Текст книги "Последний бой (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Линда Эванс,Уильям Кейт,Стив Перри,Тодд Маккефри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Очень, очень медленно Паскуа сняла солнцезащитные очки, чтобы он мог видеть ее глаза.

Его собственные глаза были спокойными и холодными. Он стоял абсолютно неподвижно, его М-35 был направлен в центр ее груди.

– Хола[3]3
  Привет (исп.).


[Закрыть], – сказала она и увидела, как он напрягся. Приглядевшись, она увидела, что под боевой раскраской скрывается индеец. Бинго, подумала она. Похоже, слухи в Пуэрто-Сакарте были верны. Она произнесла несколько слов на науатль и попробовала еще раз. – Приветствую тебя, воин. Мы ищем твоего Первого Глашатая.

Очевидно, это был правильный шаг. Теперь она могла разглядеть дюжину людей в леопардовых пятнах, которые подошли ближе.

Последовало короткое совещание, при этом они не сводили глаз с Паскуа и Гэри; на ее вкус, в языке было слишком много согласных.

– Оружие, – проворчал мужчина.

Не без сомнений Паскуа вытащила из кобуры на поясе пистолет-пулемет, это была семейная реликвия. По преданию, ее прадед убил из него каджунского детектива сразу после Катастрофы. Индейцы забрали и его, и старинный Глок Гэри, и М-35 с полки за водительским сиденьем, и их мачете. К счастью, они не нашли складной нож, спрятанный сзади у нее в брюках; это тоже была семейная реликвия. Любой Джакано без складного ножа все равно что голый.

Эти… солдаты, как она предполагала… пришли к какому-то решению, остальные снова растворились в джунглях, оставив их первоначального конвоира с ними в одиночестве. Он жестом пригласил их выйти из джипа. Паскуа вытащила папку на что он угрожающе поднял свое оружие.

– Первый Глашатай, – сказала она, потрясая папкой, чтобы показать, что ни внутри папки, ни за ней нет и не может быть оружия.

Он указал стволом своей М-35 вниз по тропе, и Паскуа с Гэри зашагали в том направлении.

– И почему вы не принесли его с собой? – презрительно спросил Олень-Семь, швырнув им в лицо фотографии, которые Паскуа принесла с собой.

Паскуа и Гэри стояли на коленях, их руки были связаны впереди, а за локтями у них были засунуты широкие палки. – Возможно, у вас даже нет этой штуки. – он прошествовал, как пантера, к небольшому возвышению, где стоял его трон, широкое кресло, покрытое оленьими шкурами. – Не в первый раз наши враги, латино, считают нас такими дураками, совсем слабоумными, чтобы понять, что к чему.

Ситуация немного экстремальная, подумал Гэри, но в его тоне я слышу настрой на переговоры. За исключением редких слов на языке науатль, которые они произнес между по-испанскими.

– В яблочко! – прошептал он Паскуа, когда она повернулась к нему испуганными глазами. – Он заинтересовался. Иначе мы были бы мертвы. В яблочко!

– Единственная причина, по которой ты жив, – сказал Олень-Семь, откидываясь на спинку стула, – в том, что ты произнес несколько слов на цивилизованном языке. Достаточно, чтобы возбудить мое любопытство. А эта женщина одета в цвета Солнца.

Паскуа моргнула. Мой шарф? подумала она.

Эта кучка индейцев была безумнее большинства группировок вокруг, но у них была довольно большая территория, и большая ее часть обрабатывалась. Они, вероятно, смогли бы заплатить разумную цену за XM-17 товарами, которые были бы ценны на севере, в герцогстве Новый Орлеан, Королевстве Флориды, одному из семи королей Кубы или в любом из герцогств северного Чарльстона. Древесина, зерно, ром, кофе, рабы, чем угодно.

– Говорите! Почему вы не привезли с собой это “противотанковое” ружье, чтобы я мог увидеть его собственными глазами?

– Оно… – у Паскуа пересохло в горле, и ей пришлось начать сначала. – Оно слишком большое, чтобы мы могли его привезти, Уэтлатоани, – подобострастно произнесла Паскуа. – Оно огромное, как гора, для его перемещения потребовался бы большой грузовик… – она поняла, что у этих людей нет ничего подобного, и поспешила добавить то, что, как она боялась, они могут воспринять как оскорбление: —…или много людей, чтобы его сдвинуть. Ты можешь понять, что я не стала бы прилагать таких усилий, если бы тебе было неинтересно?

