Текст книги "Тоомас Нипернаади"

Автор книги: Аугуст Гайлит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Он подошел а Марет и сказал:

– Теперь-то веришь, что моя тетушка существует, или мне поклясться? Если ты не веришь, я положу свою руку вот сюда, на библию, и при всех поклянусь всем, что мне свято и дорого: моя тетушка Катарина Йе действительно живет в Муствеэ на берегу Чудского озера и у нее множество судов, лодок, сетей и прочего добра! Хочешь, Марет, я дам клятву? Отчего ты так подозрительна и ни капельки мне не доверяешь?

Как же мне жить с тобой в одной избушке, если все мои слова летят, будто на ветер брошены? Как же мне тебя любить и лелеять? Ладно, милая Марет, оставим эту клятву на библии, но когда я уеду отсюда, ты непременно поедешь со мной. Нет, нет, теперь-то я тебя не оставлю, отец, наверное, управится без тебя, да мы и ненадолго. Еще денек-другой, мне тут надо еще немного подумать и пописать, а потом двинемся в путь. Увидишь, как обрадуется моя тетушка, увидев рядом со своим милым мальчуганом такую красивую девушку. Она уже говорил: «Тоомас, отчего ты не женишься? Сколько можно тянуть, совсем износишься, тогда за тебя ни одна разумная девушка не пойдет!» Так она мне говорила.

– Вот теперь я верю в твою тетушку, – сказала Марет, встала и подошла к Тоомасу.

Она заглянула ему в глаза, крепко обняла его и добавила:

– Но к своей тетушке ты поедешь один. Раз ты и впрямь не хочешь идти в лесорубы, отправляйся к своей тетушке. Но помни, пусть пройдет год, два или даже три, я все равно буду ждать твоего возвращения. И обрадуюсь еще больше, если ты вернешься бедным.

Она вдруг разжала объятия, бросилась на кровать и расплакалась.

* * *

В последние дни Марет почти совсем не сидела дома, ей надо было сходить и в Ристмяэ, и в Сирвасте, и просто на берег, и в лес.

Все-то она бегала, щеки горели румянцем, но вечером, придя домой, бывала мрачной и скупилась на слова. Когда Нипернаади расспрашивал ее, где бывала, что делала, она презрительно оглядывала его и с усмешкой отвечала:

– Да так, все бегаю на берег смотреть, не дошли ли уже с Чудского озера корабли Катарины Йе. Совсем заждалась прекрасных кораблей твоей знаменитой тетушки!

Однажды утром она принарядилась, набросила на голову белый платок, надела новые башмаки и сказала, что пойдет в лес – проведать Яануса. «Должно быть, здорово, – сказала она, – когда огромные сосны с шумом валятся в снег. Хочу посмотреть, как Яанус с этим справляется. Может, и меня возьмут туда на работу, сколько ты здесь строем протянем без работы. Зима долгая, едоков у нас много, но мужчин это, похоже, совсем не интересует».

На запрет и уговоры отца она не обратила внимания, а на  Нипернаади взглянула с презрением.

– Что-то стряслось с девушкой, – сказал старый рыбак, когда Марет ушла.

– Поди влюбилась в Яануса, – мрачно отозвался  Нипернаади, – иначе не наряжалась бы так.

– Ты думаешь? – оживился старый рыбак. – Дай-то бог, чтобы так оно и было. Давно ей говорю, выходи за Яануса и заживете. Я уже старик, какой из меня работник. И ведь верно сказала: едоков у нас много.

Вечером Марет пришла домой веселая, прыгала и насвистывала, пока раздевалась.

– Красиво у Юстуса в лесу, – щебетала она, – деревья припорошены снегом, а когда валятся большие сосны и ели, снег будто облако пыли взлетает к небу. Весь день смотрела, как лес валят – неповторимое зрелище.

– А в лесу-то снега еще и нет, – возразил  Нипернаади. – Так, одинокие снежинки, падают и тут же тают.

– Ты думаешь? – досадливо спросила девушка. – Это и верно, удивительно, здесь, на берегу, зима будто еще и не пришла, а у Юстуса лес уже давно утопает в снегу. И целые дни слышен визг пил и стук топоров, там работает больше тридцати человек. А ночью зажигают огромные костры, и тогда искры и клубы дыма поднимаются до самого неба. Никогда я еще не видала такой замечательной картины!

