Текст книги "Избранные произведения писателей Юго-Восточной Азии"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 37 страниц)

Мон Мети

Рассказ «Тряпка» писательницы-новеллистки Мон Мети был впервые опубликован в солидном ежемесячном журнале «Чао крунг», издающемся в Бангкоке. С тех пор прошло более десяти лет. За эти годы окончательно сложилось писательское кредо Мон Мети, возросла ее популярность среди демократической части таиландского общества. Она принадлежит к прогрессивному литературному движению, представители которого все более и более обращаются в своем творчестве к вопиющим противоречиям между правящими кругами и эксплуатируемыми низами, к неразрешенным политическим и социально-экономическим проблемам Таиланда.

Художнику, обеспокоенному крайне тяжелым положением трудящегося и угнетаемого люда, поднимающему свой голос в защиту интересов абсолютного большинства таиландского населения, приходится считаться с обстановкой и тщательно выбирать методы и способы, наиболее эффективные в борьбе за лучшую долю своего народа. Существует прямая связь между процессами беспрерывного ухудшения положения трудящихся и постоянным ростом ассигнований на военные расходы. Правители Таиланда связали страну «соглашением о военной помощи» с агрессивным курсом Пентагона, что, естественно, породило в стране движение против ее милитаризации.

Каждый литератор выбирает свою форму протеста. Один выступает с обличительным памфлетом, другой произносит речь на митинге или собрании, третий – на международном форуме. Мон Мети избрала свой путь – она пошла к «униженным и оскорбленным», к обитателям городского дна, в трущобы таиландских городов. Она не витает в облаках нравоучительных сентенций, почерк ее строг и конкретен, она не расписывает тяготы жизни, а правдиво описывает их. Далеко не всегда изображаемые ею «люди дна» – борцы, но всегда они сохраняют в натуре человеческий облик, зачастую наделены привлекательными свойствами, стойкостью в житейских неурядицах. Человек не придавлен, не сломлен – этот подспудный оптимистический мотив проходит отчетливо через все творчество писательницы. Она как бы проповедует лозунг, поддерживаемый истинными демократами в буржуазном мире: измените общественный строй – изменится и человек!

Политическое движение таиландской интеллигенции подготовило почву для появления рассказов Мон Мети: она имеет своего читателя, которому помогает осмыслить происходящие события, заставляет задуматься над современной таиландской действительностью и определить свое место в борьбе сегодняшней и будущей.

Н. Хохлов

Тряпка

– Монг, паршивец!

Ну и голосок у мамки, когда сердится. Колокольцы в храме все разом грянь – и то тише будут.

– Ты что, не видишь?! Машина-то пришла! Чего расселся! И когда только эта скотина сама будет добывать жратву!

Монг сразу же вскочил, нет-нет, мать тут ни при чем, ноги сами понесли Монга к подъехавшему автомобилю.

– Птичек на волю! Птичек на волю! Пять пара, берите, пожалуйста!

– И у меня, дяденька, возьмите у меня, тоже пять пара, отец только что поймал! – зазвенели голоса мальчишек, продающих птиц в маленьких клетках тем праведникам, что по буддийскому обычаю совершают богоугодные дела, отпуская на волю птиц.

– Давайте посторожу машину, дяденька, а? Никому и близко подойти не дам, и протру еще. – Это был голос Фона, они с Монгом приятели, одногодки; только у Фона ни отца, ни матери.

– Знаешь, я тоже буду как те, они иной раз знаешь сколько огребают!

«Те» – это мальчишки, которые подряжаются присматривать за машинами в Аютии или в любом другом месте, куда часто наезжают туристы. Как-то раз Фон, прокатившись в грузовике до Аютии, увидел этих «автосторожей» за работой и решил промышлять тем же здесь, у храма Священной Стопы Будды.

– Посторожишь? Давай посторожи… И протрешь еще, говоришь?

Монг, стоя рядом, наблюдал, с какой настойчивостью Фон предлагал свои услуги вышедшей из автомобиля паре. Оба они – и мужчина и женщина – казались добродушными.

– Дяденька, дайте денежку!

– Тетенька, миленькая, дайте салынг![155]155
  Салынг – медная монета невысокого достоинства.


[Закрыть]

– Подайте…

Их целая толпа, ребятишек у храма Священной Стопы. Лес вытянутых вверх ладошками рук встречал всякого, кто приходил помолиться.

– Еще чего! Прочь, попрошайки! – Сердитый голос сопровождается энергичным взмахом руки – и вот толпа ребятишек рассыпается, только наиболее упорные трусят сзади в подчеркнуто вежливом буддийском поклоне да бормочут, как заклинание: – Тетенька, дайте четвертачок!

