Текст книги "Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1967-1971"

Автор книги: Аркадий Стругацкий

Соавторы: Борис Стругацкий,Виктор Курильский,Светлана Бондаренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)

Немало ярких и оптимистических страниц о будущем написали Стругацкие. Но постепенно, от книги к книге все менее привлекательным становится будущее, которое рисуют Стругацкие. В «Далекой Радуге» довольно симпатичные молодые ученые… жулики, которые ради своих – научных, правда – увлечений готовы оставить всю планету без энергии. И некоторая грубоватость героев, которую у «ранних Стругацких» можно бы расценивать как одну из привлекательных «земных» черточек, оборачивается от недостатка чувства меры примитивом. И надуманный, из пальца высосанный морально-этический конфликт: кого спасать – ученых ли, чьи знания очень нужны планете, или детей. Трижды прав Ю. Котляр, который замечает в своей критической статье, что при любом общественном строе такой конфликт решается однозначно, не то что в коммунистическом будущем.

«Хищные вещи века» – повесть-«предупреждение». Кого и о чем она предупреждает? В статье «Будущее человечества через призму фантастики» («Коммунист», № 12, 1967 г.)

В. Сапарин пишет: «Может быть, человечество вообще предупреждается, что любое общество, достигшее материального изобилия, рискует оказаться во власти „хищных вещей века“? Об „опасности“ материального изобилия для человечества, как иногда приходится слышать? Беде, которая зависит не от социальной структуры общества, а от „человеческой натуры“?

В основе подобных взглядов лежит немарксистское, ограниченное представление о путях развития человечества».

Некоторые из поклонников творчества Стругацких вполне резонно утверждают, что фантастику совершенно напрасно отождествляют с литературой о будущем, что фантастика может и должна заниматься и проблемами прошлого, и проблемами настоящего. Одна из заслуг Стругацких, по их мнению, в том и состоит, что они расширили окно в мир настоящего и в мир прошлого.

В таком случае возникает вопрос: о каком настоящем и каком прошлом пишут Стругацкие? И какие же «главные нравственные проблемы современности» видят писатели, представляющие общество, которое строит коммунизм?

Разгул машин, все пожирающий и подавляющий в бесчеловечности своей технический прогресс («Улитка на склоне»)? Страшную силу вещей над опустошенными душами людей («Хищные вещи века»)? Массовое оболванивание людей при помощи довольно примитивных технических средств и во имя каких-то неясных целей («Обитаемый остров»)?

Авторы могут возразить: какое, мол, это имеет отношение к нашему обществу, к нашей борьбе? Это всего лишь наши догадки, наши субъективные оценки технического прогресса!

На самом деле эти модели не столь уж нейтральны и к нашему миру. Рисуя как нечто фатальное, неумолимое и неподвластное социальной воле людей это торжество вещей, авторы – вольно или невольно – обесценивают роль наших идей, смысл нашей борьбы, всего того, что дорого народу. Социальный эквивалент их картин и сюжетов – это в лучшем случае провозглашение пессимизма, идейной деморализации человека.

Нас призывают: не надо искать в творчестве Стругацких географических или исторических примет, социальных устройств, они же писатели проблем. Проблем «в чистом виде». Пусть все остальное выглядит как эклектическая окрошка, лишь бы был живым тот кусок проблемы, который попадает под луч писательского прожектора. Это-де и возрождение лучших традиций старого философского романа – рассматривать в художественной форме абстрактные идеи. Словом, свобода моделирования, свобода от всяческих ограничений, свобода «от локального колорита, от географических и национальных деталей» (Р. Нудельман «Фантастика и научный прогресс», «Ангара» № 4, 1968). Что-то подобное мы уже прочитали в ответах американских фантастов на анкету журнала «Иностранная литература».

Нас почему-то настойчиво убеждают не искать в творчестве Стругацких каких-то намеков, подтекста и т. д. Но, встречая в их повестях-«предупреждениях» какие-то детали, черточки, выхваченные из жизни нашей страны, но перевернутые, исковерканные, чудовищно деформированные, поневоле начинаешь задумываться: во имя чего?

