Текст книги "История жизни, история души. Том 3"

Автор книги: Ариадна Эфрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Болезнь Бальмонта постепенно уводила его с поверхности так называемой жизни в глубь самого себя, он обитал в своей, ставшей бессловесной и невыразимой, невнятной другим Океании, в хаотическом прамире собственной поэзии.

В последний раз я видела его и Елену в Париже, зимой 1936/37 года, у друзей. Рыжая бальмонтовская грива поредела, поседела и от седины приобрела неземной розоватый оттенок. Взгляд утратил остроту, движения – точность. Голова осталась такой же непоклонной, как и прежде, хотя тяжёлые морщины тянули лицо вниз, к земле. Он деловито и отчуждённо ел. Елена сидела рядом, почти бестелесная, прямая, как посох, которым она и служила этому страннику.

– Марина, – сказал вдруг Бальмонт, царственно прерывая общий тихий разговор, – когда мы шли сюда, я увидел высокое дерево, круглое как облако, всё звеневшее от птиц. Мне захотелось туда, к ним, на самую вершину, а она (жест в сторону Елены) – вцепилась в меня, не пустила!

– И правильно сделала, что не пустила, – ласково отозвалась Марина. – Ты ведь Жар-Птица, а на том дереве – просто птицы: воробьи, вороны. Они бы тебя заклевали...

ЛАВКА ПИСАТЕЛЕЙ⁵⁷

«Аля! Торопись, одевайся! Мы пойдём к Писателям, продавать книги». Я быстро надеваю розовое бархатное платье, самое лучшее, что у нас есть, и свою детскую «тигровую» шубу: «Марина! Я готова! Даже синий платок приготовила!»

Марина выходит из большой холодной комнаты, неся в корзиночке книги. Самые лёгкие она отложила мне в платок, и мы идём. Смотрим по дороге на Никитские часы. «Алечка! Сейчас половина первого, и мы как раз вовремя придём!»

Подходим кЛавке писателей. Марина крестится, хотя церкви никакой нет. «Что Вы, Марина...» – «Аля, как ты думаешь, не слишком ли много я писателям книг тащу?» – «Нет, что Вы! Чем больше, тем лучше». – «Ты думаешь?» – «Не думаю, а уверена!» – «Аля, я боюсь, что у меня из милости берут!» – «Марина! Они люди честные и всегда правду скажут. А если берут пока, то это от самого сердца».

Марина воодушевляется, но не без некоторого страха входит. Она здоровается с галантностью и равнодушием.

Кто-то гладит меня по голове. Испуганно поднимаю глаза: передо мною стоит молодой человек с весёлым лицом, это Осоргин⁵⁸, «итальянец» – он переводит с итальянского языка книги и работает в Лавке. «Ну, как, Аля, хочешь посмотреть картонные царства?» (Картонными царствами он называл твёрдые листы с рисунками для вырезания и склеивания.) «Если можно, то покажите».

Пока он вынимал «картонные царства», мой взгляд упал на Бердяева⁵⁹. Это тоже был писатель, у него была такая болезнь, что он временами показывал язык. Он тоже работал в Лавке.

Бердяев быстро рассматривал и листал книги, которые ему приносили для продажи. «Да, да (язык). Да. Эта 1000 рублей. Эта – 5 000! Ах, ах! Эта пьеса Луначарского – 6 000!»

Разные люди и дети подходят к прилавкам, рассматривают и листают книги. Ко мне подошёл крестьянин лет сорока, показал на детскую книжку, спросил: «Барышня, милая, грамотная, для Васютки эта книжка хороша будет?» – «А кто это,

Васютка? Ваш сын?» – «Да мой племянник!» – «Я думаю, что да. Тут про двух богатырей – Еремея да Ивана». – «А почём же она? Тыщонку стоит?» – «Нет, сто рублей!»

Млриил lljrt'me»,»

Лар'ила.

-С,

И счастливый крестьянин удаляется, забрав книгу Васютке.

^•<«м, I9li J'.

Рукописная книжка Марины Цветаевой 1921

Вот откуда-то вынырнул чёрный Дживе-легов⁶⁰. Он встал за прилавком и любезно стал спрашивать каждого, кто подходил, – что ему нужно. Тем, кто книги приносил на продажу и попадал к Дживелегову, было плохо. Он давал мало и пугал своей наружностью. Марина, идя в Лавку, всегда говорит: «Ах, только бы не попасть в лапы к Дживелегову!»

