Текст книги "Двадцать невымышленных историй"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Ростислав Самбук,Григорий Глазов,Василий Глотов,Анатолий Стась,Дорошенко Мария,Юрий Звягин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Плечистый удмурт быстро и ловко завернул пачки денег в кусок полотна, перевязал пакет крест-накрест шпагатом и попросил попа покрепче завязать узелок... Потом взял с пола мешок, в котором они принесли шкатулку, перекинул его как плащ на руку и сказал попу, держа пакет с деньгами:

– Вот твои деньги, батюшка. Видишь, я бросаю их в ящик...

Но плечистый не успел бросить пакет, потому что в это время старый удмурт вдруг застонал. Поп испуганно посмотрел на него. Плечистый что-то сурово и раздражённо крикнул старику и тот замолчал.

– Вот видишь, я пакет с деньгой на твоих глазах бросаю в ящик... – повторил здоровяк.

Он бросил пакет в ящик, закрыл крышку. Старый удмурт тут же подскочил и дрожащими руками повернул ключ.

– Старый дурак, – сказал с улыбкой удмурт, обращаясь к попу, – боится. Ладно, пусть ключ у него будет. Ну, мы идём. Присматривай, батюшка, за ящиком. На твою совесть. Перед богом отвечать будешь, если что случится. Мы скоро: туда и обратно. Сегодня вечером домой ехать будем.

Удмурты ушли. Младший понёс на руке старый мешок.

Долго ждал отец Степан своих новых знакомых. Он был спокоен – сундучок с золотыми монетами и его деньгами стоял у ног, под столом. Правда, батюшке очень хотелось загрести горсть монет и поиграть ими, пересыпая из руки в руку. Но полубезумный удмурт забрал ключ с собой...

Наступил вечер. Батюшка терпеливо ждал. Прошла бессонная ночь. Удмурты не появлялись, они как сквозь землю провалились, оставив батюшке и золото, и бумажные деньги.

Утром отец Степан, вооружившись гвоздодёром и ломиком, сорвал колодку с сундучка. Лицо его сразу оживилось – он увидел пакет с деньгами и монеты, которые толстым слоем покрывали дно сундучка. Зачерпнул полную горсть монет, поднёс руку к глазам и... замер. Это были не золотые пятёрки, а новенькие бронзовые двухкопеечные монетки.

Отец Степан мужественно выдержал первый удар судьбы. Пусть удмурты хотели обмануть его, заменив золото бронзой, – рассуждал он. – Но ведь этим мошенникам не удалось выполнить своё намерение – его деньги, пакет с его деньгами остался в сундучке. Значит, он ничего не потерял, но приобрёл некоторый опыт. А жизненный опыт иногда дороже золота...

Отец Степан сел за стол, разорвал шпагат на пакете, развернул полотно...

Батюшка не вскрикнул, не застонал, не заскрипел зубами, он только застыл, окаменел, сидя за столом, взгляд его остановился. Лицо стало серым, глаза глубоко запали.

Перед ним лежали пачки нарезанной аккуратными четырёхугольниками газетной бумаги...

* * *

– Невероятная, фантастическая история! – скажет читатель.

«Невероятная, фантастическая история!» – думал и я, слушая рассказ старшего лейтенанта милиции Ефима Шпака. Трудно, почти невозможно было поверить в то, о чём по служебному сухо и деловито рассказывал этот молодой сероглазый следователь.

Но фактам нельзя не верить. Преступники были арестованы.

Старший лейтенант Шпак показал один из тех железных ящиков, которыми пользовалась шайка мошенников, показал кучу новеньких двухкопеечных монет, которые они выдавали за золотые пятёрки, график разъездов, установленный и зафиксированный им на карте во время следствия. Он называл имена потерпевших и их точные адреса, а также суммы денег, которые были выплачены мошенникам за «золото».

Оказалось, что коломыйскому священнику компанию составили некоторые священнослужители Львовской, Черновицкой и Станиславской областей. Так, ходоровский батюшка Петр отдал мошенникам за ржавую железную шкатулку с бронзовыми монетами двадцать тысяч рублей. В этой операции попу помогала его родная дочь, которая силой женской привлекательности пыталась добиться скидки у «милых старичков». Кроме попов, «удмурты» обманули также несколько врачей-дантистов.

