Текст книги "Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)
А. Н. Уайтхед
Религия и наука
Предисловие переводчикаНемалую помощь в осмыслении отношений между религией и наукой может оказать обращение к философской классике, в том числе к творчеству очень влиятельного на Западе философа Альфреда Норта Уайтхеда (1861–1947). Друг и соавтор Б. Рассела, Уайтхед проходит в своей философской эволюции путь от логики и философии природы к религиозно-метафизической космологии, близкой платонизму. Он развивает онтологический принцип, согласно которому все существующее должно являться частью опыта – индивидуального для конечных вещей, божественного для мира в целом. Мировой процесс понимается как «опыт бога», в котором осуществляется переход «вечных объектов» (платоновских архетипов) из идеального мира в реальный, качественно определенный физический мир.
Известно, что традиционная картина фронтального противоборства религии и науки во многом правильно отражала реальное положение дел. Более того, она содержала в себе ряд плодотворных идей, которые не всегда эксплицировались в сознании исследователей. Одна из этих идей сводится к тому, что конфликт между религией и наукой указывает на существование в рамках религиозной идеологии элементов знания, сопоставимых с положениями и выводами науки. Вместе с тем формирование любой более или менее развитой религиозной системы подразумевает ассимиляцию значений и ценностей, норм и предписаний, практических навыков и теоретических обобщений, которыми располагает человеческое сообщество на определенном этапе своего развития.
На основе выработанных человечеством знаний составляется картина мира, в которой чисто религиозные идеи причудливо переплетаются с философскими, эстетическими, этическими, естественнонаучными и другими представлениями. Следовательно, характеризовать все содержание религиозного миропонимания только как фантастическое или иллюзорное было бы внеисторично и односторонне. Гораздо важнее, определяя специфику религиозного знания, выявить закономерности его развития, показать всю сложность его взаимодействия с другими формами духовного освоения действительности.
Господствующая в нашей литературе чрезмерно упрощенная оценка религиозного знания, а также превознесение гносеологической и практической значимости науки порождали наивные иллюзии, согласно которым находящаяся в изнурительной осаде религия должна с минуты на минуту выкинуть белый флаг и отказаться от своих мировоззренческих основ. Однако в последние годы наметилась тенденция, с одной стороны, к оживлению религии, с другой стороны, к нарастанию критики в адрес науки. Эта тенденция получила широкое распространение прежде всего на Западе, прослеживается она и в нашей стране. Недаром в современном философском анализе науки весьма влиятельна критика одностороннего сциентизма и оправдания незаслуженно приниженных вненаучных форм знания.
Все эти факты заставляют глубже посмотреть на трактовку противоречия между религией и наукой. Существует ли это противоречие в форме одного противостояния, или оно затухает на определенных этапах развития человеческой мысли? Не является ли полное отрицание одной из сторон этого противоречия фактором, способствующим развитию как религии, так и науки? Эти и другие вопросы требуют взвешенных, философски грамотных ответов.
Один из вариантов такого ответа представляет собой предлагаемая читателю лекция, опубликованная в книге А. Уайтхеда «Наука и современный мир» (1925). Само собой, сегодня мы имеем дело с другой ситуацией в обществе, культуре и науке, но это не обесценивает интеллектуальную работу, проделанную американским философом. Анализируя историю мышления, он вскрыл заслуживающие внимания закономерности весьма общего порядка, что подтверждается современной популярностью идей Уайтхеда на Западе.
Не призывая полностью довериться Уайтхеду, рекомендуем внимательно выслушать мыслителя-энциклопедиста, ученого и философа.
Из книги«Наука и современный мир»
Трудность подхода к вопросу об отношениях между религией и наукой состоит в том, что его разъяснение подразумевает наличие в нашем сознании отчетливого представления о значении терминов «религия» и «наука». Я также намерен излагать этот вопрос в самом общем виде, оставив сопоставление частных учений, научных или религиозных, на втором плане. Мы должны понять тип связи между этими двумя сферами, а затем сделать определенные выводы относительно ситуации, с которой в настоящее время столкнулся мир.
