Текст книги "Золото Ларвезы (СИ)"

Автор книги: Антон Орлов

Соавторы: Ирина Коблова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)

– Ты умрешь, как гнупи, и снова родишься в мире людей человеческим ребенком.

– Не-е-ет!..

Шнырь в панике так заорал, что демон Бавсо от неожиданности шарахнулся и наступил на скорпионий хвост Харменгеры, которая в ответ хлестнула его этим хвостом по ногам, точно бичом.

– Нет уж, не хочу я к людям, и человеком родиться не хочу, еще чего не хватало! Мерзнуть да рыться в помойках, еще чего, не променяю я славную вольную жизнь на людское прозябание…

– Выбор за тобой. Я-то буду только рад, если останешься. Но в новой человеческой жизни тебе должно повезти больше, чем в прошлый раз. После того, как ты столько времени принадлежал к волшебному народцу, ты, скорее всего, родишься магом.

– Нет! – угрюмо и жалобно возразил Шнырь. – Быть человеком – даром не надо, потому что не бывает ничего хуже! Лучше побейте меня, ежели за что-нибудь осерчали, только не уговаривайте!

– Да не собираюсь я ни бить тебя, ни уговаривать. Я всего лишь рассказал тебе об открывшейся возможности, ничего не утаивая.

– А я категорически отказался, – буркнул гнупи, чуток успокоившись.

Рано обрадовался: господин и впрямь больше не уговаривал, зато теперь на него насел оклемавшийся Кем. Оказалось, он все слышал, пусть и выглядел, как по голове треснутый, и с какого-то перепугу решил, что должен во что бы то ни стало убедить Шныря «вернутся к людям».

– Да я и так возле людей верчусь! Тут в чашку с недопитым чаем плюну, чтоб у раззявы настроение испортилось, там по стеночке пробегу, топоча, чтобы разбудить да напугать кого-нибудь в полуночный час. Где люди поселятся, там, хе-хе, и мы тут как тут!

– Я не это имею в виду! До того как стать гнупи, ты был человеческим ребенком, и ты должен вернуться в человеческую жизнь, чтобы развиваться и двигаться к Свету. Если ты однажды соприкоснешься со Светом, ты сразу поймешь, как это важно!

– Помер тот ребенок, а я взамен него появился.

– Это ты был тем ребенком, ты заблудший дух, и я хочу тебе помочь…

– Не подходи, а то чем-нибудь кину! Ну чего ты такой прилипала?! Господину нажалуюсь! Господин, скажите ему, чтоб не цеплялся, он еще хуже рыжего ворюги!

– Ангел Света – не ворюга! – трепетным голосом возразил сбрендивший амулетчик.

– А крыску мою кто спер, ежели не он?! Я же тебе про крыску рассказывал!

– Забудь о крыске, ты должен стать человеком и обратиться к Свету!

– О крыске забыть?!!!

В конце концов Шнырь начал от него, приставалы, бегать. Из Кема бегун неважнецкий, и если бы в тот достопамятный день ему не встретился Шнырь, он бы нипочем не спасся с украденным всевластным амулетом от короля Дирвена. Вдобавок Дирвен ему тогда по ногам врезал – магический удар, просто так не вылечишь, и хоть он получил помощь от магов-лекарей, до сих пор малость прихрамывал. Амулеты придавали ему сил и снимали боль, без них Кему пришлось бы туго. Убежать от него легче легкого, даже неинтересно…

Вскоре Шнырь понял, что недооценивал преследователя: и откуда у него столько прыти взялось – ни намека на хромоту! Хотя гнупи ему все равно не догнать.

Пока они нарезали круги, высокое общество совещалось. Носившийся сломя голову Шнырь улавливал обрывки разговора:

– Судя по отпечатку, принял истинный облик всего на миг…

– И мечом один раз, но Тугорре хватило…

– А кто его сюда притащил? Тейзург, не изображай, что твое дело сторона!

– Господа, не понимаю ваших претензий. Тугорра для всех создавал неудобства, а теперь Тугоррат – свободная территория, которая может стать вашей…

– Пока здесь эта жуть, на Тугоррат никто не позарится. Тебя-то не припекает, ты забыл, каково это, ты давно уже не демон!