– Вас, наверное, интересует «техника» мошеннического номера? – спросил меня Шпак – Как именно бронзовые монеты превращаются в золотые, а золотые в бронзовые? И, потом, пакет с деньгами? Ведь пакет на глазах у попа Степана был брошен в ящик...

– И в самом деле, как это? – воскликнул я.

– У мошенников, кроме бронзовых монет, было несколько настоящих золотых. «Удмурт» показал их отцу Степану во время первого визита. Когда принесли и открыли шкатулку, «удмурт» только делал вид, будто он берёт из шкатулки, а потом бросает туда монеты. На самом же деле он бряцал бронзой, а золотые монеты держал, зажав в кулаке. Это требует некоторой ловкости, но не так уж и сложно. Операция с пакетом также проста. Мошенники заранее готовят пакет, завёрнутый в кусок такой же ткани и обвязанный таким же шпагатом. Это у них называется «работать с куклой». Вся трудность состоит в том, чтобы отвлечь на какое-то мгновение внимание покупателя и враз заменить пакет с деньгами «куклой». Старый удмурт отвлёк внимание попа, и в тот же миг «кукла» и пакет с деньгами поменялись местами. Затем «куклу» мошенник бросил в ящик, а пакет забрал с собой, держа в руке под мешком.

– Но почему мошенники охотились в основном на попов?

– О, это очень интересный вопрос, – сказал следователь. – Было бы хорошо... – он не закончил и снял телефонную трубку. – Товарищ старшина? Говорит Шпак. Вы уже отправили Шамашашвили в тюрьму? Нет? Отлично! Приведите его ко мне. Нужен на несколько минут...

Шпак положил телефонную трубку на рычаг, обратился ко мне:

– Сейчас вы увидите главного «удмурта» – Исаака Шамашашвили. Следствие закончено, я могу показать его вам. Это наглый, но весьма колоритный тип с психологией хищника и с претензиями на философские рассуждения. Шамашашвили, как и его соучастники Вахтангадзе, Пичгадзе и Гарчумелия, родом из Грузии, но в родных краях они появляются очень редко. Все имеют большой криминальный стаж. Например, криминально-воровская «карьера» семидесятилетнего Элисто Вахтангадзе началась ещё в дореволюционное время. Выдавая себя за сына богатого грузинского князя, он знакомился с купцами, а затем различными мошенническими трюками выманивал у них крупные суммы денег. Вообще, как говорят, – наследие проклятого прошлого...

В дверь постучали, и худенький милиционер ввёл в комнату следователя коренастого мужчину вышесредней упитанности, небритого, лохматого, с чёрными заспанными глазами. Модный джемпер обтягивал его круглый живот, во рту блестела золотая коронка.

Шамашашвили охотно отвечал на мои вопросы. Он говорил с лёгким акцентом, держался развязно.

– Отвечаю, гражданин, по порядку. Почему мы искали именно попов? Во-первых, у попа есть деньга и держит он её не в сберкассе, а дома. Во-вторых, я не встречал в своей жизни более жадных людей. Поверь мне, дорогой, я специалист в этом вопросе. Попа убивает жадность. Думаешь, он глупый, поп или ксендз? Нет, он умный и хитрый человек. Когда я начал с батюшкой Степаном разговор, он мне не верил. Ни капли! Как же можно поверить: я говорю, что бедный, голодный, а он видит, что у меня пузо и толстая морда; говорю, что золота не видел, а во рту блестит золотая коронка. Не верил. Тогда я ему – золото в глаза... Этого он не выдерживает. Золото для него горит ярче солнца. И поп пьянеет, делай с ним, что хочешь, он думает только о богатстве. Не веришь? Я сам, дорогой, иногда смеюсь, сам своим глазам не верю. Но это факт. За золото, за богатство поп-батюшка готов отдать не только церковные деньги, но и свою душу... Ещё одно важное обстоятельство. Поп, конечно, не сразу заявляет в милицию – стесняется. А нам это на руку. Вот почему мы в основном попов посещали. Их легче обжулить. Ясно, дорогой?