Конфликт между религией и наукой – вот что, естественно, приходит нам на ум, когда мы размышляем над этим вопросом. В течение предшествующего полувека казалось вроде бы, что результаты науки и религиозные верования вступили между собой в явное противоречие, из которого не может быть иного выхода, кроме отказа либо от всего учения науки, либо от всех религиозных доктрин. На таком выводе настаивали полемисты с обеих сторон. Конечно, не все полемисты, а те резкие интеллектуалы, которые любят покричать в ходе любой дискуссии.
Напряжение восприимчивых умов, стремление к истине и ощущение важности результатов должны вызывать у нас искреннюю симпатию. Когда мы принимаем во внимание, какое значение для человечества имеет религия и какое наука, мы можем без преувеличения утверждать, что от решения вопроса об отношениях между ними нынешним поколением зависит дальнейший ход истории. Мы имеем в данном случае дело с двумя мощнейшими общими силами (отличными от обыкновенных импульсов различных чувств), которые оказывают влияние на людей и противопоставляют их друг другу – силой наших религиозных интуиций и силой нашего влечения к точному наблюдению и логической дедукции.
Однажды великий английский государственный деятель посоветовал своим соотечественникам пользоваться крупномасштабными картами как средством против тревог, паник и всеобщего непонимания действительных отношений между народами. Подобно этому, при рассмотрении разногласий между постоянными элементами человеческой природы, было бы неплохо составить карту нашей истории в крупном масштабе и освободить самих себя от непосредственной погруженности в конфликты сегодняшнего дня. Когда мы поступаем так, мы сразу же обнаруживаем два важных факта. Во-первых, конфликт между религией и наукой существовал всегда; во-вторых, религия и наука всегда находились в состоянии непрерывного развития. В первоначальном христианстве общей для сторонников этой религии была вера в приближение конца света, который должен был наступить при их жизни. Мы можем сделать только косвенные выводы о том, насколько авторитетно была провозглашена эта вера; однако несомненным является то, что она получила широкое распространение и составила важнейшую часть популярной религиозной доктрины. Эта вера оказалась ошибочной, и христианское учение вынуждено было приспосабливать себя к изменившимся обстоятельствам. Далее, отдельные теологи ранней церкви очень уверенно выводили из Библии мнения относительно природы физического мира. В 535 г. монах по имени Космас написал книгу, которую он назвал «Христианская топография». Он был путешественником и посетил Индию и Эфиопию, а конец своей жизни провел в монастыре в Александрии, которая в то время считалась крупнейшим культурным центром. В своей книге, опираясь непосредственно на смысл библейских текстов, обработанных им в соответствии с литературными образцами того времени, он отрицал существование антиподов и утверждал, что мир представляет собой плоский параллелограмм, длина которого вдвое больше ширины.
В семнадцатом столетии учение о движении Земли было осуждено католическим трибуналом. Сто лет назад расширение временных рамок, требуемое геологической наукой, привело в отчаяние религиозное сообщество, протестантов и католиков. Сегодня подобным же камнем преткновения является эволюционное учение. Это лишь нисколько примеров, иллюстрирующих общую тенденцию.
Однако все наши мысли окажутся на ложном пути, если мы будем думать, что рассматриваемая дилемма ограничивалась сферой противоречий между религией и наукой и что в данных спорах религия всегда заблуждалась, а наука всегда была права. Реальные факты, относящиеся к делу, гораздо сложнее и не могут быть суммированы в таких простых терминах.
В самой теологии прослеживается постепенное развитие, которое порождается конфликтом между ее собственными идеями. Этот факт является общепризнанным в кругу теологов, хотя он часто вуалируется в ходе полемики. Я не желаю допустить преувеличения в данном вопросе, поэтому я буду обращаться за помощью к римско-католическим авторам. В XVII в. ученый иезуит отец Петавиус показал, что христианские теологи первых трех столетий использовали выражения и формулировки, которые начиная с V в. были осуждены как еретические. Кардинал Ньюмен также посвятил один из своих трактатов дискуссии о развитии вероучения. Он написал его еще до того, как стал выдающимся деятелем римско-католической церкви, однако на протяжении своей жизни он никогда не отрекался от написанного, а сам трактат неоднократно переиздавался.