– Просто трагедия с этими попрошайками! Они сызмальства приучаются просить, а потом не знают, как зарабатывать на хлеб. Те, что приторговывают, – еще куда ни шло!

– Да дай ты им сколько-нибудь, ради бога, в кои-то веки сюда выбираемся.

Монгу досталась блестящая золотистая монета, которую он поспешил зажать в кулаке. Мужчина и женщина, оделив всех ребятишек мелочью, направились к длинной лестнице, ведущей в храм Священной Стопы.

Отец и мать сидели возле дороги в тени деревьев. Рядом с ними, прямо на земле, лежал чумазый, весь облепленный мухами малыш. На звук шагов отец встрепенулся, глаза слепого, подернутые мутно-белой пленкой, часто заморгали. Мать схватила старую консервную банку, сунула отцу в руки, а сама поспешно усадила малыша на колени. Мать была на сносях, сидеть у нее на коленях малышу было неудобно, и он громко завопил, широко разевая рот.

– Подайте на пропитание, благородные господа! Я не вижу белого света, работать не могу, дети малы! Пожалейте нас, благородные господа! – тянул отец.

Голос у отца глухой, как шелест листьев во дворе храма, когда их гонит ветер по каменным плитам. Он одинаково тускло говорит со всеми – и с детьми, и с матерью, и с богомольцами. Как отличается он от голоса мамы, который звенит, как храмовые колокольцы, особенно когда надо выпросить подаяние!

– Подайте милостыню, благородные господа, дай вам бог богатства и счастья полный дом! Пожалейте малых деток и их слепого отца!

– Слепой-слепой, а наплодил! А если б видел – представляешь?! – Некоторые отпускали всякого рода шутки по адресу родителей – это не очень-то нравилось Монгу, хоть многое он не понимал, а может быть, уже понимал, кто знает?

Монг стоял в нерешительности, сжимая в кулаке монету. К матери сейчас лучше не бежать – они с отцом как раз усиленно кланялись и вот-вот должны были получить милостыню, иначе бы мать так не частила с поклонами. Поэтому Монг просто стоял и смотрел – он вообще любил смотреть.

Завидев богомольцев, все старики и старухи у храма зашевелились. Те, кто скрючился в тени лестницы, поспешно выползли поближе к тротуару. Теперь уж как солнце ни жарь – не уйдут. Каменные плиты немилосердно обжигали распластавшихся в поклоне нищих, и тела их, залитые потом, блестели на солнце.

Кое-кто из богомольцев подавал, некоторые проходили мимо, но в общем-то каждому из нищих что-нибудь доставалось. Монг стоял и разглядывал вновь приехавших, а когда они были уже на полпути к дверям храма, вдруг вспомнил…

Верхняя ступенька лестницы принадлежала бабке Фэнг, она считалась собственностью этой старой нищенки, пожалуй, самой доброй из всех. Бабка обожала детишек, особенно Монга, и для него у нее всегда было припрятано какое-нибудь угощение.

Монг знал, что есть отец, мать, младшие братья, сестры, друзья, которые вертятся вместе с ним вокруг храма Священной Стопы. А теперь появилась еще и бабка Фэнг. Ее доброта стала источником глубокой привязанности, которую мальчик питал к старой нищенке. Частенько они и спали рядом. А однажды мать до синяков побила Монга за то, что тот сел просить за бабку Фэнг, пока та отлучилась за нуждой. Если б в тот раз никто не подал, все, пожалуй, и обошлось бы. Но, увы, мать как раз застала Монга, когда он получал подаяние, – за это ему и досталось. Отдать бы монетку матери – и взбучки не было бы. Но Монгу было так жалко бабку Фэнг – она ведь одна-одинешенька. Однако с тех пор он уже не отваживался на подобное, и лишь когда появлялись богомольцы, а бабки не было на месте, Монг стремглав бежал за ней. Ее старость была талисманом – кому-кому, а бабке Фэнг подавали все и всегда. Мать недолюбливала бабку, и Монгу часто влетало из-за нее.

Ну вот, старой Фэнг опять нет на месте, а та пара уже на полпути, этак бабка останется с носом. Монг, вытянув шею, поискал старуху в нижней зале, но не нашел. Наконец он заметил ее.

Бабка Фэнг стояла у крана, подставив под струю кружку, возле задней стены храма, там, где сидели мать с отцом. Как тут ее позовешь? Монг, не долго думая, сунул матери деньги и, пока та прятала монетку в кушак, проскочил к бабке Фэнг.

– Бабуль, скорее же, торопись, они уже почти дошли!