Я ничего не ответил мошеннику и даже не посмотрел вслед, когда низкорослый милиционер выводил его из кабинета следователя. Откровенно говоря, и мошенники, ловко выманивавшие деньги у священнослужителей, и сами «потерпевшие» не вызывали у меня ничего другого, кроме чувства отвращения. Ведь в конце концов такой вот Шамашашвили мало чем отличается от отца Степана. Оба они – и мошенник, и батюшка – поклонялись одному и тому же богу – деньгам, оба, движимые ненасытной жадностью, стремились к лёгкому обогащению.

Но отцы Степаны отдавали мошенникам не только свои, но и собранные прихожанами церковные деньги. И я невольно подумал о тех простых, доверчивых людях, которые несут корыстолюбивым «духовным пастырям» карбованцы, не ведая, в какие грязные руки они часто отдают свои трудовые сбережения.

Для них, для тех простых, доверчивых людей, и записана эта невыдуманная история.

Степан Кириленко
С чужим паспортом

Что произошло со студенткой Кордонской.

Полковник Ларин ещё раз пристально взглянул на Иванюка. Неизвестно, удовлетворила ли его вытянутая фигура старшего оперуполномоченного с выражением готовности на лице, только он ещё раз повторил:

– Значит, придётся начинать с уточнения данных.

Действительно, дело было из тех, что любое предположение могло развеяться сразу. Исчезла двадцатисемилетняя женщина. В квартире проживала одна. Ни соседи, ни институтское начальство, ни подруги не знали о её отъезде. Возможно, она вот-вот появится. Но почему такой озабоченный вид у полковника?

Уже на улице, обходя прохожих, Иванюк решил, что ему сейчас надо повторить всё, что до него сделал лейтенант Глущенко: расспросить соседей и осмотреть квартиру.

Вдыхая полной грудью свежий морозный воздух, Иванюк быстро миновал шумный бульвар. Через несколько кварталов была улица Лысенко.

В хорошем месте расположено четвёртое отделение. Рукой подать от центра – а такой уютный уголок. Прямо от дома начинается большой старый парк, и тянется он до подножия горы, возвышающейся над всем городом. Здесь живописная природа летом и как-то вольготно теперь, когда сквозь ветви деревьев проступает белая шапка горы.

Оперуполномоченный четвёртого отделения Глущенко, предупреждённый по телефону, ждал Иванюка. Разговор сразу вошёл в деловую колею. Дважды внимательно перечитал Иванюк протокол предварительного осмотра квартиры Кордонской, про себя отметил каждую зафиксированную вещь.

Биография пропавшей студентки третьего курса мединститута была довольно солидной: участница Отечественной войны, имеет правительственные награды, демобилизована из армии в звании лейтенанта медицинской службы. С фотокарточки смотрели чуть задумчивые, спокойные глаза, мужественное, даже суровое лицо. Ничто не напоминало романтического нрава, который приводит к разным неожиданностям.

– Какие отношения у неё с соседом, инженером, кажется? – спросил Иванюк и покраснел. Лейтенант Глущенко был вдвое старше его и, наверное, более опытный. Может, он скептически относится к Иванюку, наперёд отгадывает каждый вопрос.

Однако всё это Иванюку только показалось. Глущенко был подчёркнуто равнодушен и спокоен. Только какие-то неуловимые искорки вспыхивали в его глазах, когда взгляды собеседников встречались.

– Прекрасные, – Глущенко говорил медленно, но так, как будто не придавал никакого значения своим словам. – Семашко – инженер. Живут рядом уже третий год. В квартире Семашко всегда кто-то дома – Кордонская предупреждала их, как только уходила надолго. Ежедневно виделись. Трёхдневное отсутствие соседки встревожило инженера. И он пришёл к нам.

Глущенко, видимо, не придавал большого значения этому делу. Так и высказался:

– Три-четыре дня отсутствия – слишком малый срок, чтобы поднимать всех на ноги. Конечно, расследование надо вести, но... – Тут он потянулся к шинели, угадав намерение Иванюка немедленно посетить квартиру.

