Текст книги "Нет у любви бесследно сгинуть права..."

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц)

Приам. А мне показалось, ты что-то сказал покороче.

Демокос. Он сказал, что ему нет дела до Елены.

Приам. Наклонись…

Гектор повинуется.

Ты ее видишь?

Гекуба. Конечно, он ее видит. Я спрашиваю, есть ли хоть один человек, который не смог бы ее увидеть? Она шествует по всему городу.

Демокос. Это шествие красоты.

Приам. Ты ее видишь?

Гектор. Да… И что?

Демокос. Приам спрашивает, что ты видишь!

Гектор. Я вижу молодую женщину, которая завязывает сандалию.

Кассандра. Она делает это не спеша.

Парис. Я увез ее голой, без всякой одежды. Это твои сандалии. Они ей немного велики.

Кассандра. Маленьким женщинам все велико.

Гектор. Я вижу прелестные бедра.

Гекуба. Он видит то, что вы все видите.

Приам. Мое бедное дитя!

Гектор. Что?

Демокос. Приам тебе сказал: «бедное дитя».

Приам. Не знал я, что троянская молодежь дошла до этого.

Гектор. До чего?

Приам. До невидения красоты.

Демокос. А поэтому и любви. Иначе говоря, мы дошли до реализма! Мы, поэты, называем это реализмом.

Гектор. А троянские старики понимают и красоту и любовь?

Гекуба. Это в порядке вещей. Любовь понимают совсем не те, кто любит и кто красив.

Гектор. Любовь, обычное явление. Я не намекаю на Елену, но красоту встречаешь на каждом углу.

Приам. Гектор, не криви душой. Разве с тобой не случалось, что, взглянув на женщину, ты вдруг почувствуешь, что она совсем не такая, какой кажется, что она блестящее олицетворение мысли и чувства.

Демокос. Так рубин олицетворяет кровь.

Гектор. Но не для тех, кто видел настоящую кровь. А я только что насмотрелся.

Демокос. Это символ. Хотя ты и воин, может быть, ты слыхал о символах. Встречал ли ты женщин, которые даже издали казались тебе олицетворением разума, гармонии, нежности?

Гектор. Да, я видел таких.

Демокос. И что ты делал тогда?

Гектор. Я приближался к ним… и все рассеивалось. А эта что же олицетворяет?

Демокос. Тебе же говорят – красоту.

Гекуба. В таком случае верните ее скорее грекам, если хотите, чтобы она олицетворяла эту красоту долго. Она блондинка.

Демокос. Невозможно говорить с этими женщинами!

Гекуба. Тогда и не говорите о женщинах. Во всяком случае, вы и невежливы и не патриот. Каждый народ воплощает свой символ в своей женщине, будь она курносая или губастая. Только вы одни ищете этот символ в другом.

Гектор. Отец, мои товарищи и я возвратились усталыми. Мы восстановили на нашей земле мир на вечные времена, мы хотим, чтобы наши жены любили нас без тревоги, хотим, чтобы рождались дети.

Демокос. Мудрые принципы, но война никогда не мешала иметь детей.

Гектор. Скажи, пожалуйста, почему мы нашли наш город изменившимся от одного присутствия Елены? Скажи, что она нам принесла, из-за чего стоило бы поссориться с греками?

Геометр. Все знают это. И я могу тебе это сказать.

Гекуба. Вот и Геометр!

Геометр. Да, вот и Геометр! И не думайте, что геометры не могут интересоваться женщинами! Они измеряют не только земную поверхность, но и поверхность вашего тела. Я не стану тебе рассказывать, как они страдают от того, что ваша кожа чересчур толста или на вашей шее складки… Так вот, до сего дня геометры не были довольны видом земель, окружающих Трою. Линия, связывающая долину с холмами, казалась им слишком мягкой, а линия, соединяющая холмы и горы, сделана была точно из проволоки. Но с той поры, как здесь Елена, пейзаж получил и свой смысл и свою определенность. И что особенно важно для настоящих геометров, для пространства и для объема существует отныне только одна общая мера – Елена. Отныне покончено со всеми теми инструментами, которые изобрели люди и которые только измельчают мир. Больше не нужны ни метры, ни граммы, ни мили. Существуют только шаги Елены, локоть Елены, сила взгляда и голоса Елены. Ее поступью мы измеряем силу ветра. Она наш барометр, наш анемометр! Вот что говорят геометры!