Олень-Семь, Первый Пророк Народа Солнца, медленно выпрямился и поднялся со своего трона, его обсидиановые глаза сверкали.

– Огромный, как гора, – прошептал он.

Улыбка медленно расплылась по его лицу и, словно искра, запрыгала по лицам лордов, генералов и дам, окружавших его. Люди бормотали слова —…огромный, как гора… – снова и снова, превращая их в песнопение, хлопая в ладоши и радостно притопывая ногами.

Олень-Семь ткнул пальцем в своих пленников, словно копьем.

– Вы отведете нас к этому чуду! – крикнул он, и зал взорвался радостными возгласами.

Когда женщина-Янки произнесла слова “…огромный, как гора…”, в сердце Оленя-Семь зажегся огонь. Теперь, при наличии устрашающей гигантской пушки, он почувствовал себя возвышенным, его коснулась сила Солнца, разум, сердце и душа загорелись целеустремленностью. И этой целью была месть!

– Оно называется “рельсотрон XM-17”, – говорила Паскуа, сопровождая его к месту стрелка и показывая штурвал управления. – Это голографический оптический прицел, синтезированный компьютером. – она щелкнула парой переключателей, и деревня, расположенная дальше по дороге от их лагеря, предстала перед изумленными глазами Оленя-Семь во всех известных оттенках желчно-зеленого. – Эта красная точка, – она указала на красную точку размером с десятицентовик в верхнем углу голограммы, – показывает, куда направлено орудие. Чтобы переместить точку, передвиньте рычаг управления.

Олень-Семь осторожно тронул рычаг, и точка, покачиваясь, переместилась в центр голографической сцены. Он рассмеялся, как ребенок.

– Разве это не здорово? – сказала она, улыбаясь и кивая, как будто на совершенно обычной презентации.

– Как оно работает? – прорычал Олень-Семь.

– Для выстрела две высоковольтные обмотки замыкаются, и из них вылетает стержень из обедненного урана, заключенный в стальную оболочку.

– Стержни всего около фута длиной, – сказал Гэри, подходя к ним с другой стороны. – Но когда нажимаешь на спуск, это прямо так хлоп! бам! всем спасибо, все свободны! – он хлопнул в ладоши и от души рассмеялся. Пока не увидел выражение лица Первого Глашатая.

– Как оно стреляет? – сквозь стиснутые зубы спросил Олень-Семь.

Паскуа и Гэри нервно переглянулись.

– У нас всего двенадцать стержней, и мы не можем позволить себе тратить их впустую, боюсь, мы не можем позволить вам провести тестовый запуск, – Первый Глашатай презрительно посмотрел на нее, и она вздохнула. – Когда вы увидите на голограмме нужную цель, – выразительно сказала она, – нажмите пусковую скобу в верхней части рычага управления. Вот здесь и вот так.

– Ооотличнооо, – сказал Олень-Семь, как мужчина, которому возлюбленная неохотно говорит ”да“.

Он навел прицел на деревенскую церковь, небольшое каменное здание в центре площади. Он подключил питание, и обмотки начали заряжаться с низким гулом, который быстро перерос в пронзительный вой.

– Что ты творишь? – спросила Паскуа. Она знала ответ и оцепенела от ужаса.

– Проверяю ваш товар, – ответил Олень-Семь. Он нажал на пусковые скобы, обмотки лязгнули с визгом электрического возбуждения, и стержень из обедненного урана вылетел со сверхзвуковым “кррраааакккккккккккк”! от которого у них онемели уши.

На голограмме деревенская церковь разлетелась вдребезги, превратившись в груду гравия. Мгновение спустя до них донесся звук взрыва, и, подняв глаза, они увидели серо-коричневый столб дыма, поднимающийся в небо.

– Этот ублюдок выстрелил, – недоверчиво произнес Гэри.

– Ты… – начала Паскуа и замолчала. Олень-Семь и его последователи радостно кричали и танцевали вокруг нее. Она инстинктивно отступила назад, думая о бегстве, когда рука Оленя-Семь метнулась и схватила ее за запястье.

