Европейская поэзия XVII века
Текст книги "Европейская поэзия XVII века"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 45 страниц)
ДЖАКОМО ЛУБРАНО
КОМАРУ, МЕШАВШЕМУ ЛИТЕРАТУРНЫМ ЗАНЯТИЯМ АВТОРА
Ты будишь ярость, круг чертя за кругом,
И силы нет терпение напрячь,
Твои уколы, маленький палач,
Мешают образованным досугам.
Твоей трубы в звучании упругом
Триумф звенит, безжалостный трубач,
Ты ранишь веки сопные – хоть плачь,
Ты заставляешь сон бежать с испугом.
Гудящий атом, ты снискал хулу,
Вонзая жало и в лицо и в руку,
Гул превращая в звонкую стрелу.
По вкусу кровь кусающему звуку,
На горе нам. Проклятие теплу!
Терпеть – и от кого – такую муку!
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ БЕРГАМОТЫ, В ИЗОБИЛИИ ПРЕДСТАВЛЕННЫЕ В САДАХ РЕДЖО-ДИ-КАЛАБРИИ
Каприз природы, буйных снов расцвет,
Фантазии причуда воспаленной,
Ветвистые Протеи, вздор зеленый,
Кошмары, бергамоты, зримый бред,
Подобье рати Кадма, – разве нет? —
К осеннему турниру снаряженной,
Или уроды, ветреной Помоной
Из-под земли рожденные на свет.
Перед тобой химеры, мир звериный,
Медвежья морда, щупальца медуз,
И лапа тигра, и клубок змеиный.
И в страхе ты предчувствуешь укус…
А вот рога торчат густой щетиной…
Но и у страха запах есть и вкус.
МОЛЬ
Подумать только, сколько зла от моли!
Страницы просвещенные грызя,
Моль обрекает книги жалкой доле,
Посмертной жизни мудрецов грозя.
Она для распри расчищает поле,
Дух разума безжалостно разя:
Как можно рассуждать о некой школе,
Коль половины букв прочесть нельзя?
Кем рождена, того злодейка гложет,
К наследию духовному глуха,
Прожорливости утолить не может
И, призрак первородного греха,
Страницы искалеченные множит:
Где проползла она – лежит труха.
ФЕДЕРИКО МЕНИННИ
СУЩНОСТЬ БЫТИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО
Страницы, из которых узнаю
Так много я, бросают вызов Лете
И дальше мудрость понесут свою —
Тем, кто нуждаться будет в их совете.
Обитель эту, где себе даю
Я от радений отдых, стены эти
Другой другому предпочтет жилью,
Когда пребудет все, как есть, на свете.
На этом ложе, где в объятьях сна
Я от себя как будто отлучаюсь,
Другой уснет в другие времена.
Я неотступной думой огорчаюсь:
Безжизненным предметам суждена
Большая жизнь, а я, увы, скончаюсь!
ЛОЖЬ, ЦАРИЦА МИРА
И разумом и взором разумею,
Что в мире ложь царит, и только ложь.
Придворную увидишь галерею —
Не лица у людей, личины сплошь.
Когда брожу порою по музею,
Приукрашеньем каждый холст хорош.
Я перед лжекрасавицею млею:
Обман – однако глаз не отведешь.
Студенты изучают небылицы,
И небо лжет, воздушную дугу
Деля на разноцветные частицы.
Но разве я другим пенять могу,
Что нет превыше лжи для них царицы,
Когда я сам, учась у Феба, лгу?
ТОММАЗО ГАУДЬОЗИ
УПОТРЕБЛЕНИЕ ТАБАКА
Уже, казалось, исчерпал до дна
Спесивый смертный море наслаждений,
В пирах и на одре любовных бдений
Дань роскоши платить любя сполна.
Все, что земля приносит и волна,—
Все наше, все для наших вожделений,—
Вот главное из общих заблуждений
И в прежние и в наши времена.