Вот, скажем, образчик анкеты в «Сказке о Тройке»:

«Национальность: белорус. Образование: неполное среднее общее, неполное среднее техническое. Знание иностранных языков: русский – свободно, украинский и белорусский – со словарем».

Или рассказывает Федор – снежный человек о том, что оставляют альпинисты на вершинах:

«…Гитары попадаются, велосипеды, бюсты разные…»

Надо ли подробно комментировать вот такую «окрошку», однако же совсем не лишенную географического, национального колорита и весьма существенной политической окраски? Как видим, авторы недолго и непрочно удерживаются в своем, якобы абстрагированном, общечеловеческом мире.

О художественных достоинствах новых произведений А. и Б. Стругацких стоит сказать особо. Старая истина – недостатки суть продолжение достоинств – вполне, на мой взгляд, применима к этим писателям. Некоторую грубоватость их героев многие склонны считать одной из привлекательнейших «земных» черточек. Но когда герои чуть не на каждой странице начинают пересыпать свою речь красотами вроде таких: «врюхаемся», «сволочь неуклюжая», «смотается», «по морде» и т. п. («Улитка на склоне»), когда лексика, густо настоянная на словах типа «золотарь», «экзема» и т. д., из уст героев то и дело перекочевывает в авторскую речь, начинает казаться, что «казармой прет» уже не только от одного из персонажей – Полифема («Второе нашествие марсиан»), но и от самой книги.

Пожалуй, Стругацкие превзошли себя в «Улитке на склоне». Яркость, зримость, конкретность каких-то бытовых деталей придавали уют «домашности» самым космическим их вещам. Это сильная сторона писателей. И как же обращается она против них, когда чувство меры, на мой взгляд, изменяет им! Картины леса, чудовищной клоаки, нарисованные ими, настолько вещественны, зримы, что вызывают порой вполне реальную тошноту.

Здесь же описаны десятки непонятных, но омерзительных сцен, таких, как перевоспитание мордобитием «полового неврастеника» Тузика, эпизод с кассиром в башне броневика, страшный разговор машин. Даже положительный герой – Перец – просто и привычно размышляет о том, что Квентин, любящий Риту, по ночам «плачет и ходит спать к буфетчице, когда буфетчица не занята с кем-нибудь другим».

А чего стоят также брошенные мимоходом строки о женщине в новой книге Стругацких «Обитаемый остров»: «Он был настолько великолепен, что прокурорша, баба холодная, светская в самом страшном смысле слова, давным-давно в глазах прокурора уже и не женщина, а старый боевой товарищ, при первом взгляде на Мака сбросила с себя лет двадцать и вела себя чертовски естественно». Отталкивают читателя и патологические рассуждения Клопа-говоруна в «Сказке о Тройке». Это надо же было придумать: рассуждение о людях с точки зрения клопа!

Известно, что любое литературное произведение, как явление советского искусства, должно по идее утверждать социалистический гуманизм, веру в человека, в его духовные силы. О последних книгах Стругацких, особенно о «Сказке о Тройке», этого не скажешь.

<…>

Не остается в стороне и «Октябрь». В сентябрьском номере выходит статья уже известного читателям Котляра, где он, вкратце пересказав содержание романа Саймака «Всё живое…», переходит к критике предисловия АБС, вышедшего в этой же книге.

Из: Котляр Ю. Послесловие к предисловию

<…>

А теперь перейдем к предисловию А. и Б. Стругацких «Контакт и пересмотр представлений». Бегло ознакомив читателя с романом «Всё живое…» и его автором, они торопятся заняться вопросом о связи с иными цивилизациями космоса. «Вопрос этот, – пишут они, – трактуется фантастической литературой с незапамятных времен. Однако сегодня мы находимся в таком положении, что можем хоть завтра направить в космос радиосигналы, свидетельствующие об обитаемости Земли и о высоком уровне нашей цивилизации. Сам вопрос формулируется так: посылать этот сигнал или не посылать?»