– О, останься, – сказал он, ухмыляясь, – ты же не хочешь пропустить церемонию.

Несколько индейцев схватили Гэри и потащили его к орудию. Олень-Семь потащил его за собой, и когда они достигли основания рельсотрона, он бросил его в объятия группы своих последователей. Которые заломили ему руки за спину, связали кисти, а затем поставили его на колени в грязь.

– Ты не можешь этого сделать, – в панике кричал Гэри. Спереди на его брюках цвета хаки появились темные пятна. – Если тебе нужно орудие, забирай его, – в отчаянии кричал он, выпучив глаза, наблюдая, как приближается Олень-Семь, неторопливо вытаскивая длинный обсидиановый нож. – Пожалуйста, не надо, – попросил Гэри.

Паскуа была так напугана, что не могла даже закричать. Ее помутившийся разум наполнился всевозможным бредом. Я же говорила тебе не покупать эту пушку, Гэри. Пожалуйста, не надо, нет, пожалуйста!

Последний отчаянный крик Гэри раздался, когда поднялся нож, но он не прекращался на удивление долго после того, как нож опустился.

Она увидела, как Олень-Семь высоко поднял окровавленное сердце, и подумала, значит, у тебя все-таки было сердце, Гэри. Затем она потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, окровавленное лицо Оленя-Семь улыбалось ей, а в его черных глазах плясало безумное веселье. Он провел мокрым от крови пальцем по ее лицу, и она захныкала от ужаса.

– А когда мы вернем долину Какастла, – сказал он, – мы отправим тебя обратно к солнцу. Ведь ты, несомненно, его слуга. Оно улыбнется, увидев тебя снова.

Семь дней работ по дому, подумал Джеймс. И ни единого хныка.

Либо Пауло возмужал, либо он понял, что дуться и жаловаться бесполезно. Скорее всего, последнее; парень был сообразительным – он знал, что это лучший способ заставить отца почувствовать себя подлецом. Это даже иногда срабатывало.

Он передернул затвор М-35 и, допивая последнюю чашку кофе, наблюдал за тем, как его сын тщательно гасит костер водой и землей, используя саперную лопатку. В горном лесу по утрам было прохладно; они находились на высоте тысячи метров над долиной, и здесь никогда не было по-настоящему жарко. Воздух наполнял чистый, бодрящий запах сосен, и на мили вокруг можно было увидеть голубые холмы. Как он знал по рассказам матери, в старые времена – даже до нее – деревья на большинстве этих холмов были вырублены или сожжены, а холмы затем распаханы. Он удивленно покачал головой, пытаясь представить, сколько же людей живет во всем мире.

Пауло серьезно хмурился, наводя порядок в лагере, проверяя, все ли на месте. Это придавало его лицу сходство с лицом его матери. Мария часто говорила, что Пауло мог бы обвести Джеймса вокруг пальца. Его улыбка угасла. Прошло четыре года со дня смерти жены, четыре года он пытался быть и матерью, и отцом, пытаясь предугадать, что сказала бы или сделала Мария. В каком-то смысле это помогало держать ее образ рядом с его воспоминаниями.

Пауло внезапно поднял голову и ухмыльнулся. Джеймс торжественно кивнул, закинул винтовку на плечо и повернулся к УНВ.

– Ты ведь можешь это починить, не так ли? – Пауло стоял напротив него с невозмутимым видом.

– Думаю, да. На этот раз.

УНВ были невероятно выносливыми машинами, способными работать практически на любых горючих материалах, на шести легких колесах, которые, казалось, никогда не изнашивались. Даже детали двигателя были невероятно прочными… но когда они изнашивались, у вас начинались проблемы. Таких штук больше никто не делал; в долине были механические мастерские, но они работали с металлом, а не с волоконной керамикой.

– Вот это компрессор, – начал он.

Пауло наклонился ближе, и Джеймс вспомнил такое же выражение на своем лице, когда мать впервые прошлась с ним по контрольному списку. Она была более строгим сторонником дисциплины, чем он когда-либо мог стать. Наверное, потому, что ее жизнь очень долго зависела от этого оборудования, подумал он. Ее жизнь и жизни других людей. Джеймс давно командовал ополчением долины, но еще с тех пор, как он был в возрасте Пауло, не случалось ничего, кроме пары стычек с бродячими бандитами.

