Текст книги "Нет у любви бесследно сгинуть права..."

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

И. А. БУНИН

ПРЕКРАСНЕЙШАЯ СОЛНЦА

– Смерть, где жало твое? Воспомним, что сказала Она, прекраснейшая солнца, возлюбленному своему, представ ему в ту самую ночь, когда предали Ее тело могиле: не плачь обо мне, ибо дни мои через смерть стали вечны; в горнем свете навсегда раскрылись мои вежды, что, казалось, навсегда смежились на смертном моем ложе…

– В лето господне тысяча триста двадцать седьмое[21]21
  Так в тексте И. А. Бунина. На самом деле, видимо, речь идет о предыдущем годе. (Примеч. составителя.)


[Закрыть] синьор Франческо прибыл в город Авиньон в Провансе, в числе многих прочих, последовавших в изгнание за святейшим престолом. Через год же после того случилось, что он встретил на пути своей юной жизни донну Лауру и полюбил Ее великой любовью, приобщившей Ее к лику Беатриче и славнейших женщин мира. В тот год, в шестой день месяца апреля, в пятницу страстной недели, слушал он утреннюю службу в церкви Сэн-Клэр, в Авиньоне; и вот когда, отстояв службу, вышел из церкви на площадь, глядя на других выходящих, то увидел донну Лауру, дочь рыцаря Одибера, юную супругу синьора Уго, коего достойный, но обычный образ не удержался в памяти потомства.

Он увидел Ее в ту минуту, когда Она показалась в церковном портале.

– Та весна была в его жизни двадцать третьей, в Ее – двадцатой. И если обладал он всей красотой, присущей юным летам, пылкому сердцу и благородству крови, то Ее юная прелесть могла почитаться небесной. Блаженны видевшие Ее при жизни! Она шла, опустив свои черные, как эбен, ресницы; когда же подняла их, солнечный взор Ее поразил его навеки.

Шестой день того апреля был сумрачный, дождливый, один из тех, каких всегда бывает немало ранней весной в Авиньоне, было и в то время, которое называется теперь древним и в котором все кажется прекрасным: и весеннее ненастье, и старый каменный город, потемневший под дождями, все его стены, церкви, башни и холодная грязь узких улиц, и все люди, шедшие в них посередине, и вся их жизнь, весь быт, все дела и чувства.

– Это было в час крестной смерти господа нашего Иисуса, когда само солнце облекается вретищем скорби.

На страницах Вергилия, своей любимейшей книги, с которой он никогда не расставался, которая всегда лежала у его изголовья, он, в старости, пишет:

– Лаура, славная собственными добродетелями и воспетая мною, впервые предстала моим глазам в мою раннюю пору, в лето господне тысяча триста двадцать седьмое, в шестой день месяца апреля, в Авиньоне; и в том же Авиньоне, в том же месяце апреле, в тот же шестой день, в тот же первый час, лето же тысяча триста сорок восьмое, угас чистый свет Ее жизни, когда я случайно пребывал в Вероне, увы, совсем не зная о судьбе, меня постигшей: только в Парме настигла меня роковая новость, в том же году, в девятнадцатый день мая, утром. Непорочное и прекрасное тело Ее было предано земле в усыпальнице братьев Меноритов, вечером в день смерти; а душа Ее, верю, возвратилась в небо, свою отчизну. Дабы лучше сохранить память об этом часе, я нахожу горькую отраду записать о нем в книге, столь часто находящейся перед моими глазами: должно мне знать твердо, что отныне уже ничто не утешит меня в земном мире. Время покинуть мне его Вавилон. По милости божьей, это будет мне нетрудно, памятуя суетные заботы, тщетные надежды и печальные исходы моей протекшей жизни…

Пишут, что в молодости он был силен, ловок, голову имел небольшую, круглой и крепкой формы, нос средней меры, тонкий, овал лица мягкий и точный, румянец нежный, но здоровый, темный, цвет глаз карий, взгляд быстрый и горячий. «Уже был он известен своим высоким талантом, умом, богатством знаний и неустанными трудами. Уже был одержим той беспримерной любовью, что сделала его имя бессмертным. Но жил, вместе с тем, всеми делами своего века, отдавал свой гений и на созидание всех благих его движений; в обществе отличался расположением к людям, прелестью в обращении с ними, блеском речи в беседах…»

Портрет в Авиньоне изображает его в зрелые годы: капитолийские лавры, которыми он был коронован, как величайший человек своего века, благородный флорентийский профиль, взгляд, полный смысла и жизни…

В старости он пишет:

– Уже ни о чем не помышляю я ныне, кроме Нее: пусть же торопит Она нашу встречу в небе, влечет и зовет меня за собой!

