в долги, золото султана возвращало ему платежеспособность. Но вот дружба с местными суфиями чуть не стоила ему жизни. Как-то посещение Ибн Баттутой их секты до того разгневало султана, что он приказал посадить его под домашний арест.

«Я был заперт в течение пяти дней и каждый день без конца повторял Коран от корки до корки», – рассказывает путешественник. Сектанта, которого он посещал, казнили, а Ибн Баттута был освобожден. В благодарность Аллаху он роздал все, что имел, поделившись с нищими даже своей одеждой торговца, и стал вести жизнь религиозного отшельника.

Через пять месяцев его вновь принял султан, сменивший гнев на милость. Как переменчива судьба: на этот раз султан назначил его послом в Китай! Бродячий ученый, вышедший из Танжера с несколькими грошами в кармане, теперь, в 1341 году, возглавил величественный караван. И какой! Сотню знатных и благовоспитанных людей, с наложницей для каждого и индусскими танцовщицами. При них был многочисленный и дорогой скарб: золотые подсвечники, парча, мечи, перчатки, вышитые жемчугами. С ними же возвращались десятки китайских посланников. И всех их сопровождала тысяча королевских всадников.

Новый посол повел свой царственный караван на юг, к Индийскому океану. И тут снова, как в свое время на пути к Индии, на Ибн Баттуту напали из засады разбойники. Ограбленный, лишившийся одежды и меча, он едва не погиб в безлюдной местности, но был спасен мусульманским отрядом.

Оправившись от пережитого, он собрал свой посольский отряд, разместил его на четырех больших доу в Камбейском заливе и поплыл вдоль Малабарского побережья, населенного разным людом, – до Каликута. О последнем он замечает, что тот «посещается купцами из Китая, Суматры, Цейлона, Мальдивских островов, Йемена и Фарса (Персии)».

Он нанял три китайские джонки для долгого плавания на восток – два больших судна с 12 парусами и командой численностью почти в тысячу человек и меньший корабль для себя и своей свиты. Первые два предназначались для подарка правителю.

В день отплытия Ибн Баттута задержался на берегу, чтобы совершить пятничную молитву. В это время неожиданно разразилась буря. Шторм заставил весь флот войти в мелководную гавань, где неповоротливые джонки быстро сели на мель и были разбиты. Сокровища, рабы и лошади пошли ко дну. А ему лишь приходилось смотреть, как его небольшой корабль со всеми товарами и рабами – причем один из них держал его ребенка – отчаянно пытался пробиться в море.

Но пучина поглотила и его, и Ибн Баттута остался на берегу с десятью динарами в кармане и молитвенном ковриком…

Это произошло в Каликуте, городе кораблестроителей, и Томас Эберкромби, посетив его, отметил, что до сих пор при сооружении парусных доу используют ручные пилы и киль для 600-тонного корабля устанавливают всей бригадой на глазах заказчика.