– Но ты же не была там ночью, – заметил  Нипернаади, – как же ты увидела искры и пылающие костры?

– Это мне Яанус рассказал, – сердито сказал Марет, – а Яанус знает, что говорит. Яанус никогда не хвастает своими тетками и кораблями, он протягивает свои сильные руки и говорит: «Смотри, они стоят побольше сокровищ каких-то там теток!» И он звал меня, у Юстуса в лесу, говорит, и мне работа будет. Там только хвороста надо в кучи собирать, этой работы до самой весны хватит. И чтобы дрова по-саженно складывались, тоже люди нужны. Разыщу свои старые рукавицы и пойду на работу.

– К Яанусу в лес? – спросил  Нипернаади.

– Вот-вот! – весело подхватила Марет. – А что мне тут сидеть да глядеть?!

Но шли дни. Марет уже не заговаривала о работе. Только проходя мимо  Нипернаади, сердито фыркала. А тот писал днями и ночами, потом складывал исписанные листки в карман и облегченно вздыхал. Обещал со дня на день уехать, однажды, ни слова не говоря, уже пошел было в Ристмяэ, но снова вернулся.

В воскресенье утром явился Яанус Роог, встал против рыбацкой развалюхи и позвал:

– Слушай, старик Ваа, этот бродяга уже убрался из твоей лачуги? Если да, то выйди и скажи мне, а если все еще сидит там как квочка на яйцах, я не переступлю порога. Терпеть не мгу этого причудского, никакого желания с ним встречаться у меня нет. Лучше пойду в Сирвасте, в кабак и напьюсь, а когда сегодня под вечер вернусь – берегите свою шкуру и глаза. Спьяну я страшен, тогда меня и сам господь бог не усмирит, бушую как море в шторм. Слушай, старик Ваа, дома ты или нет? Отзовись, не заставляй человека ждать!

Нипернаади услышал, как вопит Яанус, и вышел.

– А, это ты, чудской удильщик! – сказал тот уже покладистей. – А я тут о тебе говорю, думал, ты уже давно умотал отсюда. А ты все торчишь в лачуге старика Ваа и, видно, думаешь остаться здесь зимовать?

Он подошел поближе, протянул  Нипернаади руку и сказал:

– Может, пойдем выпьем? Чего тебе тут корчиться в полутьме? Ты же пропитался тот затхлостью да и облик человечий совсем потерял. И правда, ты мне друг, прошли выпьем, я тебе кое-что расскажу о работе в лесу, о жалованьи у Юстуса. Ты даже не представляешь, как здорово окунаться в снег и валить огромные сосны и ели. Весь лес отзывается гуденьем пил и стуком топоров, и одно за другим падают деревья. Не хочешь завтра поутру пойти со мной в лес? У Юстуса в лесу денежка набегает, там на сдельщине можно неплохо заработать. Дав вот напарник мне достался никудышный, в чем душа только держится, пилой пошевелить не может. Все кашляет  да трубку набивает, кашляет да трубку набивает, с таким только могилу рыть, а не лес валить. В самом деле, давай вместо него, сколько еще собираешься коптиться в лачуге у Ваа без работы и денег? А как ударят настоящие морозы, куда ты пойдешь в этих дырявых сапогах и драном пиджаке? Или ты втрескался в мою невесту?

– Я ухожу, – сказал  Нипернаади, – последние дни здесь доживаю, а потом совсем уйду из Сирвасте.

– Обратно на Чудское? – спросил Яанус Роог недоверчиво. – Да и там, верно, нет ни работы, ни заработка?

– У меня там состоятельные родственники, – объяснил  Нипернаади. – Богатая тетка там живет, ее зовут Катарина Йе.

– Катарина Йе? – засмеялся Яанус. – Да разве у людей бывают такие имена? Хотя в Причудье вообще имена потешные, иначе бы и тебя не назвали  Нипернаади. Знаешь, когда я в первый раз услыхал твое имя, я чуть живот не надорвал от смеха. Но это хорошо, это разумно, что ты отсюда уходишь. Мне ничуть не нравится, что ты живешь с моей невестой под одной крышей. Марет уже приходила ко мне жаловаться, говорит, на дух тебя не переносит. Ты, говорит, ей хуже горькой редьки, вот как она сказала. Так что лучше бы ты прямо сегодня и ушел отсюда, сейчас, сразу. Я – в трактир, а как выпью, тебе несдобровать. Вечером вернусь сюда, а ты к тому времени присмотри себе добрую дубину, это я тебе как другу говорю. А то останешься с голыми руками – а ведь могу и покалечить.