Начнем с того, что оспаривать совершившийся факт – занятие неблагодарное. Еще семь лет назад одна из американских обсерваторий направила радиосигналы к звезде Тау Кита, у которой предполагается существование планетной системы. С тех пор ее радиотелескопы нацелены на эту звезду в ожидании возможного ответа. Странно, что братьям Стругацким это неизвестно.

Удивляет и сам подход к проблеме контакта. Чем иным, как не поиском контакта, объяснить упорные попытки Лоуэлла и других астрономов конца прошлого и начала нынешнего века доказать искусственное происхождение «марсианских каналов»? И в наши дни сохранилась еще тень надежды на встречу с Аэлитой. Чем иным, как не подготовкой будущего контакта, был самоотверженный труд Циолковского или создание первых жидкостных ракет Цандером? Наконец, чему иному, как не будущему контакту, служат героические усилия нашего народа по завоеванию космоса? Сейчас, по сути, стоит вопрос не о том, посылать или не посылать сигнал, а о том, как это сделать наилучшим образом, чтобы нас поняли и нам ответили. Но Стругацкие не видят в этом обнадеживающей перспективы: «Так что, если кто-нибудь действительно откликнется на наши сигналы, то это почти наверное будет либо невероятно далеко ушедшая от нас цивилизация земного типа, либо цивилизация негуманоидная, обладающая сходной с нами технологией, однако безмерно отличающаяся от нас психологически. В первом случае мы просто окажемся неспособны на обмен информацией. Мы не сможем даже получать ее, как не смог бы троглодит получить от нас принципы устройства атомного котла. Во втором случае положение еще безнадежнее, а может быть, и опаснее. В лучшем случае мы могли бы представлять друг для друга интерес в плоскости сравнительной зоологии».

Подобное утверждение представляется нам не столько любопытным «в плоскости сравнительной зоологии», сколько непонятным пренебрежением законами диалектики и элементарной логики. Предположим, мы столкнулись с цивилизацией, невероятно нас опередившей. Пусть ее здание возвышается над нашим, как небоскреб над хижиной, а все же небоскреб и хижина равно стоят на земле. Иными словами, любая цивилизация неизбежно базируется на фундаменте из основных законов природы, общих для Вселенной. Они и явятся базой для контакта. Кроме того, чем совершенней, могущественней цивилизация, тем шире ассортимент ее средств и методов общения. Еще пятьдесят лет назад нельзя было и помыслить о тех контактах с дельфинами, которые пытаются установить сейчас. Только применение электронных вычислительных машин и последних достижений радиотехники, не говоря уже о прецизионной механике, позволило вступить в непосредственный контакт с планетами Луна и Венера.

По меньшей мере непродуманным и странным выглядит заявление, что мы якобы, подобно троглодитам, не сможем получить от высокой цивилизации никакой информации. Неправомерно ставить на одну доску существо с зачатками разума и современное человечество, которое овладело не только основными законами природы, но и само вышло в просторы космоса. Правда, человечество познало законы мироздания в земных условиях, исходя из земного опыта и земных представлений, но факты подтверждают, что основные законы природы – общие для всех миров. На основе этих законов не только возникали гипотезы, но и предсказывались многие явления в космосе. Так, ученые из города Горького, используя метод аналогий поглощения радиоволн земными породами, определили характер лунной поверхности до посадки лунников на планету. Как показывает тот же земной опыт, самые отсталые народы легко приобщаются к сложностям современной цивилизации и завязывают с ней активный двусторонний контакт, перескакивая через целые периоды исторического развития. Все зиждется на доброй воле и гуманной настойчивости более развитой цивилизации. Разве не управляют пультами атомных реакторов, которые смонтировали советские ученые в Африке, руки, еще недавно сжимавшие копье с костяным наконечником?