Гекуба. Этот идиот плачет.

Приам. Мой дорогой сын, посмотри только на этих стариков, и ты поймешь, что такое Елена. Она своего рода оправдание для них. Она доказывает всем этим старцам, расположившимся со своими белыми бородами на фронтоне крепостных стен, тем, кто крал, кто торговал женщинами, чья жизнь не удалась, – что в глубине души у каждого из них все время присутствовало тайное преклонение перед красотой. Если бы красота была рядом с ними всегда, как теперь Елена, они не грабили бы своих друзей, не продавали бы своих дочерей, не пропивали бы своего наследства. Елена их прощение, их отмщение и их будущее.

Гектор. Будущее стариков меня не интересует.

Демокос. Гектор, я поэт и сужу как поэт. Допусти, что наш словарь не знает слова «красота». Предположи, что слово «наслаждение» не существует!

Гектор. Мы обойдемся без него. Я уже обхожусь без него. Я произношу слово «наслаждение» только по принуждению.

Демокос. Да, конечно, ты обойдешься и без слова «сладострастие»?

Гектор. Если это слово можно приобрести только ценой войны, я обойдусь без него.

Демокос. Но ведь ценой войны ты нашел такое прекрасное слово, как «храбрость».

Гектор. За него было хорошо заплачено.

Гекуба. Слово «трусость» должно было быть приобретено точно таким же путем.

Приам. Почему, сын мой, ты так упорно не хочешь нас понять?

Гектор. Я вас понимаю очень хорошо. При помощи всяких квипрокво вы, вынуждая нас как будто сражаться за красоту, заставляете сражаться за женщину.

Приам. А ты что, не стал бы сражаться за одну женщину?

Гектор. Конечно, нет!

Гекуба. И был бы, безусловно, прав!

Кассандра. Если бы за одну! Но их ведь гораздо больше.

Демокос. Разве ты не сражался бы, чтобы вернуть себе Андромаху?

Гектор. Мы уже уговорились с Андромахой, каким тайным путем избежать плена и соединиться.

Демокос. Даже если нет никакой надежды?

Андромаха. Даже и в этом случае.

Гекуба. Хорошо, что ты сорвал с них маску, Гектор. Они хотят сражаться из-за женщины. Это выражение любви бессильных.

Демокос. Ты считаешь, что это слишком дорогая цена?

Гекуба. Конечно.

Демокос. Позволь мне не согласиться с тобой. Я уважаю пол, которому обязан своей матерью, я уважаю его даже в лице самых недостойных его представительниц.

Гекуба. Мы это знаем. Ты уважал их изрядно…

Служанки, сбежавшиеся на шум спора, разражаются смехом.

Приам. Гекуба! Дочери мои! Что означает этот бабий бунт? Ведь на карту из-за одной из вас поставлен целый город. И разве это вас унижает?

Андромаха. Лишь одно может унизить женщину – несправедливость.

Демокос. До чего же обидно убеждаться в том, что женщины меньше всех понимают, что такое женщина.

Молодая служанка (проходя). О-ла-ла.

Гекуба. Они это знают превосходно. Я вам скажу, что такое женщина.

Демокос. Не позволяй им говорить, Приам. Никогда не знаешь, что они могут сказать.

Гекуба. Они могут сказать правду.

Приам. Стоит мне только подумать об одной из вас, мои дорогие, чтобы узнать, что такое женщина.

Демокос. Первое. Она – источник нашей силы. Ты хорошо знаешь это, Гектор. Воин, который не носит с собой портрета женщины, ничего не стоит.

Кассандра. Источник вашей гордости, да.

Гекуба. Ваших пороков.

Андромаха. Женщина – это несчастное воплощение непостоянства, несчастное олицетворение трусости, ненавидящая все трудное, обожающая все пошлое и легкое.

Гектор. Дорогая Андромаха!

Гекуба. Все это очень просто. Я уже пятьдесят лет женщина – и до сих пор сама не знаю по-настоящему, какая я.

Демокос. Второе. Хочет этого женщина или нет, она единственная награда за храбрость. Спросите любого солдата. Убить человека – это значит заслужить женщину.

