Текст книги "Нет у любви бесследно сгинуть права..."

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

– Дорогой господин мой, куда держать нам путь?

– Друг, держи путь в Ирландию, прямо в гавань Вейзефорд.

Содрогнулся кормчий. Не знал разве Тристан, что со смерти

Морольда король Ирландии охотился за корнуэльскими судами, а пойманных моряков вешал на рогатинах? Тем не менее кормчий послушался и доплыл до опасной страны.

Тристан начал с того, что уверил жителей Вейзефорда, будто его спутники – купцы из Англии, приехавшие сюда для мирной торговли…

Однажды утром он услышал голос такой страшный, что можно было принять его за крик злого духа. Никогда не слышал он зверя, который ревел бы так ужасно и диковинно. Он подозвал женщину, проходившую в гавани:

– Скажи мне, красавица, чей это голос, который я слышал? Не скрой от меня.

– Разумеется, господин мой, скажу вам без обмана. Это голос зверя, самого страшного и гнусного, какой только существует на белом свете. Каждый день он выходит из своей пещеры и становится у городских ворот. Никто не может ни войти, ни выйти, пока не выдадут дракону девушку; схватив в свои когти, он пожирает ее быстрее, чем человек успевает прочесть «Отче наш».

– Не смейся надо мной, – молвил Тристан, – а скажи, в состоянии ли человек, рожденный от матери, убить его в поединке?

– Доподлинно не знаю, дорогой господин. Но верно то, что двадцать испытанных рыцарей брались за этот подвиг, ибо король Ирландии оповестил через глашатая, что выдаст дочь свою, белокурую Изольду, за того, кто убьет чудовище; но чудовище всех их пожрало.

Расставшись с женщиной и вернувшись к судну, Тристан тайно вооружился. Любо было посмотреть, какой славный боевой конь вышел из купеческого корабля, какой могучий рыцарь на нем выехал! Но в гавани было пустынно: заря только что занялась, и никто не увидел храбреца вплоть до самых ворот, на которые указала ему женщина. Внезапно по дороге проскакали пять человек; пришпорив коней и бросив поводья, они мчались по городу. Тристан схватил одного из них за его рыжие заплетенные волосы, да так крепко, что опрокинул его на круп лошади, и задержал.

– Да хранит вас господь, cеньер! – сказал он ему, – По какой дороге идет дракон?

И когда беглец указал, Тристан отпустил его.

Чудовище приближалось. Голова у него была медвежья, глаза красные, как пылающие уголья, на лбу два рога, уши длинные и мохнатые, когти, как у льва, хвост змеиный, тело чешуйчатого грифа.

Тристан пустил на него своего коня с такой силой, что, хотя и щетинясь от ужаса, он прыгнул на чудовище. Копье Тристана, коснувшись чешуи, разбилось вдребезги. Тогда храбрец обнажил меч, занес его и ударил дракона по голове, но не оцарапал даже его шкуры; однако чудовище почувствовало удар: оно выпустило когти, вонзило их в щит и оборвало его застежки. С незащищенной грудью Тристан еще раз бросился на дракона с мечом и нанес в бок столь сильный удар, что он прозвенел в воздухе. Тщетно: ранить дракона он не может; а тот извергает из ноздрей потоки ядовитого пламени. Панцирь Тристана почернел, как потухший уголь; конь его пал и издох. Быстро вскочив на ноги, Тристан вонзил свой добрый меч в пасть чудовища. Он проник в него весь и рассек пополам сердце. В последний раз испустил дракон свой ужасный крик – и издох.

Тристан отрезал у него язык и спрятал в кармане; затем, шатаясь от едкого дыма, он пошел напиться к стоячей воде, которая поблескивала невдалеке. Но яд, сочившийся из языка дракона, нагрелся от его тела, и в высокой траве, которая окаймляла болото, храбрец упал без признаков жизни.