Сегодня у него на голове высокая меховая жёлтая шапка, и одет он в короткое женское пальто.

Марина смотрит книги и уже добралась до последней полки, как вдруг Осоргин спрашивает: «Марина Ивановна! Хотите посмотреть другие книги?» – «Как другие? Разве у вас есть ещё что-нибудь, кроме этого?» – «Ну идём-идём, конечно, есть!» И он повёл под руку изумлённую Марину. Это помещение, куда мы шли, было раньше гостиницей. Вход был с улицы. Лестница гранитная, широкая. Осоргин весело рассказывает Марине про склад Лавки и про всё, что касается книг.

Мы наконец входим в узкий лабиринт – коридор, и я с удивлением замечаю, что Осоргин вовсе в нём не путается. Он стучит в какую-то дверь, ему открывают двое мужчин. Они разбирали и перебирали книги и всё время разговаривали. Я стала им помогать – ставить вывалившиеся книги на полки и складывать в ящик доски. Марина с яростью ищет немецкие и французские книги, нужные ей, и передаёт их мне, чтобы я их откладывала. Вдруг я вижу из-под горы серых пыльных книг какую-то разрисованную, будто русское полотенце. Я говорю Марине, и мы стараемся вытащить эту красоту. Гора, обдавая нас пылью, падает и рассыпается. В руках у Марины – замечательный календарь с юношами и стариками, смотря по временам года. Отобрав несколько книг и календарь, мы идём в другую комнату. Там опять множество книг – больших и маленьких, альбомов, просто бумаг, обложек, рисунков, журналов, нот, азбук, громадных латинских книжищ, французских стихов и просто лоскутков со всего света.

Не найдя там ничего, мы идём через весь коридор к другому концу его. Там Осоргин отпирает потайную дверку и впускает нас. Это маленькая комната с громадным окном, из которого солнечный свет падает прямо на маленький письменный стол, к которому придвинуто огромное кресло, заваленное книгами. Осоргин в восторге говорит: «Это будет с весны мой летний кабинет!»

Осмотрев эти три комнаты, мы пошли опять вниз. Я побежала вперегонки с Мариной по лестнице.

Вот мы и на улице. Заходим на минутку в Лавку писателей, чтобы заплатить деньги. Календарь мне Осоргин подарил даром. Мы вышли на весеннюю улицу, где ещё лежали груды снега.

Так Марина торгует книгами: продаёт меньше, а купит больше.

Март 1921

В 1918 году, вскоре после августовского постановления о ликвидации частных периодических изданий, возникла в Москве эта первая и единственная в своём роде Лавка писателей – книготорговое предприятие на паях, которое по замыслу его организаторов Б. Гриф-цова⁶¹, А. Дживелегова, П. Муратова⁶², М. Осоргина, В. Ходасевича⁶³, Б. Зайцева⁶⁴, Н. Бердяева и других должно было со временем преобразоваться в кооперативное издательство.

Вначале Лавка занимала небольшое, сильно повреждённое пулями недавнего Октября, помещеньице бывшей библиотеки в доме № 16 по Леонтьевскому переулку (унаследовав от своей предшественницы и книги и стеллажи), а к началу 1921 года перевелась на Большую Никитскую, в дом № 24.

Из лиц, не имевших отношения к литературе, там работал, кажется, только курьер; со всем остальным писатели справлялись сами: вели торговлю на комиссионных началах и за наличный расчёт; разыскивали книги, утратившие хозяев, – и продавали их новым; отбирали наиболее редкие издания для передачи их Румянцевскому музею⁶⁵, чья библиотека легла в основу Ленинской; корпели над отчетностью; были лекторами и докладчиками в созданном ими при Лавке «Студио Итальяно»⁶⁶, а также сортировщиками, грузчиками, оценщиками и кем только НЕ!

Помимо печатного слова в Лавке можно было приобрести и рукописное: автографы писателей и поэтов – самодельные книжки из разномастной – от веленевой до обёрточной – бумаги, иногда иллюстрированные и переплетённые авторами; за время существования Лавки там было продано около двух сотен таких выпусков, в том числе и несколько Марининых, ничем не разукрашенных выпусков,

крепко сшитых вощёной ниткой и аккуратно заполненных красными чернилами.

