Текст книги "Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1967-1971"

Автор книги: Аркадий Стругацкий

Соавторы: Борис Стругацкий,Виктор Курильский,Светлана Бондаренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 40 страниц)

<…>

Одна из основных опор общества (отнюдь не только тоталитарного) – рутина. Порой она страшней и бесчеловечней террора. У Стругацких эта тема встречается часто. В рассказе «Попытка к бегству» человека, протестующего против власти, называют «желающим странного».

Землянин Максим попадает на далекую планету «Обитаемый остров» и понемногу знакомится с ее общественным строем, с ее историей. Мы об этом произведении уже говорили выше, теперь проследим путь Максима к раскрытию правды об этом не весьма симпатичном мире. После трудной войны группка анонимных диктаторов захватила власть и навела в стране относительный порядок, обеспечив населению прожиточный минимум.

«Максим понял, что политическое устройство страны весьма далеко от идеального и представляет собой некую разновидность военной диктатуры. Однако ясно было, что популярность Неизвестных Отцов чрезвычайно велика, причем во всех слоях общества».

Новые правители укрепили свою власть устройством системы ПБЗ, позволяющей при помощи многочисленных башен, покрывающих страну, защищаться от баллистических атак противников, которые внутри страны поддерживаются выродившимися жителями – «выродками», наймитами иностранных держав. Выродки подлежат искоренению.

Понемногу выясняется, что «главное в выродках то, что они выродки. Отними у них это свойство, и все остальные обвинения против них – предательство, людоедство и прочее – превращаются в чепуху».

Попав к выродкам, которые оказались борцами против режима, Максим узнает, что башни системы ПБЗ – по сути дела излучатели, очень болезненно действующие на мозг выродков, при помощи которых власть их и вылавливает. Но и это – только полуправда.

«Излучение башен предназначалось не для выродков. Оно действовало на нервную систему каждого человеческого существа на планете. Физиологический механизм воздействия известен не был, но суть этого воздействия сводилась к тому, что мозг облучаемого терял способность к критическому анализу действительности. Человек мыслящий превращался в человека верующего, причем верующего исступленно, фанатически, вопреки бьющей в глаза реальности. Человеку, находящемуся в поле излучения, можно было самыми элементарными средствами внушить всё, что угодно, и он принимал внушаемое как светлую и единственную истину и готов был жить для нее, страдать за нее, умирать во имя ее.

А поле было всегда. Незаметное, вездесущее, всепроникающее. Его непрерывно излучала гигантская сеть башен, окутывающая страну. Гигантским пылесосом оно вытягивало из десятков миллионов душ всякое сомнение по поводу того, что кричали газеты, брошюры, радио, телевидение, что твердили учителя в школах и офицеры в казармах, что сверкало неоном поперек улиц, что провозглашалось с амвонов церквей…

Опасность для Отцов могли представлять только люди, которые в силу каких-то физиологических особенностей не были восприимчивы к внушению. Их называли выродками. Постоянное поле на них не действовало вообще, а лучевые удары вызывали у них только невыносимые боли. Выродков было сравнительно мало, что-то около одного процента, но они были единственными бодрствующими людьми в этом царстве сомнамбул.

И самое гнусное заключалось в том, что именно они поставляли обществу правящую элиту, называемую Неизвестными Отцами. Все Неизвестные Отцы были выродками, но далеко не все выродки были Неизвестными Отцами. И те, кто не сумел войти в элиту, или не захотел войти в элиту, или не знал, что существует элита, – выродки-властолюбцы, выродки-революционеры, выродки-обыватели – были объявлены врагами человечества, и с ними поступали соответственно».

<…>

Этой цитатой мы и ограничимся. Картины мироустройства на Обитаемом Острове и на Тормансе получаются стройные. Фантастичность ситуаций незначительна. Описаны явления, хорошо известные землянам XX столетия, особенно немцам и русским. <…>

Как видно из всего вышесказанного, фантасты достаточно критически относятся к окружающей их действительности. Но их творчество не сводится только к отображению пороков общества: они ищут также средств для преодоления этих пороков.