Надо вам сказать, что беглец с рыжими заплетенными волосами был Агингерран Рыжий, сенешаль короля Ирландии, и что он домогался руки белокурой Изольды. Он был трус. Но таково могущество любви, что каждое утро он садился вооруженный в засаду, чтобы напасть на чудовище; однако, еще издалека заслышав его рев, смельчак этот обращался в бегство. В тот день в сопровождении своих четырех товарищей он осмелился вернуться и, увидев мертвого дракона, павшего коня и разбитый щит, рассудил, что победитель где-нибудь испускает дух. Тогда он отсек голову чудовищу, отнес ее королю и потребовал обещанную прекрасную награду…

Когда белокурая Изольда узнала, что ее хотят выдать замуж за этого труса, она вначале долго смеялась, потом загрустила, но на следующий же день, подозревая подлог, она взяла с собой своего слугу, верного белокурого Периниса, и юную служанку, свою подругу Бранжьену, и все направились тайком к логовищу чудовища. На дороге Изольда заметила следы подков странного очертания: наверно, конь, который здесь проскакал, не был подкован в ее стране. Потом она нашла обезглавленное чудовище и павшего коня; он был взнуздан не по ирландскому обычаю. Конечно, убил дракона приезжий человек; но жив ли он еще?

Изольда, Перинис и Бранжьена долго искали его; наконец среди болотистых трав Бранжьена увидела блестящий шлем храбреца. Он еще дышал. Перинис взял его на своего коня и тайно отвез в женские покои. Там Изольда рассказала обо всем своей матери и Поручила ей приезжего. Когда королева снимала с него доспехи, ядовитый язык дракона выпал из его кармана. Приведя рыцаря в чувство с помощью какого-то зелья, ирландская королева сказала ему:

– Я доподлинно знаю, чужеземец, что ты убил чудовище. А наш сенешаль, вероломный трус, отрубил у него голову и требует в награду дочь мою, белокурую Изольду. Сумеешь ли ты через два дня доказать поединком, что право не на его стороне?

– Королева, – сказал Тристан, – срок очень короток; но вы, без сомнения, сумеете меня вылечить в два дня. Я добыл Изольду, убив дракона, – может быть, снова добуду ее, победив сенешаля.

Тогда королева, окружив его заботливым уходом, принялась варить для него сильнодействующие настои. На следующий день белокурая Изольда приготовила ему купанье и нежно растерла его тело мазью, приготовленной ее матерью. Ее глаза остановились на лице раненого. Она увидела, что он красив, и задумалась: «Если его храбрость равна его красоте, мой боец, наверно, будет славно драться!»…

Она вынула из драгоценных ножен окровавленный клинок, чтобы обтереть его. Видит, он сильно зазубрен. Смотрит на форму зазубрин… Уж не этот ли клинок поломался о череп Морольда? Она колеблется, смотрит еще раз, хочет проверить свои подозрения; бежит в комнату, где хранила осколок стали, некогда извлеченный из черепа Морольда; прикладывает осколок к зазубрине: еле виден след полома.

Тогда она бросилась к Тристану и, занеся над его головой огромный меч, вскричала:

– Ты – Тристан из Лоонуа, убийца Морольда, милого моего дяди! Умри же!

Тристан сделал усилие, чтобы удержать ее руку, но тщетно: тело его было разбито. Однако ум. сохранил свою живость, и он сказал находчиво:

– Хорошо, я умру, но выслушай меня, чтоб не пришлось тебе потом долго каяться…

Разве я вероломно убил Морольда? Разве не он меня вызвал и я не должен был защищать себя?..

Убей же меня, если думаешь снискать себе этим славу и честь. Без сомнения, когда ты будешь лежать в объятиях храброго сенешаля, тебе сладко будет вспомнить о твоем раненом госте, который подвергал свою жизнь опасности, чтобы добыть тебя, и добыл, а ты убила его, беззащитного, во время купанья.

– Странные речи я слышу! – воскликнула Изольда. – Почему же убийце Морольда понадобилось добывать меня? Потому, без сомненья, что, как некогда Морольд хотел увезти на корабле корнуэльских девушек, так и ты, в виде отмщения, похвастался тем, что сделаешь рабыней ту, которую изо всех девушек Морольд любил больше всего?..

