Текст книги "Нет у любви бесследно сгинуть права..."

Автор книги: авторов Коллектив

 
Парвиз, поднявший гнева острый меч,
Решив страну армян войне обречь,
 
 
Собрал такую силу, что и сам
Не ведал счета всем своим бойцам…
 
 
А нери думу думала одну —
Она с военачальником Бану
 
 
Фархаду в горы весть передала:
Мол, таковы у них в стране дела,—
 
 
Его судьба, увы, ее страшит,
Пусть он укрыться в крепости спешит.
 
 
Не думал он в укрытие засесть,
Но, чтоб обиды пери не нанесть,
 
 
Он всё же нужным счел туда пойти,
Но с тем, чтоб не остаться взаперти…
 
 
Над крепостью была одна скала —
Быть башней крепости небес могла.
 
 
На ней Фархад решил осады ждать,
Чтоб камни в осаждающих метать…
 
 
Хосров на ту скалу направил взгляд,
Где на вершине пребывал Фархад,
 
 
Как жемчуг драгоценный на челе,
Хосров его заметил на скале…
 
 
И кликнул шах: «Эй, люди, кто храбре
Ко мне его доставьте поскорей…»
 
 
Увидел с высоты своей Фархад,
Что мчится в десять всадников отряд,
 
 
И громко закричал оттуда вниз:
«Эй ты, сардар! Хосров ли ты Парвиз,
 
 
Иль не Хосров, но уши ты открой
И вслушайся в мои слова, герой!
 
 
Своих людей ко мне ты с чем послал?
Когда б меня ты в гости приглашал,
 
 
То разве приглашенья путь таков,
Что требовал бы сорока подков?
 
 
А если смерти ты меня обрек,
Мне это – не во вред, тебе – не впрок,
 
 
И грех пред богом и перед людьми
За десять неповинных жертв прими…
 
 
Дорогой гнета день и ночь скача,
Конем насилья всё и всех топча,
 
 
Ты тем ли горд, что кровь и произвол
Ты в добродетель царскую возвел?
 
 
Моею речью можешь пренебречь,
Но страшно мне, что ты заносишь меч
 
 
И тучу войск на ту страну ведешь,
Куда тебя вела любовь… О, ложь!
 
 
Свои уста, язык свой оторви —
Ты говорить не смеешь о любви!..»
 

[Обманом Фархад захвачен в плен.]

 
Без чувств был к шаху принесен Фархад,
Тиран был так его плененыо рад,
 
 
Что, царственных не пожалев даров,
Людей по-царски одарил Хосров.
 
 
С Фархада он аркан сорвать велел,
Всего цепями оковать велел.
 
 
Врача позвав, распорядился он,
Чтоб был Фархад в сознанье приведен.
 
 
Открыл глаза несчастный пленник – ах!
Он скован! Цепи на руках, ногах!..
 
 
Нет, он не спит, не бредит – он здоров:
На троне перед ним – тиран Хосров…
 
 
Дивясь его достоинству, Хосров
На вид как будто стал не так суров…
 
 
Величественно опершись на меч,
Он с пленником повел такую речь:
 

Хосров

Кто ты, безумец, и родился где? Фархад

Что для безумца родина? Нигде! Хосров

Каким владеешь в жизни ремеслом? Фархад

Горением любви, враждой со злом. Хосров

Кто ж ремеслом таким бывает сыт? Фархад

Горящий сыт огнем, – любовь гласит.

X о с р о в

 
Не сказка ли твоя любовь навек?
 

Ф а р х а д

 
То знает лишь горящий человек…
 

X о с р о в

 
Давно ль твое горенье началось?
 

Ф а р х а д

 
Когда душа и тело были врозь.
 

X о с р о в

 
Не отречешься ль от любви своей?
 

Ф а р х а д

 
Сам отрекись от этих слов скорей.
 

X о с р о в

 
Что ты считаешь мукой для любви?
 