И наконец изысканное блюдо
Ноздрям голодным бренный мир принес
Индийский дым из малого сосуда.
Что дальше? Мир катится под откос!
Табак – его последняя причуда —
Усладою мирскою тешит нос.
ИГРА В КАРТЫ
Фортуна шутит. Для нее игра —
Дарить и отнимать одновременно,
То вознося, то ставя на колена,
И счетом битва – цифрами хитра.
Сверкает злато, груда серебра,
Влечет несметных воинов арена.
Фортуна к ним скупа попеременно
И – столь же неояшданно – щедра.
Ты видишь, как своей беды грядущей
Виной рука бывает: риск велик,
И жребий в ней самой – в руке сдающей.
Я на примере карточном постиг,
Что в жизни все решает миг бегущий.
Один короткий неделимый миг.
СМЕРТЬ СГЛАЖИВАЕТ ВСЕ РАЗЛИЧИЯ
Добычу Марса, алчного жнеца,
Я озирал, на поле сечи стоя, —
На этом лоне жуткого покоя,
Где спал мертвец в объятьях мертвеца.
Белели кости павших в гуще боя,
И труса отличить от храбреца,
Безродных – от рожденных для венца
Пытался я, догадки втуне строя.
И я подумал: если всех одна
Материя для жизни породила,
И смерть должна рожденью быть равна.
Коль скоро смертным суждена могила,
Возьмет и роскошь бренную она.
Людскому веку – краткий миг мерило.
БАРТОЛОМЕО ДОТТИ
МЕЛЬНИЦА
Синьору Камилло Барньяни
Волне послушны, лопасти стучат
Стоящего над берегом колосса,
И медленно тяжелые колеса
Вращаются, одно другому в лад.
И каменные жернова скрипят,
И торопливою стопой с откоса
Церера сходит, золотоволоса,
И камни злато в белый снег мельчат.
Так Время крутит нас, мой друг Камилло,
Обруша на людей свою реку:
Минуло детство – юность наступила;
Проходит зрелый век – и старику
Не за горами видится могила,
Чей камень в прах стирает нас, в муку.
МУРАВЬИ
Ты видишь – по земле живые точки,
Как бы живые атомы, снуют,
Согласно, дружно, не поодиночке,—
То здесь они, то там, то снова тут?
Цепочкою ползут – и все в цепочке
По зернышку не без труда влекут,
Чтобы добычу закопать в лесочке
И продолжать неутомимый труд.
Понаблюдай за этой канителью,
Ты, что, алчбою душу распаля,
Богатства копишь потом, чужд веселью.
Так и умрешь, алчбы не утоля,
Ты, сделавший стяжанье главной целью,
Тогда как цель стяжания – земля.
БЕДНЫЙ ЧЕЛОВЕК И МОГУЩЕСТВЕННЫЕ ВРАГИ
Враги, я принимаю бой, тем паче
Что спор – о том сегодня, кто сильней,
А не о том, кто баловень удачи.
Я не слабее вас, хоть вас бедней.
Я травли не боюсь. Будь я богаче,
Сложи Фортуна у моих дверей
Свои дары, все было бы иначе,
Вы милости искали бы моей.
Лишен богатства я, но не булата,
Не так ли? Землю я не упрекну
В том, что она щедрей для супостата.
Я перед вами шеи не согну:
Чтоб мир купить, я не имею злата,
Но меч имею – продолжать войну.
НЕ НАМЕРЕВАЯСЬ ВОЗВРАЩАТЬСЯ НА РОДИНУ
Я на тебя смотрю прощальным взглядом,
Земля моя. Ты мачеха, не мать.
Чужим я стану воздухом дышать,
Чужбина для меня не будет адом.
Меня сочла ты недостойным чадом,
На мне – проклятья твоего печать.
Чего другого от отчизны ждать,
Что за любовь всегда платила ядом?
Приют найду я в стороне любой,
Где слава звуком лиры вдохновенной
Опередить приход сумеет мой.
