Текст книги "Синдром Коперника"

Автор книги: Анри Левенбрюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Глава 45

Дневник, запись № 157:1988 год.

Не знаю, будет ли от этого польза, но на всякий случай я решил записать кое-какие события, которыми во Франции запомнился 1988 год… Как знать. Может, что-то наведет меня на след.

Если ничего не получится, можно все списать на мою одержимость датами, мою арифмоманию, как ее называла Зенати, психолог, второй этаж, налево.

4 марта: торжественное открытие Франсуа Миттераном Луврской пирамиды.

30 марта: умер Эдгар Фор.

18 апреля: умер Пьер Депрож.

24 апреля: первый тур президентских выборов, провал Французской компартии, прорыв Национального фронта.

Май: вышел фундаментальный труд Рауля Хилберга, подводящий итоги еврейского геноцида.

4 мая: освобождение трех французских заложников, захваченных в Ливане: Марселя Картона, Марселя Фонтена и Жан-Поля Кауфмана.

5 мая: трагедия на острове Увеа. Несколькими днями раньше двадцать четыре жандарма были захвачены канакскими сепаратистами, четверо заложников погибли. Так начался кризис в Новой Каледонии. 5 мая захват заложников окончится кровавой баней. Жак Ширак отдает приказ французским военным начать штурм. Девятнадцать канаков были убиты, некоторые уже после того, как сдались. Двое военных погибли во время штурма.

8 мая: на втором туре президентских выборов Франсуа Миттеран был переизбран, получив 54 % голосов против 46 %, отданных за Жака Ширака.

26 июня: Матиньонские соглашения о будущем Новой Каледонии.

30 июня: монсеньор Лефевр, архиепископ, отлучен от Католической церкви.

6 июля: взрыв нефтяной платформы «Пайпер альфа» в Северном море, 167 погибших.

3 октября: наводнение в Ниме, 10 погибших.

30 ноября: принят «Закон о минимальном доходе», устанавливающий гарантированный доход для 570 000 бедных французских семей.

Я все хорошо обдумал. Мне кажется, единственное событие, с которым я, возможно, как-то связан, – это смерть комика Пьера Депрожа.

Глава 46

Я все еще метался перед диваном, вне себя от мысли, что больше десяти лет доктор Гийом обманывал меня, принимал за придурка, когда входная дверь со стуком распахнулась. Я вздрогнул. Вдруг это муж Аньес? Как ему объяснить, что я здесь делаю? Но нет. Аньес заверила меня, что он ушел насовсем.

Я наклонился, чтобы выглянуть в прихожую, и тут я ее увидел: тонкие руки, чудесные строгие черты, неудачная мальчишеская стрижка. Аньес. Она была еще красивее, чем я запомнил. Ее красота действовала на меня почти умиротворяюще.

– Здравствуйте, Виго.

– Здра… здравствуйте, – промямлил я.

Она повесила куртку на вешалку и зашла ко мне в гостиную. Верхние пуговицы голубой блузки из блестящей ткани были расстегнуты, и в вырезе виднелась ее смуглая грудь. Изящно очерченные ключицы придавали Аньес прелестную хрупкость. В ней было столько жизни, энергии! Словно в квартиру ворвался порыв ветра.

– Что такое? Что с вами? – спросила она, заметив мой обеспокоенный взгляд. – Только не говорите, что у вас снова был приступ!

Я показал на свой мобильный, лежавший на низком столике, – я оставил его там, словно не хотел больше к нему прикасаться.

– Только что я говорил с доктором Гийомом.

– С доктором Гийомом?

– Со своим психиатром. Со своим чертовым психиатром! Тем, который, как я думал, погиб во время теракта.

– И что же?

– И что же?! Да то, что это немыслимо, Аньес! Он разговаривал со мной так, словно все в полном порядке! Будто так и надо! Ведь центра «Матер», куда я к нему ходил, не существует! Его вообще нет! А этот мерзавец вел себя как ни в чем не бывало, точно это я – псих! К тому же… К тому же он звонил от моего начальника! Объясните мне, что этот лжепсихиатр забыл у моего начальника? Того начальника, который уже успел сдать меня в блюз-клубе тем типам в серых куртках! Я не сумасшедший, Аньес! Не сумасшедший! Все эти гады пытаются мною манипулировать. Годами они от меня что-то скрывали! Не знаю что, но скрывали. Я уверен. А теперь боятся, как бы я не выяснил, что именно. И пытаются схватить меня. Доктор Гийом только и хотел узнать, где я!