Ф а р х а д

 
Страшней всего – разлука для любви.
 

X о с р о в

 
В чем благодать влюбленных, сила их?
 

Ф а р х а д

 
Свиданье, благосклонность милой их.
 

X о с р о в

 
В возлюбленной ты очарован чем?
 

Ф а р х а д

 
Ее ревнуя к языку – я нем…
 

X о с р о в

 
Не сгубят ли тебя ее уста?
 

Ф а р х а д

 
О, эта гибель – знай – моя мечта!
 

X о с р о в

 
Так что ж – любовь: ущерб, убыток лишь?
 

Ф а р х а д

 
Такой ущерб для любящих – барыш…
 

X о с р о в

 
Себя, дервиш, не шахом мнишь ли ты?
 

Ф а р х а д

 
Любовь не судит – шах, дервиш ли ты…
 

X о с р о в

 
За дерзость ты заплатишь головой.
 

Ф а р х а д

 
Уж лучше казнь, чем разговор с тобой…
 

 
Всё выслушав, Фархад, презревший страх,
Сказал смеясь: «О многогневный шах!
 
 
Ты мне во всей своей грозе смешон:
Не думай, что теперь ты отомщен.
 
 
Что казнями унизишь ты меня,—
К блаженству лишь приблизишь ты меня!
 
 
Все казни я с восторгом претерплю
Во имя той, которую люблю.
 
 
Три казни ты назначил, но одна
Мне смерть от них, однако, суждена,
 
 
А я, живой, терплю в разлуке с ней
В день не одну, а тысячу смертей…
 

[Шах не решается казнить Фархада и заключает его под стражу в старый замок Селасиль. Ширин прислала ему туда письмо.]

 
«Твоя печаль, я знаю, тяжела,
Но не подумай, что моя мала,
 
 
И всё же, вспомнив о тебе, Фархад,
Свои страданья множу я стократ.
 
 
Я пленница любви твоей, и вот —
Мой стон, мой вопль пронзает небосвод.
 
 
С тобой в разлуке я забыла смех,
Мне без тебя на свете нет утех:
 
 
Венец мой царский захватил Хосров,
Мой край родной поработил Хосров;
 
 
Я и народ мой жить обречены,
Как совы, в тьму пещер заточены;
 
 
Нас всех теперь сравнял надменный враг;
Мы все рабы – царица и бедняк.
 
 
Те, кто в плену, мертвы при жизни тут,
Те, кто спаслись – от страха перемрут.
 
 
Все эти беды, весь позор, вся кровь,—
Всему причиной лишь моя любовь.
 
 
Меня народ возненавидит… Ах,—
Его проклятья у меня в ушах!
 
 
Стыд перед ним терзает душу мне,
Стыд пред Вану убьет меня вдвойне…
 
 
И все-таки скажу я без прикрас:
Моих страданий будь хоть во сто раз,
 
 
Не в сто, а в тысячу раз больше будь,—
Но только б на тебя еще взглянуть,—
 
 
Клянусь, что буду я тверда, как сталь,
Что отойдет с моей души печаль!..»
 

[К Фархаду посылают колдунью, которая обманывает его, говоря, что Ширин с горя покончила с собой.]

 
И крикнул вдруг Фархад: «Молчи! Молчи!
Отнять ты хочешь душу? Получи!
 
 
Я мертв уже! Перед тобой мертвец!
Чего ж еще ты хочешь наконец?
 
 
Пей кровь мою! Но от речей избавь!
Оставь меня, проклятая, оставь!..»
 
 
Сказал Фархад – и, в грудь себя бия,
Пустился с криком в степь небытия.
 
 
Потоком слез он горы затопил,
Потопом Страшного суда он был!
 
 
И тот потоп разрушил в нем самом
Его несчастной жизни шаткий дом.
 