И в самом магазинчике этом, ненадёжно и таинственно освещённом, и в слишком старинном запахе потревоженных книг, а главное, в обличье людей, стоявших за прилавками, в их одежде и речах было, как теперь вспоминается, нечто и от русского лубка, и от западного ренессанса, нечто странное и вневремённое.

Однако Марину, которой самой было не занимать в странности и вневремённости, эти качества «лавочников» не только не привлекали, но – отшатывали. Её вневременость была динамическим несовпадением в шаг, то отставанием от него («...время, я не поспеваю!»)⁶⁷, то стремительным обгоном («...либо единый вырвала Дар от богов – бег!»)⁶⁸, тогда как дух – классицизма? академизма? – царивший в Лавке – со второго по пятый год Революции, – противостоял современности, хотя бы неколебимой статичностью своей, и ею-то и был чужд Марине.

В Лавку она приходила редко, в основном тощего приработка ради, – с книгами на продажу или с автографами на комиссию; «на огонёк» не забегала, «Студию Итальяно» – своего рода клуб, конкурировавший с Дворцом Искусств, – не посещала. Несколько роднее ей был «Дворец», открытый всем литературным течениям, веяниям и ветрам той поры, – с разноголосицей его вечеров и дискуссий, равноправным и действенным участником которых она была.

«Лавочники» относились к Марине в общем терпимо – она к ним тоже – но, за исключением, пожалуй, Грифцова и Осоргина, не любили, она их, за тем же исключением, – тоже.

Самыми длительными и сомнительными были её отношения с писателем Б. К. Зайцевым – дружелюбно-неприязненные в России, утратившие даже видимость дружелюбия за границей; и в самую лучшую пору этих отношений Марину безмерно раздражали зайцевские добродетели, а его – цветаевские недостатки, к которым, впрочем, он относил и всё её творчество. Он не прощал ей её крайностей, она ему – его золотосерединности.

Отношения эта усложнялись тем, что Борис Константинович и его жена Вера⁶⁹ много помогали Марине в 20-е годы; если Вера, с которой Марина искренне дружила, оказывала ей эту помощь со всей простотой и душевной щедростью, то действия Бориса Константиновича несколько отдавали благотворительностью, втайне осуждающей чужое (чуждое!) неблагополучие и – въяве – снисходительной к нему.

Благотворительность же – во всех её (унизительных) нюансах никогда не вызывала у Марины ни малейшего чувства благодарно-

сти, может быть потому, что она слишком часто бывала вынужлена прибегать к чужой помощи, в то время как помошь должна приходить сама.

Сверх того, Зайцев в эмиграции не про-• стал Марине «большевизма» её мужа, кото

рый расценил как её собственный, к каковым обстоятельствам Вера Зайцева и дочь её Наташа, моя подруга детства, отнеслись без предвзятости; с ними мы продолжали общаться поверх всех внутриэмигрантских частоколов...

В.Ф. Ходасевич. Портрет работы Н. Вышеславцева. 1922

Помню, читая какой-то зайцевский «подвал», Марина сказала: «Смесь сусально-сти со злобой». Про внешность Бориса Константиновича говорила: «Профиль – дантовский, а брюшко – обломовское!» – хотя Зайцев был довольно худощав.

Ни одной московской встречи Марины с другим основателем Лавки В.Ф. Ходасевичем не помню, да и она о них не говорила. В эмиграции они – стойкий Классик и стремительный Неоромантик (оба – «пушкинисты», на свой, другому противоположный лад) – были на ножах, но в середине 30-х годов сблизились, распознав друг в друге поэтов. Сблизились по тому же самому закону, по которому сама поэзия, во всей её разноголосице, обретает однажды единое русло. И оба были счастливы, что, как писал Ходасевич Марине, «встретились прижизненно, а не в каком-нибудь посмертном издании», как это слишком часто случается с поэтами, современниками лишь по календарю.

Главное же чудо их поздней дружбы заключалось в том, что, возникнув и перечеркнув былую вражду, она утвердилась в пору самого великого одиночества Марины, самого великого противостояния эмиграции, в которую врос Ходасевич, но над которой сумел, хотя бы в этом случае, подняться во весь свой человеческий и поэтический рост.

Умер Ходасевич в июне 1939 года, вскоре после возвращения Цветаевой в СССР. О смерти его она не знала и не узнала, рассказывала мне о нём – живом и показывала переписанные ею в свою черновую тетрадь его стихи, начинавшиеся словами: «Был дом, как пещера»⁷⁰.