Таков скитальца жребий неизменный:
Безвестный – он в отечестве чужой,
Прославленный – он гражданин вселенной.
ДОНУ ЧЕЗАРЕ ПАГАНИ, СЕНАТОРУ МИЛАНА
Неимоверной тупости плоды!
Какая глупость – верить твердолобо,
Что дикая сегодняшняя злоба
Навеки может скрыть свои следы!
Пускай в огонь цензурные суды
Швыряют кипы книг, пусть смотрят в оба,
Доводят сочинителей до гроба,
Пусть консулы, как никогда, тверды,—
Помилуй, Цезарь, ведь они не правы:
Безумие – на книги класть запрет
И требовать над автором расправы!
Писателей бранить – себе во вред:
Творенью только прибавляют славы,
Когда его не выпускают в свет.
САЛЬВАТОРЕ РОЗА
ПРОРОЧЕСТВО РИМСКОМУ ВАВИЛОНУ
Настанут времена: в своем просторном храме
Услышишь кубков звон, и ты тогда прильнешь
К вину пурпурному священными устами;
И блуд увидишь ты, скопленье пьяных рож,
Краев святых одежд коснется грязь разврата,
И тот же самый рок, тебя ввергавший в дрожь,
Теперь уже грозит печальною утратой
Венца бесценного, что верою благой
На голову твою возложен был когда-то;
И лишь постигнет хлад и голод моровой
Шутов, что здесь, глумясь, хохочут до рассвета, —
Ты их в смятении увидишь пред собой.
Начнут смущать твой ум зловещие приметы;
Ты тщетно вечного блаженства будешь ждать,
И ужас за тобой пойдет бродить по свету.
АЛЕССАНДРО ТАССОНИ
ПОХИЩЕННОЕ ВЕДРО
( Фрагмент)
Молва, меж тем, крылами шумно бьет,
Неся известья в царские хоромы;
И вот Юпитер грозный узнает,
К какому небывалому погрому
Пустая распря смертных приведет —
Ему-то их неистовства знакомы!
Он, дабы избежать грядущих бед,
Зовет богов Гомера на совет.
В конюшнях Неба началось движенье —
Впрягают мулов в легкие возки,
Их сбруи вызывают удивленье,
Изысканны их седла и легки,
А конюхи – уж вовсе загляденье!
Красуются на мулах седоки,
За ними слуг в ливреях ярких стая
Спешит, расшитым золотом блистая.
Князь Делоса на бричке первым был,
Его испанских скакунов копыта
Топтали небеса что было сил —
Шестерка эта всюду знаменита! —
Себя он красной мантией укрыл,
Которая руном была подбита,
Две дюжины девиц ему вослед
Бежали, словно бабочки на свет.
Паллада с яростью во взоре мчалась
Верхом на иноходце молодом,
Богиня очень странной представлялась
В обличии причудливом своем;
Испанская мантилья сочеталась
На ней с туникой греческой, притом
Был у нее – читатель знать обязан —
Турецкий ятаган к седлу привязан.
Любви богиня в двух возках неслась,
В одном три грации сидели с нею
И сын-красавец, в пурпур разрядясь,
А во втором, от быстрой скачки млея,
Наставник сына, рядом, развалясь,
Сидел мужчина, вряд ли я сумею
Присутствие его вам объяснить,
Но вы уж догадались, может быть?
Старик Сатурн, простуженный и хилый,
К скамейке был привязан ремешком,
Клистир – эмблема старости унылой —
Был около него с ночным горшком,
Зато на Марса любо глянуть было —
Он по картинкам каждому знаком —
Скакун был полон сил, доспехи рдели
И перья шлема по ветру летели.
Богиня злаков с Бахусом вдвоем
В карете очень весело болтали.
Нептун в повозке ехал нагишом,
Лишь водоросли старца прикрывали,
Зато дельфин служил ему конем,
Которого и тучи не пугали.
Роптала мать, вздыхая: «Как же так?
