Текст книги "Избранные произведения писателей Юго-Восточной Азии"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц)

– А куда мы денемся?

– Давай переедем в Пегу. Если нам не удастся устроиться на работу переводом, придется оставить государственную службу и заняться торговлей. Во всяком случае, доход от торговли будет больше, чем наше мизерное жалованье. И потом, сколько можно так прозябать: ведь ни у тебя, ни у меня повышения по службе не предвидится, а в Рангуне с такой зарплатой долго не протянешь.

Ко Чи Та удивленно взглянул на меня.

– Ты соображаешь, что говоришь? Надо же такое придумать! В наше время заняться торговлей – значит превратиться в спекулянтов! Да и как можно променять столицу на деревню!

– Пегу не деревня. А что хорошего в твоем Рангуне? Здесь, конечно, есть места, где можно весело провести время. Но это не для нас с тобой, а таких, как мы, в Рангуне большинство. Состоятельные люди живут в роскошных особняках и разъезжают в модных лимузинах, а мы не имеем денег даже на то, чтобы снять квартиру в жалкой лачуге, а уж о машине и мечтать не приходится.

– Прекрати, Хлайн! Надо довольствоваться тем, что есть.

Начиная этот разговор, я нисколько не сомневалась, что не встречу одобрения Ко Чи Та. Охраняя престиж своей семьи и собственную репутацию, он никогда не согласится заняться делом, которое, с его точки зрения, способно уронить его достоинство.

Что же касается меня, то я готова была поселиться даже в деревне. Посадила бы огород, занялась бы разведением кур, уток. Но человеку, подобному Ко Чи Та, избалованному городской жизнью, совершенно не приспособленному к физическому труду, мотыга, естественно, не могла прийтись по вкусу.

– Что же в таком случае предлагаешь ты?

– Поживем пока у моих. Бабушки теперь нет. Да и отцу много лет: не мешает ему помочь.

Выходит, он хочет, чтобы я снова поселилась в доме, где не могу находиться и минуты.

– Нет, Ко Чи Та. Да и вопрос состоит вовсе не в том, где жить, а в том, как сохранить семью.

– По-моему, ты все очень сильно преувеличиваешь. Просто надо нам найти дом подешевле.

Я покачала головой. Это было мечтой несбыточной. Жилье дорожало с каждым днем, как и все прочее, и соответственно сокращались наши возможности.

– Все это пустые иллюзии. По-видимому, у нас с тобой ничего не получится. Напрасно мы пытаемся найти общий язык.

– Хлайн, опомнись. Ты упрекала меня в слабоволии, но, по-моему, именно тебе мужества и не хватает.

– Можешь думать что угодно. Мне все надоело, я вконец измучилась, – сказала я и разрыдалась.

Ко Чи Та прижал меня к своей груди, пытаясь успокоить.

– Хлайн, я постараюсь устроить так, чтобы нам не пришлось расставаться.

После работы я отправилась на базар, который находился неподалеку от дома Ко Чи Та, и встретила там соседку До Ту За, До Мья Чи. Раскланявшись с ней, я прошла мимо. Она же последовала за мной с явным намерением завести разговор.

– Что купила, Хлайн? – спросила До Мья Чи.

– Да так. Всего понемногу. К ужину собираюсь приготовить креветки.

– Теперь вам надо экономить, – сочувственно покачала она головой.

Я посмотрела на нее с недоумением.

– Поиздержались ваши. На одни лекарства сколько денег ухлопали. А потом похороны устроили по первому разряду. И тут похвастать захотелось: мертвому-то все равно.

Я молчала, все еще не понимая, к чему она клонит.

– Ну, да это их дело. Меня не касается. Только вот хотелось бы знать, кто станет мне выплачивать долг. Вы с мужем или его родственники?

Наконец я сообразила, что До Мья Чи давала деньги под проценты.

– Вместе, я думаю. А сколько вам задолжали?

– Ко Чи Та брал тысячу джа.

– Вот оно что! Ко Чи Та мне говорил, что похороны обошлись дорого, но в подробности я не вникала.

