Текст книги "Европейская поэзия XVII века"

Автор книги: авторов Коллектив

ГОТФРИД АРНОЛЬД

МИР НА ЗЕМЛЕ

 
Как прохладный ветерок
Средь полуденного зноя,
Мир приходит в должный срок
К нам, измученным войною.
Мудрено ль меня понять?
Знают все, как сладко снова
Друга давнего обнять
После спора затяжного!
Ах, расти, расти во мне,
Дивный мир новорожденный,
Зрей в сердечной глубине,
Пой в душе освобожденной,
Высшим счастьем окрыленной!..
Возликуй, моя душа,
Королевою влюбленной!..
 

ИОГАНН ХРИСТИАН ГЮНТЕР

СТУДЕНЧЕСКАЯ ПЕСНЯ

 
Братья, братья, прочь тоску!
Вешний день ловите!
Солнце ластится к листку!
Радуйтесь! Любите!
Темен, слеп, бездушен рок.
Смерть близка… Так в должный срок
Розу жизни рвите!
 
 
Жизнь уносится стремглав,
Словно в небо птица.
Эту истину познав,
Нужно торопиться.
Ждет гробов разверстых пасть.
Поспешите ж, братья, всласть
Радостью упиться!
 
 
Ах, куда ушли от нас,
Кто совсем недавно
Молод был, как мы сейчас,
Веселился славно?
Их засыпали пески,
Их могилы глубоки.
Время так злонравно!
 
 
На погосте мертвецы
Под плитой глухою —
Наши деды и отцы,
Ставшие трухою.
Колокольный слышен звон.
Кто созрел для похорон?
Может, мы с тобою?..
 
 
Но в гаданьях проку нет.
Небо справедливо.
Мы жe предков чтим завет:
Пьем вино и пиво!
Эй! От жажды сохнет рот!
Братья! Жизнь полна щедрот!
Наливайте, живо!
 
 
Поднимаю сей стакан
За свою отраду,
Ту, в чьем брюхе мальчуган
Зреет мне в награду.
Ну, так выпьем! А засим
Хором вновь провозгласим:
Слава винограду!
 

ПРОСНУВШАЯСЯ ПЕЧАЛЬ

 
Любовь сегодня пробудила
Печаль, что сердце бередила
И растравляла душу мне.
В груди проснулся стон протяжный,
Слеза дрожит росинкой влажной,
В сердечной вызрев глубине.
 
 
Тревога, спавшая доселе,
Вспугнула лень в моей постели
И не дала забыться сном,
Туда зовя меня всецело,
Где Одиночество воссело
На камень, на сердце моем.
 
 
Ах, чуя близкую разлуку,
Душа испытывает муку…
Ты рядом, за стеной, жила,
И то, бывало, как страдаю!
Теперь же Швейдниц покидаю,
Лишившись хлеба и угла.
 
 
Мольбы мои, упреки, грезы
Безмолвно б высказали слезы,
Но сушит их нещадный страх.
Кому печаль свою поверю?
Глухой стене? Лесному зверю?
Иль буре, воющей в горах?
 
 
Чем ты, дитя, добросердечней,
Тем злей, жесточе, бесконечней
Боль, что в груди своей таю.
О, неужель с себя не сброшу
Молчанья горестную ношу,
Поведав исповедь мою?
 
 
Но я страшусь!.. О, мир проклятый,
Где каждый встречный – соглядатай,
Где осторожность не спасет:
Дверь затворишь – подсмотрят в щелку,
А то, что скажешь втихомолку,
По свету эхо разнесет.
 
 
Одна лишь ты на целом свете
Надежно сохранишь в секрете
То, что тебе доверил друг:
Его понявши с полуслова,
Ты разделить уже готова
Его мучительный недуг.
 
 
Он обречен, он пропадает,
К твоей груди он припадает,
Изранен смертною тоской.
Так голубь, бурею гонимый,
Прильнувши к горлице родимой,
Найдет спасенье и покой.
 

УЖЕЛЬ, ПРЕЛЕСТНИЦА МЛАДАЯ…

 
Ужель, прелестница младая,
Твоей груди остынет зной,
Когда, как роза, увядая
За монастырскою стеной,
Недобрым людям на потребу,
Ты плоть свою подаришь небу?!
 