Во втором утверждении братьев Стругацких кроется явное противоречие. В самом деле, если у гипотетической «негуманоидной» космической цивилизации окажется «сходная с нами технология» (иными словами, сходные понятия о мироздании и его законах. – Ю. К.), то чего же еще хотеть? Это и послужит надежной основой для контакта с ней. Контакта, быть может, чрезвычайно сложного благодаря несходности мышления и психологии, но абсолютно неизбежного, если наши цивилизации как-то соприкоснутся. Непонятно, в чем тут соавторы узрели безнадежность, тем паче опасность. Высокий разум никогда не начинает постижение неведомого со слепого уничтожения, основной его стимул – познание. Основной стимул Контакта тоже прежде всего познание. Трудно предположить Контакт с завоевательской целью, хотя бы потому, что межзвездные сигналы и перелеты – удел исключительно высокоразумных существ и мудрых цивилизаций. Накопление знаний, внедрение их в жизнь и развитие культуры неизбежно ведут к переходу от менее совершенных и менее гуманных общественных формаций к более совершенным и человечным, с гуманным подходом к многообразию живых форм. Вспомним хотя бы дискуссию об ограничении охоты, что имела место на страницах нашей печати. Таких тенденций не было и не могло быть в феодальном обществе или капиталистическом с его антагонизмом узкособственнических интересов.

По мнению Стругацких, даже успешный и дружественный Контакт – сомнительное благо. «Возникает вопрос: будет ли для человечества благом получить готовые знания? Опыт истории науки показывает, что процесс познания не менее важен, чем само знание. Человечество, перепрыгнув через столетия, может упустить нечто очень существенное, безвозвратно потеряет кусок своей истории…» Это заблуждение Стругацких – своего рода навязчивая идея, из которой вытекают далеко идущие следствия. Так, на базе этого тезиса в своей повести «Трудно быть богом» Стругацкие тщились доказать неправомерность вмешательства в ход исторического процесса для помощи малоразвитым странам. (Об этом уже упоминал писатель В. Немцов, писал акад. Ю. Францев, приходилось и мне выступать по этому поводу.) Хочу напомнить Стругацким, что, например, египтянам никак не повредили «готовые знания» советских специалистов, возводивших Асуанскую плотину. Советую Стругацким побеседовать, скажем, с трудовыми людьми братской Монгольской Народной Республики. Жаждали ли они самостоятельно изобретать радио, слепнуть от оспы, изыскивая вакцину (в процессе познания!), и добывать человеческие права в столетней кровавой борьбе? Наверное, братья-фантасты многое бы уяснили себе: ведь как раз Монголия «перепрыгнула через столетия» благодаря братской помощи советского народа, из феодализма шагнула в социализм, минуя жестокость и мерзости капитализма.

Назначение предисловия к переводному произведению – идейно-художественный анализ, ознакомление с писателем и его позициями. Если эти позиции противоречат марксистско-ленинским, то долг пишущего предисловие обратить на это внимание советского читателя, раскрыть порочность авторских позиций. В данном же случае автор романа и соавторы предисловия как бы поменялись местами. Признавая всю сложность Контакта с инопланетными цивилизациями, американский писатель К. Саймак тем не менее придерживается на этот счет более прогрессивных взглядов, чем советские писатели А. и Б. Стругацкие. У них подход к проблеме крайне настороженный и пессимистичный. Оказывается, они даже и не намеревались всерьез ответить на свой же вопрос. «Посылать или не посылать (сигнал иным мирам. – Ю. К.)?» После рассуждений на разные темы они снова возвращаются к нему: «Так посылать все-таки или не посылать?» И подытоживают: «Нет, мы и не намеревались ответить на этот вопрос. Вряд ли мы способны на исчерпывающе обоснованный ответ». Что верно, то верно! Но тогда возникает вопрос: зачем понадобилось предисловие, неспособное осветить основную проблему романа?