Прием неизменно тот же: человек, или группа людей, извне (с другой планеты, из другого времени) сталкивается с порочным социальным строем и, исходя из разных побуждений (простое сострадание, соображения «галактической безопасности» и т. д.), старается найти способы борьбы с отрицательными явлениями.

Бороться с ними человек стремится, но возможна ли вообще борьба, и если возможна, то какая именно?

В основном у фантастов эта проблема сводится к вопросу: возможно ли и желательно ли вмешательство человека, исполненного добрых намерений, в дела планеты (или страны), правопорядок которой очень далек от совершенства, но переносится большинством жителей как неизбежное зло? Основная причина пассивности последних – невозможность в силу замкнутости системы, в которой они находятся, найти критерий для сравнения их жизненных условий с иными, свободными. Люди же, приходящие извне и попадающие в эти условия, оказываются беспомощными из-за отсутствия онтологической связи с туземцами, из-за отсутствия возможности «сопереживать» с ними их проблемы.

Впрочем, у разных писателей – точки зрения разные: представители двух противоположных – Станислав Лем и Иван Ефремов, посередине между ними – братья Стругацкие.

Для Ефремова – всё ясно, проблемы нет.

<…>

Тормансиане творили зло по неведению, но, узрев истину в лице ее безупречных проповедников – землян будущего коммунистического общества, они прозрели, покаялись, начали «пресекать в корне зло», и всё само собой наладилось.

Единственная, но обязательная предпосылка успеха всего дела в том, что человек с Земли должен быть носителем абсолютной истины и лишен противоречивости, побуждающей его совершать «причиняющие зло действия».

Если, как видно из его произведений, Ефремов – интегральный оптимист, Лем, напротив, – интегральный пессимист.

<…>

Стругацкие относятся к проблеме «борьбы за человека» по-своему. Они хорошо видят трудности преодоления косности социальных структур, отрицательные свойства которых большинством населения даже не осознаются. Но Стругацкие выход всё же видят.

В «Обитаемом острове» представлена именно такая ситуация, которая кажется совершенно безвыходной. Общество, пронизанное системой пропаганды и полицейского террора, производит впечатление неуязвимого:

«Не было силы в стране, которая могла бы освободить огромный народ, понятия не имеющий, что он не свободен, выпавший из хода истории. Эта машина была неуязвима изнутри. Она была устойчива по отношению к любым малым возмущениям. Будучи частично разрушена, она немедленно восстанавливалась. Будучи раздражена, она немедленно однозначно реагировала на раздражение, не заботясь о судьбе своих отдельных элементов».

Но что было еще гораздо страшнее общества, – это сама вселенная, которая представлялась жителям острова заколдованным безвыходным местом:

«Обитаемый остров был миром, единственным миром во Вселенной. Под ногами аборигенов была твердая поверхность Сферы Мира. Над головами аборигенов имел место гигантский, но конечного объема газовый шар неизвестного пока состава и обладающий не вполне ясными пока физическими свойствами».

«Максим понял, что находится в гигантской ловушке, что контакт сделается возможным только тогда, когда ему удастся буквально вывернуть наизнанку естественные представления, сложившиеся в течение тысячелетий».

Выхода быть не может, ибо нет вселенной, нет бесконечного. Нет даже просто дальнего, чужого. Всё свое – рутинное, изношенное, безрадостное, но единственно возможное.

Появление идеи или человека извне воспринимается как патологическое явление. Землянина Максима запирают в сумасшедший дом потому, что он «желает странного».

И по сути дела наличие человека или идеи извне – чрезвычайно опасно для подобного тоталитарного общества именно тем, что такая идея или человек не способны органически слиться с каким-либо общественным механизмом и в состоянии оказаться той пылинкой, которая может остановить всю машину общества.