Бабка засуетилась, заторопилась, да старые ноги не очень-то слушались. Она успела доковылять до последнего пролета лестницы, как раз когда те двое нагнали ее. Старуха тут же бухнулась на колени и подставила кружку вместо своей обычной жестянки. Монг посчитал свои обязанности исполненными и побежал вниз – смотреть, как Фон сторожит машины.

Фон и Монг – друзья, они очень похожи: одного роста, одинаково черны от солнца, да и жизнь у обоих одинакова – день сыт, два в брюхе свистит. Но после той прогулки на грузовике до Аютии Фон научился неплохо подрабатывать, по крайней мере, если ему хотелось полакомиться сладкой лапшой с ледяным кокосовым молоком, ему не надо было высматривать недопитые стаканы или клянчить остатки у других.

– Видал?! Эту тряпку я выпросил у своих родственничков. В этой, как ее, Ютьи, что ли, все ребята сторожат. Если подвалит народ – знаешь сколько огрести можно! – рассказывал Фон, и на шее у него красовалась желтая тряпка, похожая на кусок монашеской робы, вся в темных пятнах.

Эту тряпку Фон просто обожал и всегда носил ее, повязав вокруг шеи. Он был единственным среди ребят храма Священной Стопы, кто не протягивал руки. Он считал, что может уже заработать на жизнь самостоятельно. Каждая из подкатывавших к храму машин становилась добычей Фона. Если приезжало сразу две машины, Фон обычно говорил владельцам: «Да я с другом посторожу, будьте покойны, и тронуть никому не дам». Тут уж Фон чаще всего звал на помощь Монга и, получив деньги, делился с ним. Но, как водится, помощник всегда получает меньше. Фон умудрялся зарабатывать почти всегда, а уж в воскресный день и подавно.

Но бывали дни, когда никто не приезжал на богомолье, и тогда Фону, сироте, без отца и матери, приходилось туговато. Порой просил он поесть у монахов. Кто давал, а кто – нет. Вот Фон и научился приберегать монетку-другую на случай неудачного дня. В кармане пусто, а Фон о чем только не мечтал. «Вот посмотришь, куплю себе большущую машину, буду товар в город возить!» Монг и подумать не смел о подобном. Это все равно что мечтать о куриной лапше на обед каждый день, это уж чересчур! У Монга тоже есть мечта: достать тряпку, одну-единственную тряпку, и он смог бы работать протирщиком и не стал бы больше попрошайничать, слишком часто ему не подавали, а порой еще и гнали прочь, как шелудивого пса.

– Может, попросить тряпку у этих, в машинах, а?

– Подожди, пусть кто-нибудь приедет с ночевкой.

Монг часто советовался с Фоном, и тот во всем поддерживал его. Но господа в машинах что-то не приезжали с ночевкой, и Монг продолжал ждать, с легкой завистью наблюдая, как работает Фон. Монг был уверен, что настанет день – и он научится зарабатывать так же, как его друг.

– Баб, можешь достать мне тряпку, а? – спросил Монг однажды бабку Фэнг.

В тот день бабка выпросила у торговок целую кучу ямса и раздала его детишкам – самой-то ей не разжевать. Монгу, как всегда, досталось больше других.

– Какую еще тряпку? Зачем тебе?

– Машины протирать! Приедут господа помолиться, а я тут как тут: машину посторожу, протру – они что-нибудь заплатят. Вон Фон-то уже давно не просит, протирает себе машины – и сыт.

– Да кто ж тебе позволит, миленький? Здесь уже Фон работает!

– Ничего. Машин-то хватает. Фон даже зовет меня иногда помочь и делится со мной. А если б у меня была своя тряпка, я бы сам работал.

– Что ж, у матери и старой тряпки не найдется? Попроси-ка у нее!

– Ни за что! Да у нее и нет. – С этими словами Монг покосился в сторону матери, которая сидела рядом с отцом и кормила бананом младшенького. На матери была очень старая кофта, на отце – рубаха, через которую отчетливо просвечивала грудь с выступающими ребрами. Стары и ветхи были и материнская юбка, и отцовские штаны. Младшие ребятишки бегали голышом, они не знали одежды с рождения. Монгу еще повезло, у него есть штаны, правда, в дырках и спереди и сзади, но это все-таки лучше, чем ничего. А бабка Фэнг вздумала еще к матери посылать!

Конечно, тряпье у матери есть, но она им укрывается ночью. А уж дрожит над ним – не дай бог! Не то чтобы на протирку, укрыться – и то не даст, если ночь не очень холодная.

– А сумеешь ли ты? Не попортишь машину-то?