Наскоро простившись, я побежала домой, забыв в расстройстве, что не сделала еще кое-какие покупки. Ко Чи Та опять где-то задерживался. По-видимому, надеялся справиться с проблемой долга в одиночку. Интересно, сказал ли он своим о том, что взял в долг тысячу джа? И каким образом он собирается рассчитываться с До Мья Чи? Ведь и его и моей зарплаты вместе взятой для этого мало, а подаренные мне мамой драгоценности я уже давно продала. Роясь в ящике, я случайно обнаружила заявление Ко Чи Та в кассу взаимопомощи, где он просил ссуду в девятьсот джа сроком на десять месяцев. Разве это выход из положения – это сущая кабала!

– Ко Чи Та, больше нам медлить нельзя, – сказала я ему, когда он вернулся. – Освободим эту квартиру, получим обратно аванс и расплатимся с долгами. Ничего другого мы не придумаем.

– А где жить будем?

– Я решила уехать к матери в Пегу, ты оставайся пока у своих. А когда наши дела поправятся, накопим денег и снимем квартиру. Я уже и заявление о переводе подала.

– Скажи лучше, что ты решила меня оставить.

– Нет, дорогой, ты ошибаешься. Мы расстаемся лишь временно. Если же я вернусь в дом твоего отца, бесконечные раздоры с родственниками неизбежно приведут нас к разводу. Лучше пожить немного в разлуке, чем потерять друг друга навсегда.

Пока Ко Чи Та находился на работе, я уложила чемодан, оставила ему на столе записку и уехала на вокзал.

«Ко Чи Та, – писала я. – Прежде я думала, что для семейного счастья достаточно одной лишь любви. Однако я ошиблась: в жизни все оказалось сложнее. Многочисленные трудности, крупные и мелкие, иной раз неразрешимые, затмевают это большое чувство, и взаимная привязанность порой уступает место отчужденности и даже неприязни. Не сердись на меня, дорогой, у меня больше нет сил противостоять невзгодам, которые преследуют нас на протяжении нашей совместной жизни. Я устала и уезжаю к маме.

Хлайн».

До отхода поезда оставались считанные минуты. Заняв свое место, я с безучастным видом наблюдала за направляющимися к поезду пассажирами и вдруг заметила Ко Чи Та. Он, спотыкаясь, бежал по перрону, заглядывая в окна вагонов.

– Хлайн, – крикнул он, едва переводя дыхание, – хорошо, что я тебя нашел. Я позвонил к тебе на работу, и мне сказали, что ты сегодня уезжаешь. Я помчался домой и нашел там твою записку. Задерживать тебя я не смею, не могу пока обещать тебе ничего определенного, но надеюсь, что ты обо всем хорошенько подумаешь.

– С квартирной хозяйкой я договорилась. Получи у нее аванс и верни отцу долг. Поверь, Ко Чи Та, я не могла поступить иначе. Мне тяжело было видеть, как ты мучаешься под бременем забот, а я ничем не могу тебе помочь.

Раздался третий свисток, поезд тронулся. Ко Чи Та шел рядом и печально смотрел мне в лицо. По мере того как набирал скорость поезд, убыстрял свой шаг и Ко Чи Та. В конце концов он остановился, застыл на месте с поднятой в прощальном взмахе рукой. Я с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

Перевод с бирманского К. Шаньгина

СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕСПУБЛИКА ВЬЕТНАМ

Нгуен Конг Хоан

Рассказ «Люди-рысаки», представленный в этом сборнике, дает довольно полное представление и о манере письма, и о выборе тем в творчестве ветерана вьетнамской литературы Нгуен Конг Хоана. Он написан, когда автору было 28 лет (Нгуен Конг Хоан родился в 1903 г.). Таким образом, события, положенные в основу повествования, переносят нас в старый, колониальный Вьетнам, когда он являлся частью Французского Индокитая. Последующие события, связанные с Августовской революцией 1945 года, с образованием Демократической Республики Вьетнам, разделили все творчество старейшего вьетнамского писателя на два периода: до– и послереволюционный.