Под ними была приписка: «Эти стихи могли бы быть моими. М. Ц.».

' Сусанна Марианна Эмлер (в замужестве Мейн, в России её называли Сусанной Давыдовной; ок. 1842-1919) – бонна, приглашенная из Швейцарии Александром Даниловичем Мейном (1836-1899) к рано осиротевшей дочери. В 1888 г. А.Д. Мейн женился на ней. Дети Марии Александровны Марина и Ася называли её «швейцарской бабушкой» или «Тьо», как она сама, коверкая слово «тётя», именовала себя.

² «Земля и воля» – революционная народническая организация, возникшая в 1870-х гг. в России. В результате разногласий в 1879 г. «Земля и воля» разделилась на «Народную волю» и «Чёрный передел», который, отрицая политическую борьбу и террор, занимался пропагандистской деятельностью в народе.

³ Князь из рода Рюриковичей Петр Алексеевич Кропоткин (1842-1921) был соседом семейства Дурново по Старой Конюшенной – району дворянских особняков между Пречистенкой и Арбатом, который он в своих «Записках революционера» называл по аналогии с аристократическим районом Парижа «Сен-Жер-менским предместьем Москвы». Уже в конце 60-х гг. П.А. Кропоткин написал научные труды по географии и геологии, которые впоследствии принесли ему мировую известность. Почти одновременно с этим он занялся революционной деятельностью: в 1872 г. вступил в Юрскую (анархическую) федерацию Интернационала. В 1872-1873 гг., участвуя в народническом революционном обществе «чайковцев», он создавал пропагандистские брошюры для народа. В 1874 г. был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. В 1876 г. совершил побег из тюремного госпиталя и эмигрировал за границу, где провел 40 лет. В 1877 г. по настоянию русского правительства изгнан из Швейцарии. В 1883 г. Лионским судом приговорен к 5 годам тюремного заключения, в январе 1886 г. освобожден из тюрьмы и поселился в Лондоне. В эмиграции Кропоткин стал одним из основных теоретиков и лидеров международного анархизма. Им написан ряд трудов по этике, социологии и истории, в т. ч. труд «Великая Французская революция. 1789-1793» (который выдержал ряд изданий на французском, английском, немецком, испанском и русском языках). В августе 1917 г., вернувшись в Москву, он испытал внутреннюю драму: «Революция, – писал он в дневнике, – пошла вовсе не по тому пути, который мы ей готовили...»

В «Записках революционера» П.А. Кропоткин рассказывает, что Е.П. Дурново «боролась два года с добродушными, боготворившими её, но упрямыми родителями из-за разрешения посещать высшие курсы, наконец девушка победила, но её отправляли на курсы в элегантной карете под надзором маменьки, которая мужественно высиживала часы на скамейках аудитории вместе со слушательницами рядом с любимой дочкой. И, несмотря на бдительный надзор, через год или два она присоединилась к революционному движению, была арестована и просидела целый год в Петропавловской крепости» (Кропоткин П.А. Записки революционера. М., 1997. С. 535-536).

⁴ Николай Эрнестович Бауман (1873-1905) – деятель русского революционного движения. В 1903-1904 гг. руководил московской партийной организацией, был убит черносотенцем. Его похороны 20 октября 1905 года вылились в многотысячную политическую демонстрацию.

⁵ Биография старшего из братьев Эфронов Петра Яковлевича (1884-1914) мало изучена. Достоверно известно лишь то, что он – участник Московского вооруженного восстания, эсер-максималист – был арестован в декабре 1906 г. на юге России, но ему удалось бежать за границу.

Заболев туберкулезом, он вынужден был жить на швейцарском курорте Давос. Сохранилась афиша Русского театра в Давосе, где 16 ноября 1912 г. шел спектакль по пьесе А.П. Чехова «Дядя Ваня» с участием П.Я. Эфрона. Е.Я. Эфрон показывала мне ( Р.В.) вырезку из газеты с рецензией на спектакль по пьесе

польского писателя Станислава Пшибышевского (1868-1927) «Снег», в которой высоко оценивалось исполнение П.Я. Эфроном одной из ролей. Однако назва ния газеты и её выходных данных я не запомнила.