Правда, в данной ситуации борьба Максима с жуткой стихией оказалась почти бесполезной, его попытка «вывернуть наизнанку естественные представления, сложившиеся в течение тысячелетий», не увенчалась успехом. Но, несмотря на свои неудачи, несмотря даже на вред своих попыток революционным путем свергнуть тиранию «олигархов» (смысл вреда обстоятельно раскрывает перед ним сотрудник «галактической безопасности», тайно следивший за общественными процессами Острова), Максим продолжает борьбу. Он решился на эту борьбу уже в самом начале повести:

«Будь он неладен, этот бездарный замкнутый мир! Но у меня только два выхода: либо тосковать по невозможному и бессильно кусать локти, либо собраться и жить. По-настоящему жить, как я хотел жить всегда – любить друзей, добиваться цели, сражаться, побеждать, терпеть поражения, получать по носу, давать сдачи – всё, что угодно, только не заламывать руки».

Как видно из отрывка, борьба за человека, за ближнего, вопреки всей кажущейся бесполезности своей, необходима Максиму, и в первую очередь обусловливается его личным стремлением, личной потребностью. Жизнь и борьба нераздельны и в своей совокупности проявляют себя даже вопреки объективным условиям внешнего мира.

В отличие от мира Обитаемого острова, который можно определить как замкнутый в себе и лишенный перспективности, мир в повести Стругацких «Улитка на склоне» заключает в себе совсем иную ситуацию.

В этом произведении наравне с обществом, стремящимся к рационалистическому тоталитаризму, существует таинственный лес, символ всего не познанного человеком. В мире «Улитки на склоне» выход из общественного тупика тесно связан с познанием леса, с приобщением к его иррациональным закономерностям. Вряд ли мы ошибемся, если примем лес в качестве символа нашего внутреннего мира – нашей совести, всего того, что определяет самоотверженность человеческой борьбы.

Герой повести, например, обращаясь к лесу, обещает ему бороться:

«…Здесь я не могу помочь тебе, здесь всё слишком прочно, слишком устоялось… Но точку приложения сил я еще найду, не беспокойся. Правда, они могут необратимо загадить тебя, но на это тоже надо время и немало: им ведь еще нужно найти самый эффективный, экономичный и, главное, простой способ. Мы еще поборемся, было бы за что бороться…»

Ясно, что лес – одновременно и цель борьбы («я не могу помочь тебе») и ее условие («они могут загадить тебя»). Иначе говоря, борьба ведется и за лес и с помощью леса – за совесть и по совести…

После обещания, данного лесу, продолжать борьбу герой повести ночью, в библиотеке, в полном одиночестве, произносит монолог, обращаясь к старому двухтомнику:

«…Ты никогда не орал, не хвастался, не бил себя в грудь. Добрый и честный. И те, кто тебя читают, тоже становятся добрыми и честными. Хотя бы на время. Хотя бы сами с собой. Но ты знаешь, есть такое мнение, что для того, чтобы шагать вперед, доброта и честность не так уж обязательны. Для этого нужны ноги. И башмаки. Можно даже немытые ноги и нечищенные башмаки… Прогресс может оказаться совершенно безразличным к понятиям доброты и честности, как он был безразличен к этим понятиям до сих пор… всё зависит от того, как понимать прогресс. Можно понимать его так, что появляются эти знаменитые „зато“: алкоголик, зато отличный специалист; распутник, зато отличный проповедник; вор ведь, выжига, но зато какой администратор! Убийца, зато как дисциплинирован и предан… А можно понимать прогресс как превращение всех в людей добрых и честных. И тогда мы доживем когда-нибудь до того времени, когда будут говорить: специалист он, конечно, знающий, но грязный тип, гнать его надо…»

Этот замечательный отрывок, конечно, не ответ на все вопросы о жизни, о будущем, о счастье человека и общества. Он не решает также задачи соотношения добра и зла, дозволенности компромиссов между ними, но верно указывает направление, в котором поиски должны вестись (и уже ведутся в сегодняшней России). Разум и нравственность – неразделимые компоненты человеческого я, совершенно равноправные. Попытки вывести один компонент из другого калечат человека, насилуют историю и фальсифицируют человеческие отношения. Их органическое соединение в личном плане – правда, а в общественном – право.

Человек живет в мире деятельного зла, и, чтобы побороть его зловещую косность, добро должно быть деятельно. Герой рассказа «Попытка к бегству» утверждает:

«Раз вы хотите делать добро, пусть оно будет активно. Добро должно быть более активно, чем зло, иначе всё остановится».