– Надеюсь, вы ему не сказали?

– Конечно нет! Этому засранцу!

– Послушайте, успокойтесь, Виго, успокойтесь. Вы сделали именно то, что следовало. Мы этим займемся. Если им есть что скрывать и они действуют сообща, то только что они совершили чудовищную ошибку. Ведь теперь-то мы знаем, где они. Это дает нам хоть какое-то преимущество перед ними, и мы сможем начать расследование.

– Но ведь в конце концов они меня найдут!

– Пока они понятия не имеют, где вы. Здесь вы в безопасности, Виго, вам нечего бояться. Всему свое время. Мы займемся ими, когда хоть немного разгребем все остальное, идет?

Я кивнул, хотя в действительности никак не мог взять себя в руки. Как бы я ни был уверен, что доктор Гийом мне лжет, его звонок разбудил во мне прежние сомнения, не шизофреник ли я? Все мои воспоминания смешались. Ложные, подлинные, парамнезии и галлюцинации… Снова все перепуталось. Дошло до того, что я задумался, стоит ли доверять Аньес. А если она на их стороне? Как-никак она из полиции. Возможно, они убедили ее помогать им манипулировать мною? Это могло бы объяснить, с чего она вдруг решила снова приютить меня… Нет. Быть того не может. Только не Аньес. И все же мне нужно держать ухо востро.

– Вы нашли моих родителей? – спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал безмятежно.

На ее лице отразились огорчение и сочувствие. Я сразу понял, что новости неутешительные.

– Нет. Мне очень жаль, Виго, но то, что я обнаружила, вряд ли вас порадует…

– Слушаю вас.

Она села передо мной.

– Ваших родителей… Ваших родителей не существует. И никогда не существовало. По крайней мере, под этой фамилией.

– Как так?

– Я не нашла ни одного упоминания о супругах Марке и Ивонне Равель в официальных источниках. Ни в базе данных уголовной полиции, ни в актах гражданского состояния, ни в базе водительских прав, ни даже органов социальной защиты, – и позвольте заметить, что я не вправе была туда проникать… Пришлось кое-кого подмазать. Итог везде один. Нигде ничего. Марка и Ивонны Равель не существует.

Я откинулся на спинку дивана.

– Но… Я просто не представляю, как такое возможно! Все годы, что я помню… я прожил с ними. Не мог же я их выдумать!

– Конечно нет, Виго. Но вы наверняка знали их под вымышленными именами. Понятия не имею, как и зачем это было сделано, Виго, но такова реальность. И к несчастью, это еще не все…

– Что еще?

– Само собой, я добралась и до вашего имени: Виго Равель. С точки зрения закона вас тоже нет… Тут ваша анонимка говорит правду. Вас зовут не Виго Равель.

– Но… У меня же есть удостоверение личности, счет в банке! Вот, взгляните сами, у меня даже чековая книжка есть! Вверху написано мое имя. Как бы я смог открыть банковский счет?

– Ваши документы могут быть поддельными. А счет в банке, возможно, был открыт именно по ним. Покажите мне ваше удостоверение.

Я протянул ей документ. Она тщательно его осмотрела.

– На вид настоящее, но я не специалист. Завтра отдам его на экспертизу. А ваш счет вполне может стать отправной точкой в расследовании. Вам известно отделение банка, в котором у ваших родителей был счет?

– Там же, где и у меня.

– Прекрасно. Займусь этим завтра.

И она вернула мне удостоверение. Я не удержался и тоже рассмотрел его. Прочитал текст рядом с фотографией. «Фамилия: Равель. Имя: Виго. Гражданство: француз». Черным по белому. И все-таки это не я. Это имя не принадлежит мне. Я уныло вздохнул.