 
Ах, в тесной келье, в смертной скупе
Надежд на будущее нет.
Здесь дьявольские зреют муки,
Здесь жизни угасает свет.
И вина сладостные киснут,
Когда тебя в застенок втиснут.
 
 
От воздержанья печень пухнет,
Смерть наступает от тоски.
Покуда девственность не рухнет,
Мученья девы велики.
Так не лишай себя свободы,
Укрывшись под глухие своды!
 
 
Спеши! Найдем другую келью!
Амуром дверь отворена.
И пусть над нашею постелью
Он начертает письмена:
«Приют мой да послужит храмом
Прекраснейшим на свете дамам!»
 
 
Ведь грудь твоя – алтарь священный,
Ведь благовонье – запах твой.
В слиянье плоти сокровенной
Свершим молебен огневой,
Чтоб под «аминь!» прильнул к тебе я,
Блаженной слабостью слабея.
 

ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЯ

 
Уже умолк вечерний звон.
Работа спит. Проснулся сон.
Ведомый солнцем заходящим,
Табун бредет на водопой.
День завершил свой круг земной,
И ночь глаза смежает спящим.
 
 
Твоя ничтожнейшая тварь,
Я сознаю, небесный царь,
Сколь нынче был мой путь греховен,
Сколь был я нагл, себялюбив,
Сколь мерзок, богу изменив,
И как я пред тобой виновен!
 
 
Но крохи милости твоей
Неизмеримо тяжелей
Грехов, что центнерами мерить!
И, как бы ни был дух мой слаб,
Молю тебя, твой жалкий раб,
В мое раскаянье поверить.
 
 
О, молви: «Сын мой, ты прощен!
Змей-искуситель укрощен.
Лишь бог живет в тебе отныне!»
И выйду я на верный путь,
Существованья смысл и суть
Познав в господней благостыне.
 
 
Я песнь вечернюю свою
Смиренно в жертву отдаю
Тебе, всех сущих повелитель.
В груди моей, небесный царь,
Сияет жертвенный алтарь:
Ты – душ истерзанных целитель!
 
 
О Иисусе, царь царей,
Всесильный в кротости своей,
Заступник мой, моя опора,
Явись ко мне и докажи,
Что я, отрекшийся от лжи,
Спасен от вечного позора.
 
 
Дух высшей истины! Гряди!
Затепли огнь в моей груди,
Чтоб средь кромешного тумана
И непроглядной темноты
Дорогу освещал мне ты —
Не жалкий луч самообмана.
 
 
Ты руку надо мной простер.
Но, глядючи в ночной простор,
Ищу твой лик тревожным взглядом.
И в одиночестве зову
Тебя во сне, как наяву:
«Отец мой! Будь со мною рядом!
 
 
Не покидай, великий бог,
Меня среди ночных тревог.
И пусть, едва сомкну я очи,
Твой ангел явится ко мне
И оградит меня во сне
От ненавистных чудищ ночи.
 
 
Тебе подвластный одному,
Я все бестрепетно приму
И все сочту веленьем божьим,
Пусть станет в бытии земном
Мне этот сон последним сном,
А ложе это – смертным ложем.
 
 
Но если пощадить меня
И солнце завтрашнего дня
Я восприму, как дар волшебный,
То, отогнав недобрый рок,
Мне повели проснуться в срок
И дай пропеть свой гимн хвалебный!»
 

ТЕРПИМОСТЬ, СОВЕСТЛИВОСТЬ…

 
Терпимость, совестливость, миролюбье, честь,
Прилежность, набожность, усердие в работе…
Ну! Как вас там еще?.. Всех вас не перечесть,
Что добродетелями вечными слывете!
Клянусь вам, что не я – беда моя виной
Тому, что некогда вы овладели мной!
Но я служил вам и не требую прощенья!
Однако я постиг и понял вашу суть.
Спешите же других завлечь и обмануть:
Я вновь не попадусь на ваши ухшцренья!
 