– Хватит и ножа, – рассмеялся  Нипернаади.

– У тебя есть нож? – удивился Яанус. – Ты мне его никогда не показывал. У тебя был только какой-то странный ножик, не ножик даже, а ножницы, и не ножницы вроде а зубочистка. Где же ты нож  достал? Не знаю, успею ли я вернуться к вечеру, мне же надо было еще в Ристмяэ сходить, а завтра с утра пораньше надо в лесу быть. Но Марет ты скажи, чтобы прикрыла свое окно досками; когда я пьяный пойду мимо дома обратно в лес, обязательно окно выбью. Не нравится мне вся эта история и то, что живешь у моей невесты. Так пойдем выпьем?

– Не пойду, – ответил  Нипернаади.

– И в лес не пойдешь? – спросил Яанус.

– И в лес не пойду, – отозвался  Нипернаади.

– Это худо, – сказал Яанус.

– Да, у меня другие дела, поважнее! – похвастался  Нипернаади.

– Дела поважнее? – удивился Яанус. – Тогда прощай, передай Марет привет и гляди, чтобы завтра тебя тут не было. Я, кстати, не верю, что у тебя есть нож, наверно, хвастаешь.

Попрощался и быстро зашагал в Сирвасте.

– Это Яанус приходил? – спросила Марет, когда  Нипернаади вошел в дом. – Я слышала его голос – спрашивал, почему я еще не пришла в лес на работу? Ты, надеюсь, сказал, что у меня тут небольшое затруднение: надо было дождаться, пока ты уйдешь?

– Так ты ждешь моего ухода? – мрачно спросил  Нипернаади.

– А как же? – удивилась Марет. – Ты ведь должен был уехать к своей тетке Катарине Йе?

– Завтра всенепременно уйду отсюда, – сказал  Нипернаади. – Еще засветло.

Марет помолчала, поворочалась в постели, потом спросила:

– Непременно?

– Всенепременно, – ответил  Нипернаади. – Больше мне здесь делать нечего. Да и у тебя с Яанусом, кажется, даже день венчания назначен? Даже в лес ходишь его навещать, восхищаешься его мускулами. Теперь я понял: я тут лишний и только сбиваю вас с толку. Но утром я всенепременно уйду.

– Да, – сказала Марет, – эти крепкие как кремень груди и стан, гибкий как можжевельник, достанутся Яанусу – я так решила. И даже о свадьбе мы уже переговорили – когда я была в весу. Ты и не подозреваешь, что за человек этот Яанус, тремя ударами топора валит дерево. Я стояла и смотрела: у него в руках топор пляшет, как сверкающая молния, махнул раз, махнул другой и деревья вокруг так и валятся с шумом и стоном. Чем плохо жить с таким мужем? Заработает много денег, построим себе новую хижину, а бог даст, и сети с лодками купим. С Яанусом в жизни не пропадешь, он работать любит и ни дня без дела не сидит. А ты, когда будешь жить на далеком севере в хижине из мха и бересты, не жди царицы Савской. Я и не подумаю к тебе ехать! Не такая я дурочка, чтобы ехать навещать старого матроса! О нет, царица Савская проведает кого поинтересней!

– Хорошо, – нервно сказал  Нипернаади, – завтра ноги моей здесь не будет!

– Отлично, – сказала Марет деловито. – Тем более, что есть нам уже нечего, я прямо голову ломала, чем тебя завтра кормить на обед? Ты, конечно, заплатил за харчи и квартиру, но времена нынче дорогие и от твоих денег ничего не осталось. Даже свои небольшие сбережения пришлось потратить. В самом деле, так это продолжаться не может.

Но  Нипернаади не реагировал, и Марет поднялась с кровати, с насупленным видом вышла в первую комнату, погремела там чем-то и вернулась.

– Я знаю, – сказала она, – почему ты заторопился уходить. Ты испугался Яануса. Я слыхала, как он грозился, обещал избить тебя до полусмерти, если ты до завтра не исчезнешь отсюда. А ты – трус и решил – самое время сматывать удочки. Господи, то до того труслив, что трясешься перед Яанусом, словно осиновый лист! Вон как этот парень тебя застращал!