– Ну же, Виго, мы только начали расследование… Нельзя так быстро сдаваться. Вы ведь чего-то такого и ожидали, я права?

– Но слышать это все равно неприятно. Я не знаю, кто я на самом деле, Аньес. У меня нет имени. Нет родителей…

Она поднялась, села рядом и положила руку мне плечо.

– Мне правда очень жаль. Понимаю, что принять такое трудно. Тут у всякого руки опустятся. Но вы решились взяться за это исследование сами и должны быть готовы к подобным открытиям…

Я кивнул и попытался ей улыбнуться. Она права. Наверняка это еще далеко не последняя скверная новость. И если я не хочу погибнуть, эти невзгоды должны закалить меня и дать силы для борьбы.

– Ну а вы? – спросила она. – Нашли что-нибудь насчет Протокола 88?

– Ничего не нашел.

Я рассказал ей о неутешительных результатах своих изысканий.

– Ясно, – ответила она. – Значит, придется искать в другом месте. По крайней мере, о вашем имени анонимка не солгала. Мы пока не знаем, кто ее написал, но, во всяком случае, можем предполагать, что Протокол 88 – не ложный след…

Я кивнул в знак согласия.

– Думаю, Виго, мы достаточно потрудились сегодня. Я совсем вымоталась и не в силах готовить ужин. Вы тоже выглядите не лучшим образом, старина. Поэтому я приглашаю вас в ресторан.

Немного удивленный, я поднял брови.

– Ну… не знаю. Я неважно себя чувствую. И… признаться, просто боюсь выходить из дома…

– Да ладно вам! Наоборот, вас это только встряхнет! Вы же весь день провели в четырех стенах! Тут неподалеку есть славный ресторанчик, нам обоим стоит туда заглянуть.

Несмотря на тревожность и, как она сама говорила, «легкую депрессию», у Аньес оказался такой запас энергии, который сложно даже представить. Возможно, это как раз и был ее способ сопротивления, борьбы. Когда я впервые увидел ее у психолога, я имел глупость заранее вообразить, наверняка из-за ее сурового облика, что передо мной угрюмая, замкнутая и подавленная женщина. Но в действительности ее переполняли отвага, душевная сила и даже, как я теперь догадывался, некоторое лукавство.

– А если те типы меня выследили? Я оставил «порше» своего шефа здесь, внизу. Они могли его обнаружить, это не самая неприметная машина, и теперь разыскивают меня по всей округе.

– Не болтайте глупости! Никто вас не выследил. Вы не можете жить в постоянном страхе, Виго! Ну же, поверьте, в нашем положении нет ничего лучше хорошего ужина в ресторане.

Она заговорщически мне улыбнулась. Мне показалось, что у нас с ней уже столько общего, сколько у меня в жизни ни кем не было. В ее глазах я видел ту недосказанность, которая дороже любых воспоминаний. Стараясь приободрить меня, она и сама хотела встряхнуться. В конце концов, мы, возможно, оба нуждаемся друг в друге.

– Ладно, идем.

Мы вышли из квартиры рука об руку.

Глава 47

– В качестве основного блюда рекомендую говяжью вырезку с приправами.

«Затишье» оказалось отделанным под дерево местным ресторанчиком в стиле старого бистро, где царил дух пузатых и розовощеких поваров XVIII века. Оригинальное убранство состояло из всякого старья, кое-где его дополняли мазки ар-деко и провансальского колорита.

– Хорошо. Поверю вам на слово.

– Выпьете вина, Виго?

– С удовольствием.

– Тогда выбирайте.

Я сильно сомневался, что готов взять на себя такую ответственность, зато мне хотелось произвести хорошее впечатление, казаться уверенным, независимым и способным выбрать подходящее вино. Короче, я не желал выглядеть закомплексованным шизофреником. Заглянув в винную карту, я без колебаний остановился на «пессак-леоньяне» разумной выдержки.

Аньес сделала заказ. Официант бесшумно удалился с меню под мышкой.

– Министерство внутренних дел платит мне недостаточно, чтобы ужинать здесь каждый вечер, но время от времени я сюда захожу. Здесь прекрасная кухня.