– Да ты что, бабк! Да я… Буду делать, как Фон. Если не грязная, смахну пыль – и все, а если очень грязная – намочу тряпку и протру.

– Сколько ты там с них возьмешь? А намахаешься-то как! По мне, лучше просить.

– А я не хочу больше просить, бабушка. Хочу работать, как Фон, чтоб никто не обзывал бездельником. А просить – ты же знаешь – часто вообще не дают. Достань мне тряпку, бабушка, а? – Монг разговаривал с бабкой Фэнг, как с матерью, будто не была она всего-навсего старой нищенкой.

– Ладно уж, как подвернется работа, приходи ко мне за тряпкой. – Они всегда понимали друг друга – Монг и бабка Фэнг. С отцом и матерью Монг почти никогда не разговаривал. Отцу ни до кого не было дела. Мать только и занималась, что маленькими, а теперь из-за большого живота она стала еще сварливей и раздражительней.

– О боже, чего они плодятся, когда и так жрать нечего. Еще этот дармоед Монг. Ну, погоди у меня! Оставлю голодным на весь день, тогда узнаешь!

Быть голодным только один день – если б мать выполнила свою угрозу! Чаще, гораздо чаще оставался Монг голодным. Мать, верно, считала, что Монг уже большой и может сам о себе позаботиться; вот малышей – тех надо кормить. И Монг научился приберегать монетки, пряча их иногда в дупло, иногда зарывая в землю. Подопрет голод – купишь поесть, и ничего, жить можно! Но в такие минуты надо быть осторожным: увидит мать – прибьет. Можно было хранить деньги у бабки Фэнг; это надежно, она всегда отдаст, а если есть у нее еда, то и угостит.

– Бабушка, у тебя уже есть тряпка? – не удержался от вопроса Монг, так как все богатство бабки Фэнг состояло из кружки для милостыни, бумажного пакета для всяких мелочей да кофты с юбкой, усыпанных заплатами.

«Странно, – думал Монг, – почему она сразу дать не может, я бы ее тоже повязывал вокруг шеи, как Фон. А-а-а… она, наверное, возьмет тряпку у соседей».

Монг тут же сообщил Фону, что больше не будет у него в помощниках, а станет сам стеречь машины. Фон сказал: «Ладно», – и прибавил, что если придет только одна машина, то он уступит ее Монгу. Видать, этот Фон – добрый малый. И вот в первое же воскресенье Монг, к своей великой радости, получил работу. Это был красивый белый лимузин, покрытый красно-коричневой пылью.

– Сколько берешь, малыш?

– Сколько дадите, дядя.

Монг крепко запомнил, что говорил в таких случаях Фон, хотя его так и подмывало попросить батов пять. Тогда бы он досыта наелся куриной лапши, той, что каждый день привозят на тележках.

– Присматривай хорошенько, слышишь? И чтоб протер дочиста!

Они приехали вдвоем, мужчина и нарядно одетая женщина с неулыбчивым лицом. Монг подождал, пока они пройдут, и со всех ног кинулся к бабке Фэнг.

– Бабушка, где же тряпка? Я уже сторожу!

«Интересно, где она прячет тряпку». Но бабка просто стянула с себя кофту, под которой была только чуть менее рваная рубашка. Вот это да! Однако Монгу уже некогда было задавать вопросы. Надо спешить, сколько промолятся хозяева автомобиля, неизвестно. Схватив бабкину кофту, он намочил ее под краном и принялся старательно тереть машину. Он прошелся тряпкой от капота до багажника, но только размазал пыль, и тут же на белой машине появились красно-коричневые потеки. Монг протер еще раз – грязи стало меньше. В это время раздался голос Фона:

– Теперь еще разок сухой! На вот мою!

Монг выхватил тряпку у товарища, и руки его снова быстро задвигались. Красноватые потеки стали понемногу исчезать. Монг не успел еще кончить, как на верхней ступеньке храма появились хозяева машины.

– Ну и жара, наверху хорошо, прохладно, а здесь просто пекло. Ужасно хочется пить! – зазвенел женский голос, и сердце у Монга заколотилось, руки от спешки задрожали. Работа еще не кончена, шаги все ближе, ближе, вот уже совсем рядом; теперь уже не успеть…

– О господи, да ты полюбуйся на машину! Вся в грязи, ты что это с ней сделал? – завопила дама, как на пожаре. Монг не смел поднять глаза, склонился к машине еще ниже, а руки задвигались еще быстрее.

– Ну, хватит, хватит. А чем это ты протираешь, малый?

– Какое это имеет значение. Обыкновенная тряпка, – брезгливо процедила сквозь зубы женщина.