Внизу к ним присоединился участковый уполномоченный Покотило. Он вёл наблюдение за квартирой после заявления инженера. По дороге рассказал всё, о чем удалось узнать.

Оказалось, Кордонская поддерживала связь с врачом Мельником, у которого по этому поводу были семейные и служебные неприятности.

– Романчик со дней войны, – охотно рассказывал Покотило и почему-то потирал руки.

Они вышли на окраину города. Здесь начиналась улица Громкая, на самом же деле она была почти безлюдной в предобеденное время.

Глущенко указал на двухэтажный дом под горой.

Преступник не оставил следа.

Комната была обставлена скромно, но уютно. Посередине стол, покрытый цветастой скатертью. Вокруг – четыре стула. Два из них отодвинуты, как будто двое только что встали и вышли. Поднята крышка рояля. Сверху на этажерке – аккордеон, также словно оставленный после игры ненадолго. Как сказала Полина Григорьевна, мать Семашко, которая также присутствовала при осмотре, Кордонская не терпела беспорядка в комнате.

На столе Иванюк увидел пепельницу со скрученной сигаретой и взглянул на Глущенко. Тот виновато опустил глаза. Вещи остались нетронутыми после первого посещения, их уже видели, и настороженность Иванюка передалась присутствующим. Никто не сказал лишнего слова. Даже подвижное лицо Покотило приняло деловое выражение.

Во второй, меньшей комнате, также был порядок. Старательно застеленная кровать, шкаф, трюмо. Одного внимательного взгляда было достаточно, чтобы убедиться: чужая рука здесь не хозяйничала. Следовательно, Кордонская не намеревалась покинуть квартиру надолго.

Оставалось помещение для ванны. Иванюк уже знал, что использовалось оно не по назначению: там сваливали топливо.

Как только участковый открыл плотно подогнанную дверь, как оттуда ударило несвежим воздухом. По встревоженным лицам Глущенко и Полины Григорьевны, которые стояли рядом, Иванюк понял: их это поразило.

Немедленно было принято решение. Осторожно, полено к полену, перенесли дрова в свободный угол, разворошили кучу угля. Под ней был... труп Кордонской.

Нельзя было терять ни минуты. Послали за экспертами.

Тем временем старательно очистили от угольной пыли тело погибшей. Шея Кордонской намертво была затянута полотенцем.

На правом виске – небольшой синяк и больше никаких повреждений на теле.

Впоследствии эксперт-медик установил, что Кордонская сначала была оглушена ударом каким-то твёрдым предметом, но смерть произошла от удушения.

Более внимательный осмотр вещей не дал никаких последствий. Убийца, прежде чем покинуть квартиру, старательно вытер все предметы, на которых могли остаться отпечатки пальцев или другие следы.

Какова же цель?

Возможность грабежа отпала. Пришедшая в себя Полина Григорьевна ещё раз сказала, что все вещи Кордонской, которые она часто видела в комнате, – на месте. То же самое подтвердили и супруги Семашко, когда инженер и его жена, работавшая в школе, вернулись с работы.

Хотя настроение этой семьи было до предела подавленным, Иванюк расспросил обо всем, что могли знать соседи.

Жила Кордонская скромно, гостей почти не принимала. Ни Семашко, ни его жена, ни Григорьевна не помнили случая, чтобы к ней заходил кто-то из мужчин. Кроме доктора Мельника, конечно. Его они знали. Но врач более полугода назад уехал из города и здесь больше не появлялся.

Уже после отъезда приходила к Кордонской его жена – высокая тучная дама с решительным и властным характером. Её посещение запомнилось – она вела себя шумно и угрожала Кордонской, что убьет её.

Способ, которым было совершено преступление, тщательная маскировка следов отрицали предположение мести женщины над соперницей. Однако догадка оставалась и требовала тщательной проверки.