В сентябре «Литературная газета» открывает дискуссию о фантастике, которая будет длиться по март будущего года. Публикация от 3 сентября предваряется такими словами:

[От редакции]

Научно-художественная фантастика давно стала любимым видом литературы у миллионов советских читателей. Между тем критика еще мало уделяет внимания произведениям писателей-фантастов.

Сегодня мы начинаем разговор о произведениях советской научно-фантастической литературы.

Как эта литература, тесно связанная с научно-техническим прогрессом, должна решать «человековедческие» вопросы? Каким предстает в произведениях фантастов образ человека будущего? Каков художественный уровень этих книг?

Мы обратились с этим вопросом к некоторым читателям «ЛГ». Редакция приглашает принять участие в обсуждении проблем научной фантастики писателей, критиков, всех наших читателей.

Далее в газете публикуются ответы трех читателей (рабочего, ученого и космонавта), один из которых, Станислав Антонюк (рабочий и одновременно студент-заочник), сетует: «В нашей заводской библиотеке на книжных полках не найдешь книг И. Ефремова, Г. Гора, братьев Стругацких, А. Казанцева, А. Беляева и многих других авторов». И тут же печатается статья Игоря Бестужева-Лады (доктора исторических наук, заведующего отделом прогнозирования Института конкретных социальных исследований Академии наук СССР).

Из: Бестужев-Лада И. Этот удивительный мир

<…>

Социологические исследования показывают, что к ней питают страсть все читающие слои населения – от школьников до академиков, от ничему не удивляющихся корректоров до все повидавших журналистов. Любой научно-фантастический роман мгновенно исчезает с прилавка.

И тем не менее наша современная фантастика – всё еще постылая падчерица для многих издательств. Давно отмахнулось от нее «Знание», еле теплится и вот-вот погаснет недавно еще горевший ярким пламенем огонек в «Молодой гвардии». А уж связывать ее существование с «Советским писателем» или «Художественной литературой» можно только при отсутствии чувства юмора.

Литературная критика уделяет фантастике внимание в размерах намного ниже того прожиточного минимума, который необходим любому нефантастическому литературному произведению. И в литературоведении глава «фантастиковедение» состоит пока из почти сплошных многоточий, изредка перемежаемых весьма дельными работами, из которых явствует, что по поводу фантастики есть о чем поговорить и филологам.

Два произведения, появившиеся недавно в журналах, – «Час Быка» И. Ефремова («Молодая гвардия») и «Обитаемый остров» А. и Б. Стругацких («Нева»), дают пищу для размышлений об уровне нашей сегодняшней фантастики, о ее сильных и слабых сторонах.

<…>

Если «Час Быка» больше всего ассоциируется с необыкновенно интересным философским трактатом (необыкновенным потому, что обыкновенно трактаты очень неинтересны), то «Обитаемый остров» напоминает хорошо, профессионально сделанный кинофильм. Сюжет захватывает. Читатель в напряжении до последней страницы. Развязка неожиданна. Про эту повесть никак не скажешь, что конец ясен с самого начала. И сцена за сценой выписаны так, будто смотришь их на экране. Еще одно достоинство повести – хороший юмор. Если авторы отдают себе отчет в том, насколько выигрывают от него их произведения, то они, безусловно, не расстанутся с ним и впредь. Юмор у Стругацких с давних пор – главное действующее лицо, разумеется, до того момента, когда он уступает место сатире.

Впрочем, «Обитаемый остров», в отличие от «Второго нашествия марсиан», не сатира, а, скорее, памфлет, объектом которого, как и у И. Ефремова, служат многочисленные проявления возрождающегося на Западе фашизма. Ибо и на этот раз к космическому полету далекого будущего прибегли только для того, чтобы показать глазами человека коммунистического завтра все мерзости фашизирующейся современной цивилизации «свободного мира». Наш потомок с помощью подчеркнуто условного приема космической «нуль-транспортировки» попадает на безвестную планету и оказывается в мире Неизвестных Отцов – фашистских диктаторов типа Франко или Салазара, хунты «черных полковников» или влиятельных чикагских гангстеров.