Андромаха. Женщина любит трусов, распутников. Если бы Гектор был трусом или распутником, я бы его любила так же, может быть, даже больше.

Приам. Опомнись, Андромаха. Ты можешь доказать обратное тому, что хочешь.

Маленькая Поликсена. Она лакомка. Она обманывает.

Демокос. А о том, что они в жизни человека представляют верность, чистоту, – об этом мы не будем говорить?

Служанка. О-ла-ла!

Демокос. Что ты там говоришь?

Служанка. Я говорю: о-ла-ла! Я говорю то, что думаю.

Маленькая Поликсена. Она ломает свои игрушки. Она опускает головы своих кукол в кипящую воду.

Гекуба. По мере того как мы, женщины, стареем, мы убеждаемся в том, что мужчины лицемеры, хвастуны, скоты. По мере того как стареют мужчины, они приписывают нам все совершенства. И любая судомойка, которую вы где-то прижали в углу, превращается в ваших воспоминаниях в создание любви.

Приам. Ты изменяла мне?

Гекуба. С одним тобой, но сотню раз.

Демокос. А разве Андромаха изменяла Гектору?

Гекуба. Оставь Андромаху в покое. Бабьи дела не для нее.

Андромаха. Если бы Гектор не был моим мужем, я с ним самим обманула бы его. Если бы он был бедным хромоногим рыбаком – я бы прибежала к нему в его хижину, легла бы на ложе из раковин и водорослей и родила бы ему незаконного сына.

Маленькая Поликсена. Она по ночам лежит с закрытыми глазами и не спит.

Гекуба (Поликсене). Не смей болтать! Ты… Возмутительно! Я запрещаю тебе.

Служанка. Нет ничего хуже мужчины. Но вот этот!

Демокос. Тем хуже, если женщина нас обманывает. Тем хуже для нас, если она сама презирает и свое достоинство и самое себя. Если она сама не способна сохранить ту идеальную форму, которая поддерживает ее и устраняет морщины с ее души, – мы должны это сделать.

Служанка. Вот это да!

Парис. Женщины забывают только об одном – что они не ревнивы.

Приам. Дорогие дочери, ваше возмущение только доказывает, что мы правы. Разве существует большее великодушие, чем то, которое проявляете вы, когда яростно защищаете мир. А что он вам даст? Мужей хилых, бездельников, трусов, в то время как война сделает вам из них настоящих мужчин!..

Демокос. Героев…

Гекуба. Мы знаем наперед все эти слова. Во время войны мужчину зовут героем. Война не делает его храбрее, но все равно он считается героем, пусть хоть и убегающим с поля боя.

Андромаха. Отец мой, умоляю вас. Если в вас хоть немножко теплится чувство дружбы к женщине, выслушайте то, что скажу вам я от лица всех женщин. Оставьте нам наших мужей такими, какие они есть. Пусть они сохранят свою жажду деятельности и свою храбрость. Боги окружили их столькими одушевленными и неодушевленными предметами, увлекательными для них! Пусть это будет гроза или самое обыкновенное животное! И покуда на земле существуют волки, слоны, леопарды – мужчина всегда будет иметь против себя противника и соперника более подходящего, чем человек. Все эти огромные птицы, которые летают вокруг нас, зайцы, которых мы, женщины, часто не можем отличить от вереска, – все это мишени, привлекающие внимание стрелка гораздо лучше, чем сердце противника, защищенного латами. Каждый раз, когда я видела, что убивают оленя или орла, я испытывала к нему чувство глубокой благодарности. Я знала, что он умирал за Гектора. Почему же вы хотите, чтобы я сохранила Гектора ценой жизни других людей?

Приам. Я этого не хочу, дорогая моя. Но знаете ли вы, почему вы, все женщины, такие прекрасные и такие доблестные? Потому, что ваши мужья, отцы, предки были воинами. Будь они ленивы в ратном деле, не знай они, что тусклое и глупое занятие, называемое жизнью, иногда озаряется и приобретает смысл благодаря презрению, которое люди к ней испытывают, то, уверяю вас, вы сами чувствовали бы себя трусливыми и, чтобы избавиться от этого, потребовали бы войны. К бессмертию один лишь путь в этом мире – забыть, что ты смертен.