Но пишет и другое, – в письме к одному другу:

– Я хочу, чтобы смерть застала меня за книгой, с пером в руке, или, лучше, если угодно богу, в слезах и молитве. Будь здоров и благополучен. Живи счастливо и бодро, как подобает мужу!

Через несколько месяцев после этого письма, 20 июня 1374 года, в день своего рождения, сидя за работой, он «вдруг склонился, уронил голову на свое писанье».

Тот день, когда они впервые увидали друг друга, был роковым и для Нее:

– Было и Ее сердце страстно и нежно; но сколь непреклонно в долге и чести, в вере в бога и его законы!

– «Владычица моя, Она прошла мимо меня, одиноко сидевшего в сладких мыслях о моей любви к Ней. Дабы приветствовать Ее, я встал, смиренно склоняя перед Нею свое побледневшее чело. Я трепетал; Она же продолжала свой путь, сказавши мне несколько ласковых слов».

Двадцать один год он славил земной образ Лауры; еще четверть века – Ее образ загробный. Он сосчитал, что за всю жизнь видел Ее, в общем, меньше года; но и то все на людях и всегда «облеченную в высшую строгость». Все же вспоминает он и другое:

– И Она побледнела однажды. Это было в минуту моего отъезда. Она склонила свой божественный лик. Ее молчание, казалось, говорило: зачем покидает меня мой верный друг?

Внешне он жил в радостях и печалях простых смертных; знал и женскую любовь, тоже смертную, простую, не мешавшую другой, «бессмертной», имел двух детей. Имела и Она их, супругой была верной и достойной. «Но душа Ее всю жизнь ожидала загробной свободы – для любви Ее к Иному…»

Черная чума 1348 года, в несколько недель поразившая в Авиньоне шестьдесят тысяч человек, поразила и Ее. В темный вечер, при смоляных факелах, своим бурным, трещащим пламенем «разгонявших заразу», люди в смоляных балахонах, с прорезами только для глаз, похоронили Ее там, где Она за три дня до смерти завещала. Ночью же душа Ее, наконец обретшая свободу для своей любви «к Иному», поспешила к нему на первое свидание:

– Ночь, последовавшая за этим зловещим днем, когда угасла звезда, сиявшая мне в жизни, или, точнее сказать, вновь засияла в небе, ночь эта начинала уступать место Авроре, когда некая Красота, столь же дивная, как и Ее земная, коронованная драгоценнейшими алмазами Востока, встала предо мной. И, нежно вздыхая, подала мне руку, столь долго желанную мною; узнай, сказала Она, узнай ту, что навсегда преградила тебе путь в первый же день встречи с тобою; узнай, что смерть для души высокой есть лишь исход из темницы, что она устрашает лишь тех, кои все счастье свое полагают в бедном земном мире…

В Парижской Национальной Библиотеке хранится манускрипт Плиния, принадлежавший Петрарке. На одной странице этого манускрипта сделан рукой Петрарки рисунок, изображающий долину Воклюза, скалу, из которой бьет источник, на вершине скалы – часовню, а внизу – цаплю с рыбой в клюве; под рисунком его подпись по-латыни: «Заальпийское мое уединение».

В этой долине, невдалеке от Авиньона, было его скромное поместье.

Где жила когда-то, в этом столь глухом теперь, старом и пыльном Авиньоне Лаура? Будто бы возле нынешней мэрии, в уличке Дорэ. Погребена она была в церкви братьев Меноритов, в одной из капелл. Но в какой? Церковь эта разрушена в революционное время, полтора века тому назад; известно, однако, что в ней было две капеллы – Святого Креста и Святой Анны. В которой из них была ее гробница? Полагают, что в последней, так как она была сооружена ее свекром, синьором де Саде. В 1533 году король Франциск Первый, проезжая Авиньон, приказал вскрыть полуразрушенную гробницу, находящуюся в этой капелле, убежденный горожанами Авиньона, что именно в ней покоятся останки Лауры. В гробнице оказались кости. Но чьи? Точно ли Лауры? Имени, написанного на гробнице, прочесть было уже невозможно.