Он все же бог, а поглядишь – рыбак!»
Диана лишь на зов не появилась,
Она чуть свет ушла стирать белье
В тосканские болота, так случилось,
Что не было досуга у нее,
Старуха-мать за дочку извинилась
И вновь за дело принялась свое —
В ее руках легко мелькали спицы,
Она чулок вязала для девицы.
Юнона просто мылась, в полдень жаркий
Не дал бы ей прохлады сам Эреб,
Мениппу в кухне помогали Парки,
Для небожителей готовя хлеб,
А после паклей занялись кухарки —
Прясть нити человеческих судеб,
Силен у погреба стоял, вздыхая,
Для слуг вино водицей разбавляя.
Ключи блеснули, загремел запор,
Засовы золотые заскрипели,
И боги, перейдя широкий двор,
В огромном зале с гордостью воссели.
Искрился златом мощных стен узор,
И фризы самоцветами блестели —
В подобном зале мог любой наряд
Казаться как бы вроде бедноват.
Вверху, где все рассвечено звездами,
Сидит героев славных длинный ряд,
Вот загремели трубы, вносят знамя,
Великий начинается парад:
Идут три сотни стольников с пажами,
Угодливые слуги семенят,
Алкид, являясь гвардии главою,
Колонну замыкает с булавою.
Поскольку он от буйства своего
Еще не излечился в полной мере,
Давил он, не жалея никого,
Зевак, вокруг теснившихся как звери,
Швейцарца он напоминал того,
Который, предан христианской вере,
Так путь во храм для папы расчищал,
Что не один хребет, поди, трещал.
В больших очках и в головном уборе
Юпитера Меркурий шел с мешком,
Все изъявленья просьб, обид и горя
На множестве бумаг хранились в нем,
Для смертных сам он – не судья в раздоре,
А посему мешок сей целиком
От относил в уборную владыки,
Где дважды в день вершился суд великий.
……………………………
ФРАНЧЕСКО РЕДИ
ВАКХ В ТОСКАНЕ
( Фрагменты)
Взял привычку
Пить водичку —
Нет тебе благословенья.
Будь вода свежа, прозрачна,
Будь из омута, черна,
Я смотрю на воду мрачно,
Не по вкусу мне она.
Я смотрю на воду хмуро:
Брызжет злобою вода,
И нередко эта дура
Небо путает и землю.
Воду сроду не приемлю!
И с мостами и с плотинами
Счеты сводят наводнения,
Над цветущими долинами
Проносясь рекой забвения,
Над стенами-великанами,
Над стенами-исполинами,
И от волн зияют ранами
Стены, ставшие руинами.
Пусть по нраву будет Нил
Мамелюкскому султану,
Я из Нила пить не стану.
Пусть испанцу Тахо мил,
Я из Тахо пить не стану.
И от тех не потерплю,
Кто меня, казалось, любит:
Пусть хоть капельку пригубит —
Сам на месте удавлю!
Не хочу меняться шкурами
С докторишками худущими,
Корешки и травки рвущими,—
Дескать, можно от всего лечить микстурами
Ну их всех,
С корешками!
Просто смех!
Столько выпили воды, а сами
Круглыми остались идиотами,
И мозги их круглые, болваньи,
Выправить не смог бы и Вивьяни,
С гениальными его расчетами.
С морсом кадка —
И подумать гадко!
С морсом бочка —
Прочь катись, и точка!
Для моей оравы
Нет страшней отравы,
Чем сироп.
Не терплю хваленого
Я питья лимонного
И весной цветочки
Рву не для питья,
Из цветов веночки
Для кудрей плетя.
Пить кандьеро? Пить алошу?
Ради них вино не брошу.
Нет, водичка не для пьяниц,
Объявляю всем открыто,
А для барышень-жеманниц
И людей без аппетита.
Бахус на своем стоит упорно:
Лишь вино прогонит всякую беду,
И нисколько не зазорно
Пьяным быть шесть раз в году…
……………………………
Что за странная напасть!