 
О, скопище лжецов, о, подлые скоты,
Что сладко о добре и кротости вещают!
Спасение сулят погибшим ваши рты,
А нищим вечное блаженство обещают.
Так где ж он, ваш господь? Где он, спаситель ваш,
Который все простит, коль все ему отдашь,
Как вы внушаете?.. Где сын его чудесный?
А где же дух святой – целитель душ больных?
Пусть явится! Ведь я больней всех остальных!
Иль маловато сил у троицы небесной?!
 
 
Личина сорвана, нелепых басен плод!
И все ж я сознаю: есть существо над нами,
Которое казнит, беду и гибель шлет,
И я… я избран им лежать в зловонной яме.
Порой оно спешит, чтобы меня поднять,
Но вовсе не затем, чтоб боль мою унять,
А смертных поразить прощением притворным,
То, указав мне цель, влечет к делам благим
И тут же мне велит сопротивляться им,
Чтоб счел меня весь мир преступником позорным.
 
 
Так вот он где, исток несчастья моего!
Награда мне за труд – нужда, обиды, хвори.
Ни теплого угла, ни денег – ничего.
Гогочут остряки, меня узревши в горе.
В бездушье схожие – заметь! – с тобой, творец,
Друг оттолкнул меня, отвергли мать, отец,
Я ненавистен всем и ничего не стою.
Что породил мой ум, то вызывает смех.
Малейший промах мой возводят в смертный грех.
Душа очернена усердной клеветою.
 
 
Когда бы я и впрямь хотя б кого-нибудь
Презреньем оскорбил, обидел нелюбовью,
Насмешкой дерзкою невольно ранил в грудь
Иль отдал бы во власть жестокому злословью,—
То, веришь ли, господь, я даже был бы рад,
Расплату понеся, навечно кануть в ад
Иль стать добычею тех самых темных духов,
О коих у твоих прилежных христиан
За десять сотен лет в пределах разных стран
Скопилось множество пустых и вздорных слухов.
 
 
О ты, который есть начало всех начал!
Что значит поворот вселенского кормила?
Скажи, зачем в ту ночь отец меня зачал?
Зачем ты сделал так, что мать меня вскормила?
Когда б тобой на жизнь я не был осужден,
Я был бы среди тех, кто вовсе не рожден,
В небытии покой вкушая беспредельный.
Но, созданный твоею властною рукой,
Вериги нищеты влачу я день-деньской,
И каждый миг меня колотит страх смертельный.
 
 
Будь проклят этот мир! Будь проклят свет дневной!
Будь трижды проклято мое долготерпенье!
Оставь меня, но вновь не тешься надо мной,
Не умножай мой страх! Даруй мне утешенье!
Христос, спаситель мой! Я вновь тебе молюсь.
В бессилии в твои объятия валюсь:
Моя земная жизнь страшней любого ада.
Я чую ад внутри, я чую ад вовне.
Так что ж способно дать успокоенье мне?
Лишь только смерть моя или твоя пощада!
 

К ОТЕЧЕСТВУ

 
Прощай, бесценная когда-то,
Меня родившая страна!
Ты смертным ужасом объята.
Будь в близкой буре спасена!
Тебя покинув, я оставлю
Позор, обиды, зависть, травлю,
Друзей предательскую спесь.
Страна разбойничьих законов!
Клянусь, что в обществе драконов
Я был бы счастливей, чем здесь.
 
 
Ты вся пропитана обманом.
Честь, совесть, вера – все труха.
К моим стенаньям непрестанным
Ты равнодушна и глуха.
Жестокосердная Леена!
Как из родительского плена
Твоим сынам свершить побег?
На что тебе их ум? Их знанья?
Чтоб скрыть иные злодеянья?!
О, лживый мир! О, подлый век!
 
 
Мать сына в горе не оставит,
А коли сбился он с пути,
На верный путь его наставит,
Поможет истину найти.
Но ты иначе поступала:
Мне яд в лекарства подсыпала
И не из праха подняла,
А, чтоб свои поз; рыть убытки,
Меня ограбила до нитки,
Убийц презренных наняла.
 
 
Ну, что ж! Неправда правит миром.
Вот пастыри твои стоят:
В пустых сердцах, обросших жиром,
Лишь похоть гнусную таят.
Тартюфы, трутни и мерзавцы,
Мздоимцы и христопродавцы,
Они не выпустят из лап
Страну, захваченную ими,
Задохшуюся в смрадном дыме,—
Кумиры толп, любимцы баб!
 