– Я этого бахвала не боюсь, – безразличным тоном произнес  Нипернаади.

– Еще как боишься! – выпалила Марет. – Прежде ты и не заикался об уходе, ни полслова об этом, а теперь вдруг приспичило, и дня не хочешь здесь побыть! Только Яанус мог тебя так напугать!

– Не Яанус, ты меня прогоняешь.

– Я? – удивилась Марет.

Подошла к Тоомасу, а глаза у самой влажные.

– Врешь, врешь! – закричала она, колотя маленькими кулачками  Нипернаади в грудь. – Только и знаешь врать, словечка правды не скажешь! Все твои разговоры о кораблях и сокровищах Катарины Йе, все твои ожидания писем, все твои обещания вернуться сюда – вранье, все вранье! Одно вранье тянет за собой другое, ты проеден враньем как ткань  молью, ты уже не можешь быть человеком. Ничего больше не хочу о тебе знать, ни чуточки, сгинь скорее с моих глаз! Уносись отсюда как ветер, не мне тебя принуждать.

Захлюпала носом, прыгнула в кровать как котенок, спрятала голову под подушку.

Нипернаади посмотрел на нее недоуменно, подошел и положил руку на ее вздрагивающее плечо.

– Что с тобой стряслось, девочка? – спросил он сочувственно. – Я плохо обошелся с тобой?

– Плохо, ужасно плохо! – хныкала Марет. – Зачем ты гонишь меня к Яанусу, зачем заставляешь меня идти работать в лес? Я сто раз тебе говорила – терпеть не могу этого парня, ни слова о нем слышать не желаю. А у тебя только и разговоров, что Яанус да Яанус! В ото раз, когда я в лес ходила, я его и не видела, просто гуляла по лесу и с рабочими разговаривала. И только на обратном пути он меня заметил, подбежал и спросил, как я живу. Живу как живу, отвечаю, не твое дело! Больше мы и не говорили. А ты уже свадьбу устраиваешь и бог весть какие гадости говоришь! Ты такой нехороший и противный, что если бы я могла, каждый бы день тебя розгами порола, как ребенка. И не смеха ради, а всерьез, так чтобы кожа лоскутьями висела. Может, тогда ты стал бы разумным человеком.

Господи, как ты только вырос и кто только тебя учил – ты же ни на что не годишься! Как я скажу своему сыну, «Смотри, Тоомас-малыш, это твой папа!» Да у меня глаза со стыда бы сгорели, если б я так сказала. Нет, ты даже в отцы не годишься, до того ты пропащее чудовище, тебя еще надо учить да воспитывать. Тебе нужна женщина с твердой рукой, она тебя скрутит, свяжет как бочонок обручами, тогда-то ты присмиреешь, станешь послушным мужем, будешь ходить подле нее ягненком и помалкивать!

– Ты бы не хотел стать мне такой женой? – с улыбкой спросил Тоомас.

– А – чего это ради? – рассердилась Марет. – Куда мне с таки? Весь берег в Сирвасте будет смеяться – вон, скажут люди, и достался же Марет, дочери Симона Ваа, муженек, вот это чучело!

Ну вот, ты снова смеешься! Видно, в самом деле думаешь, что ты мил и хорош?! Только будь ты моим мужем, предположим на минутку, будь ты моим мужем, я бы посадила тебя в хижину под замок и начала бы тебя учить. Вымоченными в соленой воде розгами врезала бы тебе, все твое свинство из тебя выбила бы и не было бы тебе покоя ни днем ни ночью. А после того как проучила бы как следует, отвела бы тебя в баню, переодела и только потом пошла бы с тобой к людям. И даже тогда еще не гордилась бы тобой, а так сказала бы: «Достался мне в мужья лодырь, господи, как я буду с ним жить!» Вот как я сказала бы.

– Ты злая девушка! Засмеялся  Нипернаади и погладил Марет по голове.

– Ничего не злая, – возразила Марет, но с тобой ведь иначе нельзя! Хорошему мужу я была бы нежной и послушной женой, обнимала бы его, любила бы, как олененок кругами бы вокруг него ходила. А с тобой так нельзя, тебе, как артачливой лошади, надо уздой пасть стягивать – иначе сразу понесешь. Любую лошадь можно запрячь в телегу, но не всякая повезет без кнута. И ты лошадь с кнутом, только сильной рукой тебя можно удержать в упряжке. Я бы, наверное, с этим справилась, только не хочу.