Авиньон, апрель, 1932

МАТТЕО БАНДЕЛЛО

Перевод Н. К. Георгиевской

РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА

…Во времена синьоров делла Скала в Вероне среди горожан, известных своим богатством и знатностью, славились два семейства – Монтекки и Капеллетти. Между ними, не знаю уж по какой причине, возникла жестокая и кровавая вражда. В различных столкновениях, ибо каждый из них был силен, многие из Монтекки и Капеллетти, а равно и их сторонники были убиты, отчего взаимная ненависть их все возрастала. В те дни властителем Вероны был Бартоломео делла Скала, приложивший много старания, чтобы примирить эти два враждующих рода, но порядка навести никак не мог, ибо ненависть прочно укоренилась в их душах. Тем не менее со временем вражда эта несколько приутихла, по крайней мере прекратились постоянные кровопролитные стычки, и, если юноши встречали на улице стариков враждебной стороны, они уступали им дорогу.

Случилось как-то после рождества, что повсюду стали устраивать праздники, на которых был обычай появляться в масках. Антонио Капеллетто, глава своего рода, тоже устроил пышный праздник, куда были приглашены знатнейшие синьоры и дамы. Там можно было увидеть почти всех славных юношей города. Пришел туда и двадцатилетний Ромео Монтеккьо, выделявшийся среди молодежи Вероны своей красотой и учтивостью. Был он в маске и вместе с другими приглашенными проник в дом Капеллетти, когда наступила ночь. Ромео этот был в те дни пылко влюблен в одну благородную даму и в течение двух лет безутешно по ней вздыхал: направлялась ли она в церковь или еще куда, он всегда следовал за ней по пятам, но она не удостаивала его взглядом…

Был среди друзей Ромео юноша, который крайне сокрушался, что тот влюблен без всякой надежды на взаимность и губит себя в цвете лет. Однажды он так ему сказал:

– Ромео, я люблю тебя, как брата, мне горько видеть, что ты таешь, как снег на солнце. Разве ты не замечаешь, что все твои старания напрасны и склонить к любви свою милую ты не можешь, ибо с каждым днем она становится все суровее: зачем же ты зря терзаешься? Ведь безумие желать того, чего не только трудно, но и невозможно добиться. Неужели ты не видишь, что ни ты сам, ни твоя любовь ей не нужны?.. Очнись же и взгляни на свои заблуждения: сбрось с глаз пелену, скрывающую тот путь, который тебе уготован; соберись с духом, и пусть твоей госпожой будет та, которая этого достойна… Ты гневаешься справедливо, и гнев твой сильнее самой любви. Сейчас время праздников и карнавалов: ступай же повсюду, и если случайно ты увидишь ту, ухаживая за которой ты напрасно убил столько времени, отвернись от нее: посмотри лучше в зеркало твоей любви, и там ты найдешь награду за все свои мучения, ибо тебя охватит такой справедливый и разумный гнев, что он обуздает твою страсть и ты почувствуешь себя свободным…

Как уже сказано, случилось в эти дни, что Ромео в маске отправился на праздник к Капеллетти, и, хотя они были недругами, все же оскорбленными себя не сочли. Долгое время Ромео оставался в маске, потом снял ее и сел в угол, откуда мог видеть всех находящихся в зале, который освещался множеством факелов и где было светло, как днем. Гости с любопытством смотрели на Ромео, особенно женщины, удивляясь, как он мог так бесстрашно показываться в этом доме. Ромео был всеобщим любимцем, ибо, кроме того, что был красивейшим юношей, отличался хорошими манерами и благородством. Даже враги его были к нему менее суровы, снисходя к его летам. Итак, Ромео стал приглядываться к прекрасным дамам, бывшим на празднике, выражая свое мнение то об одной, то о другой, и, развлекаясь таким образом, не хотел танцевать. Как вдруг его взгляд остановился на девушке необыкновенной красоты, которую он не знал раньше. Девушка безмерно понравилась Ромео, и он рассудил, что в жизни ему еще не доводилось видеть столь очаровательного и прекрасного создания. Ему казалось, что, чем больше он смотрит на девушку, тем она становится все краше, и он никак не мог оторвать от нее своих восхищенных глаз. Он чувствовал огромную радость от лицезрения ее и решил во что бы то ни стало добиться ее благосклонности и любви. И старое чувство, побежденное новым, уступило место этому внезапно вспыхнувшему пламени, которое угасло лишь с его смертью…