– Нет, принцесса, – ответил Тристан, – Но однажды две ласточки, прилетев в Тинтажель, занесли туда твой золотой волос. Думал я, что они явились возвестить мне мир и любовь. Вот почему я и поехал искать тебя за море, вот почему не побоялся чудовища и его яда. Взгляни на этот волос, зашитый в золотые нити моего блио: цвет золотых нитей исчез, но золото волоса не потускнело.

Изольда отбросила меч и взяла в руки блио Тристана. Она увидела в ней золотой волос и долго молчала, потом поцеловала в уста своего гостя в знак мира и одела его в богатые одежды…

Когда король Ирландии уселся под балдахином, сенешаль Агингерран Рыжий объявил, что докажет с помощью свидетелей и подтвердит поединком, что он убил чудовище и что Изольда должна быть ему отдана.

Тогда Изольда поклонилась своему отцу и сказала:

– Государь, есть здесь человек, который берется уличить нашего сенешаля во лжи и коварстве. И этому человеку, готовому доказать, что он освободил нашу страну от бедствия и что ваша дочь не должна быть отдана трусу, – обещаете ли вы простить старые его вины, как бы велики они ни были, и даровать мир и покровительство?..

– Обещаю, – сказал король.

Изольда стала перед ним на колени:

– Дай мне поцелуй мира и милости в знак того, что ты поцелуешь также и этого человека.

Получив поцелуй, она пошла за Тристаном и за руку привела его в собрание. При его появлении сто рыцарей [тайно призванных туда Тристаном] встали все вместе, приветствовали его, сложив руки крестом на груди, и выстроились вокруг него; а ирландцы догадались, что он их повелитель. Но многие узнали его, и раздался громкий крик:

– Это Тристан из Лоонуа, это убийца Морольда!

Засверкали обнаженные мечи, и негодующие голоса повторяли:

– Смерть ему!

Но Изольда воскликнула:

– Король, поцелуй этого человека в уста, как ты обещал!

Король поцеловал Тристана в уста, и шум затих.

Тогда юный герой показал язык дракона и предложил поединок сенешалю, который не посмел принять его и признался в обмане.

Затем Тристан сказал так:

– Сеньеры, да, я убил Морольда, но я приехал из-за моря, чтобы предложить вам хорошее возмещение. Чтобы искупить свою вину, я подверг себя смертельной опасности, освободив вас от чудовища, и таким образом добыл себе белокурую Изольду. Получив ее, я увезу ее на своем корабле. Но, чтобы в землях Ирландии и Корнуэльса не пылала больше взаимная ненависть, а только любовь, да будет вам ведомо, что король Марк, мой повелитель, возьмет ее себе в супруги…

Когда наступило время поручить Изольду корнуэльским рыцарям, мать се набрала трав, цветов и корней, положила их в вино и сварила могучий напиток. Сварив его при помощи своего ведовства и знахарства, она вылила его в кувшин и тайно сказала Бранжь-ене:

– Девушка, ты последуешь за Изольдой в страну короля Марка; ты ее любишь верной любовью. Возьми же этот кувшин с вином и запомни мои слова: спрячь его так, чтобы ничей глаз его не видел и ничьи уста его не коснулись. Но когда наступит брачная ночь, в то время, когда оставляют супругов одних, налей в кубок этого вина, настоянного на травах, и поднеси королю Марку и королеве Изольде, чтобы они выпили вместе. Да смотри, дитя мое, чтобы после них никто не отведал этого напитка, ибо такова его сила, что те, которые выпьют его вместе, будут любить друг друга всеми своими чувствами и всеми помыслами навеки, и в жизни и в смерти.

Бранжьена обещала королеве поступить, как та приказала.

Рассекая глубокие волны, судно уносило Изольду. Но чем более удалялась девушка от ирландской земли, тем больше она горевала. Сидя в шатре, где она заперлась с Бранжьеной, своей служанкой, она плакала, вспоминая о своей стране. Куда везли ее эти иноземцы? К кому? Какая участь готовилась ей?.. Когда Тристан приходил к ней, желая успокоить ее ласковыми словами, она гневалась, отталкивала его и ненависть наполняла ее сердце. Ведь он, похититель, убийца Морольда, хитростью оторвал ее от матери, от ее родины и не удостоил сохранить ее для себя самого, а везет ее по морю, как добычу, во вражескую страну… «Несчастная! – говорила она себе. – Да будет проклято море, которое несет меня; лучше бы мне умереть, где я родилась, чем жить там»…

Корнуэльские рыцари и моряки, утомленные морским путем, сошли на берег. Одна Изольда осталась на судне, да еще девочка, ее служанка.