Что со мною происходит?
Из-под ног земля уходит —
Так недолго и упасть!
Раз на суше началось землетрясение
И опасно оставаться на земле,
Значит, в море я найду спасение.
Если сделаны запасы
И вместительна гондола,
Снимем лодочку с прикола.
Распрекрасно
На стеклянном том челне,
Безопасно
Плыть, качаясь на волне.
Встречу остров —
Стороною обхожу,
В город тостов —
Путь я в Бриндизи держу.
Был бы челн
Постоянно
Груза полн!
Погрузили —
И поплыли:
Город Бриндизи желанный ищем жадно,
Город тостов. Будь здорова, Ариадна!
Нет светлее благодати,
Чем весною на закате
На волнах качаться,—
Я готов ручаться.
Ветерки, зефиры пляшут
На полу лазурном
И в веселье бурном
Крылышками машут —
Мореходов под журчание хрустальное
В настроение приводят танцевальное.
Погрузили —
И поплыли:
Город Бриндизи желанный ищем жадно,
Город тостов. Будь здорова, Ариадна!
Налегай па весла дружно:
Отдыхать гребцам не нужно,
Прохлаждаться недосужно
Тем, кто Бриндизн желанных ищет жадно,
Город тостов. Будь здорова, Ариадна!
Помогает мне питье
За здоровье за твое.
Ариадна, спой, краса моя, красавица,
На мандоле спой любезному дружку,
Спой-сыграй кукареку,
Спой дружку,
Спой дружку,
Спой-сыграй кукареку.
Налегай,
Наливай,
Налегай на весла дружно:
Отдыхать гребцам не нужно,
Прохлаждаться недосужно
Тем, кто дружно
Ищет Бриндизи желанный, ищет жадно
Город тостов. Будь здорова, Ариадна!
Помогает,
Помогает мне питье
За здоровье,
За здоровье,
За здоровье за твое,
За твое.
Кто сыграет мне, краса моя, красавица,
Кто сыграет,
Кто сыграет,
Кто споет-сыграет милому дружку
На виоле,
На виоле кто споет кукареку?
Спой мне, что ли,
На виоле спой-сыграй кукареку.
Но завесами тяжелыми и мглистыми
Буря дали неожиданно завесила,
Град разбавила туманом, громы – свистами,
И не по себе уже, не весело.
Рулевой, ты живой?
Не впервой тебе такое,
Правь подальше от напасти.
Весла – в щепки? Рвутся снасти?
Непохоже, что в покое
Скоро буря нас оставит…
Слушай, кормчий, кто так правит?
Эй, сатиры, Пассажиры,
Эй, сатиры, кто бы мог
Поднести хмельной глоток?
Кто бездонную посуду
Мореходу поднесет,
Век того я не забуду!
Из какого матерьяла
Кубок сделан – все равно:
Лишь бы дальше было дно
И подольше не зияло.
Только полные болваны,
Совершенные профаны
Любят мелкие стаканы.
Могут только недоумки
Восторгаться формой рюмки.
По моим святым законам
Кубок славится не звоном.
Эти рюмки хороши ли,
Если явно их душили,
Чтоб они народ смешили?
Не в обиду эта чашка
Лишь тому, кто болен тяжко.
Ни бокалы,
Ни фиалы
Не годятся для пирушки:
Это – детские игрушки,
Безделушки, цацки бренные,
Но, чтоб ценность их повысить,
Им футляры современные
Покупают флорентинки,—
Я хочу сказать, не дамы,
Вовсе нет, простолюдинки.
Лишь бездонные, что омуты, стаканища —
Граций пляшущих любимые пристанища.
Лей полнее, пей полнее,
Что вкуснее – мне виднее.
И красотку Ариадну не случайно
В мой стакан прошу налить монтепульчано,
Потому что для стакана это манна,
Потому что эта влага – сердцу благо.