– Милый Бавсо, порекомендовал бы воздержаться от таких заявлений.

– Сколько пройдет времени, пока оно рассеется?

– Да оно теперь будет тут сиять целую вечность! Отметился, называется! Вот за это и не выношу светлую шваль…

– Акетис об этом знает? Рассказать ему, что позволил себе один из их братии…

– Все он знает, только не станет ничего делать. Этот псих себя не контролировал, какой с него спрос, а Акетису на руку: теперь начнут сюда сползаться те, кого он собирает по всей Хиале.

– А может, он с неосознанным умыслом?!

Все загалдели разом, изрыгая такую хулу, что Шнырь аж поежился на бегу.

– Погоди! – крикнул ему запыхавшийся Кем. – Выслушай меня!

– Десять раз подряд выслушал!

– Обещай, что подумаешь об этом!

Гнупи уловил, что догоняльщик готов пойти на попятную.

– Если пообещаю, отстанешь?

– Тогда мы позже вернемся к этому разговору, после того как ты хорошенько подумаешь!

– Заметано! Я подумаю!

Смекалистый Шнырь перехитрил его: во-первых, подумать о чем-то – еще не значит на это самое «что-то» согласиться, а во-вторых, он ведь обещал подумать, а не вернуться к разговору. Когда уговариваешься с волшебным народцем, держи ухо востро.

– Эй, Кем, хромать-то чего перестал? Раньше что ли притворялся?

– Не притворялся я, у меня после того удара ноги болят… Болели… Погоди… – на его физиономии появилось озадаченное выражение, он начал топтаться, ходить туда-сюда, несколько раз подпрыгнул на месте и наконец потрясенно сообщил: – Теперь не болят, даже если амулеты не активированы! Совсем не болят… Вот это да!..

Между тем демоны решили, что отпечаток крыльев и сияющую трещину надо завалить камнями, которые можно добыть в расселинах. Сказано – сделано. Принялись за работу, один господин Тейзург с невозмутимым видом стоял в сторонке, и всяк его попрекал, а он отвечал, что не хочет испачкать свои манжеты из китонских кружев.

– Ты облик смени, тогда ничего твоими манжетам не сделается! – пропыхтел рыбоголовый, таща мимо него здоровенный валун.

– Господа, я готов принять участие в вашем, гм, проекте по облагораживанию ландшафта, но за достойную оплату.

– Тот день, когда ты перестал быть демоном, был скорбным днем для людского мира и величайшим праздником для Хиалы, ни один из нас в этом больше не усомнится!

– О, правда? Ты умеешь польстить…

А потом Харменгера крикнула:

– Лис!.. Лис… Ты вляпался!..

Демоны соорудили пирамиду из выломанных камней, но она получилась шаткая и развалилась – прямо на тех, кто пытался ее выправить. Не досталось одной Харменгере, которая в это время тащила новый валун, остальных посшибало с ног. Им это нипочем, раны затягивались на глазах, но у Лиса остался на руке мерцающий след, как будто мазок волшебной светящийся краски. Он попытался его стереть – без толку, это сияние еще и на пальцы налипло.

– Стой! – рявкнула Харменгера. – Не так!

Остальные трое попятились. Самым непроворным оказался рыбоголовый, его-то демоница и сцапала за загривок, смяв хрустнувший плавник. Подтащив ближе к Лису, чиркнула по горлу лаково черным когтем. Из раны фонтаном ударила темная зловонная кровь, так что князя Хиалы окатило с головы до носков щегольских сапог. Шнырь на всякий случай юркнул за господина Тейзурга.

– Теперь лучше? – деловито осведомилась Харменгера.

– Да, – хрипло бросил Лис.

Постороннее сияние с его белой кожи исчезло.

Отшвырнув рыбоголового, демоница слизнула брызги крови со своей трупно-синей руки с будто бы вытатуированным узором. Пострадавший демон хрипел, булькал, зажимал рану от уха до уха, но помирать вроде не собирался. В разрезе что-то шевелилось – то ли срастались располосованные ткани, то ли внутри у него еще жильцы обитают.

– Надо с этим покончить, – распорядился князь. – Башню городить незачем, навалим камней в несколько слоев и довольно.