Тристан подошел к королеве и пытался успокоить ее сердце. Так как солнце пекло и их мучила жажда, они попросили напиться; девочка стала искать какого-нибудь напитка и нашла кувшин, доверенный Бранжьене матерью Изольды.

– Я нашла вино! – крикнула она им.

Нет, то было не вино: то была страсть, жгучая радость, и бесконечная тоска, и смерть.

Девочка наполнила кубок и поднесла своей госпоже. Изольда сделала несколько больших глотков, потом подала кубок Тристану, который осушил его до дна.

В это время вошла Бранжьена и увидела, что они переглядываются молча, как бы растерянные, очарованные. Она увидела перед ними почти опорожненный сосуд и около него кубок. Схватив сосуд и подбежав к корме, она бросила его в волны и жалобно воскликнула:

– Несчастная я! Да будет проклят тот день, когда я родилась, проклят день, когда взошла на это судно! Изольда, дорогая моя, и ты, Тристан, вы испили вашу смерть.

А корабль снова понесся к Тинтажелю. Тристану казалось, что живое терние, с острыми шипами и благоуханными цветами, пустило свои корни в крови его сердца и крепкими узами связало с прекрасным телом Изольды его тело, его мысль, все его желание. И он подумал: «Андрет, Деноален, Генелон и Гондоин, вы клеветали на меня, будто я добивался владений короля Марка. Но я еще более бесчестен: не земель его жажду я. Милый мой дядя, ты, который полюбил меня, сироту, раньше, чем признал во мне кровь твоей сестры Бланшефлёр…

Милый дядя, зачем ты не прогнал с первого же дня бродячего ребенка, явившегося, чтобы стать предателем? Что я задумал? Изольда – твоя жена, я – твой вассал. Изольда – твоя жена, я – твой сын. Изольда – твоя жена, и любить меня она не может».

Изольда любила его. Она хотела его ненавидеть: разве он не пренебрег ею оскорбительным образом? Она хотела его ненавидеть, но не могла, ибо сердце ее было охвачено тем нежным чувством, которое острее ненависти.

С тревогой следила за ними Бранжьена, еще сильнее терзаясь оттого, что она одна знала, какое зло невольно им причинила. Два дня следила она за ними, видела, что они отказываются от всякой пищи, всякого питья, всякого утешения, что они ищут друг друга, как слепые, которые тянутся друг к другу ощупью. Несчастные! Они изнывали врозь, но еще больше страдали, когда, сойдясь, трепетали перед ужасом первого признания.

На третий день, когда Тристан подошел к расставленному на палубе шатру, где сидела Изольда, она, увидев его, сказала кротко:

– Войдите, сеньер.

– Государыня! – сказал Тристан. – Зачем назвали вы меня сеньером? Не я ли, напротив, ваш ленник и вассал, обязанный почитать вас, служить вам и любить вас как свою королеву и госпожу?

Изольда ответила:

– Нет, ты знаешь, что ты сеньер мой и властелин! Ты знаешь, что я подвластна твоей силе и твоя раба! Ах, зачем… я… не дала погибнуть в болотной траве убийце чудовища? Зачем не опустила на него меч, уже занесенный, когда он купался? Увы, я не знала тогда, что знаю теперь!

– Изольда, что же знаешь ты теперь? Что тебя терзает?

– Увы, меня терзает все, что я знаю, все, что я вижу. Меня терзает море, мое тело, моя жизнь!

Она положила руку на плечо Тристана; слезы затуманили лучи ее глаз, губы задрожали.

Он повторил:

– Милая, что же терзает тебя?

Она отвечала:

– Любовь к тебе.

Тогда он коснулся устами ее уст.