<…>

Лес в «Улитке на склоне» – область таинственных явлений растительной, животной и сказочной жизни. В его непроходимых дебрях шарикообразные существа размножаются почкованием и топят сами себя в реках, следуя неразгаданным закономерностям. Под его кровом красуются в волшебном тумане русалки, его деревья перепрыгивают с места на место и его лужи с аппетитом всасывают и переваривают человеческую технику.

Люди чувствуют себя в лесу очень неуютно, и по распоряжению администрации в него впускают людей только в случае необходимости, и то лишь таких, которые не смогли бы его полюбить и стать на его защиту против чиновников «Управления».

Герой повести Перец добивается, наконец, возможности попасть в это «Управление», распоряжающееся «командировками» в лес:

«…человек, который никогда в жизни не видел леса, ничего не слышал о лесе, не думал о нем, не боялся леса и не мечтал о лесе, даже такой человек мог легко догадаться о существовании его уже просто потому, что существовало Управление (по делам леса. – Д. Р.)…Я стоял перед этой вывеской… и чувствовал слабость в коленях, потому что знал теперь, что лес существует, а значит всё, что я думал о нем до сих пор, – игра слабого воображения, бледная немощная ложь».

Перец хочет попасть в лес:

«– Тебе туда нельзя… Туда можно только людям, которые никогда о лесе не думали… Зачем тебе горькие истины?

– А зачем же я сюда приезжал?

– Чтобы убедиться. Неужели ты не понимаешь, как всё это важно: убедиться. Другие приезжают для другого. Чтобы обнаружить в лесу кубометры дров. Или найти бактерию жизни. Или написать диссертацию. Или получить пропуск, но не для того, чтобы ходить в лес, а просто на всякий случай: когда-нибудь пригодится, да и не у всех есть. А предел поползновений – извлечь из леса роскошный парк, как скульптор извлекает статую из глыбы мрамора. Чтобы потом этот парк стричь. Из года в год. Не давать ему снова стать лесом».

Перец мечтает о лесе, страстно стремится познать его тайну. Казенный философ «Управления» Проконсул (! – Д. Р.) также много думает о лесе, но его мечта – рационализировать лес, то есть по сути его уничтожить.

«…как преступно мало мы говорим и пишем о нем (о лесе – Д. Р). Он облагораживает, он будит высшие чувства. А мы никак не можем пресечь распространение неквалифицированных слухов, побасенок, анекдотов.

…Дело ведь не в том, был ты в лесу или не был, дело в том, чтобы содрать с фактов шелуху мистики и суеверий, обнажить субстанцию, сорвав с нее одеяние, напяленное обывателями и утилитаристами…

…И подчеркните (когда о лесе будете читать доклад. – Д. Р.), что не болота и трясины, а великолепные грязелечебницы; не прыгающие деревья, а продукт высокоразвитой науки; не туземцы, не дикари, а древняя цивилизация людей гордых, свободных… И никаких русалок! Никакого лилового тумана…»

Но лес не раскрывает своей тайны герою повести, и он в последний раз обращается к своему таинственному «другу»:

«Я не знаю, какой ты. Этого не знают даже те, кто совершенно уверен в том, что знают. Ты такой, какой ты есть, но могу же я надеяться, что ты такой, каким я всю жизнь хотел тебя видеть: добрый и умный, снисходительный и помнящий, внимательный и, может быть, даже благодарный. Мы растеряли всё это, у нас не хватает на это ни сил, ни времени, мы только строим памятники, всё больше, всё выше, всё дешевле, а помнить – помнить мы уже не можем. Так неужели я тебе не нужен? Нет, я буду говорить правду. Боюсь, что ты мне тоже не нужен. Мы увидели друг друга, но ближе мы не стали, а должно было случиться совсем не так. Может быть, это они стоят между нами? Их много, я один, но я – один из них, ты, наверное, не различаешь меня в толпе, а может быть, меня и различать не стоит. Может быть, я сам придумал те человеческие качества, которые должны нравиться тебе, но не тебе, какой ты есть, а тебе, каким я тебя придумал…»

И на этот раз ответа от леса нет: Перец его получит – частично – от старого двухтомника, в сумерках пустынной библиотеки (см. выше).