По ходу повести молодой читатель (а она специально рассчитана на него) может узнать, как не просто распознать глупость и подлость за мишурой мундиров и фраз, сколько ума и самоотверженности требуется для подлинно революционной деятельности, которую ведут настоящие коммунисты, как важно обладать элементарными экономическими, социологическими и политическими знаниями, чтобы бороться за Светлое Будущее не на словах, а на деле. В нем усилится чувство активного неприятия множества проявлений буржуазной действительности и ее пережитков – от солдафонства, бюрократизма, гангстерства вплоть до такой примелькавшейся мелочи, как удивительные для человека будущего «белые палочки, набитые сухой травой», зажигая которые, некоторые индивиды отравляют воздух окрест себя.

Но и здесь, как ни странно, мы сталкиваемся почти с теми же недостатками. Действие разворачивается в обычном ритме, а эволюция главного героя – Максима, человека из Будущего – показана способом замедленной съемки. В итоге герой выглядит – как бы помягче сказать? – чересчур простоватым. Незаслуженно обидное отношение авторов к герою достигает кульминации, когда его, обманом одетого в жандармский мундир, заставляют вдруг прозреть и совершить тягчайшее преступление против жандармского устава, отпустив приговоренных к смертной казни. Естественно, его расстреливают. И странным выглядит потом воскресение героя, который, оказывается, обладает даром выводить пули из сердца, как занозы из пальца (хоть объяснили бы, как именно!).

Все это, право, весьма напоминает сцены из известного пародийного фильма «Лимонадный Джо».

Стоит обратить внимание на то обстоятельство, что у столь разных произведений недостатки в общем-то одинаковы. Упрощение психологии героев. Недостаточное внимание к логике развития сюжета, к мотивировке поведения и языку персонажей. Иногда – декларативность выводов.

<…>

В начале осени АБС возобновляют переписку.

Письмо Бориса брату, 1 сентября 1969, Л. – М.

Дорогой Аркашенька!

1. Был сегодня в «Неве». Там абсолютно ничего нового. Попов рукопись так, по-видимому, и не прочел. Реклама в № 8 не попала – говорят, по техническим причинам. В ближайшее время постараюсь поймать Попова и взять его за морду.

2. Кажется, я понял, почему задерживают ОО в Детгизе. Сашка в середине августа случайно наткнулся в эфире на передачу каких-то паразитов – то ли «Немецкая волна», то ли «Свободная Европа». Так вот паразиты передавали главы из ОО. Сам понимаешь, как это могли воспринять наверху. И дай бог, чтобы там не было никаких комментариев.

3. Лешка еще не вернулся. Я жду его числа пятого. Будем кончать. Времени осталось не так уж много – октябрь на носу.

4. В Гаграх было ничеГё-себе. Познакомился там с приятными людьми. Подвергся нападению сочинского телевидения, каковое и отбил. А деньги от тебя так и не пришли, пришлось посылать СОС маме. Может быть, ты по рассеянности ахнул их в Коктебель?

5. Я полагаю, что при всех условиях нам надлежит встретиться. Предлагается октябрь, у мамы, на недельку, а? Кстати, я не представляю, в каком состоянии работа над Клементом. Может быть, и поработаем заодно?

6. Отпиши мне, кроме очевидного:

а. Что с «Саргассами»?

б. Что со статьей Шилейки?

в. Что с книгой о коммунизме?

г. Что с кино и телевидением?

Вот пока и всё. Крепко жму ногу, твой [подпись]

P. S. Леночке привет.

Письмо Аркадия брату, 4 сентября 1969, М. – Л.

Дорогой Боб!

С трудом собрался написать тебе. Ничего серьезного не происходит, а дел много, да и положение несколько неопределенное.