В неопубликованных записках А С. Эфрон, сделанных со слов Е.Я. Эфрон (РГАЛИ. Ф. 1190) рассказано, что за революционную деятельность П.Я. Эфрон был заочно приговорен к смертной казни, но в ответ на прошение о позволении возвратиться в Россию, чтобы «умереть на родине», ему было разрешено вернуться. По возвращении он был принят в Петербургский общедоступный театр под руководством П.П. Гайдебурова и получил в тургеневском «Нахлебнике» роль мужа героини.

⁶ Вера Ивановна Засулич (1849-1919) – деятельница русского революционного движения, народница. В 1878 г. в ответ на жестокое обращение с политзаключенными покушалась на жизнь петербургского градоначальника Ф.Ф. Тре-пова. Широкое общественное сочувствие этической позиции В.Засулич привело к тому, что суд присяжных вынес ей оправдательный приговор. По неопубликованным воспоминаниям А.Я. Трупчинской «Молодость моей матери», В.Засулич в швейцарской эмиграции жила в одной комнате с её матерью Е.П. Дурново (архив Р.Б. Вальбе).

⁷ В.Я. Эфрон была арестована весной 1906 г. за содействие в побеге сестры Анны во время обыска в их доме и сослана в Тверь.

⁸ Младший сын Эфронов Константин (домашние называли его Котом или Котиком; 1895-1910) покончил с собой совершенно неожиданно для близких (мне об этом рассказывали его старшие сестры Анна и Елизавета. – Р.В.). Записки он не оставил. Мать покончила с собою в ту же ночь.

⁹ Так маленькая Аля восприняла строки из стих. Ю. Лермонтова «Воздушный корабль»: «Не гнутся высокие мачты, / На них флюгера не шумят...».

¹⁰ Мария Константиновна Башкирцева (1860-1884) – талантливая русская художница, автор «Дневника», изданного посмертно и выдержавшего множество изданий на различных языках. Первый сборник стихов М. Цветаевой «Вечерний альбом» открывается словами: «Посвящаю эту книгу блестящей памяти Марии Башкирцевой» – и сонетом «Встреча», также ей посвященным. К ней обращено и стихотворение «Он приблизился, крылатый...» (1912).

¹¹ Александр Алексеевич Тучков (1777-1812) – генерал-майор. Погиб в Бородинском сражении.

¹² Персонажи повести Н.В. Гоголя «Вий».

¹³ Варвара Васильевна Панина (1872-1911) и Анастасия Дмитриевна Вяльцева (1871-1913) – знаменитые исполнительницы цыганских песен и романсов.

¹⁴ Начальная строфа 2-го стих, из цикла 1922 г. «Сивилла» (II, 137).

¹⁵ Четырехъярусная, украшенная белокаменным декором церковь Покрова в Филях (1693-1694), в стиле нарышкинского барокко, была сооружена на высоком подклете, окруженном открытым гульбищем на арках с тремя лестницами.

¹⁶ Пьеса П.Г. Антокольского «Обручение во сне, или Кот в сапогах» – режиссерский дебют Ю.А. Завадского – была показана на сцене Мансуровской студии 15 марта 1919 г., но т. к. Вахтангов решительно отверг эту работу режиссера, она не была включена в репертуар студии.

¹⁷ Ариадна Сергеевна не совсем точна. Старшие сестры её отца Анна Яковлевна (в замужестве Трупчинская; 1883-1971) и Елизавета Яковлевна Эфрон (1885-1976) получили гуманитарное образование на Высших женских курсах. Анна избрала дорогу историка. Е.Я. пришла в театр лишь в 1920-е годы. В 19211923 гг. она училась в Вахтанговской студии, а впоследствии стала сначала театральным режиссером, а затем известным преподавателем художественного слова и режиссером чтецких программ.

Младшая сестра отца Вера Яковлевна Эфрон (1888-1945) действительно училась в 1909-1914 гг. на драматических курсах С.В. Халютиной. В 1914 – 1917 гг. была актрисой Камерного театра. Играла в древнеиндийской драме Калидасы «Сакунтала», которой открылся Камерный театр, в спектакле по пьесе Иннокентия Анненского «Фамира Кифаред», в спектакле по пьесе Э. Ростана «Сирано де Бержерак» и в ряде других спектаклей театра.

¹⁸ Александр Яковлевич Таиров (1885-1950) – режиссер, основавший Камерный театр и руководивший им до закрытия его в 1949 г. Алиса Георгиевна Коонен (1889-1974) – актриса Камерного театра, исполнительница главных ролей во всех его значительных спектаклях.