– Жаль, башня выглядела бы эффектней, – заметил Тейзург тоном пресыщенного зрителя.

На него бросали такие взгляды, что Шнырь забеспокоился: вдруг они всем скопом накинутся и поколотят доброго господина?

Наконец дело было сделано: получился круг из валунов, словно замостили болотце.

– А если кто-нибудь раскопает? – с сомнением предположил Бавсо.

– Кто же в здравом уме сунется это раскапывать, – фыркнул Лис. – Золотоглазый, ну ты и язва. Припомню.

Господин широко ухмыльнулся и развел руками.

К великому облегчению Шныря, после этого они в Нижнем мире надолго не задержались, прямиком вернулись домой. Кем помалкивал, глаза у него так и светились, точно не в Хиале побывал, а на празднике. Так и ушел, счастливый, с таким видом, будто он и здесь, и не здесь.

– Господин, что ж это за напасть такая была? – тихонько поинтересовался гнупи, когда амулетчик убрел по коридору.

Расскажет или нет – дело хозяйское, а за спрос не бьют.

– М-м, как бы тебе объяснить, Шнырь… Среди множества сущностей, обитающих в мирах и за пределами миров, есть те, кого называют светлыми, или ангелами, и наш друг Хантре по своей истинной природе – один из них. Хотя сам об этом не помнит. Давно уже не помнит. Когда мы после Накопителя летели через Хиалу, нас, очевидно, понесло через Тугоррат, хотя будь я в здравом уме и твердой памяти, выбрал бы другой маршрут. Могу только предполагать, что случилось дальше. Тугорра поймал нас туманными щупальцами и потащил вниз, чтобы сожрать. Когда мы были на волосок от гибели, Хантре принял свой истинный облик – судя по единичному отпечатку крыльев, всего на мгновение – и ударил ангельским мечом. Тугорре настал конец, его плато вдоль и поперек треснуло, а трое невменяемых странников с задорными песнями полетели дальше. Шнырь, не сомневайся, я был трезвый, хотя и сильно избитый.

– Еще б я усомнился, господин! – горячо заверил Шнырь. – Но как же Тугорре настал конец, если вон их сколько там бегает…

– Настоящего Тугорру Хантре прикончил, а уменьшенные копии Тугорры – это все те, кого он раньше поглотил. Они были его пленниками, находились в его утробе и отождествляли себя с ним, питая его своей энергией – пока его не настиг конец. Они до сих пор не опомнились и считают себя Тугоррой. Брр, как подумаю, что нас ожидала та же участь… Не удивительно, что у Хантре от такой перспективы все предохранители сорвало. Демоны Хиалы не нападают на Стражей, но Тугорра, видать, совсем спятил.

– Вот оно что… А эти самые светлые – они как маги-перемаги из Светлейшей Ложи? И Шаклемонг тоже говорил, что делает всякое во имя Света, а рыжий его зарезать собирался, хоть и ангел… Вот славно, что мы тогда крысокрада опередили, и я печеночку Шаклемонгову сварил в котелке да съел! – гнупи облизнулся. – Только невдомек, почему те и эти называются одинаково, а делают разное…

– О, Шнырь, это у светлых любимая больная мозоль, – ухмыльнулся господин Тейзург. – Во многих мирах хватает практичных магов и шаклемонгов, которые утверждают, что они действуют во имя Света. Как относятся к этому истинные светлые сущности – ну, ты сам видел, как Хантре реагировал на Шаклемонга. И что он думает о Светлейшей Ложе, для нас с тобой тоже не секрет.

– А чего ж они тогда не наваляют тем, кто норовит к ним примазаться? Запросто бы наваляли…

– Не могут, ибо это будет недопустимое вмешательство в бытие других сущностей, палки в колеса чужому развитию, нарушение естественного хода вещей и так далее. Поэтому приходится им скрепя сердце терпеть все измывательства над своей репутацией. Могу представить, как ликовал Акетис в глубине своей ангельской души, когда я потребовал суда и сдал ему с потрохами главу Ктармы. Наверняка он давно мечтал добраться до мерзавца, но, увы, по собственному произволу не мог это сделать. Можно считать, он теперь мой должник, хотя вряд ли признает это вслух.