1. Насчет нашей встречи. Ленка настаивает, да я и сам чувствую, что надо бы мне перед встречей несколько отдохнуть, а то действительно, третий (четвертый?) год без отдыха – многовато, начал я по старости лет это ощущать. Подал заявку на Гагру, там сказали надвое, может быть, выйдет, а может, и нет. Заявка на октябрь. Если выйдет, все-таки поеду, тогда встретимся в начале ноября. Нет – тогда я дней десять в конце сентября сделаю себе передышку и приеду в начале октября.

2. Перевод идет к концу, делаю последнюю четверть. Вчера был у Девиса, выторговал у него срок 25 сентября. Может быть, закончу и раньше. Надоело до смерти. Кстати, узнал, что Нортон выйдет скорее всего в октябре.

3. Прислали из «Детской литературы» вопросы к нашему интервью – составлены вашим Урбаном. Посылаю их тебе, набросай там что-нибудь, пришли, а то мне вовсе некогда.

4. Видел вчерашнюю «Литературку»[160]160
  Бестужев-Лада И. Этот удивительный мир // Лит. газ. (М.). – 1969.– 3 сент.


[Закрыть]? Вот уж воистину, опаснее врага[161]161
  «Услужливый дурак опаснее врага». И. Крылов, «Пустынник и Медведь».


[Закрыть]. Впрочем, не исключено, что статью слегка подправили в редакции, в частности, могли снять упоминание о том, что в «Неве» – сокращенный вариант. Но все равно, <…> Бестужев явно стремился «подметить общее» и стал выворачиваться из кожи вон. Еще бы, социолог! С одной стороны нельзя не заметить, а с другой – нельзя не признать[162]162
  Сводная цитата из произведений М. Салтыкова-Щедрина.


[Закрыть]. <…> А если сейчас Пискунов распорядится снять сцену расстрела? А статью в «Комсомолке» все тянут, и теперь она, возможно, и вообще не выйдет. Дескать, об них уже и так писали.

5. Получил вчера же письмо от И. Грековой – просит усердно почитать «Обитаемый». Ужо отвезу ей рукопись. А забавно все-таки, что нашу приключенческую и коммерческую вещичку сравнивают с «высотой» ефремовского творчества.

6. Звонил неделю назад Ефремов – объясняться. Оказывается, его одолели претензии, что он в своем интервью в «Молодой Гвардии»[163]163
  Ефремов И. [Беседа с Иваном Ефремовым] / Записал Г. Савченко // Молодая гвардия (М.). – 1969.– № 5.


[Закрыть] обгадил Стругацких. Так вот он хочет выяснить, обиделись ли мы? Ведь он только высказал свою точку зрения, мы тоже можем выяснить нашу точку зрения, он не обидится. Я как вспомнил, что его интервью появилось сразу после Краснобрыжего и Дроздова, так у меня аж в глазах потемнело. Но я учтиво сказал, что нет, с какой стати, конечно, мы нисколько не обиделись, хотя не припоминаем, что когда-либо где-либо критиковали его.

7. На день рождения подарили мне одни незнакомые люди комплект иллюстраций к ТББ. Очень красиво.

Вот и все новости. Отпиши, как у тебя.

Жму, целую, твой. Привет Адке.

Письмо Бориса брату, 7 сентября 1969, Л. – М.

Дорогой Аркашенька!

Высылаю тебе интервев. Меня там смущают вопросы № 4–5 и 8–9. Не слишком ли я разоткровенничался в 4–5 (бисер перед свиньями) и достаточно ли я политичен в 8–9? Подумай и прими решение. От прочего я, по-моему, отпихнулся как надо.

В Гагру или куда еще, конечно же, поезжай. Жалко, что не могу с тобой. Мы давно с тобой не бездельничали вдвоем. Хорошо было бы. А встретимся, когда тебе станет удобно – время-то терпит.