Я не знаю благороднее лозы,
Невозможно удержаться от слезы.
О, без этого напитка
Жизнь была б не жизнь, а пытка!
Все, кто с Либером знакомы,
Все, кто чтут его законы
И умеют пить до дна,
Знайте: Бахус пьет монтепульчано,
Лучше он не пробовал вина!
КАРЛО МАРИЯ МАДЖИ
* * *
Возможно ли, чтоб мысленно не звали
Тебя родные берега в полет,
Пернатый узник, если нет печали
Среди веселых не услышать нот?
А что твоя супруга? Не она ли,
Скорбя, о вдовьей участи поет?
Не ты взмываешь в голубые дали,
И не тебя в гнезде подруга ждет.
Но, словно вольной ты не помнить доли,
Ты сладостно поешь – и не избыть
Хозяину притом щемящей боли.
Не месть ли это? Очень может быть:
Тому, кто деряшт пленника в неволе,
Ты не даешь любовный плен забыть.
* * *
Беспечно предается забытью
Италия, которой страх не ведом,
Хотя идет за тучей туча следом
И гром грохочет. Спят в родном краю.
А если и готовит кто ладью,
Он дорожит собою, не соседом.
Кто рад чужим невыносимым бедам?
Кто в них не может разгадать свою.
На утлых лодках мачту и кормило
Сломает ветер – и во тьму пучин
Челны повергнет яростная сила.
Италия, Италия, твой сын
В отчаянье! Ты веру в нем убила:
Не сможет порознь выжить ни один.
ФРАНЧЕСКО ДЕ ЛЕМЕНЕ
СОЛОВЕЙ
Любовной боли
таить нет силы
у соловья-бедняжки.
Полет на воле
сулит он милой
и множит вздохи тяжки.
Но тщетно плачет, тщетно мноягат стоны.
Вот образ твой, о юноша влюбленный!
Хоть час полдневный,
для птиц урочный,
уймет певца лесного,
но плач напевный
в тиши полночной
польется в небо снова,
и встретит зорю плач неугомонный.
Вот образ твой, о юноша влюбленный!
ПРОЩАНИЕ
Я бегу, а ты,
ты, Надежда, как решишь?
Остаешься? Убежишь?
Коль для бегства нету силы,
в сердце ты вольна остаться.
Но разверстый зев могилы
мне велит с тобою распрощаться.
Я сжигаю к счастию мосты.
Я бегу, а ты,
ты, Надежда, как решишь?
Остаешься? Убежишь?
Только ты способна сладить
с горькой мукой расставанья,
боль из памяти изгладить.
Не оставь меня из состраданья!
К счастию не сожжены мосты.
Я бегу, а ты,
ты, Надежда, как решишь?
Остаешься? Убежишь?
СКРОМНАЯ ЛЮБОВЬ
Сердитесь,
до зла охочи,
милые очи,
оборонитесь
насмешкой своевольной!
Но дайте вас любить – и мне довольно.
Язвите
стрелами раны,
глаза-колчаны,
мне измените —
не будет сердцу больно.
Но дайте вас любить – и мне довольно.
ВИНЧЕНЦО ДА ФИЛИКАЙЯ
К ИТАЛИИ
О ты, кому судьбина дар злосчастный —
Чарующую красоту дала,
Отметила чело печатью зла
И муке обрекла тебя безгласной,
Италия, когда б не столь прекрасной
Или хотя бы ты сильней была,
Чтоб тот, кому сегодня ты мила,
Любовь к тебе считал небезопасной,
Сегодня не спускались бы сюда
Потоком рати по альпийским скатам,
Из По не пили галльские стада;
И не дралась бы ты чужим булатом
В чужой борьбе за то, чтобы всегда
Служить не тем, так этим супостатам!
* * *
А вот уже и этот год – старик:
Покрыты плечи пеной ледяною,
Морщины ужасают глубиною,
И борода преобразила лик.