Иванюк посетил институт. Кордонская училась хорошо, широких знакомств не вела. Одевалась она изысканно, хотя не роскошно, имела золотые часы с браслетом, драгоценный с рубином перстень, золотые серьги. Ни одной из этих вещей ни на убитой, ни в её квартире не обнаружено. Итак, убийство связано с ограблением или провокацией грабежа?

Среди студентов ближайшей подругой Кордонской была однокурсница Мария Терновая. Пребывание в армии во время войны сблизило их, и затем они учились вместе в институте. Мария навещала подругу, бывала с ней в кино, театре, но о её намерении куда-то уехать не знала.

Удивляло одно обстоятельство. У Терновой жили на квартире две студентки того же института – Леля и Люся. Они также хорошо знали Кордонскую, а Люся даже ночевала у неё за день до этого трагического события. Обе студентки в тот же день, когда произошло убийство, оставили институт, даже не забрали документы и уехали к родителям – одна в Харьков, вторая – в Ленинград. Мария говорила, что девушки в день отъезда нервничали, почти не разговаривали ни с ней, ни между собой.

Что же вызвало этот внезапный отъезд?

Иванюк еще раз побывал у Семашко. Полина Григорьевна в последний раз видела Кордонскую того же 20 декабря. Ничего необычного за ней не приметила. Вечером её сын с женой пошли в театр, и она осталась в квартире одна. Через стену слышала, что у Кордонской играли на рояле и на аккордеоне одновременно. Иногда был слышен разговор. Второй голос был мужской, но Григорьевна не видела, когда и кто зашёл к соседке.

Иванюк открыл письмо на имя Кордонской. Оно было датировано 21 декабря, от врача. Мельник изливал свои чувства и тревожился молчанием Кордонской.

В «салоне» Глафиры Семёновны.

Глафира Семёновна открыла после первого звонка и пригласила гостей в свой «салон». Так она называла самую большую из четырёх комнат своей квартиры. Иванюк принял решение переговорить с женой Мельника после того, как выяснилось, что она непричастна к делу. Оперуполномоченный Глущенко и участковый Покотило собрали детальные сведения о местонахождении Глафиры Семёновны в течение целой недели.

Помня строгие и неоднократные предупреждения начальника отдела – никогда не тревожить граждан каким-либо подозрением, Иванюк явился не сам. Он обратился в областной отдел здравоохранения, где хорошо знали Мельника, и ему дали в помощь сотрудника отдела Белова.

Глафира Семёновна хорошо знала Белова – тот не раз бывал у Мельников. На Иванюка она не обратила внимания, хотя Белов попытался отрекомендовать его.

– Заходите, заходите, – засуетилась она, как только увидела гостей, – А я уже думала – забыли о бедной вдове. Товарищ Белов, вы же знаете мой салон. И почему вас всегда надо уговаривать? Вы же мой ближайший защитник.

«Салон» представлял собой довольно большую комнату, но настолько загромождённую шкафами, столиками, подставками, зеркалами, что передвигаться свободно здесь было невозможно.

Когда посетители сели, Глафира Семеновна, высокая, грузная, в засаленном до блеска халате, опустилась на стул. Говорить она не переставала. Рассказывала, как своими руками обставила все четыре комнаты, как не оценил этого её неблагодарный муж.

Глафира Семеновна заставила-таки гостей осмотреть остальные комнаты. Какой работой была занята женщина – неизвестно, только в комнатах и на кухне, куда также пришлось заглянуть, царил кавардак, а грязи было столько, хоть машиной вывози.

Когда же хозяйка начала высказывать угрозы в адрес Кордонской, Иванюк и Белов переглянулись и вежливо остановили её.

– Простите, Глафира Семёновна. Вы, говорите, были у неё? Расскажите нам обо всём подробно.

– Чтобы я о ней рассказывала? – махнула она рукой. И тут посыпались оскорбительные выражения, какие только могла подобрать эта разгневанная женщина. Она смертельно ненавидела Кордонскую. Успокоив хозяйку и попросив её не принимать никаких «активных» мер, оба вздохнули с облегчением, когда уже оказались на лестнице.

В эту минуту Иванюк с сочувствием подумал о Мельнике.

Люся.