Я стараюсь помнить, что это не игра, подумал он.

– Не думаю, что ему осталось долго жить, – заключил он.

Пауло поднял голову и огляделся, на его молодом лице появилось озадаченное выражение.

– Что? – спросил Джеймс.

– Слушай… – помолчав, Пауло добавил: – Как будто, люди поют.

– Или скорбят, – пробормотал Джеймс. И их там чертовски много.

Он надел шлем, пристегнул пояс со снаряжением и натянул бронежилет, который никогда не был ему по размеру; ни один из бронежилетов оставшихся от взвода Бетани Мартинс не подходил ему по размеру. Его М-35 внезапно показалась ему более значительной.

– Оставайся здесь, – сказал он Пауло. – Я скоро вернусь. – надев шлем, он побежал к деревьям.

Пауло хмуро посмотрел вслед отцу. Почему я должен остаться? спросил он себя. Я не ребенок. И, кроме того, я услышал их первым. Кем бы они ни были. Пауло задумчиво пожевал губу. Справедливость есть справедливость, он имел право взглянуть.

Пауло полез в УНВ, схватил пращу и сумку с камнями – на всякий случай – и направился в лес вслед за отцом.

Он двигался быстро, но внимательно следил за тем, куда ступают его ноги; папа научил его этому, и у него хорошо получалось. И… да, вот и фигура в камуфляжной форме и шлеме. Круто! Он нереально тихий, подумал впечатленный Пауло. Джеймс резко обернулся и замер, хотя его укрытием были всего лишь колючие кусты. Отец говорил ему, что двигаться в таких обстоятельствах так же опасно, как и быть на виду. Бросив быстрый взгляд назад, Джеймс поспешил дальше. Пауло с трудом подавил радостный смех.

Папа даже не догадывается, что я здесь! с удивлением подумал он. Сработало!

Пауло бесшумно двинулся вперед, хотя его ухмылка на лице была эквивалентом крика.

Чем дальше он шел, тем громче становилось пение. Джеймс по-прежнему не мог разобрать ни слова, но подумал, что, должно быть, много-много голосов издают этот звук. Во рту у него пересохло; он быстро отхлебнул из фляжки и опустился на одно колено, остро ощущая, как по бокам под доспехами стекают струйки пота. Как там учила мама?.. Ах, да. Он облизал палец и проверил направление ветра; очень слабый, но из низины к нему. На случай, если у них есть собаки. Он приближался к смотровой площадке на старой дороге, ведущей из долины; он лег на живот и, как леопард, пополз к краю обрыва. В ответ на его шепот визор шлема увеличил изображение в четыре раза, заставляя все вокруг дергаться и сбивать с толку при каждом движении его головы.

Он крякнул от удивления и почувствовал, как у него отвисла челюсть. Под ним, под усыпанным валунами склоном холма и редкими деревьями, стояла армия.

Целая армия потных мужиков, числом, наверное, около семисот, была впряжена в огромную пушку длинными сизалевыми[4]4
  Сизаль (/ˈsaɪsəl/, исп. [siˈsal]; Agave sisalana) – вид цветущего растения, произрастающего на юге Мексики, но широко культивируемого и натурализованного во многих других странах. Он даёт жёсткое волокно, используемое для изготовления верёвок и различных других изделий.


[Закрыть] веревками. Другие люди в обтягивающей пятнистой коричневой униформе ходили взад и вперед вдоль шеренги скандирующих погонщиков, яростно избивая их кнутами. Он увидел, как один из них пошатнулся и упал; люди в форме окружили его, пиная и нанося удары прикладами своих винтовок – хороших винтовок, М-35, как та, что висела у него за спиной, а не однозарядного дерьма на черном порохе, которые сейчас обычно привозили торговцы. Один из них отступил и выпустил очередь в упавшего рабочего.

Полагаю, это значит, что они не добровольцы, подумал Джеймс.

Он скомандовал шлему ещё увеличить изображение на визоре… Там была… связанная женщина, распростертая у основания пушки. Прямо над ее головой сидел мужчина в замысловатом головном уборе из перьев и без чего-либо еще и бил в огромный барабан.