– Он тоже из них?

– Он и Тавше. Эти двое в Сонхи то ли командированные, то ли волонтеры, направо и налево причиняют добро, но ни шагу за рамки должностных инструкций. Сила Тавше, которую может призывать Зинта, имеет ту же природу, что и сила, убившая Тугорру.

– Чудно… Одна богиня Милосердия, а другой бог Смерти!

– Они оба боги милосердия, только Тавше занимается живыми, а Акетис мертвыми – собирает в Хиале тех, кто растерялся и заблудился, отнимает у демонов игрушки.

– Это же нехорошо – игрушки отнимать!

– Совершенно с тобой согласен, Шнырь, но светлые полагают, что духи, даже самые никчемные, не должны становиться игрушками для других сущностей. И это одна из тех областей, где им не возбраняется лезть в чужие дела, так что Акетис вовсю тиранит бедных демонов Хиалы.

– Ишь ты, какой злой, совсем как рыжий, который у меня крыску отобрал! То-то они из одной шайки…

– Между ними есть принципиальная разница. Эти сущности бывают двух видов: формалисты и чокнутые. Первые неукоснительно выполняют обязательные для них правила, а вторые не могут спокойно выносить чужие страдания и сходят с ума. Они забывают, кто они такие, и живут среди людей, как люди. Светлые боги Акетис и Тавше – из формалистов, а наш друг Крысиный Вор – сам понимаешь кто.

– Тогда из которых остальные боги – формалисты или чокнутые?

– Прочая пестрая компания сонхийских небожителей – сущности иной природы, и это к лучшему, иначе здесь было бы не так интересно. Ангелы нередко становятся Стражами миров, но бывают и другие Стражи. Похоже, что нынешняя Хранительница Сонхи – из других, недаром при ней так вольготно живется волшебному народцу.

– Ух, сколько много вы знаете, господин! – восхитился Шнырь.

– Я собирал информацию, чтобы понять, что представляет собой Хантре. Если надумаешь сделать то, о чем мы говорили, можешь воззвать к Акетису – он контролирует те тропы, по которым тебе нужно будет пройти.

– Нет уж, ни в какую не надумаю! Об одном жалею, что не сыскать мне сейчас тех самых, которые собаку побили.

– Поверь, Шнырь, я тебя хорошо понимаю. Когда ты видишь, как пытают и убивают того, кто тебе дорог – это очень больно, – радужка глаз Тейзурга, перед тем задумчиво сощуренных, так и полыхнула золотой лавой. – Крысиный Вор – редкий подлец.

– Он кого-то у вас запытал и убил? – ахнул гнупи.

– Нет, Шнырь, это его убили. А я в это время стоял на посмертной тропе, но все видел… Меня они не получили, я воспользовался «клинком жизни» – и он должен был уйти так же. Мы с этим мерзавцем заранее договорились, но он позволил им захватить себя живым. Он мог не допустить того, что случилось дальше, но потерял голову из-за гибели жителей города, который мы защищали. Он отвратительно уязвим, это общая беда всех чокнутых ангелов. Этого я ему никогда не прощу.

– Подлец и есть! Когда собаку убили, у нее не было сил убежать, и потом она не могла не умереть. Если б могла, она бы выздоровела и со мной осталась, а рыжий, значит, мог не допустить, чего там случилось, и все равно допустил?

– Вот именно, Шнырь. Кстати, есть один старый должок, который я не взыскал до конца, еще с тех времен… Помнишь трех оборванцев, которым вы досаждали перед тем, как впервые столкнулись с Крысиным Вором? Одного из них уже нет в живых, но двое уцелели, надо будет разыскать их. Пусть не надеются, что они от меня избавились.

– Небось понадеялись, что вы про них забыли, тут-то вы их и найдете, ха-ха! А Кем на том месте, где сияло, Крысиному Вору молился?

– Скорее уж его начальству. При таком ударе открывается канал, который исчезает не сразу, так что мои милейшие друзья из Хиалы еще долго будут обходить Тугоррат стороной. Что же касается Кема… Придется искать нового взломщика, наши дороги неминуемо разойдутся. Гм, вот интересно, сообразит ли он, что воровской бог Ланки ему больше не покровитель? Он ведь попросился на службу к Свету, а на двух стульях не усидишь.