Наука еще более изменчива, чем теология. Ни один ученый не согласится безоговорочно с убеждениями Галилея, или с убеждениями Ньютона, или со всеми своими научными убеждениями десятилетней давности.
В обеих областях мысли имеют место добавления, уточнения и модификации. Даже если некоторое утверждение воспроизводится сегодня точно в таком же виде, как тысячу или полторы тысячи лет назад, его значение подвергается ограничениям или дополнениям, о которых и не помышляли в более раннюю эпоху. Логики уверяют нас, что суждение должно быть либо истинным, либо ложным и что третьего не дано. Однако на деле мы знаем, что суждение, выражающее важную истину, может подлежать ограничениям или изменениям, которые в настоящий момент еще неизвестны. Это общая черта нашего познания, состоящая в том, что мы настойчиво стремимся к важным истинам; и все же мы способны предпослать некой универсальной точке зрения только формулировки этих истин, которые в дальнейшем могут быть изменены. Я приведу вам два примера, оба из сферы науки: Галилей говорил, что Земля движется, а Солнце неподвижно; инквизиция утверждала, что Земля неподвижна, а Солнце движется; ньютонианские астрономы, придерживающиеся абсолютной теории пространства, считали, что и Солнце, и Земля находятся в состоянии движения. Сейчас мы говорим, что любое из трех высказываний является одинаково истинным, если только придерживаться понимания «покоя» и «движения», которого требует принятое нами высказывание. Во времена спора Галилея с инквизицией способ изложения фактов, предложенный Галилеем, являлся, несомненно, плодотворным для научного исследования. Однако сам по себе он не был более правильным, чем формулировка инквизиции. Но в то время никто не догадывался о современной концепции относительности движения, поэтому высказывания были сделаны без учета возможных изменений, которых требует обладание более полной истиной. Все же вопрос о движениях Земли и Солнца отражал реально существующий во вселенной факт, и все стороны высказывали важные истины, относящиеся к нему. Правда, с позиций знания тех времен, данные истины представлялись несовместимыми.
Теперь я приведу другой пример, взятый из современной физики. С XVII в., со времен Ньютона и Гюйгенса, существуют две теории физической природы света. Теория Ньютона гласит, что луч света состоит из потока мельчайших частиц, или корпускул, и что мы видим свет, когда эти корпускулы ударяются о сетчатку наших глаз. Теория Гюйгенса утверждает, что свет состоит из очень маленьких волн, которые колеблются в распространенном повсюду эфире, и что эти волны движутся вдоль луча света. Данные теории противоречат друг другу. В XVIII в. верили теории Ньютона, в XIX в. предпочтение отдавали теории Гюйгенса. Сегодня признается, что существует большая группа явлений, которые могут быть объяснены только в рамках волновой теории, и другая большая группа явлений, которые могут быть объяснены только с позиций корпускулярной теории. Ученые вынуждены смириться с этим и терпеливо ждать, сохраняя надежду достигнуть более широкого видения, которое позволит согласовать обе теории.
Мы должны использовать те же самые принципы при решении вопросов о различиях между наукой и религией. При рассмотрении этих областей мышления мы не будем верить ничему, что не представляется нам достигнутым в ходе строгих рассуждений, основанных на нашем собственном критическом исследовании или на мнении компетентных авторитетов. Но, согласившись честно придерживаться такой точки зрения, мы не должны с ненавистью отвергать учения, которые представляются нам правильными, только по той причине, что они не согласуются между собой в деталях. Вполне вероятно, что одна разновидность доктрин будет вызывать у нас больший интерес, чем другая. Однако, если мы обладаем чувством перспективы и историчностью мышления, мы должны ждать и отказаться от взаимных анафем.