Версия о мести отпадала. Теперь Иванюка интересовали студентки, которые так внезапно покинули институт. Особенно Люся – она ночевала у Кордонской и могла кое-что рассказать. Может, существовала какая-то связь с её неожиданным отъездом?

В распоряжении Иванюка были скудные данные. Люся Петрова приехала из Ленинграда, отец её, Леонид Иванович Петров, работал доцентом в каком-то техническом вузе, адреса в личном деле студентки Петровой почему-то не было.

Согласовав свои действия с начальником отдела, Иванюк немедленно отбыл в Ленинград, но там оказалось двенадцать Леонидов Ивановичей Петровых. Какой из них имел дочь Люсю, надо было искать.

Чтобы не вызвать подозрения, Иванюк под видом работника горкоммунхоза начал ездить от квартиры к квартире Петровых. Лейтенанту не очень повезло: только в девятой квартире узнал он о том, что ему надо. Правда, Люси дома не было.

На следующий день её вызвали в отдел уголовного розыска. Люся появилась не одна, а в сопровождении встревоженных папы и мамы. Родители опасались, что легкомысленная дочь в далёком городе что-то совершила. Они ни на шаг не отставали от Люси и только после долгих уговоров согласились ждать её у дверей кабинета следователя.

Иванюк и девушка остались один на один. Люся держалась независимо, не сводила больших синих глаз с лейтенанта, то и дело манерно подергивала плечом. Видно было, что разговор этот ей не по душе.

– Почему вы оставили институт? – спросил наконец Иванюк.

– Если это вас интересует – пожалуйста: мне надоело учиться.

– Других причин нет?

– Вы хотите прочитать мне мораль? Неоригинально. Каждый день слышу это от родителей. Я им сказала: если они не перестанут меня уговаривать – оставлю и их и уеду куда подальше. Надеюсь, задерживать меня не будете?

– Иванюк поднялся. Лицо его приобрело суровое выражение.

– Возможно, и придётся, если не будете говорить откровенно и честно. Скажите, вы хорошо знали студентку Кордонскую? Ночевали у неё?

Люся растерялась, но не сбавляла тона.

– Хоть бы и так. И знала, и ночевала... С каких это пор...

– В тот же день, как вы покинули институт, Кордонская была убита в квартире. Посмотрите.

Иванюк положил перед Люсей фотографию убитой, сделанную в тот момент, когда её вытащили из-под углей.

Люся побледнела и тихонько вскрикнула. Она порывисто поднялась, а потом бессильно опустилась в кресло.

– Я–я... Да что же это такое? Ой... заберите, я всё скажу... Но я ничего об этом не знаю. Не смотрите на меня так страшно...

Теперь пришлось её успокаивать. Руки девушки мелко дрожали. Она растерянно прижимала платочек к глазам. Иванюк спрятал фотокарточку, предложил воды. Со временем она начала свой отрывочный рассказ.

– Я вам сказала неправду. Перед отъездом ночевала у Кордонской, но разве я думала... Мы поссорились с Лелей... Вернее, не поссорились – разошлись... Навсегда. Мы были самыми близкими подругами, пока не появился этот. Мы поклялись в верности навеки... А он обеих нас обманул. И мы скрывали это друг от друга. Я не знала, что она тоже с ним. И вдруг всё выяснилось... И мы не могли больше видеться. Я сказала Леле: «я бросаю всё и уезжаю». Ты испортила мою жизнь, мою веру в дружбу. Не захотела ночевать с ней и пошла к Кордонской. Она меня уговаривала, успокаивала. Я очень прошу вас, не говорите об этом родителям. Они и так на меня смотрят, как на сумасшедшую. Всё время допытываются, не совершила ли я чего-то.

Иванюк чувствовал. Люся говорит искренне. Она уже овладела собой, хотя известие о смерти Кордонской ошеломила её.

Разговор затягивался. Надо было кончать.

Иванюк сказал, что будет очень благодарен, если Люся согласится помочь ему в розысках преступника. От неё требуется очень мало: вспомнить, до малейшей мелочи, всё, что она видела в квартире Кордонской. Не было ли у неё знакомых, какие планы у неё были на тот день и вечер? Люся охотно согласилась. Договорились, что встретятся на следующий день и уже не в кабинете следователя, а в парке.