Андромаха. О, конечно, отец, – и вы это хорошо знаете! На войне погибают храбрые! Не быть убитым – это дело случая или большой ловкости. Нужно хотя бы раз склонить голову или преклонить колени перед опасностью. Воины, которые торжественно проходят под триумфальной аркой, – это те, кто бежал от смерти. Как может страна приумножить и честь и силу, теряя и то и другое.

Приам. Дочь моя, первая трусость – это первая морщина на челе народа.

Андромаха. А в чем заключается самая худшая трусость? Показаться трусом в глазах других и обеспечить мир? Или же быть трусом перед самим собой и вызвать войну?

Демокос. Трус тот, кто смерть за родину не предпочтет другой смерти.

Гекуба. Я ожидала эту поэзию. Она не пропустит случая…

Андромаха. Всегда умирают за родину! Если живешь достойным ее, деятельным, мудрым, – таким же и умираешь. Убитые не могут спокойно лежать в земле, Приам. Они не растворяются в ней для отдыха и для вечного покоя. Они не становятся ни землей, ни прахом. Когда в земле находишь человеческий скелет, рядом с ним всегда лежит меч. Это кость земли, бесплодная кость. Это воин…

ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ

ГЕРО И ЛЕАНДР

Л е а н д р

 
Геро, слушай! слышишь, Геро!
Рядом в лад стучат сердца.
 

Г е р о

 
Милый, нет! у башни серой
Ярость волн бьет без конца.
 

Л е а н д р

 
Геро, лик твой жутко нежен,
Весь плывущий в лунном дне!
 

Геро

 
Милый, ах! луной взмятежен
Понт, взносящий вал во сне.
 

Л е а н д р

 
Геро! грудью грудь согрета,
Руки слиты, дрожь в устах…
 

Геро

 
Милый! стужей млеет Лета,
Мчит в зыбях холодный прах.
 

Л е а н д р

 
Геро! встанем! в свет победный
Бросим тело, бросим страсть!
 

Г е р о

 
Милый! грозно ветр бесследный
В море вскрыл пред смелым пасть.
 

Л е а н д р

 
Геро! помни! веруй, Геро!
Прочны связи влажных губ!
 

Г е р о

 
Милый, ах! у башни серой —
Вижу твой взмятенный труп.
 

1920

ЛУКИАН

Перевод Д. В. Сергеевского

ТОКСАРИД, ИЛИ ДРУЖБА

1. Мнесипп. Что ты говоришь, Токсарид? Вы, скифы, приносите жертву Оресту и Пиладу и признаете их богами?

Токсарид. Да, Мнесипп, мы приносим им жертвы, однако мы считаем их не богами, но лишь доблестными людьми.

Мнесипп. Разве у вас существует обычай приносить жертвы умершим доблестным людям, как богам?

Токсарид. Мы не только приносим жертвы, но и справляем в их честь праздники, устраиваем и торжественные собранья.

Мнесипп. Чего же вы добиваетесь от них? Ведь не ради их благосклонности вы приносите жертвы, раз они покойники?

Токсарид. Не худо, если и мертвые будут к нам благосклонны; но, конечно, не в одном этом дело: мы думаем, что делаем добро живым, напоминая о доблестных людях и почитая умерших. Мы полагаем, что, пожалуй, благодаря этому многие у нас пожелают быть похожими на них.

2. Мнесипп. Это вы придумали верно. Почему же Орест и Пилад возбудили ваше удивление так сильно, что вы сделали их равными богам, хотя они были чужестранцами и, более того, вашими врагами? Ведь они, потерпев кораблекрушение, были захвачены тогдашними скифами и предназначены в жертву Артемиде. Однако, напав на тюремщиков и одержав верх над стражей, они убили царя; захватив с собою жрицу и похитив вдобавок изображение Артемиды, они бежали, посмеявшись над общиной скифов. Если вы почитаете их ради всего этого, почему бы вам не создать большое число им подобных? А теперь сами подумайте, вспоминая прошлое, хорошо ли будет, если в Скифию начнут приплывать многочисленные Оресты и Пилады. Мне кажется, что этим способом вы очень скоро станете нечестивцами и безбожниками, так как последние оставшиеся у вас боги при таком образе действия будут уведены на чужбину. Затем, я полагаю, вы вместо всех богов начнете обожествлять людей, пришедших похитить их, и будете святотатцам приносить жертвы, как богам.