[Фархад умер; увидев случайно Ширин, в нее влюбляется шах-заде, единственный сын Хосрова, прославленный красавец Шируйя, бывший не в ладах с отцом. Шируйя решает:]

 
«Ведь если устраню Хосрова я,
Мир будет мой и гурия – моя.
 
 
Всё царство мне отцовское на что?
Подобных царств она сулит мне сто!..»
 
 
Он, в замысле преступном утвердясь,
Вступил с военачальниками в связь.
 
 
А так как все границы перешло
Чинимое народу шахом зло,
 
 
То Шируйя войска к себе склонил
И постепенно весь народ сманил…
 
 
Сын обагрил отцовской кровью меч!
Кто злодеянье это мог пресечь?
 
 
Закон любви таков, что вновь и вновь
За пролитую кровь ответит кровь!
 
 
Фархада погубил Хосров – и вот
Возмездие ускорил небосвод…
 

[Шируйя предлагает Ширин разделить с ним трон. Ширин обещает: если ей дадут оплакать тело Фархада, то она согласится стать женой нового шаха.

Шируйя привозит к ней тело возлюбленного.]

 
Когда Ширин узнала, что такой
Желанный гость доставлен к ней в покой,
 
 
Она возликовала, как дитя,
Лицом в тот миг, как роза, расцвети.
 
 
Не только на лице, в ее душе
Следов страданья не было уже.
 
 
И, с места встав, легка и весела,
С ликующим лицом к Бану пошла.
 
 
И так сказала: «Прибыл друг ко мне,
Хочу проститься с ним наедине.
 
 
Часы свиданья быстро пробегут —
Пускай меня хоть раз не стерегут…»
 
 
И, разрешенье получив, она
К себе в покой отправилась одна,
 
 
Решив достойный оказать прием
Возлюбленному во дворце своем:
 
 
«Он умер от любви ко мне – и вот
Мне верность доказать настал черед.
 
 
В своем решенье до конца тверда,
Не окажусь я жертвою стыда…
 
 
Свою судьбу в тот миг вручив творцу,
Она – плечо к плечу, лицо к лицу —
 
 
Прижалась тесно к другу – обняла,
Как страстная супруга, обняла,—
 
 
И, сладостно и пламенно вздохнув,
С улыбкой на устах, глаза сомкнув,
 
 
Мгновенно погрузилась в тот же сон,
В который и Фархад был погружен…
 

СТЕНДАЛЬ

Перевод М. Левберг и П. Губера

Отрывки, извлеченные и переведенные из сборника,

озаглавленного ДИВАН ЛЮБВИ, составленного

ЭБН-АБИ-ХАДГЛА ТОМ

(Рукописи Королевской библиотеки, № 1461 и 1462)

Мухаммед, сын Джафара Элауазади, рассказывает, что, когда Джамиль заболел тем недугом, от которого умер, Элабас, сын Со-хайля, посетил его и нашел его уже умирающим. «О сын Сохайля! – сказал ему Джамиль. – Что думаешь ты о человеке, который никогда не пил вина, никогда не получал незаконного барыша, никогда не умерщвлял безвинно ни одного живого творения, чью жизнь заповедал щадить аллах, и который ныне свидетельствует, что нет бога, кроме бога, и Мухаммед – пророк его?» – «Я думаю, – ответил бен-Сохайль, – что человек этот спасется и попадет в рай. Но кто же этот человек, о котором ты говоришь?» – «Это я», – ответил Джамиль. «Я не знал, что ты исповедуешь ислам, – сказал тогда бен-Сохайль, – и к тому же ты вот уже двадцать лет как любишь Ботайну и прославляешь ее в своих стихах». – «Для меня, – ответил Джамиль, – сегодня первый день той жизни и последний день этой жизни, и пусть милость господина нашего Мухаммеда не будет надо мной в день суда, если я когда-либо простер руку к Ботайне для чего-либо достойного порицания».