<…>

Лем в «Солярисе» не разгадал загадки жизни. Он даже, наверное, дальше от ее решения, чем Стругацкие в «Улитке на склоне». Ему никакой «старый двухтомник» не указывает пути. Но Лем, как и Стругацкие, не считает, что невозможность познать неведомое должна привести к прекращению поисков. В этих поисках и скрыт подлинный смысл бытия, в них человек познает себя и мир в подлинном измерении.

Как бы ни определять Иное – неведомым, будущим, бессознательным архетипом, Богом, – познание его постулирует отказ человека от своего «эгоантропоцентризма», признание себя существом ограниченным чем-то или кем-то. В этом познании человек обретает себя, но оно несет ему всё то, что человек и сам в себе несет, оно дает ему выход из замкнутого мира, но выход этот может вести и к доброму (путь двухтомника), и к злу (встреча во сне с Океаном), и к жизни, и к смерти. Путь к неведомому ведет человека к раскрытию и достижению своих крайних пределов, но ведет только туда, куда человек сам будет стремиться.

<…>

Публикация в таком издании еще не обозначала статус диссидента, но означала опасную черту: прими Авторы эту публикацию как должное – и всё, возврата к прежнему статусу добропорядочного советского писателя не будет. У себя дома они уже не напечатаются.

АБС пока еще не знают о публикациях «Посева». У них свои планы, свои наработки, они хотят радовать читателя «здесь и сейчас». Эмиграция – как внутренняя, так и реальная – не их путь. Как в дальнейшем не раз говорили Авторы: «Нас увезут отсюда только связанными и на танке».

1971

Письмо Аркадия брату, 6 января 1971, М. – Л.

Здравствуй, Борик!

Ну вот, был я сегодня у Жемайтиса. Бела отсутствовала – была больна, нам, как всегда, везет. То, что сказал Жемайтис, сводится к следующему: вещь им всем в редакции понравилась, но они считают, что мы использовали не все ее возможности, не раскрыли некоторые тайны и так далее – кто аборигены, почему планета такая, сам понимаешь, детские вопросики. Тут я прервал его и сказал, что у нас была ограничена площадь, что писалось это для «Авроры», что мы можем дописать и домыслить все, что угодно, но давайте договор. Тут, сам понимаешь, произошла заминка. Он принялся гудеть, что не знает, как посмотрит главная редакция на детектив, будут-де спрашивать, а про что это. Я сказал ему, про что это, но он с сомнением покачал своей верблюжьей головой и посмотрел на меня вдоль носа. Я сказал, что если бы я к своему отъезду, имеющему быть 14-го, уже знал бы, что договор наверняка будет, мы бы могли сразу приступить к третьей повести. Он сказал, что будет стараться – договор на 72-й год. Примерно то же сказала и Бела, которой я тут же позвонил домой. Такие дела. В общем, читать они хотят, печатать – нет. Все же я надеюсь выдавить из них что-нибудь определенное к дню отъезда.

Звонил Нине. Перемен к худшему нет, видимо, на днях начнут печатать.

Были в Моск. организации перевыборы бюро. Из фантастов никого не выбрали, и Ариадна принялась выяснять, в чем дело. Как выяснилось, фантастику в организации будет вести некий Сафонов… кто такой Сафонов – я, честно говоря, не знаю, но есть у меня сильнейшее подозрение, что это старый талантливый научпоп-лысенкоист. Ну и хрен с ними. Я туда не ходил давно и ходить, пожалуй, больше не буду.

Что еще? С кооперативом у меня по-прежнему неопределенно, никак не пропишут моего зятя. Пр-ровалиться им всем с зятьями и кооперативами.

Решил «Межкниге» пока не отвечать. Привезу письмо, ответим вместе.

Всё. Целую, жму. Привет Адке. Поцелуй маму.

Письмо Бориса брату, 9 января 1971, Л. – М.

Дорогой Аркашенька!

Письмо посылаю с оказией – так будет быстрее.

1. Путевки нам выписали. Первый день – 15, последний – 27. Жить будем на первом этаже, номера, кажется, 8 и 9. В понедельник-вторник пойду выкупать. Когда возьмешь билеты, телеграфируй.