И страшно мне, но сдерживаю крик,
Я понимаю – очередь за мною:
И голова покрыта сединою,
И чувствую, что духом я поник.
И трудно от вопроса удержаться,
Который скорой смерти верный знак:
Зачем живу? Как в этом разобраться?
И сердце – звуку радостному враг:
По-разному возможно ошибаться,
Но шаг неверный есть неверный шаг.
БЕНЕДЕТТО МЕНДЗИНИ
* * *
Повадился на вертоград и лозной
Плод травит и побег, козел душной!
Чтоб и забыл, как трясть там бородой,
Покрепче двинь-ка по башке стервозной.
Не то заметит Вакх его – и грозной
Упряжке тигров тотчас крикнет: «Стой!»
Ох, гневен бог, ну просто сам не свой,
Когда творят бесчестье влаге гроздной.
Гони его, Елпин: что ж, дрянь такая,
Поганым зубом губит лозной прут
И гроздий вязь, их бога искушая.
Козла – богам уж точно принесут;
Ты Вакха бойся – на козла серчая,
На пастуха б не перенес он суд.
* * *
Послушай: в камышах зашлась квакуха
Примета верная, что дождь польет;
Все ниже, ниже ласточек полет;
Вороний грай все тягостней для слуха;
На бугорке тревожится пеструха
И раздувает ноздри – наперед
Учуяла, что досыта попьет;
Взгляни: соломки и комочки пуха
Кружат; и ходит вихрь косым винтом —
То здесь, то там: мила ему свобода;
И вьется легкий прах веретеном.
Мой Рестаньон, спеши из огорода
Скорей под кров, пока не грянул гром,—
Вещает Небо: близко непогода.
НИДЕРЛАНДЫ
ЯКОБ КАТС
ПОХВАЛА ЦЫГАНСКОЙ ЖИЗНИ
Мы доброй жизни суть постичь стремимся честно:
Что – телу надобно, а что – душе уместно.
Мы истину смогли узнать уже не раз,
Что ничего беречь не стоит про запас.
Немногим суждено проявить в таком покое,
Когда и не влечет и не страшит мирское.
Считать привыкли мы, что счастье таково:
Ничем не обладать, не жаждать ничего.
Трудом и хитростью имений мы не множим,
Зато спокойно спать в любое время можем.
Мотыга нам чужда, неведом вовсе плуг,
Но пропитанье мы всегда найдем вокруг.
Пусть ты богаче нас, но счастлив ли при этом?
Мы, как цветы в полях, живем росой и светом.
Хоть пусто в кошельке, но жребий наш неплох:
Как птицы, мы живем, и нам довольно крох.
В саду чужом плодов мы соберем немного,
За рыбу из реки не платим мы налога,
И на чужую дичь присвоили права,—
Огонь в кресале есть, и есть в лесу дрова.
Проводим время мы в веселье беззаботном,
Мы стряпаем и спим, где в голову взбредет нам.
Как не завидовать, скажи, судьбе такой?
Нам наплевать на все, у нас в душе покой.
Для нас ничто – зимы зловещие угрозы,
Легко дается нам перетерпеть морозы,
Ни в хладе, ни в жаре – ни в чем урона нет,
Не в тягость даже нам само теченье лет.
Пускай войну ведут великие державы,
Не все ли нам равно? На нас-то нет управы.
Пусть войско победит или падет в бою —
Мы не хотим менять благую жизнь свою.
Перед владыками склоняться мы не склонны,
Ничьи веления над нами не законны,
Пред силою во прах нам не угодно пасть —
Тщеславью мы чужды, для нас ничтожна власть.
Наш разум отрешен возвышенных материй.
Для нас неприменим общественный критерий,
Нас не касаются житейские дела —
Хвала не тронет нас, и обойдет хула.
Угроза страшная над берегом нависла —
Пираты! Но для нас – бояться нету смысла.
Равно и в чаще мы – как бы в родном дому —
Лесных разбойников бояться ни к чему.