Школьный учитель Нгуен Конг Хоан как литератор заявил о себе еще в двадцатые годы. Читатель оценил его короткие, как правило, зарисовки, выхваченные из мрачной колониальной действительности, где вся жизнь простого человека сводилась к тяжелой и непрестанной борьбе за кусок хлеба. (Один из его ранних рассказов так и называется – «Как добыть средства к существованию». Нормальному, физически крепкому нищему публика отказывает в подаянии. Усвоив эту истину, уличный бродяга забирается на дерево и бросается вниз. Здоровый человек превратился в калеку. Прохожие проникаются жалостью, глядя на несчастного, и раскошеливаются…)

Он превосходно знает нравы улицы – этой городской артерии нищеты и беспросветного существования. Герои его многочисленных рассказов – представители городского дна, нищие, падшие женщины, рикши, – словом, все обездоленные.

Насыщенность социальным содержанием – характерная особенность произведений Нгуен Конг Хоана. Этот подход к изображению действительности сказался и в его романах, один из которых – «В тупике» – был запрещен колониальной администрацией, а сам писатель был сослан на пустынный островок Тонкинского залива.

Дореволюционное творчество писателя, его четкая классовая позиция, его личная жизнь прогрессивного вьетнамского литератора, преследуемого колониальными властями, определили место Нгуен Конг Хоана в период ломки старых устоев и становления нового, социалистического Вьетнама. Встав на сторону революции, писатель активно включился в строительство новой культуры. Он много сделал и в области подготовки и воспитания молодых вьетнамских писателей. Во время войны Сопротивления (1946–1954) плодотворно сотрудничал в газетах и журналах, а впоследствии стал секретарем Союза писателей Вьетнама. Умер в 1977 г. Советскому читателю, который внимательно следит за литературой героического Вьетнама, давно и хорошо знаком писатель Нгуен Конг Хоан: на русском языке вышло несколько сборников его рассказов. Их отличает сочувствие к человеку вообще, они окрашены мягким, зачастую грустным юмором. Их узнаешь по лаконизму и в то же время большой вместимости житейского материала, в чем нетрудно убедиться, перечитывая рассказ «Люди-рысаки».

Н. Хохлов

Люди-рысаки

Никому неизвестно, сколько часов этот рикша, пересекающий сейчас перекресток, уныло тащит за собой пустую коляску. Видно, заработать ему нужно позарез, иначе он не бродил бы по улицам в новогодний вечер. Все лавки в Ханое уже давно закрыты, улицы обезлюдели, и шансов найти клиента почти нет.

Эх! Бросить бы все да отправиться к жене и детишкам! Небось ждут его не дождутся, – до встречи Нового года осталось всего несколько часов. Да что и говорить, были бы деньги в кармане – давно сидел бы уже дома, а не таскался по пустынным улицам, словно бродяга. Беда, что только сегодня он поднялся после тяжелой болезни, от которой, как правило, умирают. Поэтому не было у него возможности подзаработать в предпраздничные дни, а все его жалкие сбережения давно уже кончились.

С утра он изловчился и подзанял кругленькую сумму, приобрел коляску и вышел на улицу в надежде раздобыть немного денег для праздничного ужина.

Но случилось непредвиденное: с полудня и до сего позднего часа он сумел заработать два жалких хао[7]7
  Хао – одна десятая донга, основной денежной единицы во Вьетнаме; хао равно десяти су.


[Закрыть]. В предвечерние часы на улицах было полным-полно шикарно одетых людей, но ему так и не удалось найти пассажира, хотя он сорвал голос, зазывая дам и господ в коляску. Ну, а теперь и подавно надеяться не на что. Рикше становилось особенно не по себе, когда весело гремели, разрываясь одна за другой, хлопушки, начиненные порохом. Минутами он представлял, как встречают Новый год в богатых домах, и чувствовал, что у него прямо слюнки текут. Эти господа могут позволить себе бросать деньги на ветер, желая щегольнуть друг перед другом, тратят на пустяки сотни и тысячи донгов, а тут не знаешь, как раздобыть несколько несчастных хао, чтобы купить риса.