– Не хочешь? – переспросил  Нипернаади и поднялся.

– Что же ты сразу ежишь? – съехидничала Марет. – Как слово не по нраву, так и пошел. Вернись, садись сюда, на кровать и теперь скажи серьезно, уйдешь ты завтра отсюда или нет?

– Уйду, – вздохнул  Нипернаади.

Марет впилась в его волосы как кошка.

– Никуда ты не уйдешь! – крикнула она. – Вот никуда не уйдешь! Ни завтра, ни послезавтра, никогда. Ты что, в самом деле хочешь, чтобы я тебя побила? Я это сделаю так же хорошо и основательно, как раньше мой отец со мной. Привяжу веревкой к ножке кровати, вымочу розги в соленой воде – и пошла писать губерния. Утром получишь первую выволочку, в обед вторую и вечером третью. И все время будешь сидеть у кровати на привязи и есть ни капли не получишь. Ох уж эти мне мужчины со своими капризами, ох, негодники – душу вынут! Скажи-ка еще раз: уходишь завтра или нет?

– Нет! – решительно произнес  Нипернаади. – Во всяком случае завтра нет.

– Вот, я сразу сказала, ты из пугливых, – торжествовала Марет. – Только  страх перед розгами еще может тебя осадить! Еще бы загнать тебя к Юстусу в лес, и счастье было бы совсем рядом!

– Счастье было бы совсем рядом, – повторил растроганный  Нипернаади. – Это ты, малышка, и впрямь хорошо сказала. Синее море, зеленые леса, ты и работа – и счастье заглядывает в каждую щелку, в каждую дырочку лачуги, как весеннее солнышко!

Он резко встал, быстро заходил по комнате, вдруг помрачнел, и широкие брови опустились на глаза. Со вздохом провел рукой по лицу, пальцы задрожали.

– Что с тобой? – испуганно спросила Марет и подбежала к Тоомасу.

– Ничего, – ответил тот и попытался улыбнуться.

– Нет, теперь я тебя не оставлю, – сказала Марет, – ты должен сказать, что с тобой.

– Опять ты не поверишь мне, – вздохнул Тоомас, – опять скажешь, что вру. Понимаешь, Марет, когда ты сказал про счастье, я был тронут до глубины души, но потом подумал, что же скажет Катарина Йе, случись мне остаться здесь надолго. Я ведь  уже написал ей, дескать, дорогая тетушка, скоро я к тебе приеду, жди и будь здорова. А сам и не приеду!

– Катарина Йе?

Девушка отпустила его, руки ее безнадежно опустились, она седла к столу и расстроенно вздохнула.

– Вот видишь, – наставительно заговорил  Нипернаади, – не надо было говорить тебе, что меня печалит. Ты мне не веришь, ни одному моему слову. Думаешь, я лгу. А я и в самом деле не лгу, по крайней мере про свою тетушку. О господи, будто солнце погасло и с неба посыпал снег, так и я сейчас растерянный и истерзанный. Ни единое мое слово не убеждает, все мои разговоры будто сшиты хрупкой, сыпкой паутиной. Значит, от меня вообще нет больше проку, даже самая звонкая правда будет звучать ложью. Дорогая Марет, не отворачивайся, выслушай меня! Разве в самом деле так уж это невозможно – Чудское озеро, Муствеэ, суда на озере, женщина на берегу и эта женщина – моя тетка. У любого человека бывают тетки, почему ее не может быть у меня? И почему тебе кажется таким уж невозможным то, что тетка за много лет, за долгие годы сколотила небольшое состояние? Не большое – видишь, я откровенен – не большое состояние, а несколько жалких лодочек, несколько неводов, несколько корабликов? Ты ведь знаешь, что по рекам и озером большие суда не ходят. Это – если использовать сравнение – такие малюсенькие спичечные коробки, как ореховая скорлупка. А когда на судне десяток человек капитан говорит, «Ох ты, черт, сегодня целое море народу, мое судно набито до последней возможности, людей, как сельдей в бочке!» Такие вот суда на Эмайыги и такое состояние у моей тетки. Я же знаю, ты привыкла к морю и морским судам, и когда здесь проходит какой-нибудь лайнер, все море зелено от огней. А на судах Эмайыги и Чудского озера огни, словно свечи, брошенные в туман, они ничего не освещают, даже судно ползет, как крот во тьме, и нет в нем ничего замечательного.