2. Пытался связаться с Дмитревским (выяснить, как дела в «Авроре»), но он, оказывается, с внучкой в Комарове до конца каникул. Буду искать его, начиная с понедельника. Оснований для тревоги, впрочем, никаких.

3. Деятельность твою в МолГв одобряю полностью: жми, жми на гадов, пусть до отъезда определят, чем нам заниматься в Комарове.

4. Между прочим, информация о том, что Ю. Домбровский дал, якобы, положительную рецензию на ГЛ, есть информация ложная. Изя Кацман виделся с Домбровским на Новый год, и тот сказал, что ему действительно предлагали ГЛ на рецензию, но он отказался ее брать, ибо «в фантастике ничего не понимает и рецензировать то, в чем не разбирается, не может». В «Неву» насчет ГЛ я не звонил еще: жду, может, Саша сам позвонит. Перед отъездом, впрочем, звякну (брякну).

5. Кто такой Сафонов, не припомню. В справочнике сказано, что он Вадим Андреевич (прозаик). По-моему, был какой-то фантаст Сафонов, из этих… из старых, настоящих… Или то был Сафронов? Между прочим, Мееров был в декабре у Казанцева. Казанцев помнит Ал. Ал-ча еще по «Защите-240», а потому считает своим. Много было разговоров о том, что «вот мы с вами понимаем фантастику, а эти, новые, братья всякие, только все изгадили…».

Ну вот, пока и всё. Крепко жму ногу, твой [подпись]

P. S. Леночке привет!

А Машка ваша – прелесть.

13 января газета Ленинградского пединститута «Советский учитель» публикует очередную рецензию Лемхина – теперь на ОУПА.

Лемхин М. Детектив братьев Стругацких

Новая повесть братьев Стругацких – детектив. Предыдущая их работа – «Обитаемый остров» – большой приключенческий роман. Это, на первый взгляд, неожиданно и, пожалуй, немного обидно.

Действительно, серьезные писатели (теперь, слава богу, не надо опасаться, говоря о фантастах – «серьезные писатели»), писатели настолько острых проблем, что даже маленькое их предисловие к роману К. Саймака «Всё живое» разжигает страсти литературных критиков. Да, серьезные писатели, совсем недавно и с таким трудом признанные серьезными, и вот – на тебе! – развлекательное чтение, скажут серьезные критики.

Я не буду этого опровергать, не буду доказывать, что приключения, а на самом деле все очень серьезно; детектив, а на самом деле социальный роман; не буду тревожить Достоевского и Грэма Грина. Серьезные критики правы по существу. Действительно, «Обитаемый остров» несколько облегчен. И, пожалуй, облегчен сознательно. Я бы сказал, что этот роман – популярное изложение собственных достижений. Это хороший роман как самостоятельное произведение, но он плох как роман, написанный после «Трудно быть богом» или «Хищных вещей века», он плох для самих авторов. Те же проблемы уже ставились и, главное, почти аналогично решались Стругацкими.

И вот – детектив. Ну ладно, «Обитаемый остров» хоть и повторение пройденного – хорошее повторение хорошего. А какие проблемы здесь?

Петер Глебски приятен нам. Он весел, общителен, честен, смел. Мы с удовольствием следим за ним; он пытается разобраться в том, что происходит в отеле «У погибшего альпиниста». Хороший ли человек Петер Глебски? Да, мы не сомневаемся в этом. Он и не может быть другим.

И вот настает его час, час Петера Глебски, – он должен решать, должен действовать. Но вдруг оказывается, что он сам не может ничего, он не человек, а чиновник, кем бы он ни казался, кем бы себя ни мнил, его и нет вовсе, а есть пыльные с замусоленными углами уставы, инспектор уже слился с ними и не может перешагнуть черту, за которой начинается Петер Глебски – человек.

Он оказался чиновником, машиной – инспектором Глебски. И пусть он потом понимает это, пусть жалеет, пусть мучится – шанс спасти свою душу, стать человеком, был дан ему, как дается он каждому из нас, и остался неиспользованным. «Звездный час инспектора Глебски» (один из вариантов названия повести) прошел, и потекли мутные часы аквариумной жизни инспектора Глебски. Он упустил свой шанс.