– Страсть как интересно, – поддакнул Шнырь.

– Только не говори ему об этом. Любопытно посмотреть, что будет дальше, не стоит нарушать чистоту эксперимента.

– Само собой, не стоит!

Если господин запретил о чем-то говорить, Шнырь нипочем не мог об этом сказать: наложенное Тейзургом заклятье словно на замок ему рот запирало.

– А можно попросить крысокрада, чтобы показал тот меч, которым он Тугорру укокошил?

– Не покажет. Даже не поймет, о чем ты спрашиваешь. Этот меч – его атрибут, когда он в своем истинном облике.

Хантре встретился ему вечером в коридоре – направлялся в сторону кухни, не иначе, за жратвой.

– Рыжий – чокнутый, рыжий – чокнутый! – задразнил его Шнырь. – Сам господин сказал, что ты чокнутый!

– Для меня его мнение не новость, – процедил Крысиный Вор.

Устроились за столиком в дамском зале «Алендийской слойки». Целую вечность назад – на Солнцеворот минувшей зимой – они провожали здесь уходящий год, и хоть бы одна почуяла, что случится дальше… С Шаклемонгом песчаная ведьма разделалась бы в два счета, но кто же знал, что этот полоумный болтун, герой скандалов и анекдотов, может стать по-настоящему опасен?

– Добрых посмертных путей Марлодии! – нарушила печальное молчание Плакса Флаченда.

Она уже не была такой плаксой, как раньше: после жизни в катакомбах поняла разницу между ерундовыми поводами для слез и настоящими неприятностями. Вдобавок начала со вкусом одеваться и в разговорах намекала, что у нее появился романтический поклонник: все бы ахнули, если б узнали, кто это, но она сохранит его имя в тайне – «все равно вы мне не поверите!» Оставалось надеяться, что помощница секретаря Верховного Мага не связалась с каким-нибудь проходимцем, интересы которого далеки от романтики, или с иностранным шпионом. Впрочем, Крелдон наверняка в курсе, а если сравнить Флаченду прежнюю и Флаченду теперешнюю, наличие кавалера пошло ей на пользу.

Четыре ведьмы взяли бокалы с поминальным вином. Марлодию, их однокашницу, убили шаклемонговцы.

– И всем остальным, погибшим от рук этой дряни, добрых путей, – сказала Хеледика, наливая по второму разу.

Раньше на стенах висели картины, изображавшие изысканных барышень, поедающих всевозможные лакомства, а сейчас только новые обои с розами, и запах клейстера все еще не выветрился.

– И добрых путей всем, кто преждевременно ушел, – тихо вымолвила Улинса.

Ее левый глаз закрывала льняная повязка, а лоснящаяся от льняного масла щека, если присмотреться, казалась зыбкой, как отражение в воде. Зато следа от ожога не видно. Со временем восстановится и глаз, и кожа, но пока то и другое лучше прятать. Ее нашли в подвалах дворца вместе с другими узниками. Позже выяснилось, что льняную ведьму сдали свои же родственники – рассчитывали таким образом откупиться от неприятностей, да прогадали: теперь им предстоит выплатить немалый штраф за сотрудничество с узурпаторами. А старая бабушка, пытавшаяся защитить Улинсу, до ее освобождения не дожила, сердце не выдержало.

Ледяная ведьма Шенодия помалкивала. Она не была ни героиней сопротивления, как Хеледика или Флаченда, которая ухаживала в катакомбах за больным Крелдоном, ни жертвой узурпаторов. Во время смуты она старалась не привлекать к себе внимания и оказывала услуги по части замораживания продуктов поварам вельмож, переметнувшихся на сторону Дирвена. Платили гроши, зато не трогали. Теперь иные из товарок посматривали на нее косо – «приспособленка!» – хотя обвинять Шенодию в предательстве не было повода. Когда Эрчеглерум, сменивший Шаклемонга на посту королевского советника, затеял провокацию против ведьм, дворцовый повар предупредил ее об этом, и она пыталась предупредить остальных, но ее не послушали – а сейчас попрекали тем, что она «осталась в стороне», «позаботилась о себе», «не пострадала».