Но когда в первый раз они вкусили сладость любви, Бранжьена, которая следила за ними, вскрикнула и, простирая руки, вся в слезах, пала к их ногам:

– Несчастные, остановитесь и, если еще возможно, вернитесь к прежнему! Но нет, это путь без возврата! Сила любви уже влечет вас, и никогда более не будет вам радости без горя: вами овладело вино, настоянное на травах, любовный напиток, который доверила мне твоя мать, Изольда. Лишь один король Марк должен был выпить его с тобой, но дьявол посмеялся над нами троими, и вы осушили кубок. Друг мой, Тристан, и дорогая Изольда, в наказание за то, что я плохо стерегла напиток, отдаю вам мое тело и жизнь, ибо по моей вине вы испили в проклятой чаше любовь и смерть!

Любящие обнялись; в их прекрасных телах трепетало любовное желание и сила жизни.

Тристан сказал:

– Пусть же придет смерть!

И когда вечерний сумрак окутал корабль, быстро несшийся к земле короля Марка, они, связанные навеки, отдались любви…

Король Марк встретил белокурую Изольду на берегу. Тристан взял ее за руку и подвел к нему, и король принял ее, взяв тоже за руку. С большими почестями повел он ее в замок Тинтажель, и, когда они появились в замке среди вассалов, красота ее так все осветила, что стены засияли, словно озаренные восходящим солнцем. Похвалил тогда король Марк милую услугу ласточек, которые принесли ему золотой волос, похвалил и Тристана и сто рыцарей, что наудачу поехали на корабле добывать ему радость его очей и сердца. Увы, славный король, корабль принес и тебе великое горе и жестокие терзания.

Десять дней спустя, созвав всех своих баронов, Марк взял себе в жены белокурую Изольду. Но когда наступила ночь, Бранжьена, чтобы скрыть бесчестье своей госпожи и спасти ее от смерти, заняла ее место на брачном ложе. Во искупление своей плохой охраны на море и из любви к королеве она, верная служанка, пожертвовала ей непорочностью своего тела. Темная ночь скрыла от короля ее обман и его позор…

Изольда стала королевой и живет как будто бы в радости; Изольда стала королевой и живет в горе. Изольду нежно любит король Марк, бароны ее почитают, а мелкий люд обожает ее. Изольда проводит дни в своих покоях, пышно расписанных и устланных цветами. У Изольды драгоценные уборы, пурпурные ткани и ковры, привезенные из Фессалии, песни жонглеров под звуки арфы; занавесы с вышитыми на них леопардами, орлами, попугаями и всеми морскими и лесными зверями. У Изольды страстная, нежная любовь, и Тристан – с нею, когда угодно, и днем и ночью, ибо, по обычаю знатных господ, он спит в королевском покое вместе с приближенными и доверенными людьми…

Не верной Бранжьены, а самих себя должны остерегаться любящие. Но как могли быть бдительными их опьяненные сердца? Любовь гонит их, как жажда гонит раненого оленя к реке. Так внезапно спущенный, после долгого голода, молодой ястреб бросается на добычу. Увы, любовь нельзя укрыть! Правда, благодаря разумной Бранжьене никто не застал ни разу королеву в объятиях ее друга; но не видал ли каждый всегда и везде, как их томило желание, сжигая их, словно струясь из них, как молодое вино льется через край чана?

Уже при дворе четыре предателя, ненавидящие Тристана за его доблесть, бродят вокруг королевы. Они уже знают правду о ее прекрасной любви; снедаемые алчностью, ненавистью и злорадством, они понесут эту весть к королю и увидят, как нежность его сменится яростью, как Тристан будет изгнан или предан смерти, а королева будет терзаться. Они боялись, однако, гнева Тристана, пока наконец ненависть не превозмогла в них страх. Однажды четыре барона позвали короля Марка на совет, и Андрет сказал ему:

– Великий государь! Сердце твое, несомненно, раздражится и нам четверым это будет очень прискорбно, но мы обязаны объявить тебе то, что нечаянно открыли. Ты отдал свое сердце Тристану, а Тристан хочет тебя опозорить. Тщетно мы тебя предупреждали: из любви к одному человеку ты пренебрегаешь своей родней, своими баронами и всех нас забросил. Знай же: Тристан любит королеву. Это верно, и об этом уже много говорят.