О связи с Камерным театром М. Цветаева пишет в письме Е.Я. Эфрон от 21 декабря 1915 г.: «Я перезнакомилась почти со всем Камерным театром. Таиров очарователен, Коонен мила и интересна...» (VI, 88).

С.Я. Эфрон исполнял в спектакле «Сирано де Бержерак» по пьесе Э. Ростана две роли: маркиза и второго гренадера.

Дебютировал он на маленькой сцене клуба «Эксцентрион», возникшего на базе общества друзей Камерного театра, в пародийной сценке «Американский бар» (см.: Коонен А. Страницы жизни. М., 1975. С. 263).

¹⁹ Алексей Александрович Чабров (наст, фамилия Подгаецкий; 1888-ок. 1935) – музыкант по образованию, пропагандист музыки А.Н. Скрябина. В 1913 г. он был заведующим музыкальной частью Свободного театра, когда А.Я. Таиров предложил ему, никогда не игравшему на сцене, роль Арлекина в пантомиме

А. Шницлера на музыку Э. Донаньи «Покрывало Пьеретты». Именно эту роль вспоминали М. Цветаева в письме Ю. Иваску от 27 февраля 1939 г., говоря что Чабров «гениальный актер (одной роли)» (VII, 410), и Н. Берберова: «Чабров был гениальным актером и мимом, иначе не могу его назвать, магия его и яркий талант были исключительны... Я впервые поняла, что такое настоящий театр...» (Берберова Н. Курсив мой. М., 1996. С. 202-203), а его партнерша по спектаклю А. Коонен пишет, что в этой роли проявился «его воистину сатанинский темперамент» (Коонен А. Страницы жизни. М., 1975. С. 183).

В 1922 г. М. Цветаева посвятила А. Чаброву стих. «Не ревновать и не клясть...» и предпослала своей поэме «Переулочки» посвящение «Алексею Александровичу Подгаецкому-Чаброву на память о нашей последней Москве».

²⁰ В «Повести о Сонечке» М. Цветаева рассказывает, как она на пути из Крыма в октябре 1917 г. в вагоне поезда услышала от приятеля Павла Антокольского его стихи и, возвратившись в Москву, разыскала молодого поэта. Он познакомил М. Цветаеву со своими ближайшим другом Юрием Завадским – также студентом юридического факультета Московского университета. Оба они были участниками студенческой (Мансуровской) театральной студии (3-ей студией МХТ она стала называться в 1920 г.). П.Г. Антокольский был в Студии актером и драматургом, Ю.А. Завадский – сначала художником, а затем актером, исполнителем главных ролей и режиссером. П.Г. Антокольскому М. Цветаева посвятила стих. «Дарю тебе железное кольцо...» (март 1918), Ю.А. Завадскому цикл из 25 стих. «Комедьянт» (ноябрь 1918 – март 1919). Им обоим цикл из трех стих. «Братья» (январь 1919) и 1-ю часть «Повести о Сонечке» («Павлик и Юра»; 1937).

²¹ Об этом М. Цветаева пишет в марте 1919 г. в последнем стих, цикла «Комедьянт» («Сам Черт изъявил мне милость...»):

Пока легион гигантов Редел на донском песке,

Я с бандой комедиантов Браталась в чумной Москве.

(I, 462)

²² Цикл стих, написан в 1919 г, посвящен С.Е. Голлидэй (см. примеч. 1 и 2 к письму А.К. Тарасенкову от 7.II. 1956 г.).

²³ Ирина (1917-1920) – младшая дочь М. Цветаевой. См. о ней примеч. 3 к письму А.И. Цветаевой от 3.III. 1946 г.

²⁴ Юрий Сергеевич Никольский (1895-1962) – заведующий музыкальной частью Вахтанговской студии, дирижер и композитор. Когда обсуждалась постановка цветаевской пьесы «Метель», он предложил написать к ней музыку.

²⁵ Юрий (Георгий) Валентинович Серов (1894-1929) – внук композитора А Н. Серова и сын живописца В.А. Серова, актер студии Е.Б. Вахтангова. Ему предназначалась роль Торговца в не увидевшей сцены пьесе М. Цветаевой «Метель». Впоследствии перешел в 1-ю студию МХТ. В начале 1920-х гг. эмигрировал. В эмиграции вместе с Н.О. Массалитиновым и М.Н. Германовой был одним из организаторов и актером Пражской группы МХТ. Как режиссер поставил на сценах чешских театров спектакли «Ревизор» Н.В. Гоголя и «Горячее сердце» А Н. Островского. Во Франции играл в театре «Ателье» и в кино.