Они не смогут затащить эту штуку в долину, недоверчиво подумал он. Дорогу полностью перекрыл старый поток лавы. Хотя тридцать лет значительно смягчили его очертания, пока что это невозможно…

Он вздрогнул, увидев, как один из пятнистых надсмотрщиков за рабами сделал надрез на рубашке одного из людей. И на коже, подумал Джеймс, когда потекла кровь. Да, они действительно решили попасть в долину по этой дороге. И, учитывая такую жестокость, возможно, у них получится.

– К нам гости, целый отряд, – прошептал он, хотя и сомневался, что незнакомцы услышат его за своим скорбным пением. – Конито, ответь. – никто не отвечает. Кто-то всегда должен был контролировать связь, но со временем люди расслабились. Он спустит шкуру с ублюдка, который сегодня оставил коммуникатор без присмотра. – Запись, – приказал он. – Здесь что-то странное… и опасное…

Мир вспыхнул белым. На мгновение его пронзила ослепительная боль, а затем наступила чернота.

Пауло знал это место. Оно находилось недалеко от утеса, с которого открывался вид на древнюю дорогу. Он видел, как его отец лег на живот и пополз вперед. Оглядевшись, он заметил подходящее дерево и взобрался на него. Удобно устроившись в гуще дерева, Пауло посмотрел на старую дорогу, и у него перехватило дыхание.

Он никогда не видел и не мог себе представить ничего подобного. Люди тащили большую, огромную пушку по дороге. А другие люди били их, чтобы заставлять это делать! Желудок Пауло сжался, рот наполнился слюной, его чуть не стошнило. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох, как учил его отец. И действительно, почувствовал себя немного лучше.

Он снова посмотрел на дорогу, и его внимание привлекло какое-то движение, что-то близкое. Очень близкое.

За спиной его отца стоял мужик, один из пятнистых людей. В его руке было что-то длинное, вроде деревянного весла с краями из блестящего черного камня. Лезвие разбилось о дюрахром, но шлем слетел и с грохотом покатился вниз по крутому склону. Джеймс уронил голову на землю.

Пауло почувствовал, как у него отвисла челюсть, а руки на мгновение задрожали. Затем он нащупал свою пращу, зарядил ее самым тяжелым камнем, который попался под руку, раскрутил над головой и запустил в полет, резко повернув туловище и руки. Тем же движением как он охотился на уток…

Дубинка уже была поднята для смертельного удара, когда камень Пауло попал мужчине в висок. Звук удара был отчетливо слышен даже на расстоянии двадцати футов, и он безвольно упал на бесчувственное тело Джеймса.

Пауло не видел, как мужик упал, так как в это же время он уже то ли скользил, то ли падал с дерева, его ладони горели от царапин о ветки и ствол дерева. Затем он помчался к ним, его кожа была ледяной, а сердце выпрыгивало из груди, к горлу подступил комок. Взгляд Пауло остановился на ботинках отца, которые торчали из-под тела другого мужчины.

– Папа! – позвал он пронзительным от тревоги голосом. – Папа? – повторил он, осторожно дотрагиваясь до крови на волосах Джеймса. Отец тихо застонал. Пауло вскочил и попытался сдвинуть с места мужчину, который лежал на нем, думая, что тот, должно быть, сейчас душит его отца.

Он отчаянно дергал и толкал, всхлипывая от отчаяния, но тело отказывалось сдвинуться с места. Мертвый мужик был таким тяжелым! Наконец Пауло присел, уперся и таки отпихнул его, и обмякшее тело тяжело ударилось о его сандалии.

Джеймс снова застонал. Хорошо! Значит я делаю все правильно. Пауло стянул с себя рубашку и начал плотно обматывать ею голову отца.

– Папа? – тихо звал он. – Папа?

Джеймс внезапно поднял голову и ахнул.

– Что… случилось?

– Этот парень подошел к тебе сзади и огрел дубинкой, так что я огрел его из пращи, – пробормотал Пауло. – Вон он валяется.

Отец Пауло повернулся к нему, голова его тряслась, взгляд был рассеянным и каким-то странным. Потом Пауло понял, в чем дело, один зрачок был заметно больше другого. Сотрясение мозга! О нет.