Время от времени рикша приостанавливался, вслушиваясь – не зовет ли его кто. Но слышны были только разрывы хлопушек, сверкавших огоньками над мостовой. Рикша вздрагивал и тащился дальше. Он сетовал на судьбу, на свое занятие, которое не приносило достатка. Может, забросить коляску и заняться чем-нибудь другим? Но чем? Этого он не знал.

Так, волоча за собой коляску, он миновал улицу Барабанов, свернул на улицу Большого Собора и направился к больнице Фузоан. Здесь он остановился, озираясь вокруг.

– Эй, рикша! Сюда!

– Я мигом! Пожалуйте!

Рикша опрометью кинулся к позвавшей его даме, остановился и опустил ручки коляски:

– Куда изволите, госпожа?

На тротуаре стояла женщина лет тридцати, в коричневом атласном платье, с белым платком, накинутом на плечи, концы которого спускались до пояса.

– Хочу нанять тебя на час-другой. Согласен?

– Согласен-то-согласен, но все-таки на сколько часов?

– На час.

– Прошу вас, шесть хао, госпожа.

– Ничего себе, заломил! Два хао – вот моя цена!

– Госпожа, в Новый год мы всегда так берем. А сейчас другого рикшу вам все равно не сыскать – ни подороже, ни подешевле. Да и я тоже, вот отвезу вас – и на этом все, пойду встречать Новый год.

Женщина повернулась к нему спиной.

– Так сколько же вы все-таки даете, госпожа?

– Два хао, – отрезала она, – да и этого уже много. В обычный день больше, чем полтора, ни за что бы не дала.

– Ладно, госпожа, согласен на пять с половиной хао. Это мое последнее слово, не хотите – так и не надо.

– Ну и не надо! – Она опять повернулась к рикше спиной и пошла по дороге. Рикша посмотрел ей вслед. Он догадывался, что пассажир ему достался незавидный – бедна, вот и торгуется за каждое хао. Но два хао, что предлагает женщина, тоже деньги. Он догнал ее:

– Госпожа, прошу вас, садитесь! Путь будет два хао. Ну, два хао с половиной…

Женщина занесла было ногу, чтобы ступить на подножку, но, услышав, что речь все-таки идет о двух с половиной, тут же снова поставила ногу на землю.

– Я сказала: два хао и ни су больше!

– Ладно, пусть будет по-вашему, садитесь, госпожа.

– Сейчас пять минут десятого. – Она отвернула рукав и посмотрела на часы. – Но для ровного счета будем считать, что девять.

Рикша, раз ему попался седок на время, бежал, как у них принято, «по-стариковски» – короткими шагами. Время, как говорится, – деньги, и каждая минута промедления приносила ему монету.

Сначала он думал, что женщина и впрямь куда-то спешит, и бежал не снижая темпа, но, увидев, что она бесцельно слоняется по улицам, ни разу нигде не остановившись, стал догадываться, что и эта дама, по всем приметам, тоже ищет заработок, и перешел с бега на ходьбу. Его так и подмывало поговорить с ней начистоту, предложить выгодных клиентов. Но вдруг она этим не занимается? Оскорбится, денег никаких не заплатит, разве что обругает на прощанье. И он молчал.

Когда они, миновав рынок Донгсуан, повернули на улицу Корзинщиков, а потом – к Восточным воротам, женщина вдруг спросила:

– Ты согласен возить меня еще час?

– Пожалуйста, только извольте сначала расплатиться, отдайте мне заработанные два хао.

– Ладно. А у тебя есть мелочь? Дай-ка мне взаймы несколько хао, а я потом возвращу целый донг – и тебе так будет удобнее.

Рикша вытащил из кармана два хао и протянул пассажирке. Та быстро шмыгнула в лавчонку, купила пачку сигарет, спички, а на оставшиеся деньги – семечек.

Рикша для начала сделал несколько быстрых широких шагов, но тут же опять перешел на легкую трусцу. Улучив удобный момент, он осмелился и задал вопрос, давно вертевшийся на кончике языка.