– Поверю вам на слово… Тут очень мило.

– Да. Хозяин – настоящий филантроп.

Я не очень-то понял, зачем она так сказала. Филантроп? Я не уверен даже, что мне ясен смысл этого слова. Может, она просто хотела, чтобы я расслабился…

Улыбнувшись, она предложила мне свои сигареты. И я не удержался. Мы курили разные марки, но иногда меня тянет к переменам.

– Ну как, Виго, вы освоились в квартире, несмотря на весь мой бедлам?

– Да-да, не беспокойтесь. Спасибо. Вы знаете, ваше гостеприимство много для меня значит…

– Прошу вас, мне это только приятно. Компания мне не повредит…

– Скажите, Аньес, вы уверены, что ваш муж не нагрянет невзначай?

Она улыбнулась.

– Так вы весь день тряслись от страха?

– Ну, скажем, я действительно думал об этом. Мне было бы нелегко объяснить ему, как я там очутился…

Она забавно поморщилась.

– Вам нечего бояться. После вчерашней ссоры он уехал к родителям в Швейцарию. Вряд ли скоро вернется…

– А, по-вашему, у вас с ним все… Я хочу сказать… правда все кончено?

– Ах вот оно что! – сказала она, кладя сигарету на край пепельницы. – Вы собираетесь меня допрашивать?

– Но ведь… Я так мало о вас знаю. Вы вовсе не обязаны отвечать. Но я даже не знаю вашей фамилии.

– Не беда! – усмехнулась она. – Похоже, что скоро я верну себе девичью фамилию!

– Какую же?

– Девичью фамилию? Феджер. Аньес Феджер.

– Мне приходило в голову, что у вас средиземноморская внешность…

Она подняла глаза к потолку.

– А из какой вы страны?

– Из Алжира.

– Аньес – мало похоже на алжирское имя.

– У отца не было денег, чтобы сменить нашу фамилию. Вот он и подумал, что с французским именем мне все-таки будет полегче.

– Ужасно, когда приходится скрывать свое происхождение, стыдиться своей фамилии…

– Но я вовсе не стыжусь своей фамилии! – возразила она. – Отец не строил никаких иллюзий насчет патологического расизма французов, Виго, вот и все. Но своей фамилии я не стыжусь. Меня зовут Аньес Феджер.

Я кивнул. В конце концов, ей еще повезло. Ведь я не уверен, что у меня вообще есть фамилия…

– Ладно, но на мой первый вопрос вы так и не ответили. Вы считаете, что у вас с мужем все кончено?

– Какой вы настырный, Виго… Я сказала вам еще вчера. Уже не меньше двух лет мы пытаемся найти выход, но, похоже, разрыв – единственное решение. К тому же, я думаю, Люк не смог смириться с моей работой в полиции, а я пока не собираюсь оттуда уходить. Так что, пожалуй, все действительно кончено. Но давайте сменим тему?

– Вы все еще влюблены в него?

Она распахнула глаза:

– Что за вопрос! Для начала с чего вы взяли, что я вообще была в него влюблена?

Я пожал плечами.

– Вы же поженились…

– А разве нельзя пожениться без любви?

– Как раз ваш случай? – настаивал я.

– Так или иначе, я никогда не признавалась ему в любви.

По тому, как она это произнесла, я почти поверил, что она никогда и никому не признавалась в любви.

Официант принес вино. Я попробовал, сделал знак, что оно подходит, и он наполнил наши бокалы. Улыбаясь краешком губ, Аньес чокнулась со мной.

Она достала еще одну сигарету. Я последовал ее примеру протянул ей зажигалку.

– Я сегодня уже выкурила целую пачку, – призналась она покаянным видом. – Но, как вы говорите, не одно, так другое…

Я пожал плечами:

– В сравнении с моим эсхатологическим страхом сигаретой меня не испугать…

– Вашим чем?

Я улыбнулся, осознав, что заговорил о столь личном предмете, как о чем-то само собой разумеющемся… Я задумался, стоит ли обсуждать с Аньес мои навязчивые идеи. С другой стороны, она уже рассказала мне столько личного.