 
Здесь предрассудок мысль хоронит,
Богач пинает бедняка,
Ликует гнет, свобода стонет,
Терзает ворон голубка.
Ростовщики – враги Христовы —
Скупить отечество готовы
И в роскоши проводят дни.
Своекорыстные злодеи —
По сути, те же иудеи,
Хоть не обрезаны они!
 
 
А на таможне, где граница,
Я только слышу что ни день:
Что стоит шерсть? Почем пшеница?
Какие цены на ячмень?
Мужи германские устали.
А чем же наши дамы стали?
Достаточно взглянуть на них:
Одни румяна да белила!
Давно их Женственность забыла,
И только Глупость любит их.
 
 
В таком безмерном запустенье
Я вижу родину свою.
Она – зачахшее растенье.
Ее с трудом я узнаю.
Ни вдохновения, ни мысли —
Они давным-давно прокисли
В удушье мерзостной тюрьмы.
Плоды искусства затерялись.
И тщетно мир спасти старались
Святые, светлые умы!
 
 
Страшусь! Гремят раскаты грома.
Холодный ветер тучи мчит.
Враги теснятся возле дома.
Рука расплаты в дверь стучит.
Что мне презренье? Что мне кара?
Стою, как Биант средь пожара,
Покорен року своему.
С тобой не свидимся мы снова.
Но даже воздуха родного
Глотка с собой я пе возьму.
 

ПРИ ВРУЧЕНИИ ЕЙ ПЕРСТНЯ С ИЗОБРАЖЕНИЕМ ЧЕРЕПА

 
Сей дар любви, сей дар сердечный —
Грядущий образ мой и твой.
Да не страшится разум вечный
Бесплотной тени гробовой!
Но как сроднить вас, лед и пламень,
Любовь и надмогильный камень,
Вас, буйный цвет и бренный прах?
Любовь и смерть, равна их сила,
Что все в себе соединила,
И мы – ничто в ее руках.
Кольцо исполнено значенья.
В червонном золоте кольца —
Нетленность чувства, жар влеченья,
Друг другу верность до конца.
А бедный череп к нам взывает:
В гробу желаний не бывает,
Ни жизни нет там, ни любви.
Мы строим на песке зыбучем!
Так торопись! В лобзанье жгучем
Миг ускользающий лови!
 

Диего Веласкес. Конный портрет принца Бальтасара Карлоса.

ДАЛМАЦИЯ

ПАСКОЕ ПРИМОВИЧ

* * *

 
Фелуку послали ускокам навстречу,
плывет она в дали, в жестокую сечу.
И чтоб безрассудно не сгинуть в сраженье,
на Лопуде судно возьмет подкрепленье.
Оттуда дорогу на Вратник проложит,
где вражью берлогу отряд уничтожит.
Как ядра фелуки – злосчастным ускокам,
так мне мои муки ниспосланы роком.
А радость былую верну я и силу,
когда поцелую тебя, мою вилу.
 

* * *

 
Фигли строила ты двум молодцам в сутанах.
Сколько мне пришло на ум мыслей нежеланных!
Или вправду промеж вас шашни? О, создатель!
Все проведает тотчас грозный настоятель.
Он таков, душа моя – все пред ним робеем,
словно малая змея перед лютым змеем.
Как ты терпишь, ангел мой, черноризцев рядом?
Уж меня ты удостой благосклонным взглядом.
А тебе я послужу честио, без обману,
днем и ночью госпожу ублажать я стану.
 

* * *

 
Фра Мартин зазвонил в свои колокола,
денницу возвестил, и – светлая взошла.
Измученный тоской, сомкнуть я глаз не мог,
лишь утренней порой уснул без задних ног.
О, как был счастлив я, когда в чудесном сне
владычица моя пришла в постель ко мне.
Когда обнять хотел я несравненный стан,
вдруг сон мой улетел, растаял, как туман.
А мне опять страдать, смиряя горький стон.
О, если бы опять увидеть этот сон.
 