Хеледика взяла Шенодию под защиту. Пусть попробуют ей что-нибудь сказать поперек. Когда попробовали, она объяснила, что, во-первых, бороться против узурпаторов и поддаваться на провокации узурпаторов – это разное, не надо путать то и другое. Во-вторых, если пострадавшим нечем похвалиться, кроме того что они повелись на провокацию и в результате пострадали, не такая уж это великая заслуга. И наконец, в-третьих, если мы начнем выискивать, кого бы назначить во враги и затравить – чем мы лучше шаклемонговцев?

Порой она задумывалась о том, что не будь за спиной у Шаклемонга толпы «активистов», готовых по первому зову громить, калечить, убивать, он бы так и остался безвредным старым брюзгой. Все дело в открывшихся возможностях – и в том, что нашлось немало желающих присоединиться. С одним из них песчаной ведьме довелось побеседовать.

Ее привлекли к поимке шаклемонговского десятника, активного участника расправ, прятавшегося в тунских песчаных карьерах. От Аленды до Туна полчаса на поезде. Амулетчик полицейской группы, парнишка лет пятнадцати, за два дня так и не сумел выследить беглеца – тот пользовался воровскими артефактами, позволяющими скрываться и уходить от погони. С амулетчиками у возродившейся Ложи было туго: часть их переметнулась на сторону Дирвена, а после свержения самозваного короля кто разбежался, кого отправили в серые пределы. Лояльных не хватало, так что приходилось посылать на задания недоучившихся юнцов.

Сняв ботинки, Хеледика соскользнула по крутому сыпучему склону и босиком направилась в нужную сторону. Налетавший порывами теплый ветер гонял песчинки, трепал ее штаны и куртку: в Аленде она работала на разборе завалов и поехала в Тун в вагоне первого класса, не переодевшись. Ей было хорошо – наконец-то она в своей стихии. Остальные не могли спуститься в карьер тем же путем и двинулись в обход по серпантину.

Беглый шаклемонговец ночами промышлял по окрестным деревушкам, а днем отсиживался под солдатским походным плащом, который благодаря амулетам был неотличим от окружающий среды. Разве такой уловкой собьешь с толку песчаную ведьму?

Он попытался сбежать, но песок выскальзывал из-под ног, вздымался волнами, ударял под колени.

– Договоримся?

Взгляд испытующий: проиграл, но не сдался.

– О чем? – без интереса спросила ведьма.

Вдали, среди залитых солнцем серовато-желтых складок, маячили крохотные фигурки – это спешил полицейский наряд.

– У меня деньги припрятаны. Много. Если дашь мне уйти, половина будет твоя. Богами и Псами клянусь, не обману.

– Да мне и жалования хватает. Зачем вы измывались над людьми, зачем убивали? Говори!

Чтобы услышать правду, она использовала песчаную ворожбу, совсем чуть-чуть, в таком месте много не требуется. Его и прорвало:

– Ненавижу девок! Все ваше женское племя ненавижу, все вы грязные потаскухи, мажетесь, наряжаетесь, красуетесь, посмотришь на такую – сразу встает, эта паскуда словно ключик у тебя в заводе поворачивает! А то еще руки оголяют, ноги из-под юбок выставляют, у той плечи наружу, у этой спина, сама идет – задом вертит, всюду ваши завлекушки, хоть по сторонам не гляди. Вся грязь и мерзость от вас. Одни всем дают, грязные подстилки, другие, цацы такие, не дают, только дразнят, верно Шаклемонг говорил, весь срам от вас происходит! Вас надо бить, убивать, держать как скотину, чтоб не фуфырились и готовы были услужить, чтобы знали свое место! Я хоть кому-то из вас отомстил! А магички и ведьмы хуже всех, побольше воли забрали, и потому в вас больше всего грязи и мерзости, я отомстил каждой, которая мне попалась…

Тут он поперхнулся песком и закашлялся.

– Тогда плохи твои дела, – холодно сказала Хеледика. – От грязи и мерзости ты никуда не денешься, потому что эта грязь не снаружи, а у тебя внутри. Ты смотришь на других людей – и ничего не видишь, кроме своего отражения. Если бы ты хотел избавиться от этой гнили, ты бы начал с себя. Твой учитель Шаклемонг тоже всю жизнь копошился в грязи, которая заполняла его душу, а винил других. Эта мерзость так и лезет из тебя с каждым словом, поэтому лучше помалкивай.