3. Если же не за это вы почитаете Ореста и Пилада, то скажи мне, Токсарид, какое еще добро они сделали вам? Ведь в старину вы их не считали богами, а теперь, наоборот, признав богами, совершаете в их честь жертвоприношения. Тому, кто сам едва не был принесен в жертву, вы приносите теперь жертвенных животных. Все это может показаться смешным и противным древним обычаям.

Токсарид. Все то, что ты, Мнесипп, изложил, показывает благородство этих людей. Они вдвоем решились на крайне смелое предприятие и отплыли очень далеко от родной земли в море, не исследованное еще эллинами, если не считать тех, которые некогда отправились на «Арго» в Колхиду. Они ничуть не боялись рассказов о море, не испугались и того, что оно называлось «негостеприимным», я думаю, из-за диких народов, живших на его берегах. Захваченные в плен, они с большим мужеством воспользовались обстоятельствами и не удовлетворились одним бегством, но отомстили царю за его дерзкий поступок и, убегая, захватили с собой Артемиду. Неужели все это не удивительно и не достойно божественного почитания со стороны всех, кто вообще чтит доблесть? И все же не за это мы считаем Ореста и Пилада героями.

4. Мнесипп. Может быть, ты расскажешь, какие еще они совершили божественные и удивительные подвиги? Что касается плавания вдали от родины и далеких путешествий, то я мог бы тебе указать многих купцов, особенно финикийцев, плавающих не только по Понту до Меотиды и Боспора, но и по всем уголкам эллинского и варварского морей. Осмотрев, можно сказать, все берега и каждый мыс, они ежегодно возвращаются домой глубокой осенью. Их, согласно твоим рассуждениям, и считай богами, этих лавочников и торговцев соленой рыбой!

5. Токсарид. Выслушай же меня, почтеннейший, и посмотри, насколько мы, варвары, судим о хороших людях правильнее, чем вы. В Аргосе или Микенах, например, нельзя увидеть славной могилы Ореста или Пилада, а у нас вам покажут храм, посвященный им обоим, ибо они были соратниками. Им приносят жертвы, и они получают все прочие почести; а то, что они были не скифами, но чужестранцами, совсем не мешает нам считать их доблестными людьми.

Мы ведь не наводим справок, откуда родом прекрасные и доблестные люди, и не относимся к ним с пренебрежением, если они совершат какой-нибудь добрый поступок, не будучи нашими друзьями. Восхваляя их деяния, мы считаем таких людей своими близкими на основании их поступков. Более же всего в этих людях вызывает наше удивление и похвалу то, что они, по нашему мнению, являются наилучшими друзьями из всех людей и могут стать законодателями в делах о том, как нужно делить с друзьями превратности судьбы и как быть в почете у лучших скифов.

6. Наши предки написали на медной доске все то, что друзья претерпели оба вместе или один за другого, и пожертвовали ее в храм Ореста, издав закон, чтобы началом учения и воспитания служила эта доска: дети должны были заучивать то, что на ней написано. И вот – ребенок скорее позабудет имя отца, чем деяния Ореста и Пилада. Кроме того, все, что написано на медной доске, изображено было на храмовой ограде в картинах, созданных еще в древние времена: Орест, плывущий вместе со своим другом, затем его пленение, после того как корабль разбился об утесы, и приготовления к закланию Ореста. Тут же изображена Ифигения, готовая поразить жертву. Против этих картин, на другой стене, Орест нарисован уже освободившимся из оков и убивающим Фоанта и множество других скифов и, наконец, отплывающим вместе с Ифигенией и богиней. Вот скифы хватаются за плывущий уже корабль: они висят на руле, стараются взобраться на судно. Наконец, изображено, как скифы, ничего не добившись, плывут обратно к берегу, одни – покрытые ранами, другие – боясь их получить. Тут каждый может увидеть, какую привязанность выказывали друзья в схватке со скифами. Художник изобразил, как каждый из них, не заботясь об угрожающем ему неприятеле, отражает врагов, нападающих на товарища. Каждый бросается навстречу вражеским стрелам и готов умереть за друга, приняв своим телом направленный на другого удар.