Рабочий дневник АБС

[Запись между встречами]

«Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего, и соблюдающие написанное в нем, ибо время близко»[216]216
  Откровение Иоанна, гл. 1, ст. 3.


[Закрыть].

«Я есмь Первый и Последний, и живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти[217]217
  Там же, гл. 1, ст. 17, 18.


[Закрыть]».

«…знаю дела твои и труд твой, и терпение твое и то, что ты не можешь сносить развратных, и испытал тех, которые называют себя апостолами, а они не таковы, и нашел, что они лжецы…»[218]218
  Там же, гл. 2, ст. 2.


[Закрыть]

«Иди и смотри»[219]219
  Там же, гл. 6, ст. 1 и сл.


[Закрыть]; семь чаш гнева (божия)[220]220
  Там же, гл. 16, ст. 1.


[Закрыть]; семь последних язв[221]221
  Там же, гл. 15, ст. 1.


[Закрыть];

Технократия

15.01.71

Прибыли в Комарово. Б. болен и в соплях. Ком<наты> 8, 9.

16.01.71

1. Изучающие (ученые).

2. Стремящиеся завладеть (a. Politicos; b. Гангстеры).

3. Стремящиеся уничтожить, ибо видят беду.

17.01.71

¹Диатомеи, или диатомовые водоросли – тип микроскопических водорослей, имеющих твердый кремневый панцирь.

²Т. е. «притягательными». – БНС.

Использование:

А)

1) подполье – для украшений; химия – как мутаген;

2) интерес только для ученых; опасно – иногда релаксация мгновенная; кубик весит много тонн;

3) «зуда» – оружие трапперов; не потрафят – оставит в уголке зудеть, с ума сойдешь;

«аккумуляторы» – объект охоты; опытные трапперы знают, где они рождаются – а почему – никто не знает.

Трапперы скрывают свои залежи. Есть «россыпи», известные ученым. Есть промышленность, добывающая «аккумуляторы» – неск<олько> тыс<яч> в год;

4) лечебное средство (тальк). Открыто трапперами как народная медицина (кожные болезни);

5) дьявольская находка; ясно, что ценность (глаз сатаны), но кто владеет – гибнет;

6) трапперы его боятся, как дьявола. Кто туда ходил – не вернулся, либо вернулся метаморфизированным;

7) объект охоты, антикварная ценность.

Б)

1) только воспоминания;

2) украшения;

3) только для ученых;

4) только для ученых; иногда трапперы находят и жрут: вкусно. Идет в продажу: вкусно;

5) трапперы боятся; ученые считают легендой;

6, 7, 8) объект браконьерства;

9) только для ученых;

10) опасность.

A)

5) комбинат рентгеновских трубок; гибель для трапперов («Смерть-лампа»);

6) робот, очень сложный; аргумент для тех, кто утверждает, что пришельцы все еще здесь, живет на серном заводе и работает на станках в ремонтном цехе. Вида постоянного не имеет. За ним наблюдают в телескоп;

7) брызги чужого пространства; разнокалиберные черные шарики; свет идет через них минутами и даже часами.

Б)

10) растение: снаружи протухший конус, а корень уходит на километры в землю и живет.

B)

1) уника;

2) уника;

3) объект браконьерства;

4) легенда, много смертей;

5) объект браконьерства; незаменимо для космонавтов и подводников; для стратегических дежурств; для стариков-властителей (источник вечной бодрости);

6) объект браконьерства; одну из тысячи расшифровали – 40-разрядные числа. Открыли: если держать булавку между большим и указательным пальцем и задумать число, она дает степень 2/3 этого числа. Открытие!

7) уника.

Ужасы:

а) Растения, пух которых ест кожу;

в) неизвестный фактор, вызывающий регрессивную эволюцию;

у) неизвестный фактор, вызывающий деформации организма: растворение костей, изменение скелета.

Легенда: появилась лошадь с часами на левом копыте; по часам узнали, что это некто X.