– Кого вы разыскиваете, госпожа?

– Знакомого.

– А на какой улице он живет?

– Твое дело везти меня, а не разговаривать.

И он вез и вез свою коляску – мимо железнодорожного вокзала, по улице Памятного храма в честь чиновных особ, по Хлопковой улице, улице Темных Тканей и многим другим улицам. А госпожа все никак не могла найти своего знакомого.

– Госпожа, который час?

– Без пяти одиннадцать.

– Как только кончится этот час, прошу вас, госпожа, расплатиться со мной, я поеду на вокзал к вечернему поезду.

– Может, ты согласишься покатать меня еще часок?

– Не обессудьте, госпожа, но стоит мне доставить пассажира с вокзала или довезти кого-нибудь до дома – и, пожалуйста, заработал два хао.

– Но найдешь ли ты седока – это еще неизвестно, – парировала пассажирка. – Там, у вокзала, как говорится, мух много – меду мало, не пришлось бы тебе оттуда ковылять с пустой тележкой. Повози-ка меня лучше еще часок. Плохо ли? Гуляешь себе вразвалочку, а плата меж тем идет. Все выгоднее, чем носиться, как взмыленному, по городу.

Ее доводы показались рикше резонными, и он согласился. Улицы стали еще пустыннее, все двери в домах закрылись наглухо. Когда, проезжая узкими торгово-ремесленными улочками и переулками, они повернули к улице Больших Корзин, вокруг воцарилась мертвая тишина, только слышно было, как пассажирка щелкала семечки. Но вдруг одна за другой разорвались начиненные порохом хлопушки, извещая о том, что время подошло к полуночи и наступил Новый год.

– Который час, госпожа? – спросил рикша.

– Это, видно, какая-то загулявшая семейка раньше времени устроила фейерверк, – ответила пассажирка. – Сейчас еще только без четверти двенадцать.

«Через четверть часа у меня будет еще шесть хао: шесть да два – восемь, – подумал рикша. – А там, глядишь, удастся уломать пассажирку, чтобы добавила хао на чай. Всего, стало быть, девять хао. А это ведь не шуточные деньги. И к тому же в самый Новый год. Редкая удача! Новый год только-только начнется, а я уже с деньгами. Значит, в новом году наверняка удастся заработать в десять, а то и в сто раз больше, чем в прошлом году»[8]8
  Во Вьетнаме прежде была распространена вера в особое значение первого дня Нового года: каков первый день, таким будет и весь год.


[Закрыть].

Потом он стал думать о жене и детях, на сердце у него сделалось легко и радостно, будто прибавилось сил, и он забыл об усталости.

«Завтра встречу пассажиров у вокзала с утреннего поезда, – размечтался он, – съем добрую чашку лапши, ребятам куплю пирожных – пусть и у них будет праздник. Увидит жена, что в кармане у меня звенят деньги, обрадуется, пожалеет меня, скажет, что недаром ее муж усердно трудится, на всю семью зарабатывает. А я, конечно, виду не подам, что устал до смерти, пусть мои радуются, ведь Новый год на дворе».

Размышляя таким образом, он дотащил коляску к больнице Фузоан и, остановившись на том самом месте, где три часа назад нашел себе седока, сказал:

– Сейчас небось уже двенадцать, прошу вас, госпожа, расплатитесь со мной.

– Ну вот еще новости! – всполошилась пассажирка. – Рано вздумал денег требовать. Покатай меня еще часок, почтенный, сделай милость.

– Поздно, ночь уже, госпожа, мне давно пора домой.

– Тогда слушай, скажу тебе по совести: я тоже весь вечер ищу клиента. Сам видишь – хоть бы кто-нибудь на меня обратил внимание. Я уж решила, как только найду клиента, сразу же возьму у него денег и расплачусь с тобой, да не повезло, вечер выдался неудачный. Право, не знаю, как и быть.

– Выходит, барышня, я возил тебя с девяти часов, а ты мне платить не будешь? Так, что ли?

– Я и сама никак ума не приложу, что мне делать.

– А я знаю: отвезу-ка я тебя, барышня, в участок.