Иванюк пригласил родителей и извинился перед ними, сославшись на то, что вызвал Люсю по ошибке.

На второй день ровно в двенадцать они встретились у входа в парк. Люся рассказала, что у Кордонской была трижды. Последний раз ночевала. Обстановка обычная. Она начала перечислять мебель, домашние вещи. Кордонская любила по вечерам играть на рояле и аккордеоне. Аккордеон выносила из спальни, где закрывала его в шкафу. В шкафу была одежда: костюмы, платья, макинтош.

Иванюк старался не пропустить ни слова. Не все вещи, которые перечисляла Люся, были ему знакомы. Переспрашивал, запоминал. Открытием для него стало то, что у Кордонской было два кожаных чемодана – стояли они под кроватью. Что в них было – Люся не знала. Однако её дополнения были ценны.

– Знаете что, – решительно заявила Люся, – я бы советовала вам увидеться с врачом Мельником. Он, наверное, расскажет лучше меня. Ведь они пять лет... – Люся вдруг замолчала.

Иванюк понял: девушка испугалась, что её совет поймут как намёк на вину врача. Он развеял эту мысль девушки и добавил, что думал увидеться с Мельником, а теперь обязательно поедет к нему.

Люся вспомнила, что в ту ночь, которую она провела у Кордонской, говорили почти исключительно о её, Люсином, несчастье. Чтобы развеять тяжёлые мысли девушки, Кордонская ссылалась на себя, рассказывала о своём нелёгком положении. Ведь у Мельника есть семья, но она любит врача, и кто знает, чем всё это закончится. Кордонская была очень разборчива в знакомствах. На следующий вечер собиралась идти куда-то, кажется в театр, и, если Люсе не изменяет память, намекала, что за ней должен зайти... да, да, Николай...

Люся снова растерянно взглянула на Иванюка. Мельника, она это знала, также звали Николаем.

И тут же возразила:

– Нет, нет, может, я ошибаюсь. Ведь о враче вспоминала Кордонская совсем иначе... Ну, как говорят о человеке, которого очень любят. Подождите, подождите... Ой, какая же я, наверное, смешная... Кажется, Кордонская говорила, что к ней зайдёт студент Николай...

Да, это было досадно: среди знакомых Кордонской ещё никто не называл ни одного Николая, кроме Мельника.

Больше Иванюк ничего не узнал. Но и этого было достаточно. Итак, неизвестный оставался в тени... Николай... Может, он и вовсе не существует?

Иванюк взвешивает факты.

Служебные дела сводили Иванюка с разными людьми. И всегда случалось так, что, пока установишь лицо, причастное к преступлению, встречаешься со многими, которые также оставляют в памяти определённый след. Одни нравятся, другие вызывают неприязнь, третьи – одновременно и то и другое. Другие заставляют сомневаться в чистоте человеческого достоинства.

Иванюк готовился к встрече с врачом. До сих пор он только слышал о Мельнике, имел возможность видеть его жену. Глафира Семёновна решительно не понравилась ему. Что-то было в ней неисправимо фальшивое. Искренней она была только в ненависти к Кордонской и злости к мужу. Сколько лет она прожила с Мельником? Судя по возрасту детей, больше десяти. И что общего было между этими людьми, что их связывало? В той драме, в которой разыгралась в семье, Глафира Семёновна выступала как незаслуженно потерпевшая. На её стороне были закон, общественное мнение, мораль – всё это она пустила в ход и имела право добиваться поддержки.

И всё же Мельник не сдавался. Он заслуживал осуждения за разлад в семье. Но кто мог его заставить любить женщину, которая не вызывала уважения?

Для того же, чтобы заслужить благосклонность такой женщины, как Кордонская, необходимо было быть исключительно честным и хорошим человеком. Никакие корыстные цели здесь, конечно, не преследовались. Кордонскую Иванюк знал уже настолько, что последнее предположение по отношению к ней считал бессмысленным. И только Глафира Семёновна в своей слепой ненависти к «разлучнице» смешала с грязью всё её прошлое.