Мы будем ждать, но мы не должны ожидать пассивно или в состоянии отчаяния. Рассматриваемый конфликт свидетельствует о том, что существуют более полные истины и более благоприятные перспективы, в рамках которых может произойти примирение между сокровенной религией и утонченной наукой.
Следовательно, в определенном смысле конфликт между наукой и религией не заслуживает того внимания, которое ему сейчас уделяется. Само по себе логическое противоречие не может указать на что-либо большее, чем на необходимость некоторых поправок, возможно, очень незначительного характера с обеих сторон. Вспомните об огромных различиях аспектов событий, с которыми имеет дело наука и соответственно религия. Наука имеет дело с общими закономерностями, которые изучаются с целью регуляции физических явлений; религия же всецело связана с размышлениями о моральных и эстетических ценностях. С одной стороны, закон гравитации, с другой – созерцание красоты святости. То, что подмечается одной стороной, другой упускается из виду, и наоборот.
Рассмотрим, например, жизни Джона Уэсли и св. Франциска Ассизского. С позиций науки вы обнаружите в них только общие образцы действия законов физиологической химии и динамики нервных реакций; с позиций религии вы увидите людей, чьи жизни имеют огромное значение в мировой истории. Стоит ли удивляться тому, что при отсутствии совершенных и полных формулировок положений науки и положений религии, которые применимы к данным специфическим случаям, оценка этих жизней с разных точек зрения будет различной? Было бы чудом, если бы произошло иначе.
Однако ошибочно думать, что мы совсем не должны беспокоиться относительно конфликта между наукой и религией. В эпоху интеллектуализма не может быть активного интереса, который полностью отказывается от видения гармонии истины. Молчаливое согласие с указанными различиями является пагубным для искренности и моральной чистоты. Самоуважение интеллекта подразумевает стремление к окончательному распутыванию любого хитросплетения мысли. Если сдерживать данное стремление, то растревоженная мысль не обеспечит правильного понимания ни религии, ни науки. Важным вопросом является то, в каком духе мы собираемся решать эту задачу. И здесь мы подходим к чему-то абсолютно значимому.
Столкновение учений не является катастрофой, оно содержит в себе благоприятную возможность. Я поясню свою мысль некоторыми примерами из истории науки. Вес атома азота был хорошо известен. Существовала также устоявшаяся научная теория, согласно которой средний вес данных атомов в любой рассматриваемой массе остается всегда одним и тем же. Два экспериментатора, ныне покойные лорд Рейли и сэр Уильям Рамсей, обнаружили, что при получении азота двумя разными методами, одинаково эффективными для этой цели, наблюдаются незначительные расхождения между средними весами атомов в обоих случаях. Теперь я спрошу вас, насколько было бы уместным, если бы эти люди впали в отчаяние лишь потому, что возник конфликт между химической теорией и научным наблюдением? Предположим, что в некотором регионе в силу какой-либо причины химическая теория оказалась поднятой на щит и была провозглашена основой социального порядка; был бы тогда разумным, был бы тогда искренним, был бы тогда моральным запрет обнародовать факт расхождения результатов, полученных в ходе эксперимента? С другой стороны, должны ли были сэр Уильям Рамсей и лорд Рейли заявить о том, что химическая теория отныне является несостоятельной? Мы видим, что оба указанных варианта представляют собой совершенно неверные способы решения проблемы. Рейли и Рамсей поступили иначе: они сразу же поняли, что натолкнулись на направление исследования, позволяющее обнаружить тонкость химической теории, которая до того времени не замечалась. Расхождение не было катастрофой, оно содержало в себе возможность для расширения области химического знания. Вы все знакомы с итогом данной истории: в конечном счете был открыт аргон, новый химический элемент, который скрывался от исследователей в смеси с азотом. Эта история имеет еще одно последствие, о котором пойдет речь в моем втором примере. Данное открытие заставило обратить внимание на необходимость тщательного изучения мельчайших отличий в химических веществах, полученных разными методами. Дальнейшие исследования проводились с предельной точностью. Наконец, еще один ученый, Ф. Астон, работавший в Кавендишской лаборатории Кембриджа в Англии, открыл, что даже одни и те же элементы могут принимать две или более отличные друг от друга формы, которые были названы изотопами, и что закон постоянства среднего атомного веса сохраняется для каждой из этих форм, но при сравнении разных изотопов наблюдаются его небольшие отклонения. Это исследование знаменовало собой крупный шаг в развитии химической теории; начавшись с открытия аргона, оно имело далеко идущие последствия. Мораль этих историй очевидна, и я предоставляю вам возможность самим заняться ее приложением к сфере отношений между религией и наукой.