– Изволь, вези в участок, но какой тебе от этого прок?

– Как только не совестно! Набралась наглости торговаться, коляску нанимает на час, на два, на три! – разгорячился рикша. – Да еще в долг брала у меня на сигареты да на семечки!

– Я живу в переулке возле улицы Торговцев Лапшой. Как-нибудь будешь ехать мимо моего дома, заглянешь ко мне, я с тобой расквитаюсь. Идет?

– Иде-ет! – передразнил рикша. – Возле улицы Торговцев Лапшой добрая сотня переулков. В котором из них тебя разыскивать?

– Ну, нет у меня денег, нет! – закричала женщина. – Можешь обыскать, если не веришь.

– Мне незачем тебя обыскивать. Заплати мне – и весь разговор.

– Ладно, возьми тогда, что хочешь, из вещей: вот платок, платье, часы.

– На что мне все это сдалось?

– Полно, не сердись на меня. Ведь мы с тобой товарищи по несчастью: ты хочешь найти седоков, а я – подцепить клиента. Случаются скверные вечера, вроде сегодняшнего, – приходится смириться. Ничего не поделаешь!

– Почему же ты, барышня, сразу-то мне все честно не сказала? Я бы тебя прокатил по злачным местам. А то, смотрю, задается, госпожу из себя строит.

– Откуда мне было знать, что дело так обернется. Ну, да ладно. Послушай, что я тебе скажу. Если ты меня сейчас ссадишь с коляски, то, поскольку платить мне нечем, плакали твои денежки. Но если ты покатаешь меня еще и я найду клиента, мы выиграем оба: я буду с деньгами и тебе не придется жаловаться.

– Видно, в предыдущей жизни большой я совершил грех[9]9
  По буддийским верованиям, человек должен расплачиваться за грехи, совершенные им в прежнем рождении.


[Закрыть], коль попал сегодня в эту историю. Влипнуть так в самый Новый год! Вот горе-то!

– Полно, не говори глупостей, никто тебе не хочет плохого, – оборвала его женщина.

Делать нечего, волей-неволей человек-рысак опять впрягся в коляску и потащил продажную кобылку по улицам города. Теперь ему торопиться совсем не хотелось, он едва перебирал ногами. Все это, право, уже осточертело.

Эх, судь'ба нищего! Рикша вез коляеку и вздыхал^ Пассажирка тоже вздыхала. Чем позднее становилось, тем реже мелькала человеческая тень на улицах города. Лишь иногда попадался запоздалый прохожий, который, закутавшись в пальто, куда-то направлялся торопливым шагом.

Тоскливо и скучно… Возле фонарей с жалобным писком плясали москиты, тихо опадали листья с деревьев и шуршали по асфальтовой мостовой.

Рикша устроил своей пассажирке «турне» по публичным домам, но было уже два часа утра, и нигде работы для нее не нашлось. Один раз показалось, что им наконец улыбнулась удача: в начале Конопляной улицы навстречу попался прохожий, одетый как завзятый франт и гуляка, спешивший куда-то. Девица, решив заарканить клиента, окликнула его и стала расспрашивать, какой дорогой здесь лучше проехать. Но, на беду, франт только покачал головой и прошел мимо, бормоча:

– Не знаю я, госпожа. Спросите-ка лучше у рикши, а я бегу за доктором, у меня жена заболела.

Рикша и проститутка разочарованно переглянулись и вздохнули. Потом, не говоря ни слова, рикша медленно двинулся дальше.

– Ты, пожалуйста, такие номера больше не выкидывай, а то оба загремим в полицию, – сказал он пассажирке.

– Ладно, ты уж извини меня.

– Тебе еще везет. Сколько времени мы шляемся по городу, а пока не нарвались ни на тайную полицию, ни на полицию нравов. А то совсем было бы худо!

– Это все мне нипочем. У меня ^билет есть.

Они ехали долго, но на улице яикого не попадалось.