7. Подобная привязанность, стойкость среди опасностей, верность и дружелюбие, истинная и крепкая любовь друг к другу не являются, как мы решили, простым человеческим свойством, но составляют достояние какого-то лучшего ума. Ведь большинство людей, пока во время плавания дует попутный ветер, сердятся на спутников, если они не разделяют с ними в полной мере удовольствий; когда же хотя немного подует противный ветер, они уходят, бросая своих друзей среди опасностей.

Итак, знай, что скифы ничего не признают выше дружбы, что каждый скиф сочтет наиболее достойным разделить с другом его труды и опасности; равным образом у нас считается самой тяжкой обидой, если тебя назовут изменником дружбе. Оттого мы и почитаем Ореста с Пиладом, отличавшихся этой скифской доблестью и заслуживших славу благодаря своей дружбе, – а дружбой мы более всего восхищаемся…

10. Впрочем, если хочешь, сделаем так: оставим в покое друзей, живших в старину, которых и мы и вы могли насчитать немало. Ведь в этом отношении вы, пожалуй, будете иметь над нами перевес, обладая большим числом достовернейших свидетелей – поэтов. Они прекрасными словами и стихами воспевают дружбу Ахилла и Патрокла, Тесея и Пирифоя и других. Лучше расскажем о друзьях, которых встречали мы сами: я – среди скифов, ты – среди эллинов, и опишем их дела. Кто из нас приведет в пример лучших друзей, тот и возьмет верх и будет объявлен победителем в самом прекрасном и священном состязании…

19. Мнесипп. Теперь послушай, Токсарид, про Эвтидика, халкидца. Рассказывал мне о нем Симил, мегарский корабельщик, и клялся, что сам был очевидцем его подвига. Он говорил, что в начале зимы пришлось ему плыть из Италии в Афины с путниками, собравшимися из разных городов. Среди них был и Эвтидик со своим другом Дамоном, тоже халкидцем. Они были сверстниками, но Эвтидик был сильный и здоровый человек. Дамон же бледен и слаб: он только что, по-видимому, встал после тяжкой болезни.

До Сицилии плавание продолжалось благополучно, рассказывал Симил. Но потом, когда они миновали пролив и плыли уже по Ионийскому морю, их застигла страшная буря. К чему описывать вихрь, громадные волны, град и прочие ужасы бури? Когда они плыли уже мимо Закинфа, убрав паруса и спустив в море сети, чтобы ослабить удары волн, Дамон около полуночи, страдая морской болезнью (что вполне понятно при такой качке), нагнулся над водой, так как его тошнило. В это мгновенье, по-видимому, корабль, подхваченный волной, нагнулся бортом, через который перевесился Дамон, и, смытый волной, он упал стремглав в море, в одежде, мешавшей ему плыть. Несчастный закричал, захлебываясь и с трудом держась на поверхности.

20. Эвтидик, как только услышал крик, – он лежал, раздевшись, на постели, – бросился в море, схватил выбивавшегося из сил Дамона и поплыл вместе с ним, помогая ему. Их долго можно было видеть при ярком свете луны.

Спутники жалели несчастных и хотели им помочь, но ничего не могли сделать, так как корабль гнало сильным ветром. Удалось сбросить только большое число спасательных принадлежностей и жердей, чтобы с их помощью они могли плыть, если бы им удалось ухватиться. Наконец корабельщики бросили в море большие сходни.

Подумай хорошенько, ради самих богов, как мог бы Эвтидик выказать сильнее свое расположение к упавшему ночью в разъяренное море другу, чем разделив с ним смерть. Представь себе вырастающие волны, шум сталкивающихся вод, кипящую пену, ночь и отчаяние захлебывающегося, с трудом держащегося на воде Дамона, протягивающего к товарищу руки. А, тот, не медля, бросается в море и плывет рядом, в страхе, что Дамон пойдет ко дну раньше его…

О дальнейшем рассказали знакомые Эвтидика. Сперва, поймав несколько спасательных принадлежностей, друзья держались за них и плыли, хоть с трудом. Наконец на рассвете, заметив сходни, подплыли к ним и, взобравшись на них, легко добрались до Закинфа…

22. У Эвдамида, коринфянина, человека очень бедного, было двое богатых друзей – коринфянин Аретей и Хариксен из Сикиона. Умирая, Эвдамид оставил завещание, которое иным, быть может, покажется смешным. Не думаю, однако, чтобы оно показалось таким и тебе, человеку хорошему, почитающему дружбу и вступившему даже из-за нее в состязание.