Этот Джамиль и Ботайна, его возлюбленная, принадлежали оба к Бени-Азра – племени, прославившемуся любовью среди всех арабских племен. Поэтому сила любви их вошла в пословицу. Никогда еще бог не создавал существ, столь нежных в любви.

Саид, сын Агбы, спросил однажды у одного араба: «Из какого ты народа?» – «Я из народа тех, которые умирают, когда любят», – ответил араб. «Значит, ты из племени Азра?» – сказал Саид. «Да, клянусь владыкою Каабы», – ответил араб. «От чего происходит, что вы любите так сильно?» – спросил опять Саид. «Наши женщины прекрасны, а юноши чисты», – ответил араб.

Некто спросил однажды у Аруа-бен-Хезама[11]11
  Ответ Фридтйофа построен на непереводимой игре слов; заменяя первую часть своего имени «мир» (fridh) словами «рать» (her), «копье» (geir), битва (gunn), «остров» (еу), «медвежонок (hun), «павшие в битве» (val), он намекает на совершенные им подвиги. (Примеч. переводчика.)


[Закрыть] «Правду ли говорят про вас, будто из всех людей у вас самое нежное сердце в любви?» – «Да, поистине это правда, – ответил Аруа. – Я знал тридцать юношей моего племени, которых смерть похитила, и у них не было иного недуга, кроме любви».

Некий араб из племени Бени-Фазарат сказал однажды другому арабу из племени Бени-Азра: «Вы, Бени-Азра, думаете, что смерть от любви – прекрасная и благородная смерть, но это лишь явная слабость и глупость, и те, кого вы считаете людьми, высокими духом, в действительности лишь безрассудные и слабые создания». – «Ты не говорил бы так, – ответил араб из племени Азра, – если бы видел большие черные глаза наших женщин, прикрытые сверху длинными ресницами, а снизу мечущие стрелы, или если бы видел их улыбку и зубы, блестящие между смуглыми губами».

Абу-эль-Хассан-Али, сын Абдаллы Эльзагуни, рассказывает следующее. Некий мусульманин полюбил до безумия одну христианскую девушку. Ему пришлось предпринять путешествие в чужие края в сопровождении друга, который был его наперсником в любви. Дела его там затянулись, он заболел смертельным недугом, и тогда он сказал своему другу:

«Конец мой приближается. Я не увижу больше в этом мире той, которую люблю, и боюсь, что если я умру мусульманином, то не встречу ее и в будущей жизни». Он принял христианство и умер. Его друг отправился к молодой христианке и застал ее больною. Она сказала ему: «Я не увижу больше моего друга в этом мире, но я хочу быть вместе с ним в другом мире. Поэтому свидетельствую, что нет бога, кроме бога, и Мухаммед – пророк его». С этими словами она умерла, и да будет над ней милость божья.

Эльтемими рассказывает, что в арабском племени Таглеб была очень богатая христианская девушка, которая любила молодого мусульманина. Она предложила ему все свое состояние и все, что у нее было драгоценного, но не могла добиться его любви. Когда она утратила всякую надежду, она дала сто динаров художнику, чтобы он сделал изображение юноши, которого она любила. Художник сделал изображение, и молодая девушка, получив его, поставила в одном месте, куда приходила ежедневно. Прежде всего она целовала изображение, затем садилась около него и проводила в слезах остаток дня. Когда наступал вечер, она кланялась изображению и удалялась. Так делала она в течение долгого времени. Когда юноша умер, она пожелала увидеть и поцеловать его мертвого, после чего вернулась к изображению, поклонилась ему и, поцеловав как обычно, легла с ним рядом. Когда наступило утро, ее нашли мертвой, и рука ее была протянута к нескольким строчкам, которые она начертала перед смертью.