– Остановись-ка, я сойду, – сказала вдруг женщина. – Что притворяться? Скоро рассвет. Сколько бы ты ни возил меня, теперь все равно без толку. Заплатить мне нечем. Предлагала я Платок, платье, часы – ты не берешь. Послушай, может быть, ты отвезешь меня в какое-нибудь укромное местечко, а там что хочешь, то и будет.

– Хм… Как это – что хочешь, то и будет?

Девица с жеманной улыбкой взяла рикшу за руку, похлопала его по плечу и сказала:

– Эх, простецкая ты душа, сообразить не можешь… Словом, там мы будем с тобой вдвоем. Понимаешь? Ия – твоя. Я согласна на все, до конца. Дошло?

– Ну, нет уж! Этого мне только не хватало. Наградишь еще какой-нибудь дурной болезнью – хлопот не оберешься, – испугался рикша.

– Не бойся, ничего с тобой не случится, я только вчера проверялась.

– Нет, нет! Умоляю, пожалей меня, слезай с коляски, давай деньги, и я отправлюсь восвояси.

– Тогда отвези меня, пожалуйста, домой, может, там найдется что-нибудь, чтобы я могла расплатиться с тобой.

Отпусти ее сейчас, подумал рикша, выходит, весь вечер и всю ночь даром работал. А если отвезти ее домой, вдруг и в самом деле у нее там что-нибудь найдется. Все лучше, чем возвращаться домой с пустыми руками.

– Где твой дом-то? – обернулся он к девице.

– Вблизи улицы Торговцев Лапшой.

Рикша тянул коляску, бормоча себе под нос:

– Полюбуйтесь-ка: денег у нее ни единого су, а набралась наглости, уселась в коляску, воображает из себя бог знает что. Посовестилась бы за счет рикши семечки грызть да сигаретами попыхивать…

Девица Сидела молча, точно безжизненная кукла, предоставив рикше возможность свободно изливать свою обиду.

В это время подул северный ветер, пронизывающий до костей. На улицах появились ранние прохожие. Но люди проснулись совсем не для того, чтобы тут же кинуться на поиски гулящих женщин.

Около одного «веселого» дома девица сказала рикше:

– Остановись-ка, я зайду на минутку, может, мне посчастливится занять у кого-нибудь денег.

Питая в душе робкую надежду на удачу, рикша остановился, отпустил пассажирку, а сам, вконец измученный и изнуренный, присел на подножку коляски и тут же погрузился в дремоту.

Вдруг тишину разорвал грохот хлопушек. Рикша вздрогнул, очнулся от забытья и сразу же спохватился: пассажирки рядом не было. Почему она так долго торчит там? Может, заполучила клиента? Но, пожалуй, ей полагалось бы сначала расплатиться с рикшей, чтобы он мог наконец вернуться домой. Рикша постучал в дверь. Ему открыл слуга.

– Не скажете ли, господин, – заискивающе спросил рикша, – в котором номере у вас девушка в белом платке, которая только что зашла к вам?

– У нас сейчас все номера пустые.

– А где же та самая девушка?

– Она сразу же вышла, у нас не задерживалась.

– Как же так? Через какие двери она вышла? – спросил рикша в растерянности.

Слуга молча указал большим пальцем на задние ворота. Рикша качнулся, словно пораженный молнией.

– Ступай себе, – проговорил слуга. – Мне надо двери запирать. Чего тебе вздумалось к нам соваться? Смотри, чтобы без глупостей у меня!

– Господин, позвольте мне только…

Но слуга отпихнул рикшу и захлопнул дверь. Рикша сжал зубы, нахмурился и понуро потащился к коляске. Подобрав с земли подушечку для сидения, он с силой швырнул ее на место. Затем вытащил из кармана коробок спичек и сжег одну, «опаляя душу», чтоб неудачи отошли от него[10]10
  По поверью, в случае неудачи, сжигая щепку или бумажку, то есть «опаляя душу неудачи», можно оградить себя от невезения.


[Закрыть]. Потом он снова взялся за ручки коляски и уныло побрел домой.

А кругом с веселым треском рвались хлопушки, возвещая приход весны.

1930

Перевод с вьетнамского Н. Никулина