В формальной логике противоречие является сигналом бедствия, но в развитии реального знания оно означает первый шаг по направлению к успеху. Это должно служить основой для предельной терпимости к разным мнениям. Раз и навсегда формула терпимости была суммирована в словах: «оставьте расти вместе то и другое до жатвы». Неумение христиан действовать в соответствии с этим предписанием высшего авторитета является одним из курьезов религиозной истории. Но мы еще не закончили дискуссию о моральном настрое, которого требует стремление к истине. Есть легкие пути, ведущие к иллюзорным победам. Достаточно просто сконструировать логически гармоничную теорию, имеющую важные приложения в области фактов, при условии, что вы согласитесь пренебречь множеством очевидных вещей. Каждая эпоха порождает людей с ясным логическим умом и с достойной высшей похвалы способностью постигать важность некоторых сфер человеческого опыта. Они разрабатывают или наследуют схемы мышления, строго соответствующие тем видам опыта, которые вызывают у них интерес. Такие люди обладают способностью игнорировать или оправдывать очевидную противоречивость разрабатываемых ими схем с некоторыми фактами. То, что не умещается в их схемы, объявляется ими вздором. Твердая установка принимать все, что представляется очевидным, может служить лишь методом, предохраняющим от неустойчивых крайностей модных мнений. Эта установка кажется такой простой, однако следовать ей на практике чрезвычайно трудно.
Одной из причин этого является то, что мы не можем сначала думать, а затем действовать. С момента рождения мы погружены в деятельность и можем лишь время от времени направлять ее, руководствуясь разумом. Следовательно, мы должны приспосабливать к разным сферам опыта те идеи, которые представляются нам работающими в данных сферах. Абсолютно необходимо доверять тем идеям, которые в общем верны, хотя мы знаем, что могут существовать тонкости и дистинкции, выходящие за рамки нашего знания. Не говоря уже о примате человеческой деятельности, следует учитывать, что мы не можем иметь в уме полной ясности в каком-либо ином виде, кроме учений, которые зачастую не согласуются между собой. Мы не способны думать в терминах неограниченного разнообразия деталей; очевидность приобретает присущее ей значение лишь в том случае, если она предстает перед нами, приведенная в порядок при помощи общих идей. Эти идеи мы наследуем от предшествующих поколений, они входят в традицию нашей цивилизации. Традиционные идеи никогда не бывают статичными. Они либо превращаются в бессмысленные формулы, либо приобретают новую силу в процессе более полного постижения действительности. Они трансформируются под воздействием критического разума, ясных свидетельств чувственного опыта и холодной строгости научного восприятия. Несомненным является то, что их нельзя остановить в развитии. Ни одно поколение не может слепо повторять своих предшественников. Вы можете сохранить жизнь только в движении формы, сохраняя же форму, вы будете способствовать деградации жизни. Но вы все равно не сумеете заключать жизнь в одну и ту же форму.
Современное состояние религии у европейских народов иллюстрирует сформулированные мною положения. Явления переплелись. Имеют место кризисы и возрождения. Но в целом на протяжении жизни нескольких поколений наблюдался постоянный упадок религиозного влияния на европейскую цивилизацию. Каждое возрождение достигало более низкого пика, чем предшествующее, а каждый кризис – большей глубины. Средняя кривая указывает на упадок религиозного настроения. В одних странах наблюдается более высокий интерес к религии, чем в других. Но даже в тех странах, где интерес к религии относительно высок, он все равно падает со сменой поколений. Религия имеет тенденцию к вырождению в формулу приличия, которой украшают комфортабельную жизнь. Каждое историческое явление такого крупного масштаба обусловлено многими причинами. Я хочу остановиться на двух из них, которые вполне уместно рассмотреть в настоящий момент.