Ромео, как уже сказано, сидел в углу, и все танцующие проходили мимо него. Джульетта, так звали девушку, столь приглянувшуюся Ромео, была дочерью хозяина дома и душой торжества. Она тоже не знала Ромео, но он показался ей самым привлекательным и красивым юношей из всех существующих на свете, и она любовалась им, украдкой бросая на него нежные взгляды, а сердце ее переполнялось неизъяснимым волнением и радостью. Девушке очень хотелось, чтобы Ромео принял участие в танцах, чтобы лучше его рассмотреть и услышать его голос, ибо ей казалось, что речи его должны быть столь же нежны, сколь нежны были взгляды, которые он, не переставая, бросал на нее. Но Ромео сидел в одиночестве в углу и не выказывал никакого желания танцевать. Он был целиком поглощен тем, что не сводил глаз с прекрасной девушки, а она тоже не могла наглядеться на него. Когда их взгляды встречались, они начинали страстно вздыхать и в глазах их горело такое пламя, что видно было, какая сильная любовь их волнует. Казалось, они хотят лишь одного – остаться наедине и излить друг другу свои пламенные чувства.

Пока они пребывали в таком состоянии, любуясь друг другом, танцы окончились и затеяли игру «с венком», или – как ее называют другие – «с гирляндой». Когда игра началась, некая дама пригласила Ромео; войдя в игру, Ромео стал делать то, что полагалось, и, передав венок одной из дам, подошел к Джульетте, как того требовал порядок игры, и взял ее за руку, к невыразимому обоюдному удовольствию. Джульетта оказалась между Ромео и Маркуччо, прозванным «косоглазым». Он был придворным и славился своей учтивостью; все его любили за острый язык и всякие прибаутки, ибо у него была всегда наготове какая-нибудь веселая выдумка, дабы рассмешить компанию, и он умел позабавиться, не обижая никого. Между прочим, у него и зимой, и летом, и в остальные времена года руки были холоднее, чем альпийский лед, и, сколько бы он ни старался их отогреть у огня, всегда они оставались холодными. Джульетта, у которой с левой стороны был Ромео, а с правой Маркуччо, почувствовав, что ее милый взял ее за руку, желая вызвать его на разговор, обратившись к нему с оживленным лицом, трепещущим голосом сказала:

– Да будет благословен тот миг, когда вы оказались рядом со мной! – И с этими словами она нежно пожала руку Ромео. Юноша тоже тихонько сжал ей руку и так ей ответил:

– Мадонна, за что вы меня благословляете? – потом посмотрел на нее умоляющими глазами и, наклонившись к ее устам, глубоко вздохнул.

Тогда Джульетта, сладостно улыбнувшись, сказала:

– О, не удивляйтесь, благородный юноша, что я благословляю ваш приход: мессер Маркуччо своей холодной рукой меня совсем заморозил, а вы, по милости вашей, меня согрели своим нежным рукопожатием.

На что Ромео, не задумываясь, ответил:

– Мадонна, то, что я мог доставить вам приятность каким бы то ни было способом, меня безмерно радует, и я ничего другого в мире так не желаю, как услужить вам, и буду почитать себя счастливым, если вы соблаговолите приказывать мне, как вашему последнему слуге. Если моя рука вас согревает, то огонь ваших прекрасных глаз воспламенил меня, и если вы не поможете мне потушить этот пожар, не пройдет и минуты, как я весь сгорю и обращусь в пепел.