По натуре Иванюк не был философом и подобные рассуждения позволял себе разве что для передышки. Если говорить о его настроении сейчас, то оно скорее было подавленным. Ведь проверено уже несколько версий, а успеха никакого.

Начальник отдела, выслушав по телефону его рапорт, разрешил ехать к Мельнику и одобрил план Иванюка. Добавил лишь, чтобы он не задерживался и не горячился. Сообщение о пропавших вещах Кордонской принял к сведению. Там уже проследят, не выплывут ли они где-то на поверхность. И, возможно, до возвращения Иванюка преступник будет в руках. Но кто же этот таинственный Николай?

Под перестук колёс вагона Иванюк ещё и ещё раз возвращался к разговору с Люсей, сопоставлял то, что сам знал, и то, что она дополнила. Почему-то не выходил из головы тот продолговатый морской камень, собственно – камень, художественно украшенный, с видом южного берега Крыма. По словам Люси, он лежал на столе, рядом с пепельницей, и она заглядывалась на него во время каждого посещения. Теперь же его не было. Не этим ли оружием воспользовался преступник, чтобы нанести первый удар?

Теперь – Мельник. Он тоже Николай. На предыдущий запрос получили ответ, что врач Мельник в декабре ни на один день со службы не отлучался.

Все утверждают, что Мельник – человек крутого характера и стальной воли. Иванюк видел его фото. Решительное, суровое лицо. Но ведь не одной суровостью он живёт. Сколько теплоты и тревоги содержало его небольшое письмо Кордонской! И называл он её нежно – Ниночкой. Запоздалая любовь? Иванюк понимал: дело здесь серьёзное. Во имя красивых фраз не жертвуют семьёй и службой. Мельник не остановился и не раскаялся. Это не то, что у Люси и Лели...

Кстати, кто разбил их романтическую клятву? У Иванюка даже пот на лбу выступил. Как же он не поинтересовался? Она говорила – студент. Правда, на месте, можно будет установить. Мария Терновая поможет. Эх, голова...

Это уже был промах.

Доктор Мельник.

В Днепропетровске Иванюк был впервые, но осматривать город не стал. Он не мог простить себе, что, залюбовавшись Ленинградским парком, пропустил важную деталь – действующее лицо!

В больнице, где работал Мельник, проверить местонахождение его 20 декабря не составляло труда. Малейшее подозрение отпадало. И всё же Иванюк решил встретиться с Мельником, чтобы выявить его отношение к Кордонской, его настроения, чтобы потом рассказать о причине своего приезда.

Мельник появился точно в десять. Разговор начал главный врач.

– Садитесь, Николай Гаврилович. Беспокоим вас по семейному делу.

Мельник, переступив порог, бросил быстрый взгляд на Иванюка. После последних слов осмотрел его пристальнее. Заметно было, как он вдруг помрачнел, мышцы на остром лице напряглись.

Иванюк таким и представлял себе его – широкоплечим, крепко сложенным, подтянутым. Только одно поражало: Мельник почти весь седой. Живые чёрные глаза, которые так и обдавали огнём, говорили об энергичном характере. Иванюк чувствовал себя совсем подростком перед этим человеком.

– Как у вас, Николай Гаврилович, в последнее время с... женой? – издалека начал главный врач.

Мельник посмотрел вокруг. Подобные разговоры были ему неприятны.

– Вы в курсе моих дел и, надеюсь, правильно понимаете, – голос его звучал хрипло, но не срывался, – То, что произошло полгода назад, принесло мне много неприятностей. В моём возрасте трудно переделывать самого себя. За это время, – Мельник, не сдерживаясь, тяжело вздохнул, – я тысячу раз обдумал всё сначала. Медицина – моё призвание. До сих пор я отдавал работе все силы...

– Николай Гаврилович, в больнице вы – образец безупречности для всех, кто вас знает.

Иванюк рассматривал внимательно Мельника. Он всё больше проникся уважением к бывшему воину, на груди которого пестрело несколько рядов орденских планок.