Ну, теперь сама скажи – разве это большое состояние? Как-то моя тетка, конечно, живет, с голоду, слава Богу, еще не померла, перебивается с хлеба на воду как каждый второй смертный. Отчего не быть у меня такой тетке? А то, что я говорил о двадцати рыбаках и трех капитанах – да будет тебе известно, что и на чудском есть своя путина, и когда она наступает, людей сгоняют на лов, и тогда они болтаются по озеру два или три дня. Вот в эти дни у моей тетки и бывает до двадцати рыбаков, а в другие  дни у нее ни единой души нет. А что касается капитанов, то не принимай это всерьез. Капитан – это звучит гордо, но любой кочегар на море куда значительнее, чем капитан на Чудском озере. Что значит такой человек? Сам подтягивает вое суденышко к берегу канатом, сам продает билеты, сам носит узлы, правит судном, дает гудки, он на судне и буфетчик, и парикмахер, и кочегар – вся команда в одном лице. Ну, велика ли честь быть владельцем пары таких судов? Вот теперь у тебя точно представление о Катарине Йе и ее состоянии. И нет больше никаких причин сомневаться, верно, дорогая Марет? Теперь-то ты мне веришь?

Марет покачала головой, пристально глядя на море.

– Все еще не веришь? – в отчаянии воскликнул  Нипернаади. – Где я возьму тебе свидетелей?

Он прямо-таки кричал ан девушку.

– Ничему ты больше не веришь, ты будешь качать головой, даже если я скажу откровенно, кто я такой и откуда, даже если я покажу тебе все свои удостоверения личности, метрики и другие документы? Если упаду перед тобой на колени и скажу: «Прости, дорогая Марет, я не матрос, не рабочий, не хуторянин, нет у меня ни Катарины Йе, ни Яана Вайгупалу, а я тот-то и тот-то». Даже тогда бы ты мне не поверила?

Марет снова покачала головой, и на глазах у нее выступили слезы. Двумя крохотными кулачками она прикрыла глаза и  Нипернаади видны были только ее дрожавшие губы.

– И счастье было бы совсем рядом! – произнес  Нипернаади, будто говоря с самим собой. – Ах, Марет, все наше несчастье только в том, что солнце уже скрылось и с неба сыплет снег.

Я тебе с самого начала сказал, как наступит зима, Господь бог забросит меня киснуть в келью, и до следующей весны меня, считай, как бы и нету. А как начнет таять с крыш и птичьи крылья рванутся к солнцу, я тут же очнусь словно от спячки, и все песни разом польются из моих уст и потянутся по-над зелеными лугами и шумящими реками. Тогда я возьму в руки свой каннель и выйду в дорогу, и каждая птица прощебечет мне приветно, и каждый цветок распустится лишь для меня. Кто тогда осмелиться усомниться в моих словах, кто увидит ложь в моих речах?! Но с приходом зимы пыл мой усыхает, пламя мысли угасает, я становлюсь всего лишь стареющим человеком, гражданином лет сорока, пригодным только для будничной жизни.

Что тебе делать с таким? И туманными зимними днями этот человек будет жаловаться на ломоту в костях, головную боль, он раздражителен, капризен, у него расстроено пищеварение, она кашляет, перхает от непрестанного курения и сидения за столом. Он только и знает ворчать с утра до вечера, через два дня на третий у него похмелье, тут уж все бегают по комнате на цыпочках, ищут холодные компрессы и горячие бутылки, весь дом взбудоражен – господин Тоомас  Нипернаади хворает. Зовут врачей и друзей, готовят грог и пунш, но ничто его не радует, ничего он не принимает. Он словно хворая старая дева, которая дева, которая в жизни еще ни разу не видала парня, весь организм расстроен, каждая косточка, каждая жилочка болит и целыми днями только и  слышно – жалобы, стоны, причитания. Веселеет он ненадолго – когда сидит с приятелями и кокотками в ресторане. Тогда он будто просыпается от спячки, блистательные остроты одна за другой вспыхивают в голове. Но стоит ему оказаться дома – и все пошло-поехало по-прежнему. Вот, дорогая Марет, оборотная сторона облика Тоомаса  Нипернаади. Хотела бы ты такого мужа?