Не успел он произнести последних слов, как игра «с венком» кончилась. Поэтому Джульетта, загоревшаяся любовью, со вздохом пожимая ему руку, успела только промолвить ему в ответ:

– Увы, что я могу вам сказать, кроме одного, что я больше принадлежу вам, чем себе самой!

Ромео, когда гости стали расходиться, задержался, чтобы проследить, куда направится девушка; но немного ему понадобилось времени, чтобы убедиться, что Джульетта – дочь хозяина дома, к тому же это подтвердил один из его благожелателей, когда он расспрашивал его о присутствующих дамах. Это открытие повергло Ромео в страшное отчаяние. Он понял, сколь опасно и трудно ему будет добиться желанного исхода своей любви. Но рана была уже открыта, и любовный яд постепенно проникал в нее. В свою очередь, Джульетта жаждала узнать, кто же тот юноша, во власти которого она целиком оказалась. Она позвала свою старую кормилицу, вошла в комнату и, подойдя к окну, через которое проникал свет факелов с улицы, стала расспрашивать ее: кто был тот юноша в пышной одежде и тот, который не выпускал из рук шпагу; потом спросила, а кто тот красавец, который держал маску в руке. Добрая старушка, которая была обо всех наслышана, всех назвала по имени и, отлично зная Ромео, назвала и его. Девушка при упоминании имени Монтекки вся замерла – отчаяние овладело ее душой – Ромео никогда не будет ее мужем но причине смертельной вражды между двумя семействами; однако она и виду не подала и пошла спать. В эту ночь она почти не сомкнула глаз; тысячи разнообразных мыслей проносились у нее в голове; но отказаться от своего чувства к Ромео она не могла и не хотела, ибо загорелась к нему сильной любовью. Перед ее очами вставала неотразимая красота Ромео, и, чем труднее и опаснее представлялось ей положение, тем все больше с потерей надежды росло ее желание. Так, борясь с двумя противоположными мыслями, из которых одна укрепляла Джульетту в ее намерении, другая же отрезала все пути к счастью, она, не переставая, твердила себе:

– Боже, куда я позволяю унести себя моим неумеренным желаниям? Кто я, разве Ромео может любить меня! Какая я глупенькая! Может быть, хитрый юноша шептал мне слова любви, чтобы обмануть и получить от меня желаемое, а потом насмеяться надо мной, как над потаскушкой? Быть может, это месть за ту вражду, что с каждым днем растет меж нашими семьями? Но нет, он слишком великодушен, чтобы насмеяться над той, что любит и обожает его. Если подлинно лицо есть зеркало души, значит, красота его обманчива, раз она скрывает жестокое и злое сердце; нет, я хочу надеяться, что от такого прекрасного юноши можно ожидать лишь любви, благородства и учтивости. Допустим, что он действительно меня любит и хочет назвать своей законной женой, разве я могу не понимать того, что отец мой никогда на это не согласится? Но кто знает, быть может, это родство принесет прочный мир и согласие нашим семьям? Я часто слышала, что браки способствовали воцарению мира не только между простыми людьми, но и синьорами, и даже приводили к желанному для всех примирению и согласию между враждовавшими друг с другом могущественными властителями и королями…

Окна в комнате Джульетты выходили в узенький проулок, а напротив них находился какой-то старый заброшенный дом. Когда Ромео, свернув с главной улицы, достигал этого проулка, он очень часто еще издали видел Джульетту у окна, и всякий раз, как он с ней встречался глазами, она улыбалась и всем своим видом показывала, что безмерно рада ему. Часто ночью Ромео приходил туда и подолгу стоял, ибо место это было уединенное, и он мог хоть изредка слышать голос Джульетты за окном. Случилось однажды, что Ромео пришел сюда поздно ночью: то ли почувствовала это девушка, то ли по какой иной причине, но она открыла окно. Ромео спрятался за старым домом, но Джульетта успела его признать, ибо луна своим ярким светом заливала проулок. Девушка, будучи одна в комнате, робко позвала его и сказала:

– Ромео, что делаете вы здесь один в столь поздний час? Несчастный, если вас схватят, что станет с вашей молодой жизнью? Разве вы не знаете о жестокой вражде между нашими семьями, вспомните, сколько людей уже погибло?..