На занятиях по выживанию Топс рассказывал всем о сотрясении мозга. Это очень серьезно и иногда опасно для жизни. Он поднял два пальца.

– Сколько пальцев я показываю?

Его отец посмотрел на него по-совиному.

– Два, – сказал он.

Пауло с облегчением выдохнул. – Значит, с тобой все в порядке. Ты все прекрасно видишь.

– Нет. Люди всегда поднимают два пальца.

– Па-а-а-п.

Его отец опустил голову и снова застонал. На этот раз ему вторил мужчина, который его ударил. Пауло замер.

– Папа? – произнес он, его губы застыли от ужаса. – Папа! Он жив!

Просыпайся! мысленно крикнул Джеймс сам себе. Голос был похож на голос его матери.

Двигайся, давай, вставай, солдат!

Он боролся с тошнотой, которая накатывала на него каждый раз, когда он поднимал голову, и пытался управлять своими конечностями, которые двигались медленно и неуклюже, как бы он ни старался заставить их повиноваться.

– Па-а-а-п! – В голосе Пауло слышалась паника. – Он просыпается, папа. Что мне делать?

Пауло крепко сжал губы, переводя отчаянный взгляд со своего распростертого отца на шевелящегося врага рядом с ним. Он начал озираться в поисках большого камня. Слишком маленький, слишком маленький. Черт! Слишком большой. Гнилая палка. Не могу поверить! подумал он. Все, что мне нужно – это чертов камень!

Джеймс поднял голову, и мир вокруг него закружился, он мрачно приподнялся на локтях и подождал, пока пройдет головокружение. Он сделал несколько глубоких вдохов, и тошнота немного отступила. В голове у него пульсировала боль, но он старался не обращать на нее внимания. Он открыл глаза. Мир двоился, иногда троился и расплывался, с таким же успехом он мог бы быть слепым. Он закрыл глаза.

– Пауло. Помоги мне подняться, сынок.

Пауло мгновенно очутился рядом с ним, вздымаясь рядом, как герой. Джеймс рассмеялся но замолчал, когда мир вокруг него закружился.

– Полегче, мальчик. А то я повешусь от боли. Делаем все медленно и спокойно. Я плохо вижу, поэтому нам придется действовать постепенно, шаг за шагом.

– Окей, папа. – но Пауло с тревогой наблюдал за человеком, лежащим на земле. Он почти не двигался, только слегка трясся и дергал руками и ногами, но глаза его все еще были закрыты, так что Пауло не знал, приходит ли он в себя или умирает.

Оказавшись на ногах, Джеймс на мгновение покачнулся, потеряв равновесие. Затем он восстановил равновесие, в большей степени благодаря своей воле, чем отступающей травме. Он пошарил на поясе со снаряжением и вытащил из ножен охотничий нож. Он был больше фута в длину, с тяжелым острием, и ему было приятно держать его в руке. Мать научила его пользоваться им, хотя ему никогда не приходилось этого делать, и дала ему его, когда он отправился в свой первый патруль.

– Сынок, – сказал он. – Отведи меня к нему. Я не хочу делать это у него на глазах, подумал он. Я вообще не хочу этого делать, но я должен. Лучше я, чем он.

Пауло взял его руку и положил на тело раненого. Джеймс ощупью добрался до горла мужчины. Он осторожно двигал нож, убеждаясь, что другая рука не помешает острому, как бритва, лезвию. Сжав губы, он надавил и потянул нож на себя.

Из перерезанного горла раздался странный и отвратительный звук, и горячая жидкость потекла по его свободной руке.

Джеймс задохнулся и упал на корточки.

– Пошли, сынок, – сказал он, – давай вернемся к УНВ. Мы должны предупредить деревню.

Пауло уставился на умирающего. Как много крови, подумал он. Он видел, как умирают животные, и должен был этого ожидать, но….. В голове у него все смешалось, и на мгновение ему показалось, что единственное что он видит это горло того человека. Он никогда так не скучал по матери, как сейчас, он хотел почувствовать себя в безопасности в ее объятиях, чтобы навсегда забыть этот ужас.

– Сынок!

Пауло уставился на окровавленную правую руку отца, протянутую к нему.