Марет вдруг вскочила и сердито взглянула на парня.

– Скажи – кто ты такой?! – громко, чеканя каждое слово, спросила она.

Нипернаади словно испугался, быстро схватил шляпу и выбежал вон.

– Кто ты такой? – снова крикнула Марет ему вслед.

Но  Нипернаади уже не слышал ее, словно высвободивший олень, он быстро скрылся в лесу.

* * *

Два человека чуть не бегом шли со стороны сирвастеской корчмы. Один был Яанус Роог, он забегал вперед, беспрестанно что-то выкрикивая и все тыча рукой в лачугу Симона Ваа. Другою была дама, в просторной шубе, белой шляпке, из-под шубы выглядывало какое-то цветастое платье. Она была обута в крохотные шелковые туфельки, грязные и мокрые от снега. Это была полноватая женщина средних лет, она тяжело дышала и отдувалась от быстрой ходьбы. Поэтому она частенько останавливалась перевести дух и запрещала Яанусу спешить. Потом на ее желтоватых щеках проступил легкий и нежный румянец, а большие, уже много повидавшие глаза засияли.

Добравшись до лачуги Симона Ваа, дама вновь остановилась, отряхнулась, постукала одной туфлей о другую, сбивая снег и грязь. Затем быстро вынула из сумочки пудру и попудрилась. Она была несколько возбуждена и теперь вопросительно посмотрела на Яануса Роога.

– Входите смелее, – подбадривал ее Яанус, – мы деревенские, по-простому, предупреждать, стучать – у нас без этих церемоний.

И Яанус вошел первым, а дама осторожно последовала за ним, ощупывая стены, боясь поскользнуться. Но войдя в лачугу, она снова с беспомощным видом закрутила головой, потерла глаза и сказала:

– Но здесь так темно, я ничего не вижу!

Симон Ваа, прикорнувший на печи, вскочил и при виде роскошной дамы закричал:

– Марет, Марет, иди скорее сюда!

Марет выбежала из задней комнатушки и в испуге остановилась у двери.

– Дома ли Тоомас  Нипернаади? – спросила дама.

Ее глаза уже свыклись с темнотой, не спрашивая разрешения, она присела на скамеечку и распахнула шубу. Маленький медальон на золотой цепочке сверкнул и весело закачался у нее на груди.

– Вы, наверное, Катарина Йе? – испуганно спросила Марет, глядя во все глаза на незнакомку.

– Кто, кто? Катарина Йе? – засмеялась та. – А это еще кто такая?

У нее был пронзительный, суховатый голос, а смех напоминал покашливание больного.

– Значит, вы не Катарина Йе, которая живет на берегу Чудского озера? – повторила Марет. – У вас дело к  Нипернаади?

– Дело к  Нипернаади? – снова засмеялась дама, стягивая с левой руки перчатку. – О господи, здесь так жарко, я задыхаюсь. Так Тоомаса  Нипернаади нет дома? Но ведь он должен быть здесь?

Марет вопросительно взглянула на Яануса, но Яанус улыбнулся и поставил на стол чемоданчик дамы.

– Нет, – ответила Марет мрачно и высокомерно. –  Нипернаади ненадолго  вышел, а когда он придет, я не знаю.

– Да, это на него похоже, – вздохнула дама, – вечно рыщет по лесам и дорогам. Но уже выпал снег, и я полагала, что наш Тоомас тал смирнее. С первым настоящи снегом он снова становится человеком и слушается.

– Госпожа издалека? – спросил теперь Симон Ваа и подошел поближе.

– Из столицы, – ответила госпожа. – О боже, я так устала, ног под собой не чую. Целую неделю разыскиваю  Нипернаади, кружу по хуторам и поселкам, я и отсюда поехала бы дальше понапрасну, не повстречайся мне в трактире вот этот человек.

Она кивнула головой на Яануса и улыбнулась.

– Стало быть, у вас к нему важное дело, раз вы так его искали? – сказал старый рыбак.

– Важное дело? – повторила дама и снова засмеялась, будто закашлялась.

– Может, вы все же скажете, кто вы? – мрачно потребовала Марет.

– Я жена Тоомаса  Нипернаади! – ответила дама. – Меня зовут Ингрид  Нипернаади.

– Жена? – вскрикнула Марет и схватилась за спинку стула. – ВЫ жена  Нипернаади?