– Синьора моя, – отвечал Ромео, – любовь – причина того, что я здесь в столь поздний час. Я не сомневаюсь, что, если ваши найдут меня здесь, они убьют меня на месте. Но я буду пытаться, насколько слабые силы мои это позволят, исполнить свой долг, и, если я увижу, что окружен со всех сторон, я умру, но умру не один. Да и пусть меня убьют, занятого делами любви, – разве может быть более счастливая смерть, чем пасть мертвым к вашим ногам? Никогда не будет того, чтобы я бросил хоть малейшую тень на вашу честь, и, чтобы сохранить ее незапятнанной и чистой, я готов заплатить собственной кровью. Но если вы любите меня не менее, чем я вас, и дорожите жизнью моей, как я вашей, отбросьте все препятствия и сделайте меня самым счастливым человеком на свете.

– А что вы хотите, чтобы я сделала? – спросила Джульетта.

– Я хочу, – отвечал Ромео, – чтобы вы любили меня, как я вас, и разрешили мне войти в вашу комнату, дабы я мог с меньшей опасностью поведать вам о своей любви и о тех муках, что я из-за вас терплю.

На это Джульетта, объятая гневом и возмущением, сказала:

– Ромео, вы знаете свою любовь так же, как я свою. Я знаю, что люблю вас, как только сердце способно любить и, вероятно, больше, чем мне это пристало. Но говорю вам, если вы рассчитываете соединиться со мной незаконными брачными узами, вы очень ошибаетесь и согласия моего не ждите. И так как я знаю, что, показываясь здесь слишком часто, вы легко можете попасть в ловушку, расставленную злыми людьми, отчего я уже никогда не буду веселой, я решила, что, если вы так же хотите быть моим, как я вашей, вы должны назвать меня своей женой. Если вы женитесь на мне, я всегда буду готова сопровождать вас, куда вы только пожелаете. Если же вы питаете другие надежды, ступайте и занимайтесь вашими делами, а меня оставьте здесь жить в мире.

Ромео, не мечтавший ни о чем другом, услышав эти речи, радостно ответил, что это единственное его желание и он готов в любую минуту обвенчаться с ней, стоит ей только приказать, где и когда.

– Вот теперь все хорошо, – сказала Джульетта, – Но так как я хочу, чтобы все у нас было по чести, пусть наш брак благословит почтенный фра Лоренцо из Реджио, мой духовник.

На этом они и порешили, и Ромео на следующий день должен был условиться с монахом, который был с ним в тесной дружбе.

Был этот монах из ордена миноритов, знаток теологии, большой философ и искусник во многих вещах, чудодей, знающий тайны магии и колдовства. А так как добрый монах хотел пользоваться хорошей славой в народе и наслаждаться теми радостями, которые приходили ему на ум, он старался своими делами заниматься осторожно и на всякий случай всегда искал опоры в людях знатных и пользующихся авторитетом…

Распростившись с Джульеттой и получив от нее наказ, Ромео направился домой. Когда наступил день, он направился в монастырь Сан Франческо и рассказал монаху историю своей любви и сообщил о решении, принятом им и Джульеттой. Фра Лоренцо, выслушав Ромео, обещал ему сделать все, что тот пожелает. Не мог он ему отказать ни в чем, да к тому же монаху представлялось, что таким путем можно будет примирить Монтекки и Капеллетти и заслужить милость синьора Бартоломео, который безмерно желал, чтобы эти два семейства прекратили вражду и в городе кончились бы междоусобицы.

Оба влюбленные только ждали случая, чтобы исповедаться и совершить то, что они задумали.