Он попытался что-то сказать в ответ, но песчаная удавка сдавила ему горло.

Подоспели служители закона, один из них подал Хеледике ее запыленные ботинки. Обуваться не стала, пошла босиком, приотстав от остальных. Ноги по щиколотку погружались в песок, словно в теплую воду – хотя при желании она могла бы шагать по песку, как по паркету, не оставляя следов.

Вдали на склоне виднелись в полуденном сиянии красные и зеленые крыши Туна. Песок нагрелся, как утром в Олосохаре, и поднявшееся у нее в душе смятение уходило.

Когда выбрались из карьера, арестованного повели в участок, а она, обувшись, направилась к железнодорожной станции. Постепенно ей удалось восстановить свою внутреннюю гармонию. Не иметь ничего общего с такими, как ее недавний собеседник, не допускать их в свою жизнь, чтобы всякий из них, шагнув к тебе, натыкался на невидимую стенку. Если сделаешь шаг навстречу, поддавшись жалости или корысти – влипнешь, как муха в паутину.

Ведьмам принесли десерты, разговор вертелся вокруг того, кто из выживших чем занимается, потом зашла речь о модных лавках – какие из них были разгромлены и неизвестно, откроются ли снова, а какие вовсю торгуют. Заскучавшая Хеледика перебирала в уме благовидные предлоги, чтобы распрощаться, и тут пришла мыслевесть от Орвехта: он получил посылку и должен кое-что ей передать, пригласил зайти сегодня, если найдется время.

Вниз вела лестница с битой лепниной shy;– еще не отреставрировали после смуты. Хозяйка заведения извинялась, что выручки пока хватило только на окна и обои.

В зале на втором этаже она услышала знакомые голоса. Впрочем, близкое присутствие Кемурта она еще раньше почувствовала, ему теперь от нее не скрыться. Сидят с Зомаром за крайним столиком и вовсю спорят, а в кружках перед ними стынет крепко заваренный чай, судя по аромату – «Сиянская полночь».

– …Послушай, Кем, человеколюбие – это хорошо, но ты вникни в значение слова: человеколюбие. Речь идет о милосердии к людям. Именно из человеколюбия я убивал и буду убивать любую нечисть. Да ты вспомни тех амуши, которые куражились в Аленде – сам же кое-кого из них прикончил. И правильно сделал. А на что я в Исшоде насмотрелся, об этом не за чаем рассказывать.

– Бывают же безобидные – чворки, флирии, джубы. Этих-то за что?

– Все они заодно. Те, которые якобы не опасны, всегда готовы своим посодействовать, я не раз это наблюдал. Я знаю, о чем говорю.

– Я слышал, когда вы с Орвехтом в Гунханде спасались от слуг Лормы, вас выручил джуб.

– Потому что хотел с кем-нибудь поиграть в сандалу, и достопочтенный Орвехт его на этом поймал. Не тот пример.

– А знаешь, откуда берутся гнупи?

– Тебе сказать формулировку из учебника? Возникают в результате завихрений магических потоков и спонтанного образования магических сгустков, которые уплотнятся до степени физического воплощения, при условии, что общая численность гнупи в Сонхи на момент воплощения не превышает порогового значения. Проще говоря, появляются сами собой.

– Я не об этом. Ты в курсе, что духи умерших детей, которые столкнулись с жестокостью и несправедливостью, и перед смертью мечтали отомстить, могут стать гнупи? Про одного такого я знаю наверняка.

Помолчав, Зомар угрюмо произнес:

– Это плохое посмертие. Надо желать каждому уходящему добрых посмертных путей.

– Ему не пожелали, никого не было рядом, когда он замерз насмерть, больной и голодный. И чтобы при жизни ему помочь, тоже никого не нашлось. У нас в Овдабе закон о Детском Счастье дурацкий, это из-за него я подался в бега и стал вором, вместо того чтобы ходить в школу. Но все-таки не совсем дурацкий, у нас осиротевшего ребенка забрали бы в приют, а там хотя бы кормят и лечат. На улицу бы не выкинули, за это в Овдабе засудят.