– Я здесь, – сказал он и взял ее.

С таким же успехом мы могли бы продвигаться в этом проклятом Боло! Подумал Джеймс, сильно споткнувшись, наверное, в сороковой раз.

– Прости, папа!

– Все в порядке, сынок, это не твоя вина. Давай немного отдохнем. – он начал приседать, когда Пауло дернул его за руку.

– Не здесь, папа. – он оттащил отца от муравейника. – Вот тут лучше.

Джеймс с благодарностью опустился на землю, чувствуя слабость и холод. Наверное я в шоке, подумал он, жалея, что не может поспать хотя бы пару часов.

– Мы близко? – прошептал он.

– Недалеко, – сказал Пауло. – Вон туда – указал он, затем, покраснев, опустил руку. – Недалеко через деревья, – поспешно добавил он, чтобы скрыть свою ошибку.

Джеймс выпятил подбородок и положил руку на плечо Пауло. – Сынок, – сказал он, – я… собираюсь отправить тебя вперед на разведку. Я поднимаю слишком много шума, а у того парня, должно быть, есть друзья. Поэтому я хочу, чтобы ты подкрался к УНВ, подождал несколько минут, чтобы посмотреть, есть ли кто поблизости – не выходя из укрытия – и доложил мне. Ты сможешь это сделать?

– Да, сэр. Я буду осторожен, – быстро сказал он, предвидя следующие слова отца.

– Смотри, что ты делаешь, – проворчал Джеймс.

Пауло перевел взгляд с изгиба тропы на то место, где его ждал отец: руки свободно лежали на коленях, глаза закрыты, лицо серое от усталости. Может, мне вернуться и спрятать его? он задумался. Папа выглядел таким уязвимым. Пауло заколебался, посмотрел на дорогу, ведущую к УНВ. Нет, он скажет, что я зря трачу время, или что-то в этом роде. И ему будет стыдно. Решив поторопиться, Пауло двинулся дальше.

Пауло понял, что они там, еще до того, как увидел их. Пятнистые люди разговаривали и смеялись так, словно у них не было причин смеяться. Он понял, что они говорили на чистом науатль, без примеси английского или испанского, как это было в Какастле.

Пауло упал на землю и пополз. Передвижение по лесу было самое интересное занятие в школе, и он всегда получал за это отличные оценки. Он выглянул из-за кустов, пригибая голову к земле.

Их было пятеро, и они разбирали УНВ с удивительной для людей, которые так беспечно шумели, эффективностью. Хотел бы я, чтобы они были такими же неуклюжими, как и глупыми, с горечью подумал Пауло. Он не понимал. Почему они были такими заметными? Они наверняка знали, что кто-то вернется за машиной.

И тут до него дошло, даже по спине у него пробежал холодок, как от снега. – Ответ скрыт в самом вопросе, – любил повторять его отец. – Этому меня научила твоя бабушка. – Это была ловушка. Их шум был предназначен для того, чтобы выманить кого-нибудь неосторожного на открытое место, слишком увлеченного происходящим, чтобы подумать о засаде.

Он почти запаниковал. Значит, что где-то рядом с ним были другие люди в пятнистой форме. Он намеренно запихнул свой страх в маленькую коробочку внутри себя. Позже, пообещал он себе, позже. Затем, двигаясь с исключительной осторожностью, он поспешил обратно к отцу.

– Черт! – Джеймс ударил кулаком по ладони другой руки и мысленно выругался еще более громко и горько. – Итак, теперь наша вторая линия связи прервана. Остается только одно, подумал он. Пауло придется идти одному. Джеймс прикинул, что у мальчика будет полтора дня, если он будет двигаться напрямик через холмы и двигаться так быстро, как только сможет, и он успеет добраться до деревни с предупреждением.

Нет, это слишком оптимистично. Два дня. Может быть. По крайней мере, оружейники не смогут двигаться слишком быстро. Это даст нам немного времени на подготовку.

Он задавался вопросом, сможет ли Боло все еще защитить себя, не говоря уже о жителях Какастлы, какими бы они не были.

– Сынок, – сказал он и потянулся к Пауло, который сжал его руку. – Мы должны предупредить деревню, чтобы у них было время подготовиться к этому. – он сделал паузу, его лицо застыло.