Пришло время поста, и Джульетта, чтобы иметь наперсницу в своих делах, решила открыться старой кормилице, которая спала с ней в комнате, и, улучив подходящий момент, поведала ей историю своей любви. Хотя старуха бранила ее и всячески умоляла отказаться от этой затеи, все было тщетно, и в конце концов Джульетте удалось упросить ее отнести письмо к Ромео. Влюбленный, прочтя письмо, ощутил себя самым счастливым человеком в мире, ибо Джульетта писала ему, чтобы в пять часов ночи он пришел к окну, что против старого дома, и захватил с собой веревочную лестницу. Был у Ромео преданнейший слуга, которому он доверялся в самых важных делах, и тот всегда оказывался исполнительным и честным. Ему-то Ромео и рассказал о своем намерении, велел достать веревочную лестницу и, отдав необходимые распоряжения, в условленный час отправился с Пьетро – так звали слугу – туда, где его поджидала Джульетта. Завидев Ромео, она бросила вниз заранее приготовленную веревочку и, после того как лестница была прикреплена к ней, стала тянуть ее наверх. Потом с помощью старухи Джульетта крепко-накрепко привязала ее к железной решетке и стала поджидать своего возлюбленного. Ромео смело поднялся по лестнице, а Пьетро спрятался в доме напротив. Добравшись до окна, где были очень частые и крепкие решетки, так что одна рука и та с трудом могла пролезть, Ромео повел беседу с Джульеттой. После взаимных любовных приветствий она так сказала своему возлюбленному:

– Синьор мой, вы дороже мне, чем свет очей моих, я просила вас прийти, чтобы сказать вам, что моя мать решила отправиться со мной к исповеди в следующую пятницу в час богослужения. Предупредите фра Лоренцо, пусть он обо всем позаботится…

Наступила пятница, и, как было условлено, мадонна Джованна, мать Джульетты, взяла с собой дочь и служанок и отправилась в монастырь Сан Франческо, что тогда находился в Крепости, и, войдя в церковь, попросила позвать фра Лоренцо. Предупрежденный обо всем, он уже заранее спрятал Ромео в своей исповедальне и, заперев его там, вышел к матери Джульетты, которая ему так сказала:

– Падре, я пришла спозаранок и привела с собой Джульетту, ибо знаю, что вы будете целый день исповедовать ваших духовных детей.

Монах ответил, что он делает это во имя божие, и, благословив их, вошел внутрь монастыря и затем в исповедальню, где находился Ромео. Джульетта первая должна была предстать перед монахом. Она вошла в исповедальню, закрыла дверь и подала монаху знак, что готова. Фра Лоренцо быстро поднял решетку окошечка и после положенных приветствий сказал Джульетте:

– Дочь моя, по словам Ромео, ты изъявила согласие стать его женой, как он твоим мужем. Не изменили ли вы своего намерения?

Влюбленные отвечали, что они только этого и желают. Монах, выслушав волю обоих, произнес несколько слов в похвалу таинству брака, потом прочел молитвы, полагающиеся по уставу церкви в таких случаях, а Ромео надел на палец своей дорогой Джульетты кольцо, к великой радости обоих. Условившись на следующий день встретиться, Ромео поцеловал Джульетту через отверстие в окошечке, тихонько вышел из исповедальни и, покинув монастырь, радостный отправился по своим делам… Пришла ночь, и в назначенный час Ромео со своим слугой очутились у стены сада. Ромео взобрался на стену и оттуда спрыгнул в сад, где его уже поджидала Джульетта со старой кормилицей. Увидев Джульетту, Ромео бросился к ней, раскрыв объятия. Девушка тоже кинулась ему навстречу, и долгое время стояли они обнявшись, не смея вымолвить ни слова. С невыразимой радостью и бесконечным блаженством они стали осыпать друг друга поцелуями. Потом удалились в один из уголков сада и здесь, на скамье, страстно заключив друг друга в объятия, закрепили свой брачный союз. Они порешили снова встретиться, а тем временем сообщить обо всем мессеру Антонио, чтобы заключить мир и родственный союз между семьями; и Ромео, тысячекратно поцеловав свою жену, покинул сад, полный радостных надежд и размышляя так:

– Разве есть на свете человек, более счастливый, чем я? Кто может соперничать со мной в любви? Кто обладал когда-либо столь прелестной девушкой, как я?

Джульетта тоже была упоена своим блаженством, ибо ей казалось, что на свете не сыскать юноши краше Ромео, учтивее, благороднее его и обладающего столь же многими приятными ее сердцу достоинствами. Она ждала с страстным нетерпением, чтобы дело обернулось так, как им хотелось, и она могла бы без всякой боязни наслаждаться счастьем со своим Ромео. Случалось, что супруги иной раз проводили дни вместе, а бывало, что и нет. Фра Лоренцо всячески старался примирить Монтекки и Капеллетти, и дело как будто шло к хорошему концу; он уже надеялся, что семьи породнятся к обоюдному удовольствию.