Уэдда, из Йемена, славился среди арабов своей красотой. Он и Ом-эль-Бонайн, дочь Абдель-Азиса, сына Меруана, были еще детьми, когда полюбили друг друга столь сильно, что не могли ни на одно мгновение разлучиться. Когда Ом-эль-Бонайн стала женой Уалида-бен-Абд-эль-Малека, Уэдда потерял рассудок. Долгое время пробыв в тоске и душевном смятении, он отправился в Сирию и начал бродить каждый день вокруг дома Уалида, сына Малека, но сперва не находил способа добиться того, чего желал. Наконец он встретился с одной девушкой, которую расположил к себе своими стараниями и настойчивостью. Когда он решил, что может довериться ей, он спросил, знает ли она Ом-эль-Бонайн. «Разумеется, потому что это моя госпожа», – ответила девушка. «Хорошо, – продолжал Уэдда, – твоя госпожа – моя двоюродная сестра, и если ты принесешь ей весть обо мне, то, конечно, доставишь ей радость», – «Я охотно сообщу ей эту весть», – ответила девушка и побежала тотчас же рассказать Ом-эль-Бонайн об Уэдде. «Что ты говоришь! – вскричала та. – Как, Уэдда жив?» «Несомненно», – сказала девушка. «Ступай, – продолжала Ом-эль-Бонайн, – скажи ему, чтобы он не уходил отсюда, пока не придет к нему вестник от меня». Затем она устроила так, что Уэдда проник к ней, и она держала его у себя, скрыв в сундуке. Когда она считала себя в безопасности, она выпускала его оттуда и проводила с ним время, а когда приходил кто-нибудь, кто мог бы его увидеть, она прятала его обратно в сундук.

Случилось однажды, что Уалиду принесли жемчужину, и он сказал одному из своих слуг: «Возьми эту жемчужину и отнеси ее Ом-эль-Бонайн». Слуга взял жемчужину и отнес ее Ом-эль-Бонайн. Не доложив о себе, он вошел к ней в ту минуту, когда она была с Уэддой, и ему удалось заглянуть в комнату Ом-эль-Бонайн, которая от этого не остереглась. Исполнив поручение, слуга Уалида попросил у Ом-эль-Бонайн чего-нибудь в награду за драгоценность, которую он принес. Она сурово отказала и сделала ему выговор. Слуга вышел, разозленный на нее, отправился к Уалиду и рассказал ему все, что видел, описав при этом сундук, куда на его глазах спрятался Уэдда. «Ты лжешь, раб, не знающий матери, ты лжешь!» – воскликнул Уалид и сразу устремился к Ом-эль-Бо-найн. В комнате ее стояло несколько сундуков. Он сел на тот, в котором был заперт Уэдда и который ему описал раб, и сказал Ом-эль-Бонайн: «Подари мне один из этих сундуков». «Они все принадлежат тебе, как и я сама», – отвечала Ом-эль-Бонайн. «Хорошо, – продолжал Уалид, – я хочу получить тот, на котором сижу». «В нем находятся вещи, необходимые для женщины», – сказала Ом-эль-Бонайн. «Мне нужны не эти вещи, а самый сундук», – сказал Уалид. «Он твой», – отвечала она. Уалид тотчас же велел унести сундук и, призвав двух рабов, приказал им рыть яму до тех пор, пока не покажется вода. Затем, наклонившись к сундуку, он крикнул: «Мне рассказали кое-что про тебя. Если это правда, да погибнет весь род твой и память о тебе пусть будет погребена. А если это неправда, нет зла в том, что я зарываю сундук: я только хороню дерево». Затем он приказал бросить сундук в яму и засыпать ее камнями и землей, которые были вынуты из нее. После этого Ом-эль-Бонайн постоянно приходила на это место и плакала там, пока однажды ее не нашли там мертвою, прильнувшей лицом к земле[12]12
  Непереводимая игра слов (мир – «фрид»), которой Хринг дает понять Фридтйофу, что он узнан. (Примеч. переводчика.)


[Закрыть].

ГЕНРИХ ГЕЙНЕ

Перевод В. Брюсова

 
Каждый день, как сон прекрасна,
Дочь султана проходила
В час вечерний у фонтана,
Где вода, белеясь, била.
 