Не совсем понятно, почему ты так яростно налетел на Ладу? Ведь статья, при всем ее несомненном ублюдочничестве, выполняет очень важную задачу: официально, со страниц уважаемой газеты, устами проверенного человека объявлено, что ОО – повесть наша, нужная, полезная, правильная по теме и цели. Что касается ее художественной слабости, то, товарищи! Кто же без греха? И опять же – тов. Лада, он, конечно, уважаемый человек, специалист, то, се, но ведь в вопросах чисто литературных он, сами понимаете, это… тово, ведь! Не его это область. Тут он и маху может дать. Вот, например, не разобрался он в сцене расстрела. Все ведь там ясно, а он, понимаете, не разобрался. И понятно – не его это область! В таком вот аксепте я представляю себе разговор с начальством, который может произойти у Нины. И думаю, что тут она справится будь здоров. Ведь дело обстоит как? Если на Пискунова давят сверху, тогда дело вообще дрянь и, уж конечно, выбрасыванием сцены расстрела не отделаешься. Если же на него не давят, а он просто принюхивается, тогда после статьи Лады он должен бы взбодриться и опять же не станет копаться в мелочах. Так что я лично полагаю, что статья Лады – явление положительное. Меня другое смущает: что эта подборка, по словам ЛитГаз, только начало. Что-то там дальше воспоследует! Ты бы позвонил Ариадне, может, она знает.

А я тут болею. С первого числа у меня свирепейший грипп, лежу, откинув копыта. Лешка еще не приехал. Во всяком случае, не звонил.

Вот пока и всё. Крепко жму руку, твой [подпись]

P. S. Леночке привет.

Продолжение в «Литературной газете», конечно же, последовало. 7 сентября публикуется статья, в которой АБС прямо не называются, но по контексту понятно, что это – в том числе и об АБС.

Из: Высоков Н. Зови вперед и выше

<…>

Должна ли современная литературная фантастика быть преимущественно «утопичной» или же «антиутопичной»?

Мне кажется, что фантастика, если она стремится служить общественному прогрессу, не может не быть глубоко оптимистичной (не ура-оптимистичной, не розовой, сахарной и сусальной), проникнутой убеждением в лучшее и великое будущее человека и человечества, утверждающей достоинство и непреходящую ценность человеческого «я». Настоящая, нужная людям фантастика – та, что зовет их «вперед и выше».

Антиутопия же чаще всего порождается духовной слабостью, смятением, неуверенностью в грядущем, в способностях и возможностях человека и его разума, земной цивилизации. Повальное увлечение фантастов антиутопиями в мире капитализма естественно. Упорное цепляние за антиутопию некоторых представителей «интеллектуальной» группы фантастов в нашей стране вызывает досаду и разочарование в этих авторах, ибо в их антиутопизме видно вольное или невольное следование «лучшим западным образцам» (на деле – далеко не всегда лучшим).

Уверены ли поборники «интеллектуальной» фантастики, что усиленное нагнетание атмосферы общественной мысли мрачным антиутопизмом поможет людям увидеть тот позитивный путь, которым надо следовать? Что это поможет разглядеть, представить лучшую из реальных возможностей? <…>

А через три дня в «Литературной газете» выходит еще одна статья, в которой основное место уделено творчеству АБС.

Из: Файнбург З. Иллюзия простоты

<…>

Творчество А. и Б. Стругацких, равно как и дискуссии, им вызванные, пожалуй, наиболее отчетливо отражают сложное переплетение и борьбу мнений вокруг проблемы понимания сути и роли научной фантастики.

В сборнике «Шесть спичек», в повестях «Страна багровых туч», «Путь на Амальтею» и даже еще в «Возвращении» и «Стажерах» перед нами фантастика добротная, хорошо сработанная, но еще традиционная. Перед нами мир света, мужества, силы, разума, но мир, которому недостает внутреннего источника самодвижения.

Последние произведения Стругацких – и особенно «Попытка к бегству», «Трудно быть богом», «Второе нашествие марсиан» – представляют собой иную, социальную фантастику.

Научное мироощущение не нуждается для реализации своей деятельной сущности в иллюзиях – в этом его огромный шаг вперед по сравнению с мироощущением религиозным, его прогрессивность. Но в этом и его трагедия.