Для нас угрозою смертельной не чреваты
Ни ветер северный, ни грозный вал девятый,—
Что паводок, пожар? Мы рады повторять:
Коль нет имущества – то нечего терять.
Пусть платят все кругом оброки и налоги —
На этот счет у нас ни малой нет тревоги.
Подушной подати в казну не платим мы —
Как наложить налог на вольные умы?
Ужаснее, чем наш, как видно, нет народа:
Нас не гнетет ни принц, ни князь, ни воевода,
Мы родину найдем везде, в любой стране,
Где солнца диск златой сверкает в вышине.
Мы где хотим, живем – как знатные вельможи,
Свободны мы прийти – уйти свободны тоже.
Для счастья нашего на свете нет помех —
Мы в мире всех бедней, но мы богаче всех!
О ТАБАКЕ
Говорит курильщик:
И сало, и бекон, и вырезку говяжью
Я обозвать решусь дурманящею блажью.
Иное блюдо есть, и я им сыт вполне:
В кисете, в рукаве – оно всегда при мне.
На пир я пригласить готов любого парня,
Мой рот и мой язык – суть повар и поварня,
Жестянка с табаком – нет лучшей кладовой,
Запасов к трапезе достанет мне с лихвой.
Табачного листа – жаркого! – алчут губы,
А две моих ноздри – как дымовые трубы!
Дым – это выпивка, она хмельней вина,
Веселие мое могу испить до дна!
Мне даже не нужна за трапезой салфетка —
Такую благодать увидеть можно редко.
Что ж, позавидуйте! Я благостен и рад,
Имея минимум финансовых затрат.
О СОЛИ
Соль – это чудный дар, что нам дала природа:
Соль не позволит сгнить припасам морехода,
Все то, что человек несет к себе на стол —
Всему потребна соль, или хотя б рассол.
Стряпуха прекратит работу поневоле,
Когда на кухне нет рассола либо соли,
И если соли кто к столу не подает —
Обязанность свою забыл постыдно тот.
Уместна к мясу соль, уместна к рыбе тоже,
Коль соли нет – она златых монет дороже,
Но солью надобно хозяйствовать хитро —
Коль меру позабыть, то станет злом добро!
О ВИНЕ
О властное вино! О сладость винограда!
Тебе, как ничему другому, сердце радо!
Ты гонишь страхи прочь, – и робкий, не стыдясь,
Беседует с любым – король то будь иль князь.
Тебя испивший – худ, себе же мнится – тучен,
Невиданно силен – хотя вконец измучен,
Премудрым станет тот, кто изопьет вина:
Хмельная голова империи равна.
Младая женщина прильнет к тебе однажды,
Чем больше будет пить – тем больше будет жажды,
Когда ж опа тобой упьется допьяна —
О муже собственном забудет вмиг она.
Ты душу темную повергнуть в блеск способно,
И смутный ум возжечь поэмой бесподобной,—
Властитель не один, испив тебя, порой
Не в силах был собрать бродящих мыслей строй.
Воздействие твое стремительно и грозно,
Различных ты людей преображаешь розно:
Один, испив тебя, – ленивая овца,
Макаке стал другой подобен до конца.
Он будет пить – пускай ему брести далёко,
Затем болтать начнет, как скверная сорока,
Чтоб в образе свиньи позор принять сполна.
О юность нежная, взгляни на власть вина!
ПОХВАЛА ГОЛЛАНДСКОМУ МАСЛУ
Все, что написано о масле было прежде —
Рекомендую я перечитать невежде:
Известно ли кому в моей родной стране,
Что масло здешнее – везде в большой цене?
Молочный сей продукт не ценят зачастую,
Но возношу ему хвалу я не впустую;
Ведь масло доброе, сбивален наших дар,
Признаньем мировым прославленный нектар!
Готов поспорить я: подобного вовеки
Не знали римляне и не вкушали греки!
Голландия, тебе для блага дал господь
Продукт, что радует и укрепляет плоть!