– Мой эсхатологический страх.

– А что это?

– Ничего такого, просто одна странная мысль, которая часто приходит мне в голову.

– Объясните!

– Вы сочтете меня ненормальным!

– Бедняга Виго, я уже давно признала вас чемпионом по этой части…

Я кивнул. И правда, поздно беспокоиться о таких вещах.

– Ладно… Итак, иногда меня охватывает чувство, будто наш вид на пути к вымиранию…

– Наш вид? Вы имеете в виду курильщиков?

– Да нет же! Homo sapiens! Мне кажется, что Homo sapiens вымирает.

Она удивленно на меня посмотрела:

– Что вы несете?

– Здесь нет ничего особенного! А у вас никогда не бывало такого чувства?

Аньес прыснула:

– Если честно, то нет!

– А вот я повсюду вижу признаки нашего грядущего вымирания. Вам это не бросалось в глаза?

– Ни разу. А вы оптимист, ничего не скажешь!

Я затянулся и быстро убрал зажигалку в карман.

– Вам известно, что ежедневно с лица земли исчезает около трехсот видов растений и животных? Пора признать очевидное: рано или поздно придет и наш черед.

– Может быть, рано или поздно… Но не обязательно прямо сейчас! Больше оптимизма, черт возьми!

– Странный совет из уст человека, страдающего депрессией! – поддел я ее.

– Начнем с того, что я не страдаю депрессией, – запротестовала она, – я склонна к тревоге и сейчас переживаю временную подавленность… И в любом случае мои затруднения не связаны с верой в род человеческий в целом, они касаются только меня. Мои страхи очень… личные. А в отношении человечества кое-какая надежда у меня осталась. В отличие от вас…

– Но послушайте, мой страх не такой уж пессимистический, как кажется!

– Неужели?

– Сами подумайте, вас печалит то, что неандертальцы уступили место Homo sapiens? Разумеется, нет. И тут то же самое. Я думаю, не достиг ли наш вид последней ступени эволюции, той стадии, на которой он причиняет окружающей среде больше вреда, чем пользы… Природа будет вынуждена защищаться, и род человеческий эволюционирует. Короче, я думаю, не достиг ли Homo sapiens своего предела?

– И по-вашему, это не пессимизм?

– Не обязательно. Как знать? Возможно, другой вид займет наше место, как это случалось на каждой ступени эволюции.

– Вы меня пугаете, Виго. Не собираетесь же вы поведать мне ницшеанские бредни о сверхчеловеке? Известно, куда заводит эта дорожка…

– Нет-нет, – заверил я ее. – Это вовсе не мой путь!

– Тогда поостерегитесь, а то ваши речи отдают катастрофизмом, да еще эта идея о новом роде человеческом почти на грани…

– Я же вас предупреждал.

– Мне кажется, вы просто немного увлеклись, милый Виго, – сказала она ласково.

– Наверняка. Я слишком много читаю, слишком много делаю записей. Но не беспокойтесь, все это не выходит за пределы моих страхов. Временами меня одолевает чувство, что наш вид вымирает и скоро природа займется чем-нибудь другим. Мне кажется, люди стали опасны не только для планеты, но и для самих себя… они уже не способны понять друг друга, следовательно, не смогут спастись.

– Ну а я, – сказала она с вызовом, – верю, что инстинкт самосохранения пересилит все и человек сможет вовремя остановиться и приспособиться, как было всегда.

– Да вы просто депрессивная оптимистка!

– Ну да. Знаете, ведь чтобы решиться самой обратиться к психологу, надо хоть немного верить в возможность улучшения. Это поступок оптимистки.

– Тогда и я отчасти оптимист.

– Да. В конечном счете мы не так уж далеко ушли друг от друга! – На миг она сжала мою руку.

Ее прикосновение было чудесным. Непривычное тепло, которое мне бы хотелось ощущать подольше.

– Как бы там ни было, Аньес, позвольте снова сказать вам спасибо за все, что вы для меня делаете.

– Только не надо меня без конца благодарить! Уверяю вас, на самом деле я делаю это из чистого эгоизма. Так я могу не думать о себе. У меня гораздо лучше получается разбираться в чужих проблемах, чем решать свои собственные.