XОРАЦИЕ МАЖИБРАДИЧ

* * *

 
Свет мой, сладостная вила
на восходе солнца,
сидя у оконца,
злато прядей распустила
вдоль прекрасной выи,—
грели душу мне не раз
косы золотые.
 
 
Ветер ласковый с Амуром
игрища затеял,
ей в лицо повеял,
липнут к прядям белокурым
бедокуры эти,
тонкой пряжей завладев,
мне сплетают сети.
 
 
Изловить хотят, как птицу,
милой на потеху,
мне же не до смеху,
о, за что меня в темницу?!
Нет, не уповаю
я на милость госпожи,
в пламени страдаю.
 
 
О, какая злая доля,
говорю по чести,
с этим ветром вместе
принесла мне столько боли,
что в слезах тоскую
и влачу большой валун
на гору крутую.
 

* * *

 
Как без сердца с жизнью слажу?
Я его оставил где-то.
Сердце! Сердце! – нет ответа.
Где же мне найти пропажу?
 
 
Ах, куда оно девалось?
Ждать ли встречи, боже правый?
Горечь дум страшней отравы,
жить не долго мне осталось.
 
 
Таковы причуды страсти,
что склонясь к ее приказам,
гибнет сердце, гибнет разум,
и душе грозят напасти.
 
 
Если кто-то в полной мере
жив без сердца, о мой боже,
сделай так, чтоб мог я тоже
пережить печаль потери.
 

С ОСТРОВА МЛЕТ

 
Отверженным я стал, наказан за грехи я,
живу средь голых скал в плену морской стихии.
Ревет прибой всю ночь и днем рыдает снова,
уходит радость прочь от проклятого крова.
А для благих бесед на тихих побережьях,
к несчастью, места нет, поскольку нет заезжих.
Царящий надо мной закон жестокий рока
нас разлучил с тобой, унес меня далеко.
И твоему рабу влачить, увы, до гроба
злосчастную судьбу, чья непомерна злоба.
Отчаясь, восстаю и вслух кляну светила,
чья воля жизнь мою твоей красы лишила.
 

НА СМЕРТЬ ПОЧТЕННОГО ОТЦА МОЕГО, ГОСПОДИНА МАРОЕ МАЖИБРАДИЧА

 
Украшает кроной гордый дуб дубраву,
и пока – зеленый, он стяжает славу,
а когда повеет осенью ненастной,
крона поредеет – и забыт, несчастный.
 
 
Дерево родное, ты ласкало тенью,
всех во время зноя осеняло сенью,
высох ствол твой ныне, зелень быстро вянет,
мощи нет в помине – кто ж тебя помянет?
 
 
Слушай, мой хороший, что тебе открою —
твой листок, проросший вешнею порою:
никого не встретил я во всей округе,
кто б на этом свете погрустил о друге.
 
 
Где твой друг Бурина, столь тобой любимый?
Где собрат Ранина, столь тобою чтимый?
Где все остальные, что тебя любили?
Малые, большие – все тебя забыли.
 
 
В жизни ты на славу уповал едва ли,
но тебя по праву лавры увенчали.
С Джоре и Андрием вечность коротая,
ты теперь сродни им в горних кущах рая.
 
 
Пребывай же в небе с доблестными вместе,
твой высокий жребий дан тебе по чести.
 

СТИЕПО ДЖЮРДЖЕВИЧ

БЛАГОСЛОВЕНИЕ ЖЕНЩИНЕ НА СУПРУЖЕСКУЮ ИЗМЕНУ

 
– Уж не лучше ль на самом деле
мне дружка ласкать всю ночку,
чем нелюбленной, в одиночку,
спать в пустой своей постели?
 
 
– Эх, красотка молодая…
Муж твой где-то за морем бродит,
он, в разлуке не страдая,
время там с другой проводит.
 
 
Ты теперь его должница,
на неверность его не сетуй;
долг твой – щедро расплатиться
с мужем тою же монетой!
 

* * *

 
Если вздохи мои и взгляды,
полные любви, печали,
и страданья, и отрады,
для тебя не означали,
что дышу, себя ежигая,
лишь тобой, о дорогая,—
 
 
то поверишь ли песне этой,
тоже полной слез, мученья,
только для того и спетой,
чтоб постигла ты значенье вздохов,
страстью опаленных, взглядов,
пламенем рожденных?
 