Запрещается выезжать: из 6000 эмигрантов умерло 3000 – и никто естественной смертью. Каждый был в эпицентре большого бедствия.

18.01.71

1. Деньги для развлечений.

2. Бескорыстная работа во имя человечества (под влиянием погибшего оптимиста).

3. Деньги для семьи.

4. Деятельность, направленная на уничтожение (фанатики).

5. Бредовая мечта о мировом господстве (машина желаний).

6. Попытка к бегству.

Эпизоды:

Гибель «миноискателя».

Гибель «оптимиста».

Вербовка ВПК.

Штурм института.

Сбыт добычи.

траппер Рэдрик Шухарт «Рыжий»

«оптимист» Кирилл Панов // Валентин

девушка траппера Гута

разведчик Дик Нунан, Интерпол

братишка траппера Сэдвик

бармен-перекупщик Эрнесто

фанатик Абрахам Бухер «Гуталин»

Гл. 1

1) Разговор с особистом.

2) Возмущен<ный> разговор с Пановым.

3) Выход.

4) В Зоне.

5) После Зоны: изнеможен.

6) Кабак «Боржч» («Borczch») – он же.

а) Агент по эмиграции.

б) Дик Нунан – сообщит о смерти Панова.

в) Будущий вождь фанатиков – негр Гуталин (от Рэдрика это прозвище принимает, а иным по зубам).

г) Чичако – навязывается в спутники.

д) Скандал с Эрнесто (добычу не носит) – после получения известия о смерти Панова.

е) Отповедь Сэдвику.

7) На улице встречает Гуту – она беременна.

Гл. 2

1) Кладбище, ползут, тащит. Обещания насчет машины желаний. Раненый траппер – Барбидж.

2) Дома у Барбиджа, полоумная дочь.

3) У себя дома, покалеченный брат, ребенок – уродец.

4) В «Боржче».

а) Сдает Эрнесто добычу.

б) Общение с Нунаном и Валентином.

в) Опять фанатики.

г) ребята из ВПК: пойти в цех, по слухам, там есть одна штука, надо достать.

5) Арест, суд трибунала.

19.01.71

Сделали 4 стр.

Вечером сделали 2 стр. (6)

М. б. здесь обещание: хочешь пустышку полную? Молчит, курит. Потом он говорит: Знаешь, есть сведения, что в гараже лежит одна штука… дышит.

20.01.71

Сделали 6 стр.(12)

Вечером сделали 1 стр. (13)

21.01.71

Сделали 6 стр.(19)

Вечером сделали 1 стр. (20)

22.01.71

Сделали 6 стр. (26)

Вечером сделали 1 стр. (27)

23.01.71

Сделали 6 стр. (33)

Вечером сделали 1 стр. (34)

24.01.71

Сделали 6 стр. (40)

Вечером сделали 1 стр. (41)

25.01.71

Сделали 6 стр. (47)

Вечером сделали 1 стр. (48)

26.01.71

Сделали 6 стр. (54)

Вечером сделали 1 стр. (55)

27.01.71

Сделали 5 стр. (60)

Арк уехал 28.01.71.

Письмо Бориса брату, 1 февраля 1971, Л. – Кишенев.

Дорогой Аркашенька!

Писем от тебя пока нет, так что пишу тебе сам, тем более что есть необходимость.

1. Дело в том, что «Аврора» выдала 35 %, что прекрасно, но эти мудрецы послали почему-то деньги и тебе и мне на мой адрес. Не на сберкнижки, и даже не на наши адреса, а именно на мой адрес. Боюсь, что здесь имеет место дружеская рука Колченога[222]222
  Прозвище Дмитревского Владимира Ивановича.


[Закрыть], решившего, что раз ты здесь… и т. д. Свои деньги я, натурально, получил, что же касается твоих, то срочно, как только получишь сие письмо, вышли мне доверенность, заверенную либо в ЖАКТе, либо в любом месте работы: настоящим я, нижеподписавшийся… доверяю получить такому-то мои деньги по почтовому переводу номер 2475 в количестве двести девяносто два рубля 94 копейки. Как только вернешься из Кишинева, сразу же и пошли заказным вместе с подробным отчетом.