²⁶ Владимир Васильевич Алексеев (1892-1919) – актер 1-й студии МХТ, ученик А.А. Стаховича, участвовал и в Мансуровской студии – репетировал в не увидевшей сцены пьесе П.Г. Антокольского «Кукла инфанты» роль Мавра. Встретился с М. Цветаевой в конце 1918 г. и, как она пишет, «Сразу и единственный друг и оплот» (IV, 344). «Герой меж лицедеев» – характеризует его М. Цветаева в стих. «Друзья мои! Родное триединство!..». В «Повести о Сонечке» (1933 г.) вторая часть названа «Володя». Весной 1919 г. с гастрольной группой студийцев отправился на юг. Вся группа пропала между Харьковом и Ростовом. Осенью 1919 г., как следует из письма С.Я. Эфрона от 5 октября, В. Алексеев служил в театральном отделении отдела пропаганды Белой армии (Неизданное. Семья: история в письмах. М., 1999. С. 281). Далее следы его обрываются.

²⁷ Елена Владимировна Шик ( наст. фам. Елагина, 1895-1931) – актриса, режиссер, педагог.

²⁸ А.С. имеет в виду строки из Книги Бытия о сне Иакова: «И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх её касается неба; и вот Ангелы Божии восходят и нисходят по ней» (Быт. 28, 12).

²⁹ Гя и 2-я строфы стих. 1919 г. «Чердачный дворец мой, дворцовый чердак...».

³⁰1 – я и 2-я строки последней строфы 19-го стих, из цикла «Комедьянт» («Друзья мои! Родное триединство!..»).

³¹ Обсуждались спектакли, поставленные А.Я. Таировым в Камерном театре: древнеиндийская драма Калидасы «Сакунтала» (1914), «Фамира Кифаред» И. Анненского (1916), «Адриенна Лекуврер» Э. Скриба и Э. Легуве, а также постановки Е.Б. Вахтангова «Чудо святого Антония» Метерлинка (1-я ред. – сент. 1918, 2-я – 1921), «Принцесса Турандот» (сказка К. Гоцци, 1922) и поставленная также им в еврейском театре Габима трагедия С. Ан-ского «Гадибук» (1922) и в 2-й студии МХТ спектакль по пьесе шведского драматурга Ю. Бергера «Потоп» (1915).

³² Средневековый фарс «Адвокат Пате лен» в 1920-1923 гг. был в репертуаре передвижного театра Хамовнического совдепа. Это был сборный коллектив, в состав которого входила студийная молодежь 1 – й и 2-й студий МХТ. Их спектакли ставились на различных районных «площадках». Возможно, играли они этот спектакль и в Летнем театре, помещавшемся на территории Зоологического сада.

³³ Речь идет о персонажах пьесы-сказки бельгийского драматурга Мориса Метерлинка (1862-1949) «Синяя птица».

³⁴ Главные роли этих пьес 1918-1919 гг. были написаны для Ю. Завадского и С. Голлидэй. О ролях для Сонечки М. Цветаева пишет: «...Потому что ни одной моей взрослой героиней быть не могла – “такая маленькая” – мне пришлось писать маленьких. Маленьких девочек. Розанэтта в “Фортуне”, девчонка в “Приключении", Франческа в “Конце Казановы” – и все это Сонечка, она, живая...» (IV, 310). «Каменный ангел», где для неё написана роль Авроры, посвящен: «Сонечке Голлидэй – Женщине – Актрисе – Цветку – Героине». Ю. Завадскому предназначалась роль Господина в плаще в пьесе «Метель», заглавная роль в «Каменном ангеле» и роль Лозэна в «Фортуне».

³⁵ Последнее действие пьесы «Феникс» под названием «Конец Казановы. Драматический этюд» было выпущено отдельной книжкой изд-вом «Созвездие» в 1922 г. Эпиграфом к предисловию были эти слова Гейне.