Во-первых, на протяжении почти двух столетий религия находилась в обороне, в весьма уязвимой обороне. Указанным период характеризовался беспрецедентным интеллектуальным прогрессом. Благодаря этому в сфере мышления возникла серия новых ситуаций. И в каждой такой ситуации религиозные мыслители оказывались не на высоте. То, что провозглашалось ими жизненно важным, в конечном счете после борьбы, отчаяния и анафем подвергалось изменениям и интерпретировалось в другом ключе. Последующее поколение апологетов религии поздравляло религиозный мир с тем, что уже достигнуто окончательное проникновение в суть явлений. В результате частого повторения этого недостойного отступления, которое наблюдалось на протяжении многих поколений, был почти полностью подорван интеллектуальный авторитет религиозных мыслителей. Обратите внимание на следующий момент: когда Дарвин или Эйнштейн выдвинули теории, изменившие наши представления, это считалось триумфом науки. Никто не думал говорить об очередном поражении науки на том основании, что пришлось отказаться от старых идей. Мы знали, что был сделан еще один шаг в научном постижении мира.
Религия не восстановит былой мощи до тех пор, пока она не сможет относиться к изменениям в том же духе, как это делает наука. Ее принципы могут быть вечными, но формулировка этих принципов должна постоянно совершенствоваться. Эволюция религии должна состоять главным образом в освобождении ее идей от случайных элементов, которые содержатся в них по причине выражения собственно религиозных идей в терминах образной картины мира, сложившейся в стародавние времена. Освобождение религии от пут несовершенной науки полезно во всех отношениях. Тем самым религия подчеркивает свое подлинное предназначение. Важная идея, которую следует всегда иметь в виду, состоит в том, что прогресс науки с необходимостью требует изменения формулировок различных религиозных верований. Они могут быть расширены, уточнены или даже полностью переформулированы. Если религия претендует на адекватное выражение истины, то подобные изменения будут способствовать выявлению той точки зрения, к которой она стремится. Именно этот процесс ведет к успеху. Поскольку религия имеет отношение к физическим фактам, постольку следует ожидать, что религиозное осмысление этих фактов должно постоянно подвергаться изменениям по мере развития научного знания. Таким образом, точное соответствие этих фактов и религиозной мысли будет становиться все более и более очевидным. Прогресс науки должен находить свое отражение в постоянно возрастающей кодификации религиозной мысли, к великому благу самой религии.
Религиозные споры XVI и XVII столетий вызвали замешательство в умах теологов. Они непрерывно подвергались нападениям и вынуждены были защищаться. Они сравнивали себя с гарнизоном крепости, окруженной враждебными силами. Такое сравнение выражает лишь половину истины. Поэтому оно столь популярно, но оно и опасно. Нарисованная теологами картина способствовала усилению драчливого партийного духа, который в действительности указывает на полное отсутствие веры. Религиозные мыслители не решались на изменения, они уклонялись от решения задачи отделения своей духовной миссии от совокупности частных представлений.
Позвольте мне пояснить эту мысль на примере. В раннем средневековье считалось, что рай находится на небе, а ад под землей; вулканы при этом трактовались как отверстия, соединяющие землю с адом. Я не утверждаю, что эти верования вошли в официальные документы, но они входили в обыденное понимание учений о рае и аде. Именно в данных понятиях каждый человек думал о своей будущей жизни. Они использовались крупнейшими истолкователями христианской веры. Например, они встречаются в диалогах папы Григория Великого, деятеля, высокое официальное положение которого было превзойдено лишь величием его заслуг перед человечеством. Я не навязываю вам свою точку зрения, во что мы должны верить относительно своего будущего. Но какая бы доктрина ни оказалась верной в данном пункте столкновения между религией и наукой, наиболее полезным для религиозной духовности и для устранения средневековых фантазий является учение, которое низводит Землю в разряд второстепенных планет, связанных с второстепенным Солнцем.