В завещании было написано: «Завещаю Аретею питать мою престарелую мать и заботиться о ней. Хариксену же завещаю выдать замуж мою дочь с самым большим приданым, какое он может дать (у Эвдамида оставалась престарелая мать и дочка – невеста); если же кто-нибудь из них в это время умрет, пусть другой возьмет его часть». Когда это завещание читалось, те, кто знал бедность Эвдамида (о дружбе с его приятелями никто ничего не слыхал), сочли все это шутовством и, уходя, смеялись: «Вот так наследство получат эти счастливчики, Аретей и Хариксен, если только они пожелают отплатить Эвдамиду, наградив его, мертвого, наследством, сами будучи еще живы!»

23. Наследники же, которым было отказано такое наследство, как только услыхали об этом, явились принять его. Но тут умирает Хариксен, прожив всего пять дней. Аретей же, приняв на себя и свою долю и Хариксена, становится прекраснейшим наследником: он стал кормить мать Эвдамида, а недавно выдал замуж дочку. Из своих пяти талантов два он отдал за своей родной дочерью, а два – за дочерью друга; он нашел также нужным справить свадьбу обеих в один и тот же день.

Ну, Токсарид, как тебе нравится Аретей? Значит ли это показать плохой пример дружбы, приняв такое наследство и не отвергнув завещания друга?..

Токсарид. Конечно, он хороший человек; однако меня гораздо больше восхитила смелость Эвдамида, с которой он отнесся к друзьям. Ясно, что и сам он сделал бы ради них то же самое, даже если бы этого и не было написано в завещании; он прежде всех других, не будучи даже назван по имени, явился бы в качестве наследника…

35. Мнесипп. Из многих примеров доброй и надежной дружбы я привел тебе лишь несколько, которые мне первые пришли на память. Мне остается теперь только, сойдя с кафедры, передать тебе слово. Тебе придется позаботиться, чтобы скифы, о которых ты расскажешь, оказались бы не худшими, а гораздо лучшими, чем эллинские друзья, – если только ты не боишься потерять правую руку. Тебе придется постоять за себя: было бы смешно, если бы ты, защищая Скифию, оказался плохим оратором, тогда как Ореста и Пилада восхвалял столь искусно.

Токсарид. …Прежде всего я хочу тебе рассказать, каким образом мы обретаем друзей. Не на попойках, как вы, и не потому, что росли вместе или были соседями. Нет, когда мы видим какого-нибудь человека, доблестного и способного совершать великие подвиги, мы все спешим к нему, и то, что вы считаете необходимым делать при сватовстве, то мы делаем, ища друзей. Мы усердно сватаемся, делаем все, чтобы добиться дружбы и не показаться недостойным ее. И вот, когда кто-нибудь избран в друзья, заключают союз и приносят величайшую клятву: жить вместе и умереть, если понадобится, друг за друга. И это мы выполняем. После клятвы, надрезав себе пальцы* мы собираем кровь в чашу и, обнажив острия мечей, оба, держась друг за друга, пьем из нее; после этого нет силы, которая бы могла разъединить нас. Дозволяется же заключать дружбу, самое большее, с тремя; если же у кого-нибудь окажется много друзей, то он для нас – все равно что доступная для всех развратная женщина: мы думаем, что дружба не может быть одинаково сильной, раз мы делим свое расположение между многими…

39. Был четвертый день дружбы Дандамида и Амизока – с того времени как они причастились крови друг друга. Пришли на нашу землю савроматы в числе десяти тысяч всадников, пеших же, говорят, пришло в три раза больше. Так как они напали на людей, не ожидавших их, то и обратили всех в бегство, что обыкновенно бывает в таких случаях; многих из способных носить оружие они убили, других увели живьем, кроме тех, которые успели переплыть на другой берег реки, где у нас находилась половина кочевья и часть повозок. В тот раз наши начальники решили, не знаю, по какой причине, расположиться на обоих берегах Танаиса. Тотчас же савроматы начали сгонять добычу, собирать толпой пленных, грабить шатры, овладели большим числом повозок со всеми, кто в них находился, и на наших глазах насиловали наших наложниц и жен. А нам оставалось только горевать.