 
Каждый день невольник юный
В час вечерний у фонтана,
Где вода, белеясь, била,
Ждал, день ото дня бледнее.
 
 
Раз один ему царевна
Быстро вымолвила, глянув:
«Знать хочу твое я имя,
Место родины и род твой».
 
 
И невольник молвил: «Имя —
Магомет; отчизна – Йемен,
Род мой – Азры, для которых
Неразлучна смерть с любовью».
 

ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА

В западноевропейской культуре в средние века и в эпоху Возрождения продолжали жить античные сюжеты. Герои «Илиады» и «Одиссеи» становились персонажами рыцарских романов, а особо ценившие знатность феодалы даже выводили порою свое происхождение от древних троянцев. Однако источником сюжетов становились и события собственной истории. И почти всегда – как и на феодальном Востоке – герои западноевропейских легенд вступают в конфликт не только с коварным врагом, не только с завистью и алчностью окружающих и с собственными слабостями, но и с тем, что мир, общество не понимают и не принимают любовь, когда она выступает как одна из высших ценностей жизни.

Вот включенная в сборник героическая ирландская сага «Изгнание сыновей Успеха». Красота героини саги, отважной Дейрдре, влечет к ней королей Ирландии и Шотландии, и это приводит к гибели избранного Дейрдре в мужья Найси, сына Уснеха.

Героические ирландские саги начали складываться во II–VII вв. н. э., записано «Изгнание сыновей Уснеха» в X в., а в XX столетии виднейший ирландский драматург Дж. Синг создал щемяще-грустную пьесу «Дейрдре – дочь печалей», переведенную на многие языки, в том числе и русский. Его соотечественник и современник поэт Дж. Йетс посвятил любви Дейрдре и Найси поэму.

Еще выразительнее, чем в «Изгнании сыновей Уснеха», конфликт личности и общества изображен в «Романе о Тристане и Изольде». Легенда о их любви начала складываться более тысячи лет назад на западе Франции, затем сказание быстро распространилось по всей Франции, завоевало Англию, проникло в другие западноевропейские страны. (Зафиксировано, между прочим, появление рукописи его в России около XVI в.) Поэты английские, французские, немецкие, норвежские и др. создавали в средневековье все новые и новые варианты «Романа о Тристане и Изольде» в стихах и прозе.

Время не пощадило эти древние тексты. Но на рубеже XX в. французский ученый Ж. Бедье на основе изучения сохранившихся отрывков воссоздает средневековое сказание, стремясь к сочетанию исторической и историко-психологической точности с поэтичностью; труд этот получил всеобщее признание. Он представлен в сборнике с большими сокращениями.

Рыцарь Тристан любит Изольду, жену короля Марка, своего дяди, очень дорогого ему человека. В остальном Тристан – воплощение феодальных добродетелей, он не только могуч и храбр, но и предан своему королю не за страх, а за совесть.

Конфликт с обществом становится еще яснее и трагичнее от того, что король Марк – в отличие, например, от шаха Моабада из «Висрамиани», человек совсем не злой, привязан к Тристану и даже одно время хотел сделать его своим наследником – преследует Изольду и Тристана, повинуясь не столько даже науськиваниям самых злобных из баронов, сколько общепринятой морали. И «от имени» той же морали, наверное, мучает Тристана совесть, хотя древние сказители и пытались избавить его от этих мучений, сделав взаимную любовь героя и героини следствием того, что они по ошибке выпили околдованное вино.

Огромно число произведений, написанных на этот сюжет; особое место занимает среди них музыкальная драма Рихарда Вагнера «Тристан и Изольда».