Другой подход к вопросу об эволюции религиозной мысли требует указать, что словесная форма любого положения, которое получает признание в мире, рано или поздно обнаруживает скрытые в ней неопределенности; и часто эти неопределенности относятся к самой сути этого положения. Действительные обстоятельства, объясняющие, почему та или иная доктрина имела широкое хождение в прошлом, не могут быть выявлены только логическим анализом вербальных форм, проведенным без учета трудностей, которые подстерегают логику. Следует принимать во внимание целостную реакцию человеческой природы на определенную схему мышления. Эта реакция носит сложный характер и может включать в себя элементы чувства, порожденного нашими низменными потребностями. И здесь беспристрастная критика со стороны науки и философии приходит на помощь религиозной эволюции. Можно привести множество примеров действия этой движущей силы развития. Так, логические трудности, содержащиеся в учении о моральном очищении человеческой природы посредством религии, раскололи христианство во времена Пелагия и Августина, а именно в начале V в. Отголоски этого спора прослеживаются в теологии до сих пор.
Итак, моя точка зрения сводится к тому, что религия есть проявление одного из типов фундаментального опыта человечества; что религиозная мысль развивается, стремясь к все большей точности выражения и освобождаясь от случайных для нее представлений; что взаимодействие между религией и наукой является мощным фактором, способствующим этому развитию.
Теперь я перейду ко второй причине современного падения интереса к религии. Это потребует рассмотреть очень важный вопрос, который я сформулировал в первых предложениях лекции. Мы должны выяснить, что же такое религия. Церкви в своих ответах на этот вопрос выдвигают на передний план те аспекты религии, которые находят выражение либо в терминах эмоциональных реакций прошедших времен, либо в терминах, способствующих возбуждению современных эмоциональных потребностей нерелигиозного характера. Под первым я имею в виду то, что религиозные верования были частично порождены инстинктивным страхом перед гневом тирана, характерным для угнетенных народов стихийно складывающихся империй античного мира, частично же – страхом перед всемогущим, деспотичным существом, скрывающимся за непознанными силами природы. Эти верования, основанные на инстинкте почти животного страха, теряют свое значение. Они не пользуются влиянием, поскольку современная наука и современные условия жизни научили нас противопоставлять событиям, вызывающим страх, критический анализ их причин и оснований. Религия есть реакция человеческой природы на ее устремленность к Богу. Представление о Боге как о господствующей силе сразу же пробуждает современный инстинкт критического противодействия. Это неизбежно, ибо религия находится в состоянии кризиса до тех пор, пока ее основные положения не вызывают непосредственного согласия с ними. В свете этого можно констатировать, что старая фразеология вступила в противоречие с психологией современных цивилизаций. Изменение в психологии происходит во многом благодаря влиянию науки и является одним из главных путей, ведущих к падению престижа устаревших религиозных форм выражения. Нерелигиозный мотив, который прочно внедрился в современное религиозное мышление, проявляется в стремлении к справедливой организации общества. Религия преподносится как нечто ценное для упорядочения общественной жизни. Эти претензии основываются на религиозной функции санкционирования праведного поведения. Затем цель праведного поведения с легкостью отождествляется с установлением справедливых общественных отношений. Здесь мы имеем дело с едва уловимой деградацией религиозных идей, состоящей в их постепенном выхолащивании под воздействием более влиятельных этических установок. Поведение является второстепенным элементом религии, необходимым побочным продуктом, но отнюдь не главным моментом. Каждый великий религиозный учитель восставал против трактовки религии как обыкновенного свода правил поведения. Св. Павел отвергал Закон, а проповедники пуританизма говорили о непристойных лохмотьях праведности. Выдвижение на первый план правил поведения свидетельствует об упадке религиозного рвения. В конечном счете религиозная жизнь не есть стремление к комфорту. Теперь я со всей осторожностью должен изложить свое понимание сущностной характеристики религиозного духа.