40. Амизок, когда его тащили (он тоже был взят в плен и безжалостно связан), начал громко звать своего друга, напоминая о крови и чаше. Услышав свое имя, Дандамид, не задумываясь, на глазах у всех плывет к врагам. Савроматы, подняв копья, бросились к нему, собираясь убить, но он закричал: «Зирин!» Того, кто произносит это слово, савроматы не убивают, но задерживают, считая, что он пришел для выкупа. Приведенный к их начальнику, Дандамид просит освободить друга, а савромат требует выкупа: этому-де не бывать, если он не получит за Амизока большого выкупа. Дандамид на это говорит: «Все, что я имел, вами разграблено. Если же я, нагой, могу вам заплатить чем-нибудь, то готов это сделать, – приказывай, что ты хочешь получить. А если желаешь, возьми меня вместо него и делай со мной, что тебе угодно». На это савромат сказал: «Невозможно задержать тебя всего, раз ты пришел, говоря: «Зирин»; оставь нам часть того, чем обладаешь, и уводи своего друга». Дандамид спросил, что же он желает получить. Тот потребовал глаза. Дандамид тотчас же предоставил их. Когда глаза были выколоты и савроматы получили, таким образом, выкуп, Дандамид, получив Амизока, пошел обратно, опираясь на него; вместе переплыв реку, они благополучно вернулись к нам.

41. Случившееся воодушевило всех скифов, и они более не признавали себя побежденными, ибо видели, что враги не захватили величайшего нашего добра и у нас есть еще доблестный дух и верность друзьям. Все это сильно напугало савроматов, понявших, с какими людьми предстоит сражаться, если скифы, даже застигнутые врасплох, превзошли их доблестью. Поэтому, когда наступила ночь, они бежали, бросив большую часть скарба и поджегши повозки. Но, конечно, Амизок не мог допустить, чтобы он оставался зрячим, раз Дандамид ослеп, и поэтому также лишил себя зрения, и скифы стали кормить их на общественный счет, окружив чрезвычайным почетом…

44. Расскажу я тебе, Мнесипп… про дружбу Макента, Лонхата и Арсакома. Арсаком влюбился в Мазаю, дочь Левканора, царствовавшего на Боспоре. Он был отправлен туда с поручением относительно дани, которую боспорцы всегда нам исправно платили, но тогда уже третий месяц как просрочили. Увидев на пиру Мазаю, высокую и красивую девушку, он страстно в нее влюбился и очень страдал. Вопрос о дани был уже разрешен, царь дал ему ответ и, отправляя его обратно, устроил пир.

На Боспоре в обычае, чтобы женихи просили руки девиц во время пира и рассказывали, кто они такие и почему считают себя достойными свататься. На пиру присутствовало тогда много женихов – царей и царских сыновей: был Тиграпат, владыка лазов, Адирмах, правитель Махлиены, и многие другие. Полагается, чтобы сначала каждый из женихов объявлял, что он приходит свататься, а затем пировал бы, возлежа вместе с другими в молчании. Когда пир окончится, следовало попросить чашу и, совершив возлияние на стол, сватать девицу, усердно выхваляя себя самого, свое происхождение, богатство и могущество.

45. Многие, согласно обычаю, совершали возлияние и просили руки царской дочери, перечисляя свои царства и сокровища. Последним попросил чашу Арсаком, но возлияния делать не стал (у нас не в обычае проливать вино: это считается нечестием по отношению к богу). Выпив залпом, он сказал: «Выдай за меня, царь, твою дочь Мазаю, так как я гораздо более подходящий жених, чем они, по своему богатству и имуществу». Левканор изумился, – он знал, что Арсаком беден и происходит из незнатных скифов, – и спросил: «Сколько же у тебя имеется скота и повозок, Арсаком? Ведь ваше богатство состоит в этом», – «Нет у меня ни повозок, – возразил Арсаком, – ни стад, но есть у меня двое доблестных друзей, каких нет ни у кого из скифов».