«Песнь о нибелунгах» – великий германский эпос, окончательно сложившийся на рубеже XII–XIII столетий, – воспевает любовь «законную», выросшую в рамках и «по правилам» феодального общества. Зигфрид, королевич нидерландский и повелитель покоренных им нибелунгов, добивается любви бургундской принцессы Кримхильды, совершая подвиги ради ее брата – короля Гунтера. Но тут вступают в силу уже алчность, зависть и коварство вассалов Гунтера, чувствующих себя к тому же обиженными за свою королеву Брюнхильду, жену Гунтера. Зигфрид гибнет, и долг Кримхильды – мщение…

Поэма восходит в каких-то деталях к V в. н. э., когда королевство бургундов было сокрушено гуннами. В скандинавских вариантах сказания о нибелунгах (ниф-лунгах) есть и другой центральный конфликт: там Сигурд (Зигфрид) был влюблен в добытую им (под прикрытием плаща-невидимки) от имени Гуннара (Гунтера) и для Гуннара женщину, и та мстит Сигурду за измену.

И скандинавский, и немецкий варианты сказаний стали основой множества художественных произведений поэм, романов, пьес, опер; они привлекали внимание таких разных художников, как немецкий композитор Рихард Вагнер, норвежский драматург Генрик Ибсен, американский писатель Эптон Синклер…

Конфликт личности с обществом во имя любви описывает исландская «Сага о Фридтйофе» (Фритьофе). Она рассказывает о событиях, происходивших в VIII–IX вв., когда скандинавские воители были грозой для Европы, Византии, Северной Африки, хотя сама она сложилась в том виде, в каком дошла до нас, лишь в XIII–XIV столетиях. Фридтйоф – всего лишь свободный человек, а его избранница Ингибйорг – дочь и сестра конунгов, правителей, ведущих свой род от богов, – в течение долгих лет остается недоступной для него. Необузданная вольность и отвага викинга Фридтйофа, верность его в любви, вопреки любым ударам судьбы, готовность преступить ради Ингибйорг даже запреты богов – все это сохранило его имя до наших дней, сделав его в северных странах Европы символическим. Именно поэма «Сага о Фритьофе», написанная в начале XIX в. шведским поэтом Э. Тегнером (1782–1846), сделала его имя знаменитым. Тегнер стал благодаря ей национальным поэтом Швеции. О нем говорят иногда, что для шведской литературы Э. Тегнер сыграл ту же роль, что А. С. Пушкин для русской. Сага и отрывок из поэмы Тегнера вошли в сборник.

А теперь перенесемся со Скандинавского полуострова на юг Франции, в Прованс. В средневековом Провансе – поразительно рано – любовь была признана, во всяком случае высшим слоем местного общества, одной из главных ценностей жизни. Здесь расцвела поэзия трубадуров. Именно в Провансе возник (и быстро распространился на некоторые другие области Франции и Италии) тот культ Прекрасной Дамы, дальние отзвуки которого звучат в великолепных стихах Александра Блока. Хорошо характеризует новое отношение к любви, признание за человеком права на нее вошедшая в сборник глава «Прованс в XII веке» из книги Стендаля «О любви».

А одна из многих романтических провансальских историй, в течение долгого времени почти забытая, вдруг привлекла к себе в XIX–XX вв. внимание десятков писателей разных стран, в том числе Генриха Гейне в Германии и Эдмона Ростана во Франции. Чем-то очень созвучна оказалась трезвому XIX столетию пришедшая из XII в. полумифическая история «любви издалека» трубадура князя Джауфре (Жоффруа, Жофруа) Рюделя и Мелисанды (Мелисинды), графини Триполийской, в далекой Сирии. Рассказы путешественников о прекрасной графине пробудили любовь к ней у Рюделя. Возможно, что воспетая им «любовь издалека» – чисто литературный прием, а сама история его романтической любви к заморской (в точном смысле слова) принцессе просто-напросто выдумана. Но без этой истории беднее была бы литература. В книге вы прочтете средневековую (возможно, вымышленную) биографию Джауфре Рюделя, его стихи о «любви издалека», посвященный Рюделю отрывок из большого стихотворения Генриха Гейне, в целом написанного на другую тему.