 
О, если б смог я сердца пламя
засвидетельствовать песней —
я, сжигаемый мечтами,
раб твой верный, бессловесный!
 

МЕХМЕД

ИЗ ПОЭЗИИ АЛЬХАМЬЯДО

Хорватская песня

 
Говорю своей невесте:
как же мне не быть веселым?
Пока дух и тело – вместе,
ты дозволь мне быть веселым.
 
 
Твоего дождусь лишь взгляда —
в сердце радость и услада,
ты – моя, других не надо,
как же мне не быть веселым?
 
 
Этот мир окутан тьмою,
но тебя от тьмы я скрою,
стану жить одной тобою,—
ты дозволь мне быть веселым.
 
 
И сама не будь угрюмой,
не терзайся грустной думой,—
лишь о счастье нашем думай,
чтоб не быть мне невеселым.
 
 
Сон любви – то сон не вечный
в нашей жизни быстротечной;
не хочу тоски сердечной,—
ты дозволь мне быть веселым.
 
 
Ты улыбкой озарилась,
свет ее – как дар, как милость,
у Мехмеда песнь сложилась,—
как же тут не быть веселым!
 

МУХАММЕД ХЕВАИ УСКЮФИ

ИЗ ПОЭЗИИ АЛЬХАМЬЯДО

* * *

 
Господи, смиренно просим:
смилуйся над нами.
Образ твой в себе мы носим,
смилуйся над нами.
 
 
Не даров с корыстью молим,—
ласки, как дождя над полем,
облегченья нашим болям,
смилуйся над нами.
 
 
Светлым сном умерь в нас муку,
возлюби нас, дай нам руку,
встречей увенчай разлуку,
смилуйся над нами.
 
 
Сколько нас к тебе стремилось!
Сердце в каждом истомилось,
веруем в твою к нам милость,
смилуйся над нами.
 
 
Жалок я, твой раб Хеваи.
Но, от всех к тебе взывая,
к небу возношу слова я:
смилуйся над нами!
 

* * *

 
В путь мой заветный, в эту дорогу
как мне решиться ныне пуститься?
Этой дороги к господу Богу
сердце страшится. Только б решиться…
 
 
Что мы для Бога? Глина сырая.
В жизни ваяет всех нас для рая,
нас же за грех наш грозно карая,
божья десница… Как мне решиться?
 
 
Власть надо мною в небе едина,
сзади давно уж дней половина,
разум и дух мой – все еще глина.
Как же решиться к Богу явиться?
 
 
Бога молил я с жаркою дрожью:
дай мне, земному, мысль свою божью,
чтоб разграничить истииу с ложью,—
есть ведь грапица! Только б решиться…
 
 
В рай твой, создатель, верю я свято,
что же смятеньем сердце объято?
Вот – я, Хеваи, ждущий заката:
суд да свершится! Только б решиться…
 

ИВАН ГУНДУЛИЧ

ИЗ ПАСТОРАЛИ «ДУБРАВКА»

 
В деревцах кудрявых ветры зашумели,
радостно в дубравах соловьи запели,
ручейков напевы ранний луч встречают,
и венками девы юношей венчают.
Дудочки пастушьи песнь слагают милым,
услаждая души ясноликим вилам.
Вилы голосисты водят хороводы
там, где брег тенистый и прозрачны воды.
Но к чему все это? Что мне ясны зори?
Не найти привета мне в любимом взоре.
Струи зажурчали, ветр вздохнул глубоко —
мне в слезах печали слышен рев потока.
В каждой песне – стоны, в мыслях – горечь яда,
сердце – луг зеленый, где моя отрада.
В этом ярком свете тьма слепит мне очи,
ничего на свете, кроме вечной ночи.
 

* * *

 
Цвет багряный на востоке,
вся земля в цветном уборе,
расцветает луг широкий,
расцветают в небе зори,
льется дождь цветов веселых,
будем рвать их дружно в долах!
Все бело, красно и сине,
всем цветам вокруг раздолье,
пышен цвет на луговине,
в темной чаще, в чистом поле.
Это время сердцу мило,
все цветами расцветило.
 