– Вы поэтому стали работать в полиции?

– Нет, – улыбнулась она. – У нас это семейное. В Алжире отец был полицейским. Ему-то хотелось, чтобы сын пошел то его стопам, а я стала домохозяйкой. Оба мы обманули его ожидания. Нельзя сказать, что он пришел в восторг, впервые увидев меня в форме. И пожалуй, я готова с ним согласиться. Наверняка это был не самый разумный мой поступок. Во Франции нелегко быть полицейским с фамилией Феджер. Для всех я грязная арабка, примазавшаяся к власти. С одной стороны, коллеги смотрят на меня сверху вниз, а с другой, если я на свою беду арестую араба, он сочтет меня предательницей. К тому же… Для человека, который во что бы то ни стало хотел избежать депрессии, это не самая удачная профессия.

– У вас и до этого бывали депрессии?

– А вот и нет! Я выросла не в самом радостном месте и взамен заставляла себя быть счастливой. С малых лет я твердила себе, что я не из тех, кто впадает в депрессию. И вот однажды ты сталкиваешься с этим лицом к лицу. Я поклялась себе, что ноги моей не будет у психолога… А в итоге шагу не могу ступить без Зенати.

– Но вам это хотя бы помогает?

– Даже не знаю! Самое дикое, что мне противно ходить к психологу. Согласна, это ни в какие ворота не лезет. Я всегда считала, что всякие депрессии – привилегия западного человека, болезнь буржуа. Какая-то часть меня вообще не верит в психоанализ. Но едва мне становится плохо, я вопреки себе со всех ног бегу к Зенати. Правда, я законченная идиотка?

– Нет. Было бы глупо не бороться со страданиями из-за стыдливости или устаревших принципов, как по-вашему?

– Может, и так. Но я упрекаю себя не в том, что хочу лечиться, а из-за причин, по которым я страдаю. Они… нелепы.

– Неужели?

– По правде говоря, да. Общество вынуждает нас обращать слишком много внимания на незначительные душевные переживания. Мы на этом зацикливаемся и придаем им куда больше значения, чем они стоят. В конце концов это становится формой потворства своим слабостям… Я хочу найти в себе силы перевернуть страницу. Больше не чувствовать себя загнанной в угол этим бесконечным самокопанием…

Я медленно кивнул. Бесконечное самокопание. Пусть кто угодно кроме меня спорит с этой формулировкой.

– Я вот думаю, а может, причиной всему – наше одиночество? – заметил я. – А потребность говорить о себе с психологом, в сущности, лишь выражение фрустрации? Из-за того, что рядом нет человека, который бы нас выслушал и по-настоящему понял… Разве не так? И мы изливаем душу психологу, внушая себе, что уж он-то со своим профессионализмом и объективностью в состоянии нас понять… Это придает нам уверенности.

Она улыбнулась.

– И тут мы возвращаемся к вашему страху за судьбу рода человеческого, – вставила она, бросив на меня веселый взгляд. – И к тому, что вы ищете в романах Ромена Гари. Невозможность общения и все такое…

– Вот-вот. Люди рискуют вымереть оттого, что не сумели понять друг друга…

– Но мы-то понимаем друг друга, не так ли?

– Что правда, то правда, – согласился я с улыбкой.

– Ну вот! Возможно, я заставлю вас пересмотреть самые основы вашего страха… как вы его назвали?

– Мой эсхатологический страх.

Второй официант принес закуски, расставил их перед нами и пожелал приятного аппетита. Я выбрал фуа-гра, а Аньес овощи, фаршированные козьим сыром и шалфеем. На несколько минут установилась гастрономическая тишина, затем я возобновил беседу.

– Вы не сказали, Аньес, в каком отделе работаете.

– Я лейтенант полиции в центральном комиссариате Восемнадцатого округа… Занимаюсь местными уголовными расследованиями. Ничего интересного: разбойные нападения, акты вандализма…

– Ясно. Настоящий полицейский.

– Еще бы. Это вам не кино.