В «Принцессе Грезе», отрывки из которой тоже вошли в сборник, Ростан сталкивает возвышенное и нежизненное чувство с реальной (по пьесе) любовью Мелисанды к другу Рюделя, сражающемуся с византийской охраной принцессы, рыцарю Бертрану, которого она сначала принимает за никогда не виденного ею поклонника…

Дружба не выступает на первый план ни в «Изгнании сыновей Уснеха», ни в «Романе о Тристане и Изольде», ни в «Песни о нибелунгах». В последней она ока зывается даже подло предана. Однако сколько героизма проявляют друзья Найси, прежде всего его братья, и не только они, отстаивая его право любить Дейрдре! В сказании же о Тристане и Изольде благороднейший из баронов короля Марка, Динас из Лидана, помогает Тристану; брат девушки, на которой Тристан женился, уехав из королевства Марка, рыцарь Каэрдин становится посланцем от своего зятя к Изольде; дружба здесь, как и любовь, оказывается выше и сильнее не только феодальных узаконений, но и родственных чувств.

Любовь разрушает навязанный обманом брак Франчески и Джанчотто да Римини, любовь губит Франческу и ее милого – Паоло, пронзенных кинжалом Джанчотто; но и в аду – том аду, который описал в начале XIV в. Данте в своей «Божественной комедии», – неразлучны влюбленные, адские мучения не могут заставить их разъединить руки. Великий человек, но все же сын своего времени, Данте наказывает незаконную земную любовь и за гробом – только вот разлучить Паоло и Франческу даже он не в силах. Отрывок из пятой песни Дантова «Ада», одной из трех составляющих «Божественную комедию» поэм, вошел в сборник. К истории Франчески обращались вслед за Данте многие, среди них Метерлинк в Бельгии и д’Аннунцио в Италии. Брюсов написал стихотворение «Римини».

Вошли сюда начало романа Данте «Новая жизнь» и пять сонетов из того же романа, посвященные Беатриче, любовь к которой изменила всю жизнь великого итальянского поэта. В «Новой жизни» Беатриче еще просто прекрасная женщина, исполненная многих достоинств. В написанной позже «Божественной комедии» она станет, оставаясь и сама собой, также олицетворением божественной мудрости. Это Беатриче в поэме послала к Данте Вергилия, ставшего его проводником по Аду и Чистилищу, и сама показывает поэту Рай…

Данте и Беатриче стали в течение минувших семи с лишним столетий героями романов, драм, стихотворений. Одно из таких стихотворений немецкого поэта XIX – начала XX в. Стефана Георге вошло в эту книгу.

Когда Данте Алигьери умер, Франческо Петрарке было всего восемнадцать лет. Вторым среди итальянцев XIV века он сделал на века символом имя своей любимой. Его сонеты о Лауре – начало новой европейской лирики. Десять из них включены в сборник, как и короткий рассказ о жизни и любви Петрарки – «Прекраснейшая солнца» И. А. Бунина.

В именах Ромео и Джульетты для нас заключена память не только о любви, но и о ее победе, пусть трагической, над враждой и злобой. Великое творение Шекспира, ставшее в наши дни балетом и оперой, кинофильмом и телесериалом, вот уже сотни лет рассказывает человечеству прекрасную и горькую историю юноши и девушки из итальянского города Вероны.

Трагедии Шекспира предшествовали новеллы, в которых несколько итальянских писателей, каждый по-своему, передали этот сюжет. Известно, что Шекспир читал «Ромео и Джульетту» Маттео Банделло; отсюда в конечном счете взята английским драматургом сюжетная основа; нетрудно заметить совпадение имен даже у второстепенных героев Банделло и Шекспира. Новелла печатается с сокращениями; за нею следует отрывок из «Ромео и Джульетты» Шекспира. Заключает раздел стихотворение советского поэта Николая Асеева «Ромео и Джульетта».