– Скорее всего, теперь и в Ларвезе многое переменится. Верховный Маг и его Ближний Круг – это не прежние архимаги, которым было плевать на всех, кроме себя. А то, что дух человека может воплотиться в ком-то из народца, известный факт, и это не отменяет того, о чем я говорил. Народец враждебен людям, одни по мелочам, другие калечат и убивают. С этим ничего не поделаешь, Кем.

– Я вот думал о том, почему народец нам враждебен? Если почитать про другие миры, не везде так. В книгах насчет этого пишут, что нам не повезло, но, может, везение тут не причем? Волшебный народец – наше отражение, каковы люди, таков и народец. Возьми Аленду в период смуты, разве она сильно отличалась от Исшоды? При условии, если бы шаклемонговцев и всю остальную дрянь, которая примазалась к Дирвену, заменить на амуши?

Зомар некоторое время молчал и наконец кивнул в знак согласия.

– Вот видишь, – продолжил Кемурт. – И если больше станет людей, которые меняются в лучшую сторону, может, народец вслед за ними тоже начнет меняться? Только люди первые должны стать другими – как головной вагон с ходовыми артефактами, который тащит за собой остальной поезд.

– И что мы, по-твоему, можем для этого сделать? – невесело и с ноткой сочувствия поинтересовался собеседник.

– Пока не знаю. Но хотелось бы понять, что можно сделать.

Хеледика скользнула мимо по лестнице. Вначале собиралась поздороваться, но у амулетчиков свой разговор, лучше не мешать им.

Снаружи расцвел в полнеба янтарно-пыльный закат. Птицы сидели по карнизам, недовольно нахохлившись – сейчас не их время: над улицами клубились, уплывая в южном направлении, облака цвета кофе и жжёного сахара.

На бульварах и в скверах устроились художники с мольбертами: запечатлеть «неповторимую красоту момента», которая закончится вместе с работами по расчистке города от завалов. Кое-где стояли ничейные мольберты, перевязанные крест-накрест траурными лентами – словно заколоченные окна в опустелых домах. Из-под лент торчали увядающие цветы. В память о тех, кого убили во время смуты.

Хеледике подумалось: если бы и впрямь было возможно то, о чем говорил Кемурт… Но он идеалист, мир просто так не переделаешь.

В последние несколько дней он перестал хромать и неуловимо изменился. Будь его покровителем не Хитроумный, а Милосердная, песчаная ведьма решила бы, что он не сегодня-завтра станет лекарем под дланью Тавше – как будто у него появилось внутреннее сияние наподобие того, что есть у Зинты. Но Кем ведь не лекарь, и где воровской бог Ланки, а где милосердие? Узнать бы, что с ним произошло, но о таком не спрашивают, захочет – сам расскажет.

На востоке виднелась над крышами иззелена лиловая полоска летних сумерек, не потревоженных людским вмешательством. Хеледика направилась в ту сторону. Орвехт и Зинта снимали домик на улице Бешеных Ласточек, неподалеку от лечебницы при храме Тавше. На стенах цветные полоски обережного орнамента – маг собственноручно вернул им надлежащий вид. Между первым и вторым этажом затертый след лепной гирлянды. На подоконнике с царственным видом разлеглась Тилибирия.

Зинты не было дома – поехала навестить Нинодию. На кухне звякала посуда, в коридор выглянула матушка Сименда, вернувшаяся на службу к Орвехту. Увидев, кто пришел, приветливо заулыбалась. Все как раньше, только дом другой. На мгновение сердце у Хеледики сжалось, но это была вчерашняя боль – главное, что все они уцелели, включая кошку, живы-здоровы, и скоро их станет на одного больше.

Суно Орвехт выглядел усталым, но это привычное, у него всегда было много работы. Тем более, сейчас он занят поисками денег и ценностей из Королевского банка, украденных Чавдо Мулмонгом. К песчаной ведьме уже обращались, да она ничем не смогла помочь: Мулмонг знал о ней и, видимо, позаботился о том, чтобы не оставить никаких зацепок для ее ворожбы.