³⁶ Однако уже в 1933 г. в Записной книжке № 14 М. Цветаевой появляются наброски французского варианта «Повести о Сонечке» (некоторые из них впоследствии были включены в окончательный русский текст). В том же году М. Цветаева заносит в эту Записную книжку: (Mon reve de fair «Sonetchka») (Моя мечта осуществить «Сонечку») (НЗК II, 387). Русский вариант «Повести о Сонечке» написан в 1937 г. после получения письма от дочери о смерти С. Голлидэй.

³⁷ 2-я и 3-я строфа 19-го стих, цикла М. Цветаевой «Комедьянт» (I, 459).

³⁸ Рассказывая в «Слове о Бальмонте» (1936) о дружбе между ними, возник шей в голодной послереволюционной Москве, М. Цветаева писала: «Бальмонт мне всегда отдавал последнее. Не мне – всем. Последнюю трубку, последнюю корку, последнюю щепку. Последнюю спичку » (IV, 273). О тех же качествах М. Цветаевой вспоминает Бальмонт в своём эссе «Где мой дом?».

³⁹ Особняк на Поварской, последней владелицей которого была фрейлина императорского двора Е.Ф. Соллогуб, в 1917 г. был национализирован. В 19181919 гг. здесь бывала, служа в Народном комиссариате по делам национальностей РСФСР, М.И. Цветаева. В 1919 г. дом был передан Дворцу искусств, который должен был стать центром пропаганды искусства. Дворец искусств послужил также основой для организации Высшего художественного института им.

В.Я. Брюсова.

⁴⁰ В стих. «Дорожкою простонародною...» (1919 г.) есть строки: «Мать с дочерью идем – две странницы...», и как рефрен повторяется после каждой из трех строф: после первой – «Где вы – Величества? Высочества?», после второй – «Мы не Величества, Высочества», после третьей – «Где мы – Величества, Высочества» (I, 493).

⁴¹ Речь идёт о стих. 1918 г. «Московский герб: герой пронзает гада...» (I, 399).

⁴² Наталья Александровна Розенель (1902-1962) – жена А.В. Луначарского, актриса.

⁴³ Иван Сергеевич Рукавишников (1877-1930) – поэт и прозаик, близкий к символистам. Экстравагантность облика и поведения четы Рукавишниковых от мечена в мемуарах В. Ходасевича «Белый коридор», В. Шершеневича «Великий очевидец» и в рассказе, написанном М. Цветаевой по-французски «Le miracle des chevaux » («Чудо с лошадьми», 1934).

⁴⁴ Сохранилась запись М. Цветаевой об этом выступлении Блока: «4-го русского мая 1920, понед<ельник> <...> Магическая минута с Блоком (в д<оме> Соллогуба). <...> Аля передала ему мои стихи («Под грохот рвущихся снарядов»)» (НЗК II, 119, 121-122).

⁴⁵ Василий Дмитриевич Милиоти (1875-1943) и Николай Николаевич Вышеславцев (1890-1952) – художники, жившие во флигеле Дворца Искусств (бывшего дома Соллогуба). В конце апреля-мая 1920 г. Н.Н. Вышеславцеву («Н.Н.В.») М. Цветаевой написано 27 стих. В том числе: «Пригвождена к позорному столбу...», «Мой путь не лежит мимо дому – твоего...», «На бренность бедную мою...», «Восхищенной и восхищённой...», «Сказавший всем страстям: прости...» и др.

⁴⁶ Маленькая Аля пересказывает конец первой и начало третьей главы поэмы Блока «Возмездие».

⁴⁷ «Утро туманное, утро седое...» – начальная строка стих. И.С. Тургенева, являющаяся эпиграфом к стих. А. Блока «Седое утро». Аля точно цитирует 17-ю и 20-ю строки этого стих. (Блок А.А. Собр. соч. в 8 т. М.; Л., 1960. Т. III. С. 207).

⁴⁹ Пересказ стих. А. Блока «О доблестях, о подвигах, о славе,..» (Там же.

С. 64).

⁴⁹ Цитата из стих. А. Блока «Седое утро».

⁵⁰ Речь идет об иллюстрированном художником Юрием Павловичем Анненковым издании поэмы А.А. Блока «Двенадцать» (Пг; Алконост, 1918).

⁵¹ Строфы из поэмы М. Цветаевой «На Красном Коне» (III, 23).

⁵² Елена Константиновна Цветковская (1880-1944) – третья жена К.Д. Бальмонта. Мирра Константиновна Бальмонт (1907-1970) – дочь Бальмонта от брака с Е.К. Цветковской.