Был праздник воскресения господня, когда случилось, что на Корсо, неподалеку от Порта деи Барсари в сторону Кастельвеккио, многие из рода Капеллетти повстречались с Монтекки и на них напали с оружием в руках. Среди Капеллетти был Тебальдо, двоюродный брат Джульетты, юноша храбрый, побуждавший своих действовать смелее и не щадить никого из Монтекки…

Ромео ринулся вперед, с силой стал расталкивать дерущихся людей и, поддержанный своими сторонниками, старался словом и делом положить конец побоищу. Однако ничто не помогало, ибо озлобление той и другой стороны было столь велико, что люди только и ждали случая, чтобы как следует рассчитаться за старые обиды. Уже двое или трое из сражавшихся лежали на земле, а Ромео тщетно пытался утихомирить своих, когда внезапно наперерез ему выскочил Тебальдо и нанес ему сильный удар шпагой прямо в бедро. Но на Ромео была надета кольчуга, и шпага не могла пронзить и ранить его. Обернувшись к Тебальдо, он дружелюбно сказал ему:

– Тебальдо, ты заблуждаешься, если думаешь, что я пришел сюда затеять ссору с тобой и твоими присными. Я оказался здесь случайно и хочу увести своих, желая только одного, чтобы мы жили друг с другом как хорошие граждане. Я прошу тебя, чтобы ты так же поступил со своими. Пусть не будет больше никаких столкновений, и так, к сожалению, уже пролилась кровь.

Эти слова Ромео были услышаны всеми, но Тебальдо либо не понимал того, что говорил Ромео, либо делал вид, что не понимает, и отвечал ему так:

– А, предатель, умри же! – и с яростью бросился на него сзади, пытаясь нанести удар в голову. Но Ромео, носивший всегда кольчугу с нарукавниками, мгновенно завернул левую руку в плащ и, занеся ее над головой, отбил удар и обратил острие шпаги против своего врага, пронзив ему насквозь горло. Тебальдо тут же ничком повалился на землю и умер. Поднялся невероятный шум, появилась стража…, и участники ссоры рассеялись…

Хотя всем было ясно, что Капеллетти первые затеяли ссору, и свидетели, достойные доверия, подтверждали слова Ромео, обращенные к своим товарищам и к Тебальдо, все же синьор Бартоломео, приказав всем сложить оружие, повелел изгнать Ромео из Вероны.

В доме Капеллетти горько оплакивали убитого Тебальдо. Джульетта рыдала, не осушая глаз. Но не смерть кузена оплакивала она, – сверх всякой меры ее печалила потерянная надежда на брак и мир между семьями, и она бесконечно горевала и убивалась, не зная, чем все это может кончиться. Узнав затем через фра Лоренцо, где находится Ромео, она написала ему письмо, облитое слезами, и, отдав в руки кормилицы, просила передать его монаху. Джульетта знала, что Ромео изгнан и что, по всей вероятности, ему придется покинуть Верону; она умоляла его взять ее с собой. Ромео ответил ей, прося ее успокоиться, обещая со временем обо всем позаботиться и сообщая, что он еще не решил, где будет искать убежища, но постарается быть как можно ближе к ней и перед отъездом сделает все возможное, чтобы свидеться с ней там, где она найдет это удобным. Джульетта выбрала как менее опасное то местечко в саду, где она познала первые радости любви; и в условленную ночь Ромео, взяв оружие, с помощью фра Лоренцо вышел из монастыря и в сопровождении верного Пьетро направился к своей супруге. Джульетта встретила его в саду, обливаясь слезами. Долгое время они не могли произнести ни слова и, упиваясь поцелуями, глотали неудержимые слезы, которые ручьем текли по их лицам. Потом, сетуя, что они должны вскоре расстаться, они только и делали, что оплакивали свою горькую судьбу, без конца обнимались и целовались, предаваясь всем наслаждениям любви. Приближался час расставанья, и Джульетта со страстными мольбами обратилась к супругу, чтобы он взял ее с собою.