Пошатнулся благородный король и ответил:

– Подлый человек, какое вероломство ты задумал! Да, я отдал свое сердце Тристану. В тот день, когда Морольд вызывал вас на поединок, все опустили головы, дрожа, и словно онемели, а Тристан вышел против него за честь своей страны, и из каждой его раны душа его могла улететь. Вот почему вы его ненавидите и вот почему я люблю его больше, чем тебя, Андрет, больше, чем всех вас, больше, чем всех других! Но что же вы такое открыли, что видели, что слышали?

– В сущности ничего, государь, ничего такого, чего бы не могли видеть и твои глаза, слышать и твои уши. Смотри сам, прислушайся, великий государь; может быть, еще есть время.

И, удалившись, они оставили его на досуге впивать яд.

Король Марк не мог стряхнуть с себя наваждение. В свою очередь, против желания, он стал следить за своим племянником и за королевой. Но Бранжьена заметила это, предупредила их, и тщетны были старания короля испытать Изольду хитростью. Вскоре он возмутился этой недостойной борьбой и, сам поняв, что более не в состоянии отогнать от себя подозрения, призвал Тристана и сказал ему:

– Тристан, покинь этот замок и, уйдя из него, не отваживайся более перебираться через его рвы и ограду. Низкие люди обвиняют тебя в большом предательстве. Не спрашивай меня: я не сумею передать тебе их обвинений, не пороча нас обоих. Не ищи слов, которые могли бы успокоить меня: я чувствую, они были бы бесполезны. Все же не верю я предателям; если бы я им верил, разве я не предал бы тебя позорной смерти? Но их злокозненные речи смутили мне сердце, и только твой отъезд меня успокоит. Уезжай! Нет сомнения, я вскоре тебя призову. Уезжай же, сын мой, всегда мне дорогой!..

Нет, Тристан не в силах уехать: когда он переступил ограду и рвы замка, он почувствовал, что далее уйти не в состоянии. Он остановился в самом городе Тинтажеле, поселился с Горвена-лом у одного горожанина и изнывал, мучимый лихорадкой, раненный сильнее, чем в те дни, когда копье Морольда отравило его тело ядом. Прежде, когда он лежал в лачуге, построенной на берегу моря, и все избегали зловония его ран, трое были при нем – Горвенал, Динас из Лидана и король Марк; теперь Горвенал и Динас еще находились у его изголовья, но король Марк не являлся; и Тристан стонал:

– Да, милый дядя, тело мое распространяет теперь запах еще более отвратительного яда, и твоя любовь не может превозмочь твоего омерзения…

Король Марк примирился с Тристаном. Он дозволил ему возвратиться в замок, и Тристан по-прежнему ночует в королевском покое, среди приближенных и доверенных людей. Когда ему захочется, он может входить и выходить: короля это более не заботит. Но кто же может долго скрывать свою любовь?..

Снова застав Тристана с королевой, они [бароны] обязались следующей клятвой: если король не выгонит своего племянника из страны, они удалятся в свои крепкие замки и будут с ним воевать…

– Я уже раз поверил, сеньеры, скверным словам, которые вы говорили о Тристане, и в этом раскаялся. Но вы – мои ленники, и я не хочу лишаться услуг моих людей. Дайте же мне совет, прошу вас: вы мне обязаны советом. Вы знаете хорошо, что я враг всякой гордыни и высокомерия.

– В таком случае, государь, вели позвать сюда карлика Фросина…

Проклятый горбун поспешил явиться…

– Прикажи, государь, своему племяннику, чтобы завтра на заре он поскакал в Кардуэль, к королю Артуру, с грамотой на пергаменте, хорошо запечатанном воском. Государь, Тристан спит возле твоего ложа. После первого сна выйди из твоего покоя; клянусь богом и римским законом, что, если он любит Изольду грешной любовью, он захочет прийти поговорить с ней перед отъездом; если он явится так, что я про то не узнаю, а ты не увидишь, тогда убей меня. Что касается остального, предоставь мне вести дело по собственному усмотрению. Только смотри не говори Тристану о поручении до того часа, когда надо будет идти спать…

Поздно вечером, когда король отужинал и его приближенные заснули в просторной зале по соседству с его покоем, Тристан подошел по обыкновению к ложу короля Марка.

– Дорогой племянник, – сказал ему король, – исполни мою волю: поезжай верхом к королю Артуру в Кардуэль, и пусть он распечатает эту грамоту. Передай ему мой привет и не оставайся там более одного дня.

– Я выеду завтра, государь.

– Да, завтра, до рассвета…

Карлик по обыкновению спал в королевском покое. Когда ему показалось, что все заснули, он поднялся и между ложем Тристана и постелью королевы посыпал крупитчатой муки: если один из любовников приблизится к другому, мука сохранит отпечаток его шагов. Пока он сыпал, увидел это Тристан, еще не уснувший. «Что это значит? – подумал он. – Этот карлик не имеет обыкновения оказывать мне услуги. Но он обманется: глуп будет тот, кто дозволит ему снять следы своих ног».

В полночь король встал и вышел, а за ним и горбун-карлик. В комнате было темно – ни зажженной свечи, ни светильника. Тристан поднялся во весь рост на своей постели. Боже, зачем пришла ему эта мысль? Поджав ноги и измерив глазами расстояние, он сделал прыжок и упал на ложе короля. Увы, накануне в лесу клык огромного кабана ранил его в ногу, и, по несчастью, рана не была перевязана. При усилии от скачка она раскрылась, и потекла кровь. Тристан не видел ее, и она лилась, обагряя простыни. В это время карлик на свежем воздухе, при свете луны, узнал с помощью своего колдовства, что любовники оказались вместе. Затрясшись от радости, он сказал королю:

– Ступай теперь, и если не застанешь их вместе, вели меня повесить.

Они вошли в комнату – король, карлик и четыре предателя. Тристан заслышал их, поднялся, прыгнул и упал на свое ложе. Но, увы, при этом скачке кровь из раны брызнула и обильно смочила муку…

– Тристан, – сказал король, – всякие оправдания бесполезны: завтра ты умрешь!

– Смилуйся, государь! – воскликнул Тристан. – Во имя бога, за нас распятого, сжалься над нами!

– Отомсти за себя, государь! – сказали предатели.

– Дорогой дядя, – заговорил снова Тристан, – не за себя я молю: мне не тяжело умирать. Конечно, если бы не боязнь тебя рассердить, я дорого отплатил бы за это оскорбление трусам, которые без твоей защиты не осмелились бы своими руками коснуться моего тела; но из уважения и любви к тебе я отдаюсь на твою волю: делай со мной что хочешь, бери меня, государь, но сжалься над королевой.

И Тристан униженно склонился к его ногам.

– Сжалься над королевой, ибо, если есть в твоем доме человек, достаточно отважный, чтобы утверждать ложно, будто я любил ее преступной любовью, я готов сразиться с ним на поединке. Во имя господа бога, смилуйся над нею, государь!..

День близится, ночь уходит. Еще до восхода солнца Марк выехал за город к месту, где он обыкновенно творил суд и расправу. Он велел вырыть в земле яму и наложить в нее узловатых колючих прутьев и белого и черного терновника, вырванного с корнем…

– Сеньеры, этот костер из терновника я велел сложить для Тристана и королевы, ибо они преступили закон…

Слуги добежали до покоя, где под крепкой стражей находились любящие. Тристана схватили за руки…

Послушайте же, каково милосердие божие! Не желая смерти грешника, господь внял слезам и воплям бедных людей, которые молили его за любящих. У дороги, по которой проходил Тристан, на вершине скалы возвышалась над морем обращенная к северу часовня. Стены задней ее стороны были расположены на краю берега, высокого, каменистого, с острыми уступами; в ее абсиде, над самой пропастью, было расписное окно искусной работы какого-то святого человека. Тристан сказал тем, кто его вел:

– Видите ли вы эту часовню, добрые люди? Позвольте мне войти в нее. Смерть моя близка: я помолюсь богу, чтобы он простил мне мои прегрешения. У часовни всего один выход, а у каждого из вас есть по мечу; вы хорошо понимаете, что я могу выйти только этой дверью и что, когда я помолюсь, мне придется волей-неволей отдаться в ваши руки…

Они дали ему войти. Он кинулся внутрь часовни, пробежал мимо алтаря, подскочил к окну в абсиде, схватился за него, открыл и прыгнул наружу… Лучше это падение, чем смерть на костре, да еще перед таким сборищем!