* * *

 
Свобода! Что краше тебя и дороже?
Ты – помыслы наши, ты – промысел божий,
ты мощь умножаешь, даруешь нам славу,
собой украшаешь всю нашу Дубраву.
Все жизни, все злато, все блага народа —
лишь малая плата за луч твой, свобода!
 

ИЗ ПОЭМЫ «ОСМАН»

Песнь первая

 
О тщета людской гордыни,
Чем себя ты утешаешь?
Ввысь стремишь полет свой ныне,
Завтра долу ниспадаешь.
 
 
Перед тленом все повинны,
Все конец свой обретают.
А высоких гор вершины
Громы прежде поражают.
 
 
Если небо безучастно,
Все творенья быстротечны:
Без него и власть безвластна,
Царства сильные не вечны.
 
 
А фортуна беспрестанно
Колесо свое вращает:
Свергнет этого нежданно,
А другого возвышает.
 
 
Днесь над саблею корона,
Завтра – сабля на короне,
Ныне царь лишился трона,
Завтра – раб сидит на троне.
 
 
Сквозь несчастья – счастье блещет;
Трон из крови возникает;
Тот, пред кем весь люд трепещет,
Страх и сам претерпевает.
 
 
От главы царя отводит
Все измены троиа сила,
Но нежданно происходит
То, что память позабыла…
 

Песнь вторая

 
Юность! В дерзком устремленье
Ты не ведаешь боязни,
Даже смерть в лихом боренье
Видишь ты без неприязни.
 
 
И смела ты, и свободна,
Мысль тебя не утруждает,
Сложность дел тебе угодна,
Трудность жизни не пугает.
 
 
Если очень возгордишься —
Море синее утопит,
Если к солнцу устремишься —
Солнце в крыльях воск растопит.
 
 
А иной юнец в гордыне
Средь воды огнем пылает:
Пав с небес, в морской пучине
С колесницею сгорает.
 
 
Александр в лета младые,
В полноте великой славы,
Ведал, что еще иные
Есть и земли и державы.
 
 
Ныне младостью томится
Чадо буйное Османов:
Бедствий чадо не страшится,
Все в плену самообманов.
 
 
Ах, Осман! В предел восточный
Не спеши! Царю пристало
Верных слуг – совет урочный —
Всех заслушать для начала.
 
 
Мудры слуги в их сужденьях
О чертах, тебе присущих:
Своеволен ты в стремленьях
И не знаешь дней грядущих.
 
 
Где в твоих решеньях сила?
Мысль твоя еще незрела,
Опыт – жизнь не подарила,
Молод ты еще для дела.
 
 
За своей весной незрелой
Осень леди, ее урока,
Славы плод, еще неспелый,
Не губи ты раньше срока.
 
 
Победить врага в сраженье,
Покорить непокоренных —
Благородное стремленье
Славой всех мужей вспоенных;
 
 
Но кто бед не бережется
И коварства не страшится,
Безрассудным назовется,
В мненье общем умалится.
 
 
Так и лес в горах: для глазу
Он зеленый и прекрасный,
Но войди, увидишь сразу —
В нем и гад, и зверь опасный…
 

Песнь восьмая

 
Красота – благой природы
Дар счастливейший и сила;
Почитают все народы
В ней все то, что сердцу мпло;
 
 
Луч, сравнимый с божьим взором,
Райский цвет красы прекрасный,
Благо, все дары в котором,
Образ неба вечно ясный;
 
 
В ней пред миром рай открыло
Бога славное деянье,
Где чело – восток; светило —
Локон; лик – зари сиянье;
 
 
Радость в ней, и наслажденье,
И сердец согласья мера,
Душ сладчайшее томленье,
Для очей предмет примера;
 
 
Сладкий мед, что грустью сладкой,
Раз вкушенный, отзывает,
Мир желанный жизни краткой
Душам всем она вещает.
 
 
Если мощь красы сумеет
С кровью знатной съединиться,
Вдвое в силе преуспеет,
И пред нею всяк склонится;
 
 
И тогда в великой славе
Та краса распространяет
Власть свою в любой державе,
Мир, чаруя, облетает…