– Да, – спокойно ответила дама, – я законная жена  Нипернаади, вот уже шестнадцатый год – разве он ничего не говорил вам об этом? Впрочем, конечно – я его знаю, когда он летом отправляется в свои странствия, он становится рабочим, крестьянином, портным и, оп мне, хоть трубочистом. Тогда он скрывает свою настоящую профессию, семью и живет как птица на ветке. Такой уж он есть, я привыкла к его настроениям и самобытности.  С приходом весны он исчезает, забывает меня и друзей, и тогда даже не стоит его разыскивать.

– Так я же сразу сказал, – вступил Яанус Роог, – ты – не настоящий рабочий. Мы грузили в Сирвасте кругляк, и когда он начал там пылить, я сразу сказал – ты – не настоящий рабочий. Ты или на Чудском невод ставил, или вообще занимался какими-нибудь пустяками! Потому что, понимаете, госпожа, бревна грузят так: выбирают – одно дерево, другое, третье, осматривают их, приподнимают; когда находится самое подходящее, кладут его на катки и толкают. А он этого не умел как следует делать, бревна вечно съезжали с катков.

– О боже, я об этом ничего не знаю, – сказала госпожа. – Я всю жизнь прожила в городе и в деревне чувствую себя такой беспомощной.

– А счастье было совсем рядом! – вдруг воскликнула Марет, резко развернулась и с плачем выбежала в другую комнату.

Госпожа испуганно встала, вопросительно глядя то на рыбака, то на Яануса.

– Что с этой девушкой? – спросила она. – Может, это мой муж в чем-то виноват? О боже, он такой, расфантазируется, размечтается – и ни слова правды. Он в мыслях летит, не зная удержу, забывая о границах приличий. И всегда-то он попадает в безвыходную ситуацию, и тогда он несчастен и печален до крайности. Могу я чем-нибудь помочь этой девушке?

Она хотела было пойти к Марет, уже даже ступила на порог, но Марет крикнула:

– Нет, нет, не подпускайте ко мне эту женщину, не пускайте ко мне! Я ненавижу ее, изо всех сил ненавижу ее и ее мужа!

Она плакала, смеялась, расшвыривала по комнате подушки и одеяла.

– А счастье было совсем рядом! – кричала она сквозь слезы и смех. – А счастье было совсем рядом! – повторяла она, едва не в истерике.

Госпожа поспешно вернулась на  место, испуганно присела на лавку.

– Я и правда не знаю, что делать, – сказала она растерянно. – Может, компресс поможет или горячая бутылка?

– Ничего страшного, – важно сказал Яанус Роог. – Это Марет, дочь Симона Ваа и моя невеста. Она очень взбалмошная девушка, иногда с ней такое бывает. Но это быстро проходит, особенно когда я сам с ней поговорю. Тогда она улыбается и дурное настроение как рукой сняло. Так оно бывает с этой девушкой.

Он зашел в заднюю комнату и закрыл за собой деверь. Оттуда долго доносился отечески спокойный голос Яануса и всхлипы Марет. Госпожа слушала молча, прислушивался и старый рыбак. И оба они облегченно вздохнули, когда голос Яануса окреп, стал мужественнее и веселее, а всхлипы Марет постепенно слабели и угасали, как отгоревший костер.

– Если великий Бог пожелает, – торжественно сказал старый рыбак, бросая трубку на стол и складывая руки, – все еще кончится хорошо. Я уже давно хотел этого крепкого парня в зятья, и теперь все к тому клонится. Яанус Роог – работник лучше не пожелаешь, у него даже несколько крон отложено, и я так думаю, что весной здесь будет веселая путина. И если верные приметы не обманывают, то и улов будет на славу. О боже, тогда опять будет и хлеб, и здоровье, и радость!

– Дай-то Бог, дай-то Бог! – растроганно произнесла госпожа и прикоснулась белым пальчиком к глазам.

Да, дай-то Бог, – повторил старый рыбак, взял со стола трубку и дрожащими руками раскурил.

Вдруг дверь открылась и в комнату вошел  Нипернаади. Он оторопело остановился, не в силах вымолить ни слова.

– Боже ты мой, – воскликнула госпожа и радостно кинулась к нему, – до чего дик, до чего грязен!

Она толкала его, осматривала спереди и сзади, смеялась, повизгивала, радуясь.