Знайте, добрые люди, что бог смиловался над ним: ветер надул его одежду, подхватил его и опустил на большой камень у подножия скалы…

Случилось, что, когда Тристан бросился со скалы, какой-то бедный человек из мелкого люда увидел, как он поднялся и побежал. Человек этот поспешил в Тинтажель, прокрался в горницу Изольды и сказал ей:

– Не плачьте, государыня, ваш друг спасся.

– Да будет благословен господь! – промолвила она. – Пусть теперь меня вяжут или развязывают, щадят или казнят, мне это все равно.

Предатели так скрутили веревками кисти ее рук, что потекла кровь; и она сказала улыбаясь:

– Если бы я заплакала от этого мучения теперь, когда господь в милосердии своем только что вырвал моего милого из рук предателей, чего бы я стоила?

Когда до короля дошла весть, что Тристан бежал через окно часовни, он побледнел от гнева и приказал своим людям привести Изольду…

Королеву приволокли к костру из пылающего терновника. Тогда Динас из Лидана пал к ногам короля…

– Государь! – сказал сенешаль, – Если правда то, что я верно тебе служил всю свою жизнь, отдай мне Изольду: я тебе отвечаю за нее как ее страж и поручитель.

Но король взял Динаса за руку и поклялся именем всех святых, что он тотчас совершит суд.

Тогда Динас поднялся и сказал:

– Я возвращаюсь в Лидан, государь, и бросаю вашу службу.

Грустно улыбнулась ему Изольда. Динас сел на своего боевого коня и удалился, печальный и угрюмый, потупив голову.

Изольда стоит перед костром. Вокруг нее толпа кричит, проклиная короля, проклиная предателей. По лицу Изольды текут слезы. Она одета в узкий блио серого цвета, с тонкой на нем золотой полоской; золотая нить вплетена в ее волосы, спадающие до ног. Кто бы увидел ее столь прекрасной и не пожалел, у того сердце предателя. Боже, как крепко связали ей руки!

Случилось, что сто прокаженных, обезображенных, с источенным белесоватым телом, приковыляли на костылях под звуки своих трещоток и столпились у костра; и из-под распухших век их налитые кровью глаза любовались зрелищем.

Ивен, самый отвратительный из больных, закричал королю пронзительным голосом:

– Ты хочешь, государь, предать огню свою жену? Наказание справедливое, но слишком скорое. Быстро сожжет ее это сильное пламя, быстро рассеет буйный ветер ее пепел; и, когда пламя потухнет, муки ее прекратятся. Хочешь ли, я научу тебя худшему наказанию, так, что она будет жить, но с великим позором, вечно желая себе смерти? Хочешь ли того?

Король ответил:

– Пусть живет, но с великим позором, который хуже смерти. Кто научит меня такой казни, того я особо возлюблю.

– Итак, скажу коротко свою мысль, государь. Видишь ли, у меня сто товарищей. Отдай нам Изольду – пусть она будет наша. Недуг разжигает наши страсти. Дай ее твоим прокаженным. Никогда женщина не будет иметь худшего конца. Посмотри, как лохмотья липнут к нашим сочащимся ранам… А она, которой были любы, пока она находилась с тобой, дорогие ткани, подбитые пестрым мехом, драгоценности, покои, изукрашенные мрамором, она, которая наслаждалась хорошими винами, почетом, весельем, – когда она увидит двор твоих прокаженных и ей придется войти в наши низкие лачуги и спать с нами, тогда красавица белокурая Изольда познает свой грех и пожалеет о прекрасном костре из терновника!