– Ну, ладно, сколько тебе за работу?

– Ты еще платить хочешь? Ни в коем случае, да он своей грязной тряпкой всю машину измазал. За это платить? Тоже мне добренький нашелся!

Монг и головы поднять не смел, не то чтобы выдавить из себя слово. Сердце Монга сжалось в комочек.

Мужчина и женщина сели в машину, с треском захлопнули дверцу и умчались прочь. Ни единой монетки не вылетело из окошка. Монг вернул тряпку Фону, и в руке у него осталась только мокрая кофта бабки Фэнг.

Монг подошел к колонке, пустил струю посильнее и расправил под струей кофту, мучительно соображая, что же ответить бабке, когда та спросит, сколько он получил. Сказать «ничего» – можно, конечно, да ведь она сразу же спросит почему, а разве повернется язык сказать, что все из-за ее кофты. Да она эту кофту носит каждый день, а те ее тряпкой обозвали.

– Ой, да она стала как новая после стирки, ай да малыш! Ну, сколько дали?

– Целых три бата, бабуль, но я их уже истратил, – с утра ничего не ел!

– Правильно, малыш, кушай досыта, что ел-то?

– Куриную лапшу, бабушка, вот вкуснятина! – без запинки громко выпалил Монг. Стараясь заглушить бурчание в животе, Монг надулся воды, но все напрасно. Рядом с бабкиными пожитками желтели отличные бананы и, казалось, издевательски подмигивали Монгу. Знать бы заранее, так все бы и рассказал, как было, по крайней мере бананов бы поел, подумал Монг и решительно зашагал прочь, не преминув еще раз взглянуть с вожделением на аппетитно желтевшие бананы. Пожалуй, раньше вечера попросить неудобно, а сейчас только полдень.

Монг растянулся под тамариндом на каменных плитах и, уставившись на густую крону, слушал шелест листьев. Если б они были съедобны! Солнце не проникало сюда, ветерок тянул не переставая; шорох листьев сплетался с перезвоном колокольчиков на карнизе крыши в баюкающую мелодию. А как приятно прохладны плиты!

Монг закрыл глаза. Эти молоденькие листочки на самой макушке дерева, наверно, очень вкусные! Так бы и ел их, и ел бы всю жизнь…

В этот день зеленокрылым жукам пришлось разделить свой обед с Монгом.

Перевод с тайского В. Чурмантеева

Сибурапха

Прозаик, литературовед, переводчик, публицист, общественный деятель, участник демократического движения Таиланда Кулап Сайпрадит отдал дань распространенному обычаю в литературных кругах Азии, как и Востока вообще, – он выступает под псевдонимом Сибурапа или Си-бурапха. У него очень сложный жизненный путь – с радостями и огорчениями…

Сибурапха родился в 1905 году в столице Таиланда Бангкоке. Еще совсем молодым пареньком он начал сотрудничать в газете «Прачачат», откуда, кстати, вышли многие таиландские литераторы. Потом он учился в Японии, что дало ему возможность ознакомиться с литературой и искусством этой страны.

В годы второй мировой войны Таиланд был оккупирован войсками милитаристской Японии. В стране был установлен жестокий режим. Сибурапха, развернувший патриотическую деятельность в подполье, неоднократно подвергался преследованиям со стороны оккупационных властей. Гонения продолжались и после войны: таиландские правители, сменившие японских, сходились с ними в одном убеждении – что Сибурапха, связанный с представителями международных демократических организаций, с деятелями национально-освободительного движения, «опасен» для Таиланда. Один из руководителей Всетаиландского комитета защиты мира, член Всемирного Совета Мира писатель Сибурапха был арестован и осужден на двадцать лет тюремного заключения. Судьбой Сибурапхи, с которым так вероломно расправилась таиландская реакция, были обеспокоены его друзья в Таиланде и за его пределами. В его защиту выступали многие национальные и международные организации: в Бангкок шла лавина протестов, и в конце концов власти вынуждены были освободить узника «под залог». В 1957 году Сибурапха в составе делегации таиландских писателей посетил Советский Союз, был участником Ташкентской конференции писателей стран Азии и Африки.

В последние годы жизни (Сибурапха скончался несколько лет назад) писатель работал над воспоминаниями, которые частично опубликованы в Таиланде, выступал с литературоведческими и публицистическими статьями.

Перу Сибурапхи принадлежат романы «Лицом в будущее» (издан на русском языке в 1958 г.), «Подросток», роман в письмах «Борьба за жизнь», несколько повестей и многочисленные рассказы, один из которых, «Дядюшка Пром с острова Лой», был также опубликован на русском языке.

Я. Хохлов