Улыбнувшись, я проглотил еще немного фуа-гра.

– Не представляю, чем я займусь завтра, – продолжил я, чтобы сменить тему. – Насчет Протокола 88 мне ничего узнать не удалось.

– Вы могли бы поискать что-нибудь о вашем загадочном психиатре. Попробовать разузнать о его призрачном кабинете или даже о нем самом…

– Почему бы и нет? Только бы добраться до этого гада!

– А я, если хотите, отдам на экспертизу ваше удостоверение и займусь банковскими счетами – вашим и ваших родителей.

– Отлично. Ничего, если я еще поживу у вас?

– Ну конечно, Виго! И кстати, не пора ли нам перейти на ты, как по-вашему?

Я нахмурился. Мне вспомнились мои размышления о языке, который служит одновременно мостом и незаметной перегородкой между людьми. Это и обманчивая личина, и протянутая рука, то, что разделяет и сближает нас. Перейти на ты… Да. Почему бы и нет? Это способ преодолеть первое мысленное препятствие. Мы так стремительно сближаемся, что это будет только естественно!

– О'кей. Если хочешь, – ответил я застенчиво.

Она широко улыбнулась:

– Так-то лучше!

Ее непосредственность меня очаровала. За строгим лицом и резковатой повадкой самостоятельной женщины в ней таилось что-то ребячливое. Это было трогательно. Ведь собственное детство я напрочь забыл.

Мы покончили с закусками, и нам быстро подали основное блюдо. Аньес меня не обманула: ломтики говяжьей вырезки оказались превосходными.

Понемногу мы расслабились, и наш смех звучал все чаще и непосредственнее. Негромкая джазовая музыка, лившаяся из невидимых колонок, и колеблющееся пламя свечей создавали умиротворяющую атмосферу. К тому же вино начало оказывать свое действие.

– Хочешь, посмотрим фильм, когда вернемся, – предложила она. – Это нас отвлечет.

Я не был убежден, что фильм поможет мне забыть об утрате родителей и имени, но с этой женщиной я был готов разделить любую маленькую радость. И если я пока неважно справлялся с ролью непринужденного, уверенного в себе друга, этому я всегда готов был учиться. В конце концов, с тех пор как мы повстречались с Аньес, я стал гораздо опытней в общении.

И мысль поставить галочку в графе «вечер с видео» пришлась мне по вкусу.

В эту минуту из кухни вышел мужчина и подошел к нашему столику. На вид лет пятидесяти, волосы до плеч, живой взгляд. Судя по комплекции, он был не чужд всем радостям жизни. Я тут же сообразил, что это и есть хозяин ресторана, пресловутый филантроп.

– Добрый вечер, Аньес, – произнес он, трижды целуя ее в щеки.

– Добрый вечер, Жан-Мишель, вот познакомься, мой друг Виго.

Я пожал протянутую мне руку.

– Ах вот оно что! Ну, если друг, то не буду вам мешать. До понедельника, моя красавица…

Он подмигнул Аньес и оставил нас одних. Удивительно было вот так входить в жизнь этой женщины, открывая одну за другой составляющие ее повседневного быта. Ее квартал, друзья, прошлое, ее заботы… Так хотелось все о ней узнать, и я заранее все это полюбил. Вскоре я понял, что за всю свою взрослую жизнь ни разу не открывался перед кем-нибудь так, как перед этой женщиной. Так вот что значит, когда тебе с кем-то хорошо. Возможно, когда-то в отрочестве у меня были друзья более близкие, чем теперь Аньес, но я никого не помнил, и вот теперь вдруг чувствовал, как возрождаюсь, наконец-то оживаю. Я был словно дитя, которое впервые пробует новое лакомство. Я позабыл все, мы были одни в целом мире, а он был для нас зрелищем, которое мы обсуждали весело и удивленно. Ресторан опустел, когда мы поняли, что пора уходить. Наши свечи давно погасли, а мы так и не заметили, как промелькнули эти часы.

Когда мы вернулись домой, я обнаружил, что держу ее за руку. И она не возражала. Не знаю, может быть, потому, что много выпила, но мне это показалось чудесным.