– Я знаю, папа. – Пауло настороженно посмотрел на него, гадая, что за этим последует.

– Ты придется идти одному. Я буду только тормозить тебя…

– Нет! – Пауло в ужасе отдернул руку. Бросить его? Оставить собственного отца здесь слепым и в полном одиночестве. – Я не могу.

– Ты должен. Деревня важнее любого отдельного человека, – спокойно сказал Джеймс.

– Нет. Я имею в виду, что не смогу. Я же не знаю дороги.

Джеймс нахмурился. – Долина не такая уж большая, сынок. Не думаю, что ты сможешь заблудиться.

– Папа, она огромная. А я всего лишь второй раз патрулирую с тобой, так далеко от деревни я был только однажды. И я не обращал особого внимания на окрестности, я имею в виду, я не знал, что мне придется. Честно, папа, я заблужусь. Не заставляй меня делать это, пожалуйста. – когда он закончил говорить, он задыхался и дрожал от ужаса. Он знал, что оставить отца здесь одного все равно что убить его. И он не мог вынести, что потеряет и отца тоже.

– Сын…

– Я не могу. Ты знаешь ориентиры, можешь проводить меня. Мы пойдем вместе.

На мгновение в голосе Пауло прозвучало что-то настолько похожее на голос его бабушки, что Джеймс дрогнул.

– Окей, – медленно произнес он. – Тогда нам лучше начать. Джеймс натянул на глаза часть своей импровизированной повязки. Так было проще, не мешал размытый, меняющийся свет.

– Сначала поищи вершину старого вулкана. Ты видишь ее отсюда?

Олень-Семь взял на себя задачу накормить слугу Солнца. Ему было очень приятно, что Тецкатлипока выбрал янки, одного из тех, кто привел к падению его народа, в качестве орудия мести. То, что бог так пошутил, он воспринял как знак благосклонности. Дымящееся Зеркало обладало чувством юмора; Оленю-Семь стало немного стыдно, что он никогда не мог сравниться в этом со своим богом.

– Полную чашу, – сказал он, и раб-повар снова зачерпнул половник.

Первый Глашатай Солнца пробирался через лагерь; там было многолюдно и шумно, что неизбежно при таком количестве рабов. Вонь была не такой сильной, как в низинах. Они, должно быть, поднялись уже по меньшей мере на пятьсот метров; воздух начал напоминать Оленю-Семь о его юности в прохладных горах Какастла.

– Я принес еду, – сказал он, грациозно взбираясь на орудийный лафет, пренебрегая использованием рук для подъема. перекладины, которые вели вверх по боковой стороне квадратной установки орудия на колесах, под его ступнями, были холодными и твердыми, не похожими на металл или камень.

– Я не голодна, – холодно ответила Паскуа.

– Тебе понравится, – весело сказал он, присаживаясь на корточки рядом с ее головой. – Это с моего собственного стола – он наполнил ложку и поднес к ее рту.

Паскуа отвернулась, а ложка неотступно следовала за ней. Она повернулась, чтобы бросить на него свирепый взгляд, а он благожелательно улыбнулся.

Если бы у нее и был аппетит, то при виде него он бы пропал. Он все еще был перепачкан кровью Гэри, на волосах у него запеклась кровь, а от рук исходил густой сладковатый запах гнили.

Она открыла рот, чтобы сказать: – Я этого не хочу, – и Олень-Семь сунул ей ложку в рот. Она тут же выплюнула ее. Не на него, хотя ей бы этого хотелось, но она не хотела вдохновлять его на что-то слишком творческое. В штате герцога Новоорлеанского было несколько чрезвычайно творческих людей, и ей, как и всем членам семьи, приходилось посещать подобные мероприятия в детстве.

– Меня тошнит, – выпалила она. – Я не могу есть, ясно? Ты же не хочешь, чтобы я захлебнулся собственной рвотой, прежде чем ты вырежешь мне сердце. А, детка?

Лицо Оленя-Семь исказилось от обиды. Получить такой отказ от этой невежественной шлюхи-янки было… испытанием, может быть. Солнце пыталось определить его пригодность. Он осторожно поставил чашу